Хирет (Hiraeth)

Артур не собирался пялиться. Он не знал, что заставило его посмотреть в лицо Мерлину, когда замок показался в поле зрения, и все же, теперь, когда он посмотрел, он не мог заставить себя отвернуться. Возможно, он надеялся уловить отблеск хитрости или удовлетворения в знакомых чертах этого лица, чтобы раскрыть заговор, который он подозревал, даже сейчас. Он и представить себе не мог, что станет свидетелем той взрывоопасной смеси тоски и горя, которая, казалось, окрашивала эти черты в свои оттенки. Его руки судорожно сжали поводья, когда он подавил желание протянуть руку, и он выпрямился в седле, заставив себя отвести взгляд. Он тут же встретился взглядом с Леоном, и они оба обменялись невысказанным сочувствием и предостережением в равной мере. Никто из них не знал, что делать с этим, и им становилось всё труднее отказываться от надежды. В лесу Мерлин мог угрожать только Артуру и рыцарям, которых он привел с собой. Теперь перед ним лежала целая цитадель. Они не могли позволить себе ослабить бдительность, даже если бы он пролил слёзы, которые, казалось, едва сдерживал. — И как же это сработает? — спросил он хриплым голосом, поворачиваясь в седле, чтобы посмотреть на Артура. — Я имею в виду, что твой Мерлин мертв уже сколько, год? Я не могу просто так заявиться и ожидать… — В настоящее время при дворе считают, что ты — он — ушёл. — Ланселот вздернул подбородок, его горло дернулось, когда он с трудом сглотнул, осознавая свою неосознанную ошибку. Артур не винил его. Было слишком легко позволить вернуться к тому, о чем они все мечтали. — На Острове Блаженных не было никаких последних обрядов, кроме тех, что мы могли предложить. Единственные, кто знает правду — это ближайшие рыцари Артура, Гвиневера, Гаюс и Моргана. Она посоветовала нам солгать о том, что произошло. Оглядываясь назад, я понимаю, что она была права, поступив так. Твое появление не вызовет особого ажиотажа. Мерлин поджал губы, его пристальный взгляд скользил по их лицам. Какие бы мысли у него ни были, он держал их при себе, и это молчание было еще одним отличием, которое резко и неуютно ощущалось между ними. Их Мерлин редко утруждал себя тем, чтобы держать язык за зубами или скрывать свои опасения. — Вот почему два самозванца смогли подобраться к тебе так близко. Никто в Камелоте не знал, насколько невероятным было их появление, а вы, остальные… — Он оборвал себя, пожав плечами, и Артур почувствовал внезапный прилив благодарности за его удивительную тактичность. Никто из них не нуждался в напоминании об их глубоком горе и о том, насколько уязвимыми они стали из-за этого. — А Нимуэ вообще оставила тело? Я имею в виду, что тот, другой я, определенно мертв, верно? — Да. — Артур стиснул зубы так сильно, что они заскрипели. — По обоим пунктам. Мы устроили погребальный костер на Острове… — Его голос застрял в горле, всё та же старая боль появилась под рёбрами, образовав пустоту там, где должно было находиться сердце. Это был один из худших дней в его жизни, а теперь ещё и это — этот человек в своей диковинной одежде говорит об этом как о пустяке! — Нет никаких сомнений, — он сглотнул, и в его сознании всплыли картины того момента: огромная рана, которая открылась на теле Мерлина, когда заклинание Нимуэ поразило его, поток крови и бледность этого лица. Извинения Мерлина срывались с его губ, даже когда свет в его глазах погас. Он покачал головой, находя в себе силы встретиться взглядом с другим Мерлином и ненавидя то, что увидел. Не осуждение, не сомнение, не гнев, а понимание, как будто он имел хоть какое-то представление о том, что пережил Артур в тот день! — Ещё вопросы? — рявкнул он, и в его словах сквозила ярость. — Много. — Мерлин вздохнул, поджав губы. — Хотя большинство из них могут подождать. Я полагаю, что, несмотря на способности Морганы, магия в Камелоте по-прежнему запрещена законом? Артур крепче сжал поводья Лламреи, прежде чем протянуть руку и потрепать её по шее, жалея, что не может успокоить себя таким простым жестом. — Мой отец жив, несмотря на все его ограниченные возможности. Его законы всё ещё действуют, хотя я и отменил казни. Взгляд другого Мерлина