Хирет (Hiraeth)

Артур провёл пальцами по маленькой, тёплой, как кожа, подвеске, висевшей у него на шее, и почувствовал себя спокойнее. Прошло три дня с тех пор, как они нашли шкатулку в хранилище: три дня с тех пор, как он, Мерлин и Моргана связали себя шепотом заклинаний и могущественными артефактами, которые для большинства выглядели не более чем безделушки. Его собственный принял форму металлического нимба с мечом в центре. Одинокий драгоценный камень, сверкающий красным, как у Пендрагона, украшал его рукоять. У Морганы превратился в летящего ворона, его металл отсвечивал чёрным среди перьев. Лепестки розы, зажатой в его когтях, сияли тем же малиновым цветом, что и драгоценный камень Артура, а гранёные кристаллы отражали свет. И всё же именно талисман у Мерлина заставил сердце Артура замереть от удивления и неуверенности. Не из-за того, как он выглядел, а из-за того, что он менялся от свечи к свече, словно не мог решить, как хочет выглядеть. Иногда это была голова дракона, из пасти которого вырывалось пламя янтарного и синего цветов. Иногда на металле образовывались потемневшие оловянные облака, сквозь которые проходили прожилки белого света. Вчера это было пустое кольцо, узкое и изящное, с вращающейся звездой в центре, парящей в пустоте. Подвески Артура и Морганы выглядели как простые изысканные украшения — ничего необычного. Подвеска Мерлина, напротив, была настолько явно волшебной, что он носил её под одеждой. Артуру не терпелось узнать, какие ещё фигуры украшали её поверхность, и он был одновременно очарован этой перспективой и боялся того, что может обнаружить. Он вздохнул, постукивая вилкой по своей наполовину пустой тарелке. Конечно, внешний вид кулона Мерлина был не единственным, что изменилось. Изменилось и то, как он воспринимался Артуром. Моргана была постоянным, приятным присутствием: она была его спутницей в той же большой комнате, даже когда находилась на другом конце замка. Мерлин же казался плотным комом уютного тепла, уютно устроившимся среди его мыслей. Она искоса посмотрела на него, когда он попытался объясниться, и в замешательстве покачала головой. Она призналась, что ей казалось, будто они с Мерлином стоят у неё за спиной, готовые прийти на помощь, но не более того. Откусив кусочек моркови, Артур неохотно его прожевал. Вчера была тревожная лекция о пользе овощей для организма. Она была долгой и изобиловала словами, которые Артур не понимал, как «витамины», но выражение лица Мерлина было похоже на тот слабый, беспомощный ужас, который он испытывал при виде маленьких животных в воде. У Артура не хватило духу сказать, что он принц и взрослый мужчина и не обязан есть овощи, если не хочет. Не то чтобы Мерлин был в восторге от лекций о еде. Он ел с мрачной решимостью, которая говорила о том, что он знал, что это необходимо, но возмущался этим навязыванием. Артур уже заметил, что он стал немного худее, чем при первом появлении, хотя это могло быть связано с количеством магии, которую он использовал за последние несколько дней. Артур вздохнул, отодвинув от себя недоеденный ужин и откинувшись на спинку стула. В нём всегда было что-то такое: что-то успокаивающее и надёжное, что Артур, ещё будучи юношей, одновременно ценил и ненавидел. Но только в тот судьбоносный вечер, когда Мерлин впервые спас ему жизнь, когда его глаза вспыхнули золотом, когда он оттолкнул Артура с пути брошенного кинжала, он понял, что это было за чувство. Магия. Магия Мерлина. В Моргане он почти ничего не чувствовал. Если он напрягал всю свою волю, то ощущал жар как из кузницы и остроту будто от меча, но не более того. С Мерлином ему даже не нужно было пытаться. Теперь оно постоянно находилось рядом с ним: радостное, робкое и возбуждённое по очереди. Теперь оно было прямо