Бордель

Постепенно жизнь вновь вошла в привычное русло. Грабежи, разбой, детский смех в коридоре, короткие выходные перед очередной вылазкой. Дотторе заваливает себя делами, берет больше, старается лучше. С каждым днём желание выцарапать глаза информатора усиливается: он думает об этом, когда прочищает оружие, когда икры сводит от долгого кардио, когда получает новый вызов на телефоне. Постоянно. Лоне подкидывает больше работы, а Зандик и рад стараться, лицемерно благодаря его. Только он отчаянно не понимает как ему ещё нужно выделиться, чтобы Босс снова заговорил о повышении. С детьми таких мыслей не было, их не было и в постели по утру с незнакомцами. Он работал, затем отвлекался и снова работал. Всё время кажется, что он делает недостаточно. Можно было лучше стараться, можно было делать больше. В это поверить куда легче, чем в то, что по щелчку пальцев ничего не случится. Он то и дело видел Альбедо днём и вечером: когда пополнял классную аптечку пластырями или когда заходил за лишними таблетками для себя. Изредка им доводилось пообщаться - в глаза бросались совершенно случайные мелочи: слишком лёгкая куртка для зимы, выглядывающий из-под рукава синяк, пустой взгляд, наспех замазанные синяки под голубыми глазами. Юноша чах и увядал, как цветок без полива. Пару минут на разговор, пока каждый не убежит по делам - Альбедо отсыпаться, Дотторе на работу. — Может тебя подвезти? — однажды спросил Зандик. Он даже не знает из жалости это было или из желания похвастаться, а может просто хотел помочь. — А тебе есть на чём? — юноша улыбается, складывает руки на груди, склоняет голову вбок. И без того понятно, что обидеть не хочет, просто подшучивает. Глаза загораются, мужчина чуть ли не выкрикивает «обижаешь!», когда очередь в аптеке подходит к нему. Альбедо тихо смеётся, стоя позади. Перед глазами вдруг мелькает ведро, на котором тот привез Кли, когда она потерялась. Неужели это и есть его машина? Юноша не привередливый, просто… лучше будет пройтись. Не хочется оставаться один на один с кем-то в закрытом пространстве. Но выйдя на улицу и не заметив старую развалюху, Альбедо начал странно озираться на Зандика. Тот лишь нажал что-то на ключах, после чего на парковке замигали фары одной из машин. А потом осталась только гордая улыбка, бесконечные расспросы и детское удивление юноши. — А за тонировку не штрафуют? — Альбедо аккуратно касается холодного стекла подушечками пальцев, почти моментально одёргивая руку - новая же совсем, мало ли как Зандик печётся. Вдруг сейчас тут истерику устроит, что отпечатки остались? — Так только же задние, — он пожимает плечами, наблюдая за чужой реакцией. На телефон приходит новое уведомление, заставляя поёжится. Времени до работы осталось не так много, нужно поторапливаться, — Ну так что? — Альбедо оборачивается, улыбка сменяется непонимающим взглядом, — Куда подбросить? Он молчит с секунду, хмурит брови, с немым подозрением смотрит на Зандика. — Никуда, — вежливая улыбка, кивок самому себе, — Прогулка не будет лишней. А затем смазанное торопливое прощание, где Альбедо скрылся с поля зрения раньше, чем Дотторе сел за руль. С того момента они даже не разговаривали. Стоило Зандику попытаться завести диалог, как юноша уже собирался уходить. Ха… спугнул. Ощущение, что они ходят по кругу. Альбедо слишком очевидно дистанцируется, что, в целом, очень даже логично. Зандик сам не знает, чего добивается. Какие-то качели в общении, где каждый то отстраняется, то радостно идёт навстречу другому. Это просто подогревало интерес. Самая незащищённая прослойка их общества - эскортники. Для окружающих они были мясом, их дети - выродками. А для правительства - мозоль на теле. Дотторе сочувствовал им всем и никому одновременно. Он пользовался их услугами, давая жизнь этому страшному бизнесу, а потом сидел с Кли до вечера, сопереживал её отцу и узнавал, не обижают ли того. Он ненавидел мать за распущенность, но всё равно исправно писал ей несколько раз в месяц, словно не наговорился в детстве. Когда-то ребёнок, потом беспризорник, отдающийся за алкоголь. А сейчас забирающий таких же к себе. Общество вертелось так просто. Дом, как и жизнь, постепенно расцветали. Резко в голову пришло желание продать остатки Красного Льда, дабы ничего не напоминало о прошлом состоянии этого места. Оформлять через Лоне не хотелось, как не хотелось и лишний раз общаться с ним. Зандик не хотел ворошить старое чаще нужного, не хотел благодарить за красавицу-машину, за содействие. Не обязан, как и Лоне ничего не обязан ему. Захотел - сделал, это его выбор, не Дотторе об этом думать. Покупатель нашёлся быстро - кто-то из старшеклассников школы в другом районе. В своей светиться не хотелось такой нехитрой подработкой. Родители вздёрнут на рее. Время и место выбрал сам и, как обычно, совсем рядом с домом знакомого. Он и раньше часто здесь появлялся, даже не подозревая, что где-то в этих домах живет его маленькая ученица. Да и удобно, ведь скорая сюда не доедет, а полиция давно не суётся в эти места. Дотторе ждёт пару минут, видит подходящего подростка. Ему хочется побыстрее разделаться с этим и уйти с деньгами. Обычный торчок, каких сотнями обкалывают в пах в местных подворотнях. Дрожит, мнётся с ноги на ногу, разит в сторону мужчины гнилостным дыханием. Зандик никогда себя до такого не доводил... Как минимум, старался. Хочется закрыть нос шарфом и отвернуться, когда тот тянет истошное: «Ты?