The Way You Used To Do

Изуку проснулся от грохота и громкого шепота. Он прищурился и приподнял голову, после сна перед глазами всё ещё размыто, а разум спутан и вял. Он видел силуэт Каччана, стоящего перед дверью, его спина была тёмной на фоне яркого света, исходящего из коридора. Перед ним были еще двое, они похожи на Каминари и Мину, но Изуку не мог точно разглядеть, из-за чего хмурился. — Если мы пойдём, вы съебётесь отсюда и оставите меня в покое? — Изуку предположил, что Каччан спросил тихо, но его шёпот оказался таким громким, что ему в принципе можно было бы говорить по-привычному. — Не будь таким сварливым! Будет весело! — ответила Мина, её шёпот был значительно тише, чем Каччана (но довольно громким, чтобы дойти до Изуку). Каччан попытался закрыть дверь, но Каминари тоже не отставал, поставив ногу перед ней и загородив путь. — Тебе даже не обязательно готовить, — добавил Каминари. — Я в шутку спросил. — Но если ты хочешь, было бы здорово, — прервала его Мина. — Так, к слову. — Можешь просто потусоваться с нами! Мы с Серо принесём выпивку, нельзя такое упускать! — Это ведь даже не запрещено, идиот, — парировал Каччан, звуча раздражительно. — Вы все на самом деле думаете, что Айзава-сенсей позволит кучке несовершеннолетних студентов напиваться в общежитии посреди учебного вечера? — Ему не обязательно знать, — сказал Каминари, с тонким — но пугающим предупреждением в голосе. — Если только никто не проговорится! — добавил он заметно. — И как вы собираетесь покупать выпивку с такими детскими лицами, а? — усмехнулся Кацуки, неодобрительно покачав головой. — Вы все несовершеннолетние. — Не беспокойся об этом, мы всё уладили! — Каминари положил руку на плечо Кацуки, пытаясь его успокоить. Кацуки тут же отстранился от прикосновения и бросил на Каминари предупреждающий взгляд. — Просто обязательно приходи и повеселись с нами! Ты всё время проводишь в своей комнате, мужик! — добавил он, несмотря на выражение лица оппонента. — Да! — согласилась Мина. — Вам и Мидории было бы полезно повеселиться! — Что четырёхглазый говорит? — усмехнулся Каччан. — Насчет вечеринки? — нахмурился Каминари. — Насчёт выпивки, придурок, — вздохнул Кацуки. — Чего ты так взволнован из-за выпивки, мужик? — Каминари нахмурился, улыбаясь одновременно. — Иида-кун тоже не должен знать! — ответила Мина с озорством в голосе. — По крайней мере, если мы будем аккуратны! — С каких это пор кто-то из наших бесполезных друзей когда-либо был аккуратным, Енотоглазая? — указал Каччан с раздражением. Наступила пауза. Изуку не мог толком разглядеть лица, лёжа на кровати. — Что? — добавил Каччан сердито — и, возможно, немного громче, чем того хотел, — когда никто из друзей не сказал ничего другого. — Чего вы так смотрите на меня? — Н-ничего, просто… — начала Мина, её голос звучал подозрительно дрожащим. Изуку не мог понять, действительно ли она собиралась плакать или притворялась для драматизма. — Т-ты сказал «наших», — фыркнула она. — А? — спросил Каччан, и в его голосе прозвучал знакомый тон, который предупреждал любого, кто с ним говорил, быть осторожнее с ответом, если они не хотят, чтобы прозвучали взрывы. — Ты всегда говоришь «твои друзья», — объяснил Каминари. — А теперь ты сказал «наших»! — радостно воскликнула Мина, хотя её голос всё ещё дрожал. — Вот это развитие, Каччан! — добавил Каминари, показывая Кацуки большой палец вверх. Вместо ответа Кацуки просто проигнорировал ногу Каминари, которая служила дверным ограничителем, и навалился на неё всем своим весом, пытаясь закрыть дверь. Мина и Каминари боролись вместе, чтобы остановить его, но они медленно проигрывали решимости Кацуки. — Просто пойдём! Пожалуйста! — попросила Мина, её голос был жалостливым. Она приложила все свои силы и усилия, чтобы удержать дверь хотя бы несколько секунд. — Кири так расстроится, если ты этого не сделаешь! — Его чёртов день рождения только через неделю, так что я не знаю, какого хрена вы все так отчаянны, — проворчал Кацуки, продолжая толкать дверь. Изуку решил, что он, вероятно, не выкладывается на полную, иначе нога Каминари уже была бы раздавлена. — Потому что обычно именно он убеждает тебя социализироваться! — запротестовал Каминари сквозь стиснутые зубы, борясь с силой Кацуки. — И это вечеринка-сюрприз, так что он не сможет пригласить тебя сам! Кто-то должен был сделать это за него! — Мы знали, нам понадобится время, чтобы уговорить тебя пойти, — добавила Мина. — Так что лучше уже начинать, не думаешь? — Я пойду, только если вы уберётесь из моей комнаты, — сказал Каччан и, сильно толкнув, успешно оттолкнул Каминари и Мину от двери. — Но мы даже не зашли! — запротестовали они в тот же момент, когда Кацуки захлопнул дверь перед их лицами. Изуку вздрогнул от громкого звука. Кацуки сердито протопал обратно к своему учебному столу, сел на стул и, не глядя на Изуку, снова включил ноутбук и продолжил то, что делал до того, как Каминари и Мина постучали в дверь. Через некоторое время он обратился к Изуку, при этом на него не смотрел. — Я знаю, что ты не спишь, ботаник. Изуку почувствовал, что краснеет, и был благодарен темноте, которая не позволяла Каччану заметить розовый оттенок его щёк. Единственным источником света был ноутбук и лампа Каччана рядом с ним. — Как ты это понял? — с любопытством спросил Изуку. Это из-за их связи? Мог ли Каччан просто чувствовать, что Изуку тоже не спит? Если это так, то мог ли Изуку чувствовать, когда Каччан спит или бодрствует? Могли ли они разбудить друг друга? Проснулся ли Изуку, потому что Каччан тоже не спал? Нет, но если бы это было так, то им пришлось бы засыпать одновременно, верно? И Изуку знал, что это неправда. Может быть, связь не работала для засыпания, но работала для пробуждения? Однако, когда он сам просыпался, Каччан продолжал спать. Может быть, это было новое проявление причуды, связывающей их души? Может быть, связь между ними усиливалась? Может быть, Каччан… — Ты не мог не проснуться после того, как я так громко захлопнул дверь, — сухо объяснил Кацуки, прерывая Изуку от его мысленных бредней. О. Хорошо, тогда. Это имеет больше смысла. — Я – я на самом деле проснулся до этого. Ты очень громко шепчешь, — признался Изуку, садясь и потирая глаза от сонливости. Он попытался убрать волосы с глаз, но его зелёные кудри просто упали обратно, закрывая ему вид. Он попробовал ещё несколько раз, прежде чем сдался со смиренным вздохом. — Нет, не громко, — усмехнулся Кацуки, почти оскорблённо. — У тебя просто обострённый слух. — Нет! — с юмором в голосе запротестовал Изуку. — Ты несёшь чушь, придурок. Как шёпот может быть громким? Перестань позориться, — упрекнул Кацуки. Он всё ещё не обернулся на Изуку, в конце концов набрав что-то на своем ноутбуке и прокрутив какой-то текст, который Изуку не мог разобрать. Каччан был в очках, так он, вероятно, не мог заметить, что Изуку смотрит на него периферийным зрением, верно? — Это просто смешно, шёпот не должен быть громким, а твой — да, — объяснил Изуку, скрестив ноги на кровати и уставившись на лицо Каччана, которое светилось белым от света монитора в темноте. Изуку ещё не привык к тому, что Каччан носит очки. Они знали друг друга так долго, и даже так Изуку потребовалось пятнадцать лет, чтобы узнать, что Каччан их носит... Но опять же, расстояние между ними всегда было слишком большим, Изуку не мог знать такие подробности. Он опустил голову, вспоминая свои рисунки, фотографии и выражение лица Каччана. Это было неловко. — Может быть, я просто пытался специально разбудить тебя, чтобы ты поднял свою хромую задницу с моей кровати. Как насчёт этого? — усмехнулся Каччан. Изуку посмотрел на него, прищурившись. Почему Каччан не смотрит на него? Обычно Каччан игнорировал его или делал вид, будто его нет рядом, но он редко избегал смотреть на Изуку. Когда злился, он смотрел на него или прожигал своими алыми глазами. Если же он игнорировал, то не ограничивался взглядом, прекращая любой контакт с ним. Теперь он разговаривал с Изуку как обычно, но ни раз не пересёкся с ним взглядом. Это тревожило. Изуку вспомнил события предыдущего дня. Несмотря на то, что Каччан, казалось, был обеспокоен увиденными картинками и рисунками, и несмотря на то, что он был странно молчалив во время их поездки обратно в ЮА, он всё равно посмотрел на Изуку. Конечно, не было на то причин, так как они едва ли обменялись парой слов после ухода, но всё же... было по-другому. Теперь, похоже, он избегал смотреть в сторону Изуку вообще. Может быть, он думал о рисунках? Может быть, он только сейчас почувствовал смущение, или злость, или грусть? Может быть, он проснулся раньше Изуку и всё обдумал? Может быть, он наконец осознал, насколько жесток был к Изуку и как всё, что он делал в детстве, расстраивало и оставляло след? Нет, это был не Каччан. Каччан не уклонялся от ответа — он был конфликтным. Если возникала проблема, он либо кричал об этом, либо ссорился, либо — в более редких случаях, например, как две ночи назад — говорил об этом. Изуку вспомнил их разговор по душам в тот день после драки на кухне. Хотя Каччан был вспыльчивым, злым, он говорил более...