Сказание о Гробовщике

Деревеньку накрыла величественным куполом Мать-Ночь. Вдали пели сверчки, где-то свистели ночные птицы. Трава с листвой уста в уста шептали поздневечерние молитвы. Белые власы развевались под нежным порывом ветра, разлетаясь где-то на самых кончиках плавным трепетом белокрылых голубей. Проходящие мимо, должно быть, испугаются, ибо деревня их часто славилась сказаниями о невиданной нечисти. Из глубоких теней дерева и заборов был заметен лишь этот лёгкий шлейф, а его обладатель же бежал, что есть мочи, пытаясь в яму какую-нибудь не завалиться. Придется еще по утру бежать и стирать, ибо Матушка заметит грязь с ночи. Впрочем, луна сегодня была хороша. Сияла во всей своей красе, даря кривую, снисходительную улыбку люду с высоких небес. Уж что ей там до народа, ведь она прекрасна и величественна. В их деревне только луна была барыней, и уж ее, люди молились, с годами никто не заменит. Только она в пути Миколе была спутницей и родственницей, снисходя яркими лучами даже в самый густой лес, пробиваясь через массивные кроны. Впрочем, как бы Николай не просил светить поменьше, она все равно была неумолима. Словно обычный крестьянин просил вольную у барыни. Поэтому, снуя через особо тяжёлые тени, беловласый добежал до ограды и просто напросто перевалился через нее. Забыл он тогда про все заботы, про стирание одежды. Сердце его колотилось так быстро, как проходящие деревенские деньки, сменяясь губящим солнцем, далёким полем, хмельным отцом и вечерними, дальними закатами. Как отбойник пробегала жизнь в рутине, а ведь хотелось познать иного. Чтобы сердце колотилось так не из-за бега быстрого. Чтобы пыталось выбить все стальные прутья клетки, обретя свободу... Так и валялся Микола под ласковыми искрами, вглядываясь в них. Интересно, а правда ли Матушка сказывала, что звезды — души умерших? Если это так, то после смерти он бы хотел стать именно ей. Далекой от жизни мирской, вольной, полностью свободной. Поглядывать иногда на Землю-Матушку, не чувствовать более её тоскливого родства. И спит звезда не на жёсткой лавке, а на пушистых и мягких переплетениях созвездий, укрывшись легкой, приятно теплой пылью. Должно быть, вот она, истинная свобода. Понимая, что после таких мыслей его поклонит в грустную манеру, он вскочил на ноги. Легко, нехотя отряхнулся, замершим взглядом смотря куда-то в тоскующую траву. Так и расстался он почти с сознанием, забыв, что из окон его могут увидеть. Грусть все таки набегала туманом в его бренную голову, толпясь у берега сознания. Отплывет — в следующий раз ударит еще сильнее. А затишье вокруг, словно перед бурей. Ну уж надо идти, ночь не вечна. Ступая лаптями на землю твердую, холодную да ночную, травы легко покачивались в немой такт природы, играя беззвучную, многовековую симфонию своими колосками. Под эту мелодию Николай и дошел до знакомой и родной окраины, наконец-то расслабляя напряжённую спину и ноги. Теперь-то он вверил себя не коварным взглядам из низеньких окон, а высоким звездам, кронам леса и повелительнице Луне. Как бы Барыня-Луна не освещала путь, обычному юноше было бы все равно страшно. И тут, и там — со всех сторон снуют бесовские звуки, шорохи, да протяжные вои нечисти. Они окутывали голову девичьим венком на Троицу, не спуская его в воду, а ломая и завязывая сильнее. Он давил, как толща воды, впиваясь в череп шипами розы. Даже радостные вопли ночной птицы не избавляли от этого. Кукушка в спину сбивчиво напевала количество оставшихся лет. Но Миколе было не страшно. Тот наоборот чувствовал наслаждение, вдыхая приятный запах влажной травы и леса, да поглядывая на концы деревьев. Ночные звуки природы были для него родными, да и шорохи кустов заглушали собственные от одежды и лаптей. Мысль, что на него вдруг нападет разбойник, волк, иль бес, как-то разом сводилась к нулю, зная собственную хорошую реакцию и план действий. Даже если наткнётся на расхитителей могил (что маловероятно, учитывая дотошность гробовщика), то ноги Бог ему дал нехилые, побежит быстрее, чем летает любая птица. Да и силушки в руках у него предостаточно. Впрочем, будь что будет. Вдали показалась зловещая, влажная ограда, которая обрадовала лик беловласого. Хоть что, но там спастись будет легче и быстрее. Если, конечно, гробовщик не скучает и не захочет сделать гроб... Мрачная природа в крестах расстилалась перед глазами. Далеко, в деревне, был слышен ночной звон церковных колоколов, что тоскующим звуком доносился до ушей. Подойдя к самой ограде, Николай наспех