Хирет (Hiraeth)

Если бы он сел ближе к огню, то упал бы в очаг, но Мерлин не мог заставить себя беспокоиться: кровь в его жилах превратилась в лёд, стала густой и вязкой. Он мог винить только себя, но не мог заставить себя сожалеть о безумных заклинаниях последних нескольких дней. Они были необходимы. Камелот чувствовался открытой раной, совершенно незащищённой от всего, что могла обрушить на них Триада. Теперь он изучил основы, начав с центра цитадели и продвигаясь наружу, стараясь рассмотреть все возможные варианты и комбинации. Ему не помогало то, что он хотел сделать больше, не только для безопасности Камелота, но и для здоровья и благополучия его жителей. Снова и снова он думал обо всём, что, как он знал из будущего, могло бы улучшить их жизнь, от правильного питания до функционирующей канализации. Не то чтобы он мог воплотить такие вещи в реальность — по крайней мере, не без серьёзных магических потрясений, которые все бы заметили. Проблема была в том, что без колдовства он не знал, как воплотить в реальность многие из известных ему современных удобств. У него не было ни нужных инструментов, ни знаний о том, как они работают, и его невежество раздражало его. Он постоянно тянулся к телефону, чтобы найти ответы, которые могли бы помочь и Артуру, и Камелоту. Несколько раз в день он ловил себя на том, что его пальцы тянутся к карману, а мозг уже наполовину погрузился в Википедию, прежде чем он осознавал, что телефон исчез. Когда-то у него под рукой были все знания мира — возможно, сомнительного происхождения, но лучше, чем ничего. Теперь у него были только воспоминания, которые были далеки от надёжных. — Хей. В поле его зрения появилась рука Артура, протягивающая кубок с вином. В руке Мерлина кубок казался тяжёлым, достаточно тяжёлым, чтобы напрягать уставшие мышцы, и он пробормотал что-то благодарное. Артур уже заставил его сесть и поесть. На завтрак он съел украденный овсяный кекс, а обед прошёл мимо него. Это была хорошая, сытная еда: вероятно, питательная, по крайней мере, по сравнению с «Биг Маком», который он бы запихнул себе в рот, если бы работал в смену. Тем не менее, он должен был признать, что скучает по удобству современной еды. Для начала, он не мог просто взять «Сникерс», если у него резко падал уровень сахара в крови. — Лучше? — спросил Артур, критически глядя на Мерлина и игнорируя привычное кресло, похожее на трон, чтобы сесть напротив него на другом конце очага. Пламя потрескивало между ними, пожирая дерево, и Мерлин обнаружил, что ему легче смотреть на его колышущиеся золотые языки, чем в глаза Артуру. — Да, спасибо. Я не привык к такому холоду. — А в будущем… теплее? Это был невинный вопрос, но Мерлин почувствовал, как Артур с помощью магии, связывающей их подвески, слегка нервничает. От Морганы он ощущал проблески неосторожных эмоций, которые легко было проигнорировать. Рыцари, казалось, вели себя так же, хотя он заметил их лишь мгновение назад. По сравнению с ними Артур чувствовался в центре, самым главным. Не просто друг рядом с ним, но и присутствие в его голове: что-то, что встало на своё место так, как он был слишком утомлён, чтобы размышлять об этом или возмущаться. — Нет, ну, да, — Мерлин поморщился, подумав об изменении климата, — но не сильно. Мы просто научились лучше обогревать помещения. В некоторых домах до сих пор есть камины, но они больше для украшения, чем для чего-то ещё. Мы используем горячую воду в металлических трубах. Или иногда электричество. Или и то, и другое. — Электричество? — Он краем глаза заметил, что Артур пошевелился, и поднял взгляд, чтобы увидеть, как тот наклонил голову, сосредоточенный и настороженный. — Что это? Мерлин замешкался, не зная, как объяснить это так, чтобы он понял. — Что-то вроде… приручения молнии? Артур моргнул, прищурившись, словно пытаясь понять, не врёт ли он. Честно говоря, это звучало неправдоподобно даже для