Бамбук

Очередное собрание Бессмертных закончилось за полночь. Шень Цинцю никогда не любил формальных застолий и покинул зал сразу, как только пришло подобающее время. Добрался до своих комнат в гостинице, не торопясь приготовился ко сну… и не слишком удивился, услышав стук в дверь. Глава Юэ с некоторых пор иногда заходил пожелать ему доброй ночи, и как раз должен был закончить со всеми делами. - Шиди… Юэ Циньюань стоял на его пороге, уже в домашних черных одеждах и с распущенными волосами, и по его теплой и глупой улыбке было видно, что он слегка пьян. Еще бы – ведь отказываться от тостов главе Цанцюн невежливо, а произнесено их за день было столько, что и считать бесполезно. - Чжаньмэн-шисюн. – хмыкнул Цинцю, пропуская его в комнату. Как бы тщательно он ни выбирал покои, чтобы избежать лишних глаз, осторожность никогда не покидала его. Только за запертыми дверями, наложив несколько талисманов тишины, они могли чувствовать себя свободно. Особенно… о, особенно Циньюань. Очевидно, он был пьян сильнее, чем казалось внешне. - Этот Ци-гэ здесь для сяо-Цзю... – сказал он тихо и потянул с плеч свою накидку, словно собираясь раздеться. С Шень Цинцю мигом слетела вся степенность. Пусть они близки, но не настолько, чтобы вот так запросто использовать эти имена, и Циньюань раньше никогда не вел себя… так! - Что ты делаешь? Ты понимаешь, что ты делаешь? – покраснев, Цинцю перехватил его руки и принялся обратно поправлять его одежды, снова разгладил ворот и складки на груди. Циньюань не препятствовал ему, однако лицо его приняло выражение, словно у наказанного ребенка. - Я понимаю. Этот Ци-гэ только хочет порадовать сяо-Цзю. Ну что за идиот! Пусть они не впервые делили постель, пусть Шень Цинцю давно простил Ци-гэ и смирился, что ему не избежать старого имени из чужих уст… Сегодня тот что-то слишком расчувствовался. Но по непонятной ему самому причине, Цинцю не мог злиться на него за это и не хотел прогонять. - Мне неловко ложиться с тобой, когда ты пьян. Это неправильно. - вопреки своим же словам, он залез руками под тяжелую накидку и обнял Юэ Ци. Это неправильно, но не то чтобы он этого не хотел. Ци-гэ доверчиво закрыл глаза и сам обнял его своими большими бережными руками, уже снова улыбаясь. - Я не так сильно пьян... - Неправда. – пробормотал Шень Цинцю, обнимая его крепче. Ци-гэ красивый, и, хотя он не хотел бы заходить дальше, когда тот «почти не пьян», можно на него просто посмотреть. И потрогать. Но Юэ Ци теперь медлил, глядя на него немного глупо и уязвимо, неуверенно касаясь ворота своих темных одежд. Один раз получив отказ, он робел и не решался повторить свое предложение. Цинцю знал, что этот дурак стеснялся шрамов, покрывающих его тело – и при этом отказывался раскрывать их происхождение. Ну что с ним, таким, сделаешь?.. Шень Цинцю раздраженно вздохнул и погладил его по щеке тыльной стороной пальцев. Похоже, ему придется это сказать. - Ци-гэ очень красивый. Я хотел бы, чтобы ты разделся. - Хорошо. – тот выдохнул успокоенно, глядя снова влюбленно и доверчиво, и медленно уронил с плеч одежды. - Сяо-Цзю может делать со мной все, что угодно. – добавил Юэ Ци, нежно потеревшись щекой о его ладонь. - Я знаю. – отозвался Цинцю совсем не так восторженно. Он не хотел навредить Ци-гэ. А Ци-гэ мог бы и это сейчас ему позволить. Медленно гладя плечи и грудь, Шень Цинцю обводил пальцами и глубокие шрамы. Некоторые словно от меча, но угол удара странный, некоторые и вовсе рваные… они составляли на смуглой коже Циньюаня удивительный рисунок, словно прожилки мрамора. Отчасти приятно было знать, что жизнь первого ученика Цюндина и главы школы не была легкой. Но лишь отчасти. Другая его часть испытывала боль и глупую нежность. - Ци-гэ чудесный. – Шень Цинцю говорил с необычной мягкостью - он был почти уверен, что Ци-гэ не запомнит ночь слишком хорошо, а даже если и да… Проще не думать об этом. Разве он уже не проиграл своей слабости, вновь сблизившись с Юэ Ци? - Очень красивый. Твои шрамы красивые. Ци-гэ взглянул на него со странным обожанием, осторожно обнимая за талию и мягко гладя спину, дыхание его