здесь, гудело в чарах, защищающих его покои и висело в воздухе, как дым от благовоний. Оно заполняло коридоры замка и просачивалось в швы одежды Артура. Это было прикосновение старого друга, которого, как он думал, он больше никогда не почувствует, и Артур не знал, радоваться ли его возвращению или злиться из-за напоминания о том, что он потерял. Ему казалось, что его разрывает на части. Ему постоянно приходилось напоминать себе, что этот Мерлин — не тот человек, которого он когда-то знал и который наконец вернулся к нему. Он забывал об этом по нескольку раз на дню, и всякий раз, когда вспоминал правду, его горе превращалось в жгучую боль, которая снова и снова терзала его. Были моменты, когда ему приходилось сдерживаться, чтобы не наброситься на Мерлина, который стоял перед ним и вкладывал все свои силы в защиту королевства Артура. Однако с того самого утра в Камелоте, когда они с Мерлином кричали друг на друга за завтраком, он сдерживался. Это было бы несправедливо, ведь на самом деле он злился на всех остальных. Себя — за то, что так стремился забыть, что когда-то потерял человека, которого называл другом; своего Мерлина — за то, что тот встал на пути заклинания Нимуэ; саму Нимуэ — за то, что она украла у него Мерлина; и Судьбу в целом — за то, что она поставила его в такое положение и ожидала, что он выпутается из него. Стук в дверь прервал бесполезное кружение его мыслей. Он машинально потянулся за кинжалом, спрятанным в сапоге, но тут же опустил руку. Защитить его покои было первым, что сделал Мерлин, начав с центра королевства — которым, очевидно, был Артур — и продвигаясь наружу. Никто из тех, кто желал ему зла, не смог бы найти его покои. По словам Мерлина, они забывали про них, всегда оставаясь вне досягаемости. — Входите. Артур приветливо улыбнулся Леону, и его брови удивлённо поползли вверх, когда остальные рыцари последовали за ним через порог. В наши дни в Камелоте все носили мечи и кольчуги, но они казались более расслабленными, чем в последние месяцы, и острота их боевой готовности притупилась. — Садитесь, — попросил Артур, когда Элиан закрыл за собой дверь. — Полагаю, ничего не случилось? — Всё хорошо, или настолько хорошо, насколько можно было ожидать, — пообещал Леон. — Ремонт стены почти закончен. Ещё один день и всё. — Нам повезло. Я предвидел ещё одну атаку до того, как мы успели снова подать сигнал. Это была слабость, которую «Триада» могли использовать в своих интересах. — Но они этого не сделали. — В голосе Элиана прозвучало подозрение. — Интересно, почему они не воспользовались преимуществом? — Это имеет значение? — Спросил Гвейн. — Я предлагаю считать это нашим благословением и быть благодарными. — Он протянул руку, чтобы взять куриную ножку, которую Артур оставил несъеденной, с наслаждением откусил от нее и заговорил с набитым ртом — Мы здесь не из-за королевства, принцесса. Ну, не совсем. — Мы хотели бы получить медальоны, — сообщил ему Ланселот. Артур не мог сказать, что был удивлён. По правде говоря, он почти ожидал, что они выломают дверь в ту же ночь. — Я бы никогда не остановил вас, но вы должны знать, что моя вера в вас непоколебима. — Как и наша в тебе. — Персиваль оперся локтями на стол, так что дерево заскрипело. — Это из-за Мерлина. — Ты ему не доверяешь? — Артур наклонил голову, испытывая любопытство и тот же старый страх, что и прежде, в его груди. Неужели они увидели что-то, что вновь пробудило их сомнения? — Дело не в этом, — сказал Ланселот. — Что касается меня, я бы поверил, что его мотивы верны, даже без магии, которая могла бы подтвердить это. Гаюс объяснил мне, что это похоже на паутину, соединяющую каждого человека с другим. Это укрепляет узы дружбы и братства, закладывая прочный фундамент там, где их может и не