Тусклая звезда Архея

      В мрачном, жутком царстве, настала волнительная суета. Светловолосый охотник вдруг вернулся к старому ремеслу и спешно нёс за тёмный угол тряпки и ведро с тёплой водой. Бородатый старик терпеливо что-то бормотал, словно читал таинственный заговор. Все замерли, не дыша, вслушиваясь в множащиеся эхом звуки.       И колыбель тревог и знаний стала колыбелью для нового существа.       Возложенная в руки матери, румяная и горько плачущая, новорожденная эльфийка была принята в холодный, злобный мир.       — Вон какая добрая девица родилась! — ворковал Беренгарий, ласковым взглядом глядя на безутешное дитя. — Все невзгоды претерпела, не сломалась! Сильный организм!       Альфред тоже мягко улыбнулся, глядя на маленькое чудо, копошащееся в руках матери. На первый взгляд они друг на друга не походили. На голове у девочки были светлые медные волоски, а кожа была светлей, чем материнская. Но, учитывая особенности эльфийского организма, время должно было стереть между ними разницу, являя их родство в полной мере.       Сайрисса внимательно вглядывалась в хмурое лицо дочери, прежде чем хмыкнуть и неосязаемо прижать маленькую головку к своей груди.       — И как величать нашу маленькую надежду? — спросил Беренгарий, наблюдая, как малышка со временем утешается, пригревшись в материнском тепле.       — Имя должно иметь символический смысл… — начала рассуждение в слух эльфийка, оглаживая блестящие ржавчиной волосы, которые сильно о кое-ком напоминали. Секунда размышлений, и идея вспыхнула ярким бликом звезды сама, — …Уянга. Пусть её будут звать Уянга. «Звезда», по-нашему.       Все согласно кивнули. Как-то блеск спарков и её лик сами складывались вместе в общую картину.

***

      Эльфийское детство — это долгие годы взросления.       Её мать явно знала, на что шла, соглашаясь на такое бремя в таких условиях. Но эльфийское долголетие одновременно с благодатью было и проклятьем.       Умерли все те люди, которые лицезрели рождение Уянги. А она даже не могла запоминать их лиц, ведь была слишком молода.       Но для того, чтобы выполнять свою функцию, она была достаточно взрослой.       Уянга часто плакала в младенчестве. Буквально не давала себе продышаться. В голове работала примитивная установка, пока не было вырисовывающегося наброска разума. Только плакать. И плакать. Плакать в ответ на внезапную боль. Плакать в ответ на блеск. Плакать в ответ на горящий костёр. Плакать в ответ на кипящий котёл.

