Жатва

Пусть яростью ворвется Зимним хладом режет в кровь Месть с болью в сердце бьется Жажда стихнет средь лесов

— Ты не думал о том, что люди слишком легко отделались после всего, что сотворили? Сириус лежал на животе у Ремуса и отрешенно смотрел в потолок. В его доме не было дивана, только кровать, поэтому они устроились на ней. — Думал, — через минуту сказал Ремус. Он умудрялся дышать так незаметно, что Сириус почти не чувствовал. — У тебя бывают мысли отомстить? — Ты же знаешь, что нет. Сириус нахмурился. Конечно, у Ремуса нет подобных мыслей, можно было и не спрашивать. Но Сириус иногда ничего не мог с собой поделать и думал об этом. В такие моменты хотелось, чтобы кто-то его понял, поддержал. Вероятно, он не стал бы собирать армию — вышло бы жалкое зрелище, — но приятно знать, что кто-то солидарен с тобой. Он спрашивал Джеймса, тот лишь поджимал губы и отводил взгляд. Он знал, что мать хранила в себе достаточно злости, но разговаривать с ней по душам — последнее, чего бы ему хотелось. — Да и посмотри на нас. Несколько жалких зверей. Что мы можем? — Ага, — безразлично ответил Сириус, не давая ему продолжить. Он не желал слушать то, что и сам знал. — Если мир снова погрязнет в крови... — Ремус, я же сказал, ага. Ремус вздохнул, теперь Сириус это почувствовал и сел спиной к нему. Он думал перестать попусту переводить кислород и заняться чем-то полезным, но не мог ничего придумать. Перед глазами всплывали пепелище, сражения и лица погибших друзей, среди которых почему-то затесалось лицо Лили, и он тряхнул головой. Иногда ему казалось, что он оставил часть себя на той войне. Естественно, все они оставили, но... Сириус как будто временами был сам не свой, странные картинки появлялись в его голове, мысли путались, в груди появлялось тревожное чувство. Бывало, хотелось напиться или собрать по осени дурманящих грибов, но он видел, к чему это привело отца Ремуса. Сильный, мудрый был волк, впору потягаться с Аластором, но после смерти жены сломался, в конце концов вообще в себя почти не приходил, пока не повесился. Ремус стоически все перенес — на первый взгляд. Его же друзья видели больше, и Сириус ни за что не допустит повторения истории. — Поиграй со мной, — попросил он и встал с кровати. — Что? Вместо ответа Сириус обратился, уселся, обняв хвостом лапы, и выжидающе посмотрел на него. Ремус усмехнулся и покачал головой. — Ладно, Бродяга. Пес гавкнул, побежал впереди него, толкнул носом дверь и вышел на улицу. Весеннее солнце кольнуло глаза, талый снег, скорее, вымочил лапы, чем охладил. Ремус нашел крепкую ветку и подбросил ее в руке. Пес нетерпеливо сделал пару оборотов вокруг своей оси и гавкнул еще раз. — Ну, ну, — успокоил его Ремус и похлопал по сильной спине. Наконец, он бросил ветку так далеко, что не было видно, куда она улетела, и пес резво кинулся за ней. Ремус прислонился к стене хижины и прикрыл лицо рукой, прячась от назойливых солнечных лучей. Они играли, пока не пришел Питер. Пес возвращался с веткой в зубах и как будто нарочно толкнул его сзади под колени, отчего Питер пошатнулся. — Чтоб тебя, — недовольно пробурчал он. — Что в руках? — спросил Сириус, материализовавшись прямо перед его носом. — Семена на засейку. — Почему этим занимаешься ты, а не Лили? Питер пожевал губу и смутился. — Она перепоручила это Питеру, — вмешался Ремус. Он приветственно протянул ладонь вперед, Питер неловко перехватил одной рукой коробку и ответил на рукопожатие. Сириус недовольно фыркнул, но мысли о том, что Питеру ничего нельзя доверить, оставил при себе. — Мне нужен совет. — Пойдем в дом. — Ремус приглашающе открыл дверь, и Питер вошел внутрь. — Сириус? — Без меня разберетесь, я еще побегаю. Ремус пожал плечами и скрылся в доме. Черный пес опрокинулся на спину, принялся довольно кряхтеть и кататься по свежей земле, пачкая шерсть, ощущая каждой клеточкой своего тела наступившую весну. Он скучал по теплу. Питер распрощался с ними довольно скоро, но Сириус, даже приняв человеческий облик, не хотел в дом — погода была просто великолепная. Ремус вышел к нему. — Сходим к реке, посмотрим, тронулся ли лед? Сириус кивнул. До реки добрались в молчании, сели на сваленное дерево на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Солнца здесь было больше, свет от него заливал все потаенные уголки, но лед еще не расколол. Птицы летали над застывшей рекой, кричали что-то свое, садились на припорошенную снегом поверхность и поднимались вновь. Ремус затаил дыхание и прислушался: где-то в глубине лед гудел, трескался, готовый со дня на день поддаться весеннему теплу. Он улыбнулся. Сириус вытянул длинные ноги вперед. — Людям никогда не увидеть и не услышать ничего из этого. Бедняжечки. — Вот и думай об этом в следующий раз, когда захочешь повоевать. — Не порти мне момент. Они сидели на берегу, пока не заметили выходящую из чащи знакомую лисицу со своим выводком. Одновременно Ремус и Сириус переглянулись и тихонько поднялись, чтобы исчезнуть в густых темных елях за своими спинами. Они любили этих лисят, но иногда дети вели себя так громко, что общение с ними казалось сущим наказанием, в каком бы обличье они ни были. У Ремуса и Сириуса существовало одно мнение на двоих: дети хороши, когда они не твои, и в малых количествах. — Два дня подряд с близнецами было бы слишком, — пробормотал Ремус. Сириус хихикнул. — Джеймс бы с тобой поспорил. К слову, собираюсь к нему. Пойдешь со мной? — Нет, мне нужно... есть кое-какие дела. — Ладно, — Сириус окинул его странным взглядом. — Передам от тебя привет. Ремус кивнул и сунул руки в карманы куртки.