Хирет (Hiraeth)

Мерлин дрожал, пытаясь справиться с холодом, который пробрался под его кожу и не хотел уходить. Глаза щипало от слёз, а голос хрипел в пересохшем горле. Безвольное оцепенение сковало его конечности, и он заставил себя двигаться, спотыкаясь, по коридорам Камелота. Часть его хотела выбежать во двор — к конюшням — схватить Аиду и просто скакать, пока не закончится земля. Всё его существо кричало от желания сбежать, каждый нерв был натянут до предела, пока он находился в этом знакомом месте, в окружении лиц, которые он узнавал, но не знал по-настоящему. Прошлой ночью он плакал: громко всхлипывал, как будто пытался выплеснуть свое горе. Кое-что из этого было посвящено тем, кого он оплакивал в прошлом: Гвен и Элиану, Ланселоту, Гвейну и другим. Они заслужили свою долю его слез. Но в основном он оплакивал Артура. Не того, кто спал по другую сторону двери, а того, кого он отправил в Авалон. Он никогда не позволял себе горевать по-настоящему. Вместо этого он цеплялся за обещание возвращения Артура, так и не осознав, что это было пустое обещание. Он оплакивал этого человека и моменты, которые они провели вместе, — историю, которую они создали. Друг, которого он потерял в тот роковой день. Когда он, спотыкаясь, вышел из своей комнаты тем утром, усталый и растерянный, был один яркий, ужасный момент, когда он забыл. Он увидел Артура, и его сердце подпрыгнуло, затрепетав от нетерпения и облегчения. Какая-то идиотская часть его мозга задавалась вопросом, не было ли всё это — тысяча лет жизни в одиночестве — просто ужасным сном. Затем вмешалась реальность. Они оба были живы, находились в одном и том же месте и дышали одним и тем же воздухом, но ни один из них не был тем человеком, которым должен был быть для другого. Были ли резкие, защитительные слова, которые последовали за этим, неожиданными? Мерлин вздохнул, провел рукой по лицу и направился к кладовой. Он говорил правду. Чем скорее он начнет распутывать то, что случилось с этой версией Камелота, тем скорее он сможет избавиться от внутреннего напоминания обо всем, что он потерял. Как бы ему ни хотелось остаться, это было не его место, и он не стал бы пытаться заявить на него права как на свое. Зайдя в кладовую, он моргнул, увидев, что Джордж и Гвен ждут его. Они вдвоём перебирали различные тюки, пахнущие лавандой и кедром, чтобы отпугнуть моль. Джордж улыбнулся той же натянутой улыбкой, которую Мерлин знал по Камелоту: чопорной, но искренней. Гвен, напротив, долго смотрела на него задумчивым взглядом, прежде чем, кажется, пришла в себя. — Я помогу ему, Джордж. — Леди Гвиневра. — Джордж поклонился, бросив на Мерлина любопытный взгляд, прежде чем уйти, но нарочито оставил дверь приоткрытой. Снаружи один из стражников, который последовал за Мерлином из покоев Артура, стоял лицом к коридору, готовый к бою: защитник и сопровождающий одновременно. Мерлин задержал взгляд на этом человеке, прежде чем снова повернуться к Гвен. Она не ослабляла своего пристального внимания. Ее губы были поджаты, а тело полуотвернуто, как будто она предпочла бы полностью отрицать его присутствие. Не то чтобы он ожидал теплого приема, но все равно было больно. Он решительно оттолкнул эту мысль, подавив её, и вместо этого сосредоточился на женщине, стоявшей перед ним, такой похожей на знакомую ему королеву и всё же немного другой. Несмотря на то, что она настороженно относилась к нему, она казалась более лёгкой и счастливой, чем Гвен, которую он знал, как будто освободившись от какого-то бремени. Не от короны, которую она всегда носила с величественной грацией, а от чего-то другого. Её волосы были уложены в изящную причёску, несколько тугих локонов обрамляли лицо, а платье, хоть и практичное, было сшито из дорогой тяжёлой ткани. Даже если бы не это, Джордж назвал её «леди», которой она формально являлась с того момента, как Элиан был посвящён в рыцари. Если люди Артура принесли присягу раньше в этой временной линии, то это явно не было чем-то новым, и замок в целом признавал её статус. — Это тебе понадобится. Надеюсь, одежда подойдёт. — Гвен протянула сверток с туниками, и Мерлин принял их, ощутив тяжесть полотна. К ним присоединились бриджи, корзина, полная шерстяных носков и нижнего белья, и куртка, которую она набросила ему на плечо. Это был не его коричневый плащ, который прослужил