потяжелело от ласки. Его ответ был… странным. - Ты можешь оставить еще. Если хочешь. Если нравится. – прошептал Юэ Ци влюбленно и преданно. Как будто давно хотел, чтобы сяо-Цзю причинил ему боль, будто это могло утешить его совесть. Шень Цинцю вздрогнул и сжал его плечи, поймал взгляд. То, что Ци-гэ предлагал… он был пьян, и соглашаться было неправильно, но что-то темное теперь поселилось в его груди. И не ушло бы, пока у Ци-гэ не появился бы новый шрам. Разве он не заслужил свое возмездие, разве Юэ Ци не бросил его, не закрывал глаза на него столько лет – даже после прихода на Цанцюн? Пусть даже Цинцю принял решение простить его, обида пустила корни слишком глубоко в его сердце, и захочешь – не вырвешь. Но раз Циньюань готов пролить свою кровь, готов нести на себе его метку… прошлого не изменить, но этот поступок успокаивал злобу в сердце. - Ты хочешь, чтобы я ранил тебя? – Шень Цинцю переспросил хрипло, взглянул тяжело. Чтобы остался шрам, это должна быть глубокая рана - Ци-гэ сильный заклинатель. - Да. Очень хочу. – Юэ Ци беспокойно провел языком по губам и тяжело сглотнул. Словно он искренне желал этой боли, словно получить рану от сяо-Цзю для него то же самое, что получить поцелуй… Они были близки давно, но Шень Цинцю никогда не замечал за ним подобного. Впрочем… ему нравился такой Ци-гэ. - Где ты хочешь, чтобы я ранил тебя? – он спросил вкрадчиво, поглаживая сильную грудь Юэ Ци. Ладоням было тепло, и словно становилось горячее с каждым мгновением. - Где тебе нравится. – горячо отозвался Циньюань, накрыв его руку своей, словно каждое касание было для него драгоценным. - Можно не один раз. – это прозвучало даже… жадно. Шень Цинцю задумался и остановил свой выбор на груди – чтобы Ци-гэ видел его метку всякий раз, как разденется. Но и чтобы ее всегда можно было спрятать. - Хорошо. – он хотел бы этого, действительно хотел бы. - Но я не стану вырезать на тебе имя. Или какие угодно другие знаки. На Ци-гэ не будет клейма, даже если он думает, что хочет этого. Узоры, впрочем… Побеги бамбука будет удобно вырезать. - Все, что захочешь. Я просто хочу... быть полностью твоим. – Юэ Ци произнес едва слышно, преданно и чуть хрипло – словно и правда хотел этого больше всего на свете. Идиот. - Как скажешь. – Шень Цинцю придержал его за подбородок и поцеловал нежно, собственнически сжимая грудь: Ци-гэ и так весь его. - Тебе лучше лечь. Если будешь дергаться или упадешь, выйдет некрасиво. Юэ Циньюань послушно лег на постель, доверчиво раскинув руки. Его взгляд был таким влюбленным, пропитанным такой жаждой, словно они договорились всего лишь сплести рукава. Но то что они собрались делать – пожалуй, и вправду акт близости. Может, и больший. - Я не стану тебя связывать. Если дернешься - тебе придется все заживить, прежде чем мы попробуем снова. – предупредил Шень Цинцю, изящно оседлав его бедра, и подобрал рукава, незаметно доставая из одного ножик. Он купил этот нож еще старшим учеником, и так и не заказал что-то лучше: нет, лезвие было хорошим, но ни тонкой работы, ни украшений… Ци-гэ заслуживал лучшего. Он компенсирует это тонкой резьбой. Цинцю коснулся кончиком ножа груди на два пальца под ключицей и надавил, разрезая кожу и пуская кровь. - Ты еще можешь передумать. Но Ци-гэ был расслаблен и послушен, и даже не дернулся, когда лезвие разрезало его кожу. Боль должна была быть острой и обжигающей, а он лишь застонал, зажмурив глаза и тяжело сведя брови. Шень Цинцю знал его лицо, и похоже было, будто боль одновременно была и наслаждением. - Я не передумаю. Я хочу, чтобы ты меня отметил. – хрипло отозвался Юэ Ци, и застонал снова – скорее жадно, чем жалобно. Интересно, как давно он желал этого, раз было достаточно немного выпить, чтобы признаться?.. Шень Цинцю провел ножом вниз, чуть извилистой линией до самого нижнего ребра. Не стоит резать сразу глубоко, стоит сперва наметить узор и дать Ци-гэ привыкнуть к боли… даже если ему нравится. Хорошо, что ему нравится. Даже если… настолько. Шэнь Цзю приподнял нож и потерся бёдрами, убеждаясь в своих ощущениях: неужели Юэ Ци мог возбудиться сейчас? От этого было