Хороший мальчик Чуя

Чуть меньше, чем через полгода, Чуе Накахаре исполнилось семнадцать лет. И всё то время, пока ещё не наступил день рождения, он засыпал под стоны за стеной. Такой была месть Дазая за то, что он переехал. Чуя знал это наверняка. И ему казалось, что он мстил в ответ, когда прислушивался к этим стонам. Прижимался ухом к стене, прикрывал глаза, и вот — он мешал, вставал призраком в комнате. Иногда он представлял, как вслушивался в вязкие крики девушек за стеной, а потом шёл к Боссу. Мелочно жаловался на Дазая, выставлял это так, будто тот приводил незнакомок, которые могли оказаться шпионками и лишал Дазая и девушки, и приватности, и безопасности. Но никогда так не делал. Он оправдывался тем, что в Мафии не принято было ябедничать на коллег, но чувствовал, что дело не только в этом. Каждый вечер Чуя припадал к стене и прикрывал глаза. А его тело, которое в последнее время ощущалось чужим — жадным и требовательным — только в этот момент успокаивалось. Уже несколько месяцев оно было зависимо от этих стонов и ощущения возбуждения, разрастающееся жаром между ног. Раньше Чуя такого никогда не испытывал. И был уверен, что и в этом был виноват Дазай. Его извращённая развратность, отравляющая всё вокруг него. Первый раз, когда Чуя услышал низкий, протяжный стон, у него похолодело внизу живота. Первая же ночь раздельно — и вот, Дазай уже насиловал кого-то в их комнате. Чуя лежал неподвижно, резкий, ледяной ужас облепил его и заставлял вслушиваться в происходящее. Он не знал, что стонать можно от удовольствия, и с отвращением, смешанным с детским испугом, пытался понять, что делать. Такие моменты напоминали ему, что он жил в здании Мафии. Место, которое было на виду у всех жителей Йокогамы, но которое в любой момент могло отряхнуться от законов, общих для всех, и вот — Дазай привёл в комнату девушку и мучал её, вырывая гортанные крики, а остальные, видимо, спокойно мирились с этим. Чуя не мог. Он готов был мысленно отстраниться от всего, что делал Дазай, убийства, манипуляции, даже чёртов поцелуй в баре, оставшийся невидимым шрамом на губах. Но когда он представлял, как засыпал, пока в соседней комнате кого-то брали силой, он чувствовал, как собственная кожа сжималась и вытесняла из себя его душу. Становилось тесно, душно и противно. Будто там, за стеной, был он сам и Поль Верлен, но он выбирал не спасать себя. С этой мыслью он торопливо натянул штаны, выскочил в коридор и преодолел расстояние между их дверьми — не более пяти шагов, Мори настоял, что они должны жить рядом. Чуя не мог поспорить. Но даже за несколько шагов, растворившихся в пространстве из-за злости, он успел завестись настолько, что чуть не снёс дверь, пока стучался. Он чувствовал, как колкая энергия заполнила его, смешалась с кровью и закипела. Стоны резко прекратились в эту же секунду. Чуя представил, как Дазай резко зажал рот несчастной и ударил, чтобы она впредь была потише. Не надо было стучаться, подумал Чуя и сжал зубы. Идиот. Надо было вломиться и сразу же его схватить, оттолкнуть от жертвы. Пока Чуя представлял, как поступил, если бы был хитрее, за дверью раздались ленивые, шаркающие шаги. Дверь открыл Дазай, и первое, что заметил Чуя — его раскрасневшиеся, влажные щёки, и волны прилипших на них волос. Его голый торс был плотно перемотан бинтами, как и руки, но даже так Чуя заметил дорожку тёмных волос, ведущих к расстёгнутой ширинке. Он отвёл глаза, пытаясь всмотреться в темноту комнаты. — О, привет, Чуя, что случилось? Хочешь присоединиться? — Вместо приветствия произнёс Дазай, облокотившись на дверной косяк. Секундная задумчивость коснулась его лица, и он наклонился так близко, что Чуя почувствовал запах женского парфюма на коже Дазая. — Или всё-таки ревнуешь? — Он довольно прищурил глаза и облизнул опухшие, раскрасневшиеся губы. Чуя ненавидел чувствовать себя глупым, но тут он не мог скрыть растерянность. К чему он мог ревновать? Он не думал, что в комнате Дазая происходило нечто интимное, но видя непривычно разморенного парня перед собой, Чуя ощутил, как неловкость закололась изнутри. Он будто попал в