The Way You Used To Do

Он повернулся на бок, надеясь, что новая поза облегчит боль в спине. Это подействовало на несколько минут, пока снова не начало болеть. Кацуки вздохнул. Он поерзал на кровати и перевернулся на другой бок, не открывая глаз. Новая позиция принесла ему облегчение, но опять же, оно длилось всего несколько минут. Еще один вздох. Он лежал на спине. На животе. Опять на одной стороне. И потом, с другой стороны. Он положил подушку себе под спину, а затем швырнул ее через полкомнаты, когда это не помогло облегчить боль. В конце концов он лежал плашмя на матрасе, без подушек, ничего. Тем не менее, его спина болела, как будто последние три дня он нес на себе тяжесть мира. — Че за пиздец! — в конце концов прорычал он сквозь стиснутые зубы, волнение насчет того, что он может разбудить Деку, даже не приходило ему в голову, когда он уткнулся лицом в сгиб руки и зажмурился. В какой-то момент после вспышки ярости он заснул, а когда пришел в себя, темноту комнаты пронзила полоса ярко-желтого света, а его спина все еще чертовски болела. Он ненавидел даже мысль о том, чтобы пойти к Исцеляющей девочке. Ему только что разрешили вернуться на занятия и к нормальной жизни – или, по крайней мере, настолько нормальной, насколько это возможно, в то время, как призрак бесит его каждую секунду дня – он не хотел возвращаться в лазарет менее чем через сутки после выписки. Он просто принимал обезболивающие и растягивался, когда у него было свободное время. Он был уверен, что эта дурацкая боль в спине была результатом того, что он несколько дней бездельничал в постели. Боль в голове почти полностью прошла, и свет не беспокоил глаза так сильно, как пару дней назад. Облокотившись на кровать, чтобы встать, не обращая внимания на то, как его больная спина протестовала против этого движения, Кацуки обнаружил, что Деку сидит у окна и смотрит на мир снаружи с чем-то вроде тоски в глазах. Он не заметил, что Кацуки проснулся. — Ои, Деку, — позвал Кацуки хриплым после сна голосом. Он протер глаза и потянул плечи, пытаясь облегчить боль. Деку повернул голову и посмотрел на просыпающегося парня, тяжелые мешки под глазами и сгорбленные плечи, как будто тот очень устал. Кацуки поморщился. — Да. Ты выглядишь отстойно, — прокомментировал он вместо того, чтобы сказать то, что хотел, заслужив нахмуренное выражение лица Деку. — Как и ты, — произнес он скорее искренне, чем поддразнивая. Отведя внимание от окна, он подвинулся так, чтобы как следует рассмотреть Кацуки. — У тебя были проблемы со сном, Каччан? — Тебе какое дело? — просто ответил Кацуки, вставая с кровати и изо всех сил стараясь не дать Деку увидеть, насколько это движение причиняет ему боль. Он пошел в ванную, увлекая за собой Изуку. Он закрыл дверь, чтобы не дать дерьмовому Деку прокрасться, хотя знал, мальчик понимает, что лучше не делать этого. Когда он выполнил зов природы, ему в голову пришла внезапная мысль. — Тебе разве не хочется в туалет, дерьмовый Деку? Даже в том состоянии, в котором ты находишься? - спросил он из ванной. Деку потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. — Я думаю, что все просто… пройдет сквозь меня, — ответил он, голос которого был приглушен дверью. Кацуки закатил глаза, спуская воду в унитазе. — Я, черт возьми, это знаю, зануда. Я не об этом спрашивал, — ответил он, открывая раковину. — Я спросил, чувствуешь ли ты необходимость, а не можешь ли ты пойти или нет. — О, — ответил Деку, и Кацуки ясно мог представить, как покраснело его глупое веснушчатое лицо. — Я… я так не думаю. По крайней мере, пока. Я думаю… может быть, мое тело… ну, ты знаешь… — он начал заикаться, вероятно, смущаясь, обсуждая подобные темы с Кацуки, который снова закатил глаза. — Мне плевать, — оборвал его Кацуки, прежде чем он смог продолжить позорить себя. — Если тебе нужно в ванную, воспользуйся общей ванной внизу. Я не хочу, чтобы ты пользовался моей, — заявил он. Деку не ответил. Он выдавил пасту на щетку и почистил зубы, потирая их изо всех сил и выкрикивая при этом «УМРИ» или «ПРОКЛЯТЫЕ МИКРОБЫ». Когда он вышел из ванной после полоскания рта, Деку посмотрел на него с каким-то юмористическим выражением лица, как будто он смеялся до упаду всего за мгновение до того, как заметил Кацуки. — Что, бля, пиздец смешно? — спросил он, проходя мимо Деку и хватая свою одежду. Ему очень, очень нужен был душ. Деку опустил глаза, но все равно заглянул в ванную и заметил испорченную зубную щетку Кацуки. — Каччан, тебе не следует так усердно чистить зубы, — прокомментировал он, но в его голосе скрывалась нотка смеха. Кацуки пристально посмотрел на него. — Не указывай мне, что делать, засранец, — прорычал он, снова зайдя в ванную и закрыв дверь перед лицом Деку. — Пока ты будешь занят лечением этого отвратительного кариеса, который у тебя наверняка есть, я буду сидеть дома и наслаждаться своими совершенно здоровыми зубами. — Но когда ты чистишь зубы слишком усердно, ты изнашиваешь естественную защиту, — пытался возразить Деку, но его прервал Кацуки, который дернул дверь ванной и высунул голову, чтобы посмотреть на него. Деку заметил, что он уже был без рубашки, его четко выраженный живот выделялся на фоне чёрной как смоль спортивных штанов. Деку покраснел и быстро отвел взгляд от живота Кацуки. — Черт возьми, я только что сказал о том, чтобы говорить мне, как себя вести? — гневно прорычал Кацуки. — Не давай свои дурацкие советы людям, которые их не просили. Сейчас я собираюсь принять душ, и если я услышу хоть одно слово от тебя, пока я это делаю, я с такой силой ткну твою голову в этот унитаз, что ты застрянешь в трубе. Все понятно? - он вопросительно поднял бровь, глядя на Деку, который вздохнул и опустил плечи. — Хорошо, Каччан, — пробормотал он, отходя от двери ванной, когда Каччан хлопнул ею достаточно сильно, чтобы разбудить всех в общежитии. Изуку ходил по комнате, благодарный, что спальня Каччана была маленькой, и  он мог бродить по ней, не оказавшись притянутым к двери ванной, пока другой все еще был внутри. Когда он услышал звук льющейся воды, он почувствовал себя более расслабленным, зная, что пока Кацуки принимает душ, он может делать то, что хочет. Что ж, по крайней мере, он был волен делать то, что мог, учитывая его нынешние ограничения. Как бы Изуку ни хотелось взглянуть на вещи Кацуки, он знал, что лучше этого не делать – не только потому, что его руки проходили сквозь вещи, но и потому, что совать нос было невежливо. Он решил получить как можно больше информации, не прикасаясь ни к чему — он заметил, насколько минималистична была спальня, в которой есть только необходимая мебель и украшения, и как все, кроме кровати, было тщательно организовано. У окна стоял рабочий стол, кресло-качалка, мини-холодильник, небольшой шкаф и какое-то тренировочное оборудование, сваленное в углу комнаты. На рабочем столе не было рамок для фотографий – казалось, там были только блокноты Кацуки, несколько книг для чтения, его ноутбук и пенал. Маленький горшок с растением был установлен как можно ближе к окну, но Изуку недостаточно разбирался в растениях, чтобы определить, настоящий он или пластиковый. Мысль о том, как Каччан поливает растения и заботится о них, показалась Изуку странно милой. Из шкафа и мини-холодильника он мало что мог видеть, поскольку не мог открыть их и заглянуть внутрь. Тренировочное оборудование было очень похоже на то, что было у Изуку – несколько гантелей, несколько гирь, которые нужно было привязать к лодыжкам, боксерская груша (хотя Изуку не мог понять, как Каччан повесил грушу и почему она у него вообще была в самом начале). После этого быстрого осмотра комнаты Кацуки, Изуку решил, что ему больше нечего делать. Он собирался снова сидеть у окна, как делал до того, как Каччан проснулся, когда его взгляд наткнулся на не заправленную кровать парня. После стольких дней сна на полу вид этого мягкого, удобного матраса был настолько манящим, что Изуку чуть не пустил слюни. Боль в спине убивала его. Из-за этого он едва мог спать, и в тот момент он был уверен, что если он ляжет на подходящий матрас, пусть даже на несколько минут, даже если хотя бы на то время, которое понадобится Каччану, чтобы принять душ, боль, вероятно, утихнет. Тем не менее, было странно – почти сверхъестественно – лежать в постели друга без его ведома и разрешения. Вдобавок ко всему, это была кровать Каччана, и он, вероятно, выполнил бы свое обещание сунуть голову Изуку в унитаз, если бы вышел из душа и обнаружил Деку, лежащего на своей кровати. И все же спина у него очень болела. Это было так больно. Может быть, он мог бы просто полежать несколько минут и, как только услышит, что Каччан уходит, встать и сделать вид, что ничего не произошло, верно? Нет, он не мог этого сделать. Он не мог лечь на кровать Каччана без разрешения! Это было странно! Его спина пульсировала, словно протестуя. Это так больно. Всего на несколько минут. Просто чтобы он мог растянуться и облегчить боль. Просто ненадолго. Изуку настороженно посмотрел на дверь ванной, словно боялся, что Каччан каким-то образом узнает, что он задумал. Услышав звук все еще текущей воды и несколько неразборчивых рычаний Каччана, Деку вздохнул и решил, что да, может быть, всего пара минут не повредит, и Каччану вообще не нужно было знать, что он сделал. Он нерешительно подошел к кровати, как будто боялся, что Каччан в любую секунду выскочит из ванной с яростью в глазах. Вода продолжала течь. Изуку сел на край кровати, затаив дыхание. Его плечи были напряжены, а уши — наготове, внимательными к любому признаку того, что Каччан закончил принимать душ. Никто не пришел. Он медленно лег на кровать, нервно прикусив нижнюю губу и растянувшись на матрасе. Все его тело было напряжено из-за охватившего его опасения, но мышцы тут же расслабились, как только он растянулся на матрасе. Поверхность была настолько мягкой, что казалось, она поглотила его целиком, и Изуку наконец вздохнул с облегчением, растворяясь в нем и закрывая глаза. Казалось, напряжение, причинявшее ему боль, рассеялось, и на его место пришло облегчение, настолько сильное и внезапное, что у него закружилась голова. Он был так доволен и испытал такое облегчение от простой вещи, как лежание, что даже не удосужился задуматься о том, почему его тело не прошло через кровать. На самом деле, если бы Изуку подумал об этом, он, возможно, потерял бы сознание на пару минут от полного изнеможения благодаря чрезвычайно