…» Эта дрянь превращала людей в чудовищ. Дотторе знал это по себе, своим немногочисленным оставшимся в живых знакомым из прошлой жизни, по собственной матери. Хотелось всегда. Хотелось до сих пор. Но он протягивает тяжеленький пакетик с блестящими камушками здоровому детине, не желая лишних разговоров. Пальцы предательски дрожат, словно не хотят отдавать сокровище, но мозг противится. Резкая боль летит куда-то в руку и пакетик падает на промерзлую землю. Разлагающийся наркоман оказался на редкость, сука, ловким. Зандик хмурится, до конца не понимая, что произошло. На встречу он шёл спокойно, не опасаясь, что нарик может оказаться опасным. Ещё один взмах корявым лезвием, детина мажет и попадает в бедро. Блять! Дотторе лишь успевает ухватиться за чужой капюшон, повалив подростка вместе с собой на землю. Кожу его трогать не хотелось, как не хотелось впиваться в сальные волосы и ударять о землю. Мгновение на размышления, пока боль не стала слишком сильной. В руку удобно ложится «домашний» пистолет, Дотторе приваливает ублюдка своим весом. Хлопок! Выпущенная пуля в грудь решила проблему гораздо быстрее. Даже прикасаться не пришлось. Только вот собственное тело больше не слушалось, а промерзлая земля всё больше окрашивалась в грязно-алый цвета. Дотторе неловко поднимается под собственный тяжёлый хрип, прижимая ладонь к пострадавшему бедру. Пальцы натыкаются на что-то инородное и очень холодное. Быстрый взгляд. Пиздец! Ржавое лезвие глубоко засело в ноге и если он не сдохнет от потери крови, то через время помрет от инфекции. Ахуенно. Быстрое поверхностное дыхание, он озирается по сторонам, не замечая никого вокруг. Хорошо, это хорошо. Нож доставать сейчас - подписать себе билет на экспресс до смерти. Обольётся кровью и сдохнет так же глупо, как тело под ногами. Он пытается успокоиться, но сердце стучит так, словно сейчас выпрыгнет из груди. Холодными и непослушными руками он оттаскивает тело на пустырь за домом. Снег под ногами выдаёт весь нехитрый маршрут красными следами. Пиздец! В глазах темнеет, голова кружится, он оставляет за собой ахуеть как много пятен. Пальцы раненной руки не слушаются, в носу стоит отвратительный запах железа. — Открой, мать твою, я знаю, что ты дома! — он силой стучит в дверь, придерживаясь за бедро. Подъезд был той ещё мукой, благо ступенек до первого этажа было не так много. Мужчина не знает, за что хвататься - нога или рука. В оба места при попытки спасти свою шкуру попало лезвие, обе раны истекали кровью одновременно и до потери сознания оставались считанные минуты. Под ним образовалась небольшая кровавая лужица, а непослушные руки оставляли все больше отпечатков на двери. Да открой же, Альбедо! Дотторе борется с потемнением в глазах, корит себя за непредусмотрительность и блять не знает, что делать с трупом на пустыре. Никогда он не хотел попадать в ситуации, где от расторопности знакомого будет зависеть его жизнь. Всё просто пиздец. Он не контролирует силу, с которой стучит, наваливается всем весом на дверь, потому что знает, что если упадет здесь, то уже не встанет. Дверь резко открывается, тело валится внутрь, с грохотом приземляясь на старый паркет. Альбедо, растерянный и напуганный, стоит посреди этого хаоса. Он был явно не готов. По шее и ногам стекают маленькие капли воды, а отросшие волосы убраны в неаккуратный пучок. Обычно светлая кожа сейчас была словно обожженная, красная на коленях и щеках. Тонкий светлый халат туго перевязан на талии, а босые ноги быстро пачкаются в растекающейся алой жидкости на полу. Зандик громко кричит, а Альбедо слышит его, словно из под воды. Замирает, внутренне содрогаясь от увиденной картины. А если бы Кли была дома? — Бинты неси, сука, — это повторяют уже не в первый раз. Едкий металический запах бьёт по обонянию, а крик и маты ударяют по слуху, — Быстрее, я тут сейчас истеку кровью! Меня пырнули. Блять, — Альбедо отмирает, еле как пытаясь затащить дергающегося мужчину полностью в дом. А тот, сука, пытается отключиться, специально ударяясь затылком о поверхность, чем ещё больше пугает неготового к такому зрелищу юношу. — Что делать-то? — Альбедо срывается на крик, нервно анализируя произошедшее. Зандик дает какие-то смазанные указания, говорит про порезы, рука и нога, просит принести выпить, спирт, бинты и иголку с ниткой. Пиздец! Кажется, всего лишь кажется, Альбедо заметил ёбаное лезвие в ноге. Он пытается думать, но мысли судорожно скачут по всей голове, как тараканы, разбегающиеся на свету. Впопыхах он бежит на кухню, едва ли не поскальзываясь в блядской крови. Только недавно ведь убрался! Он пытается найти спирт, но поздно вспоминает, что не держит дома ни алкоголя, ни чего другого спиртосодержащего. Нужно делать всё быстро, нужно поторопиться, нужно успеть, пока никто не умер у него на полу. Какого хуя вообще