реальность, которую ни разу до этого не видел и даже не подозревал о её существовании, но от вида Дазая ему то ли хотелось сбежать, то ли оттолкнуть и пробраться внутрь. Посмотреть, что там происходило. Увидеть такую же разгорячённую девушку, её мокрое тело и затуманенный взгляд. Хотя она его интересовала не так сильно. Его любопытство было абстрактным, но напоминало почти забытый сон. В нём он прижимал Дазая к стойке бара «Люпен» и чувствовал, как жар между ними разрастался с каждым хлюпающим шлепком. И тогда он вспомнил, что в том сне Дазай тоже стонал. И что стоны, в целом, не всегда предупреждали об опасности… Чуя ненавидел чувствовать себя глупым, но именно это и произошло. Дазай же видел его насквозь, даже когда его взгляд был затянут пеленой возбуждения. Возможно, в такие моменты он понимал его даже лучше обычного, и от этой мысли Чуе хотелось плюнуть идиоту в лицо. — Передай своей девушке, что её натужные крики звучат очень фальшиво и мешают мне спать. Я подумал, что её убивают, не понимаю, как ты можешь считать, что ей приятно. Дазай усмехнулся. — Предполагаю, — его голос снизился до шёпота, — твои стоны звучат намного приятнее и тише, Чуя… Он не успел договорить, потому что Чуя ударил его кулаком под дых. С рваным выдохом из него вышла и игривость, и возбуждение, но Чуе больше всего хотелось, чтобы из него вышла та придурь, которая заставляла его флиртовать с Накахарой. И вот, прошло полгода. Через два дня у Чуи наступал день рождения, но тот лежал и слушал женские стоны, такие близкие, будто он и не переезжал из их общей комнаты. Он представлял, как Дазай придумывал причину, почему они должны были трахаться именно у стены, за которой спал Накахара, и с мерзким удовольствием доводил её до этих истерических воплей. Женские стоны и крики так надоели Чуе, что он подумал, что, видимо, так и умрёт, не познав, каково это — спать с девушками. Он слышал много проявлений женского возбуждения, все они звучали фальшиво. И тихие, и громкие, и рычаще-низкие, и высокие, напоминающие писк мыши. Что в этом привлекало других? Чуя перестал высыпаться, и даже привычка спать на потолке уже не успокаивала — комната была слишком маленькой, от соседского шума нигде не скрыться. Интересно, думал Чуя, кривя губы, когда Юан к нему лезла — она хотела того же, что все эти громкие невидимые девушки за стеной? Чуя приложил ладони к щекам — они горели. Но он подозревал, что не от мыслей про Юан. Они были свидетельством стыда, который сопровождал чуткость слуха Чуи. Среди всех криков и стонов он безошибочно вылавливал другие звуки. От них у Чуи горели не только щёки, но и всё тело, а в паху позорно разгоралось так, что руки сами тянулись к трусам. Член наливался кровью ощутимо и почти болезненно, и тело само знало, как справиться с мучениями, но Чуя запрещал ему это делать. Прикоснуться к себе и довести до разрядки означало нечто настолько позорное, что ни темнота, ни внутренний покой от одиночества бы это не перекрыли. Чуя знал, что член у него вставал не на женские стоны. Такая реакция появилась только когда он расслышал среди надоедливых криков тихий, тяжёлый звук. Это было дыхание Дазая. Тяжёлое, ритмичное, лишь иногда срывающееся на низкий стон. Эти моменты Чуя ненавидел особенно сильно, потому что у него перехватывало дыхание, и он хотел прильнуть к стене, чтобы услышать мужской стон ещё отчётливее. Запомнить, разобрать по секундам и впитать кожей. Но как только он это представлял, он вскакивал и уходил мыться, обязательно ледяной водой, от которой желание растворялось моментально. Сегодня ему этого не хотелось. И стыд из-за этого ощущался обжигающим. Стоны Дазая в последнее время стали частыми. Раньше Чуя их никогда не слышал, и скучал по тому времени, потому что как только они появились в его жизни, он не знал, что ему с ними делать. «Каждый ёбаный день. У него член ещё не стёрся?» Как только Дазай и его девушки — а Чуя уже успел понять, что всё это время это были разные девушки — начинали заниматься сексом, сон оставлял Чую. Ночь стала временем, когда Чуя испытывал намного больше эмоций, чем обычно. Иногда