Хороший мальчик Чуя

Чуя помнил, как Дазай поцеловал его. Так точно, что знал наверняка — ему не приснилось. Дазай и впрямь целовал его, осторожная медленность перетекала в жадность, и Дазай прижимал его сильнее, будто хотел спрятать под свою кожу. Только в движениях рук он сохранял осторожность, и это Чуя тоже запомнил. Это и стало подтверждением, что произошедшее ночью не было сном. Во снах Дазай никогда не проводил по его волосам с такой бережностью. Он вообще не проявлял там инициативы. В жизни же Чуя даже сквозь пьяную тяжесть почувствовал, как у Дазая подрагивали руки от волнения, и удивился, но не смог ничего сказать. Он принял поцелуй так же благодарно, как и всё в этот день. Ночь и вино убаюкали его ненависть к Дазаю, чувство стыда и мерзости, спрятали в темноте воспоминание о баре и всех попытках Дазая завладеть им. На мгновение он даже увидел, что Дазай волновался, и что-то непривычно мягкое было в его жестах. После этого он не помнил ничего, потому что сонливость взяла верх. Но проснулся он без страшного чувства, с каким когда-то встретил утро после ночи с Мори. Он точно чувствовал, что к его телу никто не притрагивался. И это было единственным аргументом, почему он мог верить, что это всё-таки ему приснилось. Чуя всегда верил, что если бы у Дазая была возможность, он бы изнасиловал Чую, и с удивлением вспоминал, что Дазай ушёл от него сразу же, как тот начал проваливаться в сон. Утром Чуя проснулся со странной пустотой внутри. Голова болела, тяжело приколачивала его к подушке, а в горле застыла тошнота. Он хотел вскочить и побежать в туалет, чтобы справиться с этим ощущением, но вместо этого лежал и смотрел в потолок. Небо, судя по квадратику окна, было серым. На улице было сыро и холодно. Чуя подумал, что если бы мог заглянуть себе в грудную клетку, он бы увидел точно такой же серый кусочек неба, наполненный дождевой водой до краёв. И поморщился. Вообще-то, ему нужно было уже вставать, умываться и идти на задание. Будить Дазая, как он всегда и делал, раздражённо ждать, пока тот оденется — при этом тот бы обязательно шутил, что Чуя может посмотреть на него голого, пока есть возможность, и нарочито долго застегивал рубашку — и идти, проводить день с его идиотскими шутками и бюрократией. В Мафии было на удивление много бумажной работы и отчётов, которые Чуя иногда брал на себя, отвлекаясь от тревожных мыслей в расчётах и иероглифах. Сейчас бы так не получилось. Даже в крошечных мгновениях, пока моргал, он возвращался в ночь накануне. Он до сих пор чувствовал аккуратные прикосновения, которых никогда не ощущал на своём теле. Как Дазай нежно целовался, со вкусом растягивая момент, и как еле слышные вздохи слетали с его губ прямо на губы Чуи, а он вторил им. Как он хотел вжаться в футон, чтобы его не трогали, но вместе с тем — податься навстречу, распробовать удовольствие, насладиться моментами без стыда и ненависти. И в какой-то момент он даже хотел попросить Дазая постонать, потому что он искренне любил эти звуки, он хотел их слышать, он хотел наконец стать их инициатором. На утро стыд, который ночью исчез, вернулся в десятикратном объёме. Чуе даже казалось, что тошнило его именно из-за этого, а не из-за непривычного похмелья. Пока он умывался и расчёсывал сухие волосы, он представлял, как самодовольно будет выглядеть Дазай. Хищник добился своего, унизил Чую, забрав его неприкосновенность. Впереди — шутки, попытки поцеловать вновь и унижение, невозможное провернуть назад. Чуя сжал зубы и, пытаясь убежать от пугающих чувств, быстро натянул одежду и выскочил в коридор. Но застыл перед дверью, не решаясь обернуться. Наверное, в этот день Дазай сделает исключение в своём несносном поведении, и впервые не проспит. Конечно, блять, если на кону отмечание победы над неприступным Накахарой, он может встать и пораньше. Чуя прикрыл глаза и обернулся, но, ожидая услышать саркастичное приветствие, не услышал ничего. Открыл глаза. Коридор был пуст и тих. Дазая нигде не было. Чуя почувствовал, что ужасно хотел пить, хотя до этого стоял и несколько минут пил воду из-под крана. Но лучше не стало. Он оглянулся, думая, может придурок спрятался где-то? Но нет, его и впрямь нигде не было. Чуя не хотел стучать в дверь, но перед глазами стоял образ недовольного Мори, который строго относился к опозданиям. Их рабочий день начинался в восемь утра, и Мори иногда посылал людей, чтобы те смотрели, пустовали ли комнаты Дазая и Чуи. Дазай как-то бросил этот факт между делом, но Чуя не мог перестать об этом думать. Иногда он приходил вечером и видел, что его футон был застелен свежим бельём, а ванная сияла чистотой. Раньше его это радовало, теперь же радость неизбежно смешивалась с тревогой, хотя он и понимал, что ничего странного в этом не было. Через несколько стуков ничего не произошло. Чуя даже прижался к двери, прислушиваясь. Тишина, даже сонных бормотаний не слышно. Постучавшись в последний раз, Чуя отошёл и прильнул к стене. Какова вероятность, что Дазай тоже стеснялся смотреть Чуе в глаза, и сейчас оттягивал момент встречи, застёгивая свою грёбанную рубашку ещё дольше?.. Чуя не верил в это. Может, Дазай в кои-то веки решил подождать его на улице? Чуя помнил, как в первые дни их совместной работы такое было. Чуе так же было стыдно и мерзко смотреть Дазаю в глаза, и ему казалось, что это взаимно. Мороз в Йокогаме