The Way You Used To Do

— Каччан. — Хм. — Псс. Каччан. Ты встал? — Хмф. — Я не могу понять, встал ли ты, по твоему ворчанию. Ты всегда ворчишь. Кацуки повернулся, закрывая подушкой лицо. — Серьёзно? — Закройрот, — застонал он с сонным, хриплым голосом. Вздох. — Ладно. Подожду, пока встанешь. — Хм.

***

— Почему ты никогда не слушаешь, а? — Всё ясно как день, но ты умудряешься не понимать. — Не знаю, что сделать, чтобы ты понял.

***

— К-К-аччан… Весь в красном. — Деку, — ужасающий шёпот сопровождается медленно расширяющимися глазами. — К-К-аччан… Он падает на колени, которые в ту же секунду впитывают всю влагу с лужи крови. — Э-это…Э-это… — влажный кашель, хрип, вздох полный боли. Кацуки не знает, куда деть руки. Они нерешительно замерли, тряслись над кровоточащим телом Деку. Он знает, что его глаза болезненно раскрыты. Впервые за всё время Кацуки потерял дар речи. Деку сильнее сжимает свою потрёпанную геройскую униформу и тянет его ближе, чтобы Кацуки слышал низкий, охрипший голос лучше. Он не откинул руки Деку, а наоборот, сжал в своих. — Не…вставай, — его голос был таким нерешительным, таким уязвимым и слабым. Как же он ненавидит себя за это. Он разместил свои руки на плечах Деку и толкнул его вниз. Что, если спина повреждена, что, если движения лишь усугубят его ранения. Ему нужно лежать, нельзя двигаться… — К-Каччан, — ещё одна попытка, никогда не слушает. Кровь окрашивает зубы в розовый, и это отвратительно. Как же Кацуки ненавидит это. От свистящего, хриплого звука дыхания Деку Кацуки начинает тошнить. У него нет ни единой идеи, что же можно сделать. Он не хорош в спасении, не хорош. Он ужасен в успокаивании. Глубокий вдох. Деку умирает, поэтому он сделает всё возможное. Замаскирует страх и панику в гневе. — Закрой, нахуй, рот и сделай, как я говорю, хотя бы раз в своей дерьмовой жизни, — выбросил он злобно, сжимая руку Деку сильнее. На деле произнесённые слова не вышли с криком, как это бывает всегда. Он пробормотал их сквозь стиснутые зубы. Его глаза ещё широко раскрыты, и он пытается окрасить их яростью, стереть страх, из-за которого сердце готово выскочить из груди. Ведь Деку умирает. Умирает, а он не может никак помочь. Деку закашлял, и капельки крови попали на бледное, нетронутое лицо Кацуки. Он попытался разозлиться на него за это, но не смог. Ведь Деку умирает. Он взял на себя удар, а теперь умирает. Это должно было пройти с Кацуки. С ним. Это должен был быть он, не Деку… — Это твоя вина, а тебе даже не жаль? — Деку сказал прямо перед тем, как вспышка боли отобразилась в его глазах. Через долю секунды его руки стали ватными в ладонях Кацуки, а грудь перестала подниматься. Кровь ещё текла с уголков губ, скатываясь по веснушчатым щекам, ужасно медленно. Но пульса больше нет, глаза открыты, но пусты. Боль, наконец, покинула их. Картина заставила Кацуки вспомнить что-то ужасающее, но перед тем, как он успел подумать об этом, тело Деку рассеялось сквозь держащие руки. Исчезло, как будто бы его никогда здесь и не было. Кацуки откинулся в сторону в неожиданном отрешении. Глаза раскрыты, будто блюдца, и отчаянно пытаются найти Деку. Но всё зря.

***

Он вскочил с кровати с широко распахнутыми глазами. Он не мог дышать, воздух застрял в лёгких после шумного вдоха. Пока он не взглянул на крепость подушек и не увидел на той стороне спящего Деку. Он лежал спиной к Кацуки в своей излюбленной позе эмбриона. Его дыхание было стабильным, не рваным, не хриплым, как в кошмаре. Кацуки не мог рассмотреть его лицо с этого угла, но, казалось, тот спит. Казался спящим. Без крови, без ран. Выглядит совершенно, неоспоримо хорошо. Но даже так сердце Кацуки бешено колотится. Он даже не заметил, как задержал дыхание. Он позволил воздуху выйти в форме дрожащего вздоха, ложась на подушку и хмуро уставившись в потолок. Инстинкт бей или беги, заставивший его вскочить, наконец исчез, и Кацуки расслабился, вытягивая губы в тонкую, недовольную линию. Это был просто сон. Ничего более. Нет причин так бояться. Но всё же… Он резко повернулся спиной к Деку и потянул одеяло к подбородку, глядя на гардероб. Тупой Деку, не может оставить его в покое даже во сне. Кацуки схватил телефон, чтобы взглянуть на время и проверить, надо ли начать собираться на занятия. Но затем он вспомнил, что выключил его перед сном, чтобы не слышать Киришиму. Включив его(и проигнорировав волну сообщений, появившихся на экране с первой же секунды), он понял, что сейчас два часа ночи. Можно не вставать ближайшие три часа. Мурашки пробежал по его телу, когда холод через маленькое пространство между штор ворвался внутрь. Поэтому Кацуки поудобнее устроился под одеялом и прижался к подушке. Он закрыл глаза, изо всех сил пытаясь избавиться от воспоминаний крови, рваного дыхания и держащих его рук. Этого не было, ничего из перечисленного. Всего лишь тупой сон с идиотским сценарием, беспричинно придуманным его сознанием. Не было причин акцентировать на этом своё внимания, и уж точно не было причин паниковать. Всё, что ему нужно, — пойти спать. И, проснувшись, он даже не вспомнит о кошмаре. Снова мурашки. Блять. Почему, нахер, так холодно? Он раздражительно швырнул одеяло и направился к окну. Оно едва ли открыто, но Кацуки с громким хлопком закрыл его. Вот и всё. Теперь-то никакой долбанный холод не проберётся внутрь. Он забрался на кровать, не думая о том, как матрас зашуршит, а потом снова прижался к подушке. Он вздохнул и прикрыл глаза. Остаётся только очистить свой разум и сконцентрироваться на сне. Нужно хорошо отдохнуть перед занятиями. Нельзя снова от всех отстать. Не из-за тупого Деку. Просто нужно уснуть. Это же так, блять, просто. Но как бы он ни старался, уснуть не получалось. Окно было закрыто и холод не прорывался внутрь, но Кацуки всё равно было холодно. Он дрожал сильнее, поэтому сжался, чтобы сохранить тепло. Какого хуя, почему он так дрожит? Сначала он накрыл себя вторым одеялом, затем встал и надел тёплую кофту и даже, блять, носки(он никогда раньше так не делал). Он, однако, дрожал так же, несмотря на приложенные усилия. Будто бы Двумордый решил заморозить его комнату. И тогда-то до него дошло. Он посмотрел на Деку, тот лежал, сложившись надвое. Смотря на него кое-какое время, Кацуки, наконец, увидел, как он дрожит. Это было едва ли заметно в темноте комнаты. Прекрасно нахуй. Из-за этого он дрожит? Из-за этого? С томным вздохом — он реально хотел забыть о кошмаре и просто пойти спать — Кацуки швырнул одно из своих одеял Деку, надеясь согреть его. К его удивлению, которого в принципе не должно было быть, ведь это очевидно, одеяло прошло сквозь Деку, падая на кровать. Замечательно. Одеяло не накрыло его. Как же, блять, замечательно. Кацуки нахмурился, прекрасно понимая, что есть только один способ согреть Деку и, как следствие, себя. Он вздохнул, снова ложась на подушку. Он не хочет этого делать. Действительно не хочет. Объятия Инко уже были бедой. Объятия Деку были новым уровнем странности, даже если Кацуки не отрицал, что опыт был не таким уж и отвратительным. Но это — решение, которое, как Кацуки знал, было единственным — это уже слишком. Что он вообще делал? Он действительно обдумывал идею обнять Деку, чтобы согреть? Как низко он пал? Он стал таким слабаком? Что за идиотская мысль. Кацуки обернулся к нему спиной и зажмурил глаза, грозя себе. Как будто бы он когда-либо разрешит себе обнять Деку. Как будто бы. Он снова задрожал и притянул одеяло. Бесполезно. Попытался считать овец, но стало слишком скучно, и он захотел их повзрывать. Затем обдумывал количество взрывов, которое потребуется, чтобы отпугнуть воображаемых овец. Решил считать гранаты, вместо овец, но это быстро наскучило. Он знал, что будет, если скука настигнет его. Мысли унесутся туда, куда не стоит, а Кацуки не мог позволить этому случиться. Кровь, кашель и «это твоя вина», которое прошептал Деку. Что он, блять, вообще имел в виду? Как может смерть задрота быть его виной? Тупой ублюдок. Кацуки знал, что это был всего лишь сон, так как настоящий Деку не потратил бы последний вздох на то, чтобы сказать такое. Он бы не позволил Кацуки всю оставшуюся жизнь чувствовать вину, тем более, когда он действительно виноват. Кацуки ошеломился осознанию. Это получается правда, да? Кацуки лично спустил курок, и результатом стала смерть Деку. Но тот никогда его не винил. Он пытался уверить себя, что всё это из-за любви Деку побыть жертвой. Поэтому он не стал бы перекладывать ответственность на Кацуки, чтобы не потерять славу за поступок. Но в глубине души Кацуки знал реальную причину, по которой Деку не стал бы раскидываться обвинениями в момент смерти. Почему-то за всю жизнь Кацуки не смог понять, что Деку заботится о нём. Как бы не хотелось признавать, Деку всегда о нём заботился, несмотря на сопротивление. Правда в том, что он попросту такого бы не сказал. Ведь слишком слаб. Слишком труслив, чтобы хоть раз возненавидеть его за травлю. Кацуки знал, что Деку не ранит его. Просто знал. Деку принял за него удар в реальной жизни. Поэтому они в такой ситуации. Больше всего злило то, что Деку знает, Кацуки не ранит ничего сильнее, чем быть обвинённым в смерти. Несмотря на то, как он ненавидел его; несмотря на то, как Кацуки пытался быть лучше и заставлял его плестись где-то позади, на деле он никогда не хотел смерти Деку. Поэтому «прыгни с крыши» так злило — он же сказал это не всерьёз, почему Деку не понимает? Кацуки, блять, не хотел, чтобы он умер. Он просто хотел, чтобы тот съебался от него со своим самодовольством и превосходством. Будто бы беспричудный неудачник мог попасть с ним в одну школу и стать лучшим героем, чем он… Но Деку так и сделал, да? Будучи беспричудным лузером, он привлёк внимание Всемогущего. Получил признание. И его, блять, причуду. В то время, как Кацуки со своими усердными тренировками, славой, с непоколебимой уверенностью стать героем номер один…В итоге он позади. Он отстал от того, кто был пиздецки слаб. Это доказательство тому, что именно он был слабаком. Неважно была ли у Деку причуда или нет. Даже тогда, когда он был беспричудным…Он уже был лучше него. Иначе Всемогущий не выбрал бы его в качестве преемника. И может быть то вмешательство Деку не было проявлением превосходства. Может быть это было проявление героизма. Альтруизма. Его желания стать героем, чтобы спасать людей. Не для славы, похвалы или денег…ради добра. Как решимость получить смертельный удар, вместо того, кто травил его всю жизнь. Дерьмо. И если это правда…Кацуки нужно не только многое обдумать об истинном значении героя, но ещё и усовершенствовать себя. И это, нахер, бесконечно выводило его. Деку был лучше него так долго. Злило, что его побуждения были благороднее, совершенствование быстрее, а сам он заслужил больше славы. Кацуки был убеждён, что это игра, что Деку дурачит всех, притворяясь хорошим, будучи ужасным. Но после всего увиденного, после всего, что они пережили вместе, этих недель…Кацуки понял, что это неправда. Он ненавидит это понимание, но его нельзя отрицать. А ещё он знал, что нельзя продолжать винить его в своих проблемах и в своей неуверенности. Он не может и дальше проецировать разочарование в своей слабости на дерьмовом Деку, просто потому, что его голова слишком глубоко в заднице, чтобы справиться с этим. Они давно прошли через это. Он давно прошёл через это. Пока он использует Деку, как отдушину своих изъянов…тупой задрот будет превосходить его. Он будет на вершине. Кацуки нужно когда-нибудь разобраться со своим дерьмом. Ведь чем больше времени он тратит на принижение Деку, тем меньше у него остаётся на себя, своё совершенствование. Которое, по правде, должно быть высшим приоритетом сейчас, когда он отстаёт. Неважно, смог ли он увидеть заслуги Деку и признать, что он не такой уж и бесячий придурок, каким он его всегда считал. Кацуки всё ещё хотел быть лучше. Это твоя вина, а тебе даже не жаль? Так ведь? Так ведь? Блять, конечно же ему жаль. Конечно, ему, нахуй, жаль. Он не хочет, чтобы дерьмовый Деку умер. Тем более вместо него. Он не хотел быть слабым. Он не хотел показаться ебучей беспомощной принцессой, ждущей спасителя. Он мог защитить себя или же умереть, пытаясь. Почему придурок не мог понять? Почему он не может для разнообразия подумать о своей заднице? Почему он просто не может заботиться о себе и перестать бросаться в любую опасность? Он всегда был таким. Был таким и в детстве, и будучи беспричудным. Всегда совал свой нос, куда не надо. Вечно вмешивался в чужие дела со своими тревожными глазами; пытался помочь, хотя именно он был тем, кому надо было помогать. Удивительно, как ему повезло зайти так далеко со своей безрассудностью. Каким же безрассудным он был. Блять. Кацуки не мог перестать думать о крови. Её было так много…она скапливалась под Деку, впитывалась в одежду, когда он упал; скатывалась по бледным щекам. И ублюдок осмелился обвинить его в этом. Он осмелился сделать его виноватым — сказал это ёбанное слово, которого страшился. Он знал, что это был всего лишь сон, но всё равно бесился, что Деку кинул ему в лицо эти обвинения, прежде чем откинуть коньки; оставил его со всей виной, лежа в могиле. Он не хочет, чтобы Деку умер. Не хочет, чтобы умер из-за него. Кацуки не может перестать думать об этом, несмотря на то, как вымышлено выглядел сценарий. Он говорил себе, что дрожать так, — жалко. Он жалок. А это значит, что когда-нибудь Деку затмит его, и он станет лишь забытым именем в его биографии. Кацуки, блять, предпочтёт умереть, чем даст случиться этому. Он перестанет думать об этом кошмаре. Перестанет думать о крови, об обвинении Деку. Перестанет думать, что же всё это значит. И он сосредоточится на себе, своём развитии и слабостях. Его совсем не беспокоят глаза Деку, смотрящие в никуда. Его не мучает бессонница, его мозг не придумывает тупые сценарии. И да, нахер, теперь он не может перестать думать об этом. И дрожать, коли на то пошло. Как же адски холодно. Да и почему этот кошмар так сказался на нём? Кацуки никогда раньше не тревожило такое дерьмо. Он мог отличить реальность от сна, и на том спасибо, и мысль о смерти Деку не могла так вывезти его из себя. Он должен был контролировать свои чувства. Должен был просто пойти спать. Он вновь вздрогнул. Блять. Ну нахуй. Как же бесит. — Ои, Деку. Нет ответа. Рука Кацуки прошла через барьер и сильно тряхнула Деку. — Деку. Вставай уже, блять. У Изуку ушло пару мгновений в сонном замешательстве, немного напуганном. Он повернулся к Кацуки с тусклыми глазами и растрёпанными волосами. Чёрт, зелёные кудри падали на веснушчатые щёки, делая его нелепым. Кацуки стиснул зубы. — Каччан…? — голос сонный и невнятный. Его глаза прищурились, будто в любую секунду закроются, — Чт…случилось? Что-то случилось? — Заткнись. — А? — Я сказал заткнись. Тебе холодно? — А? — Просто ответь на ебучий вопрос. — Мне…что? — Тебе, блять, холодно или нет? Изуку продолжил смотреть на него потерянно и непонимающе. — Я спать…хочу. Он повернулся в свою сторону и прикрыл глаза. — Не игнорь меня, тупой ублюдок. — Кацуки сильнее дёрнул его, — Ты, блять, дрожишь. Изуку тупо моргнул, как будто бы только осознал. — Ага, и эт…тоже. А что? — Ну да, ты же тряпка, неудивительно, что тебе холодно. Изуку нахмурился, сонно проворачиваясь к Кацуки, смотря на него из-под полуоткрытых век. — Что ты делаешь? — Как ты думаешь, что я, нахуй, делаю? — Я…я не… — Перестань суетиться. Я не хочу, чтобы было холодно. Ты не хочешь. И это всё, что поможет. — Тебе холодно? — А ты как думаешь, придурок? Я чувствую то же, что и ты, догадайся. Изуку едва ли выглядел проснувшимся. — Каччан, ты не обязан… — Просто заткнись и перестань делать это неловким. Швырнув подушку на пол, Кацуки передвинулся в центр кровати, так он и разрушил борт из подушек. Изуку уставился на него, не понимая, спит ли он или же это на самом деле происходит. Он двинулся только тогда, когда Кацуки вытянул руку в сторону и кинул ему торопливый взгляд. Изуку сухо глотнул и придвинулся к нему. Конечно, он колебался, но был слишком сонным, чтобы раздумывать. Каччан, в свою очередь, не двигался. Он лежал, протянув руку в качестве поддержки, ожидая, пока Изуку прижмётся к нему и согреется. Изуку был до жути тихим, когда устраивался между плечом и грудью Каччана. Кацуки мог почувствовать его напряжение, когда замкнул руки на торсе, удерживая его. Сам он тоже был напряжён. Оба молчали. В противном случае они слышали только дыхания друг друга в тихой комнате. Это ощущалось, как огромный прыжок. До вчерашнего дня Кацуки еле выдерживал прикосновения Изуку — ну, и всех других. А потом…Инко обняла его, и Изуку тоже. И сейчас они обнимаются. И было хорошо, холод рассеивался. А ещё ощущалось неправильно. Неправильно и чересчур быстро. Он не должен был оказываться к кому-то настолько близко — особенно к Деку. В этом и заключался весь смысл борта из подушек. И да, Кацуки делал это только, чтобы согреть Деку. Не потому, что он хочет физически быть близко к Деку. Только, чтобы согреть Деку, выспаться и получить нужный отдых. Не потому, что теперь Кацуки узнал о физической привязанности и хочет ещё. Нет. Ничего такого. Он просто хочет согреть Деку и себя, на этом всё. Он чувствовал, как вырисовывается дыхание Деку на его груди. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Если сильнее сконцентрироваться, можно почувствовать его пульс. Ритмичный. Стабильный. Реальный. Вот. Деку дышит, его сердце бьётся. С ним всё в порядке. Ещё, ему больше не холодно. Определённо победа. Кацуки вздохнул и закрыл глаза. Думать о мёртвом Деку сложнее, когда рядом лежит постоянное напоминание, что он жив. Прямо здесь, прижавшись к коже Кацуки. — Спасибо, Качча’ — прошептал Деку через некоторое время, в шаге от сна. Голос заглушён грудью Каччана. Деку расслабился, его кудри пощипывали подбородок и шею Кацуки. Когда он говорил, теплое дыхание отображалось на груди. Кацуки задумался, можно ли чувствовать одновременно отвращение и тоску к человеку. Хотелось откинуть Деку назад, ведь всё это было чересчур. Слишком ошеломительно, ведь с другой стороны хотелось прижать его к себе, сильнее и сильнее, лишь бы чувствовать, что он жив. Ощущение его кожи на своей было чем-то ошеломительным. Абсолютно не то, к чему он привык. С кем-либо. Он не прижимается к кому-то, не обнимает. Он и не думал, что будет так долго касаться другого человека. Особенно, когда это Деку. Человек, которого он унижал всю жизнь, которого, казалось, ненавидел; его соперник. Человек, не думая, рискнувший жизнью ради его хромой задницы. Казалось, Кацуки впервые это осознал. Да, он восстановил воспоминания после инцидента. И да, он слышал от разных людей, включая Деку, о том, что случилось. Даже так, не было крови и ужасных ран на теле Деку тогда, когда злодей отделил его душу. Кацуки не припоминает. Он не может перестать думать, почему же этот дерьмовый Деку не обдумал дважды, прежде чем бросаться спасать его. После всех ссор, после всего того, что их разделило. Ладно, может Кацуки и должен Деку немного. За спасение жизни. Не то чтобы он скажет это когда-нибудь вслух. Теперь он лежит, словно камень, не двигаясь, и смотрит в потолок. Деку уже давно спит, тихо посапывая в его грудь. Он наверняка очень устал после всей эмоциональной суматохи за последние дни. Кацуки тоже чертовски устал. Ощущение холода испарилось с рук и ног, когда Деку во сне неосознанно прильнул к нему, издавая тихое ворчание и цепляясь за одежду Кацуки. Блять. Это жалко. Что же он делает? Может он не ненавидит Деку больше, но это же не значит, что теперь он ему нравится, так? Чувствовать к нему слово на букву «П» не значит, что он ему нравится. Просто Кацуки не хочет, чтобы Деку умер. Это и есть привязанность, да? Не хотеть, чтобы кто-то умер ужасной смертью? Он сделал мысленное напоминание поговорить об этом выводе с Киришимой. Но потом вспомнил, каким надоедливым был его друг, когда услышал «п-слово» и передумал. Что бы он ни чувствовал к Деку — эта не-ненависть и не-симпатия — то было его проблемой, и только его. Он сам должен со всем разобраться. Ему не нужен кто-то, чтобы понять собственные чувства. Это его ёбанные чувства. Кацуки закрыл глаза и снова начал считать гранаты, говоря себе, как важно сейчас заснуть и перестать думать о дерьмовом Деку, и эмоциях, и херовых идеях Киришимы. Он не мог понять, в чём дело. Сейчас сон не казался недосягаемым, ведь больше не холодно. Его разум впал в бессознательность, тело расслабилось рядом с Деку. Кацуки, наконец, смог уснуть, не видя снов, а тем более кошмаров. Даже, если близость Деку и способность почувствовать его дыхание были тому причиной, Кацуки, скорее всего, не смог бы это сказать.