Мерлина, а он прожил с электричеством больше ста лет. Теперь он понял, насколько сильно полагался на него во всём: от развлечений и центрального отопления до возможности хранить еду дольше нескольких дней, не пересаливая её. — Я просто забыл, каково это, вот и всё. Дай мне ещё неделю, и я снова привыкну. — Он ободряюще улыбнулся Артуру. — Когда все заклинания будут наложены, станет легче. Трудно заниматься магией и одновременно согреваться. Артур, похоже, не был особенно доволен этим ответом, и Мерлин сделал большой глоток вина, не обращая внимания на то, что даже вкус у него был другим. Оно попало в цель, и это было всё, что его сейчас волновало. — И сколько ещё заклинаний ты наложишь на моё королевство, прежде чем будешь удовлетворён, Мерлин? — спросил Артур, приподняв бровь. — Моргана дала мне список того, что ты делал. Я удивлён, что замок не светится. — Вы бы хотели этого, сир? Это можно устроить, — ухмыльнулся Мерлин, переминаясь с ноги на ногу. Ему казалось правильным дразнить Артура, поддразнивать его и вызывать на его лице улыбку, подобную той, что сейчас трогает уголки его губ. Когда он впервые приехал на берег озера, ему показалось, что характер Артура подобен стене: ровный и непробиваемый. Его очевидное горе и боль не улучшали ситуацию, делая его в лучшем случае раздражительным и замкнутым. Он задавался вопросом, может ли этот человек, у которого лицо его друга, быть хоть сколько-нибудь похожим на того, кого он потерял. Затем, когда заклинание старого Мерлина перенесло их в то межмирное место, похожее на Остров Блаженных, он стал свидетелем того, как Артур распался на части. Он видел, как эта паника поднималась на поверхность, и всё, что чувствовал Мерлин, — это отчаянное желание помочь. В тот момент мужчина, стоявший перед ним, был не кем иным, как его другом, разваливающимся на части под тяжестью того, что с ним случилось. Теперь они оба были на новой территории и пытались понять, где проходят их границы. Несмотря на совет другого Мерлина думать о нём просто как об Артуре, это было легче сказать, чем сделать. Больше всего Мерлин старался не вникать в это слишком глубоко, потому что подозревал, что в противном случае он может расколоться по швам. Было приятно погрузиться в задачу по защите Камелота. Он был слишком занят, чтобы размышлять в светлое время суток, и слишком устал, чтобы делать что-то, кроме как заваливаться в постель по ночам. Теперь он чувствовал, как всё начинает скапливаться на задворках его разума: буря, грозящая обрушиться на него и оставить после себя опустошение. Реальность, в которой ты жил, распалась на части в тот момент, когда ты её покинул. Теперь она существует только в твоей голове. Мерлин отогнал шепчущее воспоминание, отказываясь думать о нём. Он не мог смириться с этой мыслью. Разве это не безумие — оплакивать людей, которых больше нет? Которых никогда и не было? Разве это не безумие — смотреть на свои воспоминания и понимать, что для всех остальных они были не более чем снами? Он с трудом сглотнул, чувствуя боль в горле и стеснение в груди. Почти сразу же он почувствовал ответное беспокойство и проклял себя за то, что позволил своему расстройству просочиться сквозь хрупкие новые связи. Артур поморщился, когда Мерлин поднял щиты и отпрянул, словно уклоняясь от удара. Мерлин чувствовал, как остальные становятся всё более размытыми, отдаляясь от него в попытках защитить их от его страданий, а себя — от их нежного сочувствия. Он не думал, что сможет принять сейчас чьё-то мягкое слово, не развалившись на части. Прокашлявшись, Мерлин отставил в сторону кубок с вином и поднялся на ноги, занявшись всеми делами, которые он забросил. Кто-то, как он предположил, Джордж, взял на себя часть его обязанностей, принося Артуру еду и тому подобное, но нужно было разложить чистое бельё и привести в порядок бумаги: что угодно, лишь бы занять руки и разум, насколько это