этой зимой был настолько сильным, что, выходя на улицу, Чуя забывал про все свои эмоции. Он мог чувствовать только холод и то, как немели пальцы даже в перчатках. Они с Дазаем встречались на улице, не смотря друг на друга, здоровались и шли по делам. Молчаливость тогда мысленно списывали на то, что от холода немело лицо, и они оба кутались в свои шарфы, думая об одном и том же — как Чуя переехал от Дазая, показательно разорвав все попытки примирения. Когда зима прошла, они, не сговариваясь, решили об этом больше никогда не говорить. А теперь, видимо, настало похожее время. Чуя пошёл по коридору в сторону лифтов, и тут дверь за ним шумно распахнулась. — Далеко собрался? — Дазай лениво улыбнулся, облокотившись на дверной косяк. Он стоял в одних пижамных штанах, держащихся на бёдрах. Чуя смотрел ему прямо в глаза, выдерживая насмешливый взгляд, и пытался понять, были ли в его словах новые интонации. Но пока всё, что он видел — это сонные, смеющие глаза и знакомая улыбка одними уголками губ. — Ты опять проспал? — Чуя прикусил щёку изнутри, ожидая, что Дазай сейчас пошутит про вчерашнюю ночь, но тот молча давал ему договорить, — Шевелись давай, нам уже пора выходить. Он будто специально оставил ему крючки для шуток и обсуждений, но Дазай их все проигнорировал. Чуя не понимал, что он чувствовал по этому поводу. Облегчение или ещё большее напряжение? Ему хотелось заткнуть рот Дазая, чтобы тот никогда больше не вспомнил ни один из их поцелуев, или вытрясти из него слова силой, чтобы не мучиться больше от тревоги? Чуя прищурился, будто пытаясь разглядеть намерения Дазая. Но тот лишь почесал затылок и ушёл в комнату. — Милая, — раздался шёпот из приоткрытой двери, — тебе пора, уже утро. Чуя замер. Что?.. У Дазая в комнате кто-то был? Он почувствовал, как отвращение вперемешку с гневом поднялись и замутнили взгляд. Он сам не понимал, почему испытывал эти чувства. Все полгода к Дазаю ходило столько девушек, что, казалось, он перетрахал уже всех в Йокогаме, но ни разу у него никто не оставался на ночь. А именно сегодня он решил сделать исключение. Чуя пытался связать этот факт с их поцелуем и понять, что это значило, но никак не мог разгадать загадку. Он сжимал кулаки, кусал губы и переминался с ноги на ноги. Что это, блять, значило? И почему он вообще испытывал какие-то чувства по этому поводу?! Он засунул руки в карманы. Пальцы наткнулись на смятый кусочек бумаги с номером Химоти. Пока он слушал, как Дазай мурлыкающим голосом что-то говорил незнакомке, помогал ей застегнуть молнию на платье и смеялся в унисон, Чуя крутил эту записку в кармане, чувствуя, как ему хотелось прямо сейчас позвонить девушке. Он не представлял, как привёл бы её к себе в крошечную комнату. Никаких сексуальных фантазий и даже мыслей о поцелуях — он почувствовал, как просто хотел бы привести её в здание Мафии. Да, точно, он должен обозначить её своей девушкой. Наверное, причиной злости был тот факт, что у Дазая кто-то был, видимо, какая-то постоянная бедолага, которую тот решил выделить среди остальных. Что не мешало ему целоваться с Чуей и трахать других девушек. Чуя вдруг почувствовал, как ночной поцелуй стал ощущаться грязным. Скольких губ касались губы Дазая? Чуя скривился. По пьяни он мог почувствовать во всём этом что-то будоражащее, но в свете дня поцелуй был не просто позорным, а мерзким и издевательским. Оставалось надеяться, что Дазай не будет про него вспоминать. Наверняка, он тоже был пьян. Пока Чуя задумчиво рассматривал свои ботинки и сжимал бумажку в кармане, Дазай вышел из комнаты вместе с девушкой. Она была невысокой, с длинными тёмными волосами, завязанными в косу. Чуя невольно подметил, что её платье было слишком лёгким и коротким для сегодняшней погоды. Она выглядела практически голой, и Чуя хотел набросить свой пиджак ей на плечи, просто чтобы она не попала в неприятности, пока добиралась домой. Дазай же смотрел на её ноги, голодно облизывая губы. Чуя скривился — как же блядски и низко это выглядело. Неужели он совсем не видел в девушках их личность, не переживал за них и не хотел поднять взгляд выше задницы и груди, куда Чуя вообще никогда не смотрел? Ему захотелось врезать Дазаю, просто чтобы стереть похабную улыбку с лица. Ему было все равно, что трахать и кого целовать. Чуя легко понял, что Дазай был просто одержим идеей брать кого-либо силой. Ему нужно было целовать и трогать других, просто чтобы понять, что он мог себе это позволить. Ничего возвышенного в этом не было. И Чуе даже стало немного легче от этой мысли — ничего персонализированного в его ласках не было. Дазай просто был тактильным в больном значении этого слова. На девушку не смотрели остальные сотрудники, не поднимая глаз, они быстро проходили мимо Дазая, и, глядя на это, Чуя вспомнил, что тоже находился под его протекцией. Может, поэтому он со временем почувствовал безопасность в Мафии? А какой была бы его жизнь без Дазая? Накахара не хотел об этом думать. Но задумчивость, смешиваясь с головной болью, тяготила и оседала на подкорку. Он шёл, опустив голову, и надеялся, что на свежем воздухе станет полегче. Но понимал, что обманывался — пока рядом шёл такой беззаботный и улыбчивый Дазай, хранящий половину их ночной тайны, легче стать не могло. Девушка выпорхнула из здания Мафии, будто не понимая, где только что побывала и с кем провела ночь. Смотря на её