происходит? Это пиздец, пиздец, полный пиздец! Юноша пытается достать до аптечки на верхней полке, но как обычно не может дотянуться с первого раз, коря себя за каждую лишнюю секунду, за любое промедление и даже за собственный рост. — Не медли, блять! — Зандик кричит на него даже не из-за злости и страха - из-за боли, принизывающей его тело с головы до ног, затрагивающий каждый нерв. Криком её получается притупить, если бы не этот факт - мужчина бы просто молча дожидался помощи, свернувшись калачиком на полу. Большая коробка падает вниз, чудом не задевая юношу. Из коридора доносятся болезненные стоны, смазанные просьбы быть быстрее. Альбедо уже сам едва ли не ползает по полу, ища нужные таблетки. И вот наконец небольшая горстка в руках - парочка сильных обезболивающих, который он сам принимает после смен, транквилизаторы, несколько средненьких успокоительных и ещё невесть что. Всё это он юзает либо сам, либо растворяет в напитках клиентов. Этой дозы должно хватить на пару часов, пьяного отруба, этой дозы должно хватить… Он скомкано помнит что было дальше: кусок бинта в руках, пояс от собственного халата в чужом рту, чтобы Зандик не откусил себе блять язык. Одна пережатая рана, в другой вообще ебучее лезвие! Что делать-то нахуй? Обращаться к Зандику бессмысленно, будет чудо, если он вообще что-то почувствует, не то что услышит. Альбедо кусает губы, обильно заливает всё перекисью, слыша тихое шипение. Либо таблетки ещё не подействовали, либо ему показалось. Руки трясутся, да весь юноша содрогается, как ебучий лист на ветру. Нога не кровит, покуда юноша не вытаскивает нож, про неё можно забыть на время. Он смотрит на раненную руку, подавляет рвотные позывы. Юноша постоянно проверяет, дышит ли вообще Зандик, потому что без криков и воплей ориентироваться не получается. Это просто паранойя, ебучая паранойя, что тот сдохнет у него на руках. Но не такая ебучая, как иголка с ниткой, да твою же мать! Вставлять нитку в это ушко… он не забудет никогда. Альбедо бы сам с удовольствием принял бы что-то, только вот на координацию это повлияет сильнее, чем на психику. Он начинает с руки, тихо матерится, быстро дышит, заливая всё перекисью. Наверное стоит предупредить, что он учился на блядского философа, а не на медика! Стоит предупредить, что здесь могла быть маленькая девочка, стоит сказать, что… Первый стежок и ёбаный крик сверху. Глаза расширяются, Альбедо ошарашено поднимается к чужому лицу. Он вынимает пояс изо рта, просто блять не веря в это. — Ты что, принимаешь? — мужчина не отвечает, только тяжело дышит, чем ужасно выводит из себя, — Зандик! — Альбедо бьет его по щекам, словно намеренно пытается обратить на себя ещё больше внимания, снова срываясь на крик, — Ты блять наркоман? Ты юзаешь? Иначе не объяснишь почему конская доза таблеток не действует, не объяснишь почему Зандик не отключается, когда другие бы упали замертво. И лучше бы ему оказаться наркоманом, чем аллергиком. Раны зашить легче, чем пытаться в домашних условиях остановить анофилактический шок. Теперь к обычному сковывающему страху добавляется ещё и боязнь сделать ему больнее. Легче было думать, что он ничего не чувствует, чем представлять, как каждый укол отдается невыносимой болью. Пиздец! Мужчина что-то мычит, из чего Альбедо понимает, что тот слабо воспринимает происходящее. Нет времени бежать за новой дозой, времени блять просто нет! Он сует пояс обратно, слабо обращая внимание на собственный внешний вид. Ещё один стежок, затем ещё и ещё. Со временем порез на руке смыкается и всё меньше кровит. Пальцы, трясущиеся и непослушные, ложатся на рукоять ножа. Тихо, тихо... Юноша ждёт с секунду, стараясь унять дрожь, а потом без предупреждения вырывает лезвие. Он откидывает лезвие в сторону, давя тошноту от обилия крови, прижимает рану руками. Мужчина кричал, пускай и старался сдержаться. Мычал, тяжело дышал, сжимал эту махровую хуйню до боли в челюсти, пытался закрыть рот здоровой рукой. Он прикладывал все усилия, лишь бы не дёргаться, но каждый раз, стоило иголке стянуть кожу, вздрагивал. Глаза слезились, он ничего не видел из-за обилия влаги, а когда моргал - становилось только хуже. Слезы катились по щекам, мочили волосы, а потом вновь и вновь делали его слепым дураком, который только и мог, что скулить и тявкать, как подбитая псина. Больно! Это больнее, чем когда ему пьяному вынимали пулю из плеча. Это больнее, чем когда он сам себя штопал, это больнее вывихнутой лодыжки и сломанного носа. Он слабо соображает, только чувствует эту блядскую боль во всём теле. В один момент Альбедо исчезает, что даёт понять - заштопал. Зандик выдыхает, закрывает глаза, оставаясь практически в полной тишине, разрезаемой лишь его тяжелым дыханием. Юноша судорожно пытается найти нужную упаковку из миллиона одинаковых коробочек. Тело продолжает дрожать, он едва ли координирует собственные движения. Всё, чего он касается, покрывается смазанными отпечатками чужой крови. Объяснить Кли всё это будет ой как не просто. Он выкидывает одну пачку за другой, пытается анализировать быстрее, но у него слабо получается. Нужны таблетки и мазь, таблетки и