The Way You Used To Do

Руки Инко немного дрожали, пока она ставила поднос с горячим чаем на маленький столик перед Кацуки. Он не смотрел ни на неё, ни на Деку. На самом деле, он даже не смотрел на чай — был слишком занят, пытаясь отвести от них взгляд как можно незаметнее. Кацуки не сказал бы, что ему комфортно в квартире Деку. В последний раз, когда он был здесь, им было четыре года, и он тогда узнал о своей причуде. Они ещё не узнали, что Деку беспричудный — и, как только они поняли, Кацуки больше не приходил. Хотя до этого он был тут сотни раз. Сотни раз. Он, вероятно, запомнил квартиру Деку, и видеть её снова, спустя столько лет, было тревожно. Все было по-прежнему. Это было очень странно, учитывая, что квартира осталась неизменной, в то время как их отношения так сильно поменялись. (Но чья это вина?) Дело  было в том, что они никогда не дружили. По крайней мере, с точки зрения Кацуки. Деку был просто одним из многих людей, которые восхищались им за то, что он был потрясающим, и целовали его задницу за то, что он лучший. Он был всего лишь мелким, бестолковым фанатом, в прочем, как и все остальные. Конечно, до того, как они стали взрослыми и получили причуды, Деку был любимым другом по играм Кацуки — даже несмотря на то, что он издевался над ним и оскорблял, чтобы вызвать смех у других детей, Деку был тем, кто придумывал лучшие игры. Иногда он забирался на плечи Кацуки — поскольку тот всегда был сильнее — и они притворялись Четвертым видом; иногда он пытался нести Кацуки, терпел неудачу и соглашался быть жертвой, в то время как Каччан притворялся Всемогущим, готовым взять его на руки и унести в безопасное место, громко смеясь, как герой номер один. Иногда Кацуки притворялся самим собой, спасая Деку от подлых воображаемых злодеев с помощью своей воображаемой причуды (поскольку его собственная еще не проявилась). Но он никогда не позволял Деку спасать его. Либо они были героями вместе, как когда они притворялись Четвертым видом, либо когда Деку придумывал свои собственные причуды, или же Деку был жертвой. Кацуки — никогда. Как только Деку стал беспричудным, все изменилось. Он превратился из любимого товарища по играм Кацуки, даже если был просто одним из многих, в не более чем жалкого маленького мальчика, который даже не был в том же ранге, что и Кацуки. И все же Деку остался. Он был единственным, кто остался. На протяжении всей жизни у Кацуки было много друзей. Конечно, все они были временными — всего лишь статисты, отчаянно желающие разделить немного внимания, которое постоянно сияло над Кацуки. Долгое время Бакуго думал, что Деку был одним из тех отчаянных неудачников, которые ищут хоть немного кратковременной славы, которую они могли получить, — но это было до тех пор, пока Деку не получил свое собственное внимание. Внимание, которое затмило даже внимание Кацуки. Эта мысль все еще бесила его. Знать, что Деку, который был всего лишь маленьким камешком еще год назад, сияет так же ярко, как он, который был лучшим всю жизнь... — Итак, Кацуки-кун, — Инко отвлекла его от мыслей, сев рядом с ними на диване с вежливого расстояния. Кацуки поднял глаза и впервые с момента своего прибытия встретился с ней взглядом, изо всех сил стараясь не позволить гневу от его самоанализа так явно проявиться на лице. Он не знал, почему пребывание у Деку так его разозлило или вызвало столько воспоминаний — всё, что он знал, это то, что хотел уйти как можно скорее, несмотря на все трудности, которые потребовались, чтобы сюда дойти. Глаза Инко были зелеными и большими. Очень выразительными. Точно такими же, как у Деку. По какой то причине это беспокоило Бакуго. (Он знал причину; он просто не хотел об этом думать). (Мертвые, ничего не выражающие глаза, полуприкрытые веки, уставившиеся на него. Перекошенное тело. Безжизненное). Он подавил дрожь. — Да? — ответил скучающим голосом. Он никогда не был лучшим в общении со старшими. Деку сидел рядом с ним, так близко, что они почти прикасались друг к другу. Почти. — К-как... как у тебя дела? — вежливо спросила Инко. Кацуки мог сказать, что, хотя её вопрос звучал искренне, она просто использовала его, чтобы завязать разговор и достичь темы, которую она действительно хотела обсудить — своего (дерьмового) сына. Кацуки вздохнул про себя, изо всех сил стараясь не быть грубым с матерью Деку. Мальчик, возможно, и слабак-неудачник, но если Кацуки что-то и знал наверняка, так это то, что он действительно любит и уважает свою мать. Он, вероятно, рассердится и разозлится, если Кацуки как-то её обидит, а это было полной противоположностью тому результату, которого Кацуки пытался добиться этим визитом. Эта мысль заставила его почувствовать себя странно, но он не понял почему. — Просто, в последний раз, когда я тебя видела, у тебя было довольно сильное сотрясение мозга, и поскольку ты не навещал Изуку после этого…  — продолжила Инко, когда Кацуки не ответил. — Я в порядке, — оборвал ее Кацуки (настолько вежливо, насколько мог, что было не очень по обычным меркам, но хорошо по меркам Кацуки). Инко, казалось, не была обеспокоена и просто кивнула. — Это хорошо. Я рада, что с тобой всё в порядке. Мой Изуку хотел бы, чтобы ты был в порядке, — грустно улыбнулась она, в её глазах читались страдания и что-то похожее на горечь. Сходство с выражением пнутого щенка Деку было настолько странным, и Кацуки осознал, что смотрит на него дольше, чем следовало бы. Прежде чем все стало слишком глупо, он наклонился и схватил свой чай, держа чашку в руке и ожидая, пока напиток немного остынет. — Каччан, — обратился к нему Деку впервые с тех пор, как они приехали к нему домой, как будто только вспомнил, что Кацуки здесь. Кацуки счёл молчание Деку очень грубым и откровенно раздражающим, но решил ничего не говорить, чтобы не показаться зависимым. Вместо того, чтобы дать Деку агрессивный ответ, как и хотелось, он просто повернул голову к нему, молча. — М-может быть, тебе стоит... Знаешь. Напомнить моей маме, что я здесь? И что я могу её слышать? — нерешительно предложил он. Нахмурившись от раздраженного замешательства Кацуки, Изуку добавил — Я н-не хочу, чтобы она сказала что-нибудь смущающее. — А? — заинтригованно спросил Кацуки. Он чувствовал, как глаза Инко прикованы к нему, обращая внимание на его взаимодействие с невидимым сыном, но у него не хватало ума сосредоточиться на ней. — Ну и что это значит?  — Т-ты же знаешь, какие мамы! — попытался объяснить Изуку, но это прозвучало слишком оборонительно. Он хотел сказать, что не знает, но решил промолчать. — Они любят рассказывать детские истории и тому подобное. М-может, она сделает что-то в этом роде, если подумает, что я её не слышу.  — Хм, — усмехнулся Кацуки, поворачиваясь к Инко, чей взгляд все ещё был устремлен на него. Он решил пока не передавать сообщение Деку, любопытствуя, что Инко может ему сказать. — Это Изуку? Он разговаривает с тобой? — спросила она, как будто думала, что Деку — некое существо, которое говорит только в определённое время. Кацуки вздохнул и отпил чая, прежде чем ответить. У него не было ни терпения, ни желания говорить на эту тему, особенно с мамой Деку, но он напомнил себе, что делает это ради большего блага. Он делал это, чтобы чувствовать себя лучше, лучше спать и перестать чувствовать себя таким несчастным. Потому что ему нужно было, чтобы Деку был счастлив, чтобы и он был счастлив, верно? Это была единственная причина, по которой он это делал. Единственная причина. Кроме того, он проделал весь этот путь до проклятого дома Деку. Кацуки мог быть кем угодно, но когда он вкладывался, то точно не в полсилы. Если он собирался сделать Деку счастливым, он собирался сделать его чертовски счастливым. И если для этого ему нужно было тратить время на болтовню с мамочкой, то он делал это как профессионал, неважно, насколько это раздражало. Это не означало, что он должен был беззаботно относиться к ней. Нет. Некоторые вещи он просто не мог изменить в себе. — Он всегда разговаривает со мной, — объяснил Кацуки, ставя чай обратно на стол и откидываясь на спинку дивана очень невежливым образом — его руки были полувытянуты, когда он опирался локтями на спинку, а одна из его ног была скрещена в раздвинутом положении. — Я вижу его не как призрака. Он не прозрачный или что-то в этом роде, — пожал он плечами. Он мог сказать, что Деку нервничал рядом с ним, но не стал смотреть. Глаза Инко расширились, и она понимающе кивнула. — О, — удивленно сказала она, подперев подбородок рукой. — Я этого не знала. Я думала — я представляла его… Парящим, как призрак, понимаешь? — Нет, — Кацуки снова пожал плечами, отводя взгляд от больших зелёных глаз и сохраняя свое обычное ворчливое выражение лица. — Ничего подобного. Он выглядит так же, как и всегда, только не может коснуться ничего, кроме меня. — Он — может коснуться тебя?! — воскликнула Инко, глаза её расширились ещё больше. Кацуки хотел, чтобы она перестала делать это своими глупыми зелёными глазами, но не стал комментировать. Вместо этого он вопросительно посмотрел на неё. Почему никто не рассказал ей об этом? Кацуки не мог рассказать ей сам, так как не навещал Деку в медицинском отсеке с того дня, как проснулся, но Всемогущий и все специальные советы ЮА знали об этой информации. Почему об этом не сообщили родственникам Деку? Первоначальный план Кацуки состоял в том, чтобы пойти в медицинский отсек Исцеляющей девочки, там бы Деку мог увидеть свою маму и перестать ныть о том, что скучает по ней, но один быстрый текстовый разговор с Киришимой дал ему понять, почему миссис Мидорию больше не пускают в лазарет. Текстовые разговоры, вероятно, последний остаток уединения, которое было у Кацуки, поскольку Деку теперь был приклеен к нему 24/7 и мог слушать почти всё, что он говорил. Поэтому, воспользовавшись тишиной, Кацуки спросил Киришиму, почему Инко запретили посещать его, но даже тот не знал. Всё, что он мог сказать, это то, что двумордый — который, по-видимому, посещал тело Деку чаще всех после Всемогущего, по какой-то причине, — сказал им, что Инко уже некоторое время не появлялась в лазарете, и то, что женщине больше не разрешено посещать его. Будучи бесполезным неудачником, двумордый даже не подумал спросить старуху о причине запрета, оставив всех в неведении. Кацуки хотел знать, но он понимал, будет невежливо спрашивать об этом Инко напрямую. Обычно ему наплевать на вежливость, но как не быть деликатным с представителями власти — или, по крайней мере, более деликатным, чем обычно. — Да. Я единственный человек, которого он может коснуться, — просто ответил он, не глядя ни на Деку, ни на его маму. Он чувствовал себя крайне неуютно, но заставил себя посмотреть ей в глаза и продолжил: — Разве они не говорили вам об этом? Инко нервно удерживала его взгляд, и Кацуки заставил себя не отводить свой. Он надеялся, что она сможет заметить скрытый вопрос в его глазах. Она опустила голову и поиграла подолом юбки, избегая взгляда Кацуки, выглядя огорченной. Она не выглядела пристыженной или виноватой, что, по мнению Кацуки, было хорошим знаком — это, вероятно, означало, что запрет не был ее прямой виной. — Я... я в последнее время не получала много информации о состоянии Изуку. Ты и другие дети знаете о нем больше, чем я сейчас, — она пожала плечами. Деку оживился на диване рядом с Кацуки, выглядя возмущенным. — Что? Почему нет, мам? — запротестовал он, хотя мать его не слышала. Кацуки закатил глаза от глупого эмоционального всплеска, но изо всех сил старался не ударить призрака сына Инко перед ней, когда она продолжила. —Я... я ничего не делала, если это то, о чем ты думаешь. Просто... — она заколебалась. — Директор и совет учителей решили, что будет лучше, если посторонним не будет позволено находиться на территории ЮА, чтобы сохранить жизнь Изуку и предотвратить возможное вторжение злодеев. Я... я не могла там спать