За штурвалом корабля “Каданс”

       Сегодняшнее утро для Александра будто не наступало, он скорее ощущал его, как продолжение вчерашнего вечера, желая проснуться заново, чтобы столь противный разговор оказался в один момент лишь дурным сном. Но, лёжа на кровати, причём неприлично долго для самого себя, он всё больше и больше начинал осознавать, что спрятаться от гнева и замыслов отца здесь у него не получится.       Его разбудил обыкновенный утренний родительский бубнёж, какой он привык слышать каждый день за завтраком, занятием домашними хлопотами и другими каждодневными делами. Александр понял, что ему пора привыкать к тому, что в ближайшие недели в их доме будут звучать, по большей части, лишь обсуждения торжества, бракосочетания молодожёнов, одним из которых ему, по неприятной случайности, довелось оказаться. И так хотелось бы возразить кому-то, да вот только сейчас до него дошло, что ведь некому. А как же иначе? Друзей от такой жизни не прибавится, да и не было их у него совсем, обучение на дому и презрительный взгляд отца на всех, кто проживал, как казалось ему, жизнь бесполезных недоумков, с легкостью вырвали Александра из цепких когтей общественной жизни, вынуждая идти на поводу. И этих когтей Саша не ощущал до момента, пока душа не начинала выть от гнева, выплеснуть который ему было совсем некуда. Некая наигранная дружба с сыновьями близких Ефрему военнослужащих его, мягко говоря, не удовлетворяла. Они были бы на стороне отца Саши, ведь большинство из них абсолютно также остались без выбора «как и с кем строить свою жизнь», причём, вполне добровольно.        Задумываясь о своей неудавшейся социализации, Саша понимал, что проблема сама по себе никуда не денется. Благодарствовал он отцу, хотя не очень ему и хотелось, за то, что тот научил его письму и грамоте, позволявшей запечатлить и на долгие года задокументировать то, что в голове держать не всегда представляется возможным. Вести личный дневник для времени, когда количество дел и занятость зашкаливает, было хорошей идеей, чем Александр и пользовался. Сейчас он готовился вновь заняться этим приевшимся ему делом, но всё же решил прислушаться к излишне долгому разговору родителей.

***

       — Господин Оливер должен был отослать нам письмо о прибытии семейства Баскервиль на наши земли около четырёх недель назад, милый, я верно припомнила? — Елизавета Ивановна, будто порхая, присела за стол близь своего мужа, который беспокойно поедал выпечку, поданную для него на завтрак. — Не изменили ли они своих намерений? Не дай Боже, конечно, но не случилось ли чего с нашими друзьями?       — Ну-ка, не накличь нам лишнюю беду на душу, Лизонька. — Он поперхнулся, несколько раз ударив себя по груди. — Вот проклятье. Кха... — Ему спалось далеко не сладко этой ночью, о чём говорили постоянные позывы зевоты. — Заверни-ка ты мне в косынку свою оставшиеся пышки. — Ефрем встал из-за стола, отряхивая рубашку от мучных крошек.       — Неужели тебе пришёлся не по нраву сегодняшний завтрак? — Забеспокоилась она. — Или ты совсем не голоден?       — Да если бы! Александр ночью всю мою душу из соломинки высосал, от него и кусок в горло не лезет, тьфу…       — Может быть, мне стоило поговорить с ним? — Елизавета вслед встала, осторожно сложила изящные руки на широкое плечо мужа, стараясь чуть замедлить его в действиях.       — Да не примыкай к ереси. По-мужски с ним надо разговаривать, только по-мужски, а то весь бы исплавился, да и тебя переубедил бы.       — Ты, наверное, прав. — Она задумалась и, опустив глаза, внимательно рассматривала узоры на белоснежной скатерти.       Что-то точно пришло Елизавете Ивановне на ум, о чём говорить вслух, как порядочная женщина, она не стала. Ефрем же уже готовился отправиться на почтовую ветку, желая разобраться с тяжким движением писем.       — Знаешь, Ефремушка, ты так не торопись. — Она легонько одёрнула его за рукав. — Жалование тебе пришло ведь. Будь любезен, загляни-ка ты к дамам, которые недалече отсюда тканями торгуют. Взять требуется семь аршинов любой, которой пожелаешь. — Лукаво улыбаясь, она опустила взгляд. Переваливаясь с одной ноги на другую, облизнула губы, отряхивая остатки следов блюда с воротника мужа. — Куда ж тебе столько ткани потребуется? — Он почесал голову, вспоминая размер выделенного жалования, сравнивая его со стоимостью семиаршинного куска ткани, но отказывать любимой Лизоньке не хотелось. Ткань была далеко не из дешёвых, зато блестящая, прочная.       — Свадьба ведь скоро у нас, Сашкина свадьба. Из дома-то я лишь на торги да на рынки ходила, платья на мне праздничного с десяток лет не было, а для тех, что имеются, видать, не так я уже и стройна, совсем не лезут. Как же я, мать жениха, буду в обносках плясать? Гости обо мне столько подумают, что и представить страшно. — Она отмахнулась, будто отгоняя от лица назойливую мошкару.       — Ладно уж, не буду брать греха на душу, будут тебе ткани, какие пожелаешь. — Он приобнял жену за хрупкие плечи, а сквозь его густые усы виднелась тёплая улыбка.        Натянув сапоги, он проверил карманы на наличие толстого кошелька, а выходя на улицу, оставил на щеке любимой осторожный поцелуй.