***

Когда Кацуки проснулся, они ещё обнимались. Рука Деку лежала на его груди, голова покоилась между шеей и плечом. Одна нога бесстыдно закинута на бедро Кацуки, выглядело так, будто он, как коала, хватался за него. Кацуки с этого ракурса не мог увидеть лицо задрота из-за кудрей. Судя по дыханию Деку, он всё ещё спит. Лицо Кацуки горело, он сжал губы в тонкую, суровую линию. Блять. Что он творит? Какого хера он вообще позволил себе попасть в эту ситуацию? И как, нахуй, он посмотрит Деку в глаза, когда тот проснется? Конечно, посреди ночи это была прекрасная идея. Но теперь, когда наступило утро, и теперь, когда Кацуки немного отдохнул и наконец смог ясно мыслить, он понял, насколько же это было нелепо. Как же, блять, это было нелепо. Обниматься с Деку? Какого хера он вообще делал? Деку — последний человек в мире, с которым Кацуки согласился бы обниматься. Он должен был предпочесть замерзнуть, чем даже приблизиться к этому ботану. С хера ли он позволил себе это сделать? Почему он стал таким? Он не хотел думать об этом. До вчерашнего дня Кацуки не мог вынести мысли о том, чтобы его обнимали, а теперь дерьмовый Деку вцепился в него, как будто это последний день его жизни. И он позволил ему это сделать. Чёрт, нет, это же он предложил. Он никогда бы не подумал, что объятия Инко окажутся настолько важным событием, вызвавшим такую ​​внезапную смену поведения в его голове. Неужели он действительно так изголодался по прикосновениям, что объятия дерьмового Деку и его мамы, с настоящей заботой, с настоящей любовью, заставили его жаждать... большего? Чёрт, нет. Чёрт, нет. Он не хотел иметь с этим дело. Он вспомнил первый — и единственный — раз, когда он обнимался с Деку, неделю назад. Он забыл положить подушку перед сном, и Деку вцепился в него, как коала. И Кацуки чувствовал себя настолько смущённым из-за этого, что даже не хотел, чтобы Деку узнал о том, что произошло. Он осторожно подвинул Деку с себя, помня, что не должен его разбудить... Теперь он просто хотел уйти. Чёрт, ему нужно было уйти. Его изголодавшаяся по прикосновениям задница была не готова к такому объему физического контакта. Он резко оттолкнул Изуку от себя, не заботясь о том, что он разбудит мальчика грубым движением. Он встал с кровати, направляясь в ванную. Прежде чем войти, он бросил на него быстрый взгляд. Деку повернулся на бок, продолжая спать, пытаясь — и безуспешно — прижаться к ближайшей подушке из-за отсутствия Кацуки. Когда его рука скользнула сквозь теплую подушку, Деку недовольно вздохнул и, всё ещё не просыпаясь, повернулся на другой бок, вернувшись в свою обычную позу эмбриона. Кацуки сверлил его взглядом несколько мгновений, показавшихся вечностью, не зная, что делать с собой — или что думать, если уж на то пошло. Затем он пошёл в ванную, решив не зацикливаться на этом.

***

Больше они не обнимались. Возможно, потому что Кацуки ни разу не попросил, а Изуку не предлагал, чтобы не выглядеть глупым или нуждающимся. День так и прошёл, они едва ли касались друг друга, и то в крайних случаях. Это продолжалось долго. В то утро Кацуки вернулся к своей рутине — потренировался, сходил в душ, проигнорировал Деку, когда тот встал; лениво поплёлся в класс, проигнорировал вопросы Деку по лекции, пообедал, вернулся в класс, дошёл до общежития. Ночью он сложил подушечный борт, несмотря на Деку, безмолвно, будто бы ничего необычного не произошло прошлой ночью. Деку не жаловался. По правде он даже не выглядел удивлённым таким поведением. Кацуки думал, помнит ли он вообще, что они всю ночь обнимались. Он ведь был таким сонным, что мог счесть произошедшее за сон. И Кацуки это устраивает, реально. Будет лучше, если Деку забудет и не станет спрашивать, как обычно свойственно его бестактной заднице. Рутина повторилась и следующим утром. Проснулся. Позанимался. Пошёл в класс. Пообедал. Снова в класс. В общежитие. Подушечный барьер. Заснул. Без прикосновений. Проснулся. Позанимался. Пошёл в класс. Пообедал. Снова в класс. В общежитие. Подушечный барьер. Заснул. Без прикосновений. Проснулся. Позанимался. Пошёл в класс. Пообедал. Снова в класс. В общежитие. Подушечный барьер. Заснул. Без прикосновений. Они не говорили об этом. Изуку не предлагал, Кацуки не просил. Они продолжали подшучивать друг над другом и говорили о других вещах. Кацуки всё ещё жаловался на другое дерьмо, Изуку всё ещё просил его задавать тупые вопросы учителям. Но Изуку стал лучше справляться со своей грустью, а Кацуки научился легче переносить постоянный говор задрота, не желая взорвать ему лицо. Кроме того он начал слушать то, что Деку говорит, — но полностью злиться на это, конечно, не перестал. В общем, всё становилось лучше — лучше, чем неделю назад, или в любое другое время прошлого. Они всё больше привыкали друг к другу. Прежде всего, они начали узнавать друг друга. Иронично, после десятка лет узнавать друг друга они начали только сейчас. Кацуки только сейчас узнал его любимое блюдо, его любимый предмет и темы, на которые он любит разговаривать с друзьями…Только сейчас он узнал, что у них одинаковая привычка держаться за подбородок в моменты замешательства; только сейчас узнал, что Деку потирает затылок, когда не понимает чего-то, что Деку машет руками перед ним, когда стесняется или пытается оправдаться. Что волосы Деку пахнут дождём и жасмином. Что веснушки Деку занимают почти всё лицо и смотрятся хорошо на нём. Что по утрам он любит смотреть в окно, наблюдая, как всё возвращается к жизни. Что Деку дохера двигается во сне. Что его любимая поза — поза эмбриона. Что он высовывает кончик языка, когда сконцентрирован. Что, когда он не бормочет себе под нос, то напевает песенки, которые Кацуки не знает, чтобы отвлечься. Что Деку любит лежать на кровати, высовывая голову за матрас и наблюдая за действиями Кацуки. Что Деку, оказывается, ещё какой манерный, чего сам Кацуки раньше не замечал. Но они не трогали друг друга. И, для других, немного знающих, могло бы показаться, что всё почти…нормально. Кацуки хотел, чтобы его обняли, но он не стал бы просить. Изуку хотел обнять его, но слишком боялся показаться странным или прямо обнять без приглашения. Поэтому они не трогали друг друга. И не показывали, что хотят. Изуку хотел. (Каччан тоже). Они научились хорошо справляться со многими вещами. Но быть честными в желаниях и чувствах всё ещё не удалось. Потом, через несколько тихих дней, наступил день рождения Киришимы.

