Ennemi ou ami?

Ma Meilleure Ennemie — Stromae & Pomme

Если бы вам задали вопрос: вы бы предпочли застрять в жутком доме (с призраками) вместе с человеком, которого ненавидите, или совсем одни? — что бы вы ответили? О ком бы вы ни подумали, вы, вероятно, скажете: «Выдержать компанию призраков куда легче, чем компанию этого ублюдка!» Или: «Думаете какой-то там старый дом испугает меня больше, чем перспектива общения с конченым человеком?» Или: «Да я лучше всю жизнь проживу в проклятом доме, чем заговорю с Ним!» И это справедливо, ведь люди порой бывают куда хуже нечисти. Поэтому дети сбегают из своих теплых квартир, от своих семеек — и ночуют на автобусных остановках, в метро и торговых центрах. А иногда в домах с приведениями. Гу Хэ Джун думал, что ответит точно так же. Что остаться один на один с чёртом или древним проклятьем, или одержимой куклой куда приятнее, чем с кем-то вроде Бэк Ин Ёна. Хэ Джун думал так до тех пор, пока в самом деле не остался один. Не только в старом проклятом доме, но и в целом, по жизни — один. Только вина оставалась его верной спутницей, и она делала его одиночество поистине самой невыносимой вещью на свете. Даже невыносимее, чем Бэк Ин Ён. Хэ Джун попал в свой персональный Лимб — первый круг ада по Данте. Хэ Джун, обречённый на вечную скорбь, варился в котле из собственных мыслей и кошмаров, наказанный за своё преступление. Может быть, поэтому, когда в его жизни появился человек — подлый, лживый, невыносимый, но всё-таки Живой Человек, — Хэ Джун захотел остаться с ним рядом. Хоть с кем-нибудь, даже если этот «кто-нибудь» заставит его спуститься на несколько кругов ада ниже. Ин Ён теперь его персональный ад, но по какой-то непонятной причине это всё ещё в сто раз лучше, чем одиночество. Хэ Джун ни за что бы себе в этом не признался, всецело поглощённый ненавистью к этому смазливому (зло всегда выглядит привлекательно, правда?) парню, с которым ему не посчастливилось делить кров. И, тем не менее, когда Хэ Джуну, наконец, предложили комнату в нормальном общежитии, он почему-то отказался. Будто кто-то вселился в него, вынуждая сказать: «Не хочу оставлять Ин Ёна одного в том жутком доме». Но, может быть, он сказал так, потому что знал — нет ничего хуже, чем остаться одному. И здесь страшнее всего не те демоны, что обитают в старом обветшалом доме, а те, что живут в душе каждого человека. Демоны Ин Ёна были такими большими, что оставить его с ними было настоящей жестокостью. «Да плевать, он этого заслуживает!» — подумал Хэ Джун, а потом решил вернуться. Потому что не давала покоя ему одна мысль: он сам ничуть не лучше Ин Ёна. Кто он такой, чтобы судить, когда сам совершил самую непоправимую ошибку в своей жизни? Может быть, если он найдёт в себе крупицу добра по отношению к Ин Ёну, то сможет себя простить? Может быть, если проявить доброту к такому гнилому человеку, как Ин Ён, — Хэ Джун хотя бы на три процента искупит свой грех? Или, возможно, Хэ Джун просто боялся покинуть этот дом, потому что когда он ушёл из дома в прошлый раз — произошла катастрофа, которая устроила в его душе настоящее землетрясение в двенадцать баллов. Теперь катастрофа в двенадцать баллов жила с ним под одной крышей. Блондинистая зеленоглазая катастрофа с девчачьим именем устраивала ссоры и драки, вечно разбрасывала мусор и ломала мебель. Катастрофа почти каждый вечер тусовалась с приятелями, заглушая стоны и скрипы старого дома дурацкой попсовой музыкой, или громко занималась непристойностями со своими многочисленными пассиями, порождая стоны и скрипы далеко не сверхъестественного характера. Те капли сочувствия, которые Хэ Джун вдруг начал испытывать к Ин Ёну, испарились, будто их не было и в помине. Но комнату в нормальном общежитии уже заняли, и давать заднюю стало