возможно. — Постой. — Рука Артура на его предплечье заставила его вздрогнуть, удивившись её твёрдой, уверенной хватке. Он не просто потянул Мерлина за рукав или ограничился тем, что приобнял его за плечи. Даже после всего времени, проведённого вместе, его Артур всегда сохранял между ними дистанцию, превращая любые прикосновения в игру. Когда-то Мерлин жил ради каждого такого момента, жадно хватаясь за всё, что попадалось ему на пути. Теперь он чувствовал себя оленем, попавшим в свет фар, и напряжение пробежало по его спине, когда он боролся с желанием отпрянуть от хватки Артура. — Пожалуйста, Мерлин. Поговори со мной? — Я в порядке. — Дрожь в его голосе выдала его ложь, и он откашлялся, покачав головой. — Просто я начинаю уставать, вот и всё. — Он посмотрел на свои руки, которые беспокойно теребили чистую одежду Артура. Обмотки на его предплечьях скрывали шрамы, которые магия оставила на его коже: вызов и напоминание об отчаянном совете его другого «я». Проблема была в том, что он никогда не был из тех, кто просит о помощи. Даже в тех редких случаях, когда Артур замечал, что с ним что-то не так, и пытался вытянуть из него правду, он молчал, потому что, заговорив об этом, он слишком много рассказал бы о своей магии, угрожая раскрыть все свои секреты. Его желудок сжался, когда он понял, что это не будет проблемой. Артур знал и принимал то, что он мог сделать; он попросил его использовать это, даже если он не мог открыто признать это при дворе или в своём королевстве. Мерлину больше не нужно было скрывать часть себя. Однако привычки, выработанные за бессмертную жизнь, было трудно искоренить. Артур не стал уличать его во лжи. Ему и не нужно было этого делать, ведь они оба знали правду, которая висела между ними, как паутина. Они оба были «не в порядке». И всё же Артур никогда не уклонялся от вызовов. В мерцающем свете костра его голубые глаза казались тёмными, но от их пристального взгляда невозможно было укрыться. Он ожидал, что Артур потребует ответов — будет настаивать, — и Мерлин приготовился отстраниться. — Что я могу сделать, чтобы помочь? Такой тонкий подход застал Мерлина врасплох. Никогда в жизни он не видел, чтобы Артур был тактичным по отношению к своим друзьям. От беспокойства он стал неуклюжим, а его дипломатическое мастерство не помогло ему скрыть искреннюю заботу. — Кто тебя этому научил? — спросил он с любопытством, а не с осуждением, приподняв бровь, когда Артур слегка покраснел. — Моргана? — Может, это природный талант? — Артур вздохнул, когда Мерлин бросил на него взгляд, и его плечи поникли. — Кажется, я впервые вижу, чтобы ты по-настоящему разозлился. — Артур сделал паузу, и его голос смягчился, когда он поправился. — На него. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — уверил Мерлин, потому что было слишком легко стереть границы. Он сам делал это десятки раз за последние несколько дней. — Что-то случилось? — Ты был чем-то расстроен, это было очевидно. Ты был тихим и бледным. Ты был сосредоточен на своих обязанностях. — Артур бросил многозначительный взгляд на бельё, которое Мерлин всё ещё мял, разглаживая складки нервными движениями пальцев. — Было неестественно, что худший слуга за всю историю Камелота вдруг стал почти компетентным. Он перехватил его руку, вырвал тунику из пальцев Мерлина и отложил в сторону. Он заставил его сесть на край кровати, как будто они уже дюжину раз сидели там. Мерлин подавил внезапный приступ ревности к своему двойнику при мысли о том, что они с Артуром были так близки. Его Артур яростно оберегал своё личное пространство, и даже Мерлин редко осмеливался пересекать некоторые границы. Кровать была одной из них. Это было не его место. — Я не помню, что я сказал, но это был приказ. Приказ сказать мне, что случилось. Ты вышел из себя, накричал на меня, чуть не поджёг мои комнаты своей магией. Это было похоже на нападение овцы: ужасно из-за своей