приятному ощущению того, что он больше не испытывает постоянной боли. Так продолжалось до тех пор, пока он не услышал громкий хлопок из ванной и приглушенный крик «БЛЯ!!!» что он снова открыл глаза. Казалось, Каччан поскользнулся и упал. — К-Каччан…? — нерешительно спросил Изуку, в полной боевой готовности вставая с кровати, как только услышал звук. Когда ответа не последовало, он нахмурился, беспокойство заменило то облегчение, которое он почувствовал всего минуту назад. — Каччан? С тобой все в порядке? - настаивал он, что, вероятно, вызвало сильное раздражение другого мальчика. — Со мной все в порядке, занимайся своими делами! — услышал Изуку приглушенный голос Каччана, кричащий из ванной. Не было похоже, что он испытывает боль или какую-то непосредственную угрозу, что заставило Изуку снова немного расслабиться. Каччан был жестким. Если бы он сказал, что с ним все в порядке… тогда Изуку знал, что лучше не вмешиваться в его жизнь. Воспоминания о юном Каччане, смотрящем на него с покрасневшим лицом и расфокусированными глазами, отбрасывающем руку, когда он предложил помощь, потеряв равновесие и почти упав обратно на пол, наполнили голову Изуку. Они были молоды, не старше одиннадцати лет, и Каччан уже давно перестал называть Изуку своим другом. Когда Изуку нашел его после школы, он сидел, прислонившись к стене, прижав подбородок к груди и скрючив конечности, выглядя так, будто он упал, и пытался опереться своим весом на стену, чтобы встать, но при этом потерпел неудачу. Изуку вспомнил, как сходил с ума из-за упавшего Каччана, но мальчик попытался ударить его по лицу за то, что тот слишком сильно волновался (Каччан так и не ударил – у него слишком кружилась голова, чтобы это сделать – но того факта, что он попытался, было достаточно чтобы Изуку почувствовал себя немного убитым горем). Тем не менее, даже после того, как Каччан отбросил руку и выдал серию гневных замечаний (не трогай меня, я в порядке, не нужна твоя помощь, дерьмовый Деку, держись от меня подальше, я в порядке, я в порядке), Изуку все же обнял его за плечо и потащил в лазарет. Тот факт, что Каччан не оказал никакого сопротивления, — это то, что всегда пугало Изуку больше всего в этой истории, даже по сей день. Ему не разрешили задерживаться в школьном лазарете вместе с Каччаном после того, как пришла его мать, поздоровалась с Изуку и назвала того сопляком (хотя она была намного вежливее, чем когда-либо был бы ее сын) и взъерошила ему волосы в той же игривой манере. Так, как иногда поступал с ним Каччан. Пару дней спустя Изуку вернулся, чтобы спросить медсестру, что случилось с его другом, ведь мальчик не ходил в школу с тех пор, как его взяли под ее опеку. Он узнал, что Каччан заболел тяжелой инфекцией, вероятно, из-за порезов на руках, и что ему придется держаться подальше от школы, пока он не выздоровеет. Каччан вернулся в школу через неделю, выглядя и ведя себя как обычно. Когда группа любопытных учеников спросила его, что случилось, почему он пропустил неделю занятий, почему он бесследно исчез, Каччан объявил, что в конечном итоге он поранился, сражаясь с плохим парнем на обратном пути в школу – что он злоупотребил своей удивительной причудой, но теперь с ним все в порядке, и не о чем беспокоиться, потому что у него очень быстрый метаболизм, и какой-нибудь неудачник не сможет его так легко сломить. Иногда Изуку все еще помнил, как его сердце чуть не остановилось, когда он увидел упавшего Каччана посреди коридора. Он вспомнил, каким бледным было его лицо, какими расфокусированными и потерянными выглядели его глаза. Он вспомнил, как Каччан цеплялся за переднюю часть его рубашки, когда тащился в лазарет, то ли в гневе, то ли в отчаянии, Изуку не мог сказать, даже годы спустя. Он вспомнил, как смотрел в багровые, яростные глаза Каччана, когда тот вернулся в школу, и не нашел в них никаких следов благодарности – хотя он ее и не ожидал – или воспоминаний. Насколько Изуку знал, Каччан понятия не имел, что именно он нашел его и отвез к медсестре – он решил хранить тайну, зная, что Каччан возненавидит его еще сильнее, если узнает, что именно Изуку спас ему жизнь.  Изуку хотелось бы сохранить и на этот раз секрет от Каччана. Он вспомнил, как Каччан избил его в тот же день, когда он вернулся, разорвав один из его любимых блокнотов на части и взорвав испорченные страницы, прежде чем швырнуть его в мусор. Он вспомнил, как Каччан издевался над ним, как его друзья стояли позади него и громко смеялись, пока Изуку пытался защитить свою голову руками. Он вспомнил, что ожидал удара, но поднял глаза и увидел, как Каччан уходит, хвастаясь своей причудой и даже не удостоив павшего Изуку еще одним взглядом, как будто он был никем, как будто он был Деку. Забавно, но он не помнил, чтобы видел кого-нибудь из друзей Каччана в коридоре, когда нашел его там упавшим. Каччан, вероятно, был благодарен, что рядом не было никого, кто мог бы стать свидетелем его момента слабости, но Изуку подумал, что было немного грустно быть таким одиноким, каким иногда казался Каччан, даже когда вокруг него были десятки людей, постоянно хваливших его.  Должно быть, он снова потерял сознание от усталости, потому что, когда он вяло открыл глаза, Каччан уже вышел из ванной и был одет в свежую одежду, доставая что-то из своего гардероба и глядя на Изуку сверху его плеча нечитаемым взглядом – таким, который подозрительно не злился. Сонному мозгу Изуку потребовалось на несколько секунд больше, чем следовало бы, чтобы осознать, что Каччан не только смотрел на него, но и видел, как он лежит на кровати без разрешения, и как только это осознание осенило его, Изуку оттолкнулся как можно дальше от матраса, глаза расширились, и серия пробормотанных извинений сорвалась с его губ, прежде чем он успел по-настоящему подумать об этом. — Прости, Каччан, я не хотел, я просто очень устал, и мне нечего было делать, потому что я не могу уйти слишком далеко, не таща тебя за собой, и было бы странно, если бы я попытался улизнуть и в итоге вытащил тебя из душа или оставил обнаженным посреди коридора, а еще твоя кровать очень удобная и привлекательная, поэтому я решил, что не будет проблемой просто немного отдохнуть, пока я жду тебя, но я…Я не хотел засыпать, клянусь, это просто произошло, но больше этого не повторится. Я даже не знал, что сплю, пока не… Разглагольствования Изуку были прерваны, когда Кацуки преодолел расстояние между ними и прижал ладонь к губам Изуку, в его малиновых глазах появился серьезный блеск. Он держал руку так, словно хотел убедиться, что Изуку не продолжит болтать, как только его губы освободятся. Его рука пахла нитроглицерином. — Я не могу сказать, настоящий ли ты идиот или просто чертовски неуважителен - прокомментировал он. Изуку, неспособный ответить из-за того, что рука Кацуки сжала его губы, просто смотрел на него большими смущенными глазами. Кацуки на этот раз выглядел не злым, а просто раздраженным. — Что, черт возьми, я тебе говорил о разглагольствованиях? Изуку сделал вид, будто отвечает, в результате чего Кацуки сильнее прижал руку к губам. — Не отвечай на это, дерьмовый Деку, — усмехнулся он, делая шаг ближе к Изуку. Их тела были почти приклеены друг к другу в маленькой спальне, но Кацуки стоял над ним высокий и устрашающий. Он продолжал пристально смотреть на Изуку в течение нескольких мгновений, выглядя так, словно пытался решить, что с ним делать, пока, наконец, не отпустил руку и не убрал руку с лица Изуку, слегка отталкивая мальчика в сторону. Он отвернулся от Изуку, который начал краснеть, и вернулся к тому, чем занимался до того, как тот проснулся. — Но я с тобой согласен, — продолжил он, не удосуживаясь взглянуть на Изуку, пока говорил, — моя кровать чертовски потрясающая. Если бы это было не так, я бы не спал на ней. Изуку подавил желание закатить глаза. Классический Каччан. — Тем не менее, мне плевать, какая у тебя причина спать на ней , — он пожал плечами, к большому удивлению Изуку. На самом деле он думал, что Каччан вышвырнет его задницу в атмосферу, если застанет его спящим на своей кровати –похоже, это его не беспокоило. Теперь, когда Изуку обратил внимание, он увидел, что Каччан стал прямее и выглядел более отдохнувшим. — Ты выглядишь так, будто тебе не помешал бы и отдых, если судить по уродливым мешкам под глазами, — он бросил на Изуку быстрый взгляд из-за плеча. — Кроме того, я чувствую себя лучше после горячего душа, поэтому я буду великодушен и на этот раз не надеру тебе задницу. Но если ты когда-нибудь кому-нибудь расскажешь об этом… — он повернулся так, чтобы угрожающе указать пальцем на Изуку. — Я не расскажу! немедленно ответил Изуку. — Я–я обещаю. — Да, не будешь, если знаешь, что для тебя хорошо, — усмехнулся Кацуки, снова поворачиваясь спиной к Изуку и закрывая дверцу своего гардероба. — Я… я думал, ты на меня разозлишься, — признался Изуку, нахмурившись, наблюдая, как Каччан собирает свои вещи в рюкзак и готовится к уроку. — За то, что с-спал в твоей постели без приглашения, — неловко пожал он плечами. Кацуки остановился – засунул блокнот в рюкзак – и снова посмотрел на него холодным, расчетливым взглядом в своих малиновых, горящих глазах. Было что-то неладное во всем этом взаимодействии. Каччан выглядел спокойнее, чем обычно, и после стольких лет знакомства с мальчиком спокойствие Каччана могло означать только неприятности. Изуку сдержанно хотел, чтобы тот уже снова начал кричать и тужиться – видеть, как он смотрит на Изуку с таким расчетливым взглядом в глазах, было сверхъестественно. — Как я уже сказал, ты выглядишь так, будто тебе пригодится отдых, — сказал Каччан, как будто хотел, чтобы Изуку прочитал в его словах какой-то скрытый смысл. Его глаза внимательно изучали мальчика перед ним. — А еще, — через несколько мгновений он пожал плечами, закрыл рюкзак и перекинул его через плечо. — Есть теория, которую я хочу проверить. — А… Теория? — спросил Изуку, нахмурившись. Он последовал за Кацуки, направлявшимся к двери. —Что ты имеешь в виду? — Ты узнаешь, когда придет время, — сказал Кацуки, не глядя на него, выйдя и придержав дверь для Изуку. Как только мальчик-призрак вышел, Кацуки закрыл дверь в свою спальню и запер ее своим личным ключом. У него были очень любопытные друзья. — О, и не разговаривай со мной, когда мы на публике, — добавил Кацуки в качестве запоздалой мысли, подбросив ключ вверх и поймав его в воздухе, прежде чем сунуть в карман. «Никто больше тебя не