быть. — Его темные глаза опустились к столу. — Я думаю, это то, что нужно Мерлину. Дело не в том, что мы верим в него… — Дело в том, что он не верит в нас. — Артур кивнул. Он не думал об этом в таком ключе, слишком погрузившись в пучину вины и горя, чтобы смотреть дальше себя. — Он изолирован, — сказал Леон, — и хотя я мало что знаю о том, что произошло в его жизни, очевидно, что это оставило глубокий след. Даже если бы я не видел в нём друга, я бы посоветовал вам рассмотреть это с точки зрения стратегии. Человек, который несёт свою боль в одиночестве, опасен. Уязвим. Если мы можем сделать что-то, чтобы он чувствовал себя здесь как дома, мы должны это сделать. — Я не буду тебя останавливать, — наконец сказал Артур. — На самом деле я даже рад, но боюсь, что это не произведёт того эффекта, на который ты надеешься. Это было интересное противоречие, и Артур часто размышлял о нём в последние несколько дней. Мерлин был на удивление откровенен в отношении своей магии. Он говорил о ней с вызовом в голосе, как будто искал границы, за которые Артур не мог бы его принять. Он также охотно делился знаниями, полученными за столь долгую жизнь, даже если в некоторые из них было трудно поверить, например, в то, что мёртвые существа превращаются в камень под воздействием времени и самой земли. Однако, когда дело касалось чего-то личного, Мерлин говорил очень мало, и Артур боялся спрашивать. — Может, не сразу, но это шаг в правильном направлении. — Глубокие морщины прорезали лицо Ланселота. Он первым протянул руку Мерлину, когда они наткнулись на него на берегу озера. Он предложил свой плащ и поверил в него, в то время как все остальные пытались найти баланс между надеждой и страхом. Теперь он выглядел убитым горем. — Я продолжаю думать об этом с его точки зрения. Мы есть друг у друга, но он никого не знает. Его вырвали из родного дома, и всё, что он понимал исчезло… Если бы я был на его месте, я сомневаюсь, что смог бы вынести такую же ситуацию с таким же достоинством. Может быть, он никогда не сможет довериться нам, но разве он не заслуживает хотя бы небольшого элемента уверенности, который мы можем ему дать? Артур молча поднялся на ноги и направился к своему столу с запертым ящиком, в котором хранил шкатулку. Ланселот был прав, и он гордился своими рыцарями за то, что они об этом подумали. Он даже не задумался о том, какую пользу Мерлину может принести связь с медальоном. Теперь он надеялся, что небольшого чувства сопричастности будет достаточно, чтобы разрушить стены, которые Мерлин возвёл вокруг себя. Поставив открытый сундук на середину стола, он наблюдал, как пятеро рыцарей наклонились друг к другу, каждый из них с сомнением разглядывал серебряные диски. — Значит, мы просто берём их? — спросил Гвейн, вытирая пальцы о штаны. — И всё? — И всё. Элиан первым потянулся к нему, его смуглые пальцы нерешительно замерли, прежде чем выбрать один из одинаковых кулонов. Как только он коснулся его, металл начал меняться, перетекая и смещаясь, пока не превратился в пару скрещенных мечей. Он мгновение смотрел на них, поднося к свету, чтобы полюбоваться замысловатой работой, а затем удовлетворенно кивнул, словно признавая, что его доводы убедительны. — Это имеет смысл, ведь я рыцарь и сын кузнеца. — Это что-то особенное для каждого? — спросил Леон, и его глаза загорелись любопытством. — Почему бы тебе не взять один и не выяснить это? — предложил Артур. Остальные рыцари бросились вперёд, переругиваясь между собой, но Артур заметил, что никто из них не потянулся за одним и тем же куском металла. Как будто у каждого из них был свой кулон, который звал их, и он подавил улыбку, глядя на их воодушевление. В последние месяцы у них было мало поводов для радости, и то, что они так непринуждённо себя