***

      Александр, выслушивая тёплую беседу родителей, потихоньку начал замечать на себе следы накопившейся злости, ведь в такой непринуждённой беседе они будто забыли, как вчера от громогласной ругани в их доме дрожали стены и летали вещи. Ему больше не хотелось верить тем, кто, вроде как, всегда был на его стороне. Будто нить, долг, связывающий его с самыми близкими людьми, оборвался в один момент, когда ему в лицо, в буквальном смысле, кинули куском грязи. Это и хотел написать он, уже держа в руке заострённое гусиное перо, окуная его в чернила. Саша понимал, что избежать того, о чём договорились главы двух больших семейств, было невозможно, ведь уйти некуда — все, кого мог знать юноша, сдадут его с потрохами, а это и позор на оставшуюся жизнь, и потеря всяческого уважения отца, видите ли, от девицы сбежал, испугался.       Стараясь отвлечь себя на мысли об уроках английского языка, которыми он всё же запамятовал заниматься, пока отец был в отъезде, Саша обратил внимание на тот самый, ещё вчера летавший по комнате словарь, корешок на котором теперь был заметно надломан. Вот уже несколько раз подряд он открывает нужную, или не совсем, страницу, но все никак не может собрать себя во что-то целое и хотя бы попытаться думать не о том грядущем ужасе, что представляла для него женитьба. В висках неприятно загудело, а в ушах пролетел звон, кажется, бессонница и ночная ссора дали о себе знать.        Половица в общем коридоре противно заскрипела, а дверь пошатнулась еле заметно, настолько, что юноша сразу подумал, что ему это вовсе показалось, но заметный стук каблука по дереву вновь заставил его дёрнуться. Ощущение, что мать все это время пыталась подслушать и понять, чем занят Саша, отдало холодком по ногам. Елизавета тихо толкнула дверь вперёд, оглядываясь, показательно постучавшись, будто несколько секунд назад не наблюдала за сыном исподтишка. Следов беспорядка, который она предвкушала увидеть, в комнате, к её удивлению, совсем не было, скорее наоборот, было куда чище, чем обычно: учебники и словари были разобраны и разложены, а личные вещи и вовсе убраны от чужих глаз, из-за чего комната казалась практически нетронутой. Александр обеспокоенную мать не встретил даже взглядом, продолжая увлечённо заниматься написанием личных заметок.       — Александр, это я, пришла с тобой кое-что обсудить. — Стараясь быть предельно мягкой, произнесла она.       — Да, матушка? — Сидя за столом, Саша не развернулся, коротко задав вопрос. Он догадывался, что разговор с матерью всё же настигнет его, поэтому никакого излишнего удивления тогда не испытал. В его правой руке расположилось перо, с которого прямо на бумагу упала большая капля марких чернил.       — Проклятье, снова грязь навёл. — Прошептал он, после чего опустил перо обратно в чернильницу. В комнате по сию секунду царило молчание, прервать которое осмелилась Елизавета, долго вдыхая и вскидывая руки в плавном движении к груди.       — Я знаю, что вы с отцом вчера чересчур повздорили, поэтому и хотела тебя утешить. — Подойдя ближе, она погладила сына по спине, оглядывая помещение. Первое, что бросилось ей в глаза — пустая полка, самая высокая из тех, что висели на стенах. Ранее на ней величаво располагался игрушечный парусник, на который она, даже будучи умелой рукодельницей, смотрела с восхищением. — А куда же подевался твой чудесный корабль, сынок? — Елизавета слегка нагнулась, попытавшись заглянуть в лицо Александра, но он лишь недовольно хмыкнул. — Давно ли ты так с матерью, Сашенька? Так нельзя, взгляни на меня, да позволь с тобой поговорить. — Очевидно, что Елизавета не злилась, наставляя Александра таким образом, и совесть всё же сыграла внутри него, заставив поднять взор.       — Мама, вы меня простите, но неужели вы заставите меня жениться, даже не спросив моего согласия? — Саша понимал, что узнавать его отношение к данному мероприятию никто, естественно, не собирался, и ответ на вопрос будет положительным, ему хотелось узнать, что мама готова сказать об этом и о чём же она сейчас думает.       — Не понять тебе этого сейчас, Александр. В твоих мечтах, я понимаю, тебе хотелось бы иметь свой выбор среди стольких девиц.       — В моих мечтах нет никаких девиц, мама. — Перебил он. — Оставьте думать о том, что сыну вашему это необходимо. По крайней мере сейчас. — Дыхание стремительно ускорялось, а злость накатывала с каждым мгновением.       — Ты наш единственный сын, Сашенька. Были бы у тебя братья, другой разговор бы вёлся, а так, ты же умный, сам все понимаешь. Отцу нужно нашу благородную фамилию передавать далее, через года, а кроме тебя ведь совсем некому. — В такие моменты Саша жалел, что в семье он оказался первым и последним ребенком, в остальные же его всё устраивало, но сейчас брата, желавшего жениться, не хватало, как никогда ранее.        — Корабль, ты про него спрашивала. Он разбился вчера ночью, отец не уследил за гневом. — Продолжать он не решился, ведь уверен был, что мама и без его слов всё слышала. Попытка перевести тему, хотя бы на пару минут, всё же оказалась успешной.       — Как же так... — Она хватилась за сердце, мотая головой из стороны в сторону. — Такое прекрасное судно было...       — Кажись, живьём судна мне больше не увидать, — жестом руки он указал на кровать, предлагая матери присесть, а сам вновь взялся за написание бумаг.       — С чего так вдруг? Это же было твоей мечтой, Саша! — Она поправила юбку, устроившись на мягком матраце. — Мы с отцом столько сил и времени потратили на твое обучение. — В голосе её не читалось злости, лишь обида и беспокойство за любимого и единственного ребенка.       — А что с того, мама? — Александр встал, задвинул стул и направился к окну, желая отвлечь себя хотя бы разглядыванием чудесных пейзажей «родного» города.       Как только отстроенный Санкт-Петербург стал, по указу императора, столицей, семья, главой которой был военнослужащий, сразу же перебралась поближе к порту Балтийского флота. Они живут здесь совсем недавно, лишь несколько лет, но Александру точно пришёлся по вкусу непростой характер новейшей столицы их великого государства. Он любил этот город, любил то, что другие люди здесь ненавидели, из-за чего могли запросто заболеть, умереть. Жить, имея возможность каждый божий день глядеть издали на величавые корабли, было для юноши, наверное, верхушкой башни желаний. Для отца это был лишь служебно-рабочий момент, восхищаться которым он не спешил, а вот Александр вместе с матерью могли часами напролет прогуливаться по прекрасным улицам и площадям, всматриваясь в блестящие воды и то, как за горизонт уходит солнце, отражаясь алыми языками пламени в море, будто в зеркале.       — А ты, видно, призадумался. — Одёрнул его голос Елизаветы, выводя из недолгих раздумий.       — Да, извини, засмотрелся. — Не отводя взгляда, ответил он.       — Почему же у тебя больше нет желания следовать своей мечте? — Она прекрасно слышала скверные ночные слова, но убедиться в их правдивости еще раз ей не помешало бы.       — Дело вот в чем, матушка, подумайте сами, сколько лет мы страдали и кручинились, когда отец уходил в море на многие месяца. — Он заметно снизил тон голоса, водя тёплым пальцем по охлаждённым стёклам, отчего под кожей, в месте соприкосновения, появлялся запотевший участок. — Теперь вы с отцом собираетесь женить меня на девушке, которую я едва знаю, обрекая и её и меня на вечную разлуку. Вы же знали, что я вскоре поступлю на службу, верно? А вы вот представьте, что будет с ней, а с детьми? Разве смогу я полюбить ее, будучи постоянно оторванным от родных земель?       — Твой отец тоже поначалу был чёрств ко мне. — Елизавета улыбнулась. — Слюбились мы не сразу, но поверь, всё прибудет со временем. Папа твой наверняка знал, что ты напрочь позабудешь о нежности, не женившись до поступления на службу, вот и решил взять всё в свои руки. — Она тихо подкралась сзади, стараясь не спугнуть сына, и укутала ледяные мужские ладони своими, тёплыми. — Фридесвида похорошела, превратилась в самую настоящую благородную даму, не смотря на такой юный возраст. — Чувствуя, как обеспокоено материнское сердце, Саша с теплотой заглянул в её глаза, разглядев в блестящих карих вишнях целую гамму эмоций. Насколько же сильно и искренне ей хотелось увидеть счастье в глазах Александра, хоть на одну секундочку заставить его задуматься о том, как хороша может быть жизнь, когда любимый человек наполняет красками твою непростую рутину.       — Скажи мне, Александр. Что ты знаешь о Детфорде? — Вопрос, который заставил его застыть на месте, глядя куда-то между густых бровей матери.       — Детфорд? Это же городок неподалеку от Лондона... — Он замялся, не успевая даже обдумать слова, которые отскакивали от зубов.        — Он находится прямо на берегу реки, по которой идет путь к одной из верфей, отец Фридесвиды служил там, ещё будучи военным, а после свадьбы он приглашает тебя посетить их родной город, обещает познакомить с культурой, со своей семьёй. — Она улыбнулась. — Неужто ты действительно думаешь, что мы с отцом наглухо запрём тебя в доме вместе с супругой? Жизнь-то станет куда интересней, путешествия явно не будут самым худшим вариантом. — О таких подробностях Саша и не подозревал, хоть и только-только начал понимать, к чему клонит матушка.       — Около месяца назад в своем письме Оливер Баркесвиль сердечно просил узнать твоего мнения о его планах. Он обратился к нам с одним предложением. Глава семейства сейчас водит под своим командованием исключительно торговое судно, да вот только одна проблема есть. Хоть страны наши сейчас не в самых благоприятных отношениях находятся, торговля, как ни странно, налажена так, как никогда ранее, отчего на кораблях им вечно людей мало, так что действующих военных моряков они хотят к себе переманить, дабы экипажу проще было справляться с пушками и прочими присущими им делами по защите дорогостоящих грузов. Обещал, при твоем желании, пристроить тебя в порту на время твоего пребывания, ну, а если покажешь себя, познакомить клялся с генералами и адмиралами, или как там называют их, уж прости, не разбираюсь я, что уж там. Опыта бы тебе набраться было бы отлично, особенно в чужих краях.       — Тоже хороши, конечно. Рабочих рук не хватает, да и жениха дочери готовы на корячки к торгашам поставить. Ехать в Детфорд лишь для того, чтобы начищать палубу товарного корабля? Да бросьте вы! — Несусветной наглостью показалось ему это предложение. «Неужели отец Фридесвиды смотрит свысока даже на того, кому он отдаёт свою единственную дочь?» — Подумал Саша, чуть ли не выругавшись вслух.       — Не бранись, Александр, это здесь ни к чему. — Ей наверняка хотелось бы съязвить куда сильнее, но подумав, Елизавета не стала продолжать. — С чего же ты вдруг взял, что тебя заставят такую грязную и унизительную работу делать? Ты лучше у отца спроси, я ведь обычная женщина, личного разговора с Оливером не вела, бог знает, что могу наговорить, сама того не понимая. — Александр осознавал, что дело здесь далеко не чистое, но уговоры матери начинали действовать, как и полагалось. Он принял решение молча дослушать все доводы Елизаветы, ведь в какой то момент они уж точно закончатся.       — Семья Фридесвиды надумывает сделать вам большой подарок, чтобы ты знал. — В глазах Елизаветы разгорался огонь, будто свадьба вскоре ждала именно её, а не сына. — Они хотят, чтобы у вас над головой всегда был свой собственный кров, отчего и приняли решение купить на свои великие сбережения дом, чтобы поселить в него вас, молодожёнов. — Она воодушевлённо вздохнула. А Саша в этот момент поперхнулся в попытке нервно сглотнуть слюну.       — Даже так? — Александр усмехнулся, прикусив кончик ногтя на большом пальце. — Выходит, их намерения куда серьёзней, чем я думал. — Впервые за долгое время ему пришлось задуматься. Слова матери всегда производили на него достаточно глубокий эффект, ведь она была единственной, кого он мог послушать хотя бы на самую капельку. Спорить с ней сейчас было глупой затеей.       — Отец невесты хочет обменяться с тобой знаниями по теме мореплавания, обещает, что ты не пропадешь, пока будешь гостить у них.       — Чувствую я, матушка, что есть у всего этого плана второе дно. И вам-то самим известно, что Фридесвида думает о замужестве? — Александр не узнавал сам себя, ведь только что сказал что-то положительное о предстоящем мероприятии.       — Доподлинно, сынок, неизвестно, но предполагаю я, что ей сейчас также непросто приходится, как и тебе. А может быть и всё наоборот, и отрицать, что ты ей нравишься, я тоже не в праве.       — Вот дела... — Саша же не мог похвастаться тёплыми чувствами, к большому сожалению матери. Он был уверен, что Фридесвида выросла, образумилась, да вот только отношение к ней для него было всегда натянутым, неприятным, хоть до смерти замучился бы, но не понравилась бы, ни в какую.       — Недобрым тебе кажется её характер, Александр? — Она угадала, попала.       — Еще как, матушка.       — Знаешь, сынок, это решение было принято не за несколько дней, недель или даже месяцев. Мы тебе желаем лишь добра и счастья, и обдумали сотню раз всё то, о чём мы с тобой беседуем. — Она вновь погладила его по спине, словно успокаивая. — Девушки в её возрасте быстро становятся покладистыми и нежными, стоит лишь мужчине появиться в их жизни. А ежели вздумает скандалы закатывать, то тут же пригрози все отцу высказать, она его уважает, боится.       — Каким же я мужчиной буду после того, как на невесту её же отцу нажалуюсь? — Он глянул в намокающие мамины глаза. Эмоции всегда брали над ней верх, отчего часто доходило и до слёз. — Поверьте мне, мама, я хотел бы с вами согласиться, но мне требуется много пораздумать.       — Я верю, что ты поступишь верно, Александр.       Стараясь разбавить повисшее в комнате напряжение, оба приняли решение всячески отшучиваться, говоря о новостях минувшей недели. Желая также поделиться историями из недавнего прошлого, Елизавета вспоминала множество случаев, которые, как она знала, были для Саши самыми приятными и теплыми воспоминаниями. Рассказала она, как уже много лет, зная о пристрастиях сына, невзначай рассуждала рядом с Ефремом о выходе в свет газеты, что для Петербурга, да и для всего государства, было самой что ни на есть настоящей новинкой. Всячески подталкивала она мужа к тому, чтобы всё-таки достать хотя бы несколько выпусков, на что в ответ нередко получала лишь раздраженный взгляд и выжатое сквозь зубы «ладно». Читать газеты он считал глупостью, когда глава их семейства напрямую был связан с военными делами страны, но жене всё же не перечил, понимая, что Елизавета уж точно не для себя выпрашивает статьи о военной технике и строительстве флота. В ответ же Саша рассказывал, как стыдился просить чего-либо на родительские сбережения, и сам по себе никогда не заявлял прямо о своих подобных хотениях.       Когда денег не хватало, Саша вспоминал, как неловко матери было отдавать ему в качестве подарка на пятнадцатый день рождения обычную, как она тогда думала, сероватую бумагу с актуальными новостями о военном деле. Но никакую книгу и никакой словарь он не зачитывал так часто, как те страницы, которые начинались с гордо выделяющихся букв, складывающихся в слова «Санктъ-Петерзбурхъ. Ведомости.» Для Саши это оказалось самым настоящим принятием, благословлением мамы, которая до того момента скептически относилась к желанию сына стать моряком.       — Как вчера ведь помню... Отца-то твоего я знаешь, как уговаривала? Тогда газету не так просто было достать, первые номера были лишь для определённого окружения, а он ещё и писанину пустую не любит, когда сам всё поведать в силах. А я-то знала, что для тебя важно всё, что с кораблями связано, так вот и настаивала на своём.       — Ну вы, матушка, меня тогда порадовали... — Постепенно тревога уходила, а Саша даже оказался в силах улыбнуться растроганной матери, не смотря на сущую неразбериху, которая из головы никуда не исчезала.        Разговор рано или поздно свёлся бы к обсуждению мелочей жизни, что вскоре и произошло. Елизавета отправилась наводить порядок, напевая под нос какое-то из произведений, которое ей довелось недавно сыграть, впрочем, для Александра это не имело значения, ведь все его мысли целиком застряли в попытках осознать и понять всё, что произошло с ним за последние несколько дней.        