заострился, он больше не был погружен в воспоминания и меланхолию, а сосредоточился на том, что было здесь и сейчас: на нем. Артур поежился под пристальным взглядом, стараясь не обращать внимания на то, как у него защемило сердце при виде выражения лица Мерлина. В тот момент Артур не сомневался, что этот Мерлин сказал правду о том, что случилось с магией в его мире. Этот, явно никогда не признавал, что магия может принести пользу. Судя по тем обрывкам информации, которые он собрал, по заявленным словам и намекам на молчание Мерлина, он подозревал, что такой возможности у него никогда не было. Если бы Моргана отвернулась от них, а этот Мерлин не признал своих способностей, тогда у него не было бы причин сомневаться в предубеждениях своего отца. Он бы сохранил удобный статус-кво, включая жесткую позицию по отношению к магии, потому что в бедственном положении магии не было бы ничего личного. Честно говоря, если бы он жил в таких же обстоятельствах, он сомневался, что поступил бы по-другому. Нарушить волю Утера было бы, мягко говоря, непросто. Королю и королевству было бы проще оставить все как есть, но он не мог. Он дал обещание умирающему человеку и собирался сдержать его, даже если это убьет его. — Просто держи свою магию подальше от посторонних глаз, и всё будет в порядке, — сказал Леон, нарушая странное молчание, возникшее между ними. — И, возможно, как предложил Артур, тебе следует отпустить лошадь? Это была прекрасная кобыла, больше подходившая принцу, чем крестьянину. В глубине души Артур завидовал Мерлину, такому замечательному животному, хотя блеск разума в ее медово-карих глазах нервировал его. Ни одно животное не должно выглядеть так, будто оно понимает человека, когда он говорит, и все же это животное, Аида, тихо заржало, когда Мерлин что-то пробормотал, поглаживая ладонью её шею. Словно солнце выглянуло из-за облаков, ее мягкая золотистая шерсть начала тускнеть, больше не сверкая намеками на магию, вплетенную в ее плоть. Ее фигура стала плотнее, настолько постепенно, что Артур никогда бы этого не заметил, если бы не наблюдал за происходящим. В течение нескольких мгновений ее цвет потемнел до обычного коричневого, и она выглядела такой же крепкой и надежной, как и все породы Камелота. — Она будет хорошо себя вести, — пообещал Мерлин. — Ты уверен? — Артур даже не пытался скрыть своих сомнений. — Если тебя поймают, я, возможно, не смогу тебя защитить. Голубые глаза посмотрели в его сторону, одна темная бровь приподнялась. Это напомнило Артуру о Гаюсе, и он подавил в себе острый приступ эмоций. — Я прятал свою магию в Камелоте Утера более десяти лет, — отметил он. — Аида не выдаст себя. Только по моему приказу. — Он пожал плечами. — Кроме того, я могу за себя постоять. Для большинства это прозвучало бы как пустая бравада, не более правдоподобная, чем мираж. Но в тот момент Артур понял, что Мерлин не шутит, и понял всю скрытую угрозу, которая звучала в его словах. Он не был ни безобидным крестьянином, ни улыбчивым другом. Он был опасен сам по себе, и беспокойство пробежало у него по спине. — Тогда ты должен знать, что если ты сделаешь что-нибудь, что причинит вред Камелоту или его народу, я убью тебя на месте. — Он положил руку на рукоять своего меча, радуясь, что Экскалибур, смелый и сильный, остался в ножнах. В последние дни он редко обходился без него, когда все волшебники, казалось, были полны решимости стереть его королевство с лица земли. — Тогда «Камелоту и его народу» лучше не причинять мне вреда. — Мерлин стиснул зубы, его взгляд метнулся вниз, к руке Артура и эфесу меча в его руке. Он, казалось, понял это, но ничего не сказал, только тяжело вздохнул, прежде чем его голос стал отрывистым и жестким. — Я обещал, что помогу тебе, Артур, и я помогу, но я не собираюсь сдаваться на твою милость. Насколько я знаю, ты ничем не лучше Утера, придерживающегося магии, когда это ему выгодно, и отвергающего её, когда что-то идет не в его пользу. Сердце Артура замерло в бешеном ритме: он нервно, недоверчиво заикнулся, даже когда откинулся в седле, и его лицо исказила гримаса. — Что ты имеешь в виду? Мой отец никогда не пользовался магией, ни для