слишком поздно. Какая глупость. Хэ Джун самый настоящий сердобольный идиот, по собственной воле променявший спокойную жизнь на этого ублюдочного лживого кретина, при первой встрече обокравшего его, а при второй — пырнувшего осколком стекла. «Нет, в меня точно кто-то вселился, когда я отказывался от общежития!» — думал Хэ Джун, скрипя зубами. Может, стоит пригласить сюда экзорциста? Нет, вероятно, подобные услуги стоят слишком дорого для двух бомжеватых школьников. Будто бы Ин Ён согласится вложить свои (или украденные) деньги в полезное дело, а не в выпивку, еду и презервативы. Ублюдок! И о чём Хэ Джун только думал? «Доброта, грех, ад, прощение» — он что, сраный мученик из Ветхого завета? Такого же ветхого, как этот сраный дом. Но, надо признать, Хэ Джун стал спать намного лучше, когда сестрица Ми Юн снова пришла охранять его сон. Подумать только, а он ведь так боялся её в детстве. Интересно, что бы подумал Ин Ён, если бы узнал, что Хэ Джун водит что-то вроде дружбы с самым настоящим призраком? «Да мне плевать, что думает Ин Ён!» — одернул себя Хэ Джун. Но, наверняка он подумает, что Хэ Джун сумасшедший. Так же, как думали про его маму. Сердце пронзил очередной приступ тоски. Интересно, может ли мама явиться к Хэ Джуну призраком? Хотя бы для того, чтобы Хэ Джун попросил прощения за те слова, что наговорил ей перед смертью. Может быть, призрак мамы поселился в их старом доме и ждёт, когда Хэ Джун вернётся, чтобы поговорить. От этих мыслей по шее побежали мурашки. Да о чём он только думает! Такого не бывает, не может быть! Мама всё детство рассказывала ему эти сказки, поэтому воображение Хэ Джуна намного бурнее, чем у других. Настолько бурное, что он каждую ночь видит сестрицу Ми Юн, свисающую с потолка. Но в глубине души он надеялся, что ещё хоть когда-нибудь сможет поговорить с мамой. За этими невесёлыми размышлениями Хэ Джун сидел на кухне, попивая чай, когда что-то холодное вдруг коснулось его шеи. Он с криком подскочил со стула, нечто позади него закричало тоже, и обернувшись, чтобы встретить врага лицом к лицу, Хэ Джун увидел только ошалевшего Ин Ёна, принявшего боевую стойку. — Придурок! — заорал он. — Ты чего орёшь?! Хэ Джун быстро пришёл в себя, чтобы заорать в ответ: — А ты?! Нахрена ты так подкрадываешься?! — Я не подкрадывался! Ты сидел, уставившись в одну точку, я звал тебя, а ты не реагируешь — будто оглох. Хэ Джун накрыл лицо рукой, помассировал пальцами переносицу, сделал глубокий вдох. — Прости. Но больше так не делай, — уже спокойно произнёс он. — Чтоб тебя... — фыркнул Ин Ён и полез шариться в холодильник. И так было всегда. Каждое их взаимодействие заканчивалось чем-то подобным: либо недоразумением, либо ссорой, либо дракой. Они как одинаковые полюса магнита, которые всеми силами отталкивались друг от друга, как ни старайся их соединить. И всё же... Всё же Ин Ён продолжал каждый день готовить завтраки для Хэ Джуна. Поднимался с постели только для того, чтобы оставить для него еду на столе, и затем снова шёл спать, даже не дожидаясь благодарности. Кто знает, может он делал это только для того, чтобы плюнуть Хэ Джуну в тарелку. Но хотелось верить, что это было не так. Хотелось верить, что таким образом Ин Ён выражает... Заботу, признательность? Извинения после очередной выходки или благодарность за терпение Хэ Джуна? У Ин Ёна язык ведь не повернётся сказать «прости», «спасибо» и «пожалуйста». Нангмюн на завтрак — это вместо прости. Кимчи с рисом — вместо спасибо. Сэндвичи — «Пожалуйста, потерпи меня ещё один день». Не оставляй меня одного. Я не такой плохой, как тебе кажется. ... Я нуждаюсь в тебе. Кулинар от бога. Хэ Джун, неожиданно обнаружив внутри Ин Ёна эту сокровенную часть под слоями спеси, лживости и нарциссизм, отказывался принимать её реальность. Может