из-за своей работы, поэтому мне приходилось постоянно входить и выходить... — Но ты же моя мама! Они не должны мешать тебе видеться со мной! — снова запротестовал Деку. — … и они утверждали, что этот поток небезопасен для школьной охраны, что… Конечно, имеет смысл. Вот почему я так забеспокоилась, когда увидела тебя у своей двери, — она одарила Кацуки легкой застенчивой улыбкой, которая выглядела обиженной. — Если они никого не пускали, я предполагала, что они никого и не выпустят, тем более, что… Ну, — она замолчала с легким вздохом. Она выглядела измученной. Под глазами у неё были тяжелые мешки, а волосы выглядели более растрёпанными, чем обычно. Раньше она ведь была выше, теперь. Выше и красивее. Он смутно припоминал, что называл её «тётя Инко», когда был ребёнком, но воспоминание было таким, будто это из другой жизни. Другого человека. — Мы пришли не одни, — объяснил Кацуки. Каким-то образом он почувствовал, что этой информацией нужно поделиться с ней. — Наш сенсей послал охранников ЮА, чтобы следить за нами по пути сюда. Инко посмотрела на него со странным выражением, хотя в них была доля благодарности. Она несколько мгновений смотрела на Кацуки, отпивая свой чай, прежде чем высказать своё мнение. — Я... не понимаю, Кацуки-кун, — призналась она. Вставай в очередь, хотел ответить Кацуки, но придержал язык. — Зачем так утруждать себя приездом, если с Изуку все в порядке? Не пойми меня неправильно… — быстро добавила она. — Я очень благодарна за визит, но... я — она сглотнула, нерешительно. — Если честно, я не ожидала этого от тебя. Да, вот и все его попытки сохранить хладнокровие пошли прахом. — А? Черт возьми, это должно значить? — запротестовал он, прежде чем понял, что было прямым результатом его вспыльчивого темперамента. Инко не дрогнула от его резкой реакции, а скорее подняла подбородок в знак неповиновения, рука, держащая её чашку чая, сжала ее так, что костяшки пальцев побелели. Она выглядела так, будто изо всех сил старалась не потерять самообладание, но в глазах была явная обида, которую она до сих пор скрывала ради вежливости. — Не нужно притворяться, Кацуки-кун, — сказала она, ставя чашку на стол и переплетая пальцы на коленях. Она выглядела так, будто хотела заплакать, хотя она была... зла? Расстроенная? Раздраженная? Кацуки не мог понять, о чем думала эта крошечная женщина. — Я знаю, что тебе не нравится мой Изуку, хотя он всю свою жизнь только и делал, что восхищался тобой, — обвинила она. По какой-то причине эти слова прозвучали как удар в живот, и Кацуки не мог понять, были ли это его собственные чувства или просто отражение Деку, который выглядел очень бледным и нервным рядом с ним. — Я потеряла счет, сколько раз мне приходилось звонить Мицуки, потому что мой мальчик возвращался домой весь избитый и в синяках, — Инко покачала головой с неодобрением. — Он так и не сказал мне, кто его обидел, но я знала, что это был ты. Тот простой факт, что ты называешь его этим ужасным прозвищем, Деку, в моем собственном доме — сильный аргумент, который поддерживает мое замешательство. Так что позволь мне спросить тебя — почему ты на самом деле здесь? Кацуки уставился на маму Деку. Она выглядела нервной — не испуганной, но дрожащей от того, что так столкнулась с ним. Она также выглядела так, будто давно собиралась поговорить на эту тему. Самое главное, она выглядела сильной. Пиздецки Сильной. Гораздо сильнее, чем Кацуки ожидал от крошечной, пухленькой женщины без соответствующей причуды и слезящихся, мешковатых глаз. Её нижняя губа дрожала, а глаза были полны непролитых слез. Но на лице была знакомая решимость, которая сказала Кацуки, нет другого выхода, кроме как ответить искренне. Но насколько странно — и ужасно эгоистично, если честно — было бы, если бы он прямо сказал Инко Мидории, что он здесь потому, что чувствовал, когда ее сын страдал, а Деку в последнее время несчастен, потому что скучает по ней, поэтому Кацуки решил поумолять Айзаву-сенсея дать ему специальную лицензию, дабы навестить ее, и этот паршивый ботан наконец успокоился и перестал все время заставлять грудь чувствовать себя так стеснительно? Он не мог просто так сказать. Он знал, как плохо это прозвучит. Но какой у него был выбор? Кацуки плох во вранье. Ему это не нравилось. И, что самое главное, он не собирался выбрасывать все свои принципы в окно только для того, чтобы порадовать проклятую маму Деку ответом, который заставил бы его не казаться куском дерьма. Все и так думали, что он был куском дерьма. Инко Мидория, конечно, тоже так думала. Зачем притворяться? — Я кое-что узнал. О причуде, которая связывает меня и Деку, — начал он, не встречаясь с ней глазами. Вместо этого он просто смотрел в сторону, его фирменный ворчливый взгляд все еще вырисовывался на лице, а глаза сузились от раздражения. — Причуда, связывающая души, — кивнула Инко в знак признания. — Всемогущий рассказал мне. — Да. Причуда связывает нас таким образом, что мы не можем уйти друг от друга, — продолжил он, по-прежнему избегая ее взгляда. — А еще мы можем чувствовать друг друга. Инко молчала. Кацуки хотел посмотреть на нее, чтобы увидеть реакцию, но обнаружил, что не может. По какой-то причине он больше не мог смотреть этой женщине в глаза. Это было смешно. Что она собиралась с ним сделать? Кацуки хотел перестать быть таким слабаком и посмотрел на нее со злостью, хотя она ничего не сделала, чтобы заслужить ее. — Так Деку в последнее время чувствует себя довольно несчастным, потому что скучает по вам и всему такому дерьму. Поэтому я решил навестить вас, — продолжил он, пожав плечами, надеясь, что Инко не прочтет между строк то, что он говорит. К сожалению, ему не повезло. — Так ты делаешь это только потому, что чувствуешь то же, что и мой сын. И поскольку он чувствовал себя несчастным, потому что скучал по мне... Ты не хотел чувствовать себя так же? Кацуки опустил голову, выглядя злым. Он не ответил и даже не кивнул. Инко долго молчала. Кацуки видел, что взгляд Деку нервно метался между ним и его мамой, но он не стал смотреть на ботаника. Он не хотел видеть, какое выражение в этих богом забытых зелёных глазах. — Ну… — сказала Инко спустя долгое время, вздохнув и вставая со своего места. Кацуки посмотрела на неё, удивлённый тем, что на её лице не было гнева, а только спокойствие и немного грусти. — Спасибо, что был честен со мной, Кацуки-кун. Она взяла его чашку и поставила вместе со своей на поднос, потом взяла все и направилась на кухню, не сказав ни слова. Кацуки мог видеть её, так как кухня была открытой, но та была повернута к нему спиной, и расстояние между ними было таким большим. Кацуки не ожидал такого ответа. Он медленно наклонил голову, чтобы прочитать выражение лица Деку и понять, была ли это нормальной реакцией для его мамы, но он выглядел таким же смущенным, как и Кацуки. Вода из раковины начала течь, а Инко не подавала никаких признаков того, что собирается в ближайшее время покинуть кухню. Может, ей просто нужно время подумать. Ее сын превратился в призрака и приклеился к парню, который годами издевался над ним. Теперь этот парень был в её доме много лет после последнего визита, рассказывая ей о том, как разделяет чувства с сыном-призраком и может прикоснуться к нему. Вполне естественно, что ей нужно было немного времени для себя. Кацуки с удивлением и шоком понял, что если бы это произошло месяц назад, он бы ворвался на кухню в гневе, крича о том, что не хочет, чтобы его игнорировали. Он не хотел думать о том, что же означает эта перемена в поведении. Бакуго встал с дивана, чувствуя себя слишком беспокойным, чтобы просто сидеть на месте, и желая занять свой разум чем-то другим. Конечно, он чувствовал себя ужасно уставшим после всей этой фигни с поездом, но что-то в его разговоре с Инко беспокоило его, и он не хотел в конечном итоге заснуть на диване или слишком погрузиться в глубокие размышления. Ему лучше пошевелиться. Деку остался на диване, пока Кацуки мерил шагами гостиную, проверяя фоторамки, мебель и предметы декора, не вникая в это. В его голове крутились тысячи мыслей в секунду — он был уверен, что это влияние дерьмовой привычки Деку бормотать — и он не мог сосредоточиться ни на чем. Может быть, Инко считала несправедливым, что её сын оказался приклеенным к человеку, который его ненавидел, вместо того, кто его любил, как она или Всемогущий. И это на самом деле было несправедливо. Разве она не понимала, что Кацуки этого не хотел? Что он тоже не получал удовольствия от этой ситуации? Что последнее, чего он хотел, — это стоять посреди гребаной гостиной этой женщины, пока она моет посуду, чувствуя себя неполноценным и как незваный гость в месте, который когда-то был для него вторым домом? Кацуки в итоге нашел полуоткрытую фотокнигу, лежащую на обеденном столе за диваном. Инко, вероятно, просматривала её до прихода Кацуки. Он посмотрел на неё. Она не взглянула в ответ, слишком занятая нарезкой овощей и выглядевшая так, будто что-то готовит. Кацуки схватил фотокнигу и невежливо бросился на диван, напугав Деку. Как только Изуку увидел, что держит Кацуки, его глаза расширились, и он попытался спрыгнуть с дивана, чтобы помешать Бакуго просмотреть фотокнигу. Кацуки, с другой стороны, умело поместил обе свои ноги на колени Изуку, нагружая конечности и не давая тому встать. Деку боролся с тяжестью ног Кацуки, что вызвало злобную ухмылку у взрывного мальчика. — Подожди, Каччан! — запротестовал Деку, когда Кацуки открыл книгу и начал просматривать фотографии, наклеенные на первой странице. — Тебе не следует смотреть на это без разрешения! Это невежливо! — указал он, в конечном итоге напоминая Ииду, если бы тот был отчаянным, нервным ботаном, который сильно краснел от страха, что Кацуки увидит его детские фотографии. — С каких это пор мне есть дело до вежливости, ботан? — усмехнулся Кацуки, продолжая просматривать альбом. Деку попытался вырвать его из рук парня, но потерпел неудачу, его собственные руки постепенно проходили сквозь материал альбома. Первые страницы состояли только из фотографий Деку в младенчестве, лысого и уродливого, как черт, но уже с этими нелепыми веснушками на лице. По мере того, как страницы шли одна за другой, рост Деку становился очевидным — зеленые кудри, пробивающиеся из макушки, маленькие молочные зубы во рту, и эти глупые большие зелёные глаза, смотрящие прямо в душу Кацуки. Он поднял глаза от фотографии и увидел, что Деку нервно смотрит на него и кусает ногти. Он следил за Кацуки, как ястреб. Теми же глазами. — В-видишь? Там ничего нет, кроме детских фотографий, Каччан, — нервно сказал Деку, не понимая, почему Кацуки так пристально на него смотрит, но явно пытаясь уговорить его выбросить альбом и положить обратно на место. — Тебе не… Тебе даже не нравятся дети! Почему бы тебе просто не убрать его? — Заткнись нахуй, Деку, — усмехнулся Кацуки, отводя взгляд обратно на альбом на коленях. — Я хочу увидеть, чего ты так боишься, так что замолкни и будь хорошей подставкой для ног. — Я… я… я не боюсь! Т-тебе нечего выяснять! — заикаясь, пробормотал Изуку. — Я п-просто не думаю, что тебе стоит тратить свое время на что-то подобное… И почему твои ноги такие тяжелые?! — пожаловался он, все еще пытаясь поднять ноги Кацуки с колен. — Я тренируюсь с тех пор, как был ребенком, в отличие от тебя, — фыркнул он с безразличием. В его тоне также был намек на горечь. — И на что еще, черт возьми, мне тратить свое время? Твоя дерьмовая мамаша  на кухне, и я не пришел сюда не для пяти минут разговоров. Я голоден, так что я съем то, что она там готовит, а потом мы сможем пойти. До тех пор я буду смотреть на твое уродливое детское лицо, — презрительно усмехнулся он. — Не называй мою маму дерьмовой, — запротестовал Изуку серьезным, обиженным голосом, заставив Кацуки закатить глаза очень сильно. — Какая разница, — вздохнул он, перелистывая