***

— Твоя варежка необычайная молчалива сегодня. — Хочешь, чтобы я больше говорил? — Ну уж нет. Просто это, блять, странно, когда ты такой тихий. Обычно это значит, что ты что-то задумал. — Не задумал я ничего! — Ладно, обычно это значит, что ты чем-то расстроен и ничего мне не скажешь. А такое меня безошибочно выводит. Пауза. — Ничего такого, честно. Просто задумался…на этом всё. — Не знал, что ты так умеешь. — Ха-ха. — Просто, блять, скажи, что такое. Ты пристрастился скрывать свои плаксивые чувства. А я не хочу опять попадать в эту спираль таинственных тайн только потому, что ты любишь пострадать. Изуку вздохнул поражённо, раздражённый настойчивостью Кацуки. Но он не мог не признать правду в его словах. Им нужно постараться быть честными друг с другом. — Я…Думаю, я просто тревожусь о дне рождении Киришимы-куна, вот и всё. Кацуки повернулся к нему с нахмуренным лицом. — Чего, блять? Почему? Ещё одна пауза. Изуку не смотрел на Кацуки, вместо этого задумчиво разглядывал потолок. Его голова слегка свисала с края кровати Кацуки. — Не знаю. Много людей будет там. Насмешка. — Ага, и что с того? Ты ходишь среди большого количества людей каждый день, — он отвернулся от Деку и вернулся к своим делам. — Но это по-другому! Все будут общаться, будет много игр, мои друзья. Ещё Киришима-кун сказал про алкоголь, всем будет весело… — Перестань болтать, сразу к делу, тупой задрот. Вздох. — Просто…Всем будет весело, но…никто не увидит меня. Ещё одна насмешка. — О чём ты, блять, говоришь? Я же вижу тебя. — Да, Каччан, но ты не хорош в общении с людьми… — А-а?! —…И я не знаю, как чувствовать себя, не имея возможности присоединиться к ним, понимаешь? — Да, я знаю, как ты себя будешь чувствовать. Грустно и мрачно, как всегда. — Я серьёзно. — Я тоже. — Я будто бы буду за кулисами, всем будет весело. Я хочу, чтобы моим друзьям было весело, просто…и мне хочется быть с ними, понимаешь? — Нет, не понимаю. Думаешь, твои друзья не веселятся в твоё отсутствие? Колебание. — Ч-чего? — Что, думаешь, твоё присутствие обязательный фактор их веселья? Они должны всё время грустить, потому что ты призрак? Ты слишком высокого мнения о себя, задрот. — Я так не думаю! Конечно же, нет! — А кажется наоборот. — Перестань издеваться, Каччан. Ты знаешь, что я не это имел в виду. Я хочу, чтобы они веселились, просто…хочу… — Хочешь чего? Вздох. — Тоже хочу повеселиться, понимаешь? Кацуки обернулся, чтобы взглянуть на него. — Хочешь сказать, что не можешь веселиться, потому что застрял со мной? — Нет! Это не так! — он помахал руками. — Думаю, это так. — Нет, не так, Каччан. Я имел в виду… — Да, я знаю, что ты, блять, имел в виду. И хочу, чтоб ты знал. Я отлично умею веселиться. И лучше уж застрять со мной, чем с теми ублюдками, которых ты зовёшь друзьями. — Не называй их так! — Как, друзьями? — Ублюдками. Дьявольская ухмылка. — Ты ведь знаешь, что это ругательство, Деку? Ещё одна галочка в твою книжку «сгнивший рот» — Перестань! Я не хотел ругаться, и ты знаешь это! — Это не то, о чём твоя мама подумает, когда я ей всё расскажу. — Каччааааан. — Но, как я и сказал. Я куда лучше умею веселиться, чем четырехглазый, Круглолицая. И точно уж лучше Тодороки-Куна. — последнее имя он произнёс издевательским тоном, имитируя Деку, вкладывая полное презрение в голос. Изуку нахмурился, покачивая головой. — Почему ты так ненавидишь Тодороки-Куна? Лицо Кацуки тут же окрасилось гневном. — Зачем ты обращаешься к нему с «Кун», если вы такие прям друзья-друзья? — спросил он, уклоняясь. Изуку покраснел и отвёл взгляд, отчего Кацуки разозлился только сильнее. — Ты просто уходишь от вопроса. — Нет, не ухожу. Двумордый ублюдок — часть вопроса, ведь он худший в веселье, а я преуспеваю. — О, да неужели? И как же ты веселишься, Каччан? — Армрестлинг, — сказал он, не медля ни секунды. Изуку громко усмехнулся, возвращая свою голову, отчего кудри подпрыгнули. Увидев, как Каччан смотрит с максимально серьёзным лицом, он нахмурился, но на губах ещё отражался смех. — Подожди. Ты сейчас серьёзно? — Конечно же, я, блять, серьёзно, тупой задрот, — закричал Кацуки. — Ладно, но есть же что-то ещё. Что следующее в твоём листе веселья? — Соревнования по гибкости. — О боже. — Соревнования по отжиманиям! — Каччан, серьёзно? — Кто сможет выдержать больше ударов! — Кажется, это не совсем безопасно. — Это и не должно быть безопасно. Должно быть весело. — Предполагаю, всё это ты делаешь с Киришимой. — Только он за. — Интересно, почему. — Что ты, блять, сказал? — Ничего! — Ты что, надо мной издеваешься, тупой ботан? Изуку закатил глаза, но на губах была нежная улыбка. — Нет, Каччан. Перестань искать причину для драки. — О, мечтай, чтобы я хотел с тобой подраться! Кацуки отвернулся от него и вернулся к своим делам, что подразумевало починку чего-то внутри костюма. Он сидел на полу, гранатообразная гантеля покоилась между его ногами. А Изуку внимательно глядел со своего места, лёжа на животе. — И как? — Что? — Как починка гранат? — Я их не чиню, дерьмовый Деку. Я хочу их улучшить. — Как? — Не твоё дело. Разочарованный вздох. — Что, думал, я тебе скажу? Чтобы ты использовал это, как слабость, когда снова окажемся один-на-один в бою? Ещё бы. — Я бы так не сделал, и ты это знаешь, Каччан. — Пофиг, дерьмовый Деку. Ещё одна пауза. Они были в блаженной тишине довольно-таки долго, ни звука в комнате, кроме звона отвёртки, пока… — Но всё же, о вечеринке… — О боже, ты почти отговорил меня идти туда вообще. Недоверчивое фырканье. — Как будто бы ты пропустил день рождения Киришимы-куна. Многозначительная пауза. Кацуки отложил отвёртку и повернулся к Деку, чья голова висела сверху от его. Он не мог не заметить тонкую боль в голосе Деку. — И что это, блять, должно значить? Изуку хватило порядочности смущённо отвернуться. — Ничего, я не… — Перестань. Договаривай. Поражённый выдох. — Просто…он ведь твой лучший друг. Ты бы не пропустил его день рождения из-за меня. Кацуки усмехнулся. — Кто сказал, что из-за тебя? Если я не хочу идти, значит, я не пойду. И никто ничего с этим не сможет сделать, особенно ты, задрот. Изуку закатил глаза. — Ты хочешь пойти? — Да, я хочу, но, если ты продолжишь настаивать, чтобы я со всеми общался просто потому, что ты нуждаешься во внимании, я перестану хотеть. — Я не нуждаюсь во внимании, Каччан. Я же призрак. — Ну да, и? — И меня огорчает, что никто, кроме тебя, не может видеть, слышать и разговаривать со мной. Неужели это так сложно понять? Кацуки вздохнул и закатил глаза. Когда он снова повернул к нему голову, Деку отвернулся. Судя по реакции, вопрос был очень важен для него. Напряжение, возникшее в груди у Кацуки, казалось, скоро расцветёт внутри. Блять. — Ладно. Плевать, — он отвернулся. — Да, плевать, — Изуку упрямо вздохнул. — Перестань быть тупым ребенком. Я позволю тебе с ними общаться, — добавил Кацуки через плечо. — О, спасибо за разрешение, Каччан. — Боже, закройся нахуй, задрот. Ты нуждаешься во мне, чтобы говорить с другими. Так что не испытай свою удачу. — Я могу кричать тебе в ухо до тех пор, пока ты не решишь, что будет лучше, если ты просто поговоришь с ними за меня. — Ага, ты бы мог. А я бы мог сломать тебе все зубы и заставить всё проглотить, один за одним. Пока твоему бы горлу не стало слишком сложно кричать. Изуку громко фыркнул. — И ты бы почувствовал боль. — Поверь мне, это того стоит. Вздох. — Ладно, Каччан. — Рад, что мы всё решили. — Раз уж ты так говоришь. — Перестань обижаться. Мы пойдём на вечеринку и ты увидишь, что такое настоящее веселье. Изуку продвинулся и посмотрел на Кацуки. Что-то было в его глазах, и Кацуки никак не мог это интерпретировать…Но, ладно, он не собирается об этом думать. Ни о чём. — Хорошо, — ответил Изуку. Кацуки мог увидеть желание продолжить, но Изуку не стал этого делать, а Кацуки не стал спрашивать. Наверное, это их проклятье. И, в какой-то степени, они были похожи друг на друга больше, чем смогли бы признать.