видит, поэтому будет странно, если люди увидят, что я разговариваю ни с чем. Я не хочу, чтобы они думали, что я псих, — проворчал он, спускаясь по лестнице. — А ещё ты чертовски раздражаешь, и я не хочу слышать твой голос — добавил он, чтобы не отвыкнуть. На этот раз Изуку закатил глаза. Изуку собирался объяснить Каччану, что на самом деле он не думал, что ему удастся так долго молчать, тем более что они будут вместе ходить на занятия, и у него всегда были сотни вопросов, но его мысли остановились, когда он понял, что гостиная и кухня были пусты. Это было странно. Их друзья, по крайней мере, должны были быть на ногах, но не было видно ни одной души. Пытаясь не отставать от быстрого темпа Каччана, чтобы его не увлекла их невидимая связь, Изуку удалось мельком увидеть часы, висящие на стене кухни. Они пришли на урок на час раньше. — Каччан, — нахмурился Изуку, изо всех сил стараясь не отставать от его быстрого темпа. — Почему мы идем на занятия так рано? — Не твоё дело. А теперь заткнись, — был простой ответ Каччана. Изуку решил не настаивать. Несмотря на то, что спокойствие Каччана тревожило его, он понял, что не хочет, чтобы оно ушло прямо сейчас, и задавать ему вопросы наверняка раздражало его и возвращало обратно в его обычное кислое настроение. Поэтому Изуку изо всех сил старался сохранять спокойствие, пока они медленно прогуливались по штаб-квартире ЮА. Прогулка заняла больше времени, чем Изуку ожидал, и ему потребовалось больше времени, чем следовало бы, чтобы понять, что Каччану это действительно нравится. Глядя на сварливое лицо своего друга, Изуку понял, Каччан ушел из общежития пораньше, чтобы не торопиться и добраться до занятий. Возможность того, что Каччан просто пытался избегать вопросов друзей, пока он мог, не осталась без внимания Изуку, но теперь, когда он немного задумался об этом, он не мог вспомнить ни одного дня, когда он прибыл на урок, а Каччана там не было. Он всегда приходил первым. На губах Изуку появилась мягкая улыбка. Было приятно узнать такие нюансы личных привычек Каччана. Они знали друг друга всю жизнь, и им еще предстояло раскрыть так много тайн. Изуку хотелось бы раскрыть их все. Ему бы хотелось, чтобы он действительно мог дружить с Каччаном. — Что? — резкий тон Каччана вырвал его из раздумий. Изуку в замешательстве посмотрел на него. — А? — в конце концов спросил он, не совсем понимая причину вопроса. — Ты улыбался, как чертов идиот, а потом стал выглядеть так, будто кто-то засунул тебе в нос дерьмо, — усмехнулся Каччан. Он не выглядел заинтересованным в причине внезапной печали Изуку, ему просто было любопытно. — Кажется, у тебя сложилось впечатление, что мы теперь друзья только потому, что я не могу от тебя избавиться, хотя я много раз говорил тебе, что это совсем не так. Изуку отвернулся, чтобы Каччан не мог видеть грусти в его глазах, и пожал плечами, как будто эта тема не имела значения. Он точно знал, что произойдет, если он скажет Каччану правду – что он был расстроен, потому что, как бы он ни старался быть рядом с ним, всегда заканчивалось тем, что его отталкивали, как будто он был никем, как будто он был Деку, и это разбило ему сердце – Каччан издевался над ним, или называл его сентиментальным неудачником, или, вполне возможно, избивал его. Ему лучше было молчать. Каччан продолжал смотреть на него несколько мгновений, ожидая ответа, но когда Изуку ничего не ответил, он усмехнулся и закатил глаза. — Неважно, — он пожал плечами и ускорил шаг. Изуку был вынужден последовать за ним, заметив, что Каччан выглядел намного лучше по сравнению с предыдущей ночью. Несколько часов назад он едва мог подняться по лестнице без посторонней помощи – теперь он почти бежал в класс, а Изуку изо всех сил старался не отставать от него. Когда они подошли к классу, он, как и ожидалось, был пуст. Каччан прошёл к отведенному ему месту, а Изуку сел прямо позади него, нерешительно барабаня пальцами по поверхности стола. Он не мог взять с собой никаких материалов, так как все, кроме Каччана, просто проходило через него, поэтому у него не было возможности делать записи во время урока. Он мог только надеяться, что кто-нибудь из его друзей будет достаточно тактичен, чтобы делать заметки для него, пока он находится в его ситуации – конечно, Каччан не будет беспокоиться, поэтому Изуку не собирался просить его. Тем не менее, было немного тревожно находиться в классе и не брать с собой ни тетрадей, ни ручек. Он чувствовал себя обнаженным, как будто он был посторонним или будто не хватало чего-то очень важного – вполне возможно, его тела. Ради бога, он даже не был в форме – он не чувствовал себя своим в этой комнате. Теперь, когда Изуку задумался об этом, одежда, которую он носил, тоже не была костюмом его героя – он решил, что для его души имело бы смысл носить только одежду, которая была на нем в последний раз. Однако это было не так. Одежда, которую он носил, была повседневной, то, что он носил в повседневной жизни: футболка, которой было много лет и которую ему подарила мать, и пара джинсов, подаренных ему Всемогущим после того, как его собственные порвались без возможности восстановления во время одной из его многочисленных тренировок с Один за всех. Его обувь была такой же, как всегда – единственное, что в его жизни, казалось, не менялось. Хотя он и не знал почему, его беспокоило то, что он был одет в эту одежду, а не в костюм героя. Ему понравилась рубашка и штаны, которые подарил ему Всемогущий, но это было бессмысленно. Он должен был быть в униформе, которую он носил во время боя, или, по крайней мере, в отвратительном больничном халате, который Исцеляющая девочка натянула на него еще в медицинском отсеке. Для него – для его души – было нелогично быть так одетым. Возможно, это было связано с эмоциональной привязанностью? Может быть, он так любил эту одежду – одну, подарок мамы, другую – от Всемогущего, а обувь была неописуема, – что его душа сразу же обратилась к ним – или к их изображению – когда это было необходимо. Тем не менее, это не имело никакого смысла. Какое отношение к чему-либо имеет эмоциональная привязанность? Почему это могло мешать одежде, в которой он застрял? Это было совсем не логично. Внезапная мысль пришла ему в голову. Если эмоциональная привязанность была реальным фактором, который мешал тому, что его душа могла или не могла делать, почему он мог прикасаться только к Каччану и ни к кому другому? — Если ты думаешь, что я не выбью тебе зубы, если будешь продолжать это бормотать, то ты сильно ошибаешься, — яростно прорычал Кацуки с сиденья перед ним, не поворачиваясь лицом к Изуку, пока говорил. Честно говоря, Изуку даже не осознавал, что бормочет – что случалось чаще, чем ему хотелось признавать. — И-извини, Каччан, — нервно пробормотал Изуку, лицо которого покраснело от внезапного прозрения. Наверняка, Каччан ему очень нравился, несмотря на все плохое обращение, которое он получал от мальчика – но было ли этого достаточно, чтобы сделать его единственным человеком, с которым могла соприкасаться его душа? А как насчет Всемогущего и его мамы? Они не смогли прикоснуться к нему. Нет, этого не может быть. Причина, по которой он мог прикоснуться к Каччану, была связана с причудой злодея, и только. Что бы он ни чувствовал или не чувствовал, это не имело к этому никакого отношения. Его восхищение Каччаном было не больше, чем Всемогущим, и он не любил Каччана больше, чем свою маму! Это был абсурд! Его желудок скрутило. Неужели это было так абсурдно? Мог ли он любить Каччана больше, чем свою маму? Даже несмотря на все издевательства, обзывательства и оскорбления? Нет! Это просто было невозможно. Не было никого, кого он любил бы больше, чем свою маму! Но что, если это были разные виды любви? Любовь, которую он чувствовал к своей маме и Всемогущему, была другой, но не было причин, по которым его любовь к Каччану была бы такой же. Может быть, разные виды любви приносят разные результаты? Не поэтому ли его душа носила вещи, которые ему подарили мама и Всемогущий, даже если они его не видели? Не поэтому ли он мог прикоснуться к Каччану? Нет, этого не может быть. Это было связано с причудами злодея. Это не могло быть связано с его любовью к Каччану! Глаза Изуку расширились, а красный цвет его лица полностью обновился, когда он осознал, что ни разу не сомневался в том, что он вообще любит Каччана, как бы любовь ни проявлялась. Где закончилось его восхищение и началась его любовь? Все было настолько запутанным, что его разум, казалось, закручивался по спирали, застрял в водовороте запутанных эмоций и чувств, которые он не мог понять и которые, как ни странно, не были полностью похожи на его собственные. Он даже не заметил, как Каччан сердито встал со своего места, сунул одну руку на рубашку Изуку и что-то крикнул ему в лицо. —  Я С ТРУДОМ ВЫНОШУ ТВОЕ БОРМОТАНИЕ В ОБЫЧНЫЕ ДНИ, Я ОТКАЗЫВАЮСЬ БЫТЬ ЕДИНСТВЕННЫМ, КТО СЛЫШИТ ЭТО! ИЛИ ТЫ ЗАТКНЕШЬСЯ НАВСЕГДА ИЛИ Я ЗАСУНУ СВОЕ ОДЕЯЛО ТЕБЕ В ГОРЛО ТАК, ЧТО ОНО ВЫЙДЕТ ИЗ ЗАДНИЦЫ!! Их внимание привлек шум у двери, заставивший Изуку и Кацуки одновременно повернуться к ней. Там стоял Тодороки, выглядевший таким же нейтральным, как всегда, и подозрительно не обеспокоенный тем фактом, что он только что наткнулся на Кацуки, кричащего в никуда посреди их пустого класса. Они долго смотрели друг на друга, глаза Кацуки слегка расширились, словно от смущения из-за того, что его застали в такой позе, в то время как Тодороки умудрился выглядеть равнодушным и неодобрительным одновременно, если это вообще было возможно. После нескольких неловких секунд, в течение которых Кацуки продолжал цепляться за рубашку Изуку, а Тодороки все еще  неподвижно стоял у двери, взрывной мальчик наконец отпустил Изуку, оттолкнул его назад и выпрямился с разъяренным видом. — На хера ты смотришь? — раздраженно крикнул он. К его большому раздражению, Тодороки просто проигнорировал его и вошел в комнату, направляясь к своему месту в абсолютной тишине. — Ага. Иди на хер и игнорируй меня, ублюдок. Посмотрим, волнует ли меня, — прорычал он. Тодороки спокойно занял свое место и только тогда поднял бровь, глядя на Кацуки. — Трудно думать, что тебе все равно, когда ты постоянно кричишь, - прокомментировал он безразлично, без насмешки или поддразнивания в тоне – он просто сделал наблюдение. Однако холодность его замечания только разозлила Кацуки, и в его ладонях начали раздаваться крошечные взрывы. Изуку, полностью забыв о своем смущении из-за тяжести своего прозрения, немедленно встал между Кацуки и Тодороки, хотя только один из мальчиков мог видеть, как он это делает. — Каччан! — крикнул Изуку, вытягивая руки, словно защищая Тодороки от возможных взрывов мальчика. — Проваливай, Деку, — прорычал он, отводя взгляд от Тодороки и на мальчика, стоящего перед ним. — Если двумордый ублюдок хочет этого, он это получит, — он попытался пройти мимо Изуку — он не мог просто убить Тодороки посреди класса, но мальчик снова преградил путь Каччану. — Просто… вернись на свое место, Каччан, — умолял Изуку, не желая, чтобы у его друга были проблемы из-за пустяков. — Айзава-сенсей прибудет с минуты на минуту, и у тебя будут проблемы, если он увидит, что ты дерешься… — Как Мидория держится? — прервал Тодороки, не подозревая, что Изуку вообще говорил. Он продолжал смотреть на Кацуки с безразличием, что только раздражало его, но по какой-то причине именно его вопрос раздражал его больше всего. Не факт, что он проигнорировал гнев Кацуки, заставившего его что-то спросить, а сам вопрос. — Какого черта тебя это волнует, засранец? — спросил Кацуки, успев сделать шаг мимо Изуку и к Тодороки. — Потому что он мой друг, — просто объяснил Тодороки, как будто это было очевидно. Кацуки изо всех сил старался не обращать внимания на то, как покраснело лицо Деку от этого замечания, и сжал руки в кулаки. — Кроме того, в медотсеке он выглядел не совсем здоровым. Я хотел убедиться, что ты не оказываешь на него слишком большую нагрузку. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду, ублюдок?! — взорвался Кацуки, обидевшись. — С хера ли мне его напрягать?! — Ты просто кричал на него, — рассеянно прокомментировал Тодороки. — Хотя я уверен, что мы все уже привыкли к твоему настроению, я не думаю, что это оказывает положительное влияние на Мидорию. Исцеляющая девочка сказала, что его графики ведут себя странно. — Откуда ты, бля, вообще это знаешь? — прорычал Кацуки, тонко игнорируя обвинения Тодороки. —Ты дежурил у постели ботаника или что-то в этом роде? Тодороки отвел взгляд от Кацуки, хотя, мягко говоря, не выглядел смущенным. — Я навещал его, — признался Тодороки, умудряясь выглядеть как всегда непринужденно. — Мы все навещали. Кацуки закатил глаза и фыркнул, как будто думал, что это самая нелепая вещь, которая могла когда-либо случиться. Он повернул голову и посмотрел на Деку, который выглядел одновременно очень взволнованным и очень грустным. — Спасибо, Тодороки-кун, — сказал он едва громче шепота и в смущении опустил голову. Тодороки, очевидно, его не услышал, и Изуку знал, что лучше не просить Кацуки передать ему сообщение. — Мы все беспокоимся о нем — добавил Тодороки после того, как Кацуки не сделал ничего, кроме пристального взгляда в сторону Деку. — Поскольку ты единственный, кто может с ним общаться, я думаю, ты мог бы хотя бы сделать что-нибудь, чтобы облегчить беспокойство своих друзей. Тебе это ничего не будет стоить, — заключил он. Кацуки зарычал. — Не указывай мне, что делать, Двумордый,  — выплюнул он, развернувшись и направляясь обратно к своему месту. — Бакуго, — позвал Тодороки, спокойно вставая со стула. Кацуки остановился как вкопанный, глядя на мальчика поверх его плеча. Прошло много времени, и ни один из мальчиков ничего не сказал, между ними повисла напряженная тишина, в то время как Изуку ничего не мог делать, кроме как наблюдать. Тодороки выглядел так, словно пытался решить, стоит ли ему высказывать свои мысли или нет. Казалось, прошла вечность, прежде чем он наконец продолжил. — Я знаю, что ты тоже беспокоишься о нем. Я считаю, было бы хорошо, если бы ты ему об этом сказал, — произнес он в конце концов, выглядя таким же нейтральным, как и всегда. Кацуки, с другой стороны, так резко огрызнулся на это заявление, что из его ладоней повалил дым. — О, да? — прорычал он, возвращаясь к тому месту, где стоял Тодороки, готовый атаковать. — Ты видел одну дерьмовую запись и думаешь, что знаешь меня? Ты думаешь, что знаешь обо мне и Деку, ты, полузасранец? - он схватил переднюю часть формы Тодороки и сердито потянул ее. — Каччан! — запротестовал Изуку, его глаза расширились от удивления от такого поворота событий. — Отпусти его! — Тебя несложно читать, — просто сказал Тодороки, не обращая внимания на внезапные движения Кацуки. Он отбросил руку от его униформы, как будто это было пустяки, и продолжил смотреть на него, на этот раз в его глазах появился намек на блеск. — Я не мог часами анализировать твою личность, основываясь только на том небольшом взаимодействии, которое у нас было, но я и не собираюсь этого делать. Я говорю тебе это не ради тебя — это ради Мидории, — холодно добавил он. — Он восхищается тобой и смотрит на тебя снизу вверх, мы все это знаем. Возможно, ты совсем им не восхищаешься, но я знаю, что ты, по крайней мере, не хочешь, чтобы он умер. Нравится тебе это или нет, но ты  застрял с ним до тех пор, пока злодей не будет схвачен, что возлагает на тебя часть ответственности за его благополучие. Если ты плохо с ним обращаешься, последствия отразятся на его теле, а если с ним что-нибудь случится из-за того, что ты был придурком, тебе придется ответить многим людям, которые заботятся о нем. Не только мне, — заключил он. Лицо Изуку было красным и ярким, как помидор. — Ты мне угрожаешь? — усмехнулся Кацуки, на его лице появилась злая полуусмешка-полурычание. — Я должен испугаться твоего маленького проявления героизма? — Нет, — ответил Тодороки. — Я просто констатировал факт.  — Послушай меня, засранец, — Кацуки сделал шаг ближе к Тодороки, который продолжал выглядеть равнодушным. — Деку не чертовски беспомощная девица, которой нужен такой неудачник, как твоя двухцветная задница, чтобы защитить свою честь. Если у него проблемы со мной, он может сказать это мне в лицо, — он повернул голову в сторону, чтобы посмотреть на растерянного Деку, указывая на него пальцем. — Слышишь меня, придурок? Скажи мне это в лицо, если у тебя со мной проблемы! — Глаза Изуку расширились еще больше, и он отчаянно кивнул головой в знак согласия. — Это обнадеживает, — прокомментировал Тодороки настолько простым тоном, что никто не мог понять, саркастичен он или действительно серьезен. — Мне плевать, что ты думаешь, — Кацуки резко повернул голову Тодороки. — Просто держись подальше от меня и перестань говорить себе, что ты что-то знаешь обо мне и Деку. Глупый кусок дерьма, — пробормотал он себе под нос, снова отходя от мальчика. — Я серьезно собирался сообщить друзьям Мидории о его состоянии, — добавил Тодороки, но на этот раз Кацуки не остановился и не оглянулся. — Я уверен, что собирался, — просто сказал он, бросаясь на сиденье и неуважительно закидывая обе ноги над столом. Тодороки выглядел так, словно хотел сказать что-то еще, но прежде чем он успел, в комнату вошли Иида и Урарака, повернув головы друг другу и заговорив тихим голосом. Урарака была первой, кто увидел сидящего там Кацуки, и ее большие глаза расширились, когда они нашли его. — Бакуго-кун! — воскликнула она, бросаясь к нему, оставляя растерянного Ииду позади. Кацуки закатил глаза и вздохнул, но ничего не сделал, когда девушка подошла к нему. Иида быстро следовал за ней и заговорил раньше, чем у него появилась такая возможность. — Бакуго! Как твоя голова? - спросил он, стоя рядом с девушкой.  — Как Деку-кун? С ним все в порядке? Когда я пришла сегодня утром, он выглядел немного уставшим… — Тебя выписала Исцеляющая девочка? Я не видел, чтобы ты вернулся в наше общежитие. Ты ведь не сбежал из медотсека? — Пожалуйста, скажи Деку-куну, что я делаю для него записи, чтобы он не отставал, когда выйдет из медицинского отсека! Я бы тоже сделала для тебя записи, но Киришима-кун сказал, что сделает это… — Я тоже делал заметки для тебя и Мидории! Как представитель класса, это мой долг! Еще мне нужно знать, как поживает твоя голова! Обеспечение благополучия моих коллег — моя ответственность, и мне нужно знать, если мне понадобится помощь Исцеляющей девочки. — Деку-кун в порядке? Были ли у него какие-нибудь идеи, как мы можем… — Я должен попросить тебя сообщить мне, если ты почувствуешь какой-либо дискомфорт или что-то необычное… — … сказал, что ты можешь потрогать, так что я уверен, что есть много вещей в причудах этого злодея, которые нам еще предстоит выяснить… — … только в случае чрезвычайной ситуации. Ты уверен, что тебе стоит быть в классе так скоро? Киришима сказал.. — …но я уверена, что Деку-кун сможет это понять! Если есть кто-то… — В любом случае, не стесняйся звонить. Мы все… — Каччан, ты в порядке? — …может быть, мы дадим ему немного места… — Я имею в виду, если хочешь, ты можешь взглянуть и на мои записи, нет проблем… — Эй, ребята! Бласти вернулся! Ты это знал? — Ох, черт, надеюсь, он не сбежал… — …мой личный номер, так что это не будет проблемой, если ты почувствуешь себя плохо… — …просто скажи Деку-куну, что мы скучаем по нему и желаем ему всего наилучшего! Я… надеюсь, он получит… — Каччан, ты меня пугаешь! Все замолчали. Кацуки открыл глаза. (Когда он успел их закрыть?) Он тяжело дышал, затем встал, еле как опираясь руками о стол, бока которого были обожжены – вероятно, из-за ладоней Кацуки. Голова раскалывалась, по вискам катился пот, сладкий и холодный. Его желудок скрутило. Он испытывал слишком много эмоций одновременно. Его руки начали трястись. Ему нужно было выбраться оттуда. Он посмотрел вверх. Круглолицая и Четырехглазый смотрели на него: она испуганными глазами, а он — обеспокоенным. Позади него Тодороки смотрел на него с таким же беспокойством, хотя оно лучше было скрыто на его стоическом лице. Ближе к двери стояли Серо, Каминари и Киришима, все выглядели одинаково испуганными и обеспокоенными за него. Его голова повернулась и увидела Деку, который положил руку ему на плечо. Кацуки не помнил, когда Деку прикоснулся к нему, но был почти уверен, что это произошло в тот момент, когда звуки наконец утихли. В передней части комнаты стояли стул и стол, полностью разрушенные и все еще дымящиеся. Кацуки не пришлось прилагать особых усилий, чтобы понять, что именно он это сделал, хотя он и не помнил, как это делал. Его малиновые глаза снова пробежали по комнате. Слишком много людей. Слишком много вопросов. Как он и ожидал. Как он и боялся. Недолго думая об этом, он поднял свой рюкзак, бесшумно опаленный его взрывами, перекинул его через плечо и направился к выходу. Круглолицая и Четырехглазый отошли в