Инверсия психа

Сон. Сновидение. Дрёма. Как угодно, но суть его не меняется. Это череда сигналов, передаваемых нейронами друг другу во время частичной остановки работы процессов в организме. Как правило, сны складываются из наболевшего, отложившегося в голове. Как от яркой вспышки эмоций, произошедшей накануне, так и от медленного повышения яркости этих эмоций. Но бывает так, что тебе снится какой-то бред, который воспалённый мозг вытаскивает с самых дальних уголков самых верхних и дальних полок памяти. Иногда может просто вырывать по странице из рандомных кип воспоминаний и соединять их вместе, образуя бессвязную кашу из сонных мыслей. Мне снилась кухня. Она вся была залита ярким ультрафиолетом, который отражался на улицу. Им светили лампы, люстра, и даже окна. Конфорка индукционной плиты тоже горела не красным, а всепоглощающим ультрафиолетом. Я на этой кухне стоял вроде как в своей жёлтой толстовке, которая потеряла изначальный цвет. Жарил странную яичницу. Странную во всех аспектах. Сковородка была перевёрнута, и снизу прогревалось как бы её дно, на котором лежали кусочки раздробленной яичной скорлупы. Содержимое яйца (желток и белок в котором поменялись местами) лежало в мусорном пакете. Я взял ложку, поддел кусочек скорлупы и отправил в рот. На вкус, как яичный белок, но хрустит на зубах. Такие белковые чипсики. Скорлупа была готова, поэтому я выключил конфорку, пересыпал содержимое сковороды на тарелку и... Окончание сна всегда подкрадывается так же незаметно, как и начало. Иногда бывает достаточно одного лёгкого взаимодействия реального мира на тебя, чтобы сюрреалистичные картины развеялись. Для меня этим взаимодействием стал удар в затылок. Я очнулся. Резко поднявшаяся голова задела железную книжную подставку, которая негромко брякнула, окончательно вернув меня в реальный мир. Моим местом пребывания являлось не что иное, как обычный, душный школьный класс. Ученики шуршали бумагой, шумно водили ручками по ней, перешёптывались, глядели кто куда: между ног, под пенал, под рукав – в любое место, куда теоретически может поместиться заветный мобильник. Единственный известный им способ получить вменяемую отметку за сочинение. Я взглянул в свою тетрадь. Неаккуратным почерком было накалякано около полутора десятков предложений на тему "Весенняя пора". Подходил конец года, и наша учительница литературы наказала нам писать именно её. С литературой у меня никогда не было проблем, поэтому я в первые же двадцать минут из отведённых девяноста настрочил необходимый объём и сам не заметил, как уснул. И от сего занятия, которым, судя по настенным часам, я занимался минут десять, меня что-то отвлекло. Я повернулся влево. Ну конечно. Скомканная бумажка. От того ли, о ком я думаю? Чтобы узнать, надо бы развернуть. Я наклонился и поднял кусок целлюлозы. Тьфу ты. Даже разворачивать не надо. Он пах потом. Нет, разил. Потом и немытым как минимум пару недель мужским телом. Но всё же, переборов интерес, я прохрустел запиской и прочёл текст: "Дай скатать". Максвелл. Когда я поднял голову и кинул взгляд в его сторону, он выпяченным большим пальцем указал на себя, а после сложил ладони в жесте мольбы. Какое жалкое зрелище. Этот полудурок никогда не блистал большим умом. Да и внешним видом. Да и связями. Запахом...да вообще любым пунктом, приходящим на ум. Типичный высокий, поджарый парень моего возраста в красной кофте с короткими волосами и гнусными намерениями. Задиристый. Он часто подлавливал одноклассников или ребят помладше в коридорах после школы. У младших обычно просто вымогал деньги, а на сверстниках вымещал кулачную чесотку. Я не думаю, что это кодекс чести. Просто он боится ответственности, которая в противном случае может его настигнуть. В списке задираемых им нередко оказывался и я, из-за чего у него не было никаких шансов получить от меня готовый текст. Я настрочил на листке лаконичное "Нет.", и