неожиданности. — Ты способен вывести из себя кого угодно, — поддразнил Мерлин. — Я тоже на тебя кричал. В первый раз, когда я это сделал, ты выглядел таким шокированным, что это было забавно. Можно было подумать, что на тебя никогда раньше не кричали. — Я принц, Мерлин, — чопорно ответил Артур. — Люди созданы для того, чтобы делать то, что им говорят, а не кричать на меня по этому поводу. Имей в виду, ты всегда был ужасно непочтительным. В тот день, когда мы встретились, ты назвал меня придурком. Смех застрял в горле Мерлина, и часть грусти отступила, не исчезла, но смягчилась, превратившись в нечто более приемлемое. — Расскажи мне об этом? Артур рассказал ему историю о четырнадцатилетнем Мерлине, который только что прибыл в Камелот и помогал Гаюсу в лазарете, и об Артуре, которому не хватало недели до шестнадцати и который был высокомерен, как и все мальчишки в его возрасте. Во время тренировки он порезал руку, и вместо того, чтобы проявить терпение, Гаюс встретил его насмешливым неуважением и далеко не тонкой издёвкой. — Ты назвал меня неуклюжим и бездарным. Я и так чувствовал себя неловко из-за травмы, а тут ещё этот мальчик с нелепыми ушами ругает меня и обвиняет в том, что я плохой фехтовальщик, — признался Артур, поморщившись. — Я сказал, что могу разделаться с тобой одним ударом. Мерлин чуть не подавился собственным языком. Воспоминания о том дне, когда он встретил Артура, были по-прежнему чёткими и ясными; они были другими, но, судя по звукам, очень похожими. — И я сказал, что могу разделаться с тобой и без этого. — Да. Я не могу вспомнить, было ли это до или после того, как ты спросил меня, как долго я учился быть придурком. — Артур прищурился. — То же самое происходило в твоём мире? — Не совсем. Слова, может быть, но ситуация была другой. Тебе, наверное, было почти девятнадцать, и ты заставил одного из своих слуг нести мишень, когда метал в неё ножи. Я вмешался, а ты гонялся за мной по рыночной площади с булавой. — На губах Мерлина расцвела насмешливая улыбка. — Тебе не удалось выполнить свою угрозу. Хотя, честно говоря, я действительно использовал свою магию. — И я не заметил? — Если бы ты это сделал, я бы скорее оказался на костре, чем в колодках. В стоне Артура прозвучала смесь ужаса и смущения. — Я гонялся за тобой по лечебным палатам. Мы чуть не довели Гаюса до обморока. Я хотел тебя наказать, но он не позволил, а ты знаешь, каким пугающим он может быть, когда ему что-то взбредёт в голову. Мерлин кивнул, потому что любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, хоть немного, но боится целителя, который знает дюжину способов отравить человека и остаться безнаказанным, даже если Гаюс это никогда не сделает. — Всё это произошло, когда мы встретились, — продолжил Артур, — и ты всё равно остался? Мерлин фыркнул, поднялся на ноги и взял свой кубок с того места, где оставил его у камина, прежде чем осторожно вернуться на своё место на кровати Артура. Он повернулся, прислонившись спиной к крепкому дубовому столбу, поддерживающему балдахин. Во многих отношениях это был один из самых странных разговоров, которые у него когда-либо были. И он, и Артур большую часть времени обращались друг к другу на «ты», но исправить это казалось таким же неправильным, как нанести свежую рану, которую ни один из них не смог бы вынести, поэтому он ничего не сказал. — В моём мире, я полагаю, у тебя было почти три дополнительных года, чтобы по-настоящему стать высокомерным придурком. Не думаю, что кто-то когда-либо выступал против тебя. Выражение твоего лица… Он хорошо это помнил: странная, резкая смесь обиды и интриги, как будто Артур едва мог поверить в то, что говорил Мерлин. — Ты больше времени проводил, слушая своего отца и разных подхалимов, которые говорили тебе то, что ты хотел услышать. Там не было Гвейна, Элиана или кого-то из твоих рыцарей. Леон был там, но я не думаю, что ты видел в