***

— Бакуго! Я так рада, что ты пришёл! Ты классно выглядишь! — Ох, Бакубро! Ты принёс штучки для готовки? — Что? — Каминари, хватит! Говорить! Об этом! — Но ему нужно готовить! Купленных снеков недостаточно, чтобы всех накормить! — Чего? Сколько вы купили? — Э-э, сотню…? — Для более чем двадцати человек? Тупица, я же говорила брать больше! — У меня не было денег! — Я дала тебе денег! Раз у тебя нет денег, на что же ты купил бухло? — На те деньги, что ты мне дала! А потом ничего не осталось на сне…Нет, Мина, успокойся! Я могу объяснить! — Объясни это моим кулакам, болван! — Бакубро, спаси меня! — Ты сам на себя это навлёк, придурок, — сказал безынтересно Кацуки, направившись в гостиную. Мало кто успел приехать — Каминари и Мина, которые сейчас дрались у входа(Каминари проигрывал). Серо праздно смотрел телевизор, закинув ноги на диван, и точно не интересовался бойней друзей, будто бы это уже рутина. Сато, готовящий что-то сладкопахнущее на кухне. И Хагакуре, которую Кацуки изначально не заметил, пока не стукнулся об её ноги. — О, прости, Бакуго-кун! Я должна была подвинуться! — объяснила она, еле возвращая равновесие. Он искал её пару секунд, а затем заметил летающую майку и футболку. Она не надела свои перчатки, а он едва ли мог увидеть её обувь. Неудивительно, почему он не заметил. — А, — всё, что он сказал в знак признания, а потом пошёл к Серо и толкнул его голову. — Ои, болван. Куда я должен это поставить? Вы, придурки, сделали что-то типа места для подарков? — он помахал коробкой, в которой лежал Алый Бунтарь, с хмурым лицом. — Что за херня, чувак? — спросил Серо, хмурясь. Кацуки раздражённо прищурил глаза. — А как ты, блять, думаешь, что это? Мы что, не ходили в торговый центр покупать дерьмоволосому подарок? Серо ещё сильнее нахмурился и ровно сел на диване, чтобы лучше взглянуть на Кацуки. — Чувак, так мы для этого там были? — сказал он с чистым удивлением. — О-о, нет, — Изуку тихо пробормотал, стоя позади Кацуки и жалобно смотря на Серо. Кацуки, напротив, едва сдерживался. Его тихая манера пугала сильнее взрывной. — Блять, ну да. А что же мы там тогда делали? — спросил он через пару секунд, сдерживая себя, чтобы не прийти в ярость и не убить Серо на месте. — Не знаю! Ты не сказал нам! Ты сказал следовать за тобой, а затем исчез, как всегда! Мы искали тебя! Напряжённая пауза. — Так ты хочешь сказать, что вы провели столько времени там и не купили Киришиме ничего? Серо вытянул руки напротив него, сигнализируя о поражении. — Чувак, у нас даже денег с собой не было. Мы послушно следовали за… — Так почему же никто из вас, идиотов, не удосужился спросить, что мы там делаем субботним утром? — Чувак, ты себя вчера видел? Ты был взбешён чем-то, мы не хотели, чтобы ты подорвал наши задницы! — Ну, нахуй, поверить не могу, — Кацуки нетерпеливо потёр переносицу, и закрыл глаза, пытаясь не взорваться. Изуку видел, как дым начал выходить с его ладоней. Сделав глубокий вдох и зная, что это не поможет, но скорее всего предотвратит взрывы, он сказал: — Ладно, ок. Когда Дерьмоволосый вернётся? — Ох, я ничего не знаю…А, Мина, — Сери позвал девушку, когда та сидела на спине Каминари и душила его. — Когда Кири возвращается? — Через два часа! Он пошёл прогуляться с ребятами, — закричала она, не ослабляя хватки, пока Каминари отчаянно хлопал руками в знак поражения. — Хорошо, — сказал Кацуки, вытаскивая стопку денег. Он бросил их на колени Серо, будто это было ничем, — У твоей тупой задницы достаточно времени, чтобы сгонять в торговый центр и купить ему что-нибудь. Серо глянул на деньги, а потом обратно на Кацуки. И снова на деньги. — Я что, ему бриллиантовое кольцо должен купить? Зачем так много денег, мужик, — он ужаснулся количеству. Кацуки, в свою очередь, закатил глаза и выглядел раздражённо. Изуку смотрел на обмен со стороны. Он глядел на Кацуки со смесью любопытства и грусти. — Да мне плевать, что ты ему купишь. Просто убедись, что подарок будет от тебя, Туполицего и Енотоглазой, — Кацуки небрежно выплюнул слова, скрестив руки на груди. — Не делай вид, будто не знаешь наших имён! — откуда-то заорала Мина. — И возьми этого идиота с собой, — Кацуки указал на Каминари, которого только что из своей хватки отпустила Мина, он лежал лицом вниз на полу, — Купите недостающие снеки, я посмотрю, смогу ли что-нибудь сделать в случае вашей некомпетентности. — Т-ты уверен? Я имею в виду… — Серо будто бы боялся держать деньги, — Это…это дофига денег. Откуда они у тебя вообще? — Не твоё, блять, дело, — Кацуки гневно нахмурился, — Просто отплатите мне потом, когда найдёте кошельки, — добавил он и направился на кухню. — Подвинься, Сахарный, — грубо положил сковороду на плиту, Сато даже не успел увидеть его. Под озадаченным взглядом мальчика Кацуки, беря ингредиенты, добавил: — Как я понял, ты готовишь десерт на вечеринку, поэтому я возьму на себя солёное. Так что свали и не зли меня, как те идиоты, — Кацуки кивнул на Мину, Каминари и Серо, которые собрались в комнате и кидали ему странные взгляды. — Я сегодня не в настроении. Сато нахмурился. — Но Мина сказала, ты не будешь гото… — Похоже, что я не буду готовить? — Кацуки грубо его перебил, надевая первый попавшийся под руку фартук и беря нож со столешницы. Не сказав ни слова более, он взял овощи и стал нарезать, быстро, яростно и профессионально, как всегда. А ещё он глядел на Сато, не отрывая глаз. Сато сухо глотнул и отвёл взгляд. — Каччан, ты слишком груб к Сато-сану, — произнёс Изуку, когда Сато оборонительно отошёл назад и взялся за торт. — И что? — ворчал Кацуки, игнорируя тот факт, что Сато не может видеть или слышать Изуку. — Ну…ты не должен так к нему относиться. — Я не буду спрашивать тебя, с чего бы, поэтому не отвлекай меня разговорами. — Он готовит для вечеринки Киришимы-куна. — И я тоже, дерьмовый Деку. — Да, но…они не так близки. У него нет причин заниматься этим, поэтому может…помягче с ним. — Не хочу знать, о чём ты, блять, говоришь. Киришима близок с каждым грёбаным человеком тут. Зуб даю, нет никого, кому бы он не сказал привет, — насмехнулся Кацуки, — Этот придурок готовит торт, потому что сам хочет. Никто его не заставляет, — он кивнул на Сато, не смотря на него, одновременно яростнее нарезая овощи, чтобы показать своё раздражение. Сато сделал ещё один оборонительный шаг в сторону, забирая свою кастрюлю с собой. Он смотрел на Кацуки, будто бы тот в край свихнулся, хотя знал, что Изуку рядом. Изуку, напротив, просто закатил глаза и забрался на стойку напротив плиты, сидел там, покачивая одной ногой и глядя Кацуки в глаза. — Всё же, не стоит быть таким злым с ним. Он готовит что-то приятное для твоего друга. — Он и твой друг. Пауза. — Что? — Дерьмоволосый. Он и твой друг. Как я уже, блять, сказал, он дружит с каждым, кто дышит рядом. А ты всегда говоришь так, будто бы он только мой друг. Изуку покраснел. — Ладно. Он готовит что-то приятное для нашего друга. А ещё, думаю Сато не очень комфортно, лучше не разговаривать сейчас? — Не о чем разговаривать, идиот, — Кацуки резко повернулся на Сато, чьи глаза уставились на кастрюлю в (неудачной) попытке отвести внимание от Кацуки, разговаривающего с невидимым одноклассником, — Ои. У тебя проблемы с тем, что я разговариваю с Деку при тебе? — Каччан, — вздохнул неловко Изуку, закрывая лицо руками. — Что? Это ты сказал, что ему некомфортно, — оправдался Кацуки, оборачиваясь к Изуку, а затем сново к Сато. Мальчик покраснел, его глаза метались между Кацуки и пустым пространством, где должен был быть Изуку(он не угадал). — Я просто спрашиваю. Потому что, если у тебя с этим проблемы, то свали с моей кухни и дай мне спокойно готови… — Это не твоя кухня, Каччан. — Да, блять, можешь хоть раз не перебивать меня? — Я бы не стал, если бы ты не был таким грубым! — Я не грубый, я честный. — Ты просто хочешь прогнать Сато, потому что чувствуешь угрозу. Многозначительная пауза. — Мне не некомфортно, мужик, я уже заканчиваю. Всего лишь пять минут, останется только глазурь добавить, но я могу сделать за стойкой, если тебе нужно место… — Что ты, нахер, сказал? Нерешительная пауза. — А, я сказал, что могу сделать это за стойкой… — Не ты. Ты, — Кацуки указал ножом на Изуку. Изуку глядел совершенно спокойно, зная, что тот его не тронет. — Мы оба знаем, что Сато восхитительно готовит. Но тебе же нужно быть лучшим, поэтому он ставит это под угрозу. Особенно, потому что он готовит для Киришимы-куна, — Изуку объяснил это, как что-то очевидное. Кацуки уже было начал орать, но тот добавил: — Даже не отрицай, Каччан. Я чувствую то же, что и ты, помнишь? Кацуки низко зарычал. — А если ты не помнишь, — произнёс он гневно сквозь зубы, — Ты нихера обо мне не знаешь, даже с этой фигнёй. Так что держи своё тупое мнение при себе. Изуку вздохнул. — Не знаю, почему у тебя такое кислое настроение сегодня. — Не твоё дело. — Я имею в виду, у тебя настроение всегда кислое, но сегодня хуже. — Перестань, нахуй, говорить. — Видишь? Я думал, ты уже привык. — Как будто бы кто-нибудь сможет привыкнуть к твоему тупому бубнежу. — Это из-за вечеринки? Ты тоже нервничаешь? — Не нервничаю, тупой ты, ебучий задрот… — Думаю, нервничаешь. — Ты, блять, много думаешь. Смех. — Ага. — Тогда держи это в себе. — Нервничать — нормально. Я знаю, что Киришима-кун важен тебе. — Почему я должен нервничать из-за этого? — Потому что это вечеринка-сюрпиз, и ты хочешь, чтобы всё прошло, как надо. — Хотеть, чтобы дерьмо шло, как надо, не значит нервничать. — Да, но Каминари-кун не купил еды, а другие — подарков. Поэтому ты пытаешь всё организовать, но Киришима-кун может приехать раньше и сюрприз испортится. — Какое же ты негативное дерьмо. — Я просто трактую свои чувства. — Даже так, я тебя не просил. — Ты никогда не просишь себя. Многозначительная, неудобная пауза. — Я имею в виду…тебе не нужно волноваться. — Забавно, что ты сказал это после того, как я сделал список всех плохих исходов. — Но тебе не нужно волноваться, Каччан, — смех, — Уверен, Киришиме-куну понравится вечеринка, даже, если что-то пойдёт не так. — Конечно, ему понравится. Он точно щенок в человеческом обличии, которому всё нравится. Он будет рад даже тому, что мы планировали эту вечеринку. Грустная улыбка. — Видишь? Не нужно выплёскивать стресс на Сато. В итоге всё будет хорошо. — Я не выплёскиваю ничего ни на кого. — Тогда почему ты такой хмурый? — Я уже сказал, что это не твоё дело. — Я вижу, что тебя что-то беспокоит! — И что, блять? — Я хочу помочь! — Оставь свою грёбаную помощь при себе! — Отлично! — Наконец-то, нахер! Тишина окутала кухню. Кацуки повернулся и обнаружил, что Сато перешёл к кухонному столу, оставляя их наедине. Он пытался почувствовать себя неловко — ведь был отвлечён Деку и не заметил, как тот ушёл — но провалился. Деку продолжил наблюдать, как он готовит, но ничего не говорил. И не смотрел на него. Серо и Каминари уже вернулись и купили подарки и много еды, в то время, как Мина и Хагакуре начали вешать декорации. Сато, закончивший с тортом быстрее, чем Кацуки предполагал(эта мысль не разозлила его и не заставила завидовать) решил помочь девочкам. Так как последнее, чего он хотел, — остаться на кухне с кричащим, злым Кацуки. Кацуки добавил сосисок в большую кастрюлю с кипящей водой, одновременно помешивая приправу для томатного соуса, находящегося в третьей кастрюле. Деку смотрел, как Кацуки справляется с двумя кастрюлями и сковородкой, наблюдая за каждым шагом готовки хот-догов. Обычно он такое не готовит, но времени мало и это лучшее, что можно приготовить, особенно для Киришимы. Вообще хот-доги должны были быть дополнительной едой в случае, если эти шуты не купят достаточно. — Вау, Каччан, — спустя долгое время произнёс Изуку, наконец нарушая тишину, как бы объявляя перемирие, — Пахнет прекрасно. — Конечно, тупой задрот, — заворчал Кацуки, скрывая гордую ухмылку, которая ещё чуть-чуть и расцвела бы в улыбку, — Это ведь я готовил. Изуку не ответил, хотя на губах всё ещё остался смешок. Через некоторое время все другие ученики класса приехали, но Кацуки не соизволил с ними поздороваться( а другие боялись). Когда Очако приехала, Мина и Хагакуре попросили помочь повесить табличку «С днём рождения» на стену с помощью причуды. И Кацуки испытал облегчение, увидев, что не только Круглолицая, но ещё и Жаба, Четырехглазый, Птицеголовый, Ушастая тоже принесли подарки. Они упаковали в коробки, как и Кацуки (к его гордости, у него была самая большая). Они лежали на полу и спасибо, блять, Киришима не получит один подарок. Не то чтобы он волновался. Все помогали Мине с декорациями, когда вернулись. Весь класс был на месте. Боже, кажется, некоторые из класса B тоже здесь. Кацуки смог увидеть только Стального и Большерукого, но зная, какой Киришима общительный, их гораздо больше. — У Киришимы-куна действительно много друзей, — прокомментировал Деку, смотря на всех. Кацуки почти закончил с хот-догами. Сосиски и соус нужно было ещё подогреть, а потом взять хлеб. — Блять, ещё бы, — Кацуки нахмурился, не смотря на него, — В большинстве случаев раздражает. — Здорово, что ему готовят такую вечеринку. Он заслужил. Он…он классный. — Хм, — всё, что Кацуки ответил. Он не знал, чего добивается Деку и был не в настроении узнавать. Ему и так предстоит контактировать с кучкой людей за эту ночь (что он еле переносил и делал только ради Киришимы). И поэтому день начался ужасно. Он не знал, почему он такой хмурый — из-за того, что сон мучил его пару дней назад, или из-за того, что с тех пор они с Деку друг друга не трогали, а может потому, что ему несколько часов нужно просидеть в окружении людей. Скорее всего