кинул его Максвеллу. На что он вообще рассчитывал? После всех случаев, когда он грозился меня избить, а пару раз я даже огребал по животу, после тычков, насмешек (которые я, впрочем, воспринимал нормально, но мне не нравился сам факт самоутверждения за мой счёт) он рассчитывал на мою милость? И даже если бы я оказался бесхарактерным додиком, который каждую секунду боится получить тумаков, то что дальше? Ну сдаст он сочинение, почти полностью скатанное у меня, с нелепыми правками, контрастирующими с остальным плавным и приятным текстом. Майка проверит сначала мою работу, потом его... Претензии полетят точно не в мою сторону, а учительница, по доброте душевной, нарисует ему три. Хотя, может, ему того и надо, но куда, спрашивается, его примут со сплошными тройками? Тем временем глаза паренька, читавшего одно слово, казалось, целую вечность, поменялся в лице. Теперь оно было не умоляющим, а напоминающим голодного волка. Признаться, он хорошо имитировал этот взгляд, поэтому я по привычке вздрогнул. Он посмотрел на меня. — У меня телефона нету – прошептал он. Такой ответ заставил меня издать смешок. В ответ я показал ему фак, что раззадорило его ещё больше. Включился тот самый режим берсерка, который был активен в случае, когда Максвеллу кто-то давал мало-мальский отпор. Я прочитал в его глазах желание отомстить, вернуть саморепутацию. Я понял, что после школы меня ждёт неприятный разговор. Впрочем, и что? Перетерплю, как всегда, его нападки, может, приму тычок острым кулаком в дышло или грудину, и пойду домой. Несмертельно. Поэтому я отвернулся и продолжил спать до тех пор, пока не прозвенел звонок. — Всё, дети, идём на перемену, отдыхаем, потом приходим! – объявила Майка. — Мисс Ван, можно сдать? – подал голос я. Она повернулась ко мне и её взгляд прояснился, как бывает, когда что-то вспоминаешь: — А, Алекс, ты уже всё? Конечно, сдавай, и на втором уроке можешь не присутствовать, кроме сочинения у нас ничего не будет. Вот и отлично. У меня есть дела поважнее, чем сидеть на бесполезном уроке. Например...да не знаю. Любое дело важнее, чем просто сорок пять минут спать на парте, когда сна на деле ни в одном глазу. Я положил исчёрканный лист на учительский стол, собрал сумку и выше из кабинета. Начал перебирать идеи, как бы убить время. В общем-то, можно сходить в зал, сделать пару подходов на турнике да поприседать с гантелями. Спортзал для меня был именно что способом ускорения реальности, а не местом, где я качался. Здоровье не позволяет. — Эй, Писака! Погружённый в себя я не обращал внимания на голос, пока моё движение не остановилось. Лямка рюкзака впилась в плечо. Это Максвелл перехватил её, пытаясь достучаться до меня. — Чего тебе? – проворчал я, вырываясь из хвата. Максвелл скалился. Максвелл был недоволен. Максвелл крушить! Я не сумел сдержать смешок. — Чё смеёшься? Зубы жмут, писатель комнатный? – бросил задира, нависая надо мной. Какого-то дьявола он называл людей в школе не по имени, а по самим собой выдуманному погонялу. За мной закрепилось вот это, из-за моего таланта к литературе. Бонусом он как-то прознал, что я пробую писать и творческий текст и с тех пор всячески это обсмеивал. Те немногие слова из его рта, которые действительно больно жалили. — Ты почему списать не дал? Не мудохали давно? — Может, и не мудохали. Тебя бы хорошо по плинтусу размазать – ответил я. После таких слов не огрести было бы настоящим чудом. А чудес не бывает. Именно поэтому Максвелл схватил меня за ворот толстовки, подтянул к себе, замахнулся кулаком. Его взгляд буквально-таки кричал "Отбивную из тебя сделаю!" Прикрывать глаза я не стал. Я, хоть и был им унижаем регулярно, но страха не показывал никогда. Протяни волку палец – он по плечо руку откусит, да и гордость собственную терять не хотелось. — Ребята, соберитесь в нашем классном кабинете! – раздался крик классной руководительницы – прямо