ему больше десятилетий, чем он мог сосчитать, после того как он покинул Камелот, благодаря магии, которая поддерживала его в хорошем состоянии. Этот плащ был насыщенного сине-чёрного цвета, а мех, которым он был оторочен изнутри, делал незаметными потёртости на локтях. — Э-э… Немного не по статусу для меня, не так ли? — Он пожал плечами, указывая на плащ. — Я всего лишь слуга. — Ты слуга принца-регента, — Гвен склонила голову набок и озадаченно нахмурилась. — У тебя раньше не было ничего подобного? — Она сглотнула, словно сомневаясь, стоит ли задавать этот вопрос. Но когда она подняла взгляд и встретилась с ним глазами, в них читался голод, словно она отчаянно пыталась понять. Мерлин поднял бровь. — Я отказывался, даже когда Артур был королем. Это сводило его с ума, что было частью веселья. — Проблеск улыбки казался чужим на его лице. Это было хорошее воспоминание — одно из тех, как Артур гонялся за ним по замку и пытался стащить новые, лучшие туники среди его вещей. В конце концов они пришли к компромиссу по цвету, а не по качеству: насыщенные фиолетовые и синие цвета, которые Мерлин не должен был носить, если только он не был членом королевской семьи. — Полагаю, ваш Мерлин был немного более послушным? Взрыв смеха, который издала Гвен, был очень неподобающим леди, и хотя ее улыбка дрогнула по краям, это было так. — Нет, на самом деле. Он был точно таким же. Он отвергал лучшую одежду, что бы мы ни делали. Теперь, что ж, это всё, что у нас есть. — Она протянула руку, хрупкое свидетельство ее радости исчезло, когда ее рука зависла над другой корзинкой. Ее пальцы сжались над краем, плечи передернулись, когда она глубоко вздохнула. — Холодает. Тебе, наверное, понадобятся это. Мерлин заглянул внутрь, и его сердце упало, когда он узнал квадратики и треугольники ткани. Они были аккуратно, почти благоговейно сложены и спрятаны в глубине корзины. Это заставило его снова почувствовать себя мальчиком, суетящимся и нетерпеливо собирающимся в дорогу, пока мать обматывала ему шею. Его пронзила острая боль старого горя, и он с трудом сглотнул, думая о женщине, которую потерял так давно. Именно её смерть в этом мире привела Мерлина в Камелот много лет назад. Сделала ли она то же самое для него в какой-то момент его юности, когда ругала мальчишку за то, что он заболел? Судя по выражению лица Гвен — по её пустым глазам и ужасному виду — тоже было и у другого Мерлина. Ему хотелось отбросить их в сторону, чтобы провести черту между собой и Мерлином, которого они потеряли. Но шарфы тоже были частью его прошлого, и у них было другое предназначение, помимо того, чтобы согревать ему шею. Он, наверное, сотни раз отрывал их, чтобы приложить к кровоточащей ране. Мать говорила ему, что нельзя недооценивать ценность полоски ткани, и он хорошо усвоил этот урок. Он осторожно забрал корзину из рук Гвен, поставил ее на стол и разложил то, что в ней было, внимательно рассматривая. Быстрый взгляд в сторону двери убедил его, что стражник все еще стоит к нему спиной, и он потянулся к своей магии, направляя ее через плетение. Большинство туник он сделал более тёплыми и прочными, но несколько превратил в футболки. Он планировал носить их под одеждой: ещё один слой, чтобы защититься от коварного холода Камелота. Магия сделала их мягкими; ему не было тепло с тех пор, как он выбрался из озера. Бриджи превратились в нечто более похожее на джинсы, достаточно похожие на то, что носило большинство людей, чтобы не вызывать лишних вопросов, но более плотные и тяжёлые, способные выдержать тяготы жизни слуги. Трусы превратились в боксеры, потому что он мог смириться со многим, но не собирался возвращаться к тому особому дискомфорту. Наконец, удовлетворившись осмотром, он схватил одну из туник и натянул её поверх футболки, которую носил. Гвен, которая наблюдала за едва заметным светом его заклинаний, склонив голову набок, шагнула вперёд, чтобы проверить швы на его плечах. — Она тебе довольно хорошо подходит. Мне пришлось бы подогнать их по фигуре, если бы ты был… не ты. — Ты имеешь в виду его? Гвен резко кивнула в ответ, и Мерлин поморщился, потянувшись за поясом, чтобы подпоясать тунику. Он немного повозился с ним, прежде чем взять куртку и надеть её, подавив слабый вздох облегчения, когда короткий мех согрел его тело. — Мне жаль, что вы достали меня, а не