влюблённые, слегка раскосые глаза, Чуя вдруг почувствовал злость. Пока они с Дазаем прощались, Чуя стоял за его спиной и думал о том, как встряхнул бы наивную за плечи. От вида, как легко она поцеловала Дазая в щёку, Чуя почувствовал раздражение и смущение — последнее очень напоминало его собственные чувства от поцелуя с девушкой. — А Босс в курсе, что ты людей с улицы приводишь прямо в здание Мафии? Как только она ушла, злой вопрос тут же сорвался с губ Чуи. Дазай обернулся через плечо и хмыкнул. — Завидуешь? Обычно Дазай бы пошутил про ревность, сейчас — про зависть. Чуя почувствовал одновременно, как гора с его плеч упала, но тут же навалилась новая. Дазай ничего не делал просто так. Его расслабленность вызывала в Чуе чувство, будто он пытался успокоить его перед тем, как ударить под дых. — Было бы чему. Чуя хотел сказать что-то скользкое, типа «у неё же нет груди» или «она же уродина», но осёкся. Когда он пытался оценивать девушек и примерял поведение Дазая, с его уверенностью перед девушками и попытками оценить их сексуальность, он чувствовал себя будто в тесной одежде не по размеру. Это было мерзко, душно, и он искренне не думал о той девушке в таких категориях. Они все для него были одинаковыми, и ни про одну девушку он не мог сказать ничего, кроме слова «милая». Маленькая грудь и большая имели для него одинаковую ценность, примерно никакую. Чуя и Дазай спустились и отошли от здания Мафии, свернули на одну из улиц, что связывала узким коридором две центральные. Дазай шёл уверенно, будто сам город подсказывал ему, куда идти, Чуя же следовал за ним, не задавая вопросов. Дазай знал все рабочие задачи, Босс передавал их напрямую. Каждый день был одновременно и похож на остальные, и отличался в деталях. Они заходили в маленькие магазинчики, и Дазай с улыбкой говорил «мы от Огая-доно», а продавцы быстро и немного испуганно протягивали связки купюр. Иногда приходилось заходить лично в квартиры, и с такой же широкой улыбкой Дазай вновь повторял «мы от Огая-доно», а потом выламывал дверь и приставлял пистолет к голове жертвы. Обычно всё решалось словами. Те, к кому Дазая и Чуя приходили, сразу понимали, что от них хотят. Редко когда Дазай приказывал Чуе избить человека или припугнуть давлением гравитации. Чуя научился абстрагироваться в такие моменты — он не получал удовольствия, не испытывал ненависти к себе. Его сознание утекало вместе с силой через руки и ноги, а вечером он стоял под душем дольше обычного и смывал с себя день горячей водой. Вот и сейчас — он шёл за Дазаем, как обычно. Они молчали, пока Дазай не решался испортить тишину какой-нибудь дебильной шуткой. Но сегодня, чем дольше они шли вместе, тем отчётливее Чуя вспоминал прошлую ночь. Дазай помог ему дойти до комнаты, и они смеялись, будто давние друзья. Точно так же, по-дружески, он помог ему раздеться и смотрел с теплотой, будто Чуя был настолько дорог Дазаю, что даже его опьянение казалось ему очаровательным. Это был пробник другой жизни, о которой они оба помнили, но в которой никогда не были и не смогут побывать — там, где Дазай не убивал Сёго, где не привёл его в Мафию, они никогда не дрались и не доводили друг друга. Там они были друзьями. «Знаешь, если бы не Мафия, мы бы даже могли подружиться, Чуя…» На мгновение Чуя подумал, что мог бы согласиться с этим. Но сегодняшняя ночь всё портила. Всегда находилось что-то, что всё портило. — Знаешь, Чуя, если хочешь заслужить уважение Босса — тебе бы тоже следовало кого-нибудь привести в свою кладовку, — Дазай закинул руки за голову и посмотрел на Чую. Чуя округлил глаза. — Чё? Ничего смешнее не мог придумать? Дазай сравнялся с Чуей и толкнул его в плечо. — Не-а, я серьёзно! Я вот подумал над твоими словами, мол, это такое преступление — водить в кого-то здание Мафии, а ведь всё ровно наоборот — оставаться без девушки в Мафии, вот что преступление! Чуя остановился и нахмурился. Это его начало лихорадить из-за похмелья, или Дазай стал нести бред, лишь бы заполнить молчание, которое он никогда не мог выдерживать? Увидев недоумённое лицо Чуи, Дазай рассмеялся. — А до тебя всегда всё поздно доходит! — Ты смеёшься надо мной, да? Как, блять, вообще отсутствие девушки может быть… Преступлением? Он себя почувствовал так, будто они резко перешли на незнакомый язык, в котором Чуя знал только алфавит. У Дазая иногда включалась манера доводить какую-то шутку до абсурда, до последнего не признаваясь, что он шутил. Может, сейчас был тот же случай? Но серьёзный взгляд парня был слишком правдоподобен. — Таковы традиции, — он небрежно пожал плечами, — мафиози должен вести образ жизни, подобающий приличным мужчинам. К тому же… Иметь верную девушку это не так плохо. Наверное. Она может быть твоим другом. Щёки Чуи горячо раскраснелись. Неловкость ощущалась именно так — пульсирующая, жгучая краска, обливающая всё тело и проявляющаяся на щеках. Слова о девушке от Дазая звучали неестественно. Это последнее, что Чуя бы хотел обсуждать с ним. — Что-то не помню девушки или жены у Мори-сана. Дазай хмыкнул. Они шли дальше, и небо с каждой минутой становилось всё серее, готовясь вот-вот разрыдаться. — Босса правила касаются не так сильно, как нас, смертных. Дазай посмотрел на него с грустной улыбкой, и Чуе показалось, будто утешить его было бы уместно. Будто он просил о чём-то одним взглядом, но Чуя не понимал, чего. Он