несколько страниц от скуки. Малыш Деку, малыш Деку, малыш Деку — это был весь этот альбом? Что такого интересного было в малыше Деку, что заставило его маму сделать сотню бесполезных фотографий? Некоторые из них были даже с одного и того же ракурса, снятые в один и тот же момент! Кацуки не мог этого понять. Его мама почти никогда не фотографировала его — всех тех, что у него были, хватило бы, чтобы заполнить один альбом, от нуля до пятнадцати лет. У Деку, с другой стороны, наверняка был альбом на каждый год его неинтересной жизни. Когда Кацуки дошел до половины альбома, Деку (наконец-то) начал взрослеть. Теперь у него были зубы, волосы и эта тупая ухмылка на лице. Там были его фотографии в парке, где они с ним играли в детстве, фотографии на пляже, фотографии в его спальне. Была фотография, на которой он был в толстовке с капюшоном Всемогущего и стоял рядом с высокой фигуркой Всемогущего в торговом центре; фотография, на которой он был в той же толстовке с капюшоном, прижимая к груди куклу Всемогущего на пляже; фотография, на которой он был в похожей толстовке с капюшоном Всемогущего — но не в той же — и позировал в традиционной героической позе Всемогущего. — Наконец-то достиг фазы Всемогущего, — сказал Кацуки Деку с усмешкой и ухмылкой на губах. Деку, с другой стороны, покраснел и спрятал свое красное лицо под сгибами обеих рук, выглядя смущенным и отстраняясь как можно дальше от Кацуки. Рядом с каждой фотографией была аннотация — вероятно, от мамы Деку — объясняющая контекст фотографии, место, где она была сделана, и возраст Деку. Кацуки попеременно хихикал, усмехался, закатывал глаза и ухмылялся, читая описания: Изуку — один год. Веселится на пляже с мамой! Изуку — один год. Только что сказал свое первое слово! Думаю, это было «мама»! Изуку — один год. Впервые пошел в торговый центр! Изуку — один год. Впервые пошел в парк! Ему не понравился песок, хотя на пляже он, казалось, не возражал! Изуку — один год. Выиграл свою первую фигурку Всемогущего! Он хотел фигурку Старателя, но в магазине их не было! Теперь он никогда не выпускает её из рук! Изуку – один год. Играет в парке с куклой Всемогущего. Изуку – полтора года. Выиграл свою первую толстовку Всемогущего! Он постоянно в ней! Изуку – полтора года. Играет в парке с толстовкой Всемогщего и куклой! Теперь ему нравится песок! Изуку – полтора года. Принимает ванну с шампунем Всемогущего! Изуку – полтора года. Спит на диване после просмотра видео Всемогущего! Изуку – полтора года. Мама подарила ему еще одну толстовку Всемогущего, чтобы постирать первую! Изуку – полтора года. Мама подарила ему еще одну толстовку Всемогущего, чтобы постирать первую и вторую! Изуку – два года. Второй день рождения Изуку! Изуку – два года. Изуку со своей коллекцией фигурок героев! Его любимая фигурка – Всемогущий! Ему теперь все равно на Старателя! Изуку – два года. Четвертая толстовка Всемогущего, которую Изуку выиграл на свой второй день рождения! Маленькие мальчики растут так быстро! Изуку – два года. Изуку и его рисунок Всемогущего! Изуку – два года. Изуку выдает себя за героя! Изуку – два года. Изуку смотрит, как Всемогущий спасает людей по телевизору! Он не понимает, но танцует танец Всемогущего! Изуку – два с половиной года. Играет в героя с мамой! Изуку спешит на помощь! Изуку – два с половиной года. Изуку поет песню Всемогущего в ванной! Изуку – два с половиной года. Пятая толстовка Всемогущего! Изуку – два с половиной года. Изуку и его коллекция кукол Всемогущего! Изуку – три года. Третий день рождения Изуку! У него была вечеринка в стиле Всемогущего! Изуку – три года. Изуку и рисунок его  агентства героев! Он хочет, чтобы оно называлось «Агентство Всемогущего», даже если мама сказала ему, что он должен выбрать себе имя сам! Изуку – три года. Изуку играет в парке с друзьями! Изуку – три года. Изуку и маленькая черепашка, которую он нашел в песке! Мило! Изуку – три года. Изуку на пляже с мамой! Ему это нравится, даже если мусора стало больше, чем раньше! Изуку – три года. Изуку едет на поезде с мамой! Изуку – три с половиной года. Снова играет в героя с мамой! Он не может решить, какое у него будет геройское имя! Изуку – три с половиной года. Всемогущий-младший и его растущая коллекция кукол Всемогущего! Изуку – три с половиной года. Маленький Всемогущий помогает маме готовить ужин! Изуку – три с половиной года. Маленький Всемогущий рисует в своей спальне после дневного сна! Изуку – три с половиной года. Маленький Всемогущий принимает ванну самостоятельно! (Мама все время следила за ним, чтобы не допустить несчастных случаев!) Изуку – три с половиной года. Изуку уснул во время игры! Изуку – четыре года. Четвертый день рождения Изуку! Снова в стиле Всемогущего! Он не хотел есть торт, чтобы не порезать лицо Всемогущему! Изуку – четыре года. Завел новых друзей в парке! Изуку – четыре года. Шестая толстовка с Всемогущим! Пока что это его любимая! Изуку – четыре года. Учится пользоваться компьютером! Он еще не умеет печатать! Изуку – четыре года. Новая героическая поза Изуку! Изуку – четыре года. Изуку делает покупки с мамой! Изуку – четыре года. Изуку и его лучший друг Каччан! Глаза Кацуки были прикованы к фотографии и подписи, его пальцы сжимали альбом все сильнее. Это была фотография его с Деку в парке, где они встретились, обнимали друг друга и широко улыбались в камеру. Они были только вдвоем. Изуку выглядел счастливым. Кацуки выглядел счастливым. Они оба были одеты в одинаковые толстовки Всемогущего, что делало их нелепыми. Кацуки повернулся, чтобы посмотреть на Деку, но увидел его смущенно прячущим свое лицо, он даже не понимал, на какую фотографию смотрит Кацки. Бакуго неловко отвел глаза от фотографии и перевернул страницу. Изуку – четыре года. Играет с Каччаном в парке! Изуку – четыре года. Учится читать! Он действительно предан! Изуку – четыре года. Изуку и его рисунок себя, Каччана и Всемогущего! Изуку – четыре с половиной года. Изуку играет со своим новым мячом Всемогущего! Изуку – четыре с половиной года. Изуку учится печатать на компьютере! Изуку – четыре с половиной года. Изуку и Каччан исполняют хореографию Всемогущего танца! (Кацуки покраснел от этого и быстро перевернул страницу). Изуку – четыре с половиной года. Изуку впервые ест катсудон! Он хотел съесть его, потому что в названии было «кацу», как у его друга! Что, бля, это должно было значить?! Кацуки пропустил несколько страниц только из-за этого. Изуку – четыре с половиной года. Седьмая толстовка со Всемогущим! Изуку – пять лет. Пятый день рождения Изуку! Каччан пришел и помог Изуку с торт со Всемогущим, не беспокоясь о лице! Для этого и нужны друзья! Изуку – пять лет. Изуку на пляже с Каччаном и его родителями! Изуку – пять лет. Каччан пришел показать Изуку свою причуду! Взрывоопасно! Изуку – пять с половиной лет. Изуку играет в парке! Изуку – пять с половиной лет. Изуку принимает новую позу супергероя! Изуку – пять с половиной лет. Изуку помогает маме готовить печенье в стиле Всемогущего! Изуку – пять с половиной лет. Восьмая толстовка со Всемогущим! Изуку – пять с половиной лет. Изуку играет со своей новой фигуркой Всемогущего! Изуку – пять с половиной лет. Первая тетрадь Изуку! Теперь он умеет писать! Изуку – шесть лет. Шестой день рождения Изуку! В этот раз мама помогла ему разрезать торт, так как Кацуки-кун не смог приехать! Изуку – шесть лет. Изуку делает заметки в своей тетради! Такой умный мальчик! Изуку – шесть лет. Девятая толстовка Всемогущего! Изуку – 6 лет. Пытается угадать, какая у него будет причуда! Изуку – шесть лет. Изуку играет в доктора перед завтрашним приемом! Какая у него будет причуда?! С нетерпением жду этого! Изуку – десять лет. Изуку и мама на пляже Кацуки нахмурилась, увидев огромный таймлапс. Для того, кто так внимательно следил за развитием своего сына, Кацуки показалось странным, что Инко остановила его так внезапно. Он уже почти закончил фотоальбом. И тут он понял. Это была последняя фотография Деку, которую она сделала, прежде чем они узнали, что у него нет причуды. Кацуки уставился на эту широкую, искреннюю улыбку на лице шестилетнего Деку. Черт. Он понятия не имел, насколько сильно изменится его жизнь, верно? Какой сентиментальный. Кацуки продолжал листать альбом. Изуку – двенадцать лет. День рождения с Изуку Изуку – тринадцать лет. День рождения Изуку Изуку – четырнадцать лет. День рождения Изуку Изуку – пятнадцать лет. День рождения Изуку Кацуки нахмурился еще сильнее. На этих фотографиях Деку выглядел совсем другим человеком – уже не тем веселым, живым, ухмыляющимся мальчиком, каким он был в детстве, а мрачной, костлявой, жалкой тенью самого себя. Улыбка, которую он дарил камере, выглядела искренней, но также… Странной. Ей не хватало обычной жизнерадостности Деку, которая чаще всего выводила из себя Кацуки. Он выглядел… жалким. Кацуки продолжал просматривать то, что осталось от альбома. Изуку – пятнадцатьлет. Его причуда проявилась!!! Действительно счастлив!!! (Это была фотография Деку, принимающего позу Всемогущего, который выглядел так ужасно не похоже на предыдущие фотографии — не только потому, что он был счастливее, но и потому, что он выглядел больше — глаза Кацуки расширились от удивления. Он не думал, что когда-либо замечал разницу, ведь видел Изуку каждый день в школе. Теперь, когда он увидел фотографии вместе — в возрасте четырнадцати и пятнадцати лет — он мог понять, сколько мышечной массы набрал Деку за полгода). Изуку — пятнадцать лет. ИЗУКУ ПРИНЯЛИ В ЮА!!! ОЧЕНЬ СЧАСТЛИВ!!! (Деку держит свое письмо о зачислении и улыбается так широко, что его веснушки почти исчезли.) Изуку — пятнадцать лет. Первый день Изуку в ЮА! Изуку — пятнадцать лет. Изуку в своем костюме героя!! Мама в восторге от того, что ему понравилось! Изуку — Пятнадцать лет. Изуку на спортивном фестивале! Он был среди восьми лучших! (Это была просто картинка с телевизора). Изуку – пятнадцать лет. Изуку и Всемогущий! Мечта сбылась! Изуку – шестнадцать лет. Шестнадцатый день рождения Изуку! Пришли друзья: Урарака, Тенья и Шото! Кацуки усмехнулся, чувствуя, как в его груди расцветает что-то уродливое. Он не знал, почему эта картинка так его нервировала, но решил, лучше не зацикливаться на этом. Он пошел дальше. Изуку – шестнадцать лет. Изуку и Всемогущий на его шестнадцатом дне рождения! Он пришел сюрпризом! Изуку – шестнадцать лет. Изуку и его новая форма! Изуку – шестнадцать лет. Изуку и его лучшие друзья Урарака и Тенья! Кацуки снова усмехнулся. Фотоальбом закончился, поэтому он бесцеремонно закрыл его, бросив на журнальный столик. Наконец он повернул голову, чтобы посмотреть на Деку, который все ещё прятал свое лицо, выглядя очень смущённым. Его лицо было таким красным, что веснушки исчезли, но он открыл глаза, чтобы посмотреть на Кацуки, в них было явное опасение. Он перестал бороться с ногами Кацуки. — Я не знаю, какого хрена ты так смущался, ботан, — прокомментировал Кацуки, чувствуя себя более сварливым, —  Там не было ничего компрометирующего. Просто какие-то тупые детские фотографии и детские штучки. Какого хрена твоя мама вообще делает так много фотографий?