криво перекрестился, кланяясь мертвецам. Краем глаза заметил, что свет в смотровой части сторожки горел слабым огнем свечи. Там гуляли тени, снуя то в одну сторону к окну, то от него к двери. Те дымчатыми силуэтами блуждали возле дома, навевая не самые лучшие ощущения, вплоть до душевного, тягучего волнения от их изломанного и тощего вида. Скрипы слышны даже на улице, помимо них был звук, словно что-то точили и рубили. Похоже было на дерево... Микола чуть не рассмеялся и стукнул кулаком себя по лбу: Только в дороге думал о том, что сторож гроб сделает, так оно и оказалось. Только вот настораживало одно: В их деревне никто давеча не помирал, а делать заранее не принято... Для кого ж он его рубит? Голову заполонили разные мысли, сменяясь то азартом, то страхом, или о загробном заговоре, кружась между собой в странном хороводе возле реки. Все таки, нужно быть тихим, иначе он точно познает, для кого точена домовина. Пройти незамеченным скорее всего не удастся, поэтому, переступив за ограду и остановившись возле деревянного столба, облокотившись на того расслабленной спиной, Николай стал пристально вглядываться в оконце. Тени под ним тоже оказывали помощь, поэтому, замечая отдаление, беловласый делал осторожный шаг от входа по забору, случаем чуть не снося спиной крест. Уж в голове бывало возникали на тот момент мысли, что игра забавная, вот только отец Фёдор о той-то и не знал... Надеялся в душе Гоголь. Всякое может произойти, но ситуация его явно веселила. Переступая так раз за разом, он добрался до перегородки. Вот туда-то ему и нужно было. Преимуществ пребывания именно там было предостаточно: И своеобразные надгробия рассмотреть можно, и разодрать глаза в попытках прочитать даты, да и смотровые окна сторожки не выходили на ту сторону. Если уж, конечно, он не закончит гроб раньше времени и не зайдет в свою комнату. Кладбище-то достаточно длинным было, заприметит его белы власы средь рати крестов. Но вот ряды крестов были недолгими, буквально пару, а дальше таилось самое интересное. Что-то, что было фигурными столбами, что-то, что было слишком низким для могил... Для начала, Гоголь решил рассмотреть самые первые, сев в довольно таки безопасную для него позу: Лицом к окнам и спиной в глубь погоста. Должно быть, догадки его были верны. Самые новые могилы в древней части начинались примерно с середины 17 века. Поэтому, не обращая внимания на обыкновенные кресты со скатными крышами и кривыми плитами, беловласый двинулся дальше. Ветки протяжно трещали под ногами, ночная птица недобро кричала над головой. Очи почти привыкли к тьме, поэтому рассмотреть все изъяны ограды, земли и наклонившихся надгробий было возможно. Пройдя пару рядов, Николай вдруг наткнулся на довольно таки аккуратное, красивое и дорогое надгробие. Впрочем, судить за цену он не брался, ибо не смыслит в этом ничего, но делать такое великолепие за просто никто не будет. Хотя, учитывая любовь Гробовщика к могилам... Все возможно. Перед ним стоял, должно быть, высотой с него самого же, мастерски вырезанный столб. С изящными полукругами на нем, перевязками. Мимолетом проведя по его поверхности, парень лично для себя отметил, что она была на удивление гладкой и рука сторожа и впрямь была наработанной. Поглядев выше, беловласый заметил что-то по типу углубления. Николай тут же поморщил нос: Как-то раз от отца он слышал, что раньше тела людей сжигали и прах помещали в подобные... Терема. Все оформление сверху было подобно кружеву и морозным, зимним узорам на окнах, ложась поразительно легко на такое, казалось бы, жёсткое дерево. Рядом с ним возвышалось похожее надгробие, но вот только образ довершал крест на вершине и ничего в виде терема не было. Была, заместо него, резво вырезанная круглая фигура, напоминавшая купол их родной церкви. Перед глазами мутной водой крутились разнообразные могилы. И резные, и толстые, узкие и простые, изящные и зловещие. Хотелось все рассмотреть, прочитать, а кладбище не кончалось и убегало все дальше в 16 век. Ограда была далеко, но кресты да надгробия странные стали редкими. Пройдя туда с некой опаской, он увидел что-то наподобие сколоченных гробов с крышами, только незакопанных. Они стояли в молодой траве, давя ее и держа каменные плиты, как гордость лет своих. Микола как-то слышал, что подобные "домовины" делались давно на Руси, поэтому ему стало интересно, что писали раньше на плитах и какой это век, насколько он далекий. Шурша немного влажными лаптями по ярко пахнущей траве, он уже было