Вспоминая слова матери, он множество раз повторял в голове диалог, состоявшийся между ними. Что стоило ему ответить, чтобы не расстроить её? Несмотря на то, что он был в недоумении от её относительного спокойствия, играть с чувствами близких ему не хотелось.        Вскоре же домой вернулся Ефрем, занося на плече большой рулон золотисто-коричневой, блестящей на свету ткани. Выглядел он слегка недовольным, а о причине догадаться было не сложно. Сидя в комнате, Александр мог полагаться лишь на остроту собственного слуха, что не всегда позволяло ему понять, в каком настроении сейчас находятся родители. Попытки разобрать их разговор продлились совсем недолго, ведь Александру не было интересно слушать недовольства отца о том, насколько в последние годы подорожала ткань, в сопровождении материнских извинений. Вскоре он принял решение вернуться к незаконченным делам, о которых совсем таки позабыл, как только мать отвлекла его, пожаловав с неожиданным разговором.        На столе нетронутым остался испачканный в чернилах лист бумаги, в конечном содержании которого Александр не был до конца уверен, ведь мысли о побеге, нахлынувшие на него именно в тот час, когда он решил оставить некое послание, начинали помалу утихать. Той ночью ему хотелось лишь одного, того, что, как ему казалось, избавит его от всей ответственности, от обязательств следовать честному отцовскому слову, от неугодного будущего. Он долго думал о том, чтобы покинуть родной дом, прекрасно понимая, от чего отказывается, а вернее сказать, от кого. В его душе оставались лишь сожаление, пустота и тоска, от которых становилось тошно. Сейчас же он всерьёз начал переживать о судьбе матери, о судьбе многолетней дружбы между двумя семьями, отчего голова отказывалась работать достаточно хорошо, чтобы холодно принять такое решение. Кажется, он начал понимать, что по любви всё бывает лишь в сказке, а в жизни людям интересны в основном деньги, работа и репутация, за чистоту которой они пойдут на что угодно. А ведь после приглашения в Детфорд Александр ненароком подумал о том, чему он сможет научиться у тамошних моряков, а не о том, как бы начать строить свое счастье, то есть и сам недалеко ушел. От осознания своих мыслей стало ему слегка мутно, ведь это был далеко не первый раз, когда неприятное сходство, в первую очередь с отцом, замечалось в его характере так сильно.        Дабы противостоять рассуждениям, погружавшим Александра в котёл самоизучения, он второпях смял рукопись, которая давила на него, требуя продолжения мыслей.        Вскоре в соседней комнате вскипел бурный спор о кройке и шитье дамского платья, которым Елизавета в кратчайшие сроки хотела заняться, задействовав при этом знакомых швей и мастеров, что естественно требовало больших денежных вложений. Ему это напоминало о том, как скоро состоится свадебное торжество, и как скоро он попробует на вкус этот новый жизненный этап, которого он так сильно боится.        Нельзя было даже представить то, насколько нудными и однообразными оказались для Александра последующие недели. Они сменяли друг друга как и раньше, но отличались лишь названиями и числами в календаре, висящем при входе в дом.        Ссора с отцом потихоньку забывалась, а точнее, никто из Керченских не думал о том, чтобы завести разговор на эту тему. Извиняться Александру уж тем более не хотелось, да и Ефрему тоже, ведь каждый считал себя по-своему правым. После крупного конфликта, на удивление всем, разногласий в семье не наблюдалось, отчего сам Саша оказался в полнейшем удивлении, отец даже взял его с собой на работу, желая, наверняка, сблизиться, но, естественно, не говорил этого прямо. Как донёс он, новейший «Штандарт» необходимо было подготовить к отплытию в скором времени, а рабочих на судне недоставало. Удивительно. За свою жизнь Александр бывал на кораблях около десятка раз, что было по его мнению довольно скудным опытом даже по сравнению с начинающими моряками. Одно дело работать на корабле, пока тот простаивает в порту, а другое дело находиться в плавании.