— усмехнулся он. Изуку открыл лицо и сел прямо на диване рядом с Кацуки, его лицо все ещё было красным. Отвечая, он не смотрел на Кацуки, а вместо этого смотрел на свои колени, рассеянно теребя пальцами край рубашки. — А, о-она... Она делала много фотографий, чтобы отправить моему отцу. Но она сохранила копии и решила сделать из них фотокнигу, — пожал он плечами. Кацуки тупо моргнул. Теперь, когда он об этом подумал, отца Деку не было ни на одной фотографии, которую он видел. На самом деле, Кацуки не мог вспомнить, чтобы когда-либо встречал отца Деку. Он хотел спросить его об этом, но, бросив на один-единственный взгляд и почувствовав то, что чувствует мальчик, Кацуки сразу понял, что это не будет хорошей идеей. Это была тема, о которой им не стоило говорить, если только Деку первым не заговорит. Да ладно, кого вообще волнует отец этого дерьмового ботаника, мысленно сказал себе Кацуки, сбрасывая ноги с колен Деку и резко вставая с дивана, решив проигнорировать тот факт, что ему на самом деле не все равно. — В любом случае, я не знаю, какого хрена ты так суетишься, — сказал Кацуки, закрывая фотоальбом и обходя диван, чтобы поставить его обратно на обеденный стол. — Там даже не было фотографий обнаженного младенца… Он был прерван, когда что-то выпало из альбома на пол. Глаза Деку расширились так сильно, что они, казалось, вот-вот выскочат из его черепа, и прежде чем он успел возразить — или, лучше сказать, нырнуть в пол и не дать Кацуки взять то, что выпало из альбома — тот наклонился и сам поднял это. Это конверт, в котором, похоже, было несколько листов бумаги внутри. — Ои, Ои, что это? — усмехнулся Кацуки и злобно ухмыльнулся перепуганному Изуку. Мальчик уставился на него, его лицо стало ещё краснее, чем раньше — если это вообще было возможно — и Кацуки игриво помахал ему свертком, поддразнивая. — Это то, что ты скрывал? — он злобно ухмыльнулся. — Просто положи его обратно, Каччан! — крикнул Деку, выглядя серьезным. То, как он сильно покраснел, стерло любые возможные следы серьезности, которые он мог бы придать своему голосу. — Или что? Ты расскажешь своей маме? — спровоцировал Кацуки, подняв брови и бросив самодовольный взгляд. Он чувствовал себя как тот четырехлетний ребенок, который снова издевался над Деку, но его не волновало. Инко даже не услышала насмешки, поскольку была сосредоточена на готовке. — Что бы это ни было, это не хуже, чем видеть твою уродливую детскую попку в душе, — Кацуки положил фотоальбом туда, откуда взял его, и вернулся к дивану с конвертом. Он плюхнулся вместо того, чтобы нормально сесть, но на этот раз не прижал Деку ногами. — Я не просил тебя смотреть эти фотографии! Ты же сам хотел этого! — запротестовал Деку, выглядя яростно, но сидя очень неподвижно рядом с Кацуки. — Подожди! — он схватил его за запястье, как раз когда тот открыл конверт, готовый вынуть его содержимое. Кацуки уставился на него с выражением «ничего себе». — Я просто… я не хочу, чтобы ты это видел. Ладно, Каччан? — сказал ему Деку, серьезно нахмурившись. Кацуки хотел поиздеваться над ним или сказать ему что-то вроде «Мне плевать, что ты хочешь», но, учитывая тот факт, что он мог чувствовать беспокойство Деку, он решил дать ему шанс объясниться. — Почему? — усмехнулся он, прищурив глаза. — Потому что стыдно! — заныл Деку, как будто это было очевидно, высоким голосом. Кацуки закатил глаза и выдернул руку из хватки Деку, прежде чем без лишних слов вынуть содержимое из конверта. Этого оправдания было недостаточно. — Я знаю тебя с четырех лет, Деку. Я почти уверен, что уже видел твои пиковые смущающие моменты, — сказал он, взглянув на бумаги внутри конверта. Во-первых, там была серия рисунков Деку. Они выглядели как сборник — некоторые были очень детскими и имели едва различимые формы, в то время как другие были более сложными и красочными и явно сделаны взрослым Деку — вероятно, когда ему было около пяти или шести лет. Первые рисунки, когда он был младше, все изображали одну и ту же тему — Всемогущий. Будь то просто синий блок с двумя желтыми нитями наверху или более узнаваемый рисунок героя номер один, очевидно, он был главным персонажем большинства рисунков Деку. Было несколько рисунков Деку и его мамы, Деку и Всемогущего, Деку и Кацуки, но все они были детскими и плохо сделанными. Кацуки хотел поиздеваться над Деку за его явное отсутствие навыков рисования в детстве, но собственные рисунки Кацуки в то время тоже были довольно плохими (не то чтобы он когда-либо это признавал). Однако, к его удивлению, Всемогущий внезапно перестал быть персонажем рисунков Деку. Из дат, которые Инко написала в углах рисунков, Кацуки решил, что Деку тогда было около шести лет. Это было то же самое время, когда он узнал, что у него нет причуды? Это было то же самое время, когда Деку перестали  фотографировать? Вместо Всемогущего он начал рисовать Кацуки. Было чертовски странно видеть, насколько точно Деку предсказал, каким будет геройский костюм Кацуки — он почти все сделал правильно, за исключением гранат и головного убора. Тем не менее, были рисунки Каччана, на многих из которых Изуку либо наблюдал за ним издалека, либо хвалил его, но не стоял близко. На самом деле, теперь, когда Кацуки потрудился обратить на это внимание, рисунков его самого было больше, чем Всемогущего. Он повернулся, чтобы снова посмотреть на Деку. Кацуки понятия не имел, как выглядело его собственное лицо в тот момент — было ли оно злым? Удивленным? Ужаснутым? Разобраться в своих чувствах было для него и так сложной задачей, но стало еще сложнее, когда Деку начал вмешивать в это свои собственные запутанные эмоции — но тот съёжился, как только его голова дернулась в сторону, вероятно, испугавшись реакции. Кацуки собирался спросить Деку, что, черт возьми, происходит, когда Инко наконец вернулась из кухни, после того, что казалось вечностью, но могло быть всего лишь минутами. На ней был фартук, и ее лоб вспотел; она села на диван и тяжело вздохнула. — Ну, теперь нам просто нужно подождать, пока он приготовится, — объявила она, проводя тыльной стороной ладони по лбу и только тогда заметив несколько листов бумаги на коленях Кацуки. Она на мгновение удивилась, прежде чем с любопытством посмотрела на него. — О, — просто сказала она. — Ты взял фотоальбом? — Да, — признался он, не зная, должен ли чувствовать себя смущенным или нет из-за того, что его поймали с поличным. Он не чувствовал себя смущенным, должен ли? — А, все в порядке, — Инко махнула ему рукой, выглядя усталой. — Мне просто нравится смотреть на его фотографии, понимаешь? Это помогает мне, когда я скучаю по нему, — вздохнула она. Кацуки сжал руку, которой сжимал рисунки, не зная, как действовать дальше, и не заботясь о том, что он, вероятно, мнет их. Кацуки хотел спросить женщину о них, так как она, скорее всего, даст ему более удовлетворительный ответ, чем Деку, но одновременно с этим он и не хотел знать. — Он был таким веселым ребенком, — прокомментировала она с ностальгией, грустный взгляд контрастировал с улыбкой на ее губах и явно не замечала внутреннего конфликта Кацуки. Она протянула руку и взяла рисунок, который держал Кацуки, — на нем был изображен он, кричащий и создающий взрыв руками, сражаясь с плохо нарисованным злодеем, а Деку подбадривал его на заднем плане. Инко с волнением смотрела на рисунок. — Он любил играть в героев и придумывать им имена . После того, как ему поставили диагноз… — замолчала она, печаль овладела женщиной. Она положила рисунок на журнальный столик со вздохом. — Он ничего не мог сделать, кроме как протянуть руку к самому близкому к герою, который у него был. Я думаю, он хотел, чтобы ты был героем, которым, как он думал, никогда не станет, понимаешь? — она посмотрела на Кацуки. Он не знал, что сказать. Не знал, как реагировать. Мать парня, над которым он большую часть жизни издевался и унижал, говорила ему, что тот видел в нем героя. Своего героя. Когда именно Кацуки был героем для Деку? Когда он толкал его и смеялся над ним за слабость? Когда он бил его и издевался над ним за беззащитность? Когда он издевался над ним и говорил, что он ни на что не годен, пустая трата места, жалкий неудачник? Когда он сказал ему спрыгнуть с крыши? Какого хрена гребаный Деку так им восхищается, когда Кацуки никогда не давал ему никаких поводов для этого? Что с ним не так? Он резко повернул голову, чтобы посмотреть на Деку, этот вопрос был очевиден в его алых глазах. Деку, однако, отказался встретиться с ним взглядом, отказался смотреть на него, отказался сделать что-либо, кроме как скрыть свое лицо от смущения. Трус. — Но теперь у моего Изуку есть причуда, и он станет героем, которым всегда мечтал быть, — продолжила Инко, несмотря на молчание Кацуки, не осознавая, какой вес на него оказывают ее слова. — И — И я уверена, что он станет лучшим. Руки Кацуки сжались в кулаки. Изуку наконец посмотрел на него, его лицо все еще было красным, но глаза широко раскрыты с молчаливым предупреждением, молчаливой мольбой на слова матери. Пожалуйста, не сопротивляйся ей. Не в этот раз. Не в этот раз. Ей и так приходится нелегко. Тц. — Деку…  — начал Кацуки, но, увидев неодобрительный взгляд Инко на использование прозвища, он раздраженно прочистил горло. Боже, этот маленький засранец ведь взял это как свое супергеройское имя. Почему это все еще так беспокоит его паршивую маму? — Он хочет, чтобы ты знала, он считает отстойным то, что они больше не позволяют тебе видеться с ним, — сказал Бакуго. Деку на самом деле просил его сказать ей это? Нет. Это был хороший способ сменить тему до того, как Кацуки взорвется? Безусловно. — И что он скучает по тебе, — стоически добавил он после задумчивой паузы, глядя в сторону Инко, но не встречаясь с ней глазами, поскольку на его лице появилось сварливое выражение. Инко слегка улыбнулся Кацуки. —  Где он? — нерешительно, застенчиво спросила она. Бросив на неё странный взгляд, Кацуки кивнул в сторону, где Деку сидел прямо рядом с ним, и Инко встала и направилась туда. — Мама, — грустно сказал Деку, протягивая к ней руки, как грёбаный младенец. Его руки прошли прямо сквозь неё, как и ожидалось. Инко, ничего не подозревая, нерешительно протянула свои руки в направлении, на которое указал Кацуки, ее глаза тупо искали своего сына и не могли его найти. — Изуку? — спросила она, безумно метаясь глазами по пустому пространству перед собой. Кацуки с хмурым видом наблюдал за сценой рядом с собой. — Ты меня слышишь? — Д-да, мама, я тебя слышу, — сказал Изуку, глядя на нее и пытаясь обнять. — Я прямо здесь. — Да, он прямо там, — сварливо ответил Кацуки, не сходя с места. Он все еще сжимал в руках оставшиеся рисунки и воспользовался тем, что Инко отвлеклась, чтобы снова спрятать их все в конверт. Он не был уверен, что хочет видеть остальные. Он осторожно положил конверт на журнальный столик  и откинулся на диван, все еще выглядя крайне раздраженным и скучающим из-за нелепого взаимодействия, которое происходило рядом с ним. Инко встала на колени перед диваном и уставилась прямо перед собой, хотя ее глаза изо всех сил пытались увидеть своего невидимого сына. Изуку попытался взять ее за руки, но не смог. — Изуку, сынок, — сказала она с волнением, собрав все силы, чтобы улыбнуться. — Я хочу, чтобы ты знал, как я горжусь тобой. Несмотря на все страхи и беспокойства, я — я не могла бы не гордиться тобой. Что бы этот ужасный злодей ни сделал с тобой, я уверена —уверена, Всемогущий и учителя ЮА исправят это, — она решительно кивнула головой. Слезы наконец вырвались из ее глаз и покатились по ее пухлым щекам, и Кацуки обнаружил, что Деку тоже плачет, его лицо застыло в уродливой гримасе. Он закатил глаза от досады. Хм. Странно. Хотя Деку плакал, сам Кацуки нет. Если уж на то пошло, он был счастлив. Насколько Кацуки понял, все, что он чувствовал, могло заставить этого дерьмового ботаника плакать. Однако единственное чувство Деку, которое могло заставить Кацуки плакать, была грусть и ее вариации. Ему, наверное, стоит начать делать заметки о таком дерьме. Если Деку будет грустить, он будет плакать. Надо держать Деку, когда мы где-то находимся, иначе он останется позади. Видеть свою маму и друзей и есть катсудон делает его счастливым. Нелепое количество толстовок Всемогущего, вероятно, имело бы тот же эффект. — Так что держись крепче, ладно?