Мир нового короля королей

      Дьяволо сидел на кровати, глядя на гладкие деревянные панели, укрывающие стены коридора, и ковер цвета красного вина, освещенный мягким светом ламп. Каждый раз, заходя или выходя, Джорно никогда не открывал дверь нараспашку, и все, что Дьяволо мог видеть за его спиной, это темнота. Должно быть, все это время тот просто не включал в коридоре свет.       Дьяволо вглядывался в этот ковер и эти стены, пока перед глазами не зарябило, вслушивался, пока в ушах не поселился глухой тонкий звон, и наконец поднялся, чтобы выйти за порог. Он постоял немного возле кровати, прежде чем вспомнил, что почти раздет. Оглянулся. На покрывале лежала небольшая черная стопка. Дьяволо расправил ее и обнаружил узкие брюки. Ни разу еще Джорно не выдавал ему брюк. Что изменилось сегодня?       Все. Все изменилось. Застегнув ширинку, Дьяволо снова повернулся к двери. За ней его может подстерегать опасность, с которой он не сможет справиться в одиночку.       И все же он не мог не выйти. Он не мог даже думать о чем-то другом, кроме выхода из этой комнаты.       Его камера находилась в самом конце коридора. От нее тянулись еще три двери. Он попытался открыть каждую из них, но поддалась лишь одна. За ней его встретила просторная, но необжитая комната. Большая кровать, пара шкафов и такая же ванная, как там, где Джорно держал его. Слева от кровати находилось окно, наглухо закрытое металлическими ставнями.       Дьяволо осмотрел комнату еще раз, порылся в шкафу, что оказался пустым, попытался открыть ставни, но ничего не вышло. И он вернулся в коридор.       Его стены покрывали картины. Дьяволо остановился перед одной из них, изображающей море. Темное, освещенное лишь лунным светом, яростное, оно окружало покачивающийся корабль, кажущийся изможденным, будто тонущий человек. Вот-вот пойдет ко дну, и вода сожжет легкие… На другой картине стихия уже успокоилась; судно скользило по спокойным волнам, как по маслу. Третья картина и вовсе изображала берег. Накатывающие на него волны казались сделанными из стекла, и Дьяволо даже коснулся их, проверяя, так ли это. Просто краска. Солнце на картине сияло, словно настоящее, контрастируя с гигантскими темными горами.       В коридоре висело и несколько других картин, изображавших вещи, далекие от водных пейзажей. С полотен на Дьяволо смотрели женщины с мягкими лицами, укрытые нежными тканями, цветами и сложными узорами. Картины походили на мозаику или фрески. Их Дьяволо рассматривать не стал. Ему никогда не нравилось смотреть на изображения людей, особенно такие большие. Эти девушки словно бы пристально смотрели на него в ответ.       Коридор закончился, и Дьяволо очутился у лестницы, что вела лишь вниз. На первом этаже в почти точно таком же коридоре ему удалось открыть еще две двери, за которыми скрывались одинаково пустующие, идеально чистые комнаты, с гладким, без единой складки бельем на кроватях и закрытыми металлическими ставнями окнами.       Вывернув из коридора, Дьяволо открыл очередную дверь и вышел в комнату, что показалась ему гигантской. Она была оформлена гораздо более ярко, нежели спальни, куда он заходил. Камин из темного камня не горел, в нем даже не осталось золы и сгоревших деревяшек, будто бы его поставили здесь исключительно ради красоты. Вдоль стен стояла пара полок с книгами, вдоль правой тянулась широкая полка с тремя гипсовыми головами — двумя мужскими и одной женской. На небольшом столике-подставке слева от длинного белого дивана отражал свет лампы мужской бюст из темного металла. Пол здесь, в отличие от коридора и комнат, укрывал лишь маленький коврик возле дивана.       Дьяволо сел на диван напротив низкого темного столика из массивного дерева. Здесь располагалось еще три окна, и их надежно запирали все те же тяжелые ставни.       Дьяволо сидел, смотря в стену, и ему казалось, что тяжесть в груди вот-вот станет такой огромной, что он провалится сквозь пол.       Он встал. Он прошел все два этажа вновь, подергал все ручки, снова спустился и нашел большую столовую с длинным столом и кухню. Он шел, без надежды ища выход, зная, что не найдет. В конце концов он нашел входную дверь — более массивную и прочную, чем все, что встречались ему здесь. Не открыть без ключа.       Надежная, запечатанная со всех сторон тюрьма.       