быть, Хэ Джуна просто пуга́ло то, до чего он волей не волей докопался, потому что это что-то уже заставило его однажды пожертвовать комнатой в общежитии, своим спокойствием и комфортом. Что будет дальше? Что будет, когда они закончат школу? Что будет с Ин Ёном, диким беспризорным Ин Ёном, который лишился дома так рано? Вот же чёрт, почему Хэ Джун вообще думал об этом? Будто бы у них с Ин Ёном есть какое-то будущее. Будто их судьбы не разойдутся, мимолётно коснувшись друг друга. Хэ Джун поступит в университет, наладит личную жизнь, накопит денег и пойдёт к психотерапевту, — и думать забудет об Ин Ёне. Забудет его девчачье имя и смазливую внешность. Забудет даже его звонкий голос, его красную заколку в золотых волосах, его заспанную рожу по утрам. Его крики, тяжёлые сбитые кулаки, сморщенный в недовольстве нос, вечные оправдания и приколы, разбросанные вещи, стряпню и зелёный чай. Хэ Джун даже простит ему свой вспоротый живот и украденные деньги — триста пятьдесят тысяч вон. Простит, чтобы уж точно не иметь с ним больше ничего общего. И при том, разве Хэ Джун настолько жесток, чтобы требовать деньги с нищего голодранца вроде Ин Ёна? Или засадить в тюрьму за причинение физического вреда? Ин Ён всё равно никогда долг не отдаст, а Хэ Джун не какой-то там мафиози, чтобы преследовать человека из-за денег или царапины на животе. Нет, брошенный и нищий — это всё равно не оправдание для всех аморальных поступков, что совершал Ин Ён. Хэ Джун никогда не стал бы его жалеть. Просто не хотел копить злость и обиды в душе. Однажды его обиды уже дали о себе знать самым плачевным образом. Хэ Джун не собирался повторять собственные ошибки. Не ради придурка Ин Ёна — ради себя. Как ради себя самого, ради всего святого, Хэ Джун долбился сейчас в комнату своего соседа с криком: — Эй там, по домам! У Ин Ёна в самом разгаре была очередная тусовка, затянувшаяся допоздна. Завтра, вообще-то, учебный день, и Хэ Джун планировал позаниматься и как следует выспаться, чтобы хорошо написать тесты. В конце концов, он не мог, как дети обеспеченных родителей, купить себе успешное будущее — ему придётся добиваться всего своими силами и усердной учёбой. Положение Ин Ёна было куда хуже, но он, казалось, вообще не думал о будущем, прожигая свои школьные годы за бесконечными развлечениями и хулиганствами. Не хватало только встать на учёт и загреметь в колонию для несовершеннолетних. Хэ Джун хотел было уже ворваться к нему в комнату, чтобы распугать его шумных дружков, как сам Ин Ён открыл ему дверь. — О, это же Хэ Джун! — до отвратительного сахарно пропел он, вальяжно облокотившись предплечьем о дверной проём. Гости явно напряглись, однако, изрядно сморённые алкоголем (и где им его только продали?), разбегаться не спешили. Походу, Хэ Джун больше не мог испугать их одним только своим видом, и нужно было действовать радикальнее, только вот среди приятелей Ин Ёна были и девушки, при которых Хэ Джуну совершенно не хотелось позориться. — Ин Ён, попроси своих друзей уйти, — прошипел он, угрожающе приблизившись к нему, почти нос к носу. — Уже поздно, а я не хочу проспать уроки. Ин Ён откинул голову назад, улыбнулся ему своей самой ангельской, самой понимающей улыбкой, которую только смог изобразить. — Да ладно тебе, может, посидишь с нами? — предложил он так, чтобы обязательно услышали остальные. — У нас и вкусняшки есть. Хэ Джун скривил губы — раньше его никогда не приглашали в компанию Ин Ёна, и не то чтобы он когда-либо хотел присоединиться. Он взглянул Ин Ёну через плечо в мрак комнаты, атмосферно подсвеченной разноцветными лампами, которые, видимо, притащил кто-то из гостей. Отставив переговоры, Хэ Джун отпихнул Ин Ёна в сторону и прошёл в комнату, неизбежно привлекая внимание к своей небезызвестной