сочувственно. Возможно, стал видеть шире? Он так и не извинился перед Изуку, но пообещал попытаться стать лучше. Если ему удалось поговорить с Изуку об их разговоре и прояснить ситуацию два дня назад, почему он не делает того же сейчас? На самом деле у них не было разговора, но Изуку всё же чувствовал острую необходимость поговорить об их визите к маме. О поездке на поезде, о фотографиях и рисунках, об их детстве. Ему нужно было поговорить об этом. Но как он мог поговорить с Каччаном, не услышав крика? Не ответив криком? Теперь, проведя дни, дни и дни, приклеившись к Каччану и не имея больше никого в компании, Изуку лучше понимал, почему тот решил воевать с ним вместо того, чтобы как следует спросить его об Одном За Всех и Всемогущем. Это было грустно, но, похоже, они могли общаться только через насилие. Через крики. Через удары. Через драки. Изуку попытался представить, как он говорит Каччану: «Эй, я думаю, нам стоит поговорить о визите к моей маме», и осознал, что не может. Чувствовал ли Каччан то же самое? Поэтому он не смотрел на него? Может быть, Изуку сказал что-то во сне, и это добавило тяжести всей ситуации. Изуку знал, что бормочет, а ещё, что разговаривает во сне, может быть, в этом и дело? Но все же, мысль о том, что Каччан был к нему холоден из-за разговоров во сне, казалась странной. Скорее он подразнит Изуку или поспорит с ним по этому поводу. Быть отстранённым, отвечая на его вопросы, но не встречаясь глазами? Не очень. Каччан игнорировал Изуку только тогда, когда презирал его. Так ли это? Каччан снова стал его презирать? Он вновь начал думать, что Изуку бесполезный, слабый, жалкий маленький ботаник, который ничего не стоит? Он снова стал думать, что Изуку не более чем камешек, а не достойный соперник? Неужели рисунки Изуку — его слабость, уязвимость — действительно вызвали такой эффект? Почему его так заботило, что думает Каччан? Изуку неловко осознавать, что прошло уже несколько минут с тех пор, как Каччан в последний раз говорил, и он провел это время, погрузившись в глубокие раздумья и, вполне вероятно, бормоча себе под нос. Он поднял глаза, ожидая увидеть убийственный взгляд Каччана и злобное рычание на лице, но тот безразлично смотрел в свой ноутбук, даже не подозревая о мучениях Изуку. Изуку было неловко. Он так сильно нервничал из-за Каччана, а тот даже не признавал его существования. Почему он хотел, чтобы Каччан признал его? Годами, пока они росли вместе, Изуку ничего не хотел больше, чем его признания. Не просто заметить — он и так достаточно заметил Изуку, толкая его в шкафчики, сжигая тетради, издеваясь над ним и унижая, — а признать его. Увидеть в нём равного себе. Увидеть в нём достойного соперника. Теперь это наконец-то произошло. Каччан ругался на него, кричал и разговаривал с ним так, будто он был хуже, но Изуку заметил, как изменились их отношения. Как изменилась их динамика. Даже если Каччан продолжал быть с ним грубым — как он поступал со всеми студентами в ЮА — он ясно видел Изуку таким, каким он был на самом деле, тем, кто способен превзойти его. Тем, кто способен стать героем номер один вместо него. Изуку не хотел, чтобы Каччан снова стал видеть в нём бесспричудного неудачника. Может быть, поэтому он так сильно нервничал? Они оба добивались прогресса, даже если это было мучительно, кропотливо медленно. Изуку не хотел, чтобы весь этот прогресс пропал даром — он не хотел вернуться на нулевую стадию. Он не хотел, чтобы его динамика с Каччаном вернулась к тому, что было раньше; не теперь, когда они разделили один и тот же ранг, не теперь, когда они наконец-то двигались к чему-то, что больше напоминало настоящую дружбу, чем любое взаимодействие, которое они разделяли за последние одиннадцать лет. Изуку уставился на Кацуки, заметив, как белый свет экрана ноутбука отражался в его алых глазах, его брови не нахмурены от гнева или раздражения. Изуку заметил, как он барабанил по столу карандашом, который держал в руке, заметил, как он выглядел красивым и по-другому в очках: моложе, зануднее, умнее. Каччан ведь и так умный, Изуку не думал, что он может выглядеть еще умнее. Он не смог бы стать свидетелем всего этого месяц или год назад. Несмотря на то, что это был грустный вывод, он понял, что только сейчас узнаёт настоящего Каччана, хотя они встретились более десяти лет назад. Всё из-за причуды злодея. Все по случайности. Он долго глядел на него, анализируя до мельчайших деталей, оценивая, изучая. Вспоминая его. То, как он щурил глаза, чтобы прочитать что-то, чего не понимал. То, как он слегка хмурился, когда читал что-то, с чем не соглашался. То, как он постоянно менял выражение лица в зависимости от разных эмоций, которые чувствовал, то, как он был искренен и честен в своих мыслях. Каччан был открытой книгой, которую Изуку не умел читать. Может быть, Изуку слишком много думал. Может быть, он слишком много анализировал. Может быть, ему следовало попытаться мыслить более объективно, как Каччан. Но правда была в том, что все чувства Каччана буквально написаны у него на лице. Изуку, однако, не знал, как их интерпретировать. Каччан понял, что поездка к маме сделает Изуку счастливее. Он понял, что, рассказав друзьям Изуку о его просьбе, тот почувствует себя счастливее. Это были вещи, которые Изуку произнёс без каких-либо ожиданий, не зная, что Каччан прислушается — особенно, когда он отвёз его к маме, в качестве сюрприза. И да, может быть, он сделал это только из эгоистичной попытки сохранить свое собственное счастье, но все же. Он обратил внимание на Изуку. Он выслушал его, и подумал, как лучше всего использовать эту информацию. Он не знал, почему так сильно хотел дружить с ним. Каччан был прав, чувствуя себя сбитым с толку желанием Изуку — всё, что он делал, это плохо обращался с ним на протяжении всей жизни. Очевидно, у Изуку не должно быть никаких причин хотеть быть ближе — если уж на то пошло, он должен хотеть держаться от Каччана как можно дальше. И все же... Кого он обманывал? Он точно знал, почему он хотел дружить с Каччаном. Каччан был потрясающим. Он был высокомерным, грубым, наглым и откровенным придурком, но он был впечатляющим. То, как он контролировал свою причуду, то, как быстро думал в бою, то, как овладел своими физическими способностями, то, как его решимость быть лучшим была непоколебимой... Несмотря на то, что его высокомерие было мерзким, он не был полностью неправ, чувствуя себя высокомерным, как говорится. То, как он действовал, было... предосудительно, но это не было заблуждением. Каччан считал себя лучшим, и он действительно был таковым. До этих пор. Изуку сказал ему это во время их боя на тренировочной площадке. Он не был уверен, осознал ли Каччан, что был для Изуку олицетворением победы, гораздо более близким к нему, чем Всемогущий. Он был героем, которого Изуку знал, героем, которого Изуку мог коснуться и с которым мог поговорить. И его мама не ошибалась. Узнав, что он бесспричудный, Изуку спроецировал все свои ожидания героизма на Каччане. Изуку знал, почему люди сравнивают Каччана со злодеем или говорят, что он ведет себя как злодей. Темперамент Каччана не самый лучшим, и он намного агрессивнее среднего профессионала. Тем не менее... Нельзя отрицать, что, как сказал сам Всемогущий, у Каччана было всё необходимое, чтобы стать удивительным героем в