Постояв немного перед входом, Дьяволо вернулся в гостиную. Он взял одну из книг с полки, и это оказалась «Живопись и ее средства» Вибера. Дьяволо полистал ее, почти не разбирая даже букв, и вернул на полку. Провел пальцем по корешкам других. Все о живописи. Какие-то энциклопедии, каталоги…       Реальность закрылась от него стеной из мутного стекла или же белесой пленкой. Он будто бы видел лишь размытые очертания и этого дома, и комнат, и дорогой мебели, и картин на стенах.       Прочное стекло треснуло и обрушилось, когда Дьяволо понял, что невыносимо хочет есть. Он не помнил, когда испытывал такой голод. Быть может, прошел уже день.       Он не хотел думать, что прошел целый день.       Он не хотел думать о том, почему Джорно просто неожиданно выпустил его. Он временами задумывался над тем, собирается ли Джорно держать его в той комнате вечно и даже планировал спросить.       У него подрагивали руки.       Прямо сейчас он хотел бы знать, когда вернется Джорно.       Дьяволо нашел готовую еду в холодильнике — салаты, пара супов, гарниры, мясо. Лапша, судя по необычному вкусу, приготовленная по азиатскому рецепту, запеченная рыба. Он положил на взятую из шкафа тарелку немного салата из авокадо и тушеное мясо, — быть может, это была свинина. Он ел этот обед, или ужин, или завтрак, запихивая в себя еду маленькими кусочками. Они еле лезли в горло.       Джорно оставил ему еду, когда в прошлый раз ушел на целый день. Сейчас он оставил его в доме с полным холодильником. Вот почему он его выпустил — чтобы Дьяволо не умер от голода.       Сегодня Джорно точно не вернется.       Пустая тарелка приземлилась в металлическую раковину с громким звуком, заставившим вздрогнуть. Дьяволо вернулся в гостиную и снова попытался читать, хотя больше всего на свете ему хотелось сесть перед входной дверью и смотреть на нее. Внутри все дрожало, и темнело, и сжималось, прошел уже день, больше дня, и Дьяволо чувствовал себя не так, как в прошлый раз, когда его оставили одного. Прошел целый день, но он все еще… ощущал свой рваный кусок души целым, пусть и уже видел на нем трещины. Должно быть, рана пусть немного, но зажила, и его отвлек дом, все эти коридоры, комнаты, картины, книга…       Он продолжил читать, вдумываясь в каждое предложение, расчленяя его, извлекая и круча в голове мысль каждого абзаца. Он читал и читал, хотя веки уже тяжелели, глаза норовили закрыться, и прочитанное перестало задерживаться в голове даже на несколько секунд. Он читал, пока веки наконец не опустились. Засыпая, он надеялся, что, когда проснется, Джорно будет здесь.       Где-то посреди суток, заполненных электрическим светом, Дьяволо разбудил в кажущейся сонному разуму всего лишь частью сна гостиной холод. Ему пришлось встать, дойти до ближайшей комнаты и в ней забраться под одеяло, закутавшись в него, как в кокон.       На следующий день особняк так же пустовал. Дьяволо решил, что прошла целая ночь, потому что выспался.       Тишина. Ни голоса, ни звука. Ничего за стенами особняка. Он вышел из комнаты, лишь чтобы оказаться в скрытой под землей камере размером с дом.       Он вновь обыскал все комнаты, гостиную и кухню, по пути открыв новое помещение — просторную комнату с расставленной как попало мебелью, укрытой прозрачной пластиковой пленкой. Лишь в этом помещении по углам скопилась пыль.       Дьяволо обошел весь дом три раза, но нигде не нашел часов.       Он поел овощного супа и доел салат из авокадо. Нашел в шкафу кофе, отыскал турку. Кофе убежало, разлившись по плите с кошачьим шипением, у напитка был вкус гари. Дьяволо выпил его весь, едва не проглотив скопившуюся на дне кофейную гущу.       Он прошелся по коридорам снова и попытался открыть одну из найденных дверей. Ручка никак не поддавалась, сколько он ни дергал, и в конце концов он принялся выбивать ее плечом, совершенно не чувствуя боли. Она пришла позже, когда он сидел в коридоре на полу возле так и не поддавшейся двери, привалившись к стене.       Боль здорово отвлекала.       После он сидел на лестнице в холле, глядя на входную дверь.       К концу второго дня его перестало волновать, что Джорно может вернуться и увидеть его трясущимся на полу, размазывающим по красным опухшим глазам слезы.       Боль. Пожирающая, отрывающая кусочек за кусочком. Она поглощала его все больше и больше, наверное, с каждым прошедшим часом. Если Джорно не вернется завтра, он не выдержит. Он не знал, что случился, он просто… не выдержит. Может быть, одиночество разорвет его на миллиарды ничего.       Через три дня сон о цикле, где Дьяволо раньше не преследовало ничего, кроме ожидания, впервые перерос в вонзающий в разум иглы кошмар.       