микс трёх факторов. Что бы то ни было, Кацуки знал, что точно кого-нибудь взорвёт сегодня, так как он уже так зол, а праздник даже не начался. — Оу, Бакубро! — Мина поприветствовала его, зайдя на кухню. На её лице был румянец и пот от нагрузки. Но присутствовала и довольная, искренняя улыбка. Она открыла холодильник, взяла пару бутылок пива и прошла мимо Кацуки. — Сказал же, перестань так меня называть. — А, так ты сегодня в настроении. Хот-доги почти готовы? — она заглянула через его плечо, пытаясь увидеть сковородку. — Если хочешь, чтобы они быстрее приготовили… — Ох, тссс, ты маленький, злой перец. Я не тороплю тебя, просто хотела знать. Кири придёт с минуты на минуту. — И почему мне должно быть не пофиг? — Потому что это в буквальном смысле вечеринка, Бакуго, Господи, — она закатила глаза. Прежде чем Кацуки смог что-нибудь сделать, она перекинула пиво в другую руку, — Вот, возьми. Думаю, тебе будет полезно. — И что, блять, это должно значить? — Значит, что тебе нужно расслабиться, Бакубро! — она помахала другими бутылками, — Поживи немного. Это точно тебе поможет! Кацуки закатил глаза, ожидая ухода Мины, чтобы открыть бутылку. Хоть он никогда бы не признал, она была права — ему действительно это нужно. Кацуки, на самом деле, не был опытен. Но он уже пил пиво пару раз. Честно, первый раз был жалким: его мама предложила выпить на пятнадцатый день рождения. Кацуки помнил это, как единственный случай, когда его отец потерял терпение. Его лицо было красным и злым, когда он орал на старую каргу. Она лишь сказала: «Лучше пусть попробует это дерьмо дома, чем с теми сопляками, которых он зовёт друзьями». А затем забрала у него стакан. Второй раз был с сопляками, которых он звал друзьями. Ведь он был вспыльчивым и не мог слышать насмешливое «Держу пари, не сможешь выпить». Нельзя сказать, что ему понравился горький вкус пива, но он всё ещё пьёт его в один заход. Это всё, что связывало его с алкоголем. Он не желал его и не наслаждался им так, как другие. Ему даже не нравилось ощущение лёгкости и не нравилось быть пьяным. Алкоголь ослаблял чувства, что он и ценил. Теперь, смотря назад, он понимает, как был жалок. Пятнадцать лет, дешёвое бухло, какой-то переулок с двумя идиотами, чьи имена он даже не помнит. И его просто взяли на слабо. Как нелепо. Воспоминания, напоминающие ему, что всё воспринимаемое, как должное, ушло. Вещи, которые вроде бы были так важны превратились в ничто перед новыми испытаниями. Если бы он сказал пятнадцатилетнему себе, что будет обниматься в своей кровати с Деку, по своей же воле…младший бы ударил его. Каким же идиотом он был. И тебе даже не жаль? Если быть честным, немного забыться и почувствовать лёгкость больше не кажется плохой идеей. Поэтому он открыл бутылку. — Каччан…что ты делаешь? — Изуку реально ужаснулся. — А на что это, блять, похоже? — невозмутимо спросил он, продолжая перемешивать. — Ты ведь несовершеннолетний, тебе нельзя! — Изуку нервно напомнил. Его голос обрывался, тон высокий, будто бы боялся, что кто-нибудь, кроме Кацуки услышит. Он слез со стойки и подошёл к нему. — Иди сначала скажи тем, кто это купил, — он выпил ещё только, чтобы разозлить Деку, — И через всего лишь пару лет я буду законно пить. — Пару лет — это много! — Ты думаешь, я буду мыслить как-то по-другому через пару лет? — Кацуки закатил глаза. — Иди на хуй. Не то чтобы я не пил это дерьмо раньше. — Каччан! — Заткнись, Деку. Твой непрекращающийся грохот — одна из причин, по которой я пью. — он глотнул ещё раз, теперь уже не назло, а из реального желания. — Эй, не пытайся влить это в меня! — Я бы не стал, если бы ты закрыл свою варежку хотя бы на пять минут. — Ты просто так жалуешься, я ведь был тихим в последние дни. Пауза, сопровождающаяся хмурым взглядом. — О чём ты, блять, говоришь? — Я..я не знаю, — Изуку колебался, будто бы не хотел касаться этой темы, — Ты был…другим. — Что, нахер, значит другим? — Я не знаю! Ты вёл себя странно рядом со мной! Кацуки нетерпеливо закатил глаза. — Господи, ты хочешь, чтобы я спросил у тебя один и тот же вопрос миллион раз? Просто скажи уже, задрот! — Я не знаю, как объяснить! — Тогда попытайся! — Просто…ты, — Изуку запнулся, сделал глубоких вдох, помня, что Кацуки ненавидит, когда он заикается. Прошло пару секунд, пока он организовал свои мысли, — С тех пор…Ладно, с тех пор, как мы обнялись. И потом…Потом ты вёл себя странно. Будто бы не хотел меня трогать. А ещё, ты смотрел так странно… Кацуки задержал дыхание, но изо всех сил пытался сделать нейтральное лицо. Это была правда, что после кошмара, он постоянно смотрел на Деку, убеждаясь, что он жив…Но он не ожидал, что задрот заметит. Он даже не мог объяснить это. — Я…я хоть уже и говорил, но прости, если доставил тебе дискомфорт, — Изуку продолжил, когда Кацуки ничего не сказал, — Я просто хотел помочь. Если…если поэтому ты вёл себя странно, то…прости? Кацуки не смотрел ему в глаза. Он не знал, что сказать. (Он не мог сказать правду, поэтому лучше ничего не говорить). — Я…я не хотел нарушать границы, — добавил Изуку после долгих секунд молчания. Посмотрев на него, Кацуки усмехнулся, виноватому, несчастному выражению на его лице. — Знаешь, мир не крутится вокруг твоей огромной головы, задрот, — агрессивно сказал Кацуки, — Ты постоянно слишком много о себе думаешь. Деку нахмурился. — Так…Ты не из-за меня так странно себя ведёшь? — Я не веду себя странно. Ты просто сочиняешь. Деку окинул его тревожным взглядом. — Я так не думаю, Каччан. — Как я уже сказал сотню раз, мне похеру, что ты думаешь. — Ты был другим. — Каким другим? — Более тихим. И более…задумчивым? Сейчас я вижу тебя злым впервые за несколько дней, я не знаю почему. — Кучка идиотов прямо тут громко разговаривает, как тупые животные. Вот почему. Теперь-то в твоей обезьяньей голове всё прояснилось? — Не думаю, что это единственная причина. — И мне… — И тебе плевать, что я думаю. Я знаю. Но что-то ведь ещё есть. — Ну да, ты ведь верховный идиот с гениальным интеллектом, знаешь, что будет лучше для каждого, да? — Эх, нет. Я просто чувствую то же, что и ты. — Это ничего не значит. — Думаю, значит. — Если ещё раз скажешь, что ты думаешь, я проверю теорию носка и посмотрю, как много смогу засунуть тебе в глотку, пока ты не заткнёшься. — Видишь? Ты сварливый. — Это моё обычно настроение. Смех. — Да, думаю так и есть. — Заткнись. — Но думаю, это довольно-таки удивительно, что ты ложишься в восемь вечера, но при этом считаешь нормальным пить пиво. — Так, теперь слушай сюда, ты, мелкий ублюдок… — Тсс, ребята! — Мина перебила всех в комнате — и на кухне — махая Кацуки, чтобы тот подошёл, — Кири приехал! Будьте тише! Бакуго, притащи свою задницу сюда! — Я не хочу, чтобы все усилия пошли насмарку просто потому, что вы, идиоты, думаете, что сюрприз важнее еды. Я притащу свою задницу, когда хот-доги будут готовы. — Перестань быть такой занозой и иди сюда! Он сейчас придёт! — громко добавила она, выключая свет, чтобы добавить неожиданности. Она спряталась за диван, прямо за Ураракой и Джиро. Когда она уселась, то повернулась к Кацуки и снова начала жестикулировать. — Веселье в темноте… — прокомментировал Токоями, когда Мина выключила свет. — Я сказал, что притащу свою задницу, когда всё будет готово. — Тсс, все должны быть здесь для сюрприза! — Если бы ты проследила, чтобы тупой Пикачу вовремя принёс еду, я бы не готовил… — Перестант спорить и просто иди сюда… — Ребята, он здесь! — Посмотрим, как ты заставишь меня, Еното… — Заткнись, ты всё испортишь… — Тсс! Будьте тише! — Эй, почему так темно…? — СЮРПРИЗ!!! Дискуссия прервалась, как только Киришима озадаченно зашёл в темную комнату. Весь класс 1-А, кроме Кацуки, и гости с B класса подпрыгнули с криками. Глаза Киришимы расширились, когда он понял, что все здесь. А когда включили свет, он заметил декорации, шары и знак «С днём рождения», висящий на потолке. Его глаза наполнились слезами. — В-вы ребята… — он мотал головой и старался скрыть слёзы. — Плакать — нормально, Кири! — сказал Мина и заключила его в тесные объятия. — Да! — Тецутецу взял его за плечо, — Выпусти все слёзы! — Бро…это так по-мужски, бро… — Киришима сопел, указывая на знак «С днём рождения» (который дополняли сгибающиеся руки и гантели). — Прям как ты, Киришима-кун, — Урарака обняла его вслед за Тецутецу, — С днём рождения! — Вы, ребята…не должны были… — он продолжал вытирать слёзы и улыбаться широко. — Конечно, должны были! Ты самый лучший мальчик! — произнесла Мина, когда Киришима получил ещё пару объятий. — И вы держали меня за дурака! — Киришима указал на Шоджи и Оджиро. — Кто-то должен был тебя отвлечь! — Оджиро пожал плечами, — Но это того стоило, да? — Конечно, стоило, мужик! — Сказал Киришима, обнимая его, — Спасибо! — И мы заставили Бакуго готовить! — Мина указала на Кацуки. Кацуки нахмурился, когда все повернулись к нему, но Киришима прижал руку к груди, и его глаза вновь наполнились слезами. Он прошёл на кухню и заключил Кацуки в сердечные объятия. На удивление, тот не был этим обеспокоен. На деле же…он чувствовал себя хорошо. Приятно, когда тебя обнимают после…Ладно. (Но он не знал, почему в груди так стеснено). — Бакуго, — Киришима разорвал объятия и улыбнулся ему. Он держал руку на его плече, сжимая. — Спасибо, бро. — Не меня тебе благодарить надо, Дерьмоволосый, — Кацуки закатил глаза, хотя в них появилась нежность. Ему все-таки надо поддерживать статус, — Благодари Енотоглазую. Она здесь всё организовала. — Я не заслуживаю всех благодарностей, — тут же сказала Мина, располагаясь с другой стороны стойки, — Все по чуть-чуть помогли! — Спасибо, Мина, — Киришима снова её обнял. — Я действительно не ожидал…Вообще даже не подозревал. О боже, вы такие замечательные. Где Ками и Серо? — Они скоро придут! — сказала Мина уклончиво, дабы не сдать настоящую причину отсутствия, — Может ты пойдёшь со всеми поздороваешься? Можем чуть позже открыть подарки! Она взяла его за локоть и потянула в зал, где лежали подарки. — О боже, их так много! Ребята, это было необязательно! — Кацуки в последний раз глянул на него, а потом вернулся к хот-догам и сделал ещё один глоток пива. — Ты к ним не присоединишься? — спросил сзади Изуку. — О, конечно, Деку, — усмехнулся Кацуки, — Почему же, блять, я не могу оставить хот-доги здесь и подождать, пока сосиски сами прыгнут на хлеб, а? Изуку долгое время смотрел на него с болью в глазах. — Ты ведёшь себя, как мудак, — просто произнёс он и повернулся, чтобы уйти. Кацуки вздохнул и тут же схватил его за локоть до того, как он смог выйти с кухни, даже до того, как он об этом подумал. Деку уставился на него. Он уставился на Деку. Они долгое время стояли вот так, а напряжение всё росло. Правда была в том, что…с того кошмара, мысль о том, что Деку может обидеться на него, разозлиться или грустить безумно волновала Кацуки. Он просто терпеть не мог эту мысль. Его никогда не заботило восхищение Деку им. Но сейчас, когда он знал, что есть гипотетический шанс потерять его навсегда…это ужасало его. Он хотел бы знать почему. Это твоя вина, а тебе даже не жаль? — Я просто нервничаю, — оправдался Кацуки, но всё равно звучал агрессивно, и частичка разума ненавидела его за это. — И такое количество людей не облегчает ситуацию. Их слишком много. — Ага, — Изуку выдохнул через нос, выглядя расстроенно, — знаю. — Не веди себя так, — Кацуки раздражительно насмехнулся. — Ты сказал, что позволишь мне веселиться, хоть я и призрак. — Ты меня обвиняешь? — Нет, я просто спускаю свой стресс. Так же, как и ты. Кацуки вздохнул и отпустил его запястье. — Что ты, блять, хочешь сказать? — Извинения за беспричинное грубое поведение были бы хорошим началом. — Ты же знаешь, что я не извиняюсь. — Точно. — Ты становишься слишком дерзким. — Это не моя вина, что твой сарказм вливается в меня. — На самом деле, твоя. Изуку продолжил смотреть на него, непоколебимый в своей решимости. Он выглядел решительным…что-то выпытать из Кацуки, хоть последний и не знал что. Если он ждал извинений, ему придется ждать вечность. Было так много всего, на что Кацуки мог пойти ради Изуку. — Я почти закончил с хот-догами. Потом ты можешь пойти и поговорить со своими тупыми друзьями. Или что ты там подразумеваешь под весельем. — он уклончиво помахал перед ним руками, а потом вернулся к своим делам. Изуку остался там, глядя на него. — Можешь передать поздравление Киришиме-куну от меня? — его голос был почти проверяющим. — Ладно, — вздохнул Кацуки, продолжая резать хлеб. — И то, что я принесу ему подарок, как только верну тело? — Ему это не очень-то важно, по правде. — И то, что мне жаль, что я не могу его обнять сейчас… — Ну давай напиши ему целое письмо уже. — Кацуки перебил его быстрее, чем успел обдумать. Изуку вздохнул и тихо опустил голову. Кацуки тоже вздохнул. Господи. — Хорошо, дерьмовый Деку. Я передам ему. — Ок. — Нет. «Спасибо, Каччан»? — он поднял бровь. Изуку замешкался. — Раз ты не можешь сказать «прости», почему я должен говорить «спасибо»? — Это пиздец как грубо. — О, а ты не грубый, Каччан? — Мне разрешено быть грубым. — Что это вообще должно значить? — Изуку в итоге захихикал. — Это значит, что мне разрешено быть грубым. Это моя личность. — Это не так работает. И это ужасное оправдание. — Заткнись. Я должен быть грубым. А ты не должен быть невежливым. — Я так не думаю. — Я изобью твою задницу. — Я скажу «спасибо», если ты скажешь «прости». — Я скажу «прости», если ты скажешь моё имя. — Каччан. — Это не моё имя. — Хватит издеваться надо мной, — он смущённо застонал. — Никогда. — Ты злой. — Это мой шарм. Изуку покраснел. Он ничего не мог на это ответить.