его. — Извинения были резкими на его губах, но от этого не менее искренними. Он ненавидел чувствовать себя таким, бесполезным и виноватым в равной мере: напоминать людям об их боли просто своим существованием. С Артуром было сложнее найти общий язык. Горе в мгновение ока превратилось в гнев, острый и режущий. С Гвен и остальными оно сгладилось со временем, стало мягким и нежным: чувство, которое только усилилось, когда Гвен покачала головой, и последние следы отчуждённости исчезли, когда она прижала руку к его предплечью. — Не надо. Мне страшно подумать, как тяжело тебе, должно быть, приходится. Нам всем больно, это правда, но этот мир, должно быть, сильно отличается от того, который ты оставил позади. — Она сделала прерывистый вдох и заговорила тихо, чтобы их голоса не долетели до стражника. — Мы не хотим обижаться, или быть неблагодарными, или усложнять и без того непростую ситуацию. — Она махнула рукой, словно отмахиваясь от своих слов. — Прости. Мерлин покачал головой, отвергая её извинения. Он потянулся за одним из шарфов, заметив, как Гвен следит за его движениями. Она плотно сжала губы, подтянув плечи к ушам, словно готовясь к удару. И только когда он обернул шарф вокруг левого запястья, завязав его узлом у основания большого пальца и на ладони, как повязку, она, кажется, расслабилась. Это был компромисс, и, хотя это казалось странным, по крайней мере, венам на его запястье — так близко к поверхности — было немного теплее. Он по-прежнему выглядел бы так же, как человек, которого они потеряли, этого было не избежать, но несколько ключевых отличий могли бы сгладить впечатление. Любой, кто бросил бы на него быстрый взгляд, был бы уверен, что он принадлежит этому времени и месту. Пока что этого было достаточно. — Это нечто большее, чем просто выглядеть подобающе, — заметил он, поворачиваясь и опираясь спиной на прочный верстак, чтобы посмотреть на Гвен. — В данный момент, как только я открою рот, станет очевидно, что что-то не так, и идея Гая притвориться, что у меня травма головы, не будет работать вечно. Я слишком многого не знаю. Что ты можешь мне рассказать? — О нападениях? Я, наверное, знаю не больше, чем кто-либо другой. — Нет, я могу узнать больше об этом от Артура, если понадобится. — Он поджал губы, поморщился, прежде чем исправиться. — От принца Артура. — Для Гвен это не имело особого значения, но если бы он обратился к принцу-регенту по имени в присутствии придворных, были бы неприятности. Лучше привыкнуть, насколько это возможно. — О чем сплетничают слуги? Ты же знаешь, они видят и слышат всё. Смех Гвен был немного хрупким, но она сделала, как он просил. Как обычно, речь шла больше о том, кто с кем кувыркается в постели и кто из придворных замышляет пакости. Некоторые имена он знал, но другие были ему незнакомы, и она быстро рассказала ему, кого знал другой Мерлин и кто станет новым лицом. Это был ошеломляющий поток информации, но в то же время он помог ему почувствовать себя увереннее. Он собрал вокруг себя крупицы фактов, словно доспехи, пытаясь снова приобщиться к культуре Камелота, которую он так давно оставил позади. — Конечно, больше всего я беспокоюсь о короле. — Гвен повернулась к корзинам, её руки сортировали и складывали вещи, пока она говорила, словно ей не терпелось чем-то заняться. Мерлин инстинктивно двинулся ей на помощь, его тело выполняло заученные движения, пока они проверяли, не погрызли ли вещи моль или грызуны, и записывали, какую новую одежду и постельное бельё нужно заказать у швей. — Артур упомянул, что потерял силу духа . Это случилось и в моё время. — Ты нашёл способ помочь ему? Мерлин бросил на Гвен быстрый, полный сожаления взгляд. — Нет. Это было не просто. В первый раз, он оплакивал предательство Морганы, а потом попал под чары, наложенные ею и Моргаузой. Gaius и я смогли освободить его от чар, но он ушел в себя. Потеря и предательство были слишком сильными. В конце концов, он умер от удара меча в грудь. Я не смог спасти его. — Это не одно и то же. — Гвен вздернула подбородок, бросая ему вызов. — Моргана не отвернулась от Камелота. Клянусь. — Я знаю. Гвен моргнула, и слова, которые она собиралась сказать в защиту Морганы, замерли у нее на губах, когда она удивленно уставилась на него. Возможно, она не ожидала такого быстрого согласия, но Мерлин не мог отрицать, что это