***

      — Плакса! Плакса! — кричали дети разных рас, бегая вокруг неё и тыча пальцами.       Дворфы, люди, орки, вороны и даже гноллы более-менее сдружились. Их родители терпели общие невзгоды, делили схожие душевные раны и помнили страшные рассказы своих собственных родителей.       И не смотря на то, что спасение несла им всем лишь эльфийская раса, младшее звено от этой малюсенькой расы не почитали.       Стоило прийти из маминого неуютного мрачного домика в сон папы… Стоило показаться на глаза чужим детям… Начиналось.       Сжимая подол тёмно-зелёного платья, Уянга держала слёзы изо всех сил, но те уже дрожали на рыжих ресницах, в тёмных, практически чёрных глазах покачивался блеск косой звезды. Челюсть заболела от напряжения.       — Вот! Уже снова плачет! — показывали пальцем орчата. — Как такая плакса как ты будет спасать наш мир?!       — Чтобы развоплощать, нужно смелость иметь! А ты огня боишься до слёз! — поддакивали дворфята.       — И бликов! Ты прям как таракан!       — Как слизень!!!       Всхлипывая, высокая девочка вырвалась из круга, убежала прочь, закрывая глаза длинной митенкой. Она добежала до жёлтого, горящего как костёр, прокса, и зажмурилась покрепче, лишь бы не видеть вспышки. Секунда, и она уже дома, в лесной чаще возле домика матери. Оседает на вытоптанную траву, ощущает, как лицо горит, начиная подвывать, как жалобный волчонок.       Ей было так одиноко и обидно.       Архей медленно оживал, но количество живых, разумеющих существ не гарантировало больший шанс найти друзей или хотя бы тех, кто был к ней чуть мягче нейтралитета. И всюду страшные образы, от которых её никто не защитит.       Она хотела быть полезной, но не могла ничего поделать с тем, что её бросало в слёзы и дрожь при виде костра, при виде блестящего металла и крови. Даже в домике матери она предпочитала садиться под стул и отворачиваться лицом к стене, чтобы не смотреть ни на что. Или сидела с животными в вольере, гладя бархатные оленьи носы. И так целыми днями.       А потом, когда мама брала её в Сон, начинались издёвки.       Конечно, когда матушка заставала издёвки, они приходила и ругалась то сначала с детьми, потом — с их родителями, но поколения сменялись, а ситуация ни в какую не менялась. Отчего-то дети не уважали Уянгу. Даже если родители им сто раз рассказывали истории про то, как их деда или бабку вернули эльфийским лекарством из проклятого дурмана злодея… Всё равно не удостаивали уважением.       А чего она такая размазня, если она потом будет и дальше очищать мир от заражения?        Никто ничего не мог тому противопоставить. Даже её мать.       Проплакавшись и утерев иссохшие глаза, юная эльфийка поднялась на шаткие ноги, направляясь в дом. Надавила на тяжёлую дверь, входя в тёмное помещение. И тут подпрыгнула на месте, разглядев внутри чей-то силуэт. Кто-то будто рылся в их шкафах в полной темноте. Очень вдумчиво и адекватно. Словно зная, что он ищет. И Уянга, слыша, как замирает, леденеет в груди сердце, робко прошептала:       — Вы — кто…?       Тишина.              Топот.       Вскрикнув, девочка отпрыгнула от двери, и ту едва не вынесли мощным ударом. В темноте не было ни блика, который мог бы показать грани фиолетовых кристаллов, но теперь, при тусклом свете дня она увидела все ужаснейшие переливы.              Перед ней был заражённый гнолл. Тяжко фырчащий, сгорбленный, словно его спина не выносит веса всех кристаллов. Его глаза загорелись ядовитым пламенем.       — Вот так удача… — заговорил явно не голос заражённого. Чей-то чужой, но с его стороны. — Твоя сила не так сильна, как хотелось бы, но на фоне остальных жалких сопротивленцев — это просто находка…! — говорящий явно восторгался, но Уянга попятилась, восторга этого не разделяя. На глаза вылезла влажная плёнка. — Не бойся, я не обижу. Ты не знаешь, но я ведь тоже эльф. Просто разговариваю с тобой через гнолла. Подойди сюда, дитя, я покажу тебе истинное благо, которое от тебя скрывают.       Девочка покачала головой, не решаясь свести взгляда с незнакомца, но в один миг тут же развернулась и бросилась в бег, не ведая, куда даже спасаться.       Мама не пускала её одну гулять по окрестностям. Не водила по лесу. Она ничего не знала об окружающем мире, кроме полянки, где был их дом, и сонного измерения своего никогда не виданного отца.       За спиной поднялся страшный грохот. Со скрипом и визгом стали падать деревья, казалось, земля содрогалась и стонала, но Уянга, спотыкаясь и подрываясь вновь, неслась изо всех сил вперёд. Лицо хлестали папоротники и кусты, природа расплывалась от пелены перед глазами, мир будто мерк под чёрными мушками.       Задыхаясь, она жалела о своей слабости и мечтала о том, чтобы вернуться вновь в чёрный, угрюмый Сон. Лишь бы не находиться тут, наедине с жутким заражённым, который, казалось, был ничуть не медленнее неё.       В голове рисовались жуткие образы, как её пронзает насквозь фиолетовый кристалл. Как сознание меркнет, как она разбивает голову о корни. А потом поднимается, не имея сил даже схватиться за рану. И просто идёт, залитая кровью, грызть всё живое, что только осилят молочные и коренные зубы вперемешку.       У крови противный вкус. И если она хоть раз споткнётся, он будет у неё на языке постоянно.       Лес закончился, и по глазам ударила жуткая, пробирающаяся под кожу и кровеносные сосуды… Краснота.       Шаткие ноги подвели на первой же неровности, и Уянга упала носом в алую траву, тут же теряя возможность дышать. Казалось, глаза округлились до такой степени, что было готовы вывалиться или лопнуть. А сердце - замерло, едва надорвавшись.       Тут дрожь земли усилилась, возвращая в рассудок, но было уже поздно.              Её догнали.       Развернувшись, она только увидела, как над ней нависло полупрозрачное фиолетовое копьё. Дальше — зажмурилась со вскриком. Пронизывающее чувство прошло поперёк торса, рассекло, и рассудок на миг потух, тускло возвращаясь в тот же миг.       Тело не слушалось. Она лежала на траве. Над ней возвышался высокий силуэт. Седые волосы в блеклом свете солнца казались грязно-пепельными.

«Встань, дитя. Направь в меня свою силу.»