будущем. У него была причуда, техника, воля, решимость... В то время как люди, которые его не знали, считали, что ему лучше быть злодеем. Изуку в глубине души знал, Каччан не может быть никем иным, кроме как героем. Тут Изуку понял, что в комнате ещё темно. Каччану, по-видимому, было тяжело с ярким светом от экрана, будучи в очках. Он мог бы включить свет в спальне. Если бы ему действительно было все равно на Изуку, если бы он действительно заботился только о своем благополучии, он мог бы это сделать. И да, Каччан скорее сказал бы, что не включил свет, так как Изуку нужно хорошо отдохнуть и выспаться, чтобы самому не чувствовать себя уставшим, но... Крошечная искорка надежды на то, что Каччан действительно заботится о нем, пусть даже совсем немного, уже расцвела в груди Изуку, и её было бы трудно потушить. Каччану не нужно было обнимать его в поезде. Ему даже не нужно было везти Изуку всю дорогу до его квартиры — он мог бы просто попросить у кого-нибудь номер Инко и позвонить ей, не выходя из своей спальни. Изуку нашёл бы способ поговорить с ней подобным образом. Хоть видеть мать вживую куда лучше. В любом случае, Каччан не просто пытался сделать Изуку счастливым. Он пытался сделать Изуку очень счастливым. Думал ли Каччан, что он тоже будет чувствовать себя счастливее таким образом? Или это было из-за его врождённой потребности быть лучшим во всем, что он делал? Было ли это доказательством того, что он заботился о благополучии Изуку, а не только о своё собственном, как он постоянно утверждал? Или это слишком натянуто? — На что ты пялишься? — Каччан прервал его мысли, всё ещё не глядя на него. Изуку тупо моргнул, будучи пойманным с поличным. Он покраснел, снова поблагодарив темноту. Что он мог ответить? Он не знал, почему так долго пялился на него, впитывая каждую деталь, которую мог. Боялся ли он, что их отношения на самом деле вновь придут к холодным взглядам и явному соперничеству после возвращение в своё тело, и поэтому использовал любую возможность, чтобы сблизиться с Каччаном или, по крайней мере, вспомнить подробности? — Не притворяйся, что не пялишься, зануда, я чувствую твой взгляд на себе, — усмехнулся Кацуки, когда Изуку ничего не сказал. Ему нужно было сменить тему. Немедленно. Было бы странно объяснять Каччану причины, и если ничего не сказать, станет куда подозрительнее. Ах! Почему Изуку всегда такой неловкий?! Он хотел бы не отвлекаться и не теряться в мыслях так часто. — Я — я з-задавался вопросом, — начал он, смущаясь. — Если бы ты…э-э — мог, мог бы взглянуть на мою спину, — он сглотнул. «Попался!» — подумал он про себя. — А? — Кацуки нахмурился, но так и не обернулся.  Почему он не хочет смотреть на меня? — Ты… ты… ты сказал, что видел шрам, — объяснил Изуку, несколько раз нервно заталкивая свои кудри за уши (они продолжали падать на его лицо, как только он убирал их обратно). — На моей спине. Ты… д-думаешь, это из-за нападения злодея? Это может помочь нам что-то выяснить о причуде злодея, — предположил он. Каччан некоторое время молчал, его глаза смотрели на экран ноутбука. Каким-то образом Изуку понял, что он не читает, а скорее думает об его просьбе. — Тц, — все, что сказал Кацуки, прежде чем положить карандаш и встать с места. Он включил свет в комнате без предупреждения (заставив Изуку прищуриться от внезапной смены яркости), а затем направился к кровати. Сердце Изуку почему-то забилось быстрее. Кацуки встал перед ним, глядя сверху вниз, скрестив руки на груди. Изуку, который ещё сидел на середине кровати, уставился на Кацуки с ожиданием в глазах. Тот, не глядя на него, наклонил голову. — Сними рубашку, — приказал он тоном, не оставляющим места для размышлений. Сердечный ритм Изуку участился вдвое, но он сделал, как сказал Каччан. Он повернулся спиной к Кацуки и снял рубашку, нервничая. Сидя спиной к Кацуки, он не мог видеть его действий и решил, что будет слишком неловко повернуть голову и смотреть, поэтому замер на месте в ожидании. Его костяшки пальцев побелели от того, как он сжимал одежду. Изуку услышал какое-то шарканье, а затем матрас зашуршал, указывая на то, что Каччан сел позади него. Он сглотнул в предвкушении. Кончики пальцев Каччана коснулись его спины — Изуку предположил, что он касается кожи вокруг шрама — и мурашки пробежали по всему его телу, заставив подавить дрожь. У такого дикого человека, как Каччан, пальцы были нежными, настолько нежными. Удивительно, как пальцы, которые могли создавать разрушительные взрывы, могли ощущаться такими мягкими на открытой коже спины. Затем пальцы Каччана коснулись его шрама, и жгучая боль тут же пронзила Изуку, оторвав его от мыслей и заставив потерять сознание.

***

Кацуки зашипел, отпрыгивая на несколько футов и прижимая пульсирующую руку к груди. В то же время Деку закричал, словно испытывая ужасную боль, его глаза закрылись, и он безжизненно плюхнулся на кровать, выглядя как марионетка, у которой обрезали нити. Он лежал там, бледное лицо, полуприкрытые и белые глаза, приоткрытые губы, лицо лишено всякого выражения, конечности криво лежали рядом с ним... И, к ужасу Кацуки, он вспомнил. Он вспомнил все.

***

— Деку, — эхом проносится далекий голос. — Деку, чёрт, проснись… Кто-то тряс его. Это не так больно, как он думал. — Деку. Не смей, идиот, просто просыпайся, ублюдок. Кто-то похлопал его по щеке, пытаясь вернуть в сознание. — Деку! Он не помнил, чтобы когда-либо слышал столько отчаяния в этом слишком знакомом голосе. Он медленно приоткрыл веки, в замешательстве. Глаза Кацуки широко раскрыты, брови застыли в обеспокоенном выражении, которое тут же рассеялось, как только взгляд Изуку сфокусировался на нем. Затем он отпустил Изуку, заставив мальчика плюхнуться на кровать в замешательстве и головокружении. Что случилось? — Ты проклятый сукин сын, — сказал Кацуки, и в его голосе прозвучало что-то похожее на предательство. Он звучал запыхавшимся, будто только что пробежал марафон, голос был высоким и сдавленным. — Больше так не делай, о чем ты, блядь, думал? Ты, кусок дерьма! — Чт...? — Изуку пробормотал невнятно, нахмурившись и оглядываясь в замешательстве. Прежде чем сесть на кровать, он пытался осмыслить произошедшее. Его язык был как вата, а мозг — как картофельное пюре. — Чт-о-о слу-училось? — спросил он, прищурившись на Кацуки и с трудом фокусируясь на его лице. — Ты нахуй отключился, — выдохнул Кацуки, выглядя так, будто изо всех сил пытался вернуть себе самообладание. Он провел дрожащей рукой по лицу в безуспешной попытке успокоиться. Изуку продолжал смотреть на него в непонимании, особенно потому, что в тоне Кацуки слышалось обвинение, как будто он думал, что Изуку специально отключился. — Чего...? — снова спросил он, чувствуя, что его мозг ещё находится в процессе перезагрузки. — Я коснулся твоего блядского шрама, и ты отключился, — Кацуки указал на него. Изуку заметил, что его рука немного дрожит, но решил не комментировать. Он не мог вспомнить, чтобы когда-либо видел Каччана таким расстроенным. Он нахмурился еще сильнее. — Каччан, — спросил он, в его тоне было слышно беспокойство. — Ты в порядке? — Какого хрена ты меня об этом спрашиваешь? — усмехнулся Кацуки, сердито, но также звучал — и выглядел — безумным. — Это ты пролежал без сознания пять минут! — Пять...? — задумчиво спросил Изуку. Почему он вообще отключился? Он помнил, как просил Каччана проверить его спину. но после того, как снял одежду, — ничего. Прикосновение заставило его потерять сознание? Если да, то почему? И почему Каччан так нервничал? — Каччан, — позвал Изуку, сглотнув и почувствовав себя бодрее. Он оценивал Каччана с острым вниманием: трясущиеся руки, тяжелое дыхание, взгляд, который был смесью гнева и нервозности. Он выглядел так, будто собирался либо драться, либо бежать. Изуку сбросил ноги с кровати и встал, приближаясь к мальчику с протянутой, успокаивающей рукой. — Я… я думаю, тебе следует сесть. Ты… ты выглядишь так, будто ты собираешься… — Не указывай мне, — выплюнул Кацуки с чистой яростью, отталкивая Изуку от себя. Он прижимал одну из своих рук к груди. — Держись от меня подальше, — добавил он гортанным голосом, опуская голову и наклоняясь, будто с каждой секундой ему становилось всё труднее