COLD

***

Композитор был не дураком, Нарекая август грозовым углом, И ты, предвестник перемен, свободы Несёшь в себе судьбу народа.

Где то древо расцветает — Там приговор младенца ждёт, Время с нитками играет,  Вглубь судьбу твою плетёт.

Электричество ведь пахнет? — Задаётся вдруг задача. Разряд в туннели времени не чахнет, Ох, малыш, не помешала бы удача!

Джаза ритм там бешеный идёт Пьяный, тот с ума тебя сведёт Своей текучестью заразен он, Но ты спишь и видишь сон...

Ворон — раз, и два — палач Нет, дитя, гляди же в оба: Три сестры, четыре дома, Конь, Дракон, Рыбак и Ткач.

Разрыв веков — разрыв оков. Раздастся звон колоколов, И блюз, и ритм сойдутся вновь, Чтобы теней сорвать покров.

О, Блюз хитёр, коварен, синен Тебя по нотам разберёт, Но изгиб вуали не смертелен, И глас его тебя убережёт.

Услышь его, склонись пред ним — Тем гласом нежным, волевым, Что жжёт и греет, рвёт и мечет, Но тебя не покалечит.

Зло не дремлет — дремлешь ты, И бархатистые ковры Под ночною пеленой Шрамы все твои прочли.

Два светила ночью синей В хладе серебра сольются Птица, окрещённая богиней, О Луною с Солнцем разобьётся.

Сон во времени исчезнет, И лениво будут плыть года. Одно лишь точно не померкнет: Той вуали шарм с тобою — на века.

***

Отрывок из утерянной книжки

Нью-Йорк, 1935

 

За столом четверо, не считая крупье. Под желтоватым тусклым светом — пыль и густой дым от сигарет. Первые ставки сделаны. Открывается флоп:

 

дама — черви, восьмёрка — пики, двойка — пики также.