мазь… Через бесконечную минуту, Альбедо юркает обратно, убирает из чужого рта пояс. Приподнимает его голову, подносит к губам ещё какие-то таблетки и воду. Зандик не понимает, что происходит, но послушно опускается на пол, когда юноша роняет ненавистное «ещё не закончили». Зандик затихает, принимая как данность то, что лежит в луже крови. Что чужие руки запачканы им, что с собственных глаз стекают слезы, а конечности трясутся. Скомканными движениями юноша раскрывает найденный гель, все оставшиеся силы вкладывая в то, чтобы успокоить руки и аккуратно растереть мазь по раненной коже. — Теперь всё, — Альбедо завязывает влажную ткань обратно на талии, стараясь не задумываться о своём внешнем виде. Он садится рядом, находя более-менее чистую поверхность. Старается не думать о том, что пол может пропитаться кровью, что в доме будет стоять отвратительный запах металла. Старается не думать, как звонко ударился вытащенный нож о напольное покрытие. Не думать, блять, не думать. Зандик лежит рядом непонятно в каком состоянии: не мертвый и не живой. Глупо пялится в потолок, видимо наконец почувствовав действие всех таблеток. Альбедо смотрит в пустые глаза, на вздымающуюся грудь, на кровавую лужу под ним. Поджимает ноги, испытывая невыносимое желание забиться в угол от беспомощности. Всё ведь начиналось так хорошо... Выходной, горячая ванна, тишина в квартире. Юноша склоняет голову вниз, чувствуя, как влага скапливается в уголках глаз. Альбедо судорожно сжимает края халата в пальцах, тянет его ниже, стараясь не дышать так громко. Совсем рядом валяется окровавленное ржавое лезвие, кончики пальцев сами тянутся к нему. Он аккуратно осматривает его, едва отличая коричневую ржавчину от засохшей бурой крови. Как много инфекции в этом куске металла? Всё тело трясёт, взгляд бегает из угла в угол, цепляясь за всё и ни за что одновременно. С каждым вздохом дышать становиться всё тяжелее, хочется на воздух, хочется… Юноша сильно пугается, чувствуя слабое касание где-то в районе колен, выставляет грязный нож перед собой, поздно одергивая чужую руку. Страх пронизывает каждую клетку тела, оно хочет реагировать, хочет защищаться. Но Зандик остается лежать неподвижно, только смотрит на него более осознанно. Тяжелый выдох, Альбедо брезгливо отбрасывает лезвие в сторону, подавляя острое желание поморщиться. Дотторе лишь наблюдает за ним, не в силах делать хоть что-то ещё. Распахнутые веки, дрожь губ, кровь на щеке. Слишком большая расторопность, слишком яркий испуг. Аккуратность и страх пропитывают помещение. Светлый халатик, спадающий с плеч теперь весь испачкан, как и сам юноша. Мужчина постепенно приходит в себя, протирает глаза от слез и как может осматривает место происшествия. Как же от него много грязи... — Всё хорошо, — сдавленный тихий голос, направленный лишь на привлечение внимания. Он врёт, но врёт так уверенно, что, кажется, сейчас сам поверит в это. Приподнимается, садясь поближе. Кряхтит и жмурится. Больно. Альбедо кивает, оставаясь сидеть в одном положении. Дотторе тянет ему здоровую руку, немым жестом предлагая контакт. Юноша поджимает губы, настороженно смотрит, запястьем вытирает влажные глаза, но протягивает грязную ладонь в ответ. Постепенно становится немного легче. Из ран всё ещё идут слабые струйки, но уже не такого масштаба, чтобы бить тревогу. Зандик продолжает молчать о том, что за домом труп, что в коридоре лежит его пистолет. Нет уж, в это он Альбедо не впутает. У парня и без того жизнь не Красный Лёд, а делать его причастным к убийствам - наносить ещё больший урон искареженной психике. Они молчат какое-то время: Зандик смотрит в потолок, Альбедо смотрит куда-угодно, лишь бы не видеть кровавую лужу перед собой, не видеть такие же испачканные сцепленные ладони. От них исходит слабое тепло, хоть как-то удерживая Бедо в реальности. Зандик честно не понимает сколько времени проходит, когда раны перестают отдаваться такой сильной болью, а голова приходит в сомнительную трезвость. Мужчина выдыхает и старается аккуратно подняться с места. — Ты куда? — мгновение и Альбедо пачкает колени в чужой крови, давая Зандику опереться на него. Как ему жаль. Это можно было понять в стыдливом взгляде в пол, в зажатой позе, в виде, совсем не напоминающем опасного человека. — Давай я ещё раз обработаю? — юноша придерживает его, сомневаясь, что выстоит, если мужчина навалится всем весом, — Или дам ещё обезбола? Болит так же? Легче не становится? Альбедо отвлекается, когда думает о чужих проблемах. Это всегда работает. Только вот кажется, Зандик не хочет, чтобы кто-то думал о нём, особенно после всего случившегося. Порывается снова уйти, но осекается и валится назад, поджимает губы, избегает зрительный контакт. — Извини, — голос хриплый, такой необычно тихий, отличающийся от привычного самодовольного тона. Юноша машет головой из стороны в сторону, хмурится, поднимая обеспокоенный взгляд наверх. — Нужно смыть кровь, идём, — он берет мужчину под руку, на каждом шагу внимательно следя, чтобы импровизированные швы не разошлись от нагрузки. Альбедо суетится, пока Зандик просто наблюдает, усевшись на бортик