— продолжила Инко, глядя на Деку, не видя его. — Мама здесь, когда тебе нужно. Мне… мне жаль, что я не могу прикоснуться к тебе или поговорить с тобой. Но скоро все вернется на круги своя, обещаю. Ты очень смелый, сильный мальчик, и я уверена, что ты выберешься из этого. Ты должен это сделать, ладно? — улыбнулась она сквозь слезы. Деку всхлипнул, бросился к ней в объятия и прошел сквозь нее. Кацуки вздохнул. — Он пытается тебя обнять, — объявил Бакуго со скукой,  было довольно жалко видеть, как Деку так упорно борется, когда его мама даже не замечает усилий. Инко посмотрела на Кацуки с того места, где она стояла на коленях, а затем снова на то место, где сидел её сын, выглядя противоречиво. Она протянула руки. — Изуку, — сказала она, голос ее был напряжен от эмоций, а лицо сморщилось, и по лицу потекли еще слезы. — Изуку, — запричитала она. — Мама, — ответил Деку в ответ, пытаясь обнять ее. Кацуки хотел выпрыгнуть из окна головой вперед. Инко продолжала пытаться обнять Деку, хотя она явно не имела представления, где он находится, а Деку продолжал пытаться обнять её в ответ, будучи неосязаемым. Для Кацуки, который мог видеть их обоих, эта сцена была по меньшей мере смехотворной. Но ему не хотелось смеяться. — Это правильно? Я обнимаю его? — спросила Инко, глядя на Кацуки своими большими слезящимися зелеными глазами. Кацуки вздохнул и очень, очень хотел грубо ответить ей, но было ясно, что этой женщине не составит большого труда возненавидеть его за любую мелочь, которую он сделал, и он не хотел, чтобы его выгнали, а Деку целую неделю хмурился. Мысленно закатив глаза, он коротко сказал со скучающим видом: — Почти. Это была ложь, но она этого не знала, и Деку не мог ей сказать. — Все напрасно, — грустно опустил голову Деку, полностью отказавшись от объятий. Мальчик молча поднялся на ноги. — Он встает, — объявил Кацуки, ненавидя себя и желая громко закричать. С каких это пор он стал почтовым голубем? Боже, он хотел уйти. Инко уставилась на него в замешательстве и через мгновение сама встала, опустив руки по бокам. Она огляделась вокруг с ожиданием, но её глаза не могли найти Деку. В груди Кацуки появился укол печали, и на этот раз он не смог удержаться от того, чтобы не закатить глаза. — Слушай, ботан, я не для того сюда пришёл, чтобы тебе стало ещё грустнее, — раздраженно запротестовал он, вставая прямо перед Деку. — Ты здесь, она здесь — ты ведь понимал, что не сможешь к ней прикоснуться, так какого хрена ты так расстраиваешься? — он указал на Инко, которая, казалось, была оскорблена количеством ругательств. — Просто наслаждайся тем, что ты с мамой или кем-то ещё, и перестань хандрить, — он подтолкнул Деку к Инко и сел на диван, скрестив руки на груди. Деку грустно уставился на Кацуки, но в конце концов сжал губы в строгую линию и кивнул, соглашаясь. Он выдавил из себя фальшивую улыбку — Кацуки знал, что она фальшивая, потому что всякий раз, когда паршивый Деку улыбался по-настоящему, его глаза ярко сияли, а по бокам глаз появлялись маленькие морщинки — и уставился на свою маму, которая тоже села обратно на диван и выглядела такой же несчастной, как Деку мгновение назад. — Кацуки-кун, — сказала она, выглядя одновременно серьезной и опечаленной. Кацуки с досадой прищурился. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Тот ничего не сказал, вместо этого просто уставился на неё. По какой-то детской, иррациональной причине он почувствовал ярость на Инко за то, что она думала, что имеет право требовать от него что-либо — или, по крайней мере, за то, что она думала, что имеет право говорить с ним таким материнским требовательным тоном. Инко глубоко вздохнула и прикусила нижнюю губу, прежде чем продолжить, крепко сжимая руками край фартука. — Я пустила тебя в свой дом после всех тех лет, — сказала она. Ее нижняя губа дрожала, а глаза все еще были в слезах, но голос был твердым. — Я приняла тебя здесь после всего, что ты сделал с моим Изуку. Да, но только потому, что я привел твоего паршивого сына, и у тебя нет других способов поговорить с ним. — И это не только потому, что ты можешь видеть и говорить с ним, — добавила Инко, словно читая мысли Кацуки его глазами. Кацуки отвел взгляд в гневе. — А потому, что я уважаю тебя как молодого героя, которым ты становишься. Я уверена, что при правильном руководстве ты оставишь свое мальчишество в прошлом и станешь тем удивительным человеком, которым мой Изуку всегда восхищался, — она подняла подбородок с вызовом, шмыгнув носом. Кацуки подавил хмурый взгляд, услышав эти слова. Он не хотел восхищения Деку. Он не нуждался в нем, он не заслуживал его. Он злился. Он был в ярости. Он хотел уйти. Заметив это, Инко потянулась и взяла его руку в свою. Кацуки уставилась на нее с удивлением и замешательством, подавляя желание разорвать контакт. — Поэтому я умоляю тебя, — продолжила она, теперь выглядя отчаянно. — Относись к моему Изуку правильно. Я знаю, что он не твой любимый человек, и ты, вероятно, хотел не оказаться в этой ситуации, но... Как мать... я прошу тебя, — слезы снова покатились по ее щекам, — не обращайся плохо с моим мальчиком. Не... Не думай об его счастье как о своем счастье, — фыркнула она. — На время, пока вы застряли вместе, и пока герои не найдут решение... Пожалуйста. Позаботься о нем, — умоляла она. Кацуки уставился на нее. Он не знал, что сказать. — Я знаю своего Изуку, — продолжила она, слегка покачав головой. — Он чувствует себя чужаком, и делает все возможное, чтобы тебе было комфортно, несмотря на положение. Кацуки повернул голову, чтобы посмотреть на Деку, обнаружив смущенное, шокированное выражение на его лице, не замечая взгляда Кацуки. Инко продолжила, снова привлекая внимание Кацуки. — Просто — пожалуйста, убедись, что ему комфортно и он счастлив. Я не могу вынести мысли о том, что мой ребенок будет несчастен после всего, что он пережил в своей жизни, — всхлипнула она, отпуская Кацуки и уткнувшись лицом в свои руки. Кацуки продолжал смотреть. Он был ужасен в утешении людей. — Хорошо, — ответил он после нескольких мгновений полной тишины, которую нарушали только всхлипы Инко. Кацуки ненавидел то, как неуверенно он в итоге звучал. Он был сбит с толку. В нем одновременно бурлило слишком много эмоций. Его собственные, Деку, больше нельзя было отличить одно от другого — и это было чертовски подавляюще. Он едва мог ясно мыслить. Он сразу же пойдет спать, когда вернется в общежитие. — Спасибо, Кацуки-кун, — Инко вытерла слезы тыльной стороной ладони (это было бесполезно; новые слезы просто текли снова и заменяли те, что она вытерла). Она посмотрела на него с искренностью и улыбкой, которая, наконец, как будто, коснулась ее глаз. — Я рассчитываю на тебя. Кацуки просто резко кивнул и снова отвернулся, уставившись на журнальный столик. — И-и… — продолжила Инко смущенно. Легкая улыбка не сходила с ее губ. — Мы не виделись много лет, но… я думаю, это мило. — А? — Кацуки нахмурился, не понимая. — Проводя время с Изуку, — застенчиво заключила Инко, не встречаясь глазами с Кацуки. — Ты кажешься… другим. В хорошем смысле. Рука Кацуки тут же лопнула с крошечным взрывом ярости, он этого не хотел. Глаза Инко расширились от удивления, и она ахнула. — О! — воскликнула она. Заметив абсолютную ярость, охватившую лицо Кацуки, она медленно встала с дивана, ее руки были подняты в жесте, который показывал, что она не хотела причинить вреда, и неловкой улыбкой на лице. — Я… я посмотрю, готова ли еда, — извинилась она, бросившись обратно к духовке. Кацуки остался на месте, сверля взглядом журнальный столик и рыча. — Каччан, — попытался сказать Деку, но заработал еще один хлопок с руки Кацуки. Он отступил. — Заткнись, — сердито прорычал Кацуки сквозь стиснутые зубы. — Вот и еда! — весело объявила Инко, поставив несколько мисок на обеденный стол и жестом пригласила Кацуки подойти. Он встал с дивана и направился к столу, тяжело опустившись на стул и все еще выглядя разъяренным. Бакуго не знал, почему комментарий Инко так его взволновал, но не мог перестать думать об этом. Какого хрена она имела в виду, говоря, что присутствие рядом с Деку делает его другим в хорошем смысле? Он не хотел быть другим, черт возьми, — и будь он проклят, если когда-нибудь захочет стать таким, как Деку. Может, он стал слишком мягким. Может быть, дерьмовый Деку сделал его таким. Извинялся перед людьми, благодарил людей, был вежливым  с мамой Деку — может быть, ему стоит положить конец всему этому дерьму, пока люди не оставили о нем неправильное впечатление. Пока люди не начали думать, что Деку делает его лучшей версией себя или как там все это выглядит. Ему не нужен был Деку, и ему определенно не нужно было становиться лучше. Он и так был лучшим, черт возьми. — Я приготовила катсудон! — весело объявила Инко — или, по крайней мере, веселее. — Это любимое блюдо моего Изуку с самого детства. Я — я не знаю, как работает связь между вами двумя, но… надеюсь, это делает его счастливым? — нерешительно предложила она. — Да! Большое спасибо, мам! — воскликнул Изуку. Кацуки хотел врезать ему по зубам и заставить его перестать выглядеть таким милым. — Ты… — нерешительно спросила Инко, когда Кацуки не подал никаких признаков того, что собирается есть. Он все еще сидел с хмурым выражением лица, сжав руки в кулаки, изо всех сил стараясь ничего не взорвать. — Тебе не нравится катсудон, Кацуки-кун? — неуверенно спросила она, вероятно, предполагая, что тому не понравилось это блюдо. Кацуки сделал несколько глубоких вдохов, чтобы не сказать внимательной, любящей маме Деку УМЕРЕТЬ!!!, и медленно начал есть, его гневное выражение все еще было на лице. Инко это не удовлетворило. — Я-если тебе это не нравится, я могу приготовить что-нибудь другое, — сказала она, нервничая и явно не понимая причины его гнева. — Я приготовила это только потому, что Изуку — — Мне нравится, — прервал он её резким тоном. Он ел катсудон методично и сердито. — О... Ладно, — она тупо моргнула, тоже начиная есть. Между ними повисло долгое молчание. Деку чудесным образом молчал, пока другой ел, вероятно, наслаждаясь катсудоном, даже не пробуя. — Я не хотела тебя расстраивать, — нарушила молчание Инко после нескольких минут молчаливого приема пищи, выглядя смущенной. — Я просто имела в виду, что быть таким злым все время нехорошо. Вот почему я считаю, что присутствие Изуку может помочь тебе. Он может успокаивать. Кацуки с отвращением приподнял бровь, глядя на маму Деку, как на сумасшедшую. — Деку? Может успокоить? — спросил он недоверчиво. — Ну, иногда он может быть очень неистовым, — признала она, сдавшись, с легкой, нежной улыбкой на губах. — Но также отлично умеет утешать. Когда я нервничаю или расстроена... никто не может успокоить меня так, как Изуку, — заключила она. — Что, наверное, случается часто, — пробормотал Кацуки себе под нос, жуя. — Прости, что? — спросила Инко, наклонив к нему голову. Кацуки не был уверен, действительно ли она его не услышала или просто притворяется дурочкой, чтобы заставить повторить свои слова. — Ничего, — фыркнул он, продолжая есть и не глядя на нее. — Изуку тоже чувствует потребность спасти всех, — продолжила Инко. — И он так хорошо прощает людей. Я уверена, что он пытался помочь тебе справиться со своим гневом, не так ли? — нежно спросила она. Кацуки был на волоске от того, чтобы взорвать стол вместе с катсудоном. Дерьмовая мамаша Деку была точь-в-точь как сам Деку — не может не говорить на тему, которая заставляла его чувствовать себя неловко. — Вы двое можете перестать говорить обо мне так, будто меня здесь нет, — жалобно простонал Изуку, пряча покрасневшее лицо за руками. — Мне и не нужно сдерживать свой гнев, — прорычал он в итоге, глядя на нее и надеясь, что сердитый взгляд послужит предупреждением. — Разве вы не видите, какой я чертовски спокойный? Инко усмехнулась, вероятно, предположив, что Кацуки шутит. — Просто... — женщина замолчала, ее улыбка медленно сползла с ее лица, когда она бросила на Кацуки грустный взгляд. — Ты действительно можешь сдержать обещание и быть с ним добрым? — Да, я уже обещал, — Кацуки в итоге потерял терпение, сердито пробормотав. Инко