бы и сам этого хотел, этого непонятного действия. Чуя представил, как нехотя бы положил руку ему на плечо, утешил — и это было одновременно и уместно, и неправильно. Но он не хотел прикасаться и тем более жалеть человека, который всё бы обернул в глупую шутку. Чуя засунул руки в карманы и выдохнул. — Расслабься, у меня есть девушка. Дазай вскинул брови. Чуя не знал, какой реакции он ожидал, и на мгновение даже подумал, что Дазай бы разозлился или растерялся, но тот лишь широко улыбнулся. — Ты ей платишь, что ли, чтобы она с тобой встречалась? Какой нормальной девушке понравится карлик! Он рассмеялся и, увернувшись от подзатыльника, легко выбежал на главную улицу. Почему-то и Чуе стало смешно, но вида он не подал, хотя и подумал, что смеяться при Дазае он уже мог с такой же лёгкостью, как с Коё или при просмотре веселого шоу. У Дазая была девушка. У Чуи, видимо, тоже. Он сказал это не с уверенностью или гордостью, а как какую-то бессмыслицу, лишь бы заполнить неловкую паузу. Но когда он вспоминал о Хитоми, он чувствовал зудящую жалость. Стыд. Будто каждый раз, вспоминая о ней, он подставлял её, а когда рассказал про её существование Дазаю, то стало совсем не по себе. — Нам туда, — Дазай указал пальцем на небольшую цветочную лавку. В окне старушечий силуэт упаковывал букет. — Блять, не говори, что нам надо будет что-то сделать с этой старухой, — поморщился Чуя. Тот хмыкнул. — А что, наш воспитанный мальчик Чуя не стал бы бить пенсионеров? Как мило. Не беспокойся, всего-то нужно деньги за «крышу» забрать. Чуя хмыкнул в ответ. В Сурибачи он только и занимался, что пытался образумить силой наглых стариков. Не бабушек, но морщинистых старых мужиков — частенько. Но это не то, чем можно было хвастаться. Когда до лавки оставалось всего несколько шагов, Дазай резко обернулся и, чуть не столкнувшись с Чуей лбами, спросил: — Как её зовут? Чуя непонимающе огляделся. — Кого? Старуху? Я-то откуда знаю… — Твою девушку, Чуя. Как её зовут? Взгляд Дазая стал серьёзным, глаза чуть сузились, ожидая ответа. — Какая тебе разница? Чуя представил, как прикрыл бы наивную Хитоми собой от хищного Дазая. Он хотел о ней что-то узнать, только чтобы её уничтожить. Чтобы найти её с помощью своего хищнического, преследующего характера, и только назло Чуе что-то с ней сделать. Рассказать про ночной поцелуй, например. — Её зовут Фумико, — соврал Чуя, — и что тебе это дало? Если он врал, чтобы спасти её от Дазая, могло ли это считаться признаком зарождающейся любви? И вообще — могла ли любовь формироваться со временем, а не вспыхивать при первом же взгляде? Если так, то Чуя был бы готов в неё верить и защищать любой ценой. Его верная, глуповатая и эмоциональная Хитоми. Он был бы готов стараться ради неё. Менять себя, открываться сексуальным желаниям, становиться романтиком. Эта мысль была тяжелой, как мысль о том, что ему бы собственноручно пришлось бы сломать себе руки и ноги. Но традиции Мафии и чувства Хитоми этого бы стоили. Стоили же?.. Дазай улыбнулся. — Ничего. Мою зовут Томиэ. В его весёлом взгляде не было и намёка на то, что он помнил, как ночью гладил Чую по волосам. Это был один из дней, когда работа в Портовой Мафии больше напоминала работу курьера. Они обходили одну лавку за другой, забирали деньги, и не было поводов ни для драки, ни для колкого слова. Даже Дазай под конец дня выглядел уставшим и будто разочарованным. Чуя поглядывал на него боковым зрением. В здание Мафии они вернулись с ощущением, будто бездарно потратили время, но Босс, судя по спокойной улыбке, был доволен их работой. Пока Дазай отдавал деньги и обсуждал завтрашние задачи, Чуя ждал в коридоре, думая о вещах, которые никак не могли стать словами, но могли уводить его в транс. Он просто увяз взглядом в пустой точке, а когда Дазай вышел из кабинета Босса, вздрогнул. Они встретились глазами. Дазай внезапно показался ему неловким, не хватало только переминаться с ноги на ногу. Чуя оторвался от стены и выпрямился. — Ну что, всё нормально? — Ага, никаких дополнительных заданий, вот уж редкость, — Дазай покосился на дверь и отошёл от неё, — есть планы на вечер? Чуя поморщился. В кои-то веки интонация Дазая не была скользкой. Она не ощущалась грязными прикосновениями. Она была спокойной, будто принадлежала кому-то другому. — Тебе какая разница? Тут Дазай улыбнулся одним уголком губ. — А ты не помнишь, что просил у меня ночью? Чуя округлил глаза. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт! Он так и знал, что Дазай ему напомнит про ночь накануне. Именно так — с улыбкой, предвещающей что-то ужасное. И прямо у дверей Босса! Чуя тут же схватил его за ворот рубашки, сверхсила гравитации его покинула, но он чувствовал, что и без неё был способен заткнуть грязный рот Дазая достаточно быстро. — Что бы я ни просил, забудь. Я был пьян, ясно тебе? — Он дёрнул Дазая за рубашку и приблизил к своему лицу. Всмотрелся в глаза. Но тому не было страшно, он лишь на мгновение удивился, а потом рассмеялся. — Я помню, что ты был пьян, я тебе об этом и сказал, когда ты попросил научить тебя играть на приставке! Он поднял руки и, прикрыв глаза, засмеялся ещё сильнее. Чуя почувствовал себя пристыженно и сразу же отпустил Дазая. — Сам разберусь. Он зашагал в сторону своей комнаты, жалея, что перестал носить шляпу. Он хотел спрятать взгляд, спрятать лицо. Дазай пошёл за ним. — Ты