  Поглаживающим движением руки высокая фигура женщины повторно приподняла свои карты. Тишину прервала чья-то попытка прочистить горло. Плевок на пол.       — Фу, как пошло!       — Тише-тише, сестрица. А то ты меня не знаешь. Давай хотя бы раз сосредоточимся на игре, а не на кошке, что пытается пробежать между нами вот уже хренову тучу лет, а её по дороге каждый раз сбивает что-то, — подметил мужчина в шляпе и тёмных очках. Он любил подчёркивать букву «р», когда разговаривал.       — Ах да, я же совсем забыла, что только благодаря этому я тебя до сих пор не разорвала, — съязвила в ответ возвышающаяся над столом женская фигура в широкополой шляпе.       — Мама, это же Гейзенберг. Чего ты ожидала? Вокруг высокой женщины зашумел рой мух, и из него образовались фигуры двух девушек.       — Бэла, для тебя это новость, что маму вымораживают манеры нашего дяди? — протянула брюнетка, вальяжно сев рядом с Бэлой. В руках у неё был ножик, которым она то точила свои ногти, то пыталась расковырять край стула.       — Да не то чтобы. Просто я считаю, что мама права, — Бэла строго посмотрела на дядю, а затем её взгляд направился в сторону крупье, — это пошло и… Кэсси! Убери от меня нож, иначе больше его не увидишь.       — Ну рискни! — Кассандра растянулась в наигранной улыбке, крутя ножом перед носом у блондинки. Альсина Димитреску и Карл Гейзенберг знали друг друга давно. Слишком давно. И женщину не должно было уже никак задевать поведение названого брата. Но периодически его выходки вызывали у неё острое желание опрокинуть ломберный стол Гейзенбергу на голову. Мужчина затянулся сигаретой и, как обладатель малого блайнда в этой раздаче, постучал двумя пальцами по столу.       — А что младшенькую не привели? — заметил мужчина, выдыхая сигаретный дым. — Или она опять бы носилась по всей комнате, крича: «Я знаю карты дяди!» — по-театральному заламывая руки, начал издеваться Гейзенберг.       — Прошлый раз был исключением. Я не могла оставить Даниэлу дома одну с прислугой. Она боится грозы. Старшая и самая преданная служанка также была в отъезде в тот день, чтобы побыть с ней рядом. Пришлось взять мою девочку с собой. Но она слишком юна для наших идиотских карточных игр, — вздохнула Альсина. Низкорослый мужчина, сидевший слева от Гейзенберга и имевший, мягко говоря, не самую привлекательную внешность, ответил на чек и коллировал.       — Душенька, карты не виноваты, что кое-кто не умеет играть, — снова завёл свою шарманку Гейзенберг. Женщина по-детски надула губы.       — Дело не в том, что я не умею играть. Я попросту не очень-то жалую эту вашу игру в покер. Несмотря на то, что Альсина в прошлом была дамой авантюрной и проигрывать не любила, игра в покер не доставляла ей особого удовольствия.       — Простите, миледи, я совсем забыл, что проще полагаться на удачу в рулетке, — попытался подколоть сестру Гейзенберг. — Да и зачем играть, если это не зажигает в тебе искру? — добавил он, крутя в пальцах зажигалку. Взгляд Альсины был направлен куда-то в пустоту. Выражение недовольства сменилось дымкой меланхолии. Она на секунду отвернула лицо.       — Матерь Миранда заставляет, — вздохнула женщина. — Все эти бесконечные разговоры о том, что в субботу надо отдыхать, собираться тут и проводить время с вами всеми ради сплочённости семьи… Ей и вовсе невдомёк, что я с удовольствием проводила бы это время с моими дочками.       — Ага, — мужчина закурил, — вся эта речь, чтобы в воскресенье пойти на службу к пернатой твари в храм и восторгаться её величием. Я и сам не шибко рад, что мне иногда приходится подчиняться матери, но сейчас кое-кто сам себе противоречит, не так ли, сестрица?       — С тех пор много воды утекло. Ты и сам знаешь.       — Не-не..ох… н-неужели ты н-недовольна реш-шениями м-матери, сестра? — мужчина с изуродованным лицом включился в диалог. Он заикался, говорил так, будто еле открывал рот, и, казалось, ещё немного, и его бы стошнило.       — Моро, младший братец, в отличие от Гейзенберга, я достаточно предана матери. Она подарила мне престижный дом, послушных дочек. Но сейчас — и уже довольно давно — ко мне больше холода. Матерь знает о моих, как она называет, недостатках, о моём несовершенстве. Сейчас её внимание занято новыми идеями.       — Новыми-старыми, скорее, — Гейзенберг закатил глаза. — А как измеряется это твоё «достаточно»?       — ДА МЫ БУДЕМ СЕГОДНЯ ВООБЩЕ ИГРАТЬ, ИСТУКАНЫ?! — взорвался мерзкий голосок с другого конца стола. — Я ВООБЩЕ-ТО ДАВНО ПОВЫСИЛА СТАВКИ! Искажённый писк исходил от маленькой человеческой фигурки в белом платье, которой порядком надоели бессмысленные споры старших братьев и сестры. Альсина проигнорировала вопрос Карла, а игра продолжилась, чему фигурка в белом платье была несказанно рада. Помассировав висок, Димитреску также приняла повышение ставки, и ловким движением руки крупье ещё одна карта со щелчком легла на стол.       — Бубновый вале-е-е-т, — протянул Гейзенберг. — Тёрн, мой дивный тёрн! Причудливо тасуется колода! Чек! Альсина нахмурила брови, но не стала никак комментировать слова брата.       — Ты какая-то чересчур нервная сегодня, сестрица. Неужто карты не радуют? Или за этим стоит другая причина? Мне тут птичка напела, — продолжил Гейзенберг, поворачиваясь к нескольким мужчинам, сидевшим сзади от него, — что у тебя вино в погребе заканчивается. За спиной у игроков послышались тихие смешки.       — Хм, а что, если у меня фулл-хаус? — парировала Альсина.       — Фулл-хаус у неё… Чёрта с два! Из фулл-хауса у тебя только полный дом кровопийц во главе с мисс гигантской су… Мужчина не успел выкинуть, по его мнению, искромётную шутку, ибо девушки, сидящие рядом с высокой женщиной, зашипели. Хотя в прошлом реплики брата про размеры Альсины её задевали, сейчас же она не обратила на них внимания. Слишком привыкла? Или же не хотела придавать этому значения? В конце концов, женщина не была виновата, что «подарок» Миранды в виде паразита так бурно реагировал на редкую болезнь крови Альсины.       — Девочки, не тревожьтесь. Не вы ли, наследницы дома Димитреску, некоторое время назад сказали, что это всего лишь Гейзенберг? — вновь парировала женщина. То ли от испуга, то ли при виде той карты, что легла на стол, Моро ушёл в фолд.       — БАНК! — вновь раздался мерзкий голосок.       — А у меня позиция, и я буду атаковать! — продолжила игру Альсина. — Колл. Ставки сделаны. Ставок больше нет. Разрезая воздух, на стол флопировала карта бубнового туза. Рука Альсины мягко легла на башенку с фишками, и те под её пальцами застучали в ритме «Марша Радецкого».Она решила закурить. Затяжка — одна — другая, и, кажется, женщину немного отпустило.       — М-да, всё-таки ты сегодня правда нервная. Вообще, если так, то лучше тебе постучать по столу, — Гейзенберг никак не мог уняться. По столу стучали в двух случаях: при ходе «чек» в покере и от греха, в данном случае — Альсины, подальше.       — Allora, sorellina, — продолжил Гейзенберг, вновь поворачиваясь к мужчинам, сидевшим сзади, — ti conviene toccare i coglioni? Так, Карл Гейзенберг в очередной раз решил выстрелить искромётной шуткой для своих, сменив код речи. В лицах мужчин, что заржали, услышав обращение Карла к сестре, можно было распознать бывших главарей итальянской мафии в Нью-Йорке тех годов. Гейзенбергу, мастеру по работе со всякими, как выражалась Альсина, «железяками», удалось создать из тогда уже мёртвых преступников настоящих железных коней, а если понадобится, ещё и машин для убийств. Он был достаточно кропотлив, когда речь заходила о болтиках, винтиках, шестерёнках и прочих деталях, и работал он с ними, не скрывая удовольствия. Лишь одну деталь сегодня Гейзенберг упустил: все сидящие за столом как минимум владели несколькими языками, в том числе и итальянским. Пуля — дура, как говорится. Ухмылка на лице Альсины засияла, не предвещая ничего хорошего. Она вновь затянулась сигаретой и наклонилась к Карлу.       — Дорогуша, — она выдохнула сигаретный дым в лицо брату, — se te li tocco, te li taglio! Теперь уже смехом взорвались дочери Альсины. Пока Карл отмахивался от дыма, Бэла начала стучать кулаком по столу, а Кассандра — средняя дочь в семье Димитреску — откинувшись на стул, чуть с него не упала.       — А ты что думал, ты тут один умеешь острить? — невнятно сквозь смех проронила Кассандра.       — ДРАКА! ДРАКА! ДРАКА! ДРАКА! — маленькую фигурку тоже рассмешили слова Альсины. — А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ЭНДЖИ ИДЁТ ВА-БАНК! Маленькая фигурка, больше походившая на живую куклу, часто любила обращаться к себе по имени. После слов Энджи оставшиеся игроки решили пасовать. Пальцы Альсины легли ей на переносицу. Казалось, если её сжать чуть сильнее, то виски женщины бы начали выпускать пар и засвистели чайником.       — Итак, — голос крупье прервал воцарившийся хаос, — все деньги уходят мисс Энджи Беневьенто. Помещение загудело фырканьями и досадными стонами остальных игроков и их сопровождающих, и только маленькая фигурка, взобравшись на ломберный стол, скакала по нему, совершая мини-танец победы.       — Куколка, а ты мастер игры. Будь так добра, покажи, что за карты у тебя были? — с наигранной любезностью поинтересовался Карл.       — НЕ В ЭТИКЕ ПОКЕРА ТАКОЕ ДЕЛАТЬ! НО, ТАК УЖ И БЫТЬ, — закряхтела Энджи, возвращаясь на своё место, — Я ПОЛОЖУ ДВЕ МОИ КАРТЫ НА СТОЛ РУБАШКОЙ КВЕРХУ, А ТЫ ВЫТЯНЕШЬ ОДНУ ИЗ НИХ. УСЁК? Выбор пал на левую карту. Секунда. Две.       — СДУРЕЛА СОВСЕМ, ЧУЧЕЛО?! — Гейзенберга как с цепи спустили. — КАКОЙ К ЧЁРТУ ДЖОКЕР?! ДОННА, ЭТО ТВОИХ РУК ДЕЛО? — выпалил он, обращаясь к крупье.       — НЕ СМЕТЬ ТРОГАТЬ МОЮ ХОЗЯКУ! ЧУЧЕЛО! ЧУЧЕЛО! ЧУЧЕЛО! — завопила Энджи. — САМ ЖЕ СКАЗАЛ: «ПРИЧУДЛИВО ТАСУЕТСЯ КОЛОДА!». СКАЗАЛ ВЕДЬ? ДА-А-А СКАЗАЛ-СКАЗАЛ! ЭНДЖИ ПОМНИТ! ЭНДЖИ УМНИЧКАХ! А КАРЛ — ЧМУ! ЧЕ! ЛО!       — АХ ТЫ МАЛЕНЬКАЯ БЛЕФОВАЛЬЩИЦА! ДА Я ТЕБЯ И ТВОИ ОЧУМЕЛЫЕ РУЧКИ…       — Довольно! — Димитреску выпрямилась во весь рост, опасно возвышаясь над столом. Шла уже непонятно какая по счёту раздача, и этот джокер, которому она спустила свои пиковые даму и семёрку, стал последней каплей в чаше терпения женщины. — Я не собираюсь более участвовать в этом фарсе! С этими словами Альсина направилась к выходу.       — Мама, ты куда? — вслед за матерью воскликнули сёстры.       — Надо выпить. В комнату пролился яркий свет, и высокая фигура женщины исчезла в дверном проёме.  