вели, облегчило его душу. — Дерево? — Персиваль наклонил голову. — Дуб, — поправил его Элиан, указывая на крошечные нежные листочки. — Сила и преданность. Глубокие корни. Это разумно. Я никогда не видел, чтобы кто-то одолел тебя в бою. — Ха, а у меня жеребец! — Гвейн взъерошил волосы и показал Ланселоту средний палец, когда тот рассмеялся. — Может быть, мерин. — Задница, — проворчал Гвейн, хватая Ланселота за запястье и поднимая его медальон, чтобы получше рассмотреть. — Тогда что у тебя, цветок? — Щит. — Ланселот, казалось, был более чем доволен своей ролью защитника. — Хотя я не понимаю, почему на нём олень. — Он провёл пальцем по изображению животного, металл которого был таким бледным, что казался почти белым. Артур и Леон переглянулись, и Артур понял, что его рыцарь-командор вспоминает ту же скучную лекцию по геральдике, которую они слушали в детстве. Белый олень символизировал сострадание, что было близко Ланселоту до мозга костей. Когда Леон повернул свой кулон так, чтобы Артур увидел изображённого на нём волка с сапфировыми глазами, его подозрения превратились в уверенность. Каждый символ был разным и имел свои особенности, соответствуя человеку, который его носил, но во всех прослеживалась пара основных тем: верность и сила. Чего ещё он мог желать от своих ближайших рыцарей? — Гвен тоже захочет, — пробормотал Элиан. — Она была бы здесь, но хотела присмотреть за Морганой. — Которая присматривает за Мерлином, — добавил Персиваль, вертя в пальцах свой кулон. — Хотя я думаю, что это скорее потому, что она восхищается тем, что он может делать, а не из-за каких-то сомнений. — Нам нужно убедиться, что он не переусердствует. Мне всё равно, насколько он силён, по его словам; у всего есть предел, а он едва ли перестал колдовать с того момента, как вышел из хранилища. — Ланселот поморщился. — Он защитил твои покои, королевское крыло, а затем всю цитадель сверху донизу. Он заколдовал тарелки и миски, чтобы они уничтожали любые яды, добавляемые в еду, и сделал так, чтобы замок превратился в лабиринт для любого, у кого есть дурные намерения. — И колодцы тоже, — сказал Гвейн. — Он клялся, что это как-то связано с теми маленькими животными, о которых он говорил, с теми, которых ты не видишь, но это также защищает воду от высыхания. — Зернохранилища, — добавил Элиан. — Я слышал, как он ворчал Моргане, что не может просто наполнить их зерном, чтобы люди не обвиняли его в колдовстве, но он может позаботиться о том, чтобы то, что уже там есть, не сгнило и не было съедено крысами. Артур кивнул. Моргана протянула ему список того, что Мерлин сделал до сих пор: заклинание накладывалось на заклинание, как повязки, чтобы залечить раны Камелота и помочь ему исцелиться изнутри. Она прямо и уверенно сказала ему, что не смогла бы сотворить такие чары. — Он всё ещё на зубчатой стене? — Спросил Гвейн, на его лице отразилось беспокойство. — Почему бы тебе не надеть его? — предложил Артур, кивнув на медальон. — Ты, наверное, и сам всё поймёшь. Изумление и любопытство окружавших его мужчин были осязаемы, и Артур, наблюдая за ними, скрыл улыбку. Некоторые надели медальоны на цепочки на шее и просто добавили к имеющимся подвескам. Другие, как Элиан, обошлись куском верёвки. Это было странное чувство, похожее на то, когда в тёмной комнате ощущаешь тепло от зажжённых свечей, а не их свет. Каждый из рыцарей стал для Артура чем-то тёплым и успокаивающим, на что легко не обращать внимания, но при этом находящимся в пределах досягаемости. Никто из них не был похож на Мерлина: он постоянно был в своей собственной голове. Возможно, ему стоило бы беспокоиться об этом. Он не осмеливался говорить об этом на случай, если остальные сочтут это зловещим. Вместо этого он добавил это к длинному списку