меня боишься, что ли? — Он обогнул его и снова заглянул в глаза. Чуе захотелось узнать, какой цвет получается, если смешать коричневый и голубой. Он красивый? Можно ли им что-то нарисовать? «Что за идиотские мысли? Давно в поэты заделался?» — С хуя ли я должен тебя бояться? Нет. Уйди с дороги. — Есть много причин. Я убил твоего друга. Мы дрались, и я тебя избивал. Пытался взять силой. Как минимум, я второй по влиянию человек в Мафии, бояться меня — более, чем естественно. — Нет, не боюсь, но и дружить с тобой мне не хочется, — выплюнул Чуя и попытался обойти его, чтобы пройти к лифту, но Дазай не давал этого сделать. — А у тебя есть выбор? Чуя остановился и разгневанно посмотрел в лицо Дазаю. Весь день они провели в спокойном нейтралитете, и, видимо, Дазаю принципиально важно было это исправить под вечер. Он бы хотел не поддаваться, но его кровь слишком легко закипала. — Хочешь сказать, что нет? Знаешь, когда ты пытаешься заслужить моё расположение манипуляцией, это выглядит особенно жалко. Выбор у меня есть, я об этом знаю. — А тебе не бывает одиноко? Ну, вот что ты делаешь в своей каморке? Кроме того, что дрочишь на стоны за стеной и стираешь свои рубашки? Всю жизнь ты жил то с братом, то со своим стадом баранов, ты же не привык быть в одиночестве. А теперь, хочешь сказать, всё хорошо? Эти слова сверлом вошли в сердце Чуи, и он сжал челюсть. Они звучали неожиданно больно и точно. Да, он не привык к одиночеству. Но Дазай не знал, что он сталкивался с ним не в первый раз. Одиночество ассоциировалось со страхом, с опасностью, и лишь иногда он мог им наслаждаться. Например, в первые дни в своей комнате он чувствовал себя свободно и счастливо, будто его кто-то укутал в тепло и наконец вернул чувство безопасности. Со временем счастья оставалось всё меньше, но он все еще умел ценить жизнь наедине с собой. — Тебе какая разница, как я себя чувствую? Не беси меня и вали в свою комнату, всё, наша работа закончилась, увидимся завтра. Чуя опять попытался уйти в сторону лифтов, но Дазай схватил его за рукав и, поджав губы, посмотрел в глаза. — Окей, на самом деле, мне не так интересно, что ты чувствуешь, но мне бывает одиноко. Знаешь, это ощущается как воздух перед дождём. Я научился распознавать это чувство. Побудь со мной. Я понимаю, чего ты боишься — раз у тебя есть девушка, я к тебе не притронусь. Я уважителен к чужим отношениям. Он улыбнулся, обнажив кривые, острые клыки. Чуя выдернул руку и сдвинул брови. — Но своей девушке-то ты изменяешь. Дазай пожал плечами. — К себе я отношусь с меньшим уважением, чем к другим. Так что давай, неси приставку. Мне надо как-то скоротать время до прихода Томиэ. Чуя не знал, как поступить. Он же не отстанет. И чёртова природная жалость подкинула мысль, что Дазай, может, постоянно занимался сексом не от бешеного желания, а просто чтобы хотя бы немного побыть не наедине с собой. Чуя прикрыл глаза и сжал зубы. Можно ли было доверять Дазаю? Нет. Но он делал это уже несколько раз, и иногда он вёл себя на удивление адекватно. Например, сегодня ночью… Чуя зашёл к себе, взял нераспакованный подарок и ушёл в свою бывшую комнату. Ещё ни разу в жизни он не возвращался в места, где когда-то жил. Раз уходил — то навсегда, и не по своей воле. Это было странное, какое-то щемящее ощущение. Угол, где он спал и хранил свои вещи в аккуратных стопках, теперь был опустевшим. Дазай ничего туда не складывал, хотя комната уже совсем потеряла прежний, чистый вид. Везде валялись знакомые пустые банки, бутылки, фантики и какие-то бумажки. Грязная одежда распихана по углам, недочитанные книги — на обеденном столе, засыпанном крошками и кусочками еды. Удивительно, как у него ещё не появились тараканы. В воздухе пахло противным, сладким запахом и грязным телом. Чуя поморщился и сразу же открыл окно, которое теперь всегда было занавешенным. — Как ты тут живёшь? — Он брезгливо поморщился. Дазай лежал на животе на футоне и наблюдал за Накахарой, едва сдерживая улыбку. — А как ты живёшь в своей стерильной коробке? Знаешь, кто-то говорил, что порядок нужен только дураку, а гений властвует над хаосом. — Ты исключение. — Приятно быть исключительным! Чуя тяжело вздохнул. Ему казалось, что Дазай его обманул. Его веселая улыбка и сарказм не выглядели как крик о помощи грустящего человека. Дазай как Дазай. Хотя Чуя помнил, что с такими же улыбками он потом мог идти в ванную, чтобы покончить с собой. Он ещё раз вздохнул. Как-то незаметно рядом появились банки со сладкой газировкой — Дазай их подвинул незаметным движением, и, открыв свою, слегка приподнял руку с банкой. — За бродячих псов! Это же твой любимый тост, да? Чуя покосился на него и молча отхлебнул своей газировки. Ему не нравилось напоминание, что тот вечер в баре, когда они придумали этот тост, существовал. Дазай тут же замолчал и просто наблюдал, как Чуя открывал коробку. Новая приставка пахла пластиком, сильный, неестественный запах, но вдохнув его, у Чуи аж закружилась голова от счастья. Это была его приставка. Его вещь, которую никто не мог отнять! Он снял плёнку, и по коже пошли мурашки. Как хорошо, что рубашка и пиджак скрыли это. Но вот широкую, счастливую улыбку скрыть было невозможно. Накахара провёл пальцами по кнопкам, медленно, ощупывая каждую, и ему показалось, что даже Дазай в этот момент завороженно замолчал. Этот процесс был универсальным