нём кого-то, кроме одного из людей твоего отца, когда я впервые встретил тебя. Никто не указывал тебе на то, что ты ведёшь себя как болван. Не то чтобы ты не старался избавиться от меня с самого начала. Он задумался об этом, удивляясь ясности своих воспоминаний. Он был уверен, что его магия помогла ему снова вспомнить об этом. Спустя тысячу лет он иногда задавался вопросом, не забыл ли он больше, чем помнил на тот момент. Однако время, проведённое с Артуром, было ясным, как день. — Что касается того, почему я остался, то поначалу это было потому, что дракон сказал мне, что моя судьба — защищать тебя. Вскоре я понял, что это не имеет значения. Через месяц я делал это, потому что хотел. Моей задачей было следить за тем, чтобы ты был в безопасности, и я делал это… вплоть до того последнего дня. В его сознании всплыли мрачные и тягучие воспоминания. Его руки всё ещё помнили тяжесть тела Артура, когда он прижимал его к себе, пытаясь согреть, пока тот угасал. Он вспоминал шёпот, слабый гнев и борьбу с ужасным осознанием того, что время, проведённое с Артуром, подходит к концу. Артур нерешительно положил руку ему на предплечье. — Это не твоя вина, Мерлин. Ты не держал в руках меч. Мерлин тяжело сглотнул, подумав обо всех решениях, которые он принял и которые шаг за шагом вели их по этому пути, пока их печальная судьба не стала неизбежной. Он почти открыл рот, чтобы рассказать ему о том, что он сделал ради безопасности своего принца, чтобы показать Артуру, что, несмотря на все его благие намерения, он всё ещё далёк от идеала, но прикусил язык. Не этому Артуру было прощать его. Единственный, кто мог бы даровать ему это прощение, ушёл и никогда не вернётся. Бремя его ошибок лежало только на нём, как и на протяжении последних тысячи лет. — Твой Мерлин сказал то же самое о том, что с ним случилось: что это не твоя вина. Он постарался, чтобы его голос звучал как можно мягче, хотя это и не имело значения. Артур отпрянул, и выражение его лица стало растерянным. Он отдернул руку, как будто обжёгся. На мгновение Мерлин подумал, что зашёл слишком далеко. Даже он мог признать, что это был низкий удар, способ поменяться ролями и уйти в тень. Но Артур не отправил его в спальню. Вместо этого он был подвижен, напрягая каждую мышцу. — Он говорил об этом? Голос Артура звучал жалко, и Мерлин почувствовал, как в его душе зарождается жалость. Он знал, каково это: ненавидеть себя за то, что не выбрал другой путь, и терять себя в догадках и последствиях своих поступков. Но хуже всего для него было то, что он представлял себе, о чём думал его Артур в те последние мгновения. Даже сейчас Мерлин задавался вопросом, не умер ли он, ненавидя его. Призрак того же ужаса, что и в прошлый раз, ясно читался на лице Артура. — Немного. Он встал на пути заклинания, чтобы защитить тебя от него. — Мерлин пожал плечами. — Я мог бы об этом догадаться; это именно то, что я бы сделал. — Он не должен был этого делать! — В голосе Артура дрожало рычание, уязвленное и дикое. — Если бы я уделял больше внимания, если бы я не был так увлечен шепотом о своей матери, он всё ещё был бы рядом со мной! — Он закрыл глаза, его челюсть двигалась. Мерлин редко видел, чтобы Артур плакал; Утер называл это отвратительной слабостью. Даже сейчас он подозревал, что тот сдерживает слёзы, разжигая ярость вместо горя, как и всегда. — Ты не произносил заклинание. — Это не имеет значения! Возможно, Артур осознал сходство их ситуаций, потому что во взгляде, который он бросил на Мерлина, мелькнули и гнев, и понимание. Однако он не произнёс больше ни слова, не желая говорить о том, что произошло в тот день, так же, как Мерлин не хотел вспоминать о своём прошлом. Часть его хотела придержать язык, чтобы лучше защитить свои секреты. В конце концов, если бы он заставил Артура открыться, то, как он подозревал, потребовал бы того же взамен. И всё же он никогда не мог оставить