ванной. Свою забытую домашнюю одежду Альбедо скидывает в машинку, а взамен оставляет на ней пару чистых полотенец. Отражение в зеркале пугает - все тело измазано в чужой крови, а некогда светлый халат можно отнести на мусорку. Если честно, юноша в панике. Его очень пугает тот факт, что кто-то вообще видел его в таком состоянии. Ещё хуже то, что Зандик продолжает смотреть, впитывая этот отвратительный образ в память. Хотелось растереть кровь по лицу сухим полотенцем, сделать хоть что-то, дабы этот внешний вид больше не мелькал перед чужими глазами. Несколько минут уходит на то, чтобы оттереть весь этот ужас с тела. Юноша тихо проклинает тот день, когда они с Зандиком заговорили. Господи, сколько проблем он бы избежал? Хотя, если бы мужчина не знал его, то, наверное, потерял сознание и истек кровью на улице. Не самая лучшая перспектива. Ведь даже бездомных собак жалко, когда они не пытаются впиться клыками в кожу. И насчёт этого… через зеркало Альбедо рассматривает чужой пустой взгляд, так и не решаясь задать вопрос о произошедшем. Но это ведь нужно будет сделать, так? Или нет? Он имеет право знать. Юноша снова паникует и суетится, паникует и суетится, стараясь делать все как можно быстрее. Дотторе думает о том, что хочет уйти отсюда как можно скорее. Протереть собой пол, свернуться калачиком или позорно убежать. Он ненавидит доставлять другим проблемы, особенно знакомым. Особенно с детьми. Хочется чтобы его кто-то пожалел и одновременно с этим ударил по лицу. Но Зандик слушается хозяина дома, идёт с ним в ванную комнату, где зеркало всё ещё запотевшее от пара, где рядом с раковиной стоит маленький стульчик для девочки, где на полочках расставлены игрушки из резины. И окровавленный мужчина посреди стирильной чистоты. Альбедо уходит, говоря что-то напоследок. Зандик уже его не слушает. Он смотрит на свое отражение и испытывает искреннее презрение к себе - слабость, бессилие, скудоумие. Когда он перестал думать наперед? Когда решил, что самый умный и раз ему везёт, то везти будет всегда? Нахождение рядом такой палочки-выручалочки, как Альбедо - расслабило наёмника слишком сильно. Одежду можно выкинуть, лишь обувь кое-как ещё возможно восстановить. Сильное тело, закалённое сталью и тысячами градусов боли всего лишь показатель его глупости. Раны, шрамы. Всё это бесполезно, покуда его чуть не прирезал подросток. Вода приобретает розоватый оттенок, раны щиплет, а рот приходится затыкать. Он слышит возню за стенами, опускается под воду с головой и открывает глаза, когда слабый свет проникает сквозь розоватую гладь, не давая ему отойти от своего провала. Он оттирается мылом, не трогая хозяйские вещи. Не заслужил. Мочит слипшиеся волосы, растирает по телу кровь, замечая, как с каждым разом ее становится все меньше. Спускает воду и открывает горячий душ, повышая его температуру до тех пор, пока ему не становится невыносимо. Честно, он готов уже просто голый вылезти через окно и сбежать. Невысоко, первый этаж всего. Жаль его такой же скудный план прерывает стук и аккуратный вопрос, а Дотторе без задней мысли открывает дверь, даже не закрываясь. — Бога ради, прикройся, — Альбедо поджимает губы, отворачивается и поднимает глаза наверх, протягивая ему комплект одежды, — Если ты пытаешься так со мной флиртовать, то очень зря. Чистые полотенца на стиралке. Вот, — тянет ближе одежду, — Возьми пожалуйста, но я не уверен что это подойдет тебе. А затем дверь со щелчком закрывается, Зандик снова остается один на один с теснотой комнаты, душным воздухом и угнетающими мыслями. Альбедо выглядит не лучше, но и не хуже. Соответствует, так сказать. Рассматривать одежду долго не приходится. Постепенно мысли возвращаются в привычное русло, обезболивающие действуют на славу. Не хочется даже думать зачем эскортник хранит такой сильный обезбол. Хотя и так понятно, зачем. Плавали, знаем. Мужчина выдыхает, суровым взглядом оглядывая свое отражение. Футболка, что была бы оверсайз для Альбедо - для Дотторе обтягивающая. На мокрое тело... Кто тут ещё в эскорте? Мужчина повторно смотрит на себя в зеркале, после смиряя ненавистным взглядом грудную клетку. Он складывает руки на груди, думая, как прикрыть это. Не те мысли лезут в голову, хотя, лучше думать о тупых комлпексах и своих сиськах, чем о том, как и что говорить Альбедо. А на улицу он, пожалуй, выйдет только весной, либо скопытится по пути к машине. Транспорт предоставили, подручные имеются, а мозгов ему не дали. Господи, он себя прикончит, как доберется до дома. Чтобы не выглядеть настолько плохо, Зандик накидывает на плечи одно из чистых полотенец, в него же и зарываясь полностью. Увидит кто - не поймет прикола такого вот нахождения местного учителя-наёмника в доме эскортника в его же одежде. Он тихо выходит из ванной, словно сейчас его расстреляют прямо так. Ходить легче не стало: он опирается на стену, хромает, смотрит под ноги, чтобы не поскользнуться. И, быть честным, сильно ахуевает, когда не замечает ни намёка на кровь. Пол, что он запомнил как самое грязное место в квартире, сейчас чист, словно ничего и не произошло. Прихожая, двери и стены - все