мужским счастьем, понятным даже тому, кто никогда не знал про видеоигры. Чуя это знал, потому что он был именно таким человеком. А ведь это был подарок Дазая. Он повернулся и нехотя произнёс: — Спасибо, кстати. — О, неужели я дожил до момента, когда Чуя Накахара меня за что-то благодарит?! Ну теперь и помереть можно! Чуя закатил глаза. Он не мог просто так принять эти слова, обязательно всё надо было превратить в шоу. Чем дольше Чуя смотрел на приставку, тем больше благодарность распирала его, смешивалась со счастьем и кипела внутри. Почему-то дышать становилось тяжелее, и он вспомнил, как обнял Коё, когда она дарила ему перчатки. Но обнимать Дазая же было… Странно? Невозможно? Это бы не было просто объятие. Это обязательно было извращённое нечто со странным подтекстом. Он воздержался, но когда Дазай показал, как включать приставку, и экран в первый раз приветственно мигнул, Чуя опять почувствовал прилив тепла. Это было такое огромное чувство, которое поднимало волну любви ко всему миру, и он чуть ли не трясся от него. Это была ещё одна причина, почему он не хотел оставаться наедине с Дазаем — пока тот умело контролировал свои эмоции, Чуя чуть что переполнялся ими до краёв. Он чувствовал всё будто не кожей, а сразу мясом и кровью, любая эмоция становилась его частью и срасталась мгновенно, отчего он то краснел, то чувствовал слёзы на глазах, то дрожал. Позорный навык для мафиози. Но ему казалось, что это его объединяло с женщинами — они тоже были такими. И общество разрешало им это. Дазай подвинулся ближе, и Чуя почувствовал, как коснулся плечом его груди. Будто разряд тока прошёлся, преодолев одежду. Чуя старался об этом не думать. Дазай поочередно нажимал кнопки и показывал — вот меню, а вот куда можно будет установить игры. Вот как прыгать, а вот, как бежать и атаковать. Он увеличивал и уменьшал громкость, возвращался в меню, а у Чуи кровь пульсировала в ушах. Он слышал дыхание Дазая прямо над ухом, но не слышал его самого, он лишь думал о том, как хотел прижаться сильнее, позволить току пронзить его насквозь. Наблюдал, как тонкие длинные пальцы аккуратно проводили по кнопкам, быстро сменяя друг друга. И вспоминал, как Дазай касался его ночью, как тело, мечтавшее познать удовольствие, находило его и в таких мелочах. На кнопках их пальцы сталкивались, и Чуе хотелось отдёрнуться. Волна жара накатила так внезапно, что он стал дышать тяжелее. Дазай притих. — Всё нормально? Ночью Дазай легко проводил пальцами по груди и опускался на торс, Чуя запомнил щекочущие движения, и в их общей комнате он вдруг почувствовал, что не сможет этого забыть. И в их, и в его комнате его преследовали воспоминания о несостоявшихся поцелуях, о взглядах Дазая, о странных желаниях, стонах, вставшем члене и смехе из-за стены. Позор быстро сменил ощущение благодарности, и Чуя, вскочив, взял приставку и прижал к себе. — Да, я всё понял, в целом. Дазай растерянно взглянул на него. Пусть думает, что сделал что-то не так, Чуе было все равно. Он чувствовал, что от накатившего жаркого чувства мог сделать что-то, о чём пожалеет. Поцелуи и приятные касания могли вызывать если не зависимость, то постоянное любопытство — а если они бы сейчас снова поцеловались, это было бы приятно или мерзко? А почему от случайных касаний он всё ещё чувствовал ток и жар? Чуя закусил губу и, убрав приставку в карман, сказал: — Я вспомнил, что должен встретиться с Хи… Ф-фумико. Она уже ждёт, наверное. Дазай прищурился. Он точно знал, что тот врал, но вместо претензий криво улыбнулся. — Не думаю, что такой идиот как ты мог бы всё так быстро запомнить, но ладно, иди. Чуя быстрым шагом ушёл из комнаты и спустился на первый этаж, а затем — на улицу. Лицо обдал холодный воздух, предупреждающий о ещё более холодной ночи. Чуя прикрыл глаза и вдохнул его полной грудью, а потом перешёл улицу и прильнул к телефонному аппарату. Это была узкая будка с телефоном на железном проводе, в Йокогаме таких осталось всего ничего, они выглядели как раритет, но до сих пор работали. Это было спасительно. Непослушной рукой он нащупал бумажку с номером и набрал его, не с первого раза. — Алло?.. Растерянный, тонкий голос. Чуя облегчённо вздохнул. — Хитоми? Это я, Чуя Накахара. Мы вчера встречались. Он слышал, как неестественно звучал его голос, будто со стороны, но девушка, обделённая проницательностью, в очередной раз не заметила в нём ничего такого. Или она просто была так безумно влюблена, что любой оттенок голоса Накахары казался ей прекрасным?.. — О, Чуя! Привет-привет, как я рада тебя слышать! А я уже думала, что ты не позвонишь… Знаешь, я от каждого посетителя сегодня вздрагивала, думала, это ты. А под конец дня мне коллега сказала: «Ты такая наивная тупица, Хитоми, конечно, он тобой просто воспользовался, в сказку поверила?». А ты в итоге позвонил! Утру завтра нос ей, будет знать! Чуя слабо улыбнулся. Голос Хитоми был таким радостным, что срывался на писк, и он представил её как щенка, который наконец увидел хозяина после долгой разлуки. — Я не мог не позвонить, как минимум надо поблагодарить тебя за подарок. Хочешь встретимся? Хитоми замолчала. Чуе показалось, что она перестала дышать, и испугался, что сказал что-то не то. Но потом она вновь защебетала: — Ой, конечно! Конечно, хочу, Чуя… Разве влюблённая девушка может не хотеть встретиться с любимым парнем? Она захихикала, а