сейчас! Неужели пронесло? Я отказывался верить в это, пока парень не отпустил меня, процедив сквозь зубы что-то вроде "после школы выловлю", и не пошёл к кабинету, соседствующему с литературным. Облегчённо выдохнув, я принял реальность. Каким пофигистичным не являйся, получать по морде всегда неприятно. Особенно, когда... Среагировал я моментально, едва почувствовав, как горло изнутри неприятно сдавило. Вытащив из кармана маленький ингалятор, обхватил губами мундштук, и, пока доступ к дыханию окончательно не перекрылся, нажал на кнопку выброса и вдохнул со всей своей угасающей силы. Воистину реакция кошки, даже в глазах не успело потемнеть, как это обычно и бывает. Давление постепенно начало спадать, а секунд через десять я снова дышал нормально. Вот то, что мне больше всего не нравилось в нападках Максвелла: они провоцировали приступы астмы удивительно часто с учётом того, что я к ним уже привык. Убрав спасительный баллончик обратно, я поспешил в классный кабинет. Зашёл туда самым последним, водрузил рюкзак на парту и приготовился слушать речь мисс Марш. Та, увидев меня, встала из-за стола и предстала перед классом во всей своей широте. — Итак – начала она – дети, простите, что отрываю вас от перемены, так получилось. — А в чём причина? – подал голос сидящий передо мной одноклассник. — Сейчас всё объясню, Стью – начала мисс Марш, но тут раздалась телефонная трель. — Одну секунду. Она приняла, звонок, после поднеся телефон к уху. У неё, по всей видимости, всегда громкость на минимум стояла, потому как ни разу я не слышал голос из динамиков, когда ей кто-то звонил. — Да?... Фрэн, кабинет 1.15! Ты где сейчас?...ага, значит тебе прямо по коридору, направо по лестнице...эм, налево и до конца. Давай. Что ещё за Фрэн? В принципе первый раз такое имя слышу. В нашей школе нету ни одного такого ученика, учителя тем более. Может, кого-то на мастер-класс нам привела или что-то вроде того? Тогда почему на "ты"...вопросов куча, а ответы я получу прямо сейчас. Я уставился на дверь, ровно как и половина класса. Другая состояла преимущественно из парней, которые пялились в телефоны. А я ждал загадочного гостя. Точнее, гостью. Дверь открылась, и она вошла в кабинет. Даже не так: она ввалилась, тяжело всасывая воздух и держась за живот. Волосы с кончиками под одну гребёнку едва касались плеч и были растрёпаны, на воротнике белой рубашки красовалась пара жирных пятен, а взгляд сверлил нашу классную умоляющим взглядом: — Извините, ради Бога, простите! Как могла, бежала! – начала было оправдываться девчушка, но мисс Марг осадила её жестом руки: — Ничего страшного, Фрэн, проходи. — Спасибо, мэм! Я сразу приметил её голос – громкий и суетливый. В общем, по всем признакам, типичная растяпа. И зачем она сюда пожаловала? — В общем, это ваша новая одноклассница. Представься – обратилась она к Фрэн. М-да. Чего-чего, а такого я не ожидал. И не только я. Наши заядлые игроманы и те перевели взгляд на новенькую. Даже Максвелл оторвался от, уверен, увлекательного диалога с его товарищами-аристократами и уставил на неё взгляд: — Мисс Марш, вы с шуткой к первому апреля на три дня опоздали – справедливо заметил он. Она покачала головой: — Я не шучу, Максвелл, прикуси язык. В иной ситуации задирыш начал бы спор, но сейчас он и правда заткнулся, продолжая прожигать новенькую глазами. Та откашлялась: — Меня зовут Фрэн Лазунова, я ваша новая одноклассница, все дела – хоть она и тараторила, но тон, к счастью, соизволила умерить – короче, переехала из другого города, и поэтому вы вот меня видите так поздно. Она повернулась к миссис Марш: — И куда мне сесть? Только сейчас до меня дошло. Наверное, потому, что я впервые об этом задумался. До этой Фрэн у нас в классе было двадцать девять человек и пятнадцать парт. Единственное свободное место всегда располагалось за моей, на втором варианте. — Садись вон, к Алексу, только у него свободно. Я, будто в замедленной съёмке, смотрел, как она поворачивается на меня и начинает изучать взглядом. Это длится всего секунду, но я распознаю все четыре стадии раннего анализа: внешность, эмоции (наверняка она прочла отголоски недоумения), намерения и ранний вывод. Я считывал этот взгляд в тот же миг, как он начинал скользить по моему лицу. — Нет-нет, не сейчас. Мы уже закончили. Просто в будущем будешь сидеть с ним – сказала миссис Марш. — А...