***

— Я не хочу в этом участвовать. — Давай же, Бакубро! Будет весело. — Я не настолько пьяный. — Я могу это исправить, — Каминари дал ему ешё одну бутылку пива. — Каминари-кун! Я уже сказал тебе избавиться от оставшегося алкоголя! Это недопустимое поведение для ученика ЮА! — Иида запротестовал уже в шестой раз за ночь. — Я не скажу, если ты не скажешь! — Каминари, который уже в хлам, поднял бутылку перед Иидой и разом выпил половину. — Каминари-кун! Прекрати пить сейчас же! Как представитель класса… — Повеселись, Иида-кун, — Каминари кинул руку через плечо Ииды, ложась на него, отчего оба потеряли баланс. — О, это под рифму! Эй, Серо! Серо, я поэт! Он крикнул своему другу и полностью навалился на Ииду, который со строгой выдержкой держал его. Серо, сидящий с Миной и Кендо, поднял свою бутылку на Каминари, вообще не понимая ни слова, но утешая его. Иида воспользовался моментом, чтобы выхватить бутылку с рук Каминари и бесцеремонно вылил всё в раковину(хотя там и так было немного). — Неееет! Моё бухло! — у него слишком сильно кружилась голова, и он не успел забрать бутылку. Иида заботливо вернул Каминари в круг друзей, которые сидели на полу в центре комнаты, помогая сесть. Сам он сел рядом, чтобы следить за ним. Кацуки воспользовался тем, что Иида занят Каминари, и допил своё пиво. Он вместе со всеми сидел на полу, между Киришимой и Джиро. Деку сидел между Джиро и Кацуки, хотя только последний мог его видеть. Джиро вежливо спрашивала Изуку не хочет ли он, чтобы она подвинулась. Другими участниками круга были Урарака, Каминари, Иида, Двумордый(к сожалению), Тецутецу и Хагакуре. — Окей, когда начинаем? — Киришима спросил, ставя пустую бутылку в центр. — Мне действительно нужно участвовать? — Кацуки закатил глаза. — Да ладно тебе, бро! Мидория не может играть без тебя! — Серо напомнил уже в миллионный раз. — Какого хрена вообще. Если станет скучно, я ухожу, — он кратко предупредил, делая ещё один глоток пива. — Бакуго-кун! Тебе тоже нельзя пить! — Иида выглядел так, будто сейчас заберёт у него бутылку. — Попытаешься забрать — взорву коллекцию твоих очков, — сказал Кацуки по существу. — Ну всё, давайте начнём! — Киришима покрутил бутылку. Иида глянул на Кацуки, весь его взгляд говорил о неодобрении, но он не прервал игру ради Киришимы. Бутылка остановилась на Хагакуре и Джиро, — Круто! Джиро, правда или действие? Джиро выглядела немного стеснённой, думая, какой же вариант наименее ужасный. — Ох, правда, — она пожала плечами. Никто не видел, но слышал, как Хагакуре радостно похлопала. — Тебе кто-нибудь нравится с нашего класса? — Хагакуре даже не медлила, как будто бы хранила этот вопрос очень долго. Джиро тут же покраснела. — Оооо, — Каминари пьяно дразнил, опрокидываясь на Ииду, — Хагакуре спрашивает реальные вопросы! — Игра началась с острого, — Урарака присоединилась. — Давай же, Джиро! Скажи! — настаивал Киришима. Джиро покраснела гуще прежнего и опустила голову. — Д-да… — она сказала так тихо, что едва ли можно было расслышать. — Кто? Кто это? — тут же завизжала Хагакуре. — Один вопрос за раз! — запротестовала Джиро, звуча слишком оборонительно. — Аааах, это нечестно! — Джиро, твоя очередь! — Киришима указал на бутылку. Она прокрутила её. Бутылка остановилась между Иидой и Ураракой. — Окей, Иида, начинай. Иида выпрямился, поправил очки перед началом. — Урарака-сан! — громко и формально произнёс он, — Правда или действие? — Ух, правда, — сказала Урарака возбуждённо. — Какой твой любимый школьный предмет? — Чтооооо? — Каминари был в шоке. — Э-э, это…смысл игры в другом… — Киришима хотел объяснить, но одновременно с этим не хотел стеснять Ииду. — Ох, Иида-кун, — Хагакуре пожаловалась с острым разочарованием в голосе. — Нужно спросить что-то личное, чувак! — включился Каминари, — Смотри, я покажу тебе. Урарака, с кем из нашего круга ты бы поцеловалась? — Э-э-э-э-э?! — Урарака завизжала, её глаза широко раскрылись, она тут же облилась краской. — Призраки не считаются, а? — Каминари захихикал и подмигнул Урараке, а потом снова упал на Ииду. Все в кругу запротестовали и испытали испанский стыд за выходки Каминари. Джиро засунула ему в уши наушники и почти казнила на электрическом стуле, заставляя его визжать. Урарака прикрыла красные щёки руками, отодвинулась от круга и полетела в потолок. — Смотри, что ты сделал, идиот! — Каминари-кун! Такое неуважительное поведение постыдно! — Иида возмутился. — Урарака-сан! Вернись! — Хагакуре помахала руками. — Йо, Серо! Серо, мужик! — окликнул Киришима. — Да, чувак? — Иди сюда, замени Каминари! Он зашёл слишком далеко! Серо сел в круг. Мина и Кендо подошли проверить, что за шумиха. — Нееет! — Каминари пьяно плакал, когда Серо начал выпускать скотч, прячась за Иидой, как за щитом, — Я буду хорошо себя вести, обещаю! — Прости, мужик, — Серо пожал плечами в качестве извинений, окутывая его в скотч и откидывая назад, будто бы он мешок с помидорами. — На сегодня с тебя достаточно. Иди приляг и перестань заставлять стыдиться за тебя, ок? Он бросил Каминари в тайм-аут угол, где уже в коконе висел Минета. — Сегодня не должно было быть алкоголя! Это против закона! — Иида продолжил, жестикулируя руками. — Ах, один раз живём, Иида-кун! — Хагакуре подтолкнула игриво его локтем, — Ты уже попробовал алкоголь? — Конечно же, нет! Представителю класса было бы позорно нарушать правила, особенно, когда все несовершеннолетние! К тому же, моя обязанность — информировать Айзаву-сенсея немедленно! — Нееет! — прозвучало хором. Серо и Мина ещё пытались пустить Урараку с потолка. Серо старался ухватить её скотчем, пока Киришима, Хагакуре и Иида были вовлечены в разговор о законах и об ответственности. Вскоре игра «Правда или Действие» закончилась. И только Кацуки и Изуку остались на полу. Кацуки наблюдал, как Иида грозился позвать учителя и сорвать вечеринку. — Отстойно, мужик, — Кацуки сказал всем и никому одновременно, делая ещё один глоток. Он глянул на Деку, тот с волнение в глазах уставился на Урараку. — Кто-то должен помочь ей, — задумчиво прокомментировал Изуку, — Когда Урарака долго использует причуду, её начинает тошнить. Она не сможет спуститься без увечий, когда уже так высоко. Кацуки выдохнул и сделал другой глоток пива, потом снова повернулся к Деку. — Что у тебя с ней? — спросил он, смотря на мальчика. Изуку покрылся румянцем. — Ч-что? Ч-что ты имеешь в виду?! — Что у тебя с ней. Она явно запала на тебя. — Каччан! Не говори такое! — Ох, да ладно тебе. Все, блять, видят. Посмотри на её реакцию. — Она…она моя подруга. Только это. Кацуки уставился на него со смешанными чувствами в груди. Он ещё раз выпил, прекрасно понимая, что не сможет понять, какой эффект оказывают слова Деку на него. — Ну раз уж ты говоришь, — он безразлично пожал плечами, продолжая безынтересно смотреть на друзей. — Ты…ты уверен, что нужно пить так много? Кацуки оскалился на него так, будто Деку самый тупой человек, которого он когда-либо встречал. — Что ты, блять, имеешь в виду? Это только вторая бутылка. — А, да?…Поэтому я и спрашиваю? — Если ты думаешь, что две бутылки это много, то ты ещё более задрот, чем я предполагал. Изуку игрался с подолом футболки и колебался. — Просто… Кацуки вздохнул, закатывая глаза. — Что? — Я начинаю немного пьянеть. Многозначительная пауза. —Что? Изуку отвёл взгляд, стесняясь. — О боже, о господи. — Каччан. — Я не думал, что это дерьмо и на тебя подействует. — Ну это естественно, что подействовало, да? — Ничего в этом естественного нет, Деку. Смех. — Ага, думаю, ты прав. Но всё же…если я счастливый, когда ты ешь кацудон, то значит, могу и опянеть, когда ты пьёшь пиво. — Это предоставляет мне сотню великолепных идей, чем можно заняться оставшейся ночью. — Что? — Что? — Что ты имеешь в виду? — Ладно, что ты, блять, думаешь, я имею в виду. Ты будешь в стельку пьяный. — Что?! — О, закрой рот. — Каччан, я не хочу этого. — И почему, нахер? Ты когда-нибудь нажирался в хлам? — Конечно же, нет! — Значит ты не знаешь, хочешь ли ты или нет. — Я знаю, чего я не хочу. — Ты не знаешь. — Ты когда-нибудь нажирался в хлам? — Хах. Я заставил тебя это сказать. — О боже. — Но нет. Не напивался. Это дерьмо, — он помахал бутылкой, — просто слегка опьяняет меня. — Это звучит неправильно. — Чего? — Ну…Я эмоционально привязан к кацудону, поэтому он может меня осчастливить, а ты ничего не чувствуешь. Алкоголь так не работает. Поэтому нет смысла в том, что я пьянею, а ты — нет. — Вся это брехня может иметь смысл, но ты не берёшь во внимание то, что некоторые люди не могут напиться даже после огромного количества алкоголя, а другие, — он ткнул Деку в грудь, — напиваются со второго. — Но я… — Поспорим? — Что? — Спорим, ты напьешься в стельку, а я даже не потеряю контроль? — Ох, нет. Не всё должно быть соревнованием, Каччан. К тому же, что случится с твоей физической формой? — Пару бутылок нихера не изменят. Ещё, готов весь день потратить на тренировки лишь бы увидеть, как ты падаешь лицом на пол, ведь ты быстро пьянеешь. — Каччан. — Так ты за или нет, курица? — Не называй меня курицей! — Если откажешься, то ты курица. — Это не так работает. — Ну, это я создаю правила. Это моё пиво. И я говорю, что ты трус, если откажешься. — Это никак не влияет на смелость. — Конечно, влияет. Ты тряпка. — Перестань! — Неужели «да» пошатнёт твоё эго. — Я не хочу напиваться! — Почему нет? Никто же не увидит. Это самый лучший способов напиться за всё время существования человечества. — Но…но! — Ты должен быть рад, что я оказываю тебе такую услугу. — Как это может быть услугой? — Так ты не будешь хандрить, а я получу отдых. В конце концов, мы оба в выигрыше. — Звучит так, будто один ты вынесешь что-то из этого. — Заткнись. Если ты пьянеешь от двух бутылок пива, то менее чем за десять минут я могу заставить тебя нажраться. — Перестань такое говорить! — Заставь меня. Изуку колебался, он хотел что-то сказать, но не знал что. — Это…звучит нездорово! — Это оправдание труса. — Я не думаю, что это хорошая идея! — Мне плевать, что ты думаешь. Ты разве не говорил, что хочешь повеселиться? — Мне не нужен алкоголь, чтобы веселиться. — Да неужели? Тогда почему ты такой зажатый и тихий, не ебёшь мои уши просьбами сказать что-то другим, словно я твой посыльной мальчик? — Я думал, ты хотел, чтобы я был тихим! — С каких пор ты делаешь то, что я хочу? — Каччан, — он взял его за кисть, когда тот открыл третью бутылку, — Ты вошёл во вкус. Он изучал лицо Каччана со смесью любопытства, опасения и тревоги. — Смотри, — сказал Кацуки так серьёзно, как мог, — Уже чудо, что я никого не взорвал со всеми этими криками и ссорами вокруг. — Да. — Ты сказал, что хочешь повеселиться, но ты не сможешь, пока мы оба трезвые. Люди приносят мне стресс. А не быть в окружении людей приносит стресс тебе. Думаю, нужно найти компромисс. — Каччан… — Заткнись, — он сделал большой глоток пива, не отрывая взгляда от Изуку, — И доверься мне. — Я доверяю тебе, — Изуку аккуратно покачал головой, — Просто переживаю. — Не переживай. Я держу себя в руках. Изуку уставился на него, казалось, это не то, что он имел в виду. Я переживаю о том, что могу сказать и сделать, если потеряю контроль. — Плюс, алкоголь вливается в моё тело, а не в твоё, так что, живи и радуйся, — добавил Кацуки, не зная о внутреннем кризисе Изуку, — Считай это моей благодарностью за то, что ты рисковал своей задницей тогда. Если бы он был полностью трезвым, то никогда этого бы не сказал прямо в лицо Деку. Это твоя вина, а тебе даже не жаль? Изуку смотрел на него с неопределённым взглядом. — Я же сказал, что покажу тебе, что такое настоящее веселя. А я, нахуй, человек слова. Изуку вздохнул. Что такого ужасного могло случиться в конце концов? По крайней мере Кацуки выглядел увлечённым. Может и ему нужно отодвинуть свои страхи? Может у них получится повеселиться, хотя бы этой ночью? — Хорошо, — Изуку поддался шуму.

***

За полчаса Кацуки уже в четвёртый раз врезался в невидимую девочку. — Ох, прости, Бакуго-кун! Мне нужно было одеться поярче! — У тебя всегда наготове оправдания? — усмехнулся Кацуки. — Да! — Но это не ты стукаешься в людей, а они — в тебя. По тому, как майка поднялась, Кацуки понял, что она пожала плечами. — Если я не извинюсь, люди будут продолжать толкаться! Хах. Поэтому дерьмовый Деку вечно извиняется? Хагакуре повернулась и ушла, радостно разговаривая с Оджиро. Смотря на неё, у Кацуки появилась идея. Неспроста же у него гениальный интеллект.