Накахара растерянно забегал взглядом по будке. В горле пересохло. — Ну не знаю, кажется, ты далеко живёшь. Но я могу тебе вызвать такси. Хочешь, сходим в ресторан сейчас? Было не очень поздно, всего семь часов вечера. Её можно было бы пригласить переночевать в здание Мафии, и, может, Босс даже увидел бы её и зауважал Чую ещё больше. Конечно, как они будут спать в его комнате-кладовке, всё ещё оставалось нерешенной загадкой, но Чуе было все равно. Он хотел успокоить сердце, бившееся с неистовым стуком. Он хотел отвлечься. Он хотел полюбить Хитоми и наконец к ней прикоснуться и почувствовать удовольствие. Её немой восторг он чувствовал даже в молчании. Наверное, Хитоми и впрямь казалось, что что-то не так, что такого не бывает, но вместе с тем — что Чуя её судьба. Настоящая любовь. Чуя вздохнул. Надо было бы ей купить цветы, подумал он. — Сейчас? Такси?.. Д-да, конечно! А в чём подвох? — Она опять рассмеялась. Её смех — звон колокольчиков на ветру у храма. — Подвох?.. — Ну, знаешь, всё же не может быть так хорошо. Может, ты меня убьёшь сегодня? — Она опять хихикнула, но нервозность не смогла укрыться в звуке её смеха, — Ладно, прости, я опять не понимаю, что несу… Так… А где мы встретимся? Чуя застыл. Он так быстро бежал от Дазая, придумывая решения на ходу, что в итоге всё рассыпалось. — Я скажу таксисту, чтобы он привёз тебя в район Минато-Мирай, к Рандомаку Тава. Просто… Чтобы мы встретились. А потом пойдём в ресторан. Хитами радостно согласилась и попросила дать ей час на сборы. Чуя почувствовал облегчение — за это время он мог посмотреть по телефонному справочнику, куда можно было бы отвести девушку и купить букет. Возможно, она не преувеличивала родство душ. Оно налаживалось, постепенно, как и всё естественное. Ресторан «Alte Liebe» стал для взрослого Чуи таким же важным и почти родным местом, как для Дазая — бар «Lupin». Он ужинал там так часто, что официанты знали не только его имя и статус, но и вкусы. Они всегда подавали правильное вино и мясо той прожарки, которую Чуя в первый раз похвалил ещё в семнадцать лет. И он не знал, но подозревал по взглядам, что работники ресторана не просто уважали его, а любили и восхищались. Но в тот вечер он ещё не был любимым посетителем, вкусу которого подчинялась кухня и чьей галантностью восхищались. Он был простым семнадцатилетним парнем, который слишком ясно почувствовал себя бездомным из Сурибачи, когда таксист привёз их с Хитоми к ресторану. Вывеска на незнакомом языке — и Чуя поймал себя на мысли, что раздражался, когда видел надписи не на японском — и подсветка, делающая здание ещё более высоким и помпезным. Он почувствовал, что Хитоми тоже растерялась, увидев, куда Чуя её привёл. А он просто повёлся на красивое фото интерьера в классическом европейском стиле и пометку о живой музыке. Теперь же он чувствовал, что не достоин переступить и порога. Но невидимый силуэт Коё, следивший за ним последние почти год, не давал сделать шаг назад. Он уже косвенно пообещал Хитоми этот ресторан, когда привёл её к нему, ретироваться было поздно. Внутри ресторана звучала классическая музыка, и Чуя сразу же заметил музыкантов, устроившихся на небольшой сцене. Все — в классических костюмах. Чуя подумал, что в негласной форме Мафии было много плюсов, она везде выглядела уместно и красиво. Хитоми в короткой юбке и облегающей кофте же будто пыталась спрятаться за Чую. Везде стояли вазы с цветами, и их запах, вместе с полумраком и успокаивающей музыкой убаюкивал Накахару. — Здравствуйте, Вы бронировали столик? — Девушка у входа вежливо улыбнулась и поклонилась, но её взгляд оставался непроницаемым. — Нет. — К сожалению, на сегодняшний вечер всё занято, и мы не можем Вас… Конечно, он не бронировал. Но впервые он решил использовать волшебное слово, которое открывало в Йокогаме все двери. А точнее, имя. — Я работаю на Огая Мори. В таком случае, может, у Вас всё-таки найдётся что-то стоящее? Глаза девушки медленно, испуганно округлились. Она замотала головой, будто оценивая, чьей бронью могла бы пожертвовать, а потом, глубоко вздохнув, вновь улыбнулась. — Да, конечно, для Огая-доно у нас всегда зарезервирован стол. Пройдёмте со мной, пожалуйста. Он поклонился в знак благодарности и заметил, как Хитоми удивлённо открыла рот. Столик в углу был огорожен от другого зала, находясь в таком месте, где Чуя мог видеть практически весь зал, но при этом оставаться почти незаметным. Хитоми осторожно села напротив. — Огай Мори?.. Кто это? Чуя недоумённо сдвинул брови. Коё говорила, что все работники магазинов и ресторанов знали это имя. Неужели его девушка была настолько наивна и оторвана от мира, что, работая в бутике на модной улице центра, впервые слышала это имя? А может, оно и к лучшему? — Мой начальник. — Какой-то важный человек, да? Политик? Чуя усмехнулся: — Можно и так сказать. Заказывай, что хочешь. Чуя подумал, что должен был наблюдать за ней. Не следить, ожидая, что она вот-вот выкинет что-то ужасное, нет, но… Любоваться? Замечать милые мелочи, поправлять волосы, вылезшие из небрежного пучка и светиться изнутри. Вместо этого Чуя прислушивался к себе, а слышал лишь пустоту. Может, ещё было подобие благодарности, как вчера, когда она разделила с ним праздник. Она была милой и вызывала у него и улыбку, и смех, но потом он вспоминал, как от одного касания Дазая его накрывало