места, в которых он помнил кровь, выглядели ровно как и раньше. И Альбедо, оттирающий на кухне какие-то упаковки от лекарств, тоже выглядит так, будто всего этого не было. Когда тот успел сменить имидж? Прямо сейчас, мать вашу? Штаны в пол, кофта с длинными рукавами, распущенные волосы. Зандик хмурится, явно чего-то не догоняя. Может это была просто галлюцинация? Но порез на ноге вовремя напоминает о себе, не давая погрузиться в размышления. Мужчина тихо шипит, привлекая внимание занятого юноши. — Всё нормально? — Альбедо поднимает голову, моментально отвлекаясь от салфеток и грязных коробочек. Беглый оценивающий взгляд, он осматривает Зандика с ног до головы, замечая непривычную бледность и скованность движений. Наверное он не хотел это видеть. Не хотел видеть, как от каждого прикосновения раны кровили сильнее, ржавое лезвие, слёзы, трясущиеся конечности. Не хотел оттирать подъезд от багровой мазни, нечаянно отбрасывать дверью чужой перепачканный пистолет. Кажется, он должен злиться, обвинять или кричать на Зандика. Но Альбедо лишь поджимает губы, вновь замечая чужую подавленность. Наверняка ему сейчас хуже. Молчание затягивается, становится неловко. — Можно я… — тяжелый вздох, виноватый взгляд. Здоровой рукой Зандик тянется в сторону юноши, на что тот только торопливо отшатывается куда-то назад. Мужчина на секунду останавливается, в непонимании хмуря брови. Боится что ли его? А после просто берет бинт со столешницы, — Извини? Молчание. Глупое неловкое молчание, в котором они только и могут что смотреть друг на друга. Юноша отмирает первым: аккуратно машет головой, снова отвлекаясь на монотонную работу. Он неторопливо протирает каждую упаковку, мотивируя это тем, что маленькая девочка сильно испугается, если случайно увидит отпечатки. То и дело до слуха долетают резкие вздохи, тихое шуршание ткани. Зандик сидит за столом, кажется даже развернувшись в сторону юноши. Очевидно у него не получается. Замотать предплечье одной здоровой рукой не так просто: бинт постоянно скатывается, а швы ноют от частого соприкосновения с тканью, превращая всё это не менее, чем в пытку. Альбедо кусает губы, старается отвлечься на другие мысли, но не может просто не обращать внимания на чужие попытки не вызывать ещё больших неудобств. — Давай, — он становится напротив Зандика, перенимая розмотанный бинт из рук. Не хочется намеренно уличать его в том, что у него не получается. Несложно прикинуть что сейчас может твориться у него в голове, а уж в открытую тыкать на неудачи кажется сильным перебором. Дотторе мнется, отворачивается, но бинт отдает. Альбедо осторожно кладет чужую руку на стол, закатывает рукав на его футболке, чтобы иметь как можно больше доступа. Мысли снова уходят не туда: Альбедо думает о том, что эта футболка висела на нём, а мужчину же красиво облегала, ещё больше подчеркивая формы. Да, наверное, пусть забирает уже… Ему явно больше идёт. — Ты объяснишься? — юноша старается не смотреть. Едва касаясь воспалённых ран, он обматывает бинт вокруг предплечья, пытаясь причинять как можно меньше дискомфорта. — А нужно? — Дотторе тоже не смотрит. Тупит взгляд куда-то в стену, прячется за мокрыми волосами. — Хотелось бы, — напущено равнодушно кидает Альбедо, перетягивая ткань в маленький узелок на руке. — Просто беспризорник пырнул, — юноша поднимает брови, явно сомневаясь в сказанном, — Это правда, — тихое «ну-ну» и укоризненное «не хочешь - не говори», заставляют настаивать на своём всё больше, — Да я тут рядом живу, чуть дальше от вас. Просто так получилось, я не ожидал, — Зандик выпаливает глупые даже по своим меркам оправдания. — То есть тебя чуть не убил ребёнок? — он скептически поднимает одну бровь, слушая это, словно рассказы сумасшедшего. — Пф! Технически старшеклассник. Непривычно, что мелкоте нужны деньги? — Дотторе же сам не показывает особой радости от сказанного, наоборот, хмурится и отворачивается, словно это именно Альбедо его и порезал. — И что с ним стало? — юноша заканчивает с рукой, сжимает бинт и перемещается на пол перед Зандкиом — Вытяни ногу, — заставляет мужчину сесть на самый край, а сам в то время располагается меж колен. Дотторе молчит, но смотрит так пристально, что в моменте Альбедо теряет былую уверенность. Может ему и не надо это знать? Или он просто ещё не придумал как ответить? Альбедо возится с ногой, тушуясь под внимательным взглядом. А Зандик даже не может найти в себе смелости сказать отцу маленькой девочки, что за домом лежит труп старшеклассника. Кажется, по молчанию и так всё должно быть понятно? Альбедо дистрофик. Так можно было описать юношу. Почему-то лишь сейчас бросилось в глаза, какой он болезненно тощий, как за тонкой кожей, кажется, можно различить вены. Зандик не замечал раньше, да и не пытался. Было страшно представлять, что с таким человеком могли сотворить. И Дотторе ведь слишком хорошо знал, что конкретно делают. Никогда не участвовал, но наблюдал со стороны, как его прошлые коллеги заказывали себе одну девочку на всех, которую потом мужчина оттирал от крови и пытался привести в чувства после ударной дозы наркотиков. Бездомных кошек было