***

— Вы, придурки, готовы? — Да, мужик? — Ок! — Давай! — Ладно, погнали. Изуку пьяно хихикал и послушно поднял руки. Кацуки, прошедший путь от комнаты и обратно просто, чтобы взять свою одежду, надел футболку на Деку. До тех пор, пока он держит руки на ней, она не должна проходить сквозь. — Ну? Что думаете? — спросил он друзей, которые собрались поглядеть. Все, кроме Каминари и Минеты. Они в углу. Нерешительная тишина. — Что мы должны были увидеть? — спросил Киришима. — Я, блять, только что на него футболку надел. Он в ней. Больше тишины. — Кажется…что ты просто держишь её в воздухе, — сказал Серо. — О чём вы, блять, говорить? Он в ней. — Я её надел! — Изуку звучал слишком весело, — Это футболка Каччана! — Давай, Деку, помаши дерьмовыми руками, — он ткнул его в плечо. Изуку сделал, как он и просил. Кацуки уставился на друзей в ожидании. На их лицах всё ещё пустое выражение. — Ладно, — Кацуки разозлился и отпустил футболку. Она тут же упала на пол, — Ещё раз пробуем. Он взял другую футболку и надел её на Изуку. Одной рукой он держал плечо Изуку, другой — руку. — Всё ещё выглядит, будто бы ты держишь футболку, — прищурился Киришима и придвинулся вперед, вкладывая все усилия, чтобы увидеть. — Что за нах? — он взял руку Киришимы и приставил к груди Изуку, чтобы тот почувствовал. Но футболка упала на пол, а рука Киришима прошла сквозь. — Блядская причуда, мужик. — Нужно попробовать с шапкой, Каччан. Тогда можешь ухватиться за верхушку, и она будет парить, — у Кацуки успешно получилось заставить задрота напиться в стельку после пятой бутылки, а сам он был лишь немного опьянён. Или он был пьян? Он чувствовал себя как прежде, не озадаченно. Или может он лучше умеет скрывать интоксикацию, чем Деку, сидящий на полу со скрещенными ногами и смотрящего на Кацуки, как влюблённый щенок. — Знаешь что, Деку? Это отличная идея. — он нахмурился в знак признания и начал искать подобие шапки. — Это первый раз, когда я от него такое слышу, — глаза Серо расширились в истинном удивлении, когда он шептал Мине. — Заткнись, придурок. У кого-нибудь есть грёбаная шапка? — Я могу создать, — предложила Момо, выглядя заинтересованной во взаимодействии с душой Изуку. Через секунду она создала и вытащила шапку из своего живота без каких либо усилий и передала Кацуки. Кацуки расположил шапку на голове Деку и взялся только за верхушку, медленно отпуская. Но шапка упала на пол, ведь Изуку состоял только из воздуха. — Блять!! Почему это дерьмо не работает?! — Может приложишь палец, а потом коснёшься меня, и шапка будет стоять, тебе ведь не нужно одновременно трогать и меня, и шапку, — Изуку пьяно забормотал. На его лице была постоянная улыбка, а теперь он захихикал, будто бы собственный метод показался ему смешным. — Ладно, — Кацуки сказал хмуро, наклонившись и взяв шапку с пола. Он снова расположил её на голове Деку, одной рукой держал его плечо, а пальцем другой — верхушку шапки. Она вновь прошла сквозь Изуку. — У тебя есть какие-нибудь ещё гениальные идеи? — сказал Кацуки, раздражённый публичным поражением. Он догадывался, почему его попытки сделать Изуку заметным проваливаются: первое, люди смотрят; второе, они слишком пьяны, чтобы сделать всё правильно. За эту ночь он был достаточно унижен. Все продолжали смотреть на них. Изуку тихо напевал, а затем его глаза начали закрываться и он навалился в сторону. — Ои, не засыпай на мне, — Кацуки грубо толкнул его, игнорируя многочисленные взгляды. — А? Ох, хорошо…А, — Изуку оглянулся по сторонам, а затем посмотрел на шапку, — Я…не знаю…? Он прищурился на Кацуки в знак извинения. — Ладно, прекрасно, нахуй, — Кацуки размахивал руками, — Всё, шоу окончено, придурки. Я не смог сделать Деку заметным, а он слишком пьян, чтобы думать, так что идите займитесь своими делами. — Подожди…он пьян? Как это? — Киришима нахмурился. — Потому что он быстро пьянеет и не может держаться, как я, — Кацуки горделиво усмехнулся, беря Изуку предплечье локоть и грубо поднимая. Тот потерял баланс и упал на него. Кацуки закинул его руку на своё плечо, чтобы удержать. Изуку счастливо посмеялся и зарылся лицом в его шею. — Спасибо, Каччан. Ты сильный. — А ты тяжёлый. — Кацуки тихо ответил. По какой-то причине Деку показалось это забавным и он снова начал хихикать, а его дыхание щекотало шею Каччана. — Но как это возможно? — спросил Серо, — В вас одинаковое количество алкоголя, вы должны быть одинаково пьяны, нет? — Никто не должен быть пьян! — откуда-то закричал Иида. — Люди по-разному воспринимают алкоголь, идиотина, — Кацуки прошёл мимо Серо, неся смеющегося Деку. — Он легковес, а я — нет. Поэтому со мной всё ок, а он в стельку. — Эт…неправда, — Изуку говорил невнятно, продолжая хохотать. Одна рука Кацуки была у него на плече, другая — на талии. — Клянусь…эт…неправда. Прост…счастлив. — Конечно, ты счастлив, — фыркнул Кацуки. — Я же сказал, что не буду в попу пьян, — а затем снова засмеялся над своей же шуткой. — Как же я тебя, блять, ненавижу. Если ты ещё раз скажешь «в попу пьян», я, нахуй… — Уверен, что всё нормально? — Мина нерешительно улыбнулась, не зная, что сказал Изуку, — Ты все-таки выглядишь немного пьяным. — Заткнись, Енотоглазая! Я вообще не пьяный! Я просто слежу за Деку, потому что он тупой лузер! — Не…првда! Я классный. — Ребята, мы всё-таки должны поиграть в Правду Или Действие, — радостно предложил Кендо. — Я пасс… — Урарака несчастно застонала, пытаясь прикрыть лицо. — Подожди, у меня есть идея! — Изуку тут же выпрямился, — Ты можешь…можешь перетащить меня! — И что это докажет? — Кацуки нахмурился на него, будто тот был очень тупым. — О, нет, подожди. Я могу перетащить тебя! Прости, перепутал. — С хуя ли я позволю этому случиться, — Кацуки усмехнулся, но Изуку проигнорировал его и высвободился из хватки, некоторое время спотыкаясь. Затем, прежде чем Кацуки понял, он кинулся к нему, — Ои, ои. Что ты, блять, делаешь, идиот? Он слегка толкнул его назад, этого было достаточно, чтобы вновь привлечь внимание одноклассников. — Я подниму тебя! — воскликнул Изуку, хватая Кацуки, но не был уверен, как поднять его. — Деку. Свали нахуй от меня, — Кацуки предупредил сквозь стиснутые зубы, но Изуку не обращал на него внимания. Все смотрели. — Ты пытался взаимодействовать со мной, чтобы доказать! Но будет лучше, если я сделаю это! — Изуку пьяно изъяснился. Он подобрался к нему, чтобы попытаться поднять в свадебном стиле. Но Кацуки успел оттолкнуть его. — Перестань! Я никогда не позволю тебе поднять меня! — Ну, Каччан! Очень, очень, очень, очень прошууу, — Изуку простонал, теряя баланса и наваливаясь на Кацуки. При этом смеясь. — Деку, если ты не возьмёшь себя в руки, я тебя изобью, — пригрозил Кацуки, — Будет легче просто тащить тебя, чем вот это. Я должен был понять, что ты такой тип пьяницы, надоедливый. — Я не надоедливый, я супер крутой! — Изуку захихикал, заново зарываясь лицом в шею Каччана, — И это из-за тебя я пьяный. — Да, я просто не думал, что ты станешь в десять раз придурочнее. И ты не крутой. — Всемогущий думает, я крутой! — Да что он вообще знает? — А…? Всё, Каччан? Каччан. Каччан. Каччакаччакаччакачча. Мне нравится твоё имя. — Боже, заткнись уже. Никакого больше алкоголя, тупой легковес. — Тогда и для тебя никакого алкоголя, — произнёс певуче Изуку, слова прозвучали куда-то в футболку Кацуки. Единственное, что помогало Изуку не упасть лицом вниз, это торс Кацуки и его руки вокруг талии. — Мужик, всё в порядке? — спросил Киришима. Часть группы уже исчезла, но людей всё ещё много. — Прекрасно нахер. Иди играй свои тупые игры. — Хочу поиграть в Правду Или Действие! — Изуку поднял голову. Большая часть его веса была на Кацуки, который опёрся ногой, чтобы не терять баланс. — Ты ничего не будешь играть после этой сценки. Перестань быть ребёнком и возьми себя в руки. Я был придурком, думая, что это будет хорошей идеей. — Хмпф, — всё, что простонал в грудь Кацуки Изуку. Слишком много физического контакта, особенно после дней его лишения. Однако Кацуки слишком не в себе, чтобы обдумывать это. Он чувствовал лишь его вес и тёплое дыхание, оно, слово электрический заряд, отражается на его коже. — Тогда идите все сюда! — сказал Киришима, не видя и не слыша выходок Изуку, — Снова играем в Правду Или Действие. — Бля, обязательно? Киришима повернулся к нему и изучил его лицо. — Только, если хочешь, мужик. По выражению его лица Кацуки мог сказать, что тот хочет, чтобы он играл, но слишком уважает, чтобы заставлять. Не ожидая ответа, Киришима присоединился к кругу на полу. На этот раз участвовало больше людей, но Урарака и Джиро решили воздержаться, смотря со стороны. Иида тоже решил не участвовать, сказав, что присоединится к другим(и ещё, потому что не понял сути игры). Кацуки только сейчас заметил, что Двумордого нет с тех пор, как Твёрдорукий взял его за плечо. Он повернулся, всё ещё держа полусонного Деку. И тут он увидел, как Двумордый смотрит на него сверху с самым наглым взглядом. Просто взгляда Тодороки было достаточно, чтобы все остатки хорошего настроения и расслабленности улетучились. — Что, бля, надо? — спросил он абсолютно невежливо. Изуку был уже не здесь, его рука свисала с плеча Кацуки. — Из-за тебя Мидория пьян? — он выглядел так, будто сейчас набросится на него. Даже факт того, что этот ублюдок задаёт ему вопросы, выводит его из себя. — Ага, и что тебе с того? — Кацуки яростно выплюнул. Его ответ ещё хлеще разозлил Тодороки, на его лице отобразилась опасность, он шагнул к Кацуки. — Учитывая, в каком состоянии его тело, тебе не нужно было ухудшать, — он звучал как строгий родитель, — Особенно, если то, что ты сказал про слова Всемогущего, это правда. — Намекаешь, что я соврал? Думаешь я прошёл бы через все проблемы только из-за такого хромого ублюдка, как ты? — Не знаю, это ты мне скажи. — Что, думаешь, я об этом не размышлял? Думаешь, я один из твоих тупыролых друзей? Состояние его души не влияет на его тело. — И как ты об этом узнал? — Потому что я сломал нос подонка, а с телом всё оказалось нормально, — он сказал, не обдумав(спасибо, алкоголь). Глаза Тодороки расширились, и в моменте казалось, что он готов активировать левую сторону. — Ты сломал его нос? Да, Кацуки должен признать, он понимает злобу Тодороки. Как он должен объяснить, что не хотел ударять его тогда и это просто несчастный случай? Как он скажет, что коснулся его шрама на спине и испугался, вспомнив всё, что произошло во время боя со злодеем. — Не твоё дело, — Кацуки даже не пытался оправдаться. Это лучше, чем казаться слабым, особенно напротив Двумордого. Он знал, о чём, вероятно, думал ублюдок. И он понимает, как звучали его слова. Но, что было впервые, он не хотел вредить Деку, когда сломал нос. Он действительно не хотел. — Это моё дело, если ты причиняешь боль моим друзьям, — его голос опасно снизился. На них начали смотреть, особенно Урарака и Иида. Другие были заняты вечеринкой и игрой и не видели нарастающего напряжения. — Я не причиняю ему боль, — он шагнул к Тодороки, его лицо окрасилось животным гневом. Изуку поднял голову и стеклянными глазами попытался сфокусировать взгляд на Тодороки. — Тодороки-кун, — он нежно и пьяно улыбнулся, после моментов узнавания, освобождаясь от хватки Кацуки и бросаясь к Тодороки, словно хотел обнят его. Кацуки схватил его раньше, не только потому, что Деку просто бы прошёл сквозь Тодороки и упал, а ещё, потому что…Ладно. Другая причина. — Я делаю больше, чем ты, чтобы помочь ему, — обвинил Кацуки, игнорируя попытки Изуку высвободиться после того, как он притянул его ближе. — О, серьёзно? Поэтому проигнорировал мой план узнать, что происходит с Мидорией, и выбрал остаться в безопасности и комфорте, вместо героического поступка? Ноздри Кацуки раздулись, он сильнее сжал Деку. Деку нахмурился. — Нет. Поэтому я нашёл другой способ узнать, что происходит с телом Деку, вместо того, чтобы рисковать своей карьерой из-за безрассудного плана. Не у всех есть популярный папаша, который может купить наши задницы без проблем, чтобы мы ни сделали. Теперь очередь Тодороки раздувать ноздри. Больше глаз смотрело на них. — Я не знаю, что с тобой, Бакуго, — сказал он, будто не было тихой бури в глазах, будто бы ему совсем неинтересно, — Но если ты навредишь Мидории… — То что? — перебил его Кацуки, гнев овладел каждой клеткой его существа. Он чувствовал, как крупицы этого вливались в Деку, как способ утихомириться. Этого в последние дни не случалось. Тишина. Вся комната была окутана тишиной. Все смотрели на них. — Я заставлю тебя поплатиться. Мидория слишком долго мирился с этим абьюзом. Кацуки усмехнулся. Ублюдок думает, он знает что-то об их с Деку отношениях? Он думает, что знает Деку лучше него? — Да? И как ты это сделаешь, Двумордый? Руки Тодороки сжались в кулаки, его лицо оставалось нейтральным, но глаза полны ярости. — Видно хочешь, чтобы я тебе продемонстрировал. Это была точка невозврата Кацуки. — Ох, ну давай, покажи. — Каччан, — Изуку пытался встать между ними, — Не… — Уйди с дороги, Деку, — произнёс он сквозь стиснутые зубы. Но Изуку продолжил вставать между ними, отчаянно хватаясь за футболку Кацуки и пытаясь самостоятельно держаться на ногах. — Мидория, шаг назад, — сказал Тодороки, будто бы у него есть право говорить с ним. — Не говори с ним, ублюдок, — крикнул он, выпуская взрывы. — Почему? Почему ты должен быть единственным, с кем он говорит? — узнал Тодороки, готовясь к битве. Изуку пытался оттолкнуть Кацуки, но споткнулся. — Потому что я единственный, кто его видит, ты, кусок дерьма! — И тот, кто может беспричинно ломать ему нос, — обвинил Тодороки. Серия удивлённых вздохов прошлась по комнате. Кацуки мог видеть неодобрительные взгляды. — Я, нахуй, тебя убью. — Бакуго! — Эй, стой! — Бакуго-кун! — Боже мой! — Каччан, нет! — Ладно, всё, достаточно, — Киришима встал между двумя с активированной причудой. Обе руки растянуты, ими он удерживал их. Изуку навалился на Кацуки, выглядя встревоженно. Он встал так, будто был щитом, и пытался защитить его от атак Тодороки. Руки Киришимы прошли сквозь него и держали дымящегося Кацуки. — Серьёзно? На моём дне рождения? — Свали, Киришима, — сказал Кацуки, хотя не сделал ни шагу, — Ублюдок хочет драки? Он её получит. — Кацуки, стой! — ок, это было впервые. В глазах Киришимы была боль, когда он смотрел на лучшего друга. Использование имени значило, что он очень серьёзен. Кацуки остановился, но его руки всё ещё сжаты в кулаки. — Я серьёзно, чувак! Последнее, что я хочу сегодня, это драка моих друзей. Можете хотя бы немного уважить меня? Хотя бы сейчас? — Каччан, — Изуку сильнее навалился на него, — Голов…а…кружится. — Вы оба, перестаньте, — продолжил Киришима, чуть опуская руки, — Знаю, вы оба беспокоитесь о Мидории, но вам не нужна драться из-за него. — Что за херня, Дерьмово… — Я серьёзно, мужик, стой, — впервые огрызнулся на него Киришима, — Мы здесь, чтобы веселиться, а не драться. Я думал, вы мои друзья. Кацуки продолжал глядеть на Киришиму. Киришима выглядел расстроенно. — Я твой друг, — сказал Кацуки раздражённо, будто бы не мог поверить, что Киришима сомневался. Не было времени, чтобы подумать о произнесённом. Это был первый раз, когда он сказал это вслух. — Тогда прекрати! И ты тоже, Тодороки! После всего, что случилось, Мидория заслуживает немного выпить и повеселиться. Тодороки, казалось, хотел поспорить, сказать что-то ещё, но из уважения к Киришиме не стал. — Меня устраивает, — Тодороки поднял руки в знак поражения, лицо стоическое, — Но если Бакуго ещё раз причинит Мидории боль… — Я, блять, не специально, — выплюнул Кацуки, даже так он ненавидел эту нужду оправдываться перед ним. Тодороки смотрел, не веря. — Просто оставьте это, хорошо? — настаивал Киришима, смотря на Бакуго. Кацуки уставился на него, выглядя так, будто ещё хотел возмездия, но в итоге кивнул. Киришима вздохнул облегчённо, отпуская руки и инактивируя причуду. — Чёрт, вы, ребята. Мы можем провести хоть один день без драк? — произнесла Мина, сидя в том же кругу. — Согласна с Миной, — кинула Момо, — Мы тренируемся, чтобы стать про-героями. Неправильно вести себя так по-детски. — Ага. Давайте просто остынем, — предложил Серо. — И хватит пить! — добавил Иида. Киришима заметил, как сжались руки Кацуки, и схватил его запястье до потенциальных взрывов. — Мужик, отступи, — низким голосом попросил он так, чтобы только Кацуки услышал. — Ладно, — прыснул Кацуки, отдергивая руку с хватки Киришимы и смотря на ковёр. — Окей, можем ли называть это перемирием? — Киришима громко анонсировал. Тодороки кивнул и отвёл взгляд, а Кацуки оставался тихим, не соглашаясь, но и не отрицая. — Всё. Возвращаемся к игре. Он пошёл к кругу, но, увидев, что Кацуки не идёт за ним, остановился. — Давай, мужик, идём играть. — Ты сказал играть, если захочу, — он продолжал смотреть на пол, игнорируя вес Деку. — Это было до того, как ты чуть не взорвал полвечеринки. — Киришима сказал тоном, не оставляющим места для споров, сев на пол и оставив место. — Ну же, будет весело. Идём, Тодороки. Кацуки закатил глаза как можно сильнее. Изуку тихо дёрнул за его за фтуболку. — Я хочу поиграть, — он мягкое улыбнулся Кацуки, — И повеселиииться. — Хорошо, — Кацуки ответил двоим одновременно. — Йееее! Кацуки понял, что лучше бы выпил воды, прежде чем Изуку зашёл слишком далеко.