дурманящее, горячее чувство, и мечтал почувствовать что-то похожее. Но при этом правильное. В такси Хитоми держала его за руку, а он не убирал её. Пару раз наклонилась, чтобы поцеловать его в щёку, и тут же смущённо отскакивала, наблюдая за реакцией. Чуя гладил её по руке и кивал, мол, всё правильно, но потом отворачивался к окну и расстроенно наблюдал за городскими огнями. В меню не было ни цен, ни картинок. Даже составов не было. Они оба сидели и пытались разгадать загадку, но не объединялись, а молча хмурили брови, прикидывая, что скрывалось за названиями. Дазай бы обязательно пошутил что-то, подумал Чуя, а тот бы на него сорвался или нехотя усмехнулся. По крайней мере, с ним никогда не было скучно. Чуя уже даже забыл, что это чувство существовало, и теперь оно подбиралось к нему. И вот, когда он уже выбрал нечто с очевидно не-японским названием — и вспомнил про Поля Верлена, который наверняка понял бы здесь всё, каждое блюдо, которое пришло из его родной Франции — а Хитоми продолжала молча изучать меню, музыканты притихли. Они завершили одну композицию и готовились плавно перейти к следующей, выслушав аплодисменты, как вдруг низкий мужской голос возвысился над остальными: — Браво! Бр-раво! Чуя обернулся. И замер, сжав меню в пальцах. Хитоми, будто почувствовав его изменившееся настроение, сразу же оторвалась от выбора и попыталась понять, куда смотрел Накахара. И так же удивлённо замерла, забыв о еде и официанте, который уже собирался подойти к их столу. Около сцены за одиночным столом сидел высокий мужчина с длинными чёрными волосами и в странной одежде. Она выглядела слишком тёплой для весны и обтягивала его тело, но не сковывала движений и подчёркивала очертания крепких рук и ног. И он был таким живым, ярким и гипнотизирующим, что Чуя почувствовал знакомое ощущение — он будто пытался проглотить его взглядом. Сердце учащённо забилось. Так откровенно пялиться было неприлично, но он знал, что не один такой. Весь ресторан, как спираль, крутился вокруг него, и заворожённо наблюдал. За тем, как тот размеренно и громко хлопал. Как улыбался и щурил глаза. Когда музыканты поклонились, к незнакомцу подошла официантка. Мягко переминаясь с ноги на ногу, она слушала, что он говорил, и до Чуи долетал смущённый, но добрый смех. Он следил за всем. За тем, как мужчина смотрел на неё, тепло и с поволокой. Как наклонился поближе, отчего девушка начала поправлять причёску и прикрывать рот, расплываясь в улыбке. А он питался её реакцией, смаковал её и вёл себя ещё увереннее. — И как мы его не увидели? — Шепнула Хитоми, наклонившись к Чуе, отчего он вздрогнул, — Какой странный… Чуя молча кивнул, не отводя взгляд. Высокий мужчина. Если среди людей были произведения искусства, то вот они. Высокие мужчины всегда выглядели если не красиво, то притягательно. Чуя нервно сжимал меню и следил, что будет происходить дальше. Даже когда к ним подошёл официант и спросил, что они будут есть, Чуя ответил на автомате, не отводя взгляда от стола у сцены. Хитоми долго расспрашивала что-то про составы, калорийность и аллергены, а Чуя себя чувствовал как в кино. Он просто хотел знать, что будет дальше. Официантка не могла уйти от такого человека просто чтобы принести счёт или молча наполнить его стакан водой. Так и оказалось. Она вернулась с бутылкой вина и одним движением откупорила её. Чуе нравилось вино. Он чувствовал, как его душа будто отделилась от него и устремилась туда, где его наливали, он хотел снова почувствовать кисловато-сладкий вкус, вдохнуть аромат. Наблюдая за официанткой, мужчина откинул голову, и длинные волосы скользнули по широкой спине. Он смотрел на миниатюрную официантку разморено, наблюдал из-за полузакрытых век и, расстегнув первые пуговицы на кофте с высоким воротником, приоткрыл рот. — Только не испачкай мне одежду, милая, — произнёс он, твёрдо выговаривая согласные. Чуя был удивлён, как легко эта фраза донеслась до его ушей. Он не успел понять её смысл, как официантка медленно наклонила бутылку над ртом мужчины, и красное вино брызнуло ему в рот. Струйками потекло по щекам и шее, огибая острый кадык и тонкими полосами остановилось на бледной коже груди. Чуя забегал взглядом, сразу же попытался отвернуться, но чувствовал, как его тело физически не могло этого сделать. Знакомый жар и тянущее чувство внизу живота. Твёрдое натяжение в штанах. Он ругнулся про себя и опять сжал меню руками, чувствуя, как ужасно хотелось пить. Как хотелось подойти и испить красного вина прямо изо рта красивого, божественно и дьявольски красивого незнакомца. И там же найти ответ на вопрос, как его зовут. Сердце забилось испуганно и стыдливо, и Чуя опустил взгляд на столовые приборы. Несколько ножей и вилок пугали его даже больше, чем когда-то — палочки. Но ещё больше его пугало, что к этому мужчине он за пару секунд испытал такое сильное влечение, что у него закружилась голова, и он схватился за стол, чтобы сдержать себя. И надеялся, что проклятая энергия сейчас на разломает его пополам. Вера в то, что любовь могла быть не только с первого взгляда, но и постепенной, осторожной и правильной разрушилась так быстро, что Чуе показалось, будто это он сломался, а не этот глупый миф. Страсть и влечение с первого взгляда существовали. Так Дазай описывал в баре когда-то свои чувства к Чуе. То же самое он теперь чувствовал к Фёдору Достоевскому.