***

Нью-Йорк был неизменно хаотичным, сумасшедшим и быстрым. В те времена банды гангстеров патрулировали свои районы, но люди шутили, что в этом городе гораздо проще погибнуть под колёсами автомобиля или умереть от того, что сердце не выдержит бешеного ритма жизни, чем от пуль негодяев. Новый Амстердам изредка бывал молчаливым, и его такое состояние можно было бы сравнить с затишьем перед бурей, ибо ничего хорошего оно не предвещало. Альсина Димитреску иногда любила заглядывать в разные бары, когда не было необходимости готовиться к концертам и разбираться с деловыми бумагами. Женщина пристрастилась к алкоголю и барному пианино задолго до переезда в Нью-Йорк. Димитреску также проводила свободное время с дочерями в своём особняке, когда выпадал такой шанс, и не особо любила посещать места, где водилось много народу, только если это не были её или чьи-то выступления. Но сегодня ей хотелось немного побыть в баре. Одной. Конечно, джаз и блюз были её настоящей страстью — ну должна же женщина уметь расслабляться. Тем более суббота — сама матерь Миранда велела. Выбор пал на её излюбленный «Roseland» на углу «Бродвея» и «51 Авеню». Ночной бар открывался поздно, и, к счастью для Альсины, был почти пуст в это время. Сегодняшним её товарищем по несчастью и по совместительству лекарством от головной боли был Джонни. Джонни Уокер.       — А, леди Димитреску! Время позднее, скоро сюда придут играть музыканты, но я не могу отказать женщине в её желании побыть вдали от суеты города. Вам как обычно? Альсина кивнула, усаживаясь на софу. Одна рука легла ей на подбородок, а пальцы другой руки отстукивали ритм по столику в ожидании виски. Её радовало то, что бармена совсем не смущал рост Димитреску. Когда женщина входила в помещение, она, безусловно, привлекала внимание, но никого в городе это уже не удивляло. Альсина давно придумала легенду, по которой её род состоял из исключительно высоких людей, и народ верил ей на слово. Конечно, попробуй не поверить этой женщине, когда она, как башня, возвышается над тобой.       — Ваш виски, миледи! Лёд приятно потрескивал в стакане.       — Благодарю, — протянула Альсина томным голосом. Она пригубила напиток, и его покалывающая текстура растворилась на языке. Димитреску слегка прищурила голубые глаза, наблюдая за своим стаканом. Цвет напитка был очень приятным. Таким медовым, вельветовым. Когда она вращала стакан с виски в руке, создавалось впечатление, что лёд превращается в кубики масла, оставляющие за собой лёгкий дым в жидкости, и в этом движении было целое искусство. Альсину это позабавило. И всё же, головная боль давала о себе знать, и с этими мыслями леди Димитреску без промедления опрокинула стакан в рот. Пара-тройка таких подходов — и боль, как и, впрочем, трезвость, словно навязчивые гости, были с удовольствием отправлены на выход. Взгляд женщины упал на свободный рояль. Она подошла к нему и провела пальцами по нескольким клавишам. Альсина подняла взгляд на паренька, который за барной стойкой вытирал стаканы к приходу гостей, и во взгляде этом читалась просьба.       — Сыграйте что-нибудь, леди Димитреску, — улыбнулся в ответ бармен. Из-под пальцев начали одна за другой выползать незамысловатые ноты в джазовой манере. Альсина не пыталась сыграть что-то конкретное. Так — перебирала ноты. Джаз, помимо всего прочего, умел вырывать людей из их повседневной суеты, отвлекая от забот и бед того времени, но у этой музыки было и другое свойство — она опьяняла, завораживала. Вуаль мелодии окутывала, и когда она стихала, слушатели, хоть и с трудом, возвращались в свою серую реальность. Им не хватало той жизни, что процветала в джазе, и с каждым разом люди сильнее жаждали утонуть в его звуках. Излишек же такой музыки поглощал слушателя, затягивая в вязкую трясину, из которой было сложно найти выход. Но