подняла брови и решила больше ничего не говорить. Кацуки закончил свой катсудон, слегка отодвинув миску от себя на столе и снова скрестив руки, ожидая, пока Инко закончит свою. Поев, она собрала миски и глянула на него. — Тебе понравилось? Кацуки продолжил сверлить взглядом стол. — Недостаточно остро, — проворчал он. — Каччан, — упрекнул Деку. — Ладно. Было вкусно, — добавил он, все еще звуча злобно. Инко довольно промычала и отнесла миски в раковину, чтобы помыть их. Изуку подтолкнул его локтем. Кацуки повернулся, чтобы убить его взглядом. Тот же кивнул на свою мать, намекая на что-то. — Если я скажу «спасибо», она подумает, это потому, что её глупый сын может менять людей,  — пожаловался Кацуки, явно с горечью. — Что, кстати, не правда, — усмехнулся он. Изуку вздохнул и закатил глаза, но Инко их не слышала. Изуку все еще ждал. — Нет, Деку. Да брось ты уже, — усмехнулся Кацуки. Изуку продолжал смотреть. — На хуй пошел. — Хватит ругаться в моем доме! — Твоя мама, похоже, не против. — Она просто слишком вежлива, чтобы жаловаться! — Тогда она неудачница, как и ты. — Ладно, Каччан, теперь я серьезен. Не говори так о моей маме. — Ого, Деку. Это было действительно пугающе. Я трясусь от страха. Ты собираешься меня избить? — Ты — Ты… — Я что? — Ты мудак! — Ооо. Посмотрим, как твоей маме понравится, что ее сын так много ругается. — Она никогда тебе не поверит, — победно ухмыльнулся Деку. — Ты такой жалкий, я тебе это говорил? — Несколько раз. — Хорошо. Не забывай. — Какая разница. Просто поблагодари ее за катсудон. Он был таким вкусным! Пауза. — Он был лучше моего? — Что? — Ее катсудон. Он лучше моего? Сомнения. — Ты ублюдок. Я больше никогда не буду готовить для тебя. — Но я даже ничего не сказал! — Твое молчание говорит само за себя. — Это слишком драматично, Каччан. — Заткнись нахуй. Ты больше никогда не попробуешь мой катсудон. — Но его же готовит моя мама! Ты не можешь с ней конкурировать! — Конечно, бля, могу. Я лучший из лучших. Что она сделала, чего не сделал я? Пауза. —Просто скажи это уже. — Она... не кладет так много... эээ... специй...? — К черту. Пошел на хер. — Извини! Просто твой был слишком острым! У меня изжога от него целый день! — Ты врешь. — Я не вру! — Я не чувствовал изжоги, так что ты, черт возьми, врешь. — Потому что ты привык! Или, может быть, ты ешь так много специй, что у тебя постоянно изжога, и ты больше не можешь отличать! — Да пошел ты. Ты просто слабак, который не может справиться с перцем. — Если бы это был просто перец, все было бы нормально, но ты насыпал туда сотни разных специй! — Нет, я не сыпал. — Сыпал! Я был там, когда ты готовил! — Ты называешь шесть специй сотнями? Какой же ты неудачник. — Я не привык к такому количеству! — Тогда тебя очень жаль. Я больше никогда не буду готовить тебе грёбаный катсудон. — Не будь таким! Ты же сам об этом спросил! — И ты же сам навсегда выбросил шанс когда-либо попробовать мою потрясающую стряпню на помойку. — Качаааан! — Больше не ной. — Не будь таким! — Иди к черту. — Перестань завидовать моей маме! — Какого хрена? Я не завидую! — Да, ты завидуешь! Просто в следующий раз клади меньше специй… — Не говори мне, что делать, и особенно не говори мне, как готовить. — Я просто пытаюсь дать тебе полезный совет! — Оставь свои бесполезные советы при себе, ты, лепечущая грёбаная задротина! — Я правда не знаю, что имела в виду моя мама, когда сказала, что ты другой, потому что я не вижу никаких изменений! Ты просто продолжаешь орать на меня, когда я открываю рот, как и всегда! — Это потому, что я постоянно говорю тебе заткнуться, а ты постоянно отказываешься слушать! — Кацуки-кун, – нахмурилась Инко, закончив мыть посуду. Она нахмурилась и смущенно посмотрела на него. — Все в порядке? Вы двое спорите? — Нет, – сказал Кацуки, нахмурившись, в то время как Деку воскликнул: — Да! Инко продолжала смотреть на него с замешательством и чем-то вроде неодобрения в глазах. Кацуки закатил глаза и усмехнулся, вставая со своего места. Деку уставился на него с ворчливым выражением, которое не имело ничего общего с лицом Кацуки, но все же умудрялось излучать те же эмоции. — Мы не спорили, — успокоил он Инко, неловко встав перед ней, прежде чем указать на дверь. — Я думаю, нам пора идти. Айзава-сенсей сказал нам не задерживаться. — Мы уже идем? Но я даже не заглянул в свою спальню! — заныл Деку. — И какого хрена ты будешь делать в своей спальне, плакать как ребенок, пытаясь поднять вещи и терпя неудачу? — зарычал на него Кацуки, на мгновение забыв о присутствии Инко. Деку действительно поморщился от громкого тона Кацуки, но продолжал смотреть на него с вызовом. Однако Инко бросила на него весьма неодобрительный взгляд. — Я провожу тебя до двери, — строго сказала она, выглядя оскорблённой и уставшей. Кацуки фыркнул и засунул руки в карманы, следуя за ней, сверля взглядом все, что попадалось ему на глаза. Глупый дом. Глупая мебель. Глупый Деку. — Каччан, — Деку последовал за ним, настойчиво глядя в глаза. Кацуки не смотрел на него, поэтому он продолжил. Он выглядел устало, как будто не хотел просить Кацуки об одолжении так скоро после их разговора, но не было похоже, что у него был другой выбор. — Прежде чем мы уйдем... Можешь что-то сказать моей маме? Он не дал Деку никакого ответа, кроме кивка, настолько тонкого, что его мог бы не заметить менее внимательный глаз. Они дошли до двери, и Инко слегка приоткрыла её, преграждая путь Кацуки и беспокоясь о своей нижней губе, как будто она хотела сказать что-то ещё, но не знала как. Он воспользовался её нерешительностью, чтобы передать сообщение Деку. — Деку хочет, чтобы ты знала…  — начал он, но под все более неодобрительным взглядом Инко остановился, закатил глаза и тяжело вздохнул. — Как скажешь. Он хочет, чтобы я сказал тебе не беспокоиться о нем. Ему не больно, с ним всё в порядке, и мы найдем выход из этого. Он также много болтал о том, чтобы ты заботилась о себе и больше спала или о какой-то ерунде — ладно, что-то в этом роде. В любом случае — он хочет, чтобы ты знала, что он любит тебя и так далее, — заключил он, глядя наполовину скучающим, наполовину сварливым взглядом. Инко посмотрела на него с опаской. — Спасибо, Кацуки-кун, — сказала она, слегка наклонив голову. — За то, что привел моего Изуку ко мне и передал мне его сообщение.  — Не упоминайте это, — сказал Кацуки, пытаясь пройти мимо неё, чтобы свалить. Боже, как он устал. Инко схватила его за запястье, прежде чем он успел выйти из квартиры, очень похоже на то, как Деку обычно хватал его. Первобытным инстинктом Кацуки было агрессивно отстраниться, но он сумел сдержать себя. Он уставился — или, скорее, сверлил взглядом — на Инко, и она уставилась на него со странным выражением в глазах, которое было очень похоже на то, которое было, когда та спросила Кацуки, почему он на самом деле здесь. — Я знаю, что ты уже обещал позаботиться о моем Изуку, — начала она. Раздражение закипело глубоко в груди Кацуки, и одна из его рук сжалась в кулак. Сколько раз она собиралась спрашивать его одно и то же снова и снова? — Да, — горько сказал он сквозь стиснутые зубы. Неужели она не могла просто перестать смотреть на него этими большими проклятыми глазами? — Но если… если ты этого не сделаешь, — сказала она тоном, который, вероятно, должен был звучать угрожающе. — Если я услышу, что ты плохо с ним обращался или заставил его страдать, я… — она прикусила нижнюю губу, опустила голову и покачала ею под тяжестью своих эмоций. Казалось, она заставляла себя говорить эти слова, колеблясь мгновение, прежде чем снова поднять голову и пристально посмотреть в глаза Кацуки. Черт. — На этот раз я тебя не прощу. И… и я… я не спущу это так легко, как я это сделала в школьное время. Я не прощу, — она слегка приподняла подбородок, словно подчеркивая серьезность своих слов. — Я сообщу об этом школьному совету и… и т-тебе придется столкнуться с последствиями. Кацуки продолжал смотреть на нее, не зная, как к этому относиться. — Мама, — тихо прошептал Изуку, почти с восхищением. Кацуки хотел ударить его в живот, но сдержался. — Хорошо, — ответил Кацуки после нескольких секунд молчания. Что еще он мог сказать маме Деку в этой ситуации? Иди на хер, хватит защищать своего сына? Он как бы и хотел это сказать, но промолчал. Инко просто кивнула, отступив в сторону и отпустив запястье Кацуки. Его путь был свободен, но по какой-то причине он не мог пошевелиться. Он был приклеен к ногам. — Каччан? — спросил Деку, нахмурившись. Кацуки уставился в пол, в нем кипело столько чувств, что он не мог отличить одно от другого. Думаю, я, вероятно, уже простил тебя Но на этот раз я тебя не прощу Будет проще, если я просто прощу тебя, и тебе не придется извиняться. Но даже если я это сделаю, боль просто так не уйдет  Какого хрена Мидории настаивали на прощении Кацуки. Он никогда ни о чем их не просил. Он никогда не просил Деку простить его за дерьмовое поведение в школе; он никогда не просил Инко простить его за то, как он обращался с её дерьмовым сыном. Он никогда их не просил. Он ничего им не должен. Он мог быть куском дерьма для Деку в школе, но это было в прошлом. А то, что в прошлом, остается в прошлом. Кацуки не мог ничего из этого изменить сейчас, и нет смысла ныть о том, чего нельзя изменить. Всё, что он мог сделать, это попытаться не быть таким дерьмовым с Деку, как раньше, хотя этот ботан со своими раздражающими выходками делал эту задачу невероятно сложной. Но если все это действительно было в прошлом, почему Деку все еще страдал? Почему Кацуки мог чувствовать боль, исходящую от него? Его мысли вернулись к рисункам Деку. Деку восхищался им, Деку почти обожал его, хотя он ничего не делал, ничего, кроме как причинял ему боль и унижал его. Говорил ему ужасные вещи. Делал с ним ужасные вещи. У Деку что, голова ебанулась или что-то в этом роде? Почему он восхищался Кацуки после всего, что он сделал? Он знал, что был чертовски потрясающим, и восхищение им было чем-то, к чему он привык, но никогда в жизни он не издевался над кем-то так сильно, как издевался над Деку. Почему Деку вызывал у него отвращение, в то время, как Деку только восхищался? Когда он на самом деле начал ненавидеть Деку? — Э-э, Каччан… — снова попытался Деку, бросив на Кацуки обеспокоенный взгляд. Тупо моргнув и вернувшись к реальности, Кацуки посмотрел на Деку, а затем на его маму, у которой на лице было такое же обеспокоенное выражение. Он почувствовал себя неловко и смущенно из-за внимания — хотя он к этому привык, но не в таком смысле — и быстро сунул руки в карманы, отворачиваясь. — Спасибо за еду, — просто сказал он, как будто не молча смотрел в пол в глубоких раздумьях уже бог знает сколько времени. — Посмотрю, смогу ли я снова привести Деку. Прежде чем Инко успела что-либо произнести  — или хотя бы еще раз неодобрительно взглянуть на него за использование ненавистного прозвища — Кацуки и ушел, Деку поплелся за ним. — Каччан? — снова спросил Деку, когда они уходили, эта глупая, необоснованная обеспокоенность отражалась во всем его голосе и лице. — Ты в порядке? — Просто оставь меня в покое, Деку, — вот и всё, что он удосужился сказать, прежде чем отправиться в очень молчаливое, очень сварливое путешествие обратно в ЮА. Впервые в жизни Деку знал, что лучше не торопиться. Он ничего не сказал, когда они сели на поезд обратно в ЮА и вновь держал Изуку на руках, или когда они приехали в ЮА, или когда они направились в общежитие, или когда он вошел в свою спальню. Первый раз, когда Кацуки заговорил с ним после того, как они вышли из его квартиры, было: «Я собираюсь вздремнуть». Изуку не мог сказать, что винил его. Он сам чувствовал себя очень уставшим, и первая поездка на поезде до его квартиры была чрезвычайно изнурительной. Если их теория о том, что переживание экстремальных, сильных эмоций было причиной их истощения, была