Металлический стол и яркий белый свет, выжигающий глаза. Дьяволо не видел ничего, кроме света, темноты и мелькающих в них цветных пятен. Он не чувствовал ничего, кроме боли.       Его тело разрезали на мельчайшие куски. Слой за слоем, начиная с пальцев рук и ног, и с каждым разом от него оставалось все меньше, но он не умирал. Разум то отключался, то просто уплывал в темноту, сжимающую его в заботливых объятиях. Хорошо, что никто не стремился к тому, чтобы жертва все время оставалась в сознании.       Дьяволо умер, и его последняя мысль была о том, что он уже видел то, что делали с ним. Давным-давно. Тело, разрезанное на десятки кусков так ровно, будто свежее яблоко, нарезанное кругами острым ножом.       А затем его тело тянули в разные стороны, разрывая на части.       Его казнили на глазах толпы, истязая на протяжении часов.       Его забрасывали камнями.       Кислота медленно растворяла его заживо больше трех раз подряд, и они слились в одну смерть — такую долгую, что казалось, она будет длиться вечность.       Она могла. Дьяволо знал, что она могла.       Он умолял и умолял. Он знал, что слова бессмысленны, но продолжал твердить их в пустоту, прокручивать в мыслях.       Дьяволо проснулся от собственных криков. Ужас сжимал грудь и сотрясал тело. Из полутьмы доносились влажные хриплые звуки, словно рядом мучился от тяжелой раны зверь, и Дьяволо не сразу понял, что это его собственные рыдания.       Он сидел на кровати, все еще наполовину погруженный в цикл, когда вспомнил то, что однажды приветствовало его после нескончаемой боли. Еще одну игру G.E.R.       После последней мучительной долгой смерти, что стерлась из памяти, Дьяволо выкинуло в место, где никто не трогал его, где ничего не происходило, но он даже не заметил своего освобождения, находясь в вязкой, далекой от реальности темноте. Пару раз он приходил в себя, глаза открывались, тело чувствовало мягкость под собой, но затем Дьяволо снова уходил, не имея сил оставаться и мыслить. Все его существо уносило течением далеко-далеко. Он почти сумел забыть, где находится.       Когда он в очередной раз открыл глаза, то обнаружил себя в маленькой комнате на грязном диване, воняющем немытым телом. На столе перед ним лежал пакетик с белым порошком, ложка, зажигалка, комок ваты и шприц.       Слезы текли у него по щекам, когда Дьяволо перематывал плечо собственным ремнем. Первый раз цикл не просто дал ему возможность убить себя самому, нет, сама эта смерть состояла в том, чтобы он сам набрал в шприц слишком большую дозу и погрузил иглу в вену. И он не попытался сопротивляться. Он просто послушался.       Момент смерти показался ему лучшим ощущением за все жизни и смерти во всех мирах, сколько бы их ни существовало в прошлом и будущем.       Прошло пять дней.       Или восемь.       Или четыре.       Без Джорно он больше не мог знать, сколько времени прошло. Он говорил себе, что сон означает день, но не верил. Сегодня ему показалось, что он проспал всего час или чуть больше. Может, позавчерашний день еще не закончился, может, уже наступил завтрашний. Ночь длилась час, день — двое суток. Его заключение в доме без окон длилось вечность.       Может быть, он уже мертв, может, то, что он лишился Доппио, все же превратилось в настоящую рану и убило его, а Джорно решил пощадить и не отправлять обратно в цикл, и теперь Дьяволо находился в аду.       Эти мысли вились за другими не переставая, становились ярче, когда он, измотанный, наконец ложился, чтобы погрузиться в новый беспокойный сон.       Когда он проснулся в очередной раз, то проснулся от голода. Желудок ныл. Дьяволо скинул одеяло. Заснул он сидя, как и всегда обнимая самого себе. Пальцы вцепились в кожу головы, он сел и уткнулся лицом в колени.       Нужно было поесть. Он умрет, если не поест.       Встать не получалось.       Дьяволо все же поднялся и, замотавшись в плед, дошел до кухни. Оставшаяся в холодильнике еда начинала портиться. Сначала Дьяволо обрадовался, — может быть, это означало, что Джорно скоро вернется. Но затем он отыскал в маленькой комнате на кухне кладовку, доверху наполненную замороженными овощами, мясом, фаршем, рыбой. Он нашел консервы и крупу. Ему попался даже шоколад. Еды было много, и мысль о том, на сколько дней, недель ее может хватить, погружалась в грудь призрачной рукой, неся холод и темноту.       Дьяволо готовил, еда на четверть сгорала. Когда плиту покрыла грязь, а раковину заполнила посуда, он попытался прибраться. Вышло все равно не так чисто, как было.       