эм...хорошо. Это что, разочарование? Почему это она вдруг замялась? Я с силой зажмурился и открыл глаза. Пелена тут же спала, а Фрэн была повёрнута лицом к классной. Та встала: — Ну вот и всё, что я вам хотела сказать, ребята. Свободны! Класс зашелестел. Но на этот раз не ручками и листочками, а языками. Все что-то лопотали, то и дело глядя на незнакомку, пока она не вышла из кабинета. За ней последовали остальные, не прекращая задаваться вопросами вслух. Меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся. Нил. — Скажи, странно всё это? – этот заморыш был единственным, с кем мы были в более или менее товарищеских отношениях. Просто маленький, невзрачный паренёк, который не станет тебя одёргивать или перебивать. В нём не было совершенно ничего примечательного. Этим он меня и привлёк. — Ага – отозвался я, выходя из класса. Нил последовал за мной – высунулась не пойми откуда в последние месяцы учёбы. Спрашивается, нахрена? — Да не говори – хмыкнул он, чеша пожелтевшими ногтями висок. Тоже не привычного цвета. Тёмного, почти чёрного от грязи и сала. — А ведь тебе с ней стол-то делить – заметил Нил. Я вздохнул: — Да ничего, переживу. Если тараторить мне на ухо часами не будет. Да ещё как будет. — Она же тараторка, заметил? — Да ты прямо читаешь мысли – усмехнулся я. Он тут же приосанился, вытянул вперёд невзрачную грудь и цокнул языком: — М-да-м, я такой! Я лишь закатил глаза. Никогда не фанател по его тупым ужимкам. — Что ж ты такой позор людям являешь? Тот, в противовес мне, хохотнул: — Да ты на себя посмотри! — Так я собой и не горжусь. — Да ну? — Представь себе. — И тебе это нравится? — Что? — Быть скромником. — Вполне. Непринуждённо перебрасываясь фразами, мы добрели до класса. Прозвенел звонок. — Ну ладно, давай, пока – попрощался Нил. — Ага, давай. Какой глупый диалог. И от этого не менее успокаивающий. Настолько, что у меня начали слипаться глаза. Я зевнул. Прилечь бы на диванчик...например, на этот. — Посплю хоть – зачем-то пробормотал я. И почему мне раньше эта мысль в голову не пришла? Зачем нагружать себя попусту, чтобы избавиться от времени, если можно просто взять и пропустить его? Гениально, чёрт подери! Я положил рюкзак, прислонив его к дивану и лёг. Ноги из него торчали, наверняка это смотрелось некрасиво. Ну и ничего, всё равно все либо по домам сидят, либо на уроке. Или не все? В голове промелькнул образ девчушки – рассеянной, торопливой, появившейся из ниоткуда. Интересно, она пошла писать сочинение, или просто обозначила классу, что теперь их ровно три десятка? Я встряхнул головой. Прочь, любые мысли, забивающие голову! Организму надо отдохнуть, а мне – телепортироваться в конец учебного дня. Я прикрыл глаза. Спустя минуту передо мной стали разворачиваться разные картины. Вот мой отец готовит завтрак: яичницу с беконом и... консервированной кукурузой. У него, как всегда, когда он принимался за готовку, всё подгорело, но я всё равно затолкал его в себя. Никогда не хотел расстраивать папу тем, что он не умеет готовить, как и в принципе расстраивать по любому поводу. Вот я пару дней назад, уже почти зайдя в дом, заметил пробегающего мимо хомячка и узнал в нём Кевина, домашнегг питомца соседей. Изловить его мне стоило испачканной в газоне одежде и немалой силы, однако видеть радость их четырёхлетнего сына того стоило. Хотя, по правде, вся семья была без ума от своих хомячков. Вот растяпа скользит по мне сначала аналитическим взглядом, а после, когда ей объявили, что сесть со мной она сможет только завтра, разочарованным...