правда. Когда Моргана проникла в его разум, она попыталась защититься, но для Мерлина её чары были такими же эфемерными, как туман. Она прочла глубину его эмоций, а он, в свою очередь, увидел проблеск преданности Морганы Камелоту и её ненависти к Моргаузе. Она ненавидела эту женщину с силой, которую Мерлин слишком хорошо знал. В конце концов, на него обрушился тот же уровень ненависти, и это было справедливо. Нет, в этом мире Моргана пошла по другому пути: вина за то, что случилось с Утером, не лежит на её совести. — Расскажи мне еще о короле. Гвен поджала губы, ее плечи поникли, когда она теребила нитку на подоле рукава. — Он кричит и бушует. Он убежден, что люди вокруг него — магические создания, посланные мучить его. Он почти постоянно говорит об Игрейне и думает, что Артур — это своего рода вымысел. После успокаивающих зелий Гая он становится жестоким. В последний раз, когда он видел Артура, он чуть не сбил его с ног. Она сжала руки в кулаки, и пальцы её задрожали от волнения. — Это ужасно. Тем более что Артур считает Утера честным в своём безумии. Они никогда не были близки и не любили друг друга. Утер видит в Артуре необходимого наследника. Он возлагает на него большую ответственность — как и всегда. — Она сжала кулаки, внезапно разозлившись. — А в твоём мире Утер был другим? Более добрым? Более заботливым? Пожалуйста, не говори Артуру. Это не поможет. Мерлин провел языком по зубам, качая головой. — Он не был таким. Возможно, были моменты, когда Артур лежал при смерти, и страх и горе Утера казались искренними, но… — Он отошел от полок и устремил взгляд в высокое узкое окно, где слабый зимний солнечный свет окрашивал небо. Лично у него всегда были сомнения. Боль Утера казалась показной, как будто он знал, что от него этого ждут, и быстро вернулся к своему бессердечному, требовательному «я», как только Артур поправился. — Возможно, в конце концов, эти два мира не так уж сильно отличаются. Не думаю, что мой Артур когда-либо терял желание угодить своему отцу. Оно сохранялось годами после смерти Утера. — И здесь его по-прежнему преследует живой призрак его самого. — Поэтому Артур мало ест? Гвен моргнула, приподняв бровь. — Ты это заметил? — Он оставил колбасу и бекон на своей тарелке с завтраком. Обычно он ест их в первую очередь, по крайней мере, в моём мире. — Он пожал плечами, досадуя на себя за то, что обратил внимание на такую мелочь. Похоже, он уже возвращался к старым привычкам. — Я не мог сказать, когда он был в доспехах, но он стройнее, чем должен быть. Мерлин стиснул зубы, признавая это. Отчасти он не хотел заботиться об Артуре. При мысли о нём в груди закипал гнев, но он не мог отрицать то, что видел своими глазами. Этот Артур был печальной версией самого себя, всё ещё сильным, но закалённым. Судя по гримасе, исказившей губы Гвен, это наблюдение не ускользнуло от внимания друзей Артура. — Честно говоря, я не думаю, что это как-то связано с его отцом. Каким бы жестоким ни стал Утер, это не было сюрпризом. Если бы мне нужно было указать, с чего это началось, то это было, когда мы потеряли нашего Мерлина, вскоре после Имболка. — Она обхватила себя руками, и дрожь пробежала по ее телу. — С тех пор он не был прежним. — Она склонила голову в скорбном признании. — Никто из нас не стал таким. Слова повисли в воздухе между ними, и, несмотря на свои сомнения, Мерлин подался вперёд и положил руку на плечо Гвен. Это было лёгкое прикосновение, частичка утешения, но оно было обоюдным. Её напряжённые мышцы расслабились под его пальцами, и мягкое тепло, исходящее от неё сквозь ткань платья, казалось таким реальным и человеческим, что он даже не подозревал об этой нужде. — Не думаю, что кто-то проходит через горе, не изменившись, — пробормотал он наконец, заставляя себя отстраниться. — Я знаю, что не делал этого. Гвен печально опустила голову в знак согласия, её тёмные глаза были бездонными, она облизнула губы. — Было бы достаточно тяжело пережить потерю тебя — его — при обычных обстоятельствах, но с тех пор, как Нимуэ напала на нас, у нас едва ли была возможность собраться с мыслями. Нам везёт, если проходит больше нескольких недель без какой-нибудь новой беды, будь то бандиты на дороге или что-то, обрушившееся на цитадель. Моргана пыталась защитить нас, как могла, но она мало что могла сделать, особенно учитывая, что магия