дышать. — Каччан… — Держись от меня подальше, Деку! — повторил он с хрипом, пытаясь отдышаться. Его глаза широко раскрыты, как будто он увидел привидение. Изуку не мог понять, сделал ли он это из-за боли или потому что хотел сосредоточиться и успокоиться. — Что случилось? Я не понимаю, — признался Изуку, стоя на безопасном расстоянии от Каччана, вытянув руки перед собой, словно готов поймать, если тот потеряет равновесие. — Ты выглядишь нервным, Каччан, пожалуйста, просто сядь. — Заткнись нахуй, — Кацуки покачал головой, его голос был смесью рычания и вздоха. — Ты выглядишь так, будто сейчас упадёшь, Каччан… — Заткнись нахуй… — Каччан, пожалуйста, я волнуюсь…! — Заткнись нахуй… — Каччан, просто дыши. — Заткнись нахуй! Каччан, будь осторожнее! — Каччан… Каччан! — О боже, Каччан…! Каччан! Стой, Каччан! Каччан! — Заткнись нахуй!!! Кацуки тяжело дышал, наконец, поднимая голову и сосредоточиваясь на настоящем. Деку упал на пол, его лоб был нахмурен от боли и предательства, его глаза широко раскрыты и полны слёз, а рука сжимала нос. Кацуки видел, как кровь сочилась из его ноздри и просачивалась между пальцами. Он осознал, что его собственные руки сжаты в кулаки, один из его пальцев пульсировал. Его зубы были стиснуты, а сердце колотилось. Он... он ударил Деку? У него кружилась голова, и он не мог дышать. Слишком много мыслей. Слишком много воспоминаний. Его собственный нос болел, подражая боли мальчика. Он не хотел. Он действительно не хотел в этот раз. Чёрт. Никогда в жизни он не думал, что ему будет жаль, что он ударил Деку. Деку смотрел на него как испуганное животное, раненое животное. Он не двигался. Кацуки уставился испуганными глазами. После всего произошедшего он ударил Деку. Зачем он это сделал? Он не мог... Он не хотел. Он действительно не хотел. — Каччан... — Деку попытался сказать голосом, сдавленным болью и приглушенным рукой, держащей кровоточащий нос. — Я…чёрт, я не…я не хотел... — Его грудь вздымалась все сильнее с каждой секундой. Все, что он мог вспомнить, это его первый бой с Деку, на той нелепой тренировке, когда тот победил его и заставил выглядеть дураком перед всеми. Он тогда так сильно задыхался, и потребовалась помощь Всемогущего, чтобы успокоить его, потому что Деку был силен, у Деку была причуда, Деку мог победить его, Деку мог раздавить его на миллион маленьких кусочков. И Деку прыгнул тогда, чтобы спасти Кацуки, Деку отдал свою жизнь за него, не задумываясь. После всего, что Кацуки сделал с ним, после всего, что Кацуки сказал ему: неудачник без причуды, бесполезный; Деку, почему бы тебе не прыгнуть с крыши здания… На этот раз не было Всемогущего, чтобы успокоить его. Он вспомнил все. И Деку — он только что потерял сознание, он закричал и потерял сознание, потому что Кацуки коснулся его, из-за Кацуки, и он выглядел мертвым, таким же мертвым, как тогда в том переулке. Он вспомнил сейчас, он вспомнил, что случилось с Деку из-за него, он вспомнил свою собственную ярость, гнев, вину и чистое отчаяние от того, что тело Деку выглядело перекошенным и безжизненным, и эти большие проклятые зелёные глаза смотрели на него, в которых не было ничего, ничего, ничего… Деку продолжал смотреть на него, глаза были большими, широко раскрытыми и слезящимися, но он был ранен, он сбит с толку и предан, потому что Кацуки ударил его, Кацуки снова сделал ему больно, и почему его это вообще волновало, это был просто глупый грёбаный Деку. Кацуки не заботился о нём, не должен был заботиться о нём, не мог заботиться о нём, он был выше этого, он должен, он должен был быть лучшим, он не мог заботиться о Деку, его враг, его соперник, его – его – Он вырвался. Он не мог дышать. Он не мог думать. Он должен был успокоиться. — Каччан! Он должен дышать. Он должен дышать. Он выглядит как неудачник. Он выглядит слабым и жалким, только не перед Деку. Не проклятый Деку. Не перед ним. Кацуки развернулся и бросился в ванную, хлопнув за собой дверью так громко, что, вероятно, всё общежитие услышало это. Изуку тут же бросился вслед за ним, игнорируя кровь на руках. — Каччан! Ты в порядке? Каччан! Кацуки посмотрел на своё отражение в зеркале. Беспорядок. Он стал блевать, кашлять, задыхаться, плевать, чувствуя отвращение. Он еле опирался об раковину и тяжело дышал. Ему нужно успокоиться. Ему нужно мыслить рационально. Ну ладно. Прикосновение к шраму Деку вызвало у того боль и заставило Кацуки вспомнить всё, что произошло и что он забыл. Он вспомнил драку: как Деку оттолкнул его и принял удар на себя, и как проснулся, обнаружив Деку мёртвым. Он вспомнил, как сильно испугался из-за увиденного. Он вспомнил, как потерял свое самообладание, о чём и говорил Киришима. Он не знал почему. Ему даже не нравился Деку. Было ли это из-за вины, из-за того, что он его убил? Было ли это из-за гнева, из-за того, что Деку спас его? Было ли это из-за чего-то другого? Он снова потерялся. Ладно. Ладно. Эмоции затмевают разум, не дают думать и анализировать. Лучше оставить это на потом. Он встал на ноги, прополоскал рот, а затем умылся. Ему нужно было отдышаться, привести мысли в порядок и успокоиться. Бесполезно сходить с ума из-за Деку. Боже, но Кацуки ударил его. Он не хотел этого. Вероятно, он сделал это инстинктивно. Это была случайность. Какой из него герой? Он теряет контроль, когда из-за него умер человек, не вызывающий у него ни грамм симпатии? Какой из него герой, когда в панике он бьёт людей и не может взять себя в руки. Ладно, ладно. Вдох, выдох. Он снова умылся, пытаясь охладиться. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Он крепко сжал раковину и посмотрел на своё отражение, делая вдох, выдох, вдох, выдох, вдох, выдох. Как это, блядь, смешно. Кацуки не знал, насколько долго был в ванной. Он изо всех сил старался сохранить ясность и работоспособность головы. Проведя тыльной стороной ладони под носом и шмыгнув, он сглотнул и решил, что готов выйти. Кацуки открыл дверь, и первое, что увидел, был тупой ботаник, резко повернувший голову. Он выглядел более обеспокоенным, чем Кацуки когда-либо его видел, сухая кровь покрывала его нос и верхнюю губу, стекая по подбородку. Блядь. Сердце Кацуки кольнуло от боли и вины. Изуку, вероятно, тоже это чувствовал, и Кацуки смутился. — Каччан, — сказал Изуку, поднимаясь с места, где он терпеливо сидел у двери в ванную. — Ты в порядке? Тебе лучше? Кацуки уставился на него. Алый заперт в зелёном. Боже. Почему Деку такой? Почему его ебёт? — Твоя мама была права насчёт тебя, — сказал Кацуки, собрав всё своё самообладание, чтобы звучать как можно нейтральнее, проходя мимо Деку. — Ты действительно   неудачник. — Э-э, моя мама никогда так не говорила, — нахмурился Изуку. — Да, но она попросила меня позаботиться о тебе, потому что у тебя нет никаких навыков самосохранения, и она была права, — объяснил он, повернувшись спиной к Деку, когда он снова сел на свой стул на колесиках и провел пальцами по волосам. — Следовательно, ты неудачник. — Каччан… — снова попытался Изуку, приближаясь к Кацуки и снова протягивая ему руку. — Я, блядь, ударил тебя, Деку, — сказал он сквозь стиснутые зубы, опустив голову и сжав руки в кулаки. — И не говори мне, что это нихуя не больно или другую чушь, которую ты собираешься мне втюхать, чтобы мне стало лучше, мой нос пульсирует и жжёт, — усмехнулся он. Изуку опустил руку и уставился на спину Кацуки. — Да, — кивнул он, выглядя серьезным. — Но я знаю, что ты не хотел. Я чувствую твою вину, — объяснил он. Кацуки не хотел признаваться в том, что почувствовал облегчение от его слов. По крайней мере, ему не придётся извиняться за удар. — И я чувствую, что ты расстроен, — добавил Изуку. — Что случилось? Кацуки молчал. Он не хотел говорить об этом. Он не хотел открываться. — Из того, что я узнал, ты коснулся моего шрама и…и по какой-то причине я отключился… — начал Изуку, явно нервничая и изо всех сил стараясь не отставать от происходящего. — Да, ты кричал. Тебе, наверное, было больно, — прервал его Кацуки. После нескольких мгновений молчания он добавил: — Боль прошлась и по моей руке. — Ладно, — решительно кивнул Изуку. — Поэтому я думаю, что мы можем с уверенностью предположить, что шрам определённо связан с причудой злодея. — Да, — фыркнул Кацуки, стоя