да что ж она мне в голову-то лезет? Слишком... странно всё это... ... Как всегда, пунктуальный школьный звон заиграл в ушах, пробуждая меня от сонной каши. Я сонно протёр глаза кулачками, приподнялся, сложил в голове четыреста девяносто семь и девяносто девять. Получил пятьсот девяносто шесть. Мозг от такого упражнения активировался, удержав меня в реальном мире. Этот приём посоветовала мне мама, когда я однажды проспал школу. Всегда работал без осечек. — Теперь можно и домой пойти – бормочу – стоп... Голову пронзила стрела из мощного арбалета. В одно ухо влетела, из другого вылетела, прошив мозг и черепушку, как пенопласт. Стрела осознания. — Чёрт возьми... Я мог не спать, а сразу пойти домой. И пинков бы от Максвелла не рисковал огреть, и время бы не терял. Захотелось, нет, не шлёпнуть себя ладонью по лбу, а раскрошить его мощным ударом кувалды, так, чтобы то, что останется от моей головы, улетело в дальний конец коридора, по пути разбросав осколки костей и разбрызгав мозговую жидкость с кровью. Но вслух я лишь произнёс: — Ну дела... А что поделать? Закинув рюкзак на плечо, я быстрым шагом направил своё тело к выходу. По пути чуть не споткнулся о трещину в кафеле, наскоро попрощался с седым охранником, который, как обычно, смотрел в монитор, прошёл через турникет и наконец оказался на улице. Ускорил шаг. — Куда, блять? Та же самая лямка, которая недавно резанула мне плечо, впилась в то же место. Я невольно ойкнул. Максвелл расхохотался. — Что, нашему Писаконьке больно стало? – его смех был противным, как у гиены. — Прикинь – огрызнулся я. Задира ухватил меня за ворот толстовки и потянул к себе. — Не забывай, с кем говоришь, Писака – ухмыльнулся он — а давай-ка, скажи мне, с кем? Может, и по роже не получишь – он снова заржал, чуть ослабив хватку. Я воспользовался этим и рванулся на волю. Рюкзак остался в его руках, но я об этом не думал, потому что рванулся на свободу, как вдруг предательский выступ в асфальте зацепил мою стопу, и я упал на камень ничком. Он схватил меня за шею, ударил в лицо и сгрёб с пола. Руку вокруг моей шеи обернул как бы в удушающем и начал сужать пространство. Стало не хватать воздуха. — Живо говори, кто я – прорычал он. Я не видел его лица, но он именно рыкнул, как настоящий зверь. Я морально приготовился к физическим истязаниям. Но как только в глазах начало мутить, я увидел у дверей школы человека. Девочки лет пятнадцати на вид, с маленьким рюкзаком через плечо. С ровными волосами и жирными пятнами на воротнике рубашки... Фрэн стояла, не шевелясь, казалось, целую вечность. Хотя, уверен, в реальности прошёл всего миг. В стрессовый момент время всегда замедляется. Но стрессовым он был не из-за Максвелла, душащего меня и требующего каких-то слов в ответ, а как раз из-за неё. Она видела, что меня истязают, и что я ничего не могу с этим сделать. Я могу сделать. Но хочу ли? Я хорошо переносил физические нападки. Но, когда их видит другой человек, они превращаются в физические. Я не собирался это терпеть. Да, хочу. — С кем ты говоришь? Отвечай!! – его тон перешёл с волчьего рыка на медвежий. И с каждой секундой нарастал. Пропорционально давлению на шею. — С КЕМ?! ТЫ?! ГОВОРИШЬ?!! — С ничтожеством. Давление спало. Я шумно и сипло вдохнул воздух. Действовать нужно было не медля. Времени на передышку нет. Скорее! Оклемается же! Я отвёл ногу назад, согнул её в колене, и, выпрямив, со всей силы ударил Максвелла в пах. Тот ахнул и схватился за него одной рукой. Вторая всё так же лежала у меня на плечах, касаясь шеи, поэтому я зарядил ему локтем в живот и снова рванулся на свободу. Получилось. Спустя секунду, развернувшись, я увидел на его лице гримасу боли. Он был согнул и закрывал промежность обеими ладонями. Я оттолкнулся одной ногой от земли, и, пробежав с метр, повалил