***

       Побывать в открытом море Александру довелось лишь единожды, да и вспоминать об этом ему не сильно хотелось. Будучи еще совсем юнцом, четырнадцатилетний Саша уговорил отца взять его с собой на миссию, целью которой была перевозка важных боеприпасов. Естественно, будь это действо более опасным или более серьёзным, ему было бы твердо отказано, но в этот раз ему сильно свезло и тогда Ефрем, немного поспорив, всё же дал согласие. Взяв с Александра слово о том, что тот будет подчиняться приказам не только старших по званию, но и простых рядовых, он, закурив трубку, махнул в сторону сына рукой со словами: «Потонешь или помрёшь от раны — достану с того света и убью во второй раз. Даю добро, но помни о том, что я сказал.»       Счастью еще низкорослого и щуплого парнишки не было предела. Впервые ему предстояло не только ступить на борт военного корабля, но и отчалить вместе с ним от берега, что на тот момент оказалось, наверняка, самым ярким событием в его жизни.        Ефрем Николаевич, отправляясь на этом судне корабельным секретарем, в армии служил почти всю свою жизнь, за исключением ранней юности. Авторитет свой он заполучил отнюдь не сразу, чего желал и сыну, отказываясь от любых подачек, когда либо ему предложенных.        Даже спустя два года Саша помнит, что в своих переживаниях острее всех была Елизавета Ивановна, которая, хватившись за края удлинённого плаща мужа, падала на колени, умоляя двух мужчин одуматься, дабы сберечь здоровье сына.       — Золотце моё, неужто не хватает тебе того, что ты уже умеешь? Юнец же ты ещё совсем, не окреп ведь. Ефремушка, а ты с чего бы вдруг головой не думаешь? Хочешь, чтобы в четырнадцать лет ему пришлось на корабле с утра до ночи трудиться? — Она поднялась с колен, крепко взяв сына за руки. — Взбрело ведь тебе! — Глядя в сияющие карие глаза, Елизавета всё же дала себе выдохнуть, отчасти понимая, что её голосу здесь остаётся меньше всего внимания.       — Матушка, не печалься, не на многие же месяцы я ухожу с отцом в море. Недели пролетят быстро, а я себя беречь даю слово, только ради вас и вашего спокойствия.       — Да куда ж там до спокойствия, если ни сына, ни мужа рядом не будет.        Слезы проступили на её глазах, пока та обнимала растерянного паренька, отчего даже Ефрем решился вставить свое слово.       — Лизонька, Александр у нас не по годам развит, а мужчиной становиться надо с раннего возраста. Отпускай ты его со спокойной душой, да ожидай нас в скором времени. Под моим контролем добрая половина экипажа ходит, поверь, за ним то я услежу. — Он осторожно коснулся женского плеча, разворачивая даму к себе. — Недалече мы уплываем, Лиза, не более пары недель. Успеешь за нами заскучать, отдохнёшь немного. Не тревожься лишний раз.       — За одно лишь в мире я переживаю, лишь за то, чтобы с вами всё было хорошо.       — Бог сбережет нас, матушка, это ведь дело хорошее, не грабёж и не зверства, так или иначе. — Александру не получалось сдержать своей радости. Ему было стыдно, ведь заставив мать не на шутку разволноваться, он позволял себе так открыто стоять и расплываться в счастливой улыбке. — Обещаю вам, вы будете мной гордиться. Вестей по прибытию ждите только хороших, других ведь и не будет на нашем с вами веку. Служить в первом плавании пообещаю смело, а в памяти пусть оно останется самым прекрасным, ведь с него мой путь и начнётся.       И начался он совсем не так прекрасно, как ожидалось. Последняя ночь, которую он мог бы провести дома перед отплытием, оказалась практически полностью бессонной и до ужаса тревожной. Ветер здесь дул влажный, даже противный, пробивался сквозь приоткрытые ставни, отчего Саша часто просыпался с неприятной болью в горле, что преследовала его весь оставшийся день. Так и произошло вновь. Проснувшись от сухости и мерзкого ощущения во рту, Александр глянул на часы, которые ему показали чуть больше, чем полчетвёртого утра. Надо подниматься, ведь в четыре ровно необходимо стоять у порога. Корабль ждать его не станет, как бы он себя не чувствовал, ведь несмотря на болезненное состояние, Саша нисколько не сомневался в своем решении.       