где была та черта, которую опасно было пересекать? Как же Альсине хотелось узнать это, и на такие попытки у неё была целая вечность. Пожалуй, именно эта двоякость привлекала женщину. Если бы пагубные привычки Альсины, коих было немало, можно было изобразить в виде диадемы, то джаз — наряду с блюзом — были бы одними из самых крупных сапфиров, инкрустированных в неё, наравне с ещё одной не менее разрушительной привычкой, о которой другие могли только догадываться. Когда-то матерь Миранда подарила Димитреску жизнь вечную, но Альсина едва ли могла представить, что она будет выглядеть так. Когда живёшь так долго, что устаёшь от собственной тени, мысли о смерти начинают тихо прорастать в твоём сознании. Альсина не была религиозна в привычном смысле, да и в догматах мировых религий она усомнилась ещё в юности. Жизнь после смерти? Ещё одна, такая же мучительно долгая? Избавьте. Что же касалось матери Миранды и её культа, тут Димитреску была очарована не столько обещаниями пернатого бога, сколько, как ей казалось, заботой самой Миранды. Возможно, Альсина тогда поступила легкомысленно, и жизнь каждый раз ей об этом напоминала, обрушивая пощёчины в виде холода со стороны Миранды и карточных игр по субботам в компании так называемой «семьи». Игра в «Дурака», а крыть нечем. В противовес всему этому большой радостью для Альсины были её дочери: Бэла, Кассандра и Даниэла. Пожалуй, в качестве редкого, но ценного исключения, ради них она иногда отгоняла мысли об одиночестве, о смерти и о забвении в мелодиях блюза.       — Я нашла её, девочки! — крикнула Кассандра, заходя в бар. Помяни дьявола, называется. В данном случае — трёх дьяволиц.       — Вы почему так поздно гуляете по улицам? — леди Димитреску вздёрнула бровь. — И с какой стати вы последовали за мной? — женщина нахмурилась, прерывая игру на рояле. Альсина любила своих дочерей и на многое была готова закрыть глаза, но когда речь шла об их безопасности или нужно было проявить строгость, Альсина была практически непреклонной.       — Мама, успокойся. Мы всего лишь соскучились. Даниэла вообще тебя весь день не видела, — промурлыкала входящая в бар Бэла, ведя за собой третью девушку с рыжевато-русыми волосами и ростом гораздо ниже, чем сёстры.       — Привет, м-а-а-а-м! — кокетливо отозвалась Даниэла, маленькими ручками обнимая ногу матери. Альсина вздохнула. Девочки, конечно, любили побезобразничать, но на этот раз всё обошлось.       — Мам, только не снова. Мы достаточно взрослые, чтобы позаботиться о себе, — взвыла Кассандра, закрывая двери бара.       — Вы-то, может, и да, но не Дани, — Альсина парировала строго, — она ещё совсем ребёнок. Между старшими сёстрами произошёл обмен взглядами. У Бэлы — настойчивый призыв к спокойствию сестры, у Кассандры — искреннее недоумение. Даниэла же, в свою очередь, надула губы. Девочки окружили Альсину.       — Про мелочь соглашусь, но в целом… Как бы мне этого ни хотелось, — Бэла снова бросила взгляд на сестру, — но на этот раз я соглашусь с Кэсси. Да и что бы могло произойти, мама?       — Улицы Нью-Йорка, например?       — Максимум, что бы могло произойти — Кэсси бы заточила свой зуб об кого-нибудь, — рассмеялась Даниэла, чем явно разрядила обстановку.       — Эдакие вы кисы, конечно, — Альсина понемногу отпускала строгость, стараясь прислушаться к словам своих детей. Осознание того, что она сейчас рядом и сможет их защитить в случае чего, успокаивало. — Ну, здравствуй, маленький! — леди Димитреску играючи поправила капюшон младшенькой. Даниэла радостно поморщила нос, и девушки приобняли мать. Их прикосновения окончательно развеяли переживания женщины.       — Сыграй что-нибудь, мама, — пропела Даниэла. И леди вновь заставила клавиши играть по своим правилам. Джаз переливался с акустикой бара, и звук, отражаясь от стен, вторил ночному ритму города.