подошёл, но его отвлек слишком резкий звук за спиной. Мера предосторожности сработала быстрее, чем он успел оглянуться, поэтому мигом шмыгнул за этот "дом мертвого" и плюхнулся наземь. Уже оттуда он тихо высунул свою головушку и глянул, что уж там происходит. В лесной тишине резким звоном трясся колокольчик. Николай даже понять не мог, откуда он и где находится. Оставалось лишь притаиться и ждать, когда вся странная ситуация сгинет. Его звон время от времени становился медленнее, а иногда начинал лихорадочно биться о само надгробие, сбивая свой бешенный ритм. Дрожал тот долго, на пару секунд даже совсем затихая. Гоголь предался рассуждениям. Может, какие сигналы от расхитителей Гробовщик себе поставил, чтобы если вдруг начали скитаться в ночи, то тот смог их вовремя прогнать. Люда никакого видно не было, поэтому, должно быть, крыса, иль другой маленький зверь какой, запутался да пытался выбраться. Казалось, опасность миновала. Уже расслабившись и облокотившись спиной на гроб, оставалось только ждать, когда выйдет сам сторож. Хоть глянет на него мельком. Перебирая пальцами нежную траву, сплетая из нее кривые, лохматые косички, так и случилось. До ушей донёсся скрип двери, что противно и протяжно собой резал нервы и стоящую лесную тишь. Треск кривых ступеней, топот равномерных шагов, шорох муравы, и Микола слегка высовывает голову. Перед глазами развернулась такая картина: точно Гробовщик, замерев, стоял возле крыльца, уже успев спуститься с него и просто-напросто пялился куда-то в темноту. Может, искал глазами источник звука, ибо тот явно был далеко от него. В предосторожности был надет на голову глубокий капюшон, руки безвольно повисли ниц. Вдруг, развернувшись и более спешными шагами возвращаясь в сени, он снова вошёл и на несколько секунд пропал в сторожке. Выйдя оттуда, тот уже нес в руках обычный, хозяйский топор, коим колят дрова. Выяснив, откуда исходил звук, он прямыми шагами дошёл туда и замахнулся. Казалось, что сердце Миколы перевернулось. Звон колокольчика прекратился с тихим треском, перерезавшим нить. В теле ёкнуло осознание. Тонкая ниточка между душой и телом порвалась, должно быть, с таким же звуком. Вся его сущность, казалось, выскочила и улетела птицей на юг. По спине пробежал ледяной пот страха, покалывая время от времени противными, ржавыми иглами торчащие кости. Резко стало холодно, сердце и природа словно остановились. Могильный колокольчик... Это был могильный колокольчик. Как он мог не заметить это бесконечное множество колокольчиков возле плит... Нить, что вела к пальцам покойника, так нещадно билась столько времени, а после ему обрубили последнюю связь с внешним миром... В приступе властного страха, Николай и не заметил, как весь сжался, напрягся, твердо вцепившись пальцами в траву и вжимаясь спиной в сколоченные доски. Озарение, что он дурак и желание дать себе по лбу опять же пришли поздно. Сообразив, что эти могилы дай бог 16 века и все прогнившие да сырые, он аккуратно попытался привстать, чтобы не ухудшить ситуацию и не развалить все к чертям. До ушей донёсся скрипящий звук, на что Гоголь зажмурил глаза и тихо стал браниться себе под нос. Теперь главное сидеть тихо, а то замахнутся на него так же, как и на нить колокольчика. Спиной он словно чувствовал этот прожигающий в любопытстве взгляд очей, видел слегка приоткрытые, засохшие губы, ощущал дрогнувшую на топоре руку с израненными пальцами. Как кожа на пясти болезненно натягивается, провоцируя царапины на кровь. Как в следующий миг дрогнул уголок губ в ломанной ухмылке, что скрылась под темным капюшоном. Он наклонил голову и отошел ближе к сторожке. Николай медленно повернул голову влево, но проверять, там ли гробовщик или нет, слишком опасно. Заметил он и другую свою промашку: забыл подобрать власы. Их концы предательски расстилались по траве, и сторож это явно заприметил взглядом, отходя к скрипящему крыльцу и пялясь в сторону Гоголя. Господи, за одну ночь столько раз он еще не позорился. Услышав отдаляющиеся шорохи травы и нарочито громкий топот башмаков о дерево, Микола готов был сейчас же выйти и набить отцу Федору чело. Тот же, специально громогласно открывая дверь, что та сильно стукнулась о покачнувшиеся перила, повернулся к темноте кромешной и, последний раз обведя темными очами округу перед тем, как уйти на покой, позорно для Миколы громко произнес: — Выходи, девица! Скрип двери и громкий удар. Вот теперь можно бить себя по лбу сколько захочется и, закинув волосы на плечо, уносить ноги.