      Вопреки страху и нежеланию подчиняться, Уянга поднялась на ноги.              Маленькая эльфийка знала и понимала, что это за чудесный дар, который позволял им телепортироваться, и знала, для чего злому Отцу он. Но как передавать эту силу, честно, не знала. Но в теле будто пошла рябь, как в ведре воды, если в него что-то бросить. Всё скопилось приятным теплом где-то между лёгких, возле сердца и…       Просвистела стрела, проткнув глаз сгорбившемуся над ней человеку. Тот легко оступился, ошеломлённый, но тут же его немолодое лицо исказилось страшным гневом. Гнолл, стоявший статуей за ним, сорвался с места и тут же получил ещё стрелу ногу. И повалился, разбивая кристаллы на своём теле.       — Немедленно отойди! — остервенелый шик. Уянга была готова расплакаться от радости, даже если лицо замерло в исступлении. Это был мамин голос!        — Как же ты мне надоела. — И в тот же миг стало страшно. Вновь зазвучал истошный рёв вздымающейся земли. Уянга даже не могла развернуться. Хоть шею бы свернула, но не разглядела бы, как за её спиной разверзлась неистовая бойня.       Весь мир падёт прахом, если они обе сгинут здесь. Эта мысль била в голову, и от неё было горько.       А они обе в большой опасности.       «Нет…» — молнией вспыхнула мысль, когда её нога произвольно сделала шаг, — «не надо! Нет! Нет!»       Она развернулась и пошла к месту битвы. Вдалеке медленно, но верно наступали старые-старые заражённые, а Сайрисса отстреливала укрытую полупрозрачным щитом фигуру и убегала от ответного града магических стрел и поднимающихся из ниоткуда буро-фиолетовых дорожек заражённого скинта. Уянга шла ровно за ними, делая круг вокруг поля их боя. Зашла на сторону своего пленителя. Тот холодно глянул на неё. В барьер ударилась ещё стрела.       — Уянга, ты заражена?! — вскрикнула издалека мать.       — Нет, матушка. — Ответила она, не владея своим голосом, и от этого хотелось расплакаться отчаянно вновь.       Сама себя осмотреть она не могла, но, похоже, её наплечная накидка с капюшоном прикрыла невзрачные кристаллы, и потому мама не могла её мотив понять.       — Тогда отойди немедленно! — но Уянга не могла!       — Нет, матушка, я всё поняла. Так будет лучше.       — Нет! Не будет! — отвлёкшись на ругань, Сайрисса чуть не упустила момент, как над ней вновь открылась червоточина со стрелами. Сорвавшись с места, взрослая эльфийка убрала за спину лук и бросилась навстречу. Одна за другой, на неё обрушались уже материальные копья, но она ловко уворачивалась, пока не приблизилась достаточно.       Отец самоуверенно не скрыл юную эльфийку своим барьером, и только начал его создавать, как мать набросилась на Уянгу, словно хищник на добычу. И дальше Уянга только видела, как удаляется силуэт пытающегося их преследовать злодея. Видела, как пытается отпихнуть от себя мать, как бьёт по плечу и пытается прокусить сквозь толстую ткань. Но тут её оторвали от себя и уложили на привычную зелёную траву глубоко в лесу. Придавили коленом плечо.       — Сейчас… Я сейчас тебя развоплощу… Всегда ношу… — приговаривала Сайрисса над дочерью, пока та вырывалась, не владея ни одним движением своих мышц.

«Освобождайся. Иди ко мне.»

      Белое облако в лицо, и голос затихает. Измождённые мышцы обмякают. Кашляя от пыли и ноющей боли в теле, Уянга, наконец, смогла всхлипнуть уже по своему велению. Она закрыла глаза, перекатываясь на бок. Стала давиться рвущейся колючкой, подступающей к горлу.       Она была очень близка к печальному финалу…       Мать удручённо вздохнула и подхватила её на руки, унося спешным шагом прочь.       — Отныне мы живём во Сне. Он уничтожил путеводный скинт у нашей землянки. Значит, знает, где мы живём…       Уянга не протестовала. Просто тихо плакала, пряча лицо в измученном плече матери.