верна, то разговор, который они вели с мамой, вероятно, сказался на Каччане. Теперь он крепко спал на своей кровати, а Изуку наблюдал, как его грудь равномерно поднималась и опускалась, а также как рот взрывного мальчика широко открывался, и из его приоткрытых губ вырывались тихие храпы. Изуку мягко улыбнулся. Каччан редко спал с открытым ртом, и он определенно не храпел, поэтому сейчас это значит, что мальчик устал. Улыбка Изуку дрогнула, когда он понял, что это была его вина, что Каччан устал. Теория Токоями-куна теперь начала приобретать больше смысла для Изуку. И если он действительно истощал Каччана... Но что он мог сделать? Он не знал, как вернуться в своё тело. Он бы сделал это, если бы мог. Но в то же время он не хотел, чтобы Каччан воспользовался им по максимуму только потому, что был слишком беспомощен, чтобы найти решение и спасти себя. Беспомощный. Беззащитный. Деку. Изуку вздохнул. Он рад был видеть свою маму, и рад, что Каччан действительно нашел время и приложил усилия, чтобы отвезти его туда. Он знал, что Каччан сделал это только для того, чтобы Изуку почувствовал себя счастливее, что, как следствие, означало, что он тоже будет чувствовать себя счастливее, но все же. Это было приятно. Это было действительно приятно. Комбинации из того, что он увидел свою маму плюс ел ее катсудон,  достаточно, чтобы заставить Изуку прыгать, как кролик. Но прыгать ему не хотелось. Внутри него была какая-то меланхолия, и Изуку не был полностью уверен, что это была только его собственная меланхолия. Почему Каччану грустно? Он провел рукой по своему лицу, а затем пальцами зачесал волосы назад. Его волосы сильно отросли. Он не знал, что можно с ними сделать. На самом деле, он не знал, что вообще можно с собой сделать. Наблюдая за спящим Каччаном (и представляя в уме, как будет звучать его гортанный голос, когда он будет кричать «перестань пялиться на меня, ботан, это чертовски жутко!!!»), Изуку пытался придумать, какая возможная причина могла заставить его чувствовать такую ​​меланхолию. Мидория чувствовал это сам, отражая эмоции Каччана, и он знал, что на этот раз печаль была не его. Он был смущен тем, что Каччан увидел его фотографии и рисунки, но также чувствовал, что это то, о чем им нужно было поговорить. Он выглядел таким расстроенным и злым, когда увидел рисунки — зная, что ему так грустно, Изуку не хотел поднимать эту тему сам. Но действительно хотелось узнать, что происходит в голове у Каччана. Просто глядя на него, не было ни малейшего представления. Он беспокоился о своей маме. Она была права — не было никакой логики в том, чтобы не пускать ее в ЮА, но выпускать их. Щадить персонал, чтобы следовать за ними и защищать их на открытом пространстве, где они были гораздо более уязвимы для возможных атак, звучало  хлопотнее, чем просто пустить его маму на территорию школы, где было безопасно и защищено. Что-то подсказывало Изуку, причины ее недопуска были гораздо глубже и сложнее, чем ей сказали учителя. Может быть, это был их способ держать ее в неведении и не напрягать из-за ситуации Изуку. Но тогда это означало бы, что ситуация Изуку была намного хуже, чем он думал. Слова Айзавы-сенсея вернулись к нему, и он понял, что все больше и больше волнуется. На кону жизнь еще одного ученика. Чего они не сказали его маме? Чего они не сказали ему? Неужели его жизнь действительно была на кону? Он потянулся и вздохнул, решив, что нет смысла зацикливаться на такой теме в данный момент. Он ничего не сможет с этим поделать, пока Каччан не проснется, и он определенно не собирался идти и будить. Изуку тоже был истощен после инцидента с поездом, и, несмотря на свое беспокойство и мысли, проносящиеся в его голове, он чувствовал себя уставшим. В конце концов, было бы нехорошо, если бы отдыхал только Каччан, а он нет, как они делали, когда Изуку спал на полу. Им обоим нужно было хорошо отдохнуть, чтобы они могли — Чтобы они — Ох. Ох. Внезапная мысль расцвела в голове Изуку. Может быть, они не только делились чувствами. Может быть, они также обменивались ими. Подумав об этом, Изуку понял, что это имеет смысл. Всякий раз, когда он чувствовал себя невыносимо грустным, Каччан плакал. Всякий раз, когда Каччан чувствовал себя невыносимо злым, Изуку ругался и кричал. И всякий раз, когда один из них уставал, другой принимал на себя худшее. Их проблема до сих пор заключалась в том, что они не могли найти баланс. Либо Изуку было слишком грустно, и грусть в конечном итоге проявлялась в Каччане, либо Каччан чувствовал себя слишком злым, и гнев проявлялся в Изуку. Когда Изуку был расстроен или обычно грустил, Каччан не плакал, а когда Каччан чувствовал свою обычную сварливость и раздражение (а не пылающую ярость), Изуку не кричал. Вот почему не имело значения, был ли счастлив только Каччан или счастлив только Изуку — им обоим нужно было быть счастливыми. Изуку представлял их эмоции как воду внутри чашки, которая находилась внутри еще большей чашки. Если вода в первой чашке переливалась, она в итоге вытекала в большую. И Изуку привык справляться со своей грустью — так же, как Каччан привык справляться со своим гневом. Но это не означало, что Изуку знал, как справляться с гневом Каччана, или что Каччан знал, как справляться с грустью Изуку. Оба эти чувства были для них чуждыми, не их собственными, и это в конечном итоге расстраивало их больше, чем настоящих владельцев. Им нужно было найти баланс, чтобы чаша не переполнилась. Им нужно было контролировать свои эмоции. Не только Каччану нужно контролировать свой гнев — Изуку также нужно контролировать свое несчастье всякий раз, когда он думал о своем теле и своих друзьях. Всякий раз, когда он думал о своей маме. Труднее всего было убедить Каччана, что ему нужно контролировать свой гнев. Из того, что мог сказать Изуку, ему уже было трудно контролировать себя рядом с ним, и, вероятно, он думал, что поддаваться просьбам Изуку быть вежливее и мягче с людьми было признаком слабости. Изуку мог рассказать Каччану все о своей теории, но он не был уверен, что тот его послушает. Когда он это делал? Тем не менее, это было лучшее решение. Если бы они нашли способ сбалансировать свои эмоции так, чтобы не подавлять друг друга, они бы наконец перестали чувствовать себя такими уставшими все время. Изуку знал, как сильно Кацуки ненавидел необходимость постоянно спать днем ​​— он сам это чувствовал. И хотя ему было нечем заняться, будучи призраком, Изуку также было довольно тошно от необходимости все время спать. Он встал и направился к кровати, осторожно забравшись рядом с Кацуки, хотя и знал, что его фантомное тело не сможет сдвинуть матрас. Облегчение немедленно пронзило Изуку, когда он лег, мягкий матрас кровати Каччана успокоил его ноющую спину. Теперь его спина не так сильно болела, но она все еще немного ныла после трюка с поездом. Когда Изуку закрыл глаза, позволяя своим мыслям свободно течь и убаюкивая его, он мысленно напомнил себе попросить Каччана взглянуть на шрам на спине, когда они оба проснутся. Изуку был настолько уставшим, что даже не заметил, что Каччан забыл положить подушку, чтобы разделить их. Кацуки проснулся с тихим вздохом. Как только его глаза открылись, он забыл обо всем сне, но его сердце все еще колотилось, а кулаки были сжаты. Его разум, возможно, был стерт из подсознания, чтобы напугать его, но тело все еще показывало признаки инстинкта «бей или беги», который активировал его сон. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и оценил свое окружение. Он был в своей спальне; шторы были задернуты ( он не мог сказать, который час), и было странное отсутствие подушек, отделяющих его сторону кровати от Деку. Когда вялый разум пришел в себя и избавился от сна, который его спутал, он понял, что лицо Деку уткнулось ему в грудь. Какого черта. Кацуки опустил лицо, чтобы лучше разглядеть, что происходит, и обнаружил, что Деку не только уткнулся лицом в его гребаную грудь, пока он спал, но и обхватил руками торс Кацуки, держа его в — объятиях? Кацуки не хотел, черт возьми, называть это так. Бля, нет. Он знал это. Он знал, что как только он уберет гребаную подушку, ботан воспользуется этим. Кацуки слишком устал, чтобы даже думать о том, чтобы положить ее перед сном, так что ботан должен был пойти прямо вперед и обнять его, верно? Он должен был ворваться в личное пространство Кацуки, вот так, маленький кусок дерьма. (Кацуки тут же проигнорировал тот факт, что он, во сне, также обнял Деку, удерживая его на месте. До того, как мальчик успел проснуться и осознать это, он медленно убрал руку с Деку, подозрительно покраснев). Ему нужно было вылезти из этой кровати, пока Деку не проснулся и не понял, в какую неловкую ситуацию он себя поставил. Ему нужно было вылезти из этой кровати, пока Деку не проснулся и не почувствовал себя самодовольным из-за того, что обнимает Кацуки. Он был уверен, что ботаник попытается сунуть ему это в лицо, как он всегда. Однако, глядя на спящее лицо Деку, Кацуки обнаружил, что не может пошевелиться. Губы мальчика были слегка приоткрыты, и он выглядел умиротворённым. Его веснушки выделялись на лице, когда он спал, волосы беспорядочно падали на один из его глаз и почти до самой щеки. Проклятому ботану нужно постричься, немедленно. Он начинал выглядеть нелепо со своими кудрями. Дыхание Деку выровнялось во время сна, и оно напоминало дыхание Кацуки. Слишком странно для него, но он обнаружил, что не в силах разбудить Деку. Потому что, по крайней мере, он дышал. По крайней мере, его грудь не была такой неподвижной, как раньше — как раньше — Кацуки сделал глубокий вдох и успокоился. Он не знал, откуда взялись эти воспоминания, но он хотел, чтобы они исчезли. Он решил не будить Деку.  Ему ведь нужно было хорошо отдохнуть. Вот и все. Чтобы Кацуки не устал, Деку тоже не мог устать. Это была единственная чертова причина, по которой он не стал его будить. Это, и еще потому, что он не хотел, чтобы этот ботан узнал, что они случайно обнимались, как пара — пара — Честно говоря, к черту Деку. Кацуки осторожно убрал руку Деку с того места, где она была свисала выше талии, и осторожно подложил ему под волосы подушку, чтобы заменить грудь — просто потому, что он не хотел, чтобы ботан проснулся; иначе он бы уронил свою уродливую голову, как мешок с гребаной картошкой. У Деку хватило наглости ныть из-за отсутствия Кацуки — что, черт возьми, это значит?!?!?! — но он не проснулся, а вместо этого прижался к подушке и уткнулся в нее лицом. Он тяжело вздохнул от удовольствия и продолжил спать. Кацуки понял, что слишком долго смотрит на него, и отвернулся так сердито, что если бы взгляды могли взрывать вещи, то весь его учебный стол был бы уничтожен в тот же самый момент. Какого хрена. Какого хрена. Это все, что мог подумать Кацуки. Какого хрена. Какого хрена?! Что. За. хрень. какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена какого хрена. Он чувствовал много всего одновременно. Откуда это все взялось?! Он мог сказать, что то, что он чувствовал, не было отражением Деку, потому что Деку спал, и он не выглядел так, будто ему приснился кошмар или что-то в этом роде. Так какого черта Кацуки так испугался? И, самое главное, чего он боялся? Он не хотел знать ответ на этот вопрос. Он вообще не хотел знать ничего. Он не хотел знать, почему, проснувшись и обнаружив, что они с Деку прижались друг к другу во сне, как будто это была самая естественная вещь в мире, он почувствовал себя таким — таким пиздецки потерянным? Уязвимым? Сбитым с толку? Злым? Блядски тупым?! Кацуки сжал руки в кулаки и зарычал от злости и разочарования. Какого хрена, Деку. Почему его чертово сердце колотится?! Прежде чем он успел подумать, он схватил телефон и написал Киришиме. Киришима знал о чувствах. Он был единственным человеком, которому Кацуки действительно доверял. От: Бакубро Лузер От: Бакубро Ты тут?