горячо, и сохранять ясный разум было трудно, но он старался. Для Ци-гэ. - Тебе так нравится… - промурлыкал он с довольным удивлением, и оперся рукой на плечо, склоняясь ближе, легкими царапинами намечая ветки и листья. Ци-гэ отозвался стоном, выгибаясь навстречу и смаргивая слезы в уголках глаз – боль и удовольствие мешались в его лице и голосе, словно краски на бумаге, порождая восхитительные оттенки… Он вскрикнул, когда сяо-Цзю прижался к его возбужденной плоти, обнял крепче, взглянул в лицо пьяно и пронзительно. Должно быть, у Шень Цзю сейчас совсем дикий и жадный взгляд. - Да... еще, пожалуйста, не останавливайся... А как он может остановиться, если Ци-гэ умоляет так горячо и жадно, и трется бедрами, скулит от боли и жара, целует подбородок, словно в благоговении... Но это не значит, что с ним не хочется поиграть. - Лежи смирно, или я остановлюсь. – Цинцю командует строго и, когда Ци-гэ замирает, усмехается задумчиво. Хорошее поведение нужно поощрять, и у него есть, что дать Ци-гэ… Даже если поначалу он не хотел, сейчас все совсем иначе. Он откладывает нож ненадолго и раздевается до нижней рубашки, снимая даже штаны, проводит большим пальцем по ране. - Потерпи. Ты хорошо себя ведешь, мы скоро продолжим. Шень Цзю не слишком щадит себя и подготавливается наскоро, мокрыми от слюны пальцами, пока другой рукой ищет масло. Это не так больно, как то, что ждет Ци-гэ… И он тоже возбужден. Им обоим это нужно. Он спускает штаны и выливает масло прямо на возбужденную плоть, ловко насаживается, выдыхает сквозь зубы хрипло и медленно опускается до конца. - Теперь… лежи совсем смирно. Или я уйду. И Ци-гэ послушно лежит, старается не шевелиться, и лишь всхлипывает сладко от новой боли, когда пальцы сяо-Цзю касаются раны. Он так благодарен за похвалу, он смотрит на сяо-Цзю, словно на небожителя, когда тот раздевается, и вскрикивает даже, когда он опускается на него, тесно и горячо сжимая внутри. - Этот Юэ будет послушным... Юэ Ци шепчет покорно, заставляя себя не двигаться, и цепляется за простыни, кусает губы – боль, верно, отвлекает от жара, но она же и распаляет. Он смотрит на узор листьев бамбука, появляющийся на его груди, и стонет лишь от вида. Это лучше чем имя, лучше чем любой знак. Ци-гэ прекрасно понимает, что сяо-Цзю украшает его тело, и он благодарен до слез. Видеть его таким и сохранить разум – невозможно. Шень Цзю наклоняется ближе, неторопливо придавая узору форму, безжалостно срезая кожу там, где должны появиться листья, глубоко вырезая ветви. То, что Ци-гэ внутри, ощущается остро, даже несмотря на то, что никто из них не двигается - достаточно просто дышать, чтобы чувствовать, что он там. Ему жарко и дышать тяжело, и горло сжимает, и он выводит новые ветви и листья, пока Юэ Ци стонет и наконец скулит от боли. Когда бамбук разрастается, закрывая грудь Ци-гэ, прорастая поперек ребер, когда новые штрихи не видно за кровью, Цинцю заставляет себя остановиться. И нежно стирает кровь подолом своей рубашки. И словно недоставало именно этого, тело Циньюаня вздрагивает, достигая пика, прозрачные капли слез стекают по его щекам. Шень Цзю чувствует, как Ци-гэ толкается в него, наполняет его - он ведь сказал не двигаться, вот Ци-гэ и не двигается и не выходит, и даже не удерживает его, даже не вытирает слезы. Ничего, сяо-Цзю сделает для него это сам. - Сяо-Цзю... тебе достаточно?.. - прошептал Юэ Ци тихо и влюбленно, едва соображая после сокрушительного наслаждения и столь же сокрушительной боли. - Да. Да, Ци-гэ так хорошо постарался для меня. Шень Цинцю поцеловал его лицо и опустил ладонь, чтобы позаботиться и о себе. И скоро прикрылся рубашкой, чтобы не запачкать Юэ Ци. Не стоит, когда он весь изранен. - Ци-гэ нельзя помогать ранам зажить, если он хочет шрамы. – Напомнил он, пока не двигаясь, только продолжая целовать влажное от слез лицо, и взял Ци-гэ за руку. - Да. Я не стану. – Циньюань сжал его ладонь в ответ, отвечая нежными поцелуями, и взглянул с такой любовью и благодарностью, словно только что получил драгоценный дар, а не страдал от боли. Разве можно его, такого, ненавидеть хоть немного?