Бордель

— А что у вас на лице? — маленькая девочка по своему проявляла присущее ей любопытство. — Кошка поцарапала, все хорошо. Папа снова задерживается? — он подсаживается к девочке на лавке, внимательно смотря на неё. Та грустно кивает, переводя большие глаза на пол. «Как у него,» — думает Зандик, — «только красные». Мужчина не знал, как относился к детям и почему пошёл в педагоги. Образование, душные кабинеты, скучные лектории, роботизированная система - всё казалось до боли ему ненужным. Он уже нашел свое занятие, но всё равно хотел оставить себе маленькое окно в обычную жизнь, через которое он обязательно выйдет, если в доме под названием «Бандитизм» начнётся пожар. Учитель младших классов, один из немногих педагогов, кого ещё не заменили железки. Звучит престижно? Он не понимал, что играло в нем при общении с новым поколением: родительские чувства, радость от искренности или желание защитить. Он любил свою работу, но был готов бросить ее в любой момент ради большого будущего в другой сфере. Дети были просто отдушиной. Они не пытались выстрелить в него, не оправдывались за отсутствие денег, не спрашивали у него про дозу. Простое нахождение с ними давало безопасность. Подростковые угрозы в коридорах казались шуткой, а детские драки - глупой передачей на каком-то сайте. Вроде всё, как и у взрослых, но куда безопаснее. И спокойно было. Даже слишком. Рядом с последней ученицей, что мирно и несколько грустно наблюдает за сгущающимся небом. Грусть через время меняется на радость и ликование. Папа вернулся. — Привет малышка, — Альбедо оживляется, стоит ему завидеть дочку. Приподнимает большие солнечные очки, садится перед ней на колени, поправляет что-то. Руки хаотично бегаю от шапочки до ботиночек, проверяя все ли в порядке. Он ласково гладит её руки, искренне улыбается, после чего сразу расплывается в грустной физиономии, — Прости, солнышко, я снова не услышал будильник. Прости-прости, давай зайдем сегодня куда-нибудь, м? — аккуратно поглаживает дочку по волосам. Зандик слабо улыбается, наблюдая за всей картиной. Прошло столько лет, а странные ощущения от подобных сцен всё ещё сохранились. Какие-то неприятно колкие и обидные, словно чужое липовое счастье его унижало. — Как у Кли с успеваемостью? — уже более серьёзный голос обращается к нему. Вау… даже без пассивной агрессии! Альбедо встаёт с колен, держа дочку за руку, — Вы разобрали ту задачу? — Разобрали, — склоняет голову педагог, — Пусть она сама ответ тебе дома скажет, помнишь ведь, да? — обращается мужчина к девочке, на что получает лучезарную улыбку, — Завтра вечером родительское собрание. Документы снова передать через неё? — он скептически смотрит на девочку, которая в прошлый раз не донесла ему половину бумаг, сказав, что потеряла их где-то по дороге. — А нет варианта сейчас как-нибудь по быстрому всё сделать? Я завтра не успею, — юноша тихо выдыхает, выпуская маленькую ладошку из рук. — Тогда со мной в кабинет директора, — губы шутливо искривляются. Дотторе себя ненавидит, но сейчас в хорошем смысле. Отыграться на родителе, что скидывает ему неоплачиваемую работу - святое дело. Кажется, иногда он живёт ради тех моментов, когда это происходит. И сейчас, видя слабое возмущение на чужом лице - искренне радуется. — Мы скоро вернёмся, подождёшь тут? И он утягивает Альбедо вглубь потрёпанных коридоров. Пустая школа, за окнами которой уже темнеет. Детского смеха нигде не слышно, лишь робот-охранник лениво обходит территорию, кивая Зандику, стоит ему показать удостоверение и вместе с собой пропустить Альбедо. Штукатурка сыплется со стен, половицы скрипят под ногами двух взрослых. Здесь нет ремонта, нет и жизни. Альбедо тяжело вздыхает, но идёт следом. Оставаться наедине ему не нравится в принципе ни с кем, но с Зандиком ему особенно некомфортно. Из-за прошлых глупых встреч, из-за раскрытия своей работы. В принципе из-за характера этого человека. — У тебя милая дочь, — начинает незатейливый разговор Зандик, — Умная девочка, тебя очень любит. У них ёлка планируется, уже начинаем собирать на подарки детям. — Сколько? — Альбедо ели сдерживается от токсичного «я знаю» или «не твоё дело». Хотя и знать про ёлку он не мог. Школьная жизнь дочери оставалась где-то вне, пускай юноша и пытался за ней следить. — Я пока собираю предложения, — останавливает его мужчина, — Твоя что-нибудь хочет? — Ну, ей нравятся наборы, что-то типа юного исследователя. Кристаллы выращивать, мыло там делать… Но я лучше уточню сегодня. На это Зандик лишь пожимает плечами. Вместе они заходят в душный кабинет директора. Юноша оглядывает этот бардак, в котором им сейчас нужно разбираться: кучу каких-то бумажек, подписи других родителей, бесконечные справки, сдача денег, какие-то контрольные. Кабинет такой же грязный, как и всё здание. Ему приходятся снять очки, ведь как бы он не хотел, а видеть что-то надо. И он искренне надеется, что никто в этой комнате не обращает внимание на огромные синяки под глазами. Это всё как-то неправильно. Альбедо думает об этом, когда ставит очередную подпись, задумчиво поднимая глаза вверх и сталкиваясь с пронзительным взглядом учителя. Альбедо переворачивает очередную страницу какого-то договора, после которого приходится выложить пару купюр на стол. — Это всё? Могу идти? — юноша выпрямляется, стараясь не обращать на него внимание. Сейчас они одни здесь, что безумно напрягает. Одному богу известно что взбредет животному в голову. — Свободен, горе папаша. Когда-нибудь я дождусь тебя на родительском собрании, — лишь издевательски фыркает Зандик, вырвав из рук последний документ и придирчиво осматривая подпись. «Ненормальный» — лишь про себя подмечает юноша, возвращая очки на место и быстро удаляясь. Ха-ха, а как бы влетело Зандику, будь он педагогом в другой, чуть более престижной школе. Но не в этой, где всего двое готовых работать с детьми, где учитель математики всего один, а биологии - вовсе нет. Где даже робот, заменяющий охрану, скрипит при каждом движении, пугая детвору. Мужчина возвращает документы в папку, а после садится за рабочий стол директора. Камеры-то тут тоже сломаны. Альбедо сам напоминает ему безответственного ребёнка с огромными оленьими глазами и истеричной натурой. Сколько ему вообще лет, если малышке уже шесть? Зандик аккуратно становится на пол, потягивается, без страха залезая прямо в шкафчики стола. Длинные пальцы проходятся по бумагам, которых с каждым годом становится всё меньше. Совсем скоро он уже не сможет так нагло, чисто из любопытства, красть документы. Путем лёгкой математики можно понять, что... Дети нынче очень быстро растут, раз у ребенка семнадцати лет уже был свой собственный. Зандик лишь хмыкает, убирая папку на место.