его на землю. Ударил кулаком в кадык. Тот захрипел, инстинктивно потянувшись руками к нему, но я перехватил их и подмял под свою задницу, чтобы они были как бы прижаты мной вместе с телом. Бам! Хрустнул нос, из него брызнуло несколько капель крови. Бам! От удара в подбородок он, кажется, прмкусил язык, потому что заорал и... Бам! Обе губы разбились о мои костяшки и налились красным. Я схватил его одной рукой за горло, второй закрыл рот и прошипел: — Ещё раз меня коснёшься, свинья, и я твоё рыло разукрашу так, что мама родная не узнает. — М-м-м! — ПОНЯЛ?! Он закивал головой. — Прелестно – я встал с него и начал отряхиваться. Он корчился на земле, держась одной рукой за яйца, а другой за лицо и тихо скулил. — Жалкий подонок – сквозь зубы процедил я. Я весь горел пламенем удовлетворения. Я наконец-то дал ему отпор. Это радовало. Хотелось месить и месить его дальше, но я не поддался эмоциям. Как-никак у него родители есть, и он им нужен живым. Они же наверняка не догадываются, какой их сынок на самом деле подонок. Я устало, осипше выдохнул. Чувствовалось, что весь запас адреналина выплеснулся мне в кровь. Наверное, поэтому мне и удалось забороть крепыша Максвелла, который был ростом почти метр девяносто. А ещё страх исчез. И эффект неожиданности. Такие мысли проносились у меня в голове, когда я делал первые шаги к воротам... — Эй, постой! Ко мне бежала Фрэн. А ведь вот он, решающий фактор. Во плоти. Не захотел унижаться и поэтому дал отпор. Хотя на её месте мог бы быть абсолютно любой человек, и ничего бы не поменялось. Я не сбавил шага. Девчушка же напротив, перешла на рысь. — Эй, эй! Спустя пару секунд она меня настигла и схватила за плечо. Я понял, что от этой рассеянной особы мне не отделаться. — Чего тебе? Она широко улыбнулась: — Чётко ты от него отбился! И эта фраза, мол, с ничтожеством разговариваю, эпично прозвучала! Ну капец прямо! — Ага – пробормотал я и продолжил движение. — Да постой ты! – моё плечо она не отпустила и плелась за мной – тебе в какую сторону. Я указал направление: — Вон туда. — Так мне тоже в эту сторону! Не торопись, вместе пойдём. Ну здрасьте, приехали. Я вздохнул. — И часто ты его бьёшь так? – спросила Фрэн и наконец отпустила моё плечо. — Нет, первый раз. — Серьёзно? – она, вылупив земки, снова оглядела меня взглядом аналитика – а так и не скажешь. Такого кабана забороть – это нужно опыт иметь! — Ну, как видишь, не нужно. — И часто он тебя так задирает? — Частенько. — А бьёт? — Тоже. — Это вообще ужас! Как вот можно быть таким ублюдком? – она всплеснула руками. — Не знаю. — И ведь он не один такой! В каждой школе их полно. Да вообще везде. — Ага. Я лениво отвечал на её тщетные попытки завязать диалог. Я был опустошён: не осталось ни капли сил, ни эмоций. Фрэн же, в свою очередь, напротив, надулась: — Тебя, часом, не в Спарте растили? — А что? Так и хочется со скалы скинуть? – бросил я. — Да нет же! Просто именно там возник термин "лаконичность". Ты само его олицетворение по тому, что я слышала. — И как это понимать? — Как недочёт. — Как скажешь. — Исправляй. — Что? — Исправляй его. Работай над собой – она будто показательно поправила волосы. Я не выдержал: — Послушай, женщина. Я только что сильно переволновался и по самую шею загружен. У меня банально сил не осталось. Может, отвянешь? Она стушевалась и поникла: — Эм, ну...