была другой. — Что ты имеешь в виду? — Мерлин пошевелился, потянувшись к силе, которую мог назвать своей, не задумываясь об этом. Ему казалось, что она сильная и устойчивая, что это пульсирующая нота, поющая в земле под его ногами и в небе над головой. — Она упомянула, что теперь ей сложнее находить в себе силы для заклинаний, а её сны стали ещё более туманными, чем когда-либо. Она сказала, что магия словно иссякла, стала слабой и бесполезной. — Гвен заправила локон за ухо. — Мы подумали, что это как-то связано с Триадой, что они забирают её себе или каким-то образом искажают… — Она пожала плечами. — Всё, что я знаю, — это то, что всем было тяжело, и Моргана, казалось, была уверена, что тот, кто ждёт Артура на озере, — единственный, кто может нам помочь. Мерлин опустил голову, неопределенный трепет скрутился внизу его живота. Это напомнило ему о том времени, когда друиды впервые назвали его Эмрисом: тот внезапный шок от осознания того, что другие возлагали на него какие-то огромные надежды, и неуверенность в том, сможет ли он оправдать их. Теперь даже Гвен смотрела на него с робкой надеждой, как будто он был последним шансом на спасение для всех них. Это вернуло его на тысячу лет назад, когда дракон заявил, что он и только он сможет спасти Артура и вернуть магию в Камелот. Тогда он потерпел неудачу, и в его груди зародился пузырь паники. Сжав челюсти, Мерлин скрестил руки на груди, готовясь к этому. Он больше не был тем мальчиком. Он не был настолько наивен, чтобы верить, что один человек может изменить судьбу мира, но и не стал бы недооценивать то, что может изменить тот, кто окажется в нужном месте в нужное время. К добру или к худу, но он был здесь и собирался сделать всё, что в его силах. Возможно, мрачно подумал он, он сможет найти какое-то искупление. Может быть, он не смог спасти своего Артура или уберечь свой Камелот от разрушения, но он сделает всё, что в его силах, чтобы на этот раз всё сложилось иначе. — Куда ты идёшь? — спросила Гвен, повернувшись к двери. — Артур пока не дал мне никаких поручений, — ответил он, решив не упоминать, что они были слишком заняты, огрызаясь друг на друга, и их терпение было на исходе. — Спасибо тебе за помощь. — Он собрал одежду, решив, что остановит кого-нибудь из слуг и попросит отнести её в покои принца. Он не хотел снова встречаться с Артуром. — Мне нужно поговорить с Гаюсом. У меня есть вопросы, на которые только он может ответить. — Не забудь взять с собой стражника и отдай это мне. — Она протянула руки за одеждой. — Я оставлю это в твоей прихожей, если ты там остановился? — Я думаю, либо там, либо в подземелья, — проворчал он. — Не то чтобы я осуждал Артура за осторожность. Я бы, наверное, тоже не стал доверять себе, будь я на его месте. Гвен пошевелила свёрток в своих руках, прижимая его к груди. Впервые она посмотрела на него так, как он запомнил: тепло и нежно, с едва заметным блеском в глазах. Как будто за время их разговора её неуверенность отошла на второй план, не исчезла и не была забыта, но всё же была преодолена. Теперь она была похожа на друга, которого он потерял так давно, и Мерлин сглотнул, почувствовав внезапный комок в горле. — Я не могу говорить за Артура. Я только знаю что он всегда будет делать то, что лучше для его королевства, и если это означает, что ты будешь рядом, то именно это он и сделает. Доверие сейчас нелегко дается нам. — Она поколебалась над следующими словами, прежде чем расправить плечи. — Это не значит, что оно недосягаемо. Он придёт к этому, и, возможно, даже раньше, чем ты думаешь. Мерлин тяжело вздохнул, уставившись на свои потертые удобные сапоги. Он хотел бы, чтобы ему было все равно, что думает Артур, но от той части его, которая пульсировала, как свежий синяк, при мысли о его гневе и отстраненности, никуда не деться. — Надеюсь, ты права. — Обычно так и бывает. — На щеках Гвен появились ямочки, когда она улыбнулась ему и, шагнув вперёд, слегка подтолкнула его локтем, направляясь к двери. Возможно, она прочла в его выражении лица скрытую боль, а может, Гвен была доброй от природы, потому что её следующие слова подняли его тяжёлое сердце с того места, где оно томилось в глубине его груди. — Чего бы это ни стоило, — пробормотала она тихо, но твёрдо, — я рада, что ты здесь. Мерлин только жалел, что не может сказать то же самое.