спиной к Изуку. — Но я не думаю, что тебя расстроила боль, — нерешительно добавил Изуку, когда стало ясно, что Кацуки больше ничего не скажет. Тот вздохнул. — Ты ведь всё время травмируешь руки, когда используешь свою причуду. Что ещё произошло? Кацуки стиснул зубы. Тупой, блядь, любопытный Деку. — Я, блядь, не расстроен, — прорычал он, как обычно, скрывая смущение за гневом. Он повернулся, чтобы посмотреть на Деку, надеясь, что взгляда в его глазах будет достаточно, чтобы заставить дерьмового ботаника прекратить эту тему. — Просто выбрось из головы. В глазах Изуку было желание возразить, но затем что-то изменилось в его выражении лица, и он позволил своим плечам опуститься в знак поражения. Он бросился на кровать и сел прямо перед Кацуки. Каччан жаловался на то, что Изуку не прекращает темы, которые заставляют чувствовать себя неловко, и Изуку почти уверен, что Каччану было неловко в тот момент. Так что... возможно, лучше поговорить об этом позже. Даже если любопытство сводило его с ума. Если Каччан пытается стать лучше, то Изуку тоже может, верно? — Как твоя спина? — спросил Кацуки, прежде чем Изуку успел передумать и продолжить задавать ему вопросы. — Болит? — Нет, — покачал головой Изуку, глядя на Кацуки. — Это…я даже не помню, чтобы болело, если честно. Ты хоть представляешь, почему это произошло? — Нет, — сварливо признался Кацуки, хотя он ненавидел признаваться в том, что чего-то не знает. — Я думаю, нам стоит поговорить об этом с кем-нибудь, — сказал Изуку. — Айзава сенсей, или…или Всемогущий. Будет ли происходить такое каждый раз? Это должно быть намеренное прикосновение? Что, если ты случайно ударишь меня по спине и… — Ладно, то, что я случайно ударил тебя, не дает тебе права вернуться к своим надоедливым сеансам бормотания. Заткнись, — прервал его Кацуки со злобным взглядом. Сначала Изуку ненадолго завис в том положении, а затем резко отвернулся. — Эээ… — неловко сказал он после нескольких минут молчания. — А что с твоей рукой? — А что с моей рукой? — устало спросил Кацуки. — Ты сказал, на тебя тоже распространилось. И сейчас болит? Кацуки усмехнулся. — Нет. — О, хорошо. Между ними повисла неловкая тишина. — Итак... как он выглядит? — спросил Изуку. — Хм? — Шрам. Я его не вижу. — Он выглядит... большим, — пожал плечами Кацуки. — Как будто кто-то порезал тебе спину огромным мечом или чем-то в этом роде. Ещё выглядит свежим. — Хм, — кивнул Изуку. — Странно. — Давай-ка я расскажу тебе о странностях. — Думаешь, шрам есть на моем теле? — Что? — Шрам. Я имею в виду, если он есть в этом обличии... Значит, и на моём настоящем теле должен быть. — Я, блядь, не знаю. — Как думаешь, нам стоит спросить об этом исцеляющую девочку? — Какая разница? — Извини? — Какая, блядь, разница, есть ли на твоем теле шрам или нет? Проверка погоды не сделает. — Ну... Да... Но разве ты не хочешь знать? — Нет. — Почему нет? — Просто потому что, тупой Деку. — Я не понимаю. — Становись в очередь. Неловкое молчание. — Каччан... — Слушай, — устало вздохнул Кацуки, потирая ладонью лицо, прежде чем продолжить. — Если ты, чёрт возьми, не понял, то я не в настроении для разговора, — С этими словами он повернулся к своему ноутбуку и вернулся к тому, чем занимался. Изуку опустил голову и сглотнул, выглядя решительно настроенным. — Я не думаю, что тебе стоит, эээ… — Что, Деку? — Просто… Ты выглядишь уставшим. Может, тебе стоит немного отдохнуть? — Я проснулся только что. — Но… — У меня есть дела. Тишина сгустилась. Изуку не знал, что сказать. Все пошло не так, как он планировал. На деле всё стало даже хуже. Почему с Каччаном так сложно? Нос продолжал пульсировать, казалось, он сломан. Изуку прошипел, дотронувшись до травмированной области. Странно. Когда его буквально тащил поезд, его спина не получила ощутимых повреждений. Так почему же после удара Каччана нос так болит? Почему кожа на его спине не была вся в царапинах и синяках, но его нос кровоточил из-за кулака Каччана? Был ли факт присутствия Каччана тому виной? — Перестань тыкать, неудачник, — Кацуки наклонил голову к нему, пристально следя. — Э-э, извини, — Изуку смущенно убрал руку от носа. — Я не хотел вызвать у тебя боль. — Дело не в этом, — Кацуки прищурился, прежде чем указать на Изуку с недоверчивым видом и покачать головой в знак неодобрения. — Блядь, ты действительно поставишь всех остальных выше собственного благополучия, как конченный идиот, не так ли? — усмехнулся он. Каким-то образом этот выговор отличался от предыдущего. Он звучал немного более… заботливо? Нет, не так. Он звучал почти виновато. Изуку не понял. — Это…просто…я думал… — попытался оправдаться он. Кацуки встал со своего кресла и сел на край кровати рядом с Изуку. — Да, я знаю, что ты подумал. Просто заткнись, — резко приказал он. Взяв пальцами за подбородок Изуку, он поднял голову мальчика, чтобы взглянуть на нос. — Сломан, — прозвучало от него. — Да, я знаю, — вздохнул Изуку, чувствуя себя смущённым близостью и тесным контактом. Пальцы, приподнимавшие его подбородок, были невероятно нежными для такого агрессивного человека. — Перестань вести себя так заумно, — раздраженно фыркнул Кацуки, осматривая нос. — Я не веду себя так! — запротестовал Изуку. — Просто…у тебя сильный замах. Он не мог не сломаться, — объяснил мальчик, пожав плечами. Быстрый, едва заметный взгляд сильной вины мелькнул в алых глазах Каччана, и Изуку наконец понял, как его слова, должно быть, звучали. — П-прости! — быстро добавил он. — Я не это имел в виду! Это…это просто…я имею в виду… — Хватит уже, — резко оборвал его Кацуки, отпустив подбородок. Прежде чем Изуку успел что-то сказать, Кацуки схватил его за переносицу двумя сильными пальцами. Изуку вскрикнул от боли и удивления, отстраняясь от прикосновения. — Ой! За что это?! — запротестовал он, защищая сломанный нос двумя руками и выглядя обиженным. Зачем Каччану намеренно причинять ему такую ​​боль?! — Я его на место вправляю. Или ты хочешь, чтобы твой нос был кривым до конца твоей дерьмовой жизни? — невозмутимо ответил Кацуки, как будто это и ежу понятно. Изуку нахмурился. — Ты не можешь так делать! Я не был готов! — продолжил он, уклоняясь от руки Кацуки. Тот закатил глаза. — Слушай, паршивый Деку, у меня не дохера времени. Просто перестань ныть и дай мне это сделать, — нетерпеливо сказал он. — Нет! — снова запротестовал Изуку, ещё больше отстраняясь. — Ты вообще знаешь, как вправлять нос? — Конечно, я, блядь, знаю, — пропыхтел Кацуки, с каждой секундой всё больше раздражаясь. До сих пор ему удавалось сохранять хладнокровие, вероятно, из-за вины за то, что он сделал с Деку, и воспоминаний, которые заполонили его голову, но он был слишком вспыльчив и не мог долго терпеть. — Перестань ёрзать. Это продлится всего секунду. — Нет! — воскликнул Изуку, отталкивая руку Кацуки. — Ты ведь вечно ломаешь свои руки, не роняя ни слезинки, но как только я пытаюсь вправить нос, ты начинаешь ныть? — нахмурился Кацуки. — Где нахуй логика? — Я никогда раньше не ломал нос! — оправдывался Изуку, невольно слёзы от сломанного носа текли из его глаз. — И это удивительно, — кивнул Кацуки. Однако он не стал терять времени, подползая ближе к Деку и пытаясь убрать его руку. — Нет! Каччан, стой! — закричал Изуку, вырываясь из рук. — Это ты стой, ботан, — прорычал Кацуки, успешно оттягивая одну из рук Деку от своего лица и прижимая к изголовью кровати, но тот уже заменил её другой рукой. Кацуки зарычал. — Просто дай мне уже это сделать! Я не могу одновременно держать тебя и вправлять нос! — Тогда не делай этого! Я не хочу, чтобы ты этого делал! — закричал он. — Так ходить ходить с кривым нос лучше, идиот? Перестань! Защищаться! — Неееет! Слезь! — Я пытаюсь помочь тебе, неблагодарный идиот! — Откуда ты знаешь, будет ли мой нос кривым? Ты думаешь, твой удар повлиял на моё физическое тело? — Сейчас…хватит ёрзать, чёрт возьми…Сейчас не время обсуждать твои теории, Деку. — Я хочу знать, прежде чем ты это сделаешь! Пойдём в больницу, чтобы я мог проверить своё тело...