Артура в таком состоянии: его боль была очевидной и искренней. Он редко терпел сочувствие или физический комфорт. Артур так не работал. Даже эта его версия, чьи границы были более мягкими, излучала явную ауру отстранённости: он держал людей на расстоянии ради их же блага. Вместо этого Мерлин вспомнил всё, что узнал об Артуре в прошлой жизни. Знание — сила, и только достоверные факты могли помочь Артуру обрести хоть какое-то утешение. — Кажется, я знаю, в чём был секрет Нимуэ, связанный с твоей матерью. Резкий вдох Артура прозвучал так, словно из ножен вытащили меч. Если такое вообще возможно, его тело стало ещё более напряжённым, словно он не знал, отступить ему или броситься вперёд и схватить Мерлина, чтобы вытрясти из него ответ. — Что ты имеешь в виду? — В моём мире Чистка произошла по другой причине, не той, о которой вы упомянули. На днях я спросил об этом Гаюса, и он подтвердил, что тебе сказали неправду. — Чистка? Какое отношение это имеет к моей матери? Гаюс не хотел, чтобы Мерлин говорил об этом. Его обещания Утеру всё ещё имели силу. Мерлину повезло, что он смог заставить старого целителя подтвердить его подозрения, и хотя он уважал Гаюса за то, что тот советовал проявлять осторожность, как и всегда, он не собирался молчать. — Я могу рассказать тебе только о том, что произошло в моём мире, но послушай: ты не должен винить Гаюса за то, что он скрыл это от тебя. Он пообещал твоему отцу, что унесёт его тайну с собой в могилу. Думаю, он рассказал мне об этом только потому, что я уже знал. Артур поджал губы и с трудом сглотнул. — Просто… скажи мне. — Всё началось с Моргаузы. — История выходила из него по кусочкам: она вызвала Артура на дуэль и победила, а также потребовала от него услугу. Он рассказал, как они с Артуром отправились на встречу с ней среди холодных руин и что их там ожидало. Как только он упомянул дух Игрейны, в глазах Артура вспыхнул отчаянный, голодный огонёк. — Ты видел её? Мерлин поморщился, потому что это была единственная оставшаяся неопределённость. Действительно ли это был призрак Игрейны, говоривший по собственной воле, или это была иллюзия, созданная Моргаузой, чтобы растрогать Артура? — Это было… правдоподобно, — наконец выдавил он, — но я никогда не мог быть уверен, что Моргауза не манипулировала тем, что мы видели. Образ твоей матери рассказал тебе, как ты появился на свет: как Утер попросил Нимуэ использовать магию для твоего зачатия, когда Игрейна не могла родить ему наследника. Она предупредила его, что это будет стоить жизни: жизнь за жизнь. Мерлин пожал плечами. — Либо он ей не поверил, либо решил, что цена твоего существования — это не та самая жизнь, которой он так дорожил. Ты родился, и в тот момент твоя мать умерла. Утер был потрясён. На следующий день началась Чистка — наказание для всех, кто владел магией, и для людей, которые ею пользовались. Артур смотрел на него не мигая, приоткрыв рот. В какой-то момент он поднял руку и крепко сжал медальон на шее. Мерлин чувствовал, что Артур сосредоточен на нём не только в физическом мире, но и в своей голове. Даже сейчас он искал признаки обмана. Не то чтобы Мерлин винил его. — Она знала? — Вопрос был тихим и смертоносным, как бросок змеи. — Она знала, что он с ней сделал? Чего ей будет стоить моя жизнь? Мерлин напрягся, его пальцы сжали пустой кубок в руке. — Дух, которого нам показала Моргауза, сказал, что это не так. Артур выглядел так, будто не дышал, его взгляд был неподвижным и расфокусированным, он смотрел внутрь себя. На его лице отпечатались два цветных пятна: боевая раскраска ярости. Но он не вскочил на ноги и не потянулся за мечом. Он не назвал Мерлина лжецом и не выбежал за дверь, намереваясь пронзить сердце Утера клинком. Его гнев был осязаем, как дым в воздухе, но Мерлин видел, что он с трудом сдерживается. Как долго это продолжится, ещё предстоит выяснить. Он мог вспомнить, как Артур был в ярости, как