***

Снова аптека, снова чернь за окном и неприятный гул моторов на улице. Альбедо опаздывал на очередную смену, но всё равно зашёл в знакомое здание, где продавали любую дурь за деньги. День не складывался. Старая обувь мокла в лужах на асфальте, руку то и дело жгло от тяжёлого пакета с вульгарным тряпьем, которое юноша забыл вернуть на работу. Маленькая весь вечер конючила, прося отца остаться с ней чуть подольше, чем вызывала лишь скользкое чувство вины. А между шестами наверняка ждала толпа извращенцев, которые лишь искали себе игрушку подороже. В груди кипела злость от собственного положения: от мерзкого блеска тряпок в пакете из самого дешёвого супермаркета; от грязи на обуви; от слёз дочери. И вырывалась она, когда звонок на двери аптеки прозвенел, сообщая о новом клиенте. — Да как же ты заебал, — шипит юноша, стоит знакомой фигуре так же встать у кассы, в ожидании своего заказа, — Сколько можно? Консультант молча наблюдает за этой сценой, лишь шумит, удаляясь в подсобку за лекарствами. Альбедо явно не доволен таким положением дел. Это выглядит как издевательство! — И тебе здравствуй, снова клиентов спаиваешь? — лишь буднично отвечает Дотторе, хихикая на чужую злость. Он не видит угрозу в ста с лишним метрах ярости, лишь смеётся с чужих покрасневших щёк. Словно и правда выслеживает юношу лишь для того, чтобы позлить. Словно специально тихо несёт его секрет, ожидая, когда сможет угрожать им. Когда сможет манипулировать самым дорогим, что у него есть. Альбедо встречался с преследованием ранее. Когда клиенты мнили слишком много, когда поджидали его после смены, когда затаскивал в безлюдные места. И казалось выход был прост - попроси охрану кого-то стукнуть, и дело в шляпе. Только вот невозможно было просить этого, зная, что твой мучитель помнит, где ты живёшь. — Да пошёл ты. Я тороплюсь, — он выхватывает из рук консультанта уже оплаченный пакет с лекарствами, поворачиваясь в сторону выхода. — Беги-беги! — лишь летит ему вслед, после чего чужой кашель сбивает весь ехидный тон. «Так тебе и надо» - думает Альбедо, захлопывая дверь. Чуть позже из этой двери уже выйдет и Дотторе, держа в одной руке телефон, а во второй бутылку воды с разведённым абсорбентом. — Босс тебя видеть хочет, — в трубке сладкий голос информатора. Такой знакомый и одновременно такой далёкий. Вызывает лишь пренебрежение.