жалко, даже когда они кусались и царапались. Очень скоро Альбедо заканчивает, переставая мучить того расспросами. Отходит на безопасное расстояние, снова складывает все в аптечку. Она там бездонная что ли? Ну вот теперь Зандик хоть что-то объяснил, совесть спокойна. — Кхм… Нужна с чем-то помощь? — Дотторе скоро собирается уходить, от чего мечет взгляд по комнате, глазами ища свой пистолет. Что-то чересчур знакомое отражается в свете лампы, блеском привлекая внимание. Лежит на полке... Сразу становится неуютно и неловко. Словно это не должно быть в квартире, где есть маленькая девочка, не должно быть среди поделок и хозяйских вещей. Всё плохо, всё очень плохо! — Помощь? Да, убери ящик на верхнюю полку, — слишком спокойно говорит Альбедо. Мужчина не замечает ни былой растерянности, ни паники. Может ему всё показалось? — Будешь чай? Или может ещё обезболивающего? Юноша закидывает последнюю очищенную упаковку в контейнер, жестом показывая, что можно убирать. Зандик спокойно дотягивается до верхнего шкафчика, попутно задумываясь, зачем в доме с низкими людьми такие высокие полки? В голову лезет разное, но понимает он лишь одно - нужно скорее уходить. Он тут не к месту. — Всё хорошо, — на самом деле он бы не отказался оторвать себе ногу и руку одновременно. Дотторе снова хромает и дохрамывает до стула,. Неуютно ему, не хочется напрягать хозяина дома лишний раз, — С сахаром, пожалуйста. — Так значит ты наркоман? — неожиданно выдаёт юноша. — Сахар - это не наркотик, — глаза расширяются, а на губах играет неловкая улыбка. Откуда Альбедо вообще об этом знает?… — Забавно, — он оборачивается, смиряя Зандика презрительным взглядом, — Тогда может аллергик? — С чего ты взял? — более раздраженно кидает мужчина. Чем больше юноша говорит, тем больше лезет не в свое дело. — Да потому что ты должен быть в отключке сейчас, — почти что рявкает Альбедо, — Доза проверена не раз и на обычных, и на торчках. Выходит ты принимаешь? Давно? — Да заткнись, блять, — неожиданно громко и резко разносится по комнате. Задел за больное? Альбедо молчит, Зандик тоже не хочет ничего говорить. Слишком стыдно, слишком ярко отдается недосказанность и чужая импульсивность, вылившаяся в былой испуг. Странно думать, что всегда вежливый и аккуратный юноша бывает на редкость истеричной сволочью, которая может шею свернуть, но постараться укольнуть побольнее. Стекло с характерным звуком ударяется о поверхность стола, когда Альбедо неаккуратно подаёт чашку с горячим напитком. Тихий мат прямо над головой. Зандику всё равно, а вот юноша сам же косячит и сам же пугается громких звуков, плохо сдерживая дрожь в конечностях. «А, нет», — думает Зандик, — «Не показалось». Ещё ему иногда кажется, что Альбедо его ненавидит. Возможно, Зандик сам его ненавидит, но просто не догадывается. Дотторе тихо выдыхает, закрывая лицо здоровой рукой. Все эти ощущения так знакомы, что удивляться уже нечему. Непривычно лишь то, что вместо наркотиков или алкоголя в него пихнули слабоватые таблетки. Он не разделяет чужих эмоций, смотрит на ситуацию через призму неловкости за доставленные неудобства, но, кажется, для Альбедо это значит немного больше. Наверное не о себе бедном надо думать, а о том, как он подставляет родителя с ребенком. Мало говорить об инциденте - даже нахождением здесь он их подставляет. Дотторе выдыхает, пытается подобрать слова, но ничего осмысленного не приходит на ум. — Тебе страшно? — срывается с губ. Юноша не отвечает. Лишь тянется убрать со стола то, что разлил из-за случайного жеста, — Альбедо? Зандик перехватывает чужую руку в районе запястья, уже открывая рот для нового вопроса. Хочет обратить на себя внимание, хотя бы на минуту отвлекая от бессмысленных действий. Только резкая жгучая боль выбивает весь воздух из лёгких, так и не давая сказать ни слова. Пощёчина. — Да вы сговорились, — голос сквозит раздражением. Он прикладывает здоровую руку к щеке, ежится от неприятных ощущений, разливающихся по всему телу. Юноша прижимает выдернутое запястье к груди, неровно дышит, в немом потрясении смотря на расплывающийся розовый след на чужом лице. А в следующее мгновение рассыпается в извинениях, аккуратно ощупывая место удара. — Не надо меня трогать, — тяжелый вздох, широко открытые глаза, осторожные, почти ласковые поглаживания по горячей щеке. На искусанных губах выступает кровь, он говорит всё тише, действительно прося, а не снисходительно обращаясь, — Особенно так неожиданно. — А меня значит можно? — Зандик поднимает глаза наверх, ядовито улыбается. — Просто предупреждай, — Альбедо отстраняется, поджимает губы, смотря куда-то в сторону входной двери. Мнется, не зная как лучше сформулировать, — Так ты говоришь не на машине сегодня? — резко меняет тему, не желая дальше сыпать извинениями. — Далеко припаркована, — пожимает плечами Зандик, — На обморожение тянет, учитывая, какие вещи ты мне дал, — юноша закатывает глаза, не видя ничего плохого в единственных подходящих шортах и футболке. Но да, в мороз так не походишь, — Водить умеешь? И вот чужие ключи удобно ложатся в руку, а Альбедо быстрее выпрыгивает из дома. Он останавливается