персоне. Щёлкнул переключатель — Хэ Джун включил верхний свет, на несколько секунд ослепляя всех присутствующих. Не меньше дюжины растревоженных пар глаз уставились на него, как на призрака. И не удивительно — репутация Хэ Джуна летела вперёд него. — Народ, давайте-ка расходиться, — сказал он вполне себе миролюбиво. — У вас будут проблемы, если застукают после десяти, и больше вас сюда вообще не пустят. Среди подростков, играющих в монополию, поедающих кукурузные палочки или курящих на подоконнике, пробежался тихий ропот. — Уже-е? — громче других протянула одна из девушек. — Но ведь ещё совсем не поздно! — Она права, — сказал Ин Ён, внезапно приблизившись и свойски обняв Хэ Джуна за плечи. — Ты что, младшеклассник, чтобы укладываться в девять вечера? Послышались робкие одобрительные возгласы. Из объятий Ин Ёна хотелось убраться как можно быстрее, но Хэ Джун стерпел, чтобы не устраивать сцену при свидетелях. — Да-да! — поддержала Юн Джин Ро — красотка из параллели. — Почему бы тебе не угоститься? Она подцепила из валяющейся поблизости коробки кусочек пиццы и дружелюбно протянула Хэ Джуну. Остальные смотрели так, будто она сунула руку тигру в пасть. Кончик пиццы обвис книзу, и Хэ Джун, забеспокоившись, что в следующую секунду ингридиенты соскользнут на пол, принял угощение из рук Юн Джин, будто некий символ перемирия. Атмосфера тут же стала легче. Кто-то уже отвернулся от нарушителя веселья, продолжая заниматься своими делами — едой, играми или курением. Каким-то образом все решили, что вопрос исчерпан, и едва Хэ Джун вознамерился сообщить, что, нет, нихуя он не исчерпан, как громкая музыка отрезала для него последнюю возможность высказать своё недовольство. — Другое дело! — гаркнул Ин Ён, хлопнув Хэ Джуна по спине, будто добрый друг. — Вот такого Хэ Джуна я люблю! Слово люблю неприятно резануло по слуху. Хэ Джун хотел было отвертеться и свалить, но в комнате снова вырубили свет, и чьи-то руки утянули его сквозь чужие тела в самый центр этой небольшой вечеринки. Теперь не нужно было призывать кровавую Мэри, ведь сюда снизошел сам Хэ Джун, известный как мальчик из дома с призраками. Приземлившись на диван возле Юн Джин с всученной ему бутылкой чего-то противозаконного Хэ Джун даже представить себе не мог, чем обернётся этот дурацкий вечер. Хэ Джун и сам не понимал, почему вдруг решил остаться. Может быть, подумал, что перестанет быть изгоем общества, если хотя бы разок покажет себя людям с нормальной стороны. Ведь всё детство у него не было ни друзей, ни компании, а одноклассники только и делали, что задирали его, вынудив превратиться в молчаливого драчуна, бесконечно защищающегося от чужих нападок. Может быть, всё дело было в милашке Юн Джин, которая почему-то начала уделять ему внимание — Хэ Джун честно не мог найти ответа, что эта красивая интеллигентная девушка из хорошей семьи делала в компании Ин Ёна и его друзей. Наверное, как и многие, повелась на его внешность и харизму, и свободу от предрассудков. В этой школе, в этом районе, многое, к разочарованию Хэ Джуна, зависело от мнения Ин Ёна. Красивого и харизматичного сорванца, который так хорошо ладил с людьми и который готов был любого встретить с распростёртыми объятиями в своей обители — легендарном доме с приведениями. — Да не бойся, выпей, — подначила тем времнем Юн Джин, указав глазами на бутылку соджу в руках Хэ Джуна. И Хэ Джун сделал глоток. Что ж, по крайней мере, притворная показательная благосклонность Ин Ёна к Хэ Джуну спасала его от косых взглядов. Вот так просто, благодаря Ин Ёну он перестал быть врагом народа. Хотя бы на один вечер. Хэ Джун не был точно уверен, что он чувствовал по этому поводу. Он ведь никогда не хотел водиться с дружками Ин Ёна, хотя, среди них наверняка были и хорошие ребята, которых