собственного удобства, ни по какой-либо другой причине! Мерлин подавил смешок, его недоверие было очевидным. — Тогда что же вызвало Чистку? — с вызовом спросил он. — Восстание, возглавляемое Нимуэ. Люди восстали против ужесточения ограничений на их силы. — Он повторил слова своих наставников, даже не переведя дыхания. Мгновение спустя он, прищурившись, посмотрел в сторону Мерлина. — А что вызвало Чистку там, откуда ты пришел? Он наблюдал, как меняется выражение лица Мерлина: сомнение и озабоченность немного смягчили гнев, от которого у него свело брови. Он поерзал в седле, его длинные пальцы крепче сжали поводья Аиды. Не раз его губы приоткрывались, но слова так и не сорвались с губ. Он что-то пробормотал себе под нос на своем странном языке, который резанул слух Артура, заставив его подумать, что он мог бы понять его, если бы прислушался чуть внимательнее. В конце концов, Мерлин быстро покачал головой. — Не это. Артур фыркнул, чувствуя, как на его губах появляется отвратительная усмешка. — Сохранение секретов не поможет решить проблему доверия. — фыркнул он, когда Мерлин промолчал. У Артура возникло искушение потребовать большего — сорвать с этого человека все покровы, прежде чем отправиться в цитадель, — но он подозревал, что это будет бесполезное занятие. Даже его собственный Мерлин временами бывал невероятно упрям и не мог сойти с выбранного пути. Извлечь из этого что-то большее было бы все равно, что попытаться повернуть ход событий вспять. — Идем. Камелот ждёт, а меня и так уже достаточно долго не было. Рыцари выстроились вокруг него, направляя своих лошадей в знакомом порядке, во главе с Артуром. Он не был уверен, что беспокоило его больше: то, что Мерлин шел рядом с ним, как делал это много раз прежде, или то, что Артур подсознательно ожидал его присутствия по левую руку. Ему потребовалось несколько мучительных мгновений, чтобы осознать, что должна была возникнуть некоторая неловкость, когда они все боролись за место, пытаясь вписать этот новый кусочек головоломки в свою жизнь. Вместо этого они все освободили место для Мерлина, и он безоговорочно занял его. — Твой Артур не подозревал о твоих способностях — ты был всего лишь его слугой, — но все равно это было твое место? — спросил он. — Рядом с ним? — Да. — Мерлин не стал вдаваться в дальнейшие объяснения, только взглянул в сторону Артура. — Ты знал о магии своего Мерлина — о его измене — и держал его при себе? Артур ощетинился, чувствуя себя уязвленным. Некоторое время назад он смирился со своим выбором встать на сторону Мерлина и его магии — смирился со своим несогласием с учением отца. Теперь ему казалось, что этот Мерлин бросил вызов всему этому заново, глядя на него с осуждением, на которое он не имел права. — Он был моим другом. Ты нет. Твое место не здесь. — Он указал на Аиду, которая шла в ногу с Лламрей, две кобылы, довольные обществом друг друга. Вздох Мерлина был едва слышен. — Я знаю, но если люди увидят, что мы возвращаемся в Камелот, что близкие друзья расстались на несколько месяцев, а потом воссоединились, но уже не в хороших отношениях? Это немедленно вызовет слухи, и я сомневаюсь, что ты захочешь, чтобы кто–то — друг, враг или твой отец — слишком пристально следил за моим так называемым возвращением домой. По крайней мере, острота ума Мерлина не стала неожиданностью. Несмотря на то, что он валял дурака, Артур часто извлекал пользу из его прозрений. Сначала он насмехался над ним из-за этого, требуя объяснить, как слуга может иметь хоть какое-то представление о придворных порядках. Ему потребовалось слишком много времени, чтобы отбросить свою гордость и начать прислушиваться к тому, что говорил Мерлин. Это был деликатный маневр, направленный на то, чтобы оказать Мерлину хоть немного уважения, которого он заслуживал, не вовлекая его в махинации знати. Конечно, ходили слухи о том, насколько принц сблизился со своим слугой. Мерлин никогда не скрывал своей преданности, и поэтому на долю Артура выпало позаботиться о том, чтобы никто другой не догадался, как сильно он на самом деле ценит Мерлина. Это было нелегкой задачей — прятать его от всевидящего взора Утера и от внимания врагов Камелота. В конце концов, этого оказалось недостаточно. Артур хмыкнул, что было ближе всего к признанию, на которое он был способен. Копыта их лошадей зацокали по гладким булыжникам, утоптанная земля сменилась мощеным подъездом к воротам. Массивный дубовый дверной проем возвышался высоко над их головами, панели были широко распахнуты, чтобы позволить торговцам и путешественникам свободно проходить. Стражники на башне поприветствовали Артура, и он кивнул в ответ, зная, что в замок уже отправили гонца. Однако сообщение не достигнет ушей его отца. Если повезет, Утер даже не узнает, что Артур уехал. Его отсутствие было мимолетным, и он был благодарен за это. Паранойя короля достигла такой степени, что, казалось, весь двор делал все возможное, чтобы избавить его от беспокойства: Гаюс щедро использовал успокаивающие средства. Его возвращения ждали Моргана и Гвен, Элиан и Персиваль. Они были единственными, кто в равной степени беспокоился о его безопасности и безопасности города после его отъезда. По крайней мере, его благополучное возвращение домой успокоило бы их, хотя он мог только догадываться, что они могли подумать о том, кто его сопровождал. Бросив быстрый взгляд в сторону Мерлина, он убедился, что плащ Ланселота скрывает необычную одежду. Для большинства людей, знавших Мерлина мельком или как товарища по службе, он просто выглядел так, словно отсутствовал какое-то время: волосы у него были длиннее, плечи, возможно, чуть шире. Они могли бы восхищаться серебряным кольцом в его нижней губе, но не заподозрили бы правды. Однако для тех, кто знал о том, что произошло на самом деле, это стало бы шоком. Он подозревал, что Моргана, по крайней мере, догадывалась об этом, но он думал о тихом горе Гвен. Он думал о Гаюсе, сильном, но постаревшем, ставшем хрупким от горя. Это было бы нелегко для любого из них. И, как он понял, не могло быть легко и для этого Мерлина. Если его история правдива, то он ехал по городу призраков бок о бок с призрачным принцем. Может, они и потеряли Мерлина, но он потерял всё. Это могло объяснить напряжение в его челюсти и остекленевший взгляд. Он выглядел как человек, обладающий железным контролем над своими эмоциями: солдат на поле боя, делающий то, что должен был сделать, и обещающий себе передышку в какой-то неизвестный момент в будущем. Он мог прочесть эту истину по тому, как побледнели костяшки пальцев Мерлина, сжимавшие поводья, и по твердости его позвоночника. Он был человеком, готовым к удару, и Артур пожалел, что не может не чувствовать жалости, которая шевельнулась у него в животе. Булыжная мостовая сменилась нетронутыми каменными плитами, когда они пересекли рынок и въехали в Верхний город, где улицы украшали большие дома придворных, расположившиеся вокруг замка, как цыплята вокруг наседки. Легкий ветерок разносил аромат жарящегося мяса, а знамена развевались высоко над головами. Во многих отношениях это выглядело идиллически, но стоило только приглядеться, чтобы увидеть шрамы, которые носил Камелот. Атаки виверн оставили на каменной кладке большие борозды в тех местах, где их когти царапали камень, и у каменщиков еще не было времени их заделать. Вместо этого они сосредоточили свое внимание на защитной стене, которая несколько недель назад была разрушена ледяным заклинанием колдуна. Запасы зерна выглядели такими же надежными, как и всегда, но Артур знал, что они опасно опустели, поскольку поля были затоплены и сгнили: проклятые опустошения. Бандиты терроризировали дороги, нападая на торговцев и прячась в тени, как будто они были сотканы из тумана. День за днем казалось, что Камелот увядает, его обитатели упорно продолжают улыбаться, несмотря на то, что в их глазах живет страх, вызываемый дымом слишком большого количества погребальных костров. Сердце Артура разрывалось от боли, когда он видел, как страдает не только его замок, но и его люди, которые продолжают жить, несмотря на постоянный страх, что в следующей битве никто из них не выживет. Если этот Мерлин, кем бы он ни был на самом деле и откуда бы он ни пришел, мог помочь им, то он не мог отказать ему. Не тогда, когда они нуждались во всей возможной помощи.