вопросов, которые собирался задать Мерлину, когда наберётся смелости. Он не был уверен, что его пугает больше: то, что Мерлин откажется отвечать, или то, что он ответит, и Артуру придётся жить с этим знанием. — Это… — Леон задыхался, и эмоции, которые Артур увидел на его лице, были почти болезненными. Он выглядел как человек, на которого снизошло озарение: он впервые почувствовал магию как часть себя, хотя и не обладал силой, которую мог бы назвать своей. — Замечательно. Он на крепостной стене. Если я сосредоточусь, то почувствую холод. — И магию, — добавил Персиваль, закрыв глаза и смягчив лицо чем-то, что Артуру показалось чем-то вроде обожания. Артур моргнул, погрузившись в свои мысли, в то место, которое в его голове было Мерлином. Как только он коснулся его ауры, это было похоже на то, как если бы он нырнул под поверхность озера и увидел мир под собой. Валы расступились, развернувшись по обе стороны от него, и под ними раскинулся Камелот. Он понял, что имел в виду Леон. Приближение зимы ощущалось в воздухе — как лёд на языке. Магия была совсем другим делом. Раньше, с другим Мерлином, всегда было ощущение его потенциала, как затишье перед бурей. Теперь всё это стало реальностью. Магия Мерлина заполнила само небо. И всё же это была не дикая буря, вышедшая из-под контроля. Это было нечто точное, аккуратное и прекрасно контролируемое в умелых руках Мерлина. Это был меч наготове и щит, поднятый, чтобы отразить удар. По правде говоря, Артур не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя в такой безопасности. Он почувствовал, как Мерлин сосредоточился на нём. Заклинание, которое он сплёл, не дрогнуло, но Артур ощутил лёгкое давление на грудь, словно чья-то рука легла ему на сердце и убрала его прочь. В мгновение ока он вернулся в свои покои, комната обрела чёткость, и он стряхнул с себя странное ощущение, что находится в двух местах одновременно. И всё же, едва придя в себя, он уже поднимался на ноги, думая о том, какими холодными были пальцы Мерлина, каким бледным он выглядел, несмотря на силу, исходившую от него. Ланселот был прав. Если они не будут осторожны, Мерлин измотается, пытаясь защитить их, и при этой мысли в груди Артура вспыхнуло что-то яростное. Возможно, он не мог прервать Мерлина на середине заклинания, но он мог, по крайней мере, вмешаться, прежде чем тот начнёт следующее. — У вас есть свободное время, — сказал он остальным, ободряюще улыбнувшись. — Займитесь своими делами, если они у вас остались. Я присмотрю за Мерлином. Все, кроме одного, пробормотали слова прощания, и Артур поднял бровь, глядя на Гвейна, который стоял в ожидании у двери, словно намереваясь проводить Артура до крепостной стены. Возможно, так оно и было, хотя Артур обычно полагался на то, что часовые обеспечат ему безопасность. — В чём дело? — Ты спрашивал его? — Гвейн переступил с ноги на ногу. — Насчет… Боги, я не могу вспомнить, как это называлось. Заклинание, которое он собирался позволить тебе использовать? То, которое какой-то ублюдок наложил на него раньше? Артур сглотнул, качая головой. Не раз он открывал рот, чтобы попытаться заговорить на эту тему, но всякий раз мужество покидало его. Воспоминания о том, что сказал Мерлин в тот день, засели в мыслях Артура, как терновник, и было ещё больнее от того, что они были наполовину скрыты в тени тайны. Там, на берегу озера, Мерлин сказал, что лучше быть мёртвым, чем рабом. Тогда Артуру показалось, что он говорит по собственному опыту. Теперь он знал правду. И всё же именно воображаемые детали не давали ему спать по ночам: осознание того, что Мерлин мог быть вынужден делать что-то против своей воли. Он разрывался между мыслью о том, что Мерлину будет полезно поговорить об этом, и страхом, что любые попытки узнать больше