***

— Кири, правда или действие? — Действие! — Спародируй Бакуго! Серия смешков. — Эй! Дерьмоволосый! Не смотри со мной в одном направлении! Умри! Умри! Умри! Ты! Умри! Декуууу! — Киришима произнёс точно голосом Бакуго. Волна смеха прошлась по группе, когда Кацуки почти дымился. — Вообще на меня не похоже, тупой кусок дерьма. — Вообще на меня не похоже, тупой кусок дерьма. — тут же сымитировал Киришима. Больше смеха. — У него хорошо получается, — засмеялся Деку. — Заткнись. — Ладно, крутим ещё раз, — Киришима придвинулся вперёд. Бутылка показала на Хагакуре и Цую. — Хагакуре-сан, правда или действие, — спросила Цую. — Правда! Цую задумчиво повело пальцами по подбородку. — Ты знаешь, как ты выглядишь? Все посмотрели на Хагакуре, которая на минуту задумалась. — Думаю…я знаю, как выглядела до того, как причуда проявилась! Я ведь не родилась невидимой, понимаете…Но я пыталась. Я просила друзей раскрасить моё лицо. Думаю, я выглядела неплохо! — Нужно попробовать ещё раз! — предложила Урарака, — Глянуть, как выглядит Хагакуре-сан! — Согласна! — поддержала Мина, — У кого-нибудь есть краски? — Я за! — обрадовалась Хагакуре, — Трудно быть невидимой. — И не говори, — пробормотал Изуку, лежа на плече Кацуки. Тот насмешливо фыркнул. Оба были немного не в себе, чтобы думать о физическом контакте — Изуку был слишком пьян, а Кацуки — слегка пьян. Но им было комфортно прикасаться друг к другу и сидеть вот так близко — не только потому, что такое просходило пару дней назад, но ещё потому, что оба были пьяны. Деку не мог больше сидеть прямо, поэтому лежал на Каччане. Двумордый продолжил посылать взгляды Кацуки, но ради Киришимы он их игнорировал. На деле этот физический контакт вообще ему не мешал. — Моя очередь крутить! — сказала Хагакуре. Бутылка показала на Момо и Деку. — Ммм, ЯойРозу-сан…Хочш правду или…? Что там было? — он нахмурился на Кацуки, который закатил глаза. — Он спрашивает, правда или действие. — Думаю, правда! — Что самое больше ты создавала? — Серьёзно? Это твой вопрос? — У тебя есть идеи получше, Каччан? — Ага, куча, придурок. — Бакуго, мы слышим только твою сторону! — возмутился Серо. — Что спрашивает Мидория? — Он хочет знать, что самое большое она создавала, — Кацуки вздохнул. — Ох, — Момо удивлённо моргнула, будто бы не ожидала, что вопрос будет связан с причудой. Судя по прошлым вопросом, было понятно, почему она удивилась, — Думаю…думаю, это была пушка. — Серьёзно? На сколько большая она была? Сколько ты её создавала? Ты сильно устала? — Деку, у тебя был только один вопрос. — О, точно, прости. — Моя очередь крутить? — Момо спросила Мину, та кивнула, — Ладно. Бутылка показала на Кацуки и Мину. — Правда или действие, Бакубро? — Мина звучала слишком вовлеченно. Зная, что она что-то задумала, он понимал, что правда его разрушит. — Действие. — триумфально произнёс он. — Поцелуй Кири в щёку! — Что?! — Оооо! — Мина, ты действительно сказала это! — Покойся с миром, Мина-чан. — Это не разрешено, так? — Да никогда, нахуй. — Кацуки проворчал. — Это действие! Нельзя отказываться! — указала Мина, — Считай, что это подарок на день рождения. — Я уже принёс ему подарок. — Кацуки нахмурился. Изуку был очень тихим. — Который он ещё не открыл! — напомнил Серо. — А это, блять, вообще меня не касается. — Бакуго, всё нормально, чувак, — Киришима засмеялся, поднимая руки в знак успокоения, — Тебе не нужно этого делать. — Тебе не нужно этого делать, — Мина пожала плечами, — Но, если ты не сделаешь, то ты курица. — У тебя есть какая-то предсмертная записка? — Серо ужасающе оглянул Мину. — Бакубро никогда мне не навредит! — она отправила ему воздушный поцелуй. — Испытываешь свою удачу, Енотоглазая. — Ох, Мина может выбрать куча разных действий, — Мина дьяволски ухмыльнулась. Киришима умоляюще посмотрел на неё, зная, что Кацуки не в настроении. — Нужно было выбрать правду, если не хотел, чтобы тебе бросали вызов. Так что…или он выполняет действия, или…он трус! — О, я покажу тебе, кто трус, — Кацуки было пошёл вперед, но Киришима его остановил. — Это же просто поцелуй в щёку! Не так уж и большое дело! — дополнила Мина. — Мина, перестань дразнить его, — Киришима всё ещё держал. — Никогда! Бакуго слишком крутой, чтобы его дразнить, — Мина хохотала, и только сейчас Кацуки заметил, что она тоже немного пьяна. Объясняет, почему она забыла про инстинкт самосохранения. — У тебя отстойные действия, Енотоглазая, — прохрипел Кацуки, медленно подталкивая Деку в другую сторону, чтобы добраться до Киришимы. — Молись, чтобы я не попался тебе в следующем раунде, потому что я размажу тебя, что бы ты ни выбрала. — Бакуго, серьёзно, тебе не обязательно… — Киришима хотел закончить, но Кацуки оборвал его быстрым, едва ощутимым поцелуем в щёку. Он покраснел, а Кацуки сел обратно, будто это было пустяком. Большинство участников круга не увидели поцелуя, он был очень быстрым, но Мина, сидевшая совсем близко и пристально наблюдавшая, удивлённо расширила глаза. — О боже, он сделал это! — она завизжала. — Я же сказал тебе, что не трус, тупица! — закричал Кацуки. — Это был самый мужской поцелуй…Который я когда-либо получал, — сердечно сказал Киришима. — Да заткнись, — Кацуки закатил глаза. Вместо того, чтобы снова лечь, Изуку выпрямился. Кацуки кинул ему вопросительный взгляд, но тот не смотрел на него. А лицо его было бледным. Кацуки решил проигнорировать это. Всего лишь эффект алкоголя. — Ладно, теперь я кручу? — а затем он покрутил бутылку. Серо и Тецутецу. В итоге между ними случился армрестлинг. Не то чтобы он затянулся. Игра шла ещё долго. Изуку сидел рядом с Кацуки. К слову, задрот был нехарактерно тихим. И больше не было никаких быстрых комментариев с его стороны. Бутылка больше не показала на него, но показала пару раз на Кацуки, и то, чтобы спросить «Правда или Действие». Но Мина, к её огромную счастью, ему так и не попалась. Когда игра начала надоедать, они решили сыграть в Уно. И только, когда Киришима спросил, будет ли Изуку играть, Кацуки заметил, что он спит, похоже, довольно давно. Его подбородок приклеился к груди, и тонкая полоска слюны виднелась у уголков губ. Его положение было неудобным и он почти падал в сторону, отчего Кацуки закатил глаза. Почему задрот просто не лёг на его плечо, как тогда? — Он не хочет играть, — ответил Кацуки Киришиме, ожидающего ответа и не знающего, что Изуку спит. Киришима расфасовал карты и раздал тем, кто согласился играть. Кацуки подождал момента, когда на него никто не смотрел, и придвинулся к Деку, подпирая своим плечом его голову — так ему будет удобнее. Не хочу, чтобы его шея болела, тогда и моя будет тоже болеть. Кацуки изо всех сил пытался не злиться на себя из-за желания помочь Деку. Даже, если он был пьян, кому он, блять, врёт? Ему уже давно не всё равно на Деку, он не хочет, чтобы его шея болела. Точка. Хоть Деку всё ещё невыносимо бесил…он заставил его почувствовать то, о чём Кацуки даже не подозревал, что может почувствовать. С чем раньше он не знал, как справляться. Деку вздохнул и устроился на его плече. Детская, упрямая частичка пыталась убедить Кацуки, что ему не нравится компания Деку, его прикосновения, близость с ним. Кацуки не знал, что думать насчёт этого. Поэтому решил, что лучше набить задницы друзьям в Уно, пока он не осознал.

***

В средине ночи все ученики класса A, ещё и гости с параллели были пьяны. Правда никто не рискнул напиваться после перепалки Бакуго и Тодороки. Деку крепко спал и не встал бы, даже, если случился апокалипсис, настолько он был пьян. Кацуки не дошёл до такой степени, но он ощущал размытость разума и легкость, такую же как и тогда, с друзьями. Но он совсем не выглядел пьяным, вопреки уровню интоксикации. Это был его секрет — притворяйся, пока не получится. Но не смотря на легкость, он не мог перестать думать об аргументах Двумордого. И каждый раз, когда Кацуки оборачивался к нему, тот смотрел в ответ, будто бы всё время пристально следил, чтобы он не убил душу Деку или другое дерьмо. Он хотел избить его. Хотел избить Половинчатого ублюдка так сильно. Но из-за Киришимы не стал. Не сейчас. Кем вообще Двумордый себя возомнил? Разбрасываться обвинениями, вести себя так, будто знаешь хоть что-то о Деку, думать, что Бакуго ещё тот пятнадцатилетний, унижающий Деку. Он становится лучше. Он становится, блять, лучше и сейчас хорошо относится к нему. Кацуки не может изменить прошлое, но может повлиять на будущее. Но Деку был болью в заднице и постоянно выводил его из себя. Он старался быть лучше. Отвёл его к матери, пустил спать на своей кровати, ведёт с ним нормальные разговоры…он…он. Ага, это было почти всё. Ему ещё многое надо исправить, так ведь? Но Кацуки не покажет ему. Двумордый думает, он лучше него, да? Не использовал левую сторону на фестивале, смотрит свысока, думает, что лучше всего заботится о Деку? Кацуки покажет, кто лучше всего заботится о Деку. Он, блять, ещё как покажет. Ноги двигались быстрее мыслей, он прервал разговор Джиро и Момо. Они смотрели на него удивлённо, не ожидая, что кто-то вроде Кацуки захочет с ними поговорить. Но он понял. Были вещи, о которых ему нужно узнать, которые ему нужно понять. Рассказ Всемогущего лишь наполовину имел смысл, школа скрывала что-то ещё. Пора бы им уже разобраться, что, чёрт возьми, на самом деле происходит. К сожалению, Деку спал, как мёртвый на его плече(он нёс душу спящего мальчика на плече, как мешок с картошкой, поскольку это был самый простой способ нести его, не причиняя вреда ни ему, ни собственной спине Кацуки). И он воспротивился всем попыткам разбудить его. Каждый раз, когда Кацуки пытался его разбудить, слышал вздох и тихое «Каччан», произнесённое пьяным разумом, спасибо больше. Был только один выбор. — Эй, Ушастая, — Кацуки изо всех сил пытался не выглядеть пьяным, и у него получилось. Блять, как же он хорошо играет трезвого. — Всё в порядке, Бакуго? — Джиро нахмурилась так же, как и Момо. Они не привыкли, чтобы он с ними разговаривал. — Ты занята? — произнёс Кацуки, пытаясь быть максимально отстранённым. Джиро тупо моргнула, её глаза метались, будто бы она не знала правильного ответа. — Ох…тебе нужно что-нибудь? — она была в замешательстве. — На самом деле да, — кивнул Кацуки. Он ничего не объяснял, не давал пояснений, просто смотрел и ждал, пока она пойдёт с ним. — Хорошо…хорошо тогда. Прямо сейчас? — Да. — Всё в порядке, — Момо улыбнулась, — Остальное я потом тебе объясняю. — Окей… — Джиро повернулась к Кацуки с глазами полными подозрения. Она подождала, пока Момо не окажется вне зоны слышимости, чтобы скрестить руки на груди и бросить на Кацуки полувопросительный, полуозабоченный взгляд. — Ну? — Идём, — Кацуки кивнул на выход из общей комнаты и направился к нему, не оглядываясь, чтобы проверить, следует ли за ним девушка. Джиро на мгновение замешкалась, прежде чем выдохнуть и пойти по следам, почему же именно она. Все по-прежнему так веселились, что никто не заметил их отсутствия. — Куда мы идём? — она спросила, как только они оказались в главном зале, вдали от всего шума и людей. Внезапная смена атмосферы была очевидна – пустой зал настолько лишен громких звуков разговоров и смеха, которые наполняли общую комнату, что у обоих зазвенело в ушах от диссонанса. Единственными звуками были отголоски шагов Кацуки и Джиро, когда она следовала за ним по пятам. — Просто, блять, иди за мной. Я объясню по дороге. Он покажет Двумордому. Он ещё ему покажет.