ладно. Прости! — М-гм – я ускорил шаг и ушёл от девочки подальше. Подхвачу ещё болтливость от неё. Краем уха я слышал, как она что-то лопочет, но я не слушал. Всё равно уже почти до дома дошёл. Вон он, с красивой красной треугольной крышей. Мы переехали в маленький городок Честер с населением в тридцать пять тысяч человек, после новогодних каникул. У папы был сверхвыгодный и долгосрочный контракт с какой-то крупной компанией, благодаря чему мы оказались здесь. Я не особенно сопротивлялся: друзей в старом городе у меня всё равно не было, а здесь мы смогли купить шикарный дом со всеми удобствами и даже больше. Плюс родители прямо-таки светились от счастья, освещая и меня. Только окружение здесь похуже и воздух грязнее. Я такое не любил, а любил дышать свободно и не отсвечивать ни перед кем. А тут меня выслеживают сами глаза одного задиры, который с этого дня станет гораздо спокойнее. Спасибо надоедливой девочке. Дорога к дому на его территории была выложена красивыми, перламутровыми красными и синими кирпичами. В них было видно моё отражение, когда я глядел вниз. Но я не особенно глядел. Не на что. Обычное подростковое лицо, разве что щёки немного пухловатые, да россыпь красных пятен на коже. Они меня отнюдь не красили, сволочи. А хотелось бы выглядеть красиво, чтоб девчонки липли, сверстники обращали внимание, но увы, я был невзрачен. За красивой обёрткой богатой и приличной семьи не скрывалось ничего. Я достал из кармана связку ключей. Их было четыре: два от входной двери, один от моей и ещё один от электросамоката, припаркованного в гараже. Я ухватил тот, что от нижнего замка, и, подойдя к двери, хотел было вставить в нужную скважину. Потом я вспомнил: Лика же дома, у неё уроки раньше кончаются. Беззаботное время, когда сидишь в школе три-четыре часа и уже можно домой. Я убрал ключи в кармашек и позвонил в дверь. — Иду! – детский голосок раздался, судя по всему, на лестнице. Послышались торопливые шажки. Потом негромкое шипение домофона: Лика посмотрела, кто пришёл. Я помахал рукой. Она отперла замок и открыла дверь. На маленьком лице виднелась радость. — Алекс, ты пришёл! – она обхватила меня ручками, настолько короткими, что едва обхватывали мою талию. На душе потеплело. — Привет, солнышко – я присел на корточки и потрепал её по голове. Она зажмурила глаза и заулыбалась. — А к нам Бекки приехала! – объявила она, отпуская меня и дозволяя пройти в дом. В животе забились от радости бабочки. — Правда? – осведомился я. — Ага! Сказала, до завтрашнего вечера пробудет! – Лика побежала на кухню. Оттудая услышал её крик: — Бекки, Алекс пришёл! Пока я разувался, она уже вышла. — Привет, Алекс! Я подошёл к ней и поцеловал в щёку: — Привет, Бекки! Какой повод? — А я что, не могу без повода уже приехать? – наигранно возмутилась она, длинными карими волосами задев мою шею. — Да мы-то только рады – успокоил я её – чем таким вкусным с кухни тянет? Она подмигнула: — За столом и узнаешь! Иди, переодевайся. — Ага. Заинтриговала, чертовка. Знает, что я обожаю её стряпню, и всё равно тянет. Надо бы побыстрее переодеться. Я быстро взбежал по лестнице, просочился в комнату, снял худи и бережно повесил его на верхнюю перекладину шкафа. Она была уделена лишь ей одной. Больше ничего скидывать не понадобилось, поэтому я съехал по перилам вниз и направился на кухню. Пахло томатной пастой и говядиной. — Что, паста болоньезе? – спросил я, заходя в помещение. Бекки прекратила помешивать варево и уставилась на меня: — Как ты узнал? — Очевидно – я с улыбкой достал из приборного ящика ложку, зачерпнул немного фарша со спагетти и попробовал. Мясо растеклось по рту, обдав вкусом быка, томатов и орегано, идеально дополняющих друг друга. — М-м...Бекки, ты бриллиант. — Да скажешь тоже – отмахнулась она – у этой женщины в рецепте аппетитнее даже выглядело, а на вкус жалкая пародия. — Ты так про все свои блюда говоришь. — Потому что так и есть. — Эх ты, моя скромница – я приобнял сестру за плечи. Несмотря на то, что она была на пять лет старше меня, у нас сохранились крепкие отношения. Мы заботились друг о друге, пока она не переехала жить отдельно со своим новоиспечённым мужем: мы попеременно готовили, убирали дом, и постоянно куда-то ходили. Иногда пробирала грусть. Она уже взрослая, и мы шумно не побегаем с ней по дому, крича и валяясь по полу, не сходим в приют для котиков, чтобы покормить их и потискать (у Бекки была аллергия на кошек) , не посмотрим