ему казалось, что так было всегда — в детстве он по ночам знакомился со страхом и ненавистью. Сейчас — с возбуждением и стыдом. Он мерил взглядом комнату и представлял, как бы рассказал обо всём Мори. Это было жестоко и даже подло, но Чуя не мог не улыбаться от этой мысли. Знал ли Босс о том, что Дазай приводил к себе в комнату девчонок? Делал ли он так до того, как туда заселился Чуя? Что-то ему подсказывало, что нет. Девушки, их тела и голоса были лишь средством мести. А ещё Чуя чувствовал, как в этом всём было искусственно громкое послание: посмотри, Чуя, со мной всё нормально. Я лишь проверял тебя, выводил на эмоции там, в баре. Во мне нормальности даже больше, чем в тебе. Если такой была нормальность, то Чуе хотелось быть ненормальным. Таким он себя и чувствовал. Накануне семнадцатилетия мир стал меняться и начал с тела Накахары. Чую раздражало, что он не рос, оставался на позорных ста шестидесяти сантиметрах. Низкий рост не скрывали даже туфли с небольшим каблуком. Шляпу он перестал носить, потому что вдруг стал чувствовать себя глупо. К тому же, надевая её, он каждый раз вспоминал Поля Верлена. Его закрытый гроб и скупые слова Мори о том, что от Верлена осталось лишь мясо и раздробленные кости. Шляпа, которая когда-то принадлежала ему, теперь ощущалась напоминанием о том вечере, когда Чуя впервые убил человека. Иногда он чувствовал себя симпатичным, например, когда Коё показала ему, как отросшие волосы можно было завязать в пучок, так он теперь и делал. Ему хотелось чувствовать себя красивым. Хотелось привлекать, но кого — он не знал. Выходя в город, он разглядывал людей с бесстыдством, за которое Коё бы обязательно ударила его по затылку. Он чувствовал, как тело хотело чего-то, чего раньше ему было не нужно. Особенно — когда он слышал, как Дазай занимался сексом. Во снах ему теперь снились эротичные образы, которые он не мог поймать. В них всех он видел высоких мужчин. Всегда мужчин. И просыпался с отвращением, смешанным с возбуждением. Оно оставалось на щеках румянцем, покрывало лицо влагой и иногда, в особо стыдные моменты, изливалось белой вязкой жидкостью на футон. Высокие мужчины вызывали у Чуи странные ощущения. Видя их на улице, он засматривался, как прежде засматривался лишь на витрины с дорогой одеждой. А потом сразу отворачивался. Высокие мужчины — это Верлен и Дазай. Высокие мужчины символизировали насилие, недостижимый идеал роста и нравились всем. Чуе было противно думать, что он не был исключением, но когда переключался взглядом на девушек, то понимал, что по отношению к ним совершенно ничего не испытывал. И даже когда он вслушивался в стоны за стеной, он убеждал себя, что приучается к женскому удовольствию. Что возбуждение атаковало его и погружало в жар, потому что хотело показать, как он должен реагировать на тонкие вскрики. Он пытался себя к этому приучить. Подползал к стене, закрывал глаза и концентрировался на женском голосе. Будто специально представлял, как его потяжелевшее дыхание перемешалось бы с её. — А-ах, д-да, да, быстрее… Чуя старался игнорировать, как его раздражала эта манера всё комментировать и направлять. Подстраивал фантазии — он бы заткнул ей рот рукой и вжал лицом в подушку. А потом тут же отодвигался от стены и мысленно извинялся перед невидимой девушкой. Она была ни в чём не виновата, а он её бы мог придушить просто чтобы она заткнулась. И так было всегда. В своих фантазиях он был неожиданно жесток к ним, просто за то, что те вели себя так, как им было комфортно. Когда за стеной молчали и лишь иногда тихо вздыхали, ломано, будто задыхаясь, он случайно представлял, как не сдержался и ударил бы её по лицу. Почему она молчала? Что ей не нравилось? Представляла кого-то другого? Кого-то выше, наверняка, да. Когда за стеной кричали, он раздражался ещё сильнее. Выдуманные девушки делали его жестокими, а Чуя знал, что он скорее бы убил себя, чем позволил бы поднять руку на девушку. В конце концов, только девушки в его жизни относились к Чуе по-доброму. И в итоге он не мог наслаждаться ничем. И не мог спать. Он не знал, как снять возбуждение, не понимал