Джорно бы не оставил ему еды, если бы не собирался возвращаться, ведь так?       Этот вывод имел смысл?       Он в сотый раз задавал себе этот вопрос, все чаще — вслух. И сейчас тоже попытался разбавить им тишину. Но вместо слов из горла вырвался хрип.       Он кричал, пока не сорвал голос, но не мог сказать, сегодня или вчера.       Джорно вернется.       Он вернется. Вернется. Он может вернуться прямо сейчас.       Он не придет.       Ужас нахлынул на него и сдавил грудь. Дьяволо согнулся, тяжело дыша, щека коснулась пола.       Он дрожал, когда открыл глаза.       Он шептал «пожалуйста», пока голос не стал казаться чужим. Дьяволо не знал, кого умоляет. Быть может, Джорно, быть может, Доппио.       Доппио. Доппио. В эти дни, что Дьяволо провел запертым здесь в одиночестве, воспоминания о второй половине приносили лишь боль, и Дьяволо изо всех сил пытался не думать, но больше у него не осталось сил на сопротивление.       Пальцы в волосах, спокойный голос, веснушки, глаза — удивленные, задумчивые, добрые. Дьяволо произнес имя вслух шепотом, совсем тихо, но отчетливо, настойчиво.       Что, если Доппио его слышит?       Дьяволо думал об этом не в первый раз. Мысль, или скорее спасительная фантазия, приходила к нему и в цикле, и Дьяволо позволил себе снова дотронуться до нее рукой.       Где-то в месте за пределами всего, где Доппио было намного лучше, чем здесь, мог ли он слышать его? В месте вроде… вроде Рая, в который Доппио верил? Доппио ведь не творил зла осознанно, никогда, кроме… Нет, Дьяволо в основном заставлял его… Дьяволо врал ему, касался когтями чистого разума, менял, вылепливал нужное… И Доппио следовал каждому приказу, и клялся в преданности, и убивал, пачкался в крови, потому что Дьяволо стремился к власти, весь путь внушая себе, что вершина нужна им обоим, ведь на ней никто и никогда не причинит его дорогому, милому Доппио вреда.       Он не помнил, в какой момент, но когда-то в цикле, когда он в очередной раз думал о Доппио, он увидел свою многолетнюю ложь во всей ее отвратительности, и его затошнило от самого себя.       Доппио должен был прожить всю ту жизнь, но Дьяволо отобрал у него возможность жить, выбирать и решать. Тогда он считал, что имеет право, но он не имел, он просто… просто думал лишь о себе, забыв, что его роль — быть защитником. И в конце Дьяволо окончательно отобрал у него даже тело. Доппио умер в одиночестве, не осталось ничего, что могло бы быть похоронено. После Доппио не осталось даже фантомной боли, какая могла бы мучить после потери конечности. Ничего, что напоминало бы о нем. Воспоминания основной личности казались поблекшими. Дьяволо просматривал их снова и снова — почти единственные четкие картинки, которые разум оставил ему, но они, будто чужие фотографии, отображали события, произошедшие не с ним.       Дьяволо поднял голову, переставая вжимать лицо в колени. Разжал хватку на плечах и, стянув покрывало с дивана, закутался в него.       Он хотел умереть.       Прямо сейчас, в этот момент, он понял, что никакое другое желание не имеет смысла, никакой другой путь. Стремление закончить все сейчас пронзило его, острое, стремительное, и от него скрутило грудь. Снова эгоизм, но Дьяволо не мог желать иного. Умереть и увидеть Доппио где-то на той стороне. Не быть одному. Прекратить все это. Зачем жить вот так? Изувеченным, растоптанным, униженным, сведенным до уровня вещи.       И все же он не мог. Смерть не приведет его к Доппио, лишь швырнет обратно в цикл.       Дьяволо лежал на полу, уставившись в стену, но не видя ничего. У него не осталось сил на слезы и крики. Хотелось лишь лежать здесь и не двигаться, не думать. Рука потянулась к шее, палец коснулся кольца на ошейнике, и Дьяволо принялся бездумно играть с ним. И вдруг опомнился. Впервые за эти дни в голове возникло что-то еще.       Все еще в ошейнике, как пес. Да какого черта?       Дьяволо издал слабый смешок и с трудом встал. Доплелся до кухни и нашел там самый острый нож, которым все равно пришлось перепиливать толстую кожу слишком долго. Он почти дорезал ее до конца, когда нож вдруг соскользнул и жгуче укусил ладонь. Красные капли потекли по бледной коже. Дьяволо смотрел на них. Сжал и разжал руку, ощущая жжение. Кровь потекла сильнее. Сорвав с себя ошейник и швырнув его в стену, Дьяволо ладонью обхватил лезвие. Надавил.       Сильнее.       Сильнее.       Боль, яркая и пульсирующая, но выносимая, заполнила пустоту, и пусть ненадолго, но стало легче.