АААУ Хрящ! Кацуки откинулся назад, торжествуя. Ему удалось вправить нос Деку, несмотря на сильнейшее сопротивление. Деку сидел, обеими руками сжимая пульсирующий нос. Он лежал в позе эмбриона с недовольном гримасой на лице. Кацуки ухмыльнулся, а затем встал. — Вот. Считай это моим извинением за то, что я ударил тебя, — победно сказал он. Деку слегка приоткрыл веки, чтобы посмотреть на Кацуки возмущённым взглядом. — Ты только сделал больнее! — запротестовал он. — Как это может быть извинением? — Было больно буквально секунду, плаксивый ты ребенок. Если бы ты оставил всё как есть, было бы больно гораздо дольше, — объяснил он, садясь обратно на кресло и продолжая читать с ноутбука. — К тому же, я ведь тоже почувствовал твою боль, так что мы квиты. — Нет, мы не квиты! — закричал Изуку, устраиваясь на кровати и всё ещё зажимая нос одной рукой. — Да, мы квиты. А теперь заткнись, я пытаюсь читать.  — Откуда ты вообще знаешь, как вправлять нос?! — Я ломал свой не один раз, научился. — Что? Серьёзно? — Да, Деку. Теперь ты можешь заткнуться? — Но как? — А как ты думаешь, придурок? Тренировки. — Хм. Это странно. Я никогда не ломал нос во время тренировок. — Это потому, что ты никогда не тренировался так усердно, как я. Пауза. — Ты правда так думаешь? — Я знаю. Ты был жалким слабаком, а я усердно трудился, чтобы достичь желаемого. Изуку моргнул несколько раз. В каком-то смысле Каччан был прав. Он начал усердно тренироваться только после встречи со Всемогущим... Тогда как Кацуки, вероятно, тренировался всю свою жизнь, чтобы прийти в форму и контролировать причуду. Удивительность Каччана не была природной чертой. Она была следствием его собственных усилий и решимости. Изуку лучше понял восхищение им. Он может даже понять, почему Каччан был зол на него. Несмотря на его высокомерие и ужасный характер, нельзя отрицать, что он усердно тренировался всю свою жизнь, чтобы попасть в ЮА, в то время как Изуку... Изуку превратился из ничего в его соперника менее чем за год. Вопреки их различиям, вопреки всем годам борьбы Изуку и мечты стать героем, несмотря на собственную боль. Он думал, что теперь может немного понять гнев Каччана. Каччан всегда прилагал особые усилия, чтобы быть лучшим. Изуку…у Изуку не было причуды, поэтому он никогда не тренировался. У него не было причин для этого. Вероятно, Каччана злило то, что кто-то, кого он считал непринуждённым, достиг того же уровня без необходимости проходить через обучение и подготовку. Но опять же, Каччан не знал, каково это — быть без причуды. Он не знал, как усердно Изуку работал, чтобы быть наравне с ним. Он не знал об интенсивных тренировках со Всемогущим, и он думал, что тетради Изуку были просто жалкой тратой времени, в то время, как, на самом деле, это было одной из вещей, которая заставила его иметь совершенно новый взгляд на теорию и практику причуд. Каччан, возможно, и тренировался усердно, но это не значит, что Изуку не делал того же. Они просто тренировались по-разному, в разном темпе. — Знаешь, я тоже много работал, — сказал Изуку в свою защиту. Кацуки перестал читать и повернулся, чтобы посмотреть на него, что-то странное промелькнуло в его глазах. — Ты знаешь Такобу? — Пляжный парк? — спросил Кацуки. Изуку кивнул. — Да. Он был заполнен мусором с моря. Когда он засорился, люди тоже начали кидать свой мусор, — объяснил он. — Да. Это место стало дерьмом всего за несколько лет, — усмехнулся Кацуки, подозрительно глядя на Изуку. — Я убрал его, — сказал он. Кацуки нахмурился. — Что? — спросил он через несколько секунд. — Я убрал его. Это было частью обучения Всемогущего, чтобы передать мне Один За Всех, — объяснил он. — Ты очистил весь этот пляж? — усмехнулся Кацуки в недоумении, на его губах появилась небольшая насмешливая ухмылка. — Да, — кивнул Изуку, не колеблясь. Он чувствовал, что Каччан должен это знать. Он должен был понять. — Я провел всё время перед вступительным экзаменом в ЮА, занимаясь этим и тренируясь. Каждый день. Каждое свободное время, которое у меня было, я…я тренировался. Ночью и днем. Чтобы быть достойным унаследовать силу Всемогущего. Чтобы я мог быть достойным оказаться там, где я есть. Чтобы я мог быть достоин оказаться в том же месте, что и ты. Кацуки продолжал смотреть на него. — Я…я, возможно, не тренировался так долго, как ты, — серьезно продолжил Изуку. — Или так усердно, как ты. И…я, возможно, родился без причуды. Но я не стал тем, кем являюсь, просто так. Да, многие люди помогали мне, это правда, и без них… меня бы здесь не было, — признался он. — Но я много работал. И я старался изо всех сил. Может, не так усердно, как ты, но…но я все равно старался изо всех сил. Кацуки просто смотрел. — Я чувствовал, что ты должен это знать, — заключил Изуку, чувствуя себя неловко. Кацуки долго молчал. — Тебе следует вымыть нос, — наконец ответил он после того, что показалось вечностью. — Там кровь. Не говоря больше ни слова, он повернулся к компьютеру и продолжил читать. Изуку вздохнул. Честно говоря, он не ожидал от Каччана должного ответа. Но было что-то в его алых глазах. Что-то подсказывало Изуку, что он думает о сказанном им. Может быть, он пересматривает свои предубеждения? Изуку мог только надеяться на это. Он встал с кровати, намереваясь направиться в ванную, пока не вспомнил, что не сможет самостоятельно включить раковину или даже прикоснуться к воде. Он нерешительно посмотрел на Каччана. — Э-э... Я... я не знаю, как я смогу вымыться, — признался он. Каччан нетерпеливо вздохнул. — Просто используй свою одежду или что там еще. — Что?! Нет! Она будет вся в крови! — Ну и что? Это даже не твоя настоящая одежда, просто версия души или что там еще. — Всё равно мне придется ходить с кровью на ней, пока мы не придумаем, как вернуть меня в тело! — Ну и что? Тебя все равно никто не увидит. — Ты видишь! — Мне на это плевать. — А мне нет! — Ну, и что, блядь, ты хочешь, чтобы я сделал? Вымыл тебя? Когда Изуку замолчал, Кацуки повернулся и уставился на него. — Ни за что. — Каччан, пожалуйста! Я не хочу ходить весь в крови! — Мне насрать. Я этого не сделаю. — Да брось ты! Это ты меня ударил! И это ты сказал мне умыться! — Я не хотел тебя бить, придурок! Я же говорил уже! — Я знаю, но всё равно! — Нет. Ни за что. — Пожалуйста! — Нет. — Всё, что тебе нужно сделать, это протереть мне лицо водой! Я не могу сделать это сам! — Не моя проблема. — Да ладно, Каччан! — Заткнись нахуй. — Пожалуйста! — Прекрати. Я ударю тебя ещё раз. — Разве это моя вина, что я в крови? — Блядь, ты такой бесячий, — Кацуки резко встал со своего места, схватил Изуку за запястье и агрессивно потащил его в ванную, применяя больше силы, чем нужно. Изуку подпрыгнул от удивления, но не сопротивлялся. Кацуки подбежал к раковине и схватил того за волосы на затылке, заставив вздрогнуть, когда он потянул за кудри. Кацуки бесцеремонно придвинул его голову ближе к раковине, как будто хотел поскорее покончить с этим, и набрал воды свободной рукой. Он плеснул водой на лицо Изуку, растирая его, пока кровь не смылась. Как только лицо Изуку стало чистым, Кацуки выключил воду и грубо толкнул его. Изуку обнаружил, что смотрит на Кацуки с расширенными зрачками и приоткрытыми губами, широко распахнутыми глазами. Его лицо было мокрым. — Что? — сварливо спросил Кацуки. — Ты хотел, чтобы я вытер твоё дерьмовое лицо, верно? Вот оно чистое. Ты позволишь мне заняться учебой или у тебя есть ещё какие-нибудь просьбы? — добавил он с сарказмом. Изуку тупо уставился на него. Он чувствовал себя странно. Почему его сердце так сильно колотилось? И почему он снова хотел, чтобы пальцы Каччана касались его волос? Несмотря на грубость... это было действительно приятно. Изуку вспомнил тот день, когда он проснулся и ощутил пальцы Каччана в своих волосах. Каччану так же нравилось играть с его кудрями, как Изуку нравилось, когда с ними играли? С какой стати он вообще об этом думал?!? — Что? — настаивал Кацуки, когда Изуку продолжал смотреть на него с чем-то вроде удивления на лице. —Заканчивай с этим. Изуку просто продолжал смотреть. Он заметил, что Каччан снял очки в какой-то момент, но не мог вспомнить, когда именно. К своему удивлению, он хочет, что тот снова надел очки. — Чудак, — прокомментировал его молчание Кацуки. Он усмехнулся и вышел из ванной. Изуку остался там, приклеенный к полу и пытаясь понять свои эмоции. Что-то странное творилось в его груди. Он только надеялся, что Каччан не чувствует того же.