От: Дерьмоволосый

Привет, бро

От: Дерьмоволосый

Как дела?

От: Дерьмоволосый

Почему ты не был на занятиях? Что-то случилось?

От: Бакубро Заткнись От: Бакубро Не твое дело

От: Дерьмоволосый

:/

От: Дерьмоволосый

Все в порядке??

От: Бакубро Да От: Бакубро Нет От: Бакубро Я не знаю

От: Дерьмоволосый

Оооооооооооооооооооооооооооооооооооо

От: Дерьмоволосый

Это один из тех редких моментов, когда Бакуго говорит о своем эмоциональном запоре???

От: Бакубро Иди на хуй От: Бакубро Не знаю, зачем я вообще беспокоился

От: Дерьмоволосый

Неееееет

От: Дерьмоволосый

Вернись

От: Дерьмоволосый

Бакуго, я пошутил 

От: Дерьмоволосый

Прости, ты можешь со мной поговорить 

От: Дерьмоволосый

Прости за шутку, я знаю тебе тяжело 

От: Дерьмоволосый

Бакугоооо

От: Бакубро Проехали, Киришима

От: Дерьмоволосый

Мне, конечно, нравится, когда ты зовешь меня так, но не в этом тоне:/

От: Бакубро Это бля онлайн разговор, какой еще тон, долбоеб

От: Дерьмоволосый

Еще какой :/

От: Дерьмоволосый

И ты расстроен :/

От: Дерьмоволосый

И мне жаль :/

От: Бакубро Я, блять, не расстроен От: Бакубро Я просто передумал От: Бакубро Так что, бля, не беспокойся От: Бакубро Просто зайди позже, чтобы дать мне заметки для сегодняшних занятий

От: Дерьмоволосый

Ты скажешь мне, что не так, когда я зайду? :/

От: Бакубро Нет От: Бакубро И прекрати делать это тупое расстроенное лицо

От: Дерьмоволосый

:/

От: Дерьмоволосый

Неееееет

От: Дерьмоволосый

Ладно, я перестану :D

Прочитано в 19:24

От: Дерьмоволосый

Эй, ты еще тут?

От: Дерьмоволосый

Привет, Бакубро

От: Дерьмоволосый

Эйййййййййй

От: Дерьмоволосый

:/

От: Бакубро Чего ты хочешь

От: Дерьмоволосый

Просто скажи, что не так!! Ты можешь мне доверять! Я больше не буду шутить, обещаю

От: Бакубро Иди сдохни в углу

От: Дерьмоволосый

Грубо

От: Дерьмоволосый

Давай, бро, мы же братаны!!! братаны делятся чувствами друг с другом

От: Дерьмолосый

Это по-мужски

От: Бакубро Заткнись нахуй

От: Дерьмоволосый

Ты можешь рассказать мне все, что хочешь

От: Дерьмоволосый

Это из-за Мидории?

От:  Дерьмоволосый

Вы двое наконец-то разобрались со своим дерьмом?

От: Дерьмоволосый

Ты поэтому не пошел на занятия?

От: Бакубро Я очень злой, так что если ты не хочешь, чтобы я пришел к тебе и отстрелил тебе лицо, просто оставь меня в покое От: Бакубро Я собирался сказать тебе, но потом ты меня разозлил

От: Дерьмоволосый

Нееееет

От: Дерьмоволосый

Будь проклято мое бесконечное чувство юмора

От: Бакубро Прекрати эту драму От: Бакубро Я расскажу тебе об этом позже, когда ты не будешь таким надоедливым, и когда я буду знать, что ты не будешь нести эту чушь всем на свете От: Бакубро Это не проблема, так что перестань устраивать шум

От: Дерьмоволосый

Ладно :/

От: Дерьмоволосый

Спасибо за доверие, Бакубро!! Я тебя не подведу!

От: Бакубро Какой ты, блять, надоедливый

От: Дерьмоволосый

Кое-кто капризничает

От: Бакубро Пошел на хуй

От: Дерьмоволосый

Ты же знаешь, что любишь меня

Прочитано в 19:32