сторону, пропуская его, и Кацуки, проходя, не смотрел им в глаза. Его сердце все еще колотилось. Его инстинкты борьбы или бегства активизировались, хотя он и не мог понять, почему. Прежде чем выйти за дверь, он, не глядя ни на кого, сказал просто: — Ты. Дерьмоволосый. Со мной". Он не оглянулся, чтобы увидеть, следует ли за ним Киришима. (Он тоже не смотрел, следует ли за ним Деку, но ему это и не нужно было). Он направился в спортзал, изо всех сил стараясь успокоить свой безумный разум и облегчить кричащие мысли, контролируя дыхание, чтобы сердце перестало пытаться вырваться из груди. — Бакуго, Айзава-сенсей прибудет с минуты на минуту, — попытался возразить Киришима, войдя в спортзал сразу за Кацуки. Деку нерешительно стоял между ними двумя, не зная, что с собой делать. Он не мог оторвать глаз от Кацуки, тревога отразилась зеленым цветом. — Я, черт возьми, это знаю, и он не выгонит тебя за то, что ты пропустил две минуты занятий или еще за что-то. Мне просто нужно, чтобы ты что-нибудь сделал, и тогда можешь идти, — с досадой ответил Кацуки, бросая рюкзак на пол и поворачиваясь лицом к Киришиме. Учитывая тот факт, что просьба Кацуки об услуге была чем-то чрезвычайно редким и, возможно, беспрецедентным в истории человечества, Киришима тоже поставил свой рюкзак на пол и кивнул, в его глазах читалась решимость. Вероятно, это была очень серьезная тема, и, учитывая сцену, которую Кацуки только что разыграл в классе, когда он с паническим выражением лица начал взрывать вещи, Киришима не собирался бросать своего друга только из-за страха перед опоздание на урок. — Хорошо, братан, — просто сказал он, хлопнув в ладоши и выразительно кивнув. — Все, что тебе нужно. — Ударь меня по чертовой морде, — невозмутимо сказал Кацуки. Тишина. — Э… Что? — спросил Киришима через несколько мгновений. — Ты меня услышал, засранец, и я не буду повторять, — усмехнулся Кацуки, поворачиваясь к Деку. — Помнишь, я говорил тебе, что ты узнаешь о моей теории? Сейчас самое время, так что будь внимателен, — он жестом предложил Киришиме подойти. — Ну давай же. Ударь меня как можно сильнее. — Б-Бакуго, я думаю, тебе следует поговорить с Исцеля… — Нахер, не могли бы вы все хоть раз перестать пытаться оттолкнуть меня от старой ведьмы и прекратить эту чушь? — прервал он раздраженно. — Просто делай, как я, сказал, давай! Я знаю, что ты и половина класса жаждали возможности ударить меня, так что, если ты такой тупой, чтобы не сделать этого, я просто позову кого-нибудь другого, — проворчал он. — Каччан, может быть, тебе стоит… — Заткнись, дерьмовый Деку. Так ты сделаешь это? — он поднял брови на Киришиму. — Чувак, — сказал Киришима, нахмурившись и покачав головой. — Я не буду тебя бить. - Почему бы и нет? - усмехнулся Кацуки. — Потому что ты нездоров, — Киришима подошел к нему на шаг ближе, выглядя глубоко обеспокоенным. — Тебя только что выписали из больницы после нескольких дней пребывания там из-за тяжелого сотрясения мозга. Ты выглядишь так, будто у тебя только что случилась паническая атака, ты разрушил стол. Ты выглядишь так, будто не спал несколько дней. Я… я просто не буду этого делать, чувак. Ты не в порядке. — Бля, перестань говорить, что со мной — Кацуки схватил Киришиму за рубашку и сильно толкнул его. — Просто ударь меня по морде, — сказал он сквозь стиснутые зубы, пытаясь ударить Киришиму и заставить его вступить в бой. Киришима умело уклонился от удара, его кожа инстинктивно затвердела. — Бакуго, остановись, — запротестовал он, блокируя еще один меткий удар. — Каччан, что ты делаешь?! Хватит!— запротестовал Изуку, бросаясь на Кацуки и пытаясь оттащить его от Киришимы. — Отойди от меня! — крикнул Кацуки, отталкивая Деку назад. — Чувак, просто прекрати это! — сказал Киришима, пытаясь удержать и Кацуки. Тот ударил его кулаком по плечу и с удивленным визгом отбросил мальчика назад. — Хватит пытаться драться со мной! Я не бью тебя по лицу! Кацуки поднялся на ноги с того места, где упал на колени, все еще обезумевший и дезориентированный. Он провел тыльной стороной ладони по верхней губе, чтобы стереть пот, и пристально посмотрел на Киришиму. — Я не сумасшедший, идиот, — сказал он, и его голос звучал немного более ясно, чем раньше. — Я просто пытаюсь кое-что выяснить. О моей связи с Деку, — объяснил он. Глаза Деку расширились. — Ч-что? О чём ты говоришь, Каччан?! — спросил он, явно нервничая. — Ага? И каким именно образом ты можешь это сделать? — спросил Киришима, подняв кулаки, готовые защитить себя от нового возможного удара. — Если я прав, то ты это увидишь, — возразил Кацуки. — Если я ошибаюсь – что ж, тогда ты будешь чуть ли не единственным человеком в мире, который имел удовольствие врезать мне по лицу, – ухмыльнулся он. Киришиме, похоже, это не показалось смешным. — Это не круто, чувак, — нахмурился он. — Ты мой друг. Спарринговать с тобой – это одно, но ударить тебя по лицу после того, как тебя только что вылечили, – это совсем другое. — Боже, ты такой трус, — нахмурился Кацуки. — Вместо этого мне следовало взять Пикачу. — Чувак! Я не хочу быть отстраненным за то, что усугубил твое сотрясение! — Киришима пытался защититься, выглядя обиженным. — Ты так много о себе думаешь, да, Дерьмоволосый? — прорычал Кацуки, снова приближаясь к Киришиме. Тот напрягся, как и Деку. — Ты думаешь, что один из твоих ударов приведет к чему?  Думаешь, сможешь отправить меня в больницу? Как будто, — усмехнулся он. — Каччан, — сказал Изуку с предупреждением в голосе, понимая, что делает Кацуки. Он провоцировал Киришиму ударить его. — Ты, наверное, думаешь, у тебя хватит сил — усмехнулся Кацуки. — Чувак. Остановись. Я на это не куплюсь, — Киришима снова покачал головой со скептическим видом. — Ты продолжаешь болтать о том, что будешь поддержать меня и быть рядом со мной, как если бы ты был моим другом или еще кем-то, но как только я попрошу тебя об услуге, ты отлыниваешь — прорычал Кацуки. — Каччан, — сказал Изуку, и его голос звучал гораздо серьезнее. — Не делай этого. Киришима-кун вообще-то твой друг… — Мне следовало спросить кого-нибудь, у кого действительно есть яйца. Боже, двумордый, наверное, очень хотел пробить мне зубы, но я решил зря потратить время на тебя, — покачал он головой. — Каччан! — Бакуго, — сказал Киришима, выглядя подозрительно задетым этим разговором. — Прекрати. Я не причиню тебе вреда. — Я даже не знаю, какого хрена я позволяю тебе торчать рядом со мной, если ты такой слабак… Кацуки не успел закончить фразу, как кулак врезался ему в лицо и заставил его упасть на задницу. Он с победной ухмылкой приложил руку к больной челюсти, но, к его удивлению, Киришима стоял точно на том же месте, выглядя так, будто не сдвинулся ни на дюйм. Его глаза были широко раскрыты от замешательства и удивления, когда он смотрел на упавшего Кацуки, явно не понимая, что произошло. Повернув голову, Кацуки обнаружил, что Деку упал на пол рядом с ним, одна рука сжимала его челюсть, а другая все еще была сжата в кулак. Деку был тем, кто ударил его, этот маленький засранец. Но самое главное, как Бакуго и ожидал, Деку также чувствовал боль от собственного удара. Его теория оказалась верной. Эта связь также заставляла их чувствовать боль друг друга. Вероятно, именно поэтому спина Кацуки не переставала чертовски болеть, а маленький кусок дерьма даже не думал рассказывать о той боли, которую он испытывал, заставляя Кацуки тоже с ней справляться! — Ты ублюдок! — крикнул Кацуки, но не Киришиме, а Деку. — Прости, Каччан, но я не мог позволить тебе так грубо обращаться с Киришимой-куном, — попытался объяснить Деку, выглядя злым и решительным, но Кацуки прервал его, прежде чем он смог продолжить свою неуклюжую речь.   — Почему, черт возьми, ты не сказал мне, что тебе чертовски больно?! — кричал он. — Я боролся с твоей пиздецкой болью  в спине все это чертово время, потому что ты даже не мог подложить что-нибудь во время сна! — Чувак, — сказал Киришима с мучительным выражением лица. Это был второй раз, когда он стал свидетелем одностороннего спора между Кацуки и невидимым Изуку. — Я понятия не имею, что происходит. — Ч-что? О чем ты говоришь?! — спросил Изуку, столь же смущенный. — Если ты чувствуешь ту же боль, что и я, то и я чувствую ту же боль, что и ты! — Кацуки указал на него пальцем. — Если бы ты только сказал что-нибудь о своей спине, мы могли бы что-нибудь с этим сделать, вместо того, чтобы ты заставлял меня все это время ходить вокруг, как чертов Квазимодо! — Подожди, — нахмурился Изуку, убирая руку от ноющей челюсти и нахмурившись. — У тебя… у тебя тоже спина болела? — Да, придурок, — Кацуки недоверчиво покачал головой. — Боже, ты такой идиот. И ты, наверное, не спал из-за этого, а значит, и я не спал из-за этого, и знай, что мы оба недоспавшие неудачники из-за твоей неспособности говорить! — Эй! — возразил Изуку, обиженно. — Это ты пытался уговорить Киришиму-куна ударить тебя по лицу, чтобы доказать свою точку зрения, хотя ты мог буквально просто спросить меня, не болит ли у меня спина! — Заткнись! — ответил Кацуки, чувствуя себя смущенным правдой, стоящей за словами Изуку, но не желая это демонстрировать. — Бакуго, серьезно, эти разговоры с Мидорией, как будто вокруг никого нет, действительно сбивают с толку, - возразил Киришима. — Я понятия не имею, что сейчас происходит. Мидория только что ударил тебя по лицу? Что значит, вы чувствуете боль друг друга!  