будут холодно отвергнуты. — А ты? Гвейн провёл языком по зубам. — Нет. Я подумывал о том, чтобы затащить его в таверну и напоить медовухой, но не уверен, что это сработало бы на нём даже до всего этого с случая Нимуэ. Артур скрыл гримасу. Это был не первый раз, когда Гвейн так отзывался о Мерлине. Он объединял этих двух мужчин — их Мерлина и новоприбывшего — как будто один был естественным продолжением другого. Если бы это принесло Гвейну покой и сделало его более способным справиться со всей этой ужасной неразберихой, то Артур не стал бы его осуждать, но ему было больно от мысли, что он должен сделать это сам. Это казалось предательством по отношению к ним обоим: отказом от их жертв. — Может, нам стоит дать ему время? — Это прозвучало как трусливый отговорка, но Артуру это показалось самым безопасным вариантом. — Думаешь, это роскошь, которую мы можем себе позволить? — Их шаги эхом разносились по коридору, пока они направлялись к лестнице, ведущей на крышу. — Может, Моргана права, и он спасёт нас. Может, Мерлин исправит всё, что пошло не так, и мы все будем жить долго и счастливо. — Гвейн пожал плечами, и его голос стал непривычно напряжённым. — Но я уже думал об этом однажды, а потом потерял одного из первых людей, которых я назвал друзьями. Артур закрыл глаза в знак признательности. По крайней мере, когда Нимуэ убила Мерлина, она преподала им суровый урок, что даже завтрашний день не гарантирован. — Мы нужны ему сейчас, сегодня, признает он это или нет. Ему нужен кто-то, кто видит его, не волшебника, не спасителя и не призрака, а просто… Мерлина. — Гвейн выдохнул, и на его лице не было и следа обычной весёлой улыбки. — Наш друг, который прошёл через Бог знает что. Он никогда не был доверчивым, но нам нужно попытаться. Артур вспомнил, как всё это началось, когда Мерлин всегда был на удивление скрытным в некоторых вопросах. Бывали дни, когда он казался уставшим и отстранённым, а в его голубых глазах читалось что-то, чего Артур не понимал. Даже тогда никто из них не мог вытянуть из него ответ. Теперь, как он подозревал, это будет в тысячу раз сложнее, но Гвейн был прав. — Оставь это мне. — Хотя он не был уверен, что у него будет возможность поговорить об этом. Мерлин часто продолжал плести свои чары до поздней ночи, возвращаясь в покои Артура уже после того, как тот ложился спать, и исчезая до того, как он снова открывал глаза. Если бы он был подозрительным человеком, то подумал бы, что Мерлин его избегает. Большую часть времени он проводил с Морганой и, соответственно, с Гвен. Даже тогда у Артура сложилось впечатление, что Мерлин был слишком занят своими заклинаниями, чтобы много разговаривать. Что ж, по крайней мере, это должно было вот-вот измениться. Когда он вышел на крепостную стену, его охватил порыв холодного воздуха, и Артур вздрогнул, пожалев, что не догадался захватить с собой плащ. Моргана и Гвен были одеты по погоде, закутавшись в меха с надвинутыми капюшонами, и укрылись с подветренной стороны одной из башенок. Мерлин, с другой стороны, был одет не лучше, чем внутри замка. Судя по тому, как он, казалось, задерживался у огня даже в помещении, он должен был промерзнуть до костей, но по выражению его лица не было никаких признаков этого. Его глаза ярко блестели золотом, а руки были вытянуты перед собой. В другой жизни он носил шарф на шее. Теперь та же ткань обхватывала его запястья и предплечья, образуя зачаточные наручи. С его бледных губ срывался шёпот, не монотонная литания, а отдельные слова, как будто Мерлину нужно было лишь направлять свою силу туда-сюда, формируя заклинание, которое должно было облечь цитадель, как перчатка. — Это щит, — объяснила Моргана мягким, полным благоговения голосом. — Любая атака на него, магическая или обычная, просто