они с трудом добрались до цитадели, как он почти не разговаривал… А когда они добрались до Камелота, он чуть не вонзил меч в грудь отца. На мгновение ему показалось, что Артур вообще ничего не скажет, но в конце концов он сумел заговорить. — Ты можешь сделать то, что сделала она? Ты можешь позволить мне встретиться с моей матерью? Мерлин поставил кубок на пол у своих ног и прижал большой палец к уголку глаза, пока его разум лихорадочно работал. Он заглядывал туда: конечно, заглядывал. После того, как он потерял всех, кого знал, ему хотелось увидеть хотя бы отблеск их лиц, но во всех своих поисках он находил лишь предупреждения о вечной скорби — о духах, оставшихся без пристанища и скитающихся или разорванных на части магией, которая их призвала. Моргауза не использовала ни одной из реликвий, которые он видел, и поэтому он часто задавался вопросом, что она сделала с призраком Игрейны. Если бы это действительно была она, то она была бы уничтожена. Был ли это ещё один жестокий выбор, сделанный ради мёртвой королевы Камелота? Неужели Моргауза пожертвовала духом Игрейны так же, как Утер пожертвовал её жизнью? — Нет. Не с помощью одной лишь моей магии; не причинив твоей матери неизмеримую боль и, возможно, не навлекая ужасную судьбу на сам Камелот. — Я думал, ты самый могущественный колдун из всех, кто когда-либо жил. Намек на усмешку на губах Артура был неприятен, и Мерлин вздохнул. — Дело не в силе. Дело в совести. В том, чего не было у Моргаузы. Ни в моём мире, ни, судя по всему, в твоём. Он устало провёл рукой по лицу, думая, что ему следовало выбрать для этого более подходящее время, но вино притупило его осторожность. Он должен был знать, что Артур захочет увидеть свою мать — женщину, о которой у него не осталось воспоминаний, но которую он всё равно любил. Теперь его мысли метались, он пытался понять, как поступить. Поиск и использование одного из редких артефактов, способных на такое, не повлечёт за собой ужасных последствий, займёт слишком много времени и может закончиться полным провалом. Невозможно было с уверенностью сказать, что пережило Чистку Утера в этом Камелоте. Насколько он знал, Рог Катбада и ему подобные были уничтожены. Вместо этого он прикусил кольцо, напрягая мозг, пока не пришла в голову идея. — Сейчас я не могу этого сделать. Я использовал слишком много магии, и мне нужно убедиться, что это сработает, но, возможно, я смогу поделиться с тобой воспоминаниями о той ночи. Мы будем наблюдателями. Ты не сможешь поговорить со своей матерью, но, по крайней мере, услышишь её точные слова. — Он развёл руками. — На данный момент это всё, что я могу сделать. Артур нахмурился, и напряжение немного спало с его плеч. — Ты не будешь мне лгать? Ты не будешь ничего от меня скрывать? — Нет, — он сунул руку в карман и вытащил кулон. Его форма снова изменилась. Теперь он был похож на крошечное зеркальце, металл отполирован до невероятного блеска, в котором отражался угасающий свет камина и мерцающие огоньки свечей. — Даже если бы я захотел, не думаю, что смог бы. Не без того, чтобы ты не почувствовала это через связь. Тишина окутала их, уже не хрупкая, а глубокая и мрачная. Она тянулась, одно мгновение перетекало в другое, пока, наконец, Артур не смог резко кивнуть головой. — Оставь меня, — прохрипел он. Что-то подсказывало ему, что сегодня Артур не сможет уснуть. — Отдохни. Мерлин хотел встать с кровати, но замешкался, когда Артур потянулся к нему и схватил его не за запястье, а за руку, сжимая её так сильно, что на ней остались следы. — Завтра, Мерлин. Обещаешь мне? Он смотрел в лицо Артуру, видя в нём отголоски отчаяния. Он выглядел как человек, которому предложили что-то ценное, а теперь он боялся, что это снова у него отберут. Из-за дикого блеска в глазах он казался невероятно юным: его лицо словно открылось, обнажив ранимого, одинокого мальчика, который всё ещё жил в нём. — Я обещаю.