Он сел на кровать, опуская босые ноги на прохладный пол. По телу пробежал табун мурашек, что заставило его съёжиться и зевнуть от резкого охлаждения кожи. Пересиливая желание вновь лечь на мягкую кровать и уснуть до добрых десяти часов дня, Александр, стараясь держаться как можно бодрее, потащился к рукомойнику, где его ждала обжигающе-ледяная вода, умывая лицо которой он старался собраться с мыслями, уложить в голове всё, что предстояло ему сегодня. Натирая деревянную щетку мелом и углем, он хорошо прошелся по зубам, отмечая, что в плавание было бы неплохо запастись предметами экстренно важной гигиены, ведь он понимал, что иммунитет у него пока совсем не как у моряков. Из другой комнаты послышался хриплый голос и кашель, принадлежавший Сашкиному отцу. Льняное полотенце осушило кожу от холодных капель, после чего Александр отправился в родительскую спальню, прихватив с собой в карман мешочек с зубным порошком и собственную щетку, как и пообещал себе ранее. Он тихо отворил дверь, заметив, что мать, оказывается, уже проснулась.       — Отец, Матушка, доброе утро вам. — Он постарался улыбнуться, но уголки губ дрогнули, то ли от неотпускавшего холода, то ли от волнения из-за предстоящих дней.       — А ты, смотрю, проснулся, и даже раньше нас, что ж, хвалю тебя, моряк. — Ефрем был, кажется, в отличном настроении, что сильно порадовало Александра.       — Да какой уж там я моряк? Мы ж ещё даже из дому не вышли, скажешь тоже.        Под одобрительные усмешки отца Саша неспеша направился обратно, вспомнив, что обещал себе свериться с записью, оставленной вчера вечером. Открыв требуемую страницу и прочитав заметки он решил, что перед сном надумал себе скорее излишеств, нежели действительно нужных советов. Среди них были рекомендации о необходимости хранить при себе золотые украшения, дабы в случае нападения врага откупиться с их помощью от казни. Или вот раздумья, гласящие, что неплохо было бы в случае неприятности с лихвой заявить всем о том, чьим тот был сыном. От полуночных предложений, которые были будто написаны кем-то другим, Саша решил отказаться, вырвав при этом парочку листов из своего ежедневника.        В конце концов Александр остановился на небольшом наборе вещей, которые с легкостью помещались в любой карман матросских мундир. В него входили, помимо порошка и щётки, бутылёк водки, если вдруг придется экстренно обработать рану, пару клейких и обычных бинтов и грифель с несколькими сложенными листками бумаги, дабы на всякий случай была возможность оставить важную запись.        Сердце у него застучало сильнее, когда он, вновь выйдя к родителям, увидел на спинке кожаного кресла новенькую, и что важно, самую настоящую форму. Да, была она самой простой, как у всех рядовых: недлинный бострог и короткие, примерно до колен, брюки, обе вещи оказались из зелёной полотняной ткани. Ботинки с пряжками и синие чулки Саше не нравились, но что же было здесь поделать, когда впереди его ждала самая настоящая служба в открытом море. Не в силах сдержать улыбку, он принялся ощупывать обновку, глядя на отца поистине сияющими глазами.       — Я то думал, что пока недостоин. — Единственное, что вырвалось из его уст в тот момент.       — Ха, да если бы. Любой член экипажа на себя берет обязанность быть одетым по форме и следить за ней не хуже, чем за оружием. Для тех, кто проиграет свой имидж, у нас даже наказания имеются, вплоть до самых жестоких.       — Понял. А как же вы за ночь смогли мне форму достать? Неужто так быстро сшить её возможно?       — О некоторых вещах тебе лучше не задумываться... Ты главное знай, что он у тебя почти не ношеный и очень чистый.       — Ну вот спасибо, так спасибо. Это для меня настоящий подарок, отец. Я вам крайне благодарен. — Спеша поскорее примерить на себя одеяние, Александр быстрым шагом, почти бегом, двинулся к своему шкафу, переодевшись за подсчитаные полминуты. «Как настоящий солдат…» — подумал он. Форма на нём смотрелась отлично, но дела до красоты сейчас ему совсем не было. Разводя руки в стороны, он заметил, что требуемые удобства у этого костюма в полной мере присутствовали: ткань неплохо поддавалась и пропускала воздух, что не могло не радовать.        Из коридора раздался мужской голос, предупреждающий, что пора выходить и наконец направляться в путь. Саша последовал указанию и выходя увидел, как мать, стоя рядом с выходом, шёпотом просит у Бога благословения и защиты её родных, что Александра бесспорно тронуло. Утирая слезы Елизаветы, Ефрем старался всячески дать ей сотни обещаний о сохранности их душ, а в особенности души их сына. Как только матушка взяла себя в руки, они все крепко поцеловались, и тяжелая входная дверь тихо заперлась за стоящими под расцветающим небом моряками.       — Ну что, Александр, пора нам в дорогу.