Кацуки в гневе провел обеими руками по лицу и почесал затылок, прежде чем подняться на ноги с приглушенным криком гнева. Киришима смотрел на него наполовину обиженным, наполовину обеспокоенным взглядом, а Кацуки раздраженно закатил глаза, прежде чем снова приблизиться к нему. — Слушай, Дерьмоволосый, я сделаю это быстро, потому что у меня нет настроения заниматься этой ерундой с вопросами и ответами, которую все на меня тянут, - он перешел прямо к делу. Изуку, который тоже встал и приближался к паре, указал на него неодобрительным взглядом, что заставило Кацуки снова закатить глаза. — Отлично. Киришима. Неважно, — вздохнул он. — Да, я понимаю, что вся эта история с Призраком Деку чертовски сбивает с толку и, вероятно, заставляет меня выглядеть гребаным сумасшедшим, но мне тоже трудно наверстать упущенное, ок? Ты не единственный, кто запутался. Я только что узнал, что причина, по которой в последние дни я чувствовал себя как будто согретый смертью, заключается в том, что Деку чувствовал себя так, и мы, очевидно, тоже разделяем боль, потому что дерьмовая причуда, которая связала наши души, буквально худшая вещь. И да. Мы с Деку связаны душой или какая-то ерунда, — добавил он, увидев очень шокированный взгляд Киришимы. — Я имею в виду, что Деку — чертов засранец… — Эй! — запротестовал Изуку. — …который мне не говорил, что он чувствует себя так… — Если бы я что-нибудь сказал, ты бы сказал мне заткнуться! — …и теперь я не могу понять, является ли то, что я чувствую, тем же, что я чувствую, или это то, что чувствует он, — он повернул голову и посмотрел на Деку, который на этот раз замолчал. — Я ничего не могу сделать без его постоянного преследования… — Не по своей воле. — …и он продолжает перебивать, потому что он кусок дерьма, который знает, что ты его не слышишь, и он думает, что это делает его перерывы простительными, — он снова посмотрел на Деку. — Прости, — Изуку опустил глаза и замолчал. — В любом случае. Тебе пора идти на занятия, — усмехнулся Кацуки, заслужив удивлённый взгляд Киришимы. — Айзава-сенсей, вероятно, уже там. — Подожди. Ты не пойдешь? - спросил он, нахмурившись. — Нет, я поговорю с Исцеляющей девочкой, — объяснил Кацуки, выглядя сварливым. Ему не хотелось возвращаться в лазарет к старухе так скоро после освобождения, но теперь, когда он знал причину своего дискомфорта – то есть не результатом его собственной слабости, а результатом Деку – он не чувствовал себя так некомфортно, прося ее о помощи. Тем не менее, это замечание вызвало шок и у Киришимы, и у Изуку. Разозлившись, он возразил: — Что? Разве не этого хотели вы оба, придурки? Я, наконец, разобрался со своим дерьмом и собираюсь поговорить со старухой и позаботиться о себе. Вам двоим следовало бы устроить вечеринку вместо того, чтобы бросать на меня такие взгляды. — Каччан, забота о себе — это не что-то, что заслуживает награды. Это базовая вещь — заметил Изуку с почти грустным видом, хотя на его лице был намек на юмористическую улыбку. — Заткнись, Деку! — крикнул ему Кацуки. — Зачем нам устраивать тебе вечеринку из-за того, что ты и так должен делать, братан? — Киришима поднял бровь. Кацуки злился, а Изуку громко хихикал. — Убедись, что твоя дерьмовая душа в следующий раз прилипнет к волосам, придурок, — Кацуки сунул пальцы в вьющиеся волосы Изуку и агрессивно взлохматил их, прежде чем оттолкнуть голову. Изуку вскрикнул наполовину от удивления, наполовину от боли. — Почему? Мидория согласен со мной? - Киришима ухмыльнулся, довольный собой. — Я уверен, что так и есть. — Конечно, согласен, — Кацуки закатил глаза, наклонился и поднял с пола рюкзак. Киришима уловил намек и сделал то же самое. — Вы оба тупые куски дерьма с голубиным дерьмом вместо мозгов. — Каччан! Не груби! — возразил Изуку. — Эй, чувак. Это грубо, — заметил Киришима. — Бля, — простонал Кацуки, закатывая глаза. — Почему мне пришлось столкнуться с двумя идиотами, которые думают одинаково? — Оуу, мы твои придурки! — объяснил Киришима, кладя руку на плечо Кацуки. — Кулачок, Мидория! — объявил он, вытянув кулак перед собой и ожидая с нетерпением. Мидория ответил на удар кулаком, но Киришима никак не мог этого знать. Он посмотрел на Кацуки с вопросительной ухмылкой, и Кацуки, который не сделал ничего, чтобы оторваться от объятий Киришимы, как он сделал бы с кем-либо еще, просто молча закатил глаза. — Ой, да ладно! Он что, бьет меня кулаком в ответ? - спросил Киришима с глупой ухмылкой на лице. — Нет, — солгал Кацуки со злой ухмылкой на губах, когда они вышли из спортзала, все еще застряв в полуобъятиях Киришимы. — Он сказал, что отказывается ударить кулаком кого-то с такими уродливыми волосами.  — Эй! Это неправда! — возразил Изуку, отчаянно пытаясь соединить свой кулак с кулаком Киришимы, хотя его рука продолжала лежать поверх руки другого мальчика. — К-Киришима-кун! Не верь ему! Я не думаю, что твои волосы уродливы! Аааа! Каччан, это действительно подло! — запротестовал он, продолжая безуспешно пытаться ударить Киришиму кулаком. — Ладно, я тебе не верю, — просто усмехнулся Киришима. — Мидория никогда бы такого не сказал. Эй, Мидория, дружище, если ты меня слышишь, я знаю, ты не считаешь мои волосы уродливыми! — успокоил он, говоря громким голосом, как будто Изуку стоял на большом расстоянии. — Он рядом с тобой, засранец, — заметил Кацуки, закатив глаза. — Не надо кричать. — Ах, извини, я не мог сказать, — сказал Киришима, оглядывая зал так, словно ожидал найти там Изуку в любой момент. — Всё в порядке, Киришима-кун! — торжественно сказал Изуку, несколько раз поклонившись. — Знаешь, это действительно странно, — задумчиво заметил Киришима, убирая руку с плеч Кацуки, чтобы им двоим было легче идти. — Зная, что он здесь, но не имея возможности его увидеть. Надеюсь, они скоро найдут злодея, который это сделал. — Ага, точно, — пробормотал Кацуки. — Должно быть, тебе трудно мириться с Бакубро, приятель, — сказал Киришима, пытаясь смотреть на Изуку, пока тот говорил, но в итоге посмотрел в совершенно противоположную сторону. — Оставайся сильным. Мы поможем тебе в этом. — Хватит говорить со стеной, придурок, он слева от тебя, — усмехнулся Кацуки. — Кроме того, почему все продолжают говорить, что это ему приходится нелегко? — гневно возразил он. — Потому что, как говорит Денки, ты противный взрывобой с нравом разозленного дикого кота и манерами нуждающегося щенка, — заметил Киришима, успешно уклоняясь от рук Кацуки, пытающегося его задушить. говоря это. — Эф! Я просто цитирую! Это просто цитата! Его слова, а не мои! Ааа, прости! — закричал он. — Я хочу увидеть, как он скажет это мне в лицо! Я убью его! — громко крикнул Кацуки, его руки хлопали с крошечными взрывами. — Ладно-ладно, Бакуго, мне пора идти, потому что, если ты меня не убьешь, это сделает Айзава-сенсей, — сказал Киришима, явно отчаянно пытаясь вырваться из этой ситуации, и сделал несколько шагов назад, подняв руки вверх в оборонительный жест. — Ты хочешь, чтобы я ему что-нибудь сказал? — Просто скажи, что я пошел к старушке за обезболивающим и что завтра буду там на уроке, — прорычал Кацуки, хотя он все еще был очень зол. — И никому не говори о ударах, — серьезно добавил он. — Я не хочу, чтобы об этом кто-то слышал. — Хорошо, хорошо, — сказал Киришима, продолжая отходить на несколько шагов от Кацуки, как если бы это было дикое животное. — Э, ничего, если я зайду к тебе в комнату позже? Посмотреть, как твои дела? - спросил он, и его щеки слегка загорелись от этой просьбы. Кацуки посмотрел на него с подозрением. — Я имею в виду, ты просто говорил о боли, и разделял боль и все такое, и мы до сих пор не обсудили как следует то, что произошло, потому что, когда мы добирались туда, ты начал обнимать Мидорию и все такое… — Это были не объятия, тупица! — протестующе крикнул Кацуки, в то время как Изуку покраснел и отчаянно замотал головой (хотя Киришима не мог его видеть). — Ладно, да, прости, ты все равно его не обнимал, я… ​​я просто хотел поговорить? Ладно? Посмотрю, как ты держишься? - предложил он с робкой улыбкой и пожимая плечами. — Может быть, на этот раз мне не хлопнут дверью прямо в лицо? Кацуки раздраженно закатил глаза. Если быть честным, он не хотел ни с кем говорить о том, что произошло, но в то же время Киришима был единственным человеком, который, казалось, больше беспокоился о том, как он держится во всей этой дерьмовой ситуации, а не постоянно спрашивает о Деку. Он, очевидно, тоже заботился о Деку, но он также был единственным, кто мог видеть, как плохо Кацуки со всем справляется. — Да ладно, Дерьмоволосый, — пожал плечами Кацуки, не встречаясь взглядом с Киришимой. — Типа мне есть дело.  — Каччан, — упрекнул Изуку. — Ладно, ты можешь зайти или что-то в этом роде, как хочешь, — поправил он, сказав себе, что делает это только для того, чтобы заставить Деку отделаться от него, и только это. Никакой другой причины для этого нет. Неа. — Но если я сплю, то лучше не буди меня, а то получишь что-то похуже, чем хлопок дверью, — добавил он с насмешкой, просто чтобы не отвыкнуть. Изуку вздохнул, но не возражал. — Хорошо, — Киришима поднял обе руки в знак поражения, выглядя действительно удивленным и довольным тем, что Кацуки согласился на его просьбу. — Я уже пойду, чувак. Увидимся позже? — Тц, — был единственный ответ Кацуки. Дерьмоволосый помахал ему на прощание – на что он не ответил, так как руки были засунуты в карманы – и исчез в конце коридора, направляясь в класс. Любое желание Кацуки вернуться в класс умерло после того шоу, которое он устроил ранее. Он не собирался так сильно злиться – и теперь, когда его теория подтвердилась, у него возникла догадка о том, почему сеанс безумия оказался таким. — Итак, — спросил он Деку, когда они шли в противоположном от Киришимы направлении, направляясь к выходу из здания и в лазарет Исцеляющей девочки. — С каких пор это у тебя? — Э-что, Каччан? — спросил Деку, и его голос звучал искренне непомниюще. Кацуки усмехнулся. — Это паническое дерьмо. Тревога, или как бы ты  это ни называл, , — ответил он. — Я… нет, — нахмурился Изуку. — Я… у меня н-нет беспокойства, Каччан, — заметил он обеспокоенным голосом. — Да, верно, — Кацуки невесело усмехнулся. — Послушай, дерьмовый Деку, как бы я не ненавидел это и как бы мне не хотелось это говорить, с этого момента нам придется быть честными друг с другом. Я не буду чувствовать себя отвратно в течение недели, потому что ты слишком маленькая сучка, чтобы сказать мне, что ты плохо себя чувствуешь. Так что тебе лучше пойти прямо сейчас и рассказать мне все, что тебя беспокоит и причиняет тебе боль, чтобы я мог попросить старуху, как это исправить и перестать чувствовать себя дерьмом из-за тебя, — посоветовал он. По просьбе Кацуки Изуку немного помолчал, задумавшись. Он заговорил только тогда, когда они вышли из здания и теплое солнце коснулось их кожи – или, скорее, кожи Кацуки. Свет просто прошёл сквозь форму Изуку, делая его ещё более похожим на призрака, чем когда-либо. — Э-э, я думаю, что моя спина беспокоит больше всего, — признался Изуку, не совсем глядя на лицо Кацуки, когда говорил. — Спать на полу ужасно, и это очень больно, потому что я к этому не совсем привык. Я из-за этого мало спал, наверное, поэтому ты тоже так устал, — заметил он с извиняющимся тоном в голосе. — Я… я думаю, что это все. Я дам тебе знать, если найду что-нибудь еще, — пообещал он, наконец встретившись взглядом с Кацуки. — Да, тебе лучше сделать это, — усмехнулся Кацуки. — Иначе я надеру тебе задницу. — Разве это не значит, что ты надерешь себе задницу? — спросил Изуку с осторожной улыбкой. — Закрой свой умный рот, — прорычал Кацуки. — Черт побери, я надеру себе задницу, если это значит, что тебе тоже достанется.  — Ты такой конкурентоспособный, Каччан, — усмехнулся Изуку. — Черт возьми, да, — Кацуки указал на Изуку со злой ухмылкой. — Вот почему я собираюсь превзойти тебя и стать номером один, пока твоя жалкая задница изо всех сил пытается быть хотя бы признанной средствами массовой информации. — Посмотрим, — ответил Изуку с решительным взглядом. — Я напомню тебе, что ты сказал это, когда я стану номером один. — Мечтай, Деку, — усмехнулся Кацуки. — Мечтай. — Вот еще одно правило для твоего дерьмового блокнота, ботаник», — сказал Кацуки. — Слышишь? — Ага, — сказал Изуку, не раздумывая. — Но тебе не обязательно это говорить, Каччан, я думаю, ты ясно дал понять… — Замолчи. Моя очередь говорить, — прервал его Кацуки, указывая на кучу подушек, аккуратно сложенных посередине его кровати. — Поскольку старуха сказала, что тебе нужно спать на настоящей кровати, чтобы ни у кого из нас не было болей в спине, как у пары старых неудачников, я милостиво разрешаю тебе спать на моей кровати, потому что я знаю, что это так потрясающе, — объявил он. — Вау, — сказал Изуку невозмутимо, не впечатленный. — Спасибо, Каччан,— саркастически добавил он. — Продолжай в том же духе, и я выкину твою костлявую задницу обратно на пол, как бы сильно у меня ни болела спина, — пригрозил Кацуки. Он взял две таблетки, которые дала ему исцеляющая девочка, и проглотил их всухую. Они должны были помочь облегчить боль и расслабить его мышцы, с возможным побочным эффектом, вызывающим сонливость и сонливость. — Ладно, ладно, продолжай, — усмехнулся Изуку, закатывая глаза. — Какое правило? — Правило такое: ни хрена не пересекай крепость из подушек, — сказал Кацуки, продолжая указывать на кучу подушек. — Ты пересекаешь границу крепости подушек, я взорву твою душу так, что ты снова окажешься внутри своего тела. Ты прикасаешься ко мне, пока я сплю, я взрываю твою душу так сильно, что кусочки не смогут найти твое тело. Ты смотришь на меня, пока я сплю или дышишь рядом со мной – ну, думаю, ты уже знаешь, что произойдет. — Ты взорвешь меня каким-то ужасным и наглядным образом, — устало вздохнул Изуку. —Ты прав, — сказал Кацуки, плюхаясь на свою сторону кровати и ложась, скрестив ноги. Он заложил руки за голову и уставился в потолок. — Эта сторона твоя. Эта сторона моя. Даже не мечтай спать на моем боку, иначе я тебя взорву. Понял? — Да, Каччан, — сказал Изуку, снимая свои нелепые красные туфли и ложась на кровать рядом с Каччаном. Форт из подушек, который построил мальчик, содержал так много подушек и был таким высоким, что Изуку не мог видеть его лица, пока он не сел или не встал. По какой-то причине Изуку чувствовал себя так комфортнее. Вероятно, это было самое близкое к уединению, которое они могли получить после закрытых дверей на близком расстоянии. Изуку вздохнул с облегчением. Кровать Каччана действительно была потрясающей. Он пролежал на ней всего несколько мгновений, но его спина уже ощущалась намного больше. В конце концов он расслабился, уставившись в потолок и позволив своим мыслям блуждать. В комнате было тихо, снаружи щебетали птицы, но шум был приятным. Свет позднего утра проникал в комнату Каччана тонкими полосками, которым удавалось миновать закрытые шторы. Казалось, прошла вечность, прежде чем Изуку нарушил покой в ​​комнате. - Так что, теперь вздремнем? - тихо спросил он. Кацуки вздохнул. — Мне почти удалось, но тебе обязательно было разрушить это - прорычал он. — Да, мы спим. Таблетки, которые мне дала Исцеляющая девочка, делают меня ужасно сонливым, и я не смогу что-либо сделать сам, пока твоя дрянная спина не поправится. — Ха, — с любопытством пробормотал Изуку. — А что? Что это такое? - снова прорычал Кацуки, выражая экспоненциальное раздражение. — На этот раз ты не назвал ее «старухой», — рассеянно прокомментировал Изуку. Со своей изолированной стороны кровати он не мог видеть реакцию Кацуки. — Это потому, что она дала мне хорошие таблетки, от которых у меня перестает болеть спина, чего ты не можешь сделать, - горько ответил Кацуки. — Просто заткнись и иди спать. Нужно, чтобы твоя спина поправилась, тогда поправится и моя, так что начни работать над этим и считай овец или что-то в этом роде. — Но это кажется неправильным, понимаешь? Еще даже не время обеда, а мы… просто спим. — Я бля уверен, что сейчас не сплю. Кто в этом виноват, а? — Извини. Я просто… не могу не думать о некоторых вещах. — Тогда подумай молча. Я пытаюсь вздремнуть, чтобы перестать ходить, как жалкий слизень. Пауза. — Как ты думаешь, почему я ношу эту одежду? — Деку, клянусь богом… — Нет, я серьезно. Я должен быть в больничном халате, верно? Или, по крайней мере, в моем костюме героя. Нет никакого смысла носить эту обычную одежду, когда меня не было рядом с ней в тот момент, когда я… Ну. Тишина. — Ага. Это действительно странно. — Я подумал, что, возможно, это связано с эмоциональной привязанностью, потому что моя мама подарила мне эту рубашку, а Всемогущий подарил мне эти штаны, и, ну, мне не нужно ничего говорить об обуви, не так ли? — А что насчет обуви? Тишина. — Ты кусок дерьма. — Что? Почему?! — Ты уже начал говорить, так что расскажи, что за хрень с этой обувью, или оставь меня уже, черт возьми, в покое. — Ты… не помнишь? — А похоже, что я помню? — Ты дал их мне. Или – ну. Твоя мама дала их мне, когда пришла поговорить с моей мамой. Она сказала, что ты купил их мне. В качестве подарка на день рождения. Они такие же, как те, которые я носил, когда мы были детьми, но я их перерос, и мама не могла себе позволить новые. Тишина. — Это отстой. — Хм? — Я этого не помню. — Ага. — Не груби мне. — Извини. Но да. Я до сих пор не знаю, почему я ношу эту одежду. — Это не имеет большого значения, не так ли? Это лучше, чем видеть тебя голым.  — Полагаю… Тем не менее, мне это показалось немного любопытным. — Во всем этом дерьме есть много любопытных вещей, Деку. Я не думаю, что твоя чертова одежда — самая жуткая часть. — Ты прав. — Я всегда прав. Тишина. Тишина. Больше тишины. — Почему ты эмоционально привязан к обуви? — Хм? — Ты сказал, что думаешь, что носишь эту одежду из-за эмоциональной привязанности. Тогда какого черта ты привязан к обуви? Пауза. —Потому что Каччан дал их мне. Насмешка. — Это был не я, мудак. Это была моя мама. Ты хочешь сказать, что эмоционально привязан к моей маме? — Н-нет… Но она сказала, что это был ты. Я ей поверил. — Какого черта ты ей поверил? Это была явная ложь, Деку. С хера ли мне вообще дарить тебе подарки на день рождения, не говоря уже о паре дорогой обуви? Я едва мог тебя терпеть. — Ой. Ну… я не знаю. Очередная насмешка. — Наверное, мне хотелось в это верить? — Это жалко. — Ага. Я знаю.  Тишина. — Хотя я полагаю, что это было проявлением внимательности с ее стороны. Чтобы сделать мне подарок на день рождения — Это было смешно. — Это было приятно. Они мне нравятся. — Видно. Ты никогда не носишь ничего другого. — Потому что они великолепны! Они удобны и хорошо выглядят… — Держу пари, они воняют. — А вот и нет! — Они не могут не пахнуть. Ты носишь их постоянно. Конечно, они пахнут. — Они не пахнут! Перестань это говорить! — Вонючие ноги. — Я думаю, что таблетки, которые тебе дала Исцеляющая девочка, превращают твои мозги в кашу. — Тогда они и твои мозги превращают в кашу. Мы вместе в этом дерьме. — Ага. Я чувствую себя немного подвыпившим. — Ты жалок. — Перестань это говорить. Это грубо. — Это правда. — Возможно, когда-то я был жалким, но теперь это не так. Я становлюсь сильнее. — Не с этими вонючими ногами, нет. — Хватит говорить, что мои ноги вонючие! Ты даже не нюхал их! — Будь я проклят, если я когда-нибудь это сделаю. — Тогда перестань! — Ну давай, заставь меня. — Боже, это, должно быть, действительно хорошее лекарство. — Если бы оно были хорошим, я бы уже спал, а не слушал твою чушь.  — Извини. Я сейчас дам тебе поспать.  — Наконец-то блин. Тишина. Тишина. Тишина. — Я думаю, приятно, когда ты добр к людям.  — Клянусь богом, я собираюсь убить тебя. — Я думаю, ты сегодня задел чувства Киришимы-куна, даже если он за это и отыгрался. Я думаю, то, что ты ему сказал, ранило его, хотя ты просто пытался его спровоцировать. — Я не помню, чтобы спрашивал твое мнение. — Он заботится о тебе. Он твой друг. — А вот и снова этот идиотский эксперт по дружбе. Тебе лучше заткнуться, прежде чем я заставлю тебя пожалеть. — Я говорю это просто потому, что знаю, что ты тоже заботишься о нем. Наверное, тебе стоит извиниться. — Нахуя. Честно говоря, разговор по душам закончился. Занимайся своими проклятыми делами и иди спать. Или нет – просто перестань говорить и оставь меня в покое. — Почему тебе так трудно просто быть милым? Я знаю, что ты можешь быть! Тишина. — Раньше ты был. — Что, когда нам было четыре года? Отвали. Больше тишины. — Я просто… я хочу помочь тебе, Каччан. — Кто сказал, что мне нужна твоя дерьмовая помощь, засранец?! — То, что тебе не нужна помощь, не означает, что ты не можешь ее получить. — Когда закончишь, дай мне знать, сколько мне будет стоить этот ненужный маленький сеанс терапии. Я сейчас пойду спать. — Просто извинись перед Киришимой-куном! Ему это нужно! И…тебе тоже. — Извиняться за что? Я не сделал ничего плохого.  — Ты сказал ему, что он не твой друг. Я могу сказать, насколько ему больно.  — Он жесткий. Его сила буквально в том, чтобы сопротивляться вещам. Мне не нужно ни за что извиняться, он знает, какой я, и готов это принять. — Но зачем ему это? Почему ты не можешь просто быть милым? — Потому что я чертовски нехороший. Я сильный, выносливый и крутой, но я нехороший. И я не собираюсь быть только потому, что твои обидчивые чувства расстраиваются каждый раз, когда я на тебя кричу. Не нравится, иди преследуй кого-нибудь другого. В противном случае смирись с этим. Тишина. — Хорошо.  — Славно. А теперь заткнись, пока я тебе язык не оторвал. — Спокойной ночи, Каччан.  — Еще даже не полдень, придурок. — Э-э… Тогда спи спокойно? — Тц От: Бакубро Слушай, мудак От: Бакубро Я просто пытался тебя разозлить От: Бакубро Чтобы ты ударил меня по лицу От: Бакубро Не нужно так нервничать из-за этого дерьма, ок От: Бакубро Ты мой друг и вся эта ерунда, которую ты любишь говорить От: Бакубро Я просто провоцировал тебя, так что не придавай этому слишком большого значения.