***

— Ты можешь сказать мне, куда мы идём? — Нет. — Почему нет? — Боже, тебе пять? Просто заткнись и иди. — Но я хочу знать! Ты чересчур таинственный! — Ты узнаешь, когда придёт время. — Зачем ты всегда так говоришь? — Потому что я всегда говорю тебе заткнуться, а ты никогда не слушаешь. — Боже, ладно, Каччан. Тишина. Несколько человек, проходивших мимо, странно смотрели на Кацуки, но ему было плевать. Эта кучка людей, скорее всего, уже знала, что к нему привязался тупой призрак; тогда зачем смотреть на него так осуждающе? Грёбаные неудачники. — А зачем тебе вообще ножницы? — спросил Изуку менее чем через минуту, заставив Кацуки победно указать на него взглядом. — Ты просто не можешь не болтать, не так ли? — усмехнулся он. — Это не моя вина, что ты мне ничего не рассказываешь, и мне приходится постоянно спрашивать! — Просто признай, что ты любопытный. — Хотеть знать, почему ты носишь ножницы на территории школы, не любопытство! — Я не собираюсь никого убивать, если это то, о чем ты так беспокоишься. — Это я знаю, если бы ты хотел убить кого-нибудь, тебе бы не понадобились ножницы. — Я приму это как комплимент.  — Это как бы так, но…но это не суть. Ты так и не сказал мне, для чего нужны ножницы, и…подожди. Разве это не путь в медицинскую палату исцеляющей девочки? — Догадайся. — Что ты собираешься делать с этими ножницами?! — А что по-твоему я могу сделать? Включи мозги хоть раз. Нерешительное молчание. — Каччан, я ценю это, но… но я — я на самом деле не… — Перестань заикаться и просто выкладывай, неудачник. Я, блядь, ненавижу, когда ты сходишь с ума от своих слов; у тебя просто нет яиц, чтобы высказать свое мнение. Изуку посмотрел на него. — Ты ведёшь себя как мудак. — Я уже говорил тебе, нужно говорить это только тогда, когда я не знаю, что я мудак. — Тогда перестань быть им намеренно! — Не указывай мне! — Ладно, тогда я просто дам тебе знать, что я не хочу, чтобы ты стриг мои волосы! — Эээ?! Почему это?! — Потому что я буду выглядеть уродливо! — Иронично, тупой Деку, ты и так уродлив. — Эй! — Ты думаешь, я не смогу подстричь тебя? Да?! — Ещё бы! — Теперь ты просто просишь меня найти другое применение моим ножницам. — Я просто хочу сказать, что никогда не видел, как ты кого-то подстригаешь! Откуда мне знать, что ты не испортишь волосы? — Нет ничего, что будет еще хуже, чем сейчас, неудачник. Ты еле видишь с этой челкой на пол-лица. — Тогда просто попроси кого-нибудь другого сделать это! — Чёрта с два. Я могу сделать всё сам. — Но я не хочу, чтобы ты этого делал! — Я выгляжу так, будто мне не плевать? — Мне не плевать! Это мои волосы! — Ну, жаль тебя. — Почему тебя вообще так волнуют мои волосы?! Изуку не хотел этого спрашивать, но в пылу их обсуждения его фильтр «мозг-рот» был нарушен. Они оба остановились на месте. Его глаза расширились от смущения, и он уставился на Каччана с опасением и предвкушением, ожидая взрывной реакции. Вместо этого Каччан замолчал, демонстративно избегая лица Изуку и глядя в противоположную сторону. — Я просто пытался помочь тебе, тупица, — усмехнулся Кацуки, звуча зло и... что-то еще, чему Изуку не мог дать точное название. — Но, полагаю, это моя вина, что я пытался угодить такому неблагодарному придурку, как ты. Кацуки развернулся, чтобы пойти обратно тем же путем, откуда они пришли, но Изуку инстинктивно потянулся к нему и схватил его за запястье, заставив остановиться. Кацуки не посмотрел на него, но и не отстранился от прикосновения. Это правда? Неужели это была попытка Каччана... сделать что-то приятное для Изуку? Без личного интереса? Впервые в жизни? Глубокое чувство вины охватило грудь Изуку. Может быть, Каччан просто не знал, как быть милым, и это была его (неудачная) попытка? Может быть, ему просто нужно было быть напористым во всем в своей жизни? В самом деле, он искренне думал, что Каччан собирается сделать ему ужасную стрижку только для того, чтобы потом посмеяться над ним, но, может быть... Может быть, Каччан на самом деле был честен в своих намерениях. И если это действительно так — Изуку всем сердцем хотел в это верить — то он должен извиниться перед Каччаном за то, что был таким пренебрежительным и грубым, хотя это была не его вина, что Кацуки плохо с этим справился. — Каччан, — начал он, надеясь, что мальчик сможет уловить искренность в его тоне. — Мне… мне жаль, — он опустил голову от стыда, держа запястья Кацуки. — Я думал…ну. Я не думал, что ты это серьезно. Я думал, ты пытаешься надо мной посмеяться. Кацуки некоторое время молчал. — Тц. Как хочешь, — усмехнулся он прежде чем отстраниться от прикосновения Изуку, возобновив свой путь в противоположную сторону от палаты. — Нет, Каччан, подожди! — крикнул ему вслед Изуку. Боже, он облажался, не так ли? Первая попытка Каччана быть милым, и он... проигнорировал его, как будто это было пустяком. Зная этого парня, Изуку был уверен, что тот будет слишком гордым и упрямым, чтобы когда-либо снова попытаться, если он не исправит это сейчас. — Подожди! Стой же, Каччан! — Что? — Кацуки остановился на месте и так резко развернулся, что Изуку врезался ему в грудь. Он потерял равновесие и упал бы, если бы Кацуки не протянул руку и не схватил его за футболку, дав ему необходимую поддержку. Как только Изуку снова встал на ноги, Кацуки быстро засунул руки в карманы и уставился на него. — Мне жаль, — снова сказал Изуку с серьезным выражением лица. — Я не хотел так тебя игнорировать. — Просто нахер забудь об этом, — нахмурился Кацуки, готовый снова развернуться. Изуку чувствовал, как гнев, исходящий от Каччана, проникает в него самого, заставляя чувствовать раздражение и вспыльчивость. Чёрт. После всего, что произошло, Изуку совсем забыл рассказать Каччану о своей теории — о том, что им нужно уравновешивать и контролировать свои эмоции. Теперь было уже слишком поздно. Ему придется вспомнить об этом позже, потому что в тот момент он почувствовал, как гнев Каччана захлестывает его и делает его фильтр «мозг-рот» еще менее функциональным. — Слушай, это не моя вина, что я так подумал, ладно?! — крикнул ему вслед Изуку, сжав руки в кулаки. — Ты никогда не упускал возможности навредить мне! Кацуки снова остановился и медленно повернул голову, чтобы посмотреть на Изуку, гнев и недоверие запечатлелись в его алых глазах. Изуку продолжал сверлить его взглядом, внутренне говоря себе успокоиться, сделать вдох, не позволять его гневу заразить себя, не говорить того, о чем пожалеешь позже, помнить о чувствах Каччана. Однако в то же время тихий голосок внутри головы отменял лучшие попытки быть аккуратным, постоянно крича «УМРИ» по кругу. Так ли чувствовал себя Каччан всё время? Поэтому ему было так трудно контролировать свой едкий характер? Кацуки смотрел на Изуку, будто ожидая, что тот продолжит. Если теория Изуку была верна, то он в конечном итоге вынесет на себе весь гнев Каччана, а он почувствует его в меньшей степени. Тем не менее, рациональные мысли и попытки контролировать себя покинули его, разум был переполнен мыслями обиды и самодовольства. — Вполне естественно, я думал, ты захочешь унизить меня, так что перестань быть таким упрямым только потому, что я неправильно понял твои намерения! — невольно сердито добавил Изуку. Боже, гнев Каччана было действительно трудно контролировать. Он, вероятно, хмурился или делал сердитое выражение — в любом случае, лицевые мышцы болели от непривычных движений. — Просто возвращайся в палату и подстриги мои волосы! И в следующий раз, когда захочешь сделать что-то хорошее для кого-то, не будь таким придурком! Я никак не мог понять, что ты хотел помочь мне, когда ты продолжал оскорблять и посылать меня! Кацуки уставился на Изуку со смесью замешательства, раздражения и ужаса. Вероятно, слишком подавленный этими чувствами, чтобы продолжать злиться, Изуку почувствовал, как ярость Каччана покидает его тело так быстро, что у него закружилась голова, у него будто внезапно упало давление. Он тяжело дышал и несколько раз моргнул, чтобы избавиться от черных пятен, пляшущих перед ним. Изуку посмотрел на Кацуки, на лице которого было недовольство. — Какого хрена? — всё, что успел сказать Кацуки, его голос едва ли громче шепота, а на лице была растерянная хмурость. — П-прости, — сказал Изуку, наклоняясь и опираясь руками на колени. Он чувствовал себя очень измотанным после такого эмоционального всплеска. Гнев Каччана — тяжелое бремя, даже если всего на несколько минут. — Я снова получил весь твой гнев. — Да, я понял, — сказал Кацуки, сохраняя это растерянное, ужасающее выражение на лице и глядя на Изуку так, будто у него выросла еще одна голова. — Это было чертовски жутко. — Ну, — Изуку сделал глубокий вдох, упираясь в стену, чтобы иметь возможность выпрямиться, и провел тыльной стороной свободной руки под носом, который все еще болел. — Так ты выглядишь и говоришь всё время. — Нет, не так, — Кацуки невесело усмехнулся. — Да, так, — запротестовал Изуку, его тон не оставлял места для спора. Но Кацуки решил поспорить. — Нет, не так, потому что моё лицо на самом деле может выглядеть сердитым, — произнёс он, бросив на Изуку почти впечатлённый взгляд. Он выглядел очень ошеломлённым всем, что произошло в течение последних двух минут. — Ты просто плевался на меня яростью, выглядя так, будто собирался заплакать. — Я так не выглядел! — запротестовал Изуку. — Да, выглядел. — Нет! — Я видел твоё глупое лицо, так что заткнись. Просто признай это — ты не умеешь выглядеть злым, — Кацуки закатил глаза, схватил Изуку за локоть — не грубо, как это могло бы быть — и потащил его по коридору. Они направлялись обратно в медицинскую палату исцеляющей девочки, и Изуку почувствовал праведное чувство триумфа, преодолевшее его усталость. Неужели этого было достаточно, чтобы успешно общаться с Каччаном? Выкрикивать ему злые истины? — Конечно, я