вместе фильм. Она уже не та. — Бекки, корми! – воскликнула Лика за спиной, звякнув ложкой по фарфоровой тарелке. Ничего, зато я стану для неё тем, кем была для меня старшая сестра – опекуном, лучшим помощником и другом. Она была как маленький лучик света, который не гас ни днём, ни ночью. Она светилась и на самом деле, когда от её личика отражалось настоящее солнце, поэтому я и называл её всегда ласково "солнышко". Тем временем тарелки с ароматной и вкусной пастой уже стояли на столе. Мы с Ликой принялись жадно уплетать, клацая челюстями. — Ребята, испачкаетесь же – проворчала Бекки. Она ела аккуратно, кладя в рот по две-три спагеттинки – вот, Лика, ты уже! – своей салфеткой она вытерла с подбородка сестры кусочек мяса. — Ты просто так вкусно готовишь – начала Лика – что... — ...хочется поскорее всё съесть и приняться за добавку – закончил я. Она хихикнула: — Вы мои хорошие. Приятного аппетита. — Взаимно! – хором сказали мы. Спустя пять минут я уже тяжело дышал, ухватившись за край стола. Еда, казалось, забилась в трахею и мешала дышать. Живот выпятился примерно на сантиметр: желудок был переполнен. — Наелся? – спросила Бекки – или добавки? Я буквально простонал "Не надо", и на ватных ногах вышел их кухни. Чёртова моя привычка переедать! Каждый раз страдаю. С другой стороны, по-другому я не могу. Она всегда слишком хорошо готовит, как тут устоять? Да и смерть от переедания меня устраивала больше, чем какой-то другой её вариант, так что я не жаловался, а просто пошёл к себе в комнату. По пути, правда, споткнулся о ступеньку и едва не выблевал всё содержимое живота (или, по крайней мере, мне так показалось). В кармане разразился в крике певец, песня которого стояла у меня на рингтоне. Я вытащил телефон. Звонила мама. — Алё? — Привет, мы подъезжаем уже, открой нам дверь. Услышав её голос, я спустился с лестницы и выполнил просьбу. — Открыл. — Всё, давай, будем через пять минут! — Давай. Вот и вся семья будет в сборе. Как давно этого не было. Через пять минут в дверь раздался звонок и открылась дверь. В этот раз я перепрыгнул через лестницу. Мама ахнула, уронив пакеты на пол: — Ты что делаешь?! — Ну не убился же. Привет – я успокаивающе обнял маму – привет, пап! – пожал отцу руку. — Привет, мой паркурист! – весело ответил он. — Джаред! – возмутилась мать – нельзя поощрять такие приёмчики! — Да ладно тебе, Ребекка – махнул он рукой – тут три метра максимум с самого верху. Наш сын не хрустальная ваза! Я хохотнул: — Ну да, мам, чего ты? Иди вон лучше, попробуй, что Бекки приготовила. — Мама! Папа! – к родителям на всех парах летела Лика. Папа присел, вытянул руку, и, когда она подбежала, резко подхватил её и поднял: — Лети, птичка! – задорно крикнул он. Лика звонко рассмеялась, и через секунду расставила руки и ноги в стороны. Тут уж папе пришлось схватить её и второй рукой. — ЛЕЧУ-У-У-У-У-У-У-У-У-У!!! — Что у вас там происходит? – послышалась с кухни. Через секунду оттуда вышла Бекки. — Мать честная! – она тоже разулыбалась – вы тут Супергёрл воспитываете? — Кем хочешь быть, Лика? Птичкой или Супергёрл? – спросил папа. — Я СУПЕРГЁРЛ, Ю-ХУ-У-У! – восторженно заливалась Лика. Теперь я уже улыбался, как дурак. До ушей рот растянул и просто стоял и смотрел, как эти двое дурачатся. Даже мама выглядела довольной и счастливой. До чего же я люблю их. Отец наконец отпустил сестру, и та кинулась на маму, едва не сбив её с ног. — Ну что? – бодро произнёс отец – Пенбер-младшая Ребекка, корми нас! Та незамедлительно повела родителей на кухню. За ними побежала и Лика, что-то тараторя. Я поднялся к себе в комнату. От школьных событий и осадка не осталось – всё место в душе занимала моя дорогая семья. Строгая, но заботливая мама, задорный папа, занятая пчёлка Бекки. Само воплощение доброты в лице младшей сестрёнки Лики. — Дороже вас у меня не будет никого – откинувшись на кровать, прошептал я – мои родные...