его природу. Но безошибочно выхватывал стоны Дазая и слушал их завороженно. Он представлял, что смог бы сделать, и его сердце стуком расширялось, заполняло собой всю грудную клетку. Стекало раскалённым железом между ног, перехватывало дыхание. Он просто представлял, как ставил бы его на колени. Или душил. Стоны и хрипы за стеной вставали в эту картину органично, ведь для Чуи они всё ещё не были признаком удовольствия. И хоть он не считал себя садистом, но когда он представлял Дазая, униженного и раскаявшегося, вставший член натягивался ещё ощутимее. Чуя жмурился и сглатывал слюну в сухом горле. Это были не сексуальные фантазии, убеждал он себя, мечтая слиться со стеной. Даже в самых громких криках и просьбах девушек он слышал Дазая. Представлял его сведённые брови и взгляд снизу вверх. Завтра у Чуи был день рождения, но он не мог думать о подарках, празднике, не мог спать и анализировать, как же изменилась его жизнь. Он представлял себя в комнате, из которой сбежал полгода назад, спасаясь от совместной жизни с Дазаем. Закусывал губу, метался из угла в угол в своей тесной комнатке — по размерам она напоминала кладовку, в которой он находился в первый день, пока его не позвали на первую встречу с Боссом — избегая стыда. Последний, особенно громкий и надрывистый стон раздался в момент, когда Чуе уже самому хотелось хныкать, а возбуждённые вздохи невозможно было скрыть. Он услышал, как Дазай еле слышно усмехнулся. — Понравилось? — Он произнёс это неожиданно нежно, и Чуя тут же открыл глаза. Он не мог представить, чтобы Дазай говорил так мягко, не тон, а урчание кота. Девушка не ответила, но, видимо, кивнула. Дазай не стал переспрашивать, зашуршал чем-то и так же мягко произнёс: — Тебе пора. Снова тишина. Чуя чувствовал себя участником искусственной драмы, будто смотрел телевизор и сопереживал людям, которых на самом деле не существовало. — Мы завтра встретимся?.. Девичий голос вдруг стал тихим и жалким. Чуя услышал знакомые ноты и скривился — таким голос становится у всех людей, один тембр и интонация. Так говорят, когда умоляют не делать больно, но знают, что это неизбежно. — Посмотрим. Собирайся быстрее, пожалуйста, я хочу спать. — Прости… — Девушка тоже зашуршала, торопливо, но при этом еле слышно, — а тебе… Тебе понравилось? — Конечно, милая. Влажный звук поцелуя отнял у незнакомки возможность возмутиться. Чуя хотел крикнуть в стену, что это бред. Дазай не просто обманывал, а наёбывал, с хрустом сжимал её сердце, проверяя на прочность. Чуя ничего не знал об отношениях, зато хорошо чувствовал фальшь. Дазай позорно выставлял её, превращая обычную девушку в проститутку. Неудивительно, что он так мерзко относился к Коё — видимо, женщины не имели для него никакого значения. Пока Чуя отказывался от отношений, чтобы не сорваться на одной из самых добрых существ на планете — он точно знал, что все женщины обладали добрым сердцем — Дазай пользовался и выбрасывал их, как нечто одноразовое. Дверь в соседней комнате тихо закрылась, по коридору быстро зацокали каблуки. Она почти убегала. Знала ли эта наивная, что находилась в здании Мафии? Чуя полагал, что нет. Иногда он старался понять, как девушки называли Дазая. Он точно был уверен, что он не представлялся своим именем. Даже Чуя узнал его от другого человека. От холодного диалога Чуя почувствовал, как возбуждение отступило, и вернулась сонливость. Он знал, что до утра за стеной будет тихо. Проблема была только в том, что до утра оставалось меньше шести часов. Устало вздохнув, он подтянул к себе одеяло и накинул на плечи, как за стеной раздался довольный, приглушённый голос. Такой близкий, будто Чуе прошептали прямо в ухо: — Ты подслушивал нас, Чуя? Чуя вздрогнул и обернулся. Румянец снова вернулся на щёки, но он уже не мог разморить. От него становилось неловко и хотелось исчезнуть. Дазай не возмущался. Судя по интонации, он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос. Всё-то он умел оборачивать в свою пользу, видимо, зная, что возмущение наглого идиота Чуя бы воспринял за победу. А вот смех унижал. Он думал, что поймал Чую за чем-то, что