уйдёт в землю, оставив нас невредимыми. Он строит для тебя крепость, Артур. — Если бы я мог использовать больше активных заклинаний, — проворчал Мерлин, — он был бы сильнее. Я мог бы создать что-то, что отражало бы любое нападение обратно в того, кто его запустил, но это скорее раскрыло бы всю «магическую» суть. За последние несколько дней Артур уже не в первый раз слышал эту жалобу. Сила Морганы в основном была незаметной, и её легко было скрыть, но даже стоя здесь, он чувствовал, на что способна магия Мерлина. При желании он мог бы превратить землю в гору и поставить Камелот на её вершине. Однако тогда всем стало бы ясно, что здесь работает колдун. И без того было достаточно трудностей, чтобы ещё и беспокойные советники начали охоту на ведьм. — Я знаю, — успокоил он, подходя к Мерлину и глядя на город. На первый взгляд ничего не изменилось. Дым поднимался от соломенных крыш домов в Нижнем городе и клубился в неподвижном ночном воздухе. И всё же ему казалось, что если присмотреться, то можно заметить блеск на каменной стене, которого раньше не было: едва заметное мерцание в лунном свете. — Ты же знаешь, почему я попросил соблюдать конфиденциальность. Мерлин бросил на него косой взгляд, и эти золотистые глаза пригвоздили его к месту. — Я не могу обещать, что спрячу всё. Только если на нас нападут напрямую, и мне придётся сделать больше, чтобы защитить тебя. В этих словах не было сомнений: не было вопроса о том, сделает ли Мерлин что-то ещё. В глубине своего трепещущего сердца Артур подозревал, что он сделает всё возможное, чтобы защитить их. После того, как он уже однажды потерял их всех. Он знал это чувство. Несмотря ни на что — на смятение, вызванное надеждой и горем, и раздвоение чувств, — Артур смотрел на стоящего перед ним человека и испытывал яростное желание защитить его. Он хотел, чтобы Мерлин пришёл к ним в другое время, когда в королевстве царил мир. Возможно, тогда они отнеслись бы к чуду его существования со всей заботой, которой оно заслуживало. Придя сейчас, ни один из них, даже сам Мерлин, не получил возможности приспособиться к этой новой реальности. И Боги знали, что они нуждались в этом. — Мы подумаем об этом позже. Заканчивай, а потом заходи в дом и поешь. Ты никому не будешь нужен, если умрёшь прямо сейчас. Он пожалел о своих словах и тоне, с которым они были сказаны, в тот же миг, как произнёс их, — властно, легкомысленно и слишком резко, — но губы Мерлина лишь дрогнули в печальной улыбке: сплошная мрачная ирония. — Да, сир. Его лёгкое согласие было знаком капитуляции. Мерлин был упрям, склонен упираться, задирать нос и заставлять себя выполнять задачу, пока не падёт духом. Тот факт, что он согласился, говорил о том, что он достиг предела своих возможностей. В связи между Морганой, Гвейном и им самим промелькнула тревога: они разделяли её в равной степени. Он не впервые ощущал проблеск эмоций в этой связи, но, стоя рядом с Мерлином, он понял, что не чувствовал от него ничего подобного. Присутствие Мерлина, возможно, было ближе и более ощутимым в его голове, но оно было похоже на стеклянную стену: гладкую и непроницаемую, как будто он держал Артура на расстоянии вытянутой руки. Это было неудивительно, и всё же Артур не мог подавить нелепую вспышку обиды при этой мысли. Не то чтобы он имел право знать о сокровенных мыслях Мерлина. Он не был тем другом, которого потерял Мерлин. Это острое, как укол, мрачное воспоминание лишь усилило его надежду на то, что Мерлин доверится ему. Поджав губы, он отбросил эти сомнения: с глаз долой — из сердца вон. Если он задумается об этом, то признает поражение ещё до начала битвы, а это никогда не было в его характере. Мерлин нуждался в нём, признавал он это или нет, и Артур не подведёт его. Только не снова.