От: Дерьмоволосый

????????????

От: Дерьмоволосый

Нани????

От: Дерьмоволосый

Подожди, Мидория просил тебя извиниться?

От: Дерьмоволосый

Речь идет об этом?

От: Дерьмоволосый

Потому что это очень мило, братан

От: Бакубро Ты такой позорный

От: Дерьмоволосый

оу ты растешь

От: Дерьмоволосый

Как цветущий бакуцвет

От: Бакубро Я убью тебя и всю твою семью

От: Дерьмоволосый

Ого, вот он

От: Бакубро Не знаю, почему я вообще заморачивался От: Бакубро Пока

От: Дерьмоволосый

Братан, просто скажи «пока»

От: Дерьмоволосый

Я никогда не знаю, пассивно-агрессивно это или нет.

От: Дерьмоволосый

Ты правда уходишь?

От: Дерьмоволосый

Бакубро?????

От: Бакубро Перестань называть меня так

От: Дерьмоволосый

Ааа, так ты не ушел

От: Дерьмоволосый

Видишь, я никогда не могу сказать

От: Бакубро Я уходил, твоя глупость заставила меня вернуться

От: Дерьмоволосый

Грубый

От: Дерьмоволосый

Но на самом деле

От: Дерьмоволосый

Спасибо, что извинился??

От: Дерьмоволосый

Это много значит

От: Дерьмоволосый

Ты лучший братан

От: Бакубро Я знаю

От: Дерьмоволосый

Скажи Мидорие, что мы скучаем по немууу

От: Бакубро Скажи ему сам От: Бакубро Пока

От: Дерьмоволосый

Ты сейчас уходишь по-настоящему?

От: Дерьмоволосый

Эй

От: Дерьмоволосый

Бакубро?????

От: Дерьмоволосый

О черт

От: Дерьмоволосый

Ну, по крайней мере, ты достаточно вежлив, чтобы сказать «пока»

От: Дерьмоволосый

Я зайду позже!!

  Кацуки отложил телефон и пошел спать, обезболивающие не позволяли ему слишком много думать о том, что произошло в течение того дня, и о том, почему в его груди было ощущение стеснения, которое, казалось, не было просто зеркалом чувств Деку.