возле подъезда, бегло осматривая кровавые разводы на снегу и тротуаре. Крепче сжимает ключи в кармане, боится заглядывать за угол. Сердце бьется быстрее, он одновременно хочет и не хочет идти по багровым следам. Щеки краснеют, волнение охватывает его всего. Он решается ещё несколько секунд, прежде чем медленно и осторожно, чуть ли не крадясь, пройти немного дальше. В снегу виднеется большой провал - глаза расширяются, он боится и сомневается. В звенящей тишине слышно лишь тихий хруст снега под его осторожными шагами, он старается даже не дышать. Но вдруг останавливается на месте, обдумывает что-то. Тихо шипит и срывается прочь. Ему это не нужно. Не его дело. Дотторе допивает остывший чай, хромая, но относя кружку в раковину. Щеку жгло, а чужие касания таким же странным теплом отдавались по всему телу. Всё это выглядит настолько знакомо, что пробивает на мурашки. Зандик устал кататься на одних и тех же качелях, только с разными людьми. Нужно что-то менять. Мужчина машет головой, совсем не желая разбираться в мыслях сейчас. Кажется, он понимает почему юноша так старательно чистил бесконечные упаковки лекарств, ха. Он забирает пистолет с полки, не забывая и про оставленные в ванной вещи. Нужно отвлечься. В прошлый раз, когда он был здесь, квартирка показалась довольно уютной. Кли была хорошо одета, а в каждом углу стояла какая-то поделка. Зандик чувствует себя работником внеплановой проверки, когда бегло осматривает содержимое полок и холодильника. Не так плохо, но могло быть лучше. Одним словом, шесть из десяти. Он разочаровывается, когда находит там синтетические аналоги овощей и другой еды. Он ведь обязан Альбедо жизнью, может, стоит хоть продуктов тому купить? Да и с деньгами в последнее время проблем нет. Зато его очень радует наличие натуральных ингредиентов, как он понимает, для Кли. А Альбедо... теперь понятно что с ним. Смотреть на чужие полки и выискивать чужие недостатки веселее, чем стыдиться собственных. Очень скоро хозяин дома возвращается, хоть и выглядит несколько озадаченным. Ну да, не очень приятно видеть тело в сугробе или чего ещё он там насмотрелся? Зандик не хочет уточнять, но ему приходится. — Как оно? — Дотторе останавливается в шаге от юноши, перенимает ключи из холодных ладоней. — Не знаю, — Альбедо внимательно рассматривает что-то на полу, стоя перед Зандиком в уличной одежде, — Там очень грязно. Мужчина понимающе кивает, внимательно наблюдая за чужими реакциями. Альбедо о чем-то усиленно думает, это отражалось на лице, на смазанном взгляде, на скованности движений. — Скажи, — аккуратно начинает он, — тот, кто это сделал с тобой, хотя бы в теории может быть живым? — юноша поднимает глаза наверх, встречаясь с нервным взглядом Зандика. Все становится слишком очевидно, — И мы никак не можем ему помочь? — Сомневаюсь, — мужчина машет головой в отрицательном жесте, думая, что всё это звучит слишком наивно. Кажется, Альбедо расстраивается, опять кусает губы, уводит взгляд в сторону, — Эй, — пытается привлечь внимание, — всё нормально, не думай об этом. Я разберусь, хорошо? Альбедо понимающе кивает, думая о том, что в том сугробе мог быть Зандик. Если бы он остался лежать в ванной или просто побоялся бы открывать. Да кто угодно мог там оказаться, даже Кли. Мурашки градом проходится по всему телу, заставляя его позорно задрожать. — Извини, — юноша виновато опускает голову, собирается с мыслями, — За то что ударил и за то что спрашивал глупости. Это не моё дело. Я так переживал, что таблетки не действуют, что надумал хуйни. Наверное что-то не так с партией, нужно будет новые купить. — Всё нормально с таблетками, — Дотторе отводит глаза в сторону, чувствуя странную смесь эмоций, — Я пару лет в завязке, наверное это просто последствия, — Альбедо озадаченно смотрит на него, удивленно поднимает брови. Да уж. Зандик чувствует себя таким нелепым, словно голый стоит посреди комнаты. Хотя, будь он в действительности без одежды, было бы даже не так неловко, — В общем спасибо, я теперь твой должник. — Ты столько раз выручал нас, — Альбедо мотает головой из стороны в сторону, растерянно смотрит на мужчину перед собой. От движений отросшая челка спадает на глаза, частично закрывая обзор. — Не будем со всем сами справляться, ладно? — Зандик тянет руку к чужому лицу, останавливаясь только в паре сантиметров от него, — Можно? — юноша затихает, непонимающе смотря на него. Осторожный кивок, поднятые вверх глаза. Здоровой рукой Дотторе аккуратно заправляет волосы тому за ухо, кончиками пальцев мимолетно проводит по ним, приглаживая выбившиеся пряди, — Если понадобится любая помощь - пиши, постараюсь как-нибудь решить. Хорошо? Лучше быть заодно, чем справляться со всем в одиночестве. Аккуратный кивок, поджатые губы. Они стоят так ещё с минуту, пока Альбедо не начинает раздеваться, а Зандик наоборот натягивать верхнюю одежду. — Я завтра заеду, ты не против? — уже стоя в дверях говорит Дотторе. — Не надо, — едва ли не из последних сил отвечает Альбедо. — Послезавтра? — короткая улыбка, а затем слабый толчок за дверь. — Иди уже, — юноша усмехается, не давая более четкого ответа.