***

      После этого мать дала ей крепкий подзатыльник, и они правда поселились во Сне.       Она подслушала однажды вполуха, как старые дворфы рассказывали детям про чудесный Сон, где было голубое небо, как Архейское, где их дед за боевые заслуги отдыхал от брани и ковал амулеты.       Вообще, такие подслушивания помогали ей увидеть мир гораздо шире, чем ей рассказывала мама. Нет, это было здорово, конечно, слушать, как сказку, историю её народа. Как велики они были, как познаватели мира. Как много всего изобрели, как много всего изучили. Но всё это кануло, растворилось во времени. И остались они обе, да старые-старые наручи.       Уянга не любила эти наручи.       Они были холодные, тяжёлые… И цель их использования заставляла вновь дрожать, а запястья — больно ныть.       Чтобы делать пыль, мать уводила её с кучей книг и ингредиентами глубоко-глубоко в лабиринты чёрного пространства. Там, где от бесхозности затухали свечи, они и брались за дело.       Отдав свою долю на благо всего Архея, Уянга подвывала сквозь густую пелену слёз, баюкала перевязанную наспех руку, стараясь не смотреть на красный след на ткани, и смотрела куда-то в жуткие силуэты смыкающихся над ней стен.

      Были как-то давно два брата-близнеца, одинаковых с лица. Один — с платком, как небо в ясный день. Другой — как зарево. Один был тих и скромен, словно статуя. Другой же был горяч нравом и остр на язык, как злой учитель. Во Сне одного рисовался пейзаж рая. Во сне другого… Наш неприглядный, но безопасный ад.

      Уянга знала от матери, что происходит от второго брата… Знала, как его зовут… Но большего, увы, толком не слышала.       Маме словно бы неудобно было про него говорить. На вопрос о том, как он выглядел, отвечала, что в Уянге много его черт: те же практически чёрные глаза-пропасти, только формой не походят, волосы, отдающие ржавым блеском. На вопросы о том, куда он делся, отвечала, что пошёл бороздить другие миры, и она в это верила. Ушёл в другой мир, значит, сейчас там и находится! Даже если некоторые взрослые последующих поколений тихо шептали, думая, что она не слышит, о том, он просто ушёл, не желая нести ответственность.       Но, увы, сверх этого — ничего. Допустим, что ему нравилось, а что не нравилось? Был ли он высоким или низким? У него уши торчали в стороны или стремились ввысь? А почему он носил оранжевый платок? А была ли у него красивая улыбка? А как он смеялся: заливисто или лающе? А все эти книжки вокруг — это его собственность? А раз он герой Архея, то у него тоже был блестящий меч с бронёй, как описывали у его брата?       И… Наверное, самое главное…       Был бы он рад увидеть её?       Мама на вопрос о его возвращении нервно цокала языком и хмурила светлые брови, повторяя раз за разом:       — Он ушёл по другим важным делам. Здесь мы справимся сами. Не надо о нём так много думать, от этого он ближе не станет. И он не скоро вернётся к нам сам.       «Но как же так?» — думала она, опуская голову и сжимая пальцами подол длинного тёмного, болотного оттенка платья.       У остальных детей во Сне были родители. Мама и папа. Гномят, возвращаясь с зачисток, лобызали во лбы и щёки бородатые отцы. Папы-вороны сменяли мам-воронов на кладках и постоянно были рядом со взрослеющим молодняком. Папы-гноллы вообще постоянно были заняты своими щенками, пока мамы отсутствовали по общественным делам. И так далее.       Порой, некоторые тоже лишались родителей. Либо кто-то не вернулся с очищения от заражения, либо обычные болезни отнимали кого-то…       Но только у Уянги были два живых родителя, один из которых находится невесть где и не собирается возвращаться в скором времени. И это было так… Неправильно…?       Но, в любом случае, она предпочитала думать, что он не оставил её совсем вот так. Он точно ей что-то оставил, он точно позаботился о ней. Отдал ей богатое наследство.       Вот это страшное, но всё же безопасное измерение он оставил ей, чтобы было куда спрятаться в последний момент… Даже если это место стало приютом и для других жителей мира.       Вот эту ломящуюся от книг библиотеку! Правда, многие из них было тяжело читать, но мама обещала ей, что она станет умнее, когда повзрослеет. И она ждала момента, когда поумнеет, параллельно выбирая себе, что будет читать, будучи взрослой.       И ещё… Искру! Да, сильную искру! Уянга как-то наблюдала, как детвора решила устроить соревнование, кто больше переходов через скинт осилит туда-обратно. Лучший рекорд: двадцать переходов. Но когда она стала пробовать сама, то смогла повторить пятьдесят раз, и уже заскучала, не ощущая ни щепотки усталости где-то внутри.       Так что, убаюкав заживающую рану, Уянга встала и пошла пользоваться подаренными папой благами: прошлась по чёрной каменной кладке до тех полок, на которых остановилась ранее днём. Взяла какую-то книжку про «Основы робототехники» и села читать, а в действительности — разглядывать ни о чём не говорящие схемы и картинки.       Возможно, когда-нибудь эти знания хорошо ей помогут.