умею выглядеть злым! — запротестовал он оскорблённо. Он посмотрел на Каччана и нахмурился. — Видишь? Я делаю это прямо сейчас! Кацуки несколько мгновений наблюдал за ним, изучая его лицо. — Ты выглядишь так, будто не мог сходить в туалет целую неделю, — пришел к выводу он. — Каччан! — запротестовал Изуку. — Это неправда! Я умею выглядеть злым! — Нет, не умеешь. У тебя слишком детское лицо, чтобы делать это. — У меня не детское лицо! — Это просто смешно. — Перестань так говорить! — Но это правда, придурок. Обидно, что мой гнев оказывается внутри того, кто не умеет им пользоваться. — Ты тоже не умеешь им пользоваться! — Что ты только что сказал? — Ты всегда теряешь терпение без причины и постоянно кричишь на людей! Все знают, что ты вспыльчивый. Ты очень легко теряешь контроль над своим гневом, так что ты тоже не умеешь им пользоваться! — Я, блядь, не теряю контроль ни над чем, придурок. Всё, что я делаю, хладнокровно просчитано. И это здорово слышать от парня, который только что вышел из себя пять минут назад. — Потому что я отражал твой гнев! Это была не моя вина! — Ты хочешь сказать, что это была моя вина, паршивый Деку? — Да! Я злился только потому, что ты злился! — А я злился только потому, что ты кусок дерьма, который часами ныл о том, что я был с тобой груб или что-то в этом роде, а потом послал меня на хер, как только я попытался сделать что-то хорошее! — Я уже говорил тебе, что не понимаю твоих намерений! Как бы я догадался? — Это потому, что ты тупой болван без работающих мозгов! — Нет, это потому, что ты вечно злишься на всё. Ты говоришь, что сделаешь то, чего я просил тебя не делать, — это нехорошо! Просто, как кретин. Кацуки посмотрел на него, но ничего не сказал. Невероятно, но он выглядел готовым послушать Изуку на этот раз. Это был редкий случай, когда Кацуки вёл себя как ублюдок не специально? Это был первый шанс Изуку дать Кацуки понять, что он мудак, как он и просил? — Я ценю, что ты хочешь подстричь меня, — продолжил Изуку, пытаясь быть более терпеливым. Каччану явно было трудно понять его точку зрения, и кричать на него было бесполезно. — Но ты не можешь просто сказать мне, что сделаешь что-то, чего я не хочу, и ждать благодарности. Я знаю, что ты хотел сделать что-то приятное, но неважно, думаешь ли ты, что это приятно. Я тоже должен думать, что это приятно! — Ты не думаешь, что то, что я трачу время на всё это, чтобы просто подстричь твои дерьмовые волосы, это неплохо? — спросил Кацуки, раздраженно. — Сейчас, когда я знаю, что ты был серьёзен, да, думаю, неплохо! — быстро объяснил Изуку. — Но... Раньше, например. Ты вправил мне нос, не дав мне времени подумать об этом, хотя мне было больно! Ты не можешь просто сделать то, чего я не хочу, и назвать меня неблагодарным за то, что мне это не нравится! — Я могу делать всё, что захочу, — сердито прорычал Кацуки, но это звучало больше из-за необходимости быть правым во всем, нежели из веры в свою правоту. — Каччан, — вздохнул Изуку. — Я серьезно. Кацуки демонстративно избегал смотреть на него, выглядя еще более ворчливым, чем когда-либо. Изуку воспринял молчание — а не серию выкрикиваемых проклятий — как знак продолжать. — Слушай, — снова попытался Изуку, заставляя себя быть терпеливым. Он был рад, что они с Каччаном впервые разговаривают, а не бросаются на кулаки. — Я не был уверен, что ты собираешься подстричь меня, потому что было вообще на это не похоже. Казалось, ты хотел превратить мои волосы во что-то уродливое. Вот почему я останавливал тебя! Не потому, что я не хотел, чтобы ты помог мне, или из ненадобности. Кацуки прищурился, наклонив голову так, чтобы иметь возможность молча смотреть на Деку. — Тебе не обязательно всё время быть таким оборонительным, — добавил Изуку, одарив Каччана крошечной, неуверенной улыбкой. — Никто не осудит тебя за то, что ты иногда бываешь приятным. Люди могут это прокомментировать, потому что они заметят разницу с твоим предыдущим поведением, но никто тебя не осудит. Или не будет насмехаться над тобой. — Мне наплевать, что обо мне думают другие, — просто ответил Кацуки. — Если бы мне было не наплевать, я был бы таким же неудачником, как и ты. — Тогда тебе навредит доброе отношение к другим? Если тебе всё равно, что они подумают об этом? — Какая разница, если мне вообще наплевать, что они думают? — Разница в том, что они будут счастливее, — серьезно сказал ему Изуку. — И я чувствую, что ты тоже будешь счастлив. Кацуки долго изучал лицо Изуку. Погружённый в зелёные, ожидающие глаза. Он так хотел что-то сказать. Какой-нибудь ответ. Какой-то способ выиграть этот спор. Он отвернулся, не в силах больше смотреть Изуку в глаза. — Тц. Ладно. Давай сделаем тебе эту грёбаную стрижку.

***

— Тебе нельзя его стричь. — Что?! После всех проблем? — воскликнул Изуку. — Какого хрена? Почему бы и нет?— закричал Кацуки. — Следи за языком, молодой человек, — выговорила исцеляющая девочка, сильно тыкая тростью в ногу Кацуки. Она стояла перед палатой, преграждая ему путь. — И ты не можешь никоим образом поставить под угрозу его физическую целостность. Вот почему. — С хуя ли — ой! — прошипел он, когда исцеляющая девочка снова ткнула его тростью за ругательство. — Как стрижка подрывает его физическую целостность?! — Мы до сих пор не знаем всего, что нужно знать о причуде, которая отделила Мидорию от его души, — объяснила исцеляющая девочка. — Из-за этого я не хочу вносить никаких радикальных изменений в его тело или его внешность, пока он не вернется в себя. Мы не знаем, как его душа отреагирует на это. — Это бессмысленно, — поправил он себя, прежде чем снова выругаться. Исцеляющая девочка прищурилась на него. — То есть вы можете тыкать в него иголками и прочим дерьмом, а я не могу постричь? Исцеляющая девочка вздохнула и опустила голову. Она выглядела... почти обеспокоенной, как-то так. Как будто она несла бремя, которым не могла с ними поделиться. Изуку нахмурился. Что на самом деле происходит? — Каччан, — сказал он, не сводя глаз со старушки. — Спроси... Спроси её, можем ли мы войти. В то же время исцеляющая девочка добавила: — Если у тебя есть какие-то жалобы по этому поводу, поговори с Ластиком или Всемогущим, — устало сказала она. — Это было решение совета ЮА. А теперь, если ты меня извинишь, у меня есть пациенты, о которых нужно позаботиться, — объявила она, поворачиваясь, чтобы уйти. Кацуки бросил на Изуку взгляд, в его алых глазах читалось то же подозрение. Прежде чем исцеляющая девочка успела уйти, Кацуки крикнул ей вслед. — Эй, старушка. Мы можем войти? — спросил он слишком громко. Она повернулась, чтобы посмотреть на него, на её лице появилось нерешительное выражение. Кацуки продолжил, заставляя себя говорить вежливо: — Я имею в виду, Деку умирает от желания увидеть свое тело — без каламбура — и он уже несколько дней бесит меня из-за этого. Может, он наконец успокоится, если мы просто… — он потянулся к дверной ручке, которая вела в комнату Изуку, но исцеляющая девочка остановила его, совсем не проявляя деликатности. Ладно. Что-то определённо происходит. Кацуки разыграл этот маленький спектакль вместо того, чтобы просто выбить дверь, чтобы увидеть реакцию героини... И это сработало. Она явно не хотела, чтобы он зашёл в палату. Речь шла не о том, что Кацуки подстрижет его, поставит под угрозу физическую неприкосновенность или какую-то чушь, которой она его накормила. Речь шла о том, чтобы увидеть Деку. Почему она не хотела, чтобы он увидел Деку? — Ладно, что нахуй происходит? — спросил он, всё ещё сжимая ручку двери, но не поворачивая её. Исцеляющая девочка стояла перед ним с серьезным взглядом на лице. — Каччан, — обеспокоенно предупредил Изуку. — Будь осторожен. — Сейчас Мидория не принимает посетителей, — строго объяснила исцеляющая девочка. — Как я уже сказала, если у тебя есть какие-то жалобы, поговори с Ластиком или Всемогущим. Они смогут помочь тебе больше, чем я. Кацуки уставился на неё, изучая лицо и ища какие-либо признаки того, что на самом деле происходит. Исцеляющая девочка уставилась на него суровыми глазами, не дрогнув под взглядом мальчика. — Каччан, — снова сказал Изуку, боясь, что Кацуки собирается устроить (довольно взрывную) сцену и накричать на крошечную старушку. Исцеляющая девочка может выглядеть маленькой и хрупкой, но Изуку был абсолютно уверен, что Кацуки не избежит наказания за неуважение к ней. Плюс, было ясно, что она не хотела — или, возможно, не могла — говорить им, что на самом деле происходит. Лучшим выходом было бы отступить. — Просто уйдем. Мы можем поговорить об этом со Всемогущим, — добавил Изуку, с беспокойством наблюдая за Кацуки. Кацуки продолжал смотреть на неё. — Хотя сегодня суббота, я уверена, у тебя должны быть занятия после обеда, не так ли, Бакуго-кун? — многозначительно спросила она. — Тебе лучше идти, иначе опоздаешь. — Да, — просто сказал Кацуки, подавляя насмешку и изучая лицо исцеляющей девочки. — Каччан, — тихо позвал Изуку, дёргая Кацуки за рукав, словно подталкивая его к движению. — Ну? — Исцеляющая девочка подняла бровь, когда Кацуки остался стоять как приклеенный. — Когда он снова сможет принимать посетителей? — Кацуки уставился на неё, лицо его было бесстрастным, а глаза внимательными. — Могу ли я вернуться позже? Его вопрос был явно проверочным. Он не собирался возвращаться позже. Исцеляющая девочка снова вздохнула, выглядя опечаленной и покачав головой. Её плечи были опущены, а на лице было неодобрительное выражение. Они не уверены, было ли неодобрение направлено исключительно на них. Она не посмотрела Кацуки в глаза, когда ответила, звуча почти стыдливо: — Просто спроси об этом одного из своих учителей, молодой человек. И затем она ушла. Как только она оказалась вне поля зрения, Кацуки повернул дверную ручку и попытался открыть её. Она была заперта.