Ин Ён привлёк к себе своим фальшивым радушием. Хэ Джун продолжал размышлять, пока менялись песни в плейлисте, постепенно пустела его соджу; Юн Джин смеялась всё громче. Перед глазами начали плыть разноцветные огни лампочек — неоново-синих, розовых, фиолетовых; мерцали крошечные фонарики на чужих телефонах. Кто-то подпевал знакомым песням, кто-то хлопал, свистел, щёлкал пальцами, танцевал — мелькали поднятые руки, испещрённые кольцами и браслетами, и одноразовыми татуировками. «Они говорят: держи друзей близко, — звучал из колонки мелодичный голос исполнителя, — а врагов ещё ближе...» В носу смешивались запахи еды, алкоголя и чужих парфюмов; Хэ Джун смотрел сквозь людей, смотрел на Ин Ёна, танцующего в такт ритма с пластиковым стаканчиком в руке. Хэ Джун всё смотрел, смотрел, и смотрел, как двигались его плечи и бёдра, как он откинул волосы с лица, и глотнул из своего стаканчика — вздрогнул влажный кадык. Здесь стало жарко, стало весело, стало очень шумно. «Но мой лучший враг — это ты...» «Надо остановить это, надо попросить их уйти», — думал Хэ Джун, но продолжал сидеть и пялиться, продолжал кружиться среди цветных огоньков, музыки, чужих рук и ног. Праздник жизни, который распугивал всю нечисть, — теперь Хэ Джун понимал, почему Ин Ён так часто собирал здесь народ. Точнее, он поймёт это позже, сейчас он в принципе утратил возможность понимать. Думать, осознавать, здраво рефлексировать. Он просто смотрел на Ин Ёна, продолжающего танцевать. Он смотрел и видел Ин Ёна глазами всех тех, кто восхищался им — кто собрался здесь ради него. Возможно, Хэ Джун просто стал коллективным разумом со всеми этими людьми, вращающимися вокруг своего светловолосого и светлоглазого идола, как планеты вокруг Солнца. Хэ Джун захотел встать, но не смог — упал обратно на диван, врезавшись плечом в плечо Юн Джин. — Ой, прости, — заплетающимся языком проговорил он. Юн Джин только хихикнула, её накрашенные глаза были отчего-то слишком уж близко. Но вдруг они исчезли, Хэ Джун почувствовал ещё один толчок — в этот раз сильный, грубоватый. Чье-то крупное тело втиснулось между ним и Юн Джин, и Хэ Джун почувствовал, как теплое дыхание проникло ему в ухо вместе с насмешливым шёпотом: — Хэ Джун, я пригласил тебя не для того, чтобы ты здесь обжимался с моей девушкой. Хэ Джуна будто ошпарило горячей водой, он отпрянул, сфокусировав взгляд на Ин Ёне, который теперь сидел рядом с ним. — Я не... Я... — бормотал Хэ Джун, отчего-то неспособный сформировать слова в полноценное предложение. «Девушкой?! И какая это по счёту из всех твоих девушек?» — хотел бы возмутиться он, но не поворачивался язык, и что-то вроде злости захлестнуло всё его существо. Блядская соджу... Ин Ён совсем не выглядел обиженным. Кажется, даже наоборот, довольным и заинтересованным. Смотрел с неприкрытым любопытством на Хэ Джуна, ставшим вдруг таким... Уязвимым. Не смотри, не смотри на меня! — хотел бы огрызнуться Хэ Джун, но не мог. Ин Ён приблизился, обнял его за плечи. Второй раз за этот день. Второй раз в жизни, возможно. — Эй, ты в порядке? — спросил он, не прекращая улыбаться и совсем не глядя на свою «девушку» Юн Джин. — Д-да, — только и смог выдавить Хэ Джун, тщетно пытаясь отвертеться от его рук и дыхания; спрятаться от его внимательного, ядовитого взгляда. — Я думаю, я пойду спать... — Не-ет, не сейчас! — вскинулся Ин Ён, привлекая Хэ Джуна ещё ближе к себе. — Всё самое интересное только начинается! По коже побежали непрошенные мурашки. Беспощадно кружилась голова. От Ин Ёна пахло шампунем и бритьём, и ещё чем-то очень сладким — как от девчонки. Хэ Джун должен был испытывать отвращение, но не испытывал. Он должен был оттолкнуть Ин Ёна от себя и уйти, но не делал этого. Не хотел. Тело Ин Ёна было горячим; горячими были его руки, — Хэ Джуна внезапно начало клонить в сон, и, кажется, в какой-то момент он вырубился на секунду, и голова его позорно упала аккурат на плечо Ин Ёна. Туда, где пахло бритьём и чем-то очень сладким. Где-то над ухом зазвучал смех, крупные ладони Ин Ёна подняли лицо Хэ Джуна и сжали его красные, горящие щёки. Ин Ён был так близко, что можно было пересчитать все его реснички (такие длинные) и разглядеть узор в светлых радужках его глаз, отдающих змеиным золотом. — О-о-о, наш правильный и дотошный Хэ Джун, оказывается, пьян, — констатировал Ин Ён, приглядевшись к нему. Этот издевательский тон всё-таки сподвиг Хэ Джуна на то, чтобы оттолкнуть Ин Ёна от себя. Набрав в рот побольше воздуха, Хэ Джун, наконец, совладал с артикуляцией и выплюнул: — Отвали. Равномерный гул голосов вокруг постепенно стал возбуждённее. Кто-то проиграл в карты на раздевание, кто-то кричал маты в окно, выполняя желание «правды или действия». Девчонки визжали и закрывали лица руками, стараясь не глядеть на бедного парня, оставшегося в одних трусах. Всё вокруг перемешалось между собой; в глазах и ушах — какофония цветов и звуков, слишком много сразу. Хэ Джун зажмурил глаза. — Играем в «передай карту ртом»! — это последнее, что внятно услышал Хэ Джун перед тем, как почувствовать губы на своих губах. Мягкие, упругие, сладкие губы — как два мармеладных червячка. Как?! Как это произошло?! Это было не просто случайное мимолётное прикосновение губ друг к другу — это был настоящий плотный поцелуй. Вокруг слышны были ликующие голоса, но они звучали так далеко, будто по ту сторону огромного тоннеля. Юн Джин поцеловала его. Наверняка это была Юн Джин. Она украла его первый поцелуй в процессе этой дурацкой игры, и, что ж, это не так уж и плохо? Ведь этот поцелуй... Был таким приятным. Таким правильным. Таким нежным и трепетным. Кончик чужого языка лизнул губы Хэ Джуна, но не решился проникнуть глубже. Губы медленно ласкали друг друга, смакуя первые ощущения — яркие, как фейрверк, взорвавшийся у Хэ Джуна под веками. Он почувствовал, как ладони ложатся ему на лицо, пальцы проникают в волосы... Совсем не женские ладони, совсем не нежные касания. Сильнее, грубее, резче. Зубы, вдруг вспоровшие нижнюю губу, привкус крови. От «Юн Джин» почему-то пахло совсем не так, как должно... От неё пахло, как от Ин Ёна. Хэ Джун распахнул глаза, упёрся ладонями в чужие плечи — совсем не хрупкие, не женственные. Он оттолкнул «Юн Джин» от себя, и, к своему ужасу, увидел перед собой того, кого хотел видеть меньше всего. Нет, этого не может быть. Наверное, это проделки нечисти. Наверное, воображение Хэ Джуна сыграло с ним злую шутку. Он коснулся пальцами своего лба, будто пытаясь снять с себя эту пьяную хмарь. Его губы горели — горело лицо. Это всё сон. Просто дурной сон. Он поднял глаза, и встретился взглядом со взглядом Ин Ёна. Нахальным и до ужаса довольным. И Хэ Джуна ошпарило осознанием — он сделал это специально! Сделал это с тем же безрассудством, как когда пырнул его осколком стекла в живот. Сделал это, как делал тысячу других вещей, чтобы вывести Хэ Джуна из себя, — ради собственного удовольствия. Но демон на левом плече Хэ Джуна ехидно пел: тебе это понравилось, тебе это понравилось! НЕТ! Нет-нет-нет-нет-нет! — Сука. Ты просто бесстыжая сука, вот ты кто, Ин Ён. — Сам ты сука. — Повтори. — Су... Всё закончилось, как обычно. Хэ Джун разбил это красивое, мерзкое лицо Ин Ёна в кровавые сопли. Ин Ён, в отместку, помял Хэ Джуну рёбра. И затем саданул по губам — тем самым губам, что он совсем недавно целовал. Ну, что ж, по крайней мере, репутация Хэ Джуна теперь точно никогда не станет хуже. А утром на столе его ждали пулькоги с овощами и таблетка от похмелья. Но в этот раз Хэ Джун решил, что не простит, пока перед ним не извинятся вслух.