могло быть его слабостью. И Чуя решил не вестись на это. — Ага, — он прочистил горло, чтобы голос звучал увереннее, — неплохо стонет. И как она? Дазай ненадолго замолчал. Чуе хотелось верить, что застал его врасплох, но скорее всего он просто задумывался, какие слова подобрать. Хотя это было не похоже на него. — Что в ней такого, что ты с ней трахаешься уже месяц? — Продолжил давить Чуя, и самодовольная улыбка теперь зацвела и на его лице. Дазай усмехнулся. — Ах вот, что тебя интересует! И как ты понял, что я с ней уже месяц? Всё это время нас слушал, да, извращенец? Чуя стиснул зубы. Раскусить его оказалось слишком просто, но Чуя почувствовал азарт — когда они с Дазаем общались через стенку, а мир ещё прятался в ночной темноте, всё почему-то было легче. Будто скрываясь за маской, Чуя ощущал себя кем-то другим. Уверенный, обычный подросток. Он говорил с лёгкостью, с которой бы никогда не смог подойти к Дазаю в реальной жизни. На темы, которые в свете дня казались неприступно неловкими, неправильными, но при этом притягательными. — Да. Разве ты не на это надеешься, когда занимаешься этим прямо у нашей общей стены? Твой футон-то в другом конце комнаты. Думаешь, я уже забыл? — Не-а, — его голос стал ниже и гуще, — ждал, когда ты это поймёшь. Чуя вскинул брови. Дазай даже не скрывал, что хотел вывести его из себя! Неожиданно ему захотелось что-то спросить, но все вопросы в голове звучали дико. У них всех был отголосок вечера, о котором они оба предпочли забыть, но который их в итоге и расселил по разным комнатам. «Она тебе реально нравится?» «А Мори-сан знает?» «Как ты это делаешь? Чем ты её зацепил? Ты воняешь грязной одеждой и выглядишь как псих, она слепая, что ли?!» «Что ты вообще с ней делаешь и зачем ты приставал ко мне всё это время?» Эти мысли одновременно распирали голову изнутри и странно успокаивали. Он не знал, у кого ещё в Мафии мог бы спросить что-то такое… Простое? То, что объединяло всех подростков по всему миру — интерес к своему телу и тому, как оно может соединиться с другим. Он бы не пошёл с вопросами к Коё — она была слишком возвышенна для этого, и он не хотел вводить её в неловкость. К Мори — тем более. Поль Верлен умер в закрытом гробу, так и не успев рассказать Чуе о том, как растут мальчики. Ровесников, кроме Дазая, он больше не знал. Со времён Агнцев ему казалось, что он — единственный семнадцатилетний парень во всём мире, и от этого окружающие сразу наделили его взрослостью, чтобы не разбираться. Дазай был на полтора месяца младше, и это ощущалось как победа. Хоть в чём-то он был ниже. Но опыта у него явно было больше. Чуя вспомнил, как Дазай сказал, что они могли бы быть друзьями, и скривился. Но потом подумал, что что-то внутри него потянулось к этой идее, как только он понял, что Дазаю всё-таки нравились девушки. — Вы встречаетесь? — Спросил Чуя, лишь бы почувствовать себя в безопасности. Хоть и понимал, что глупо рассчитывать на него в компании Дазая. — Ты где слов таких понахватался? Да, она мне нравится. — А чем? В этот момент Чуя был готов прийти в комнату Дазая и выскрести правду прям пальцами из его удивлённых глаз. А он знал, что там, за стеной, Дазай испытывал именно удивление. Оно звучало в его молчании, он будто был не готов к этому. И Чуя знал, что завтра они не вернутся к этому разговору. У ночи было удивительное свойство — она могла хоронить в себе всё. Он это понял ещё в детстве, а Мори как-то раз это подтвердил. В ночи себя может уверенно чувствовать лишь мафиози. Чуя к этому стремился. — Что за идиотский вопрос? — Дазай странно засмеялся, — Не знаешь, чем девушки могут нравиться? Чуя стиснул челюсть. Не знал, но верил, что рано или поздно узнает. Как и все нормальные люди. Даже Дазай это понял, чем он-то хуже?! — Чё, не успел придумать, как бы напиздеть? Если бы она об этом спросила — ты бы так же ей ответил? Дазай хмыкнул. За время, пока Чуя жил один, он набрался внутренней силы. Теперь его вывести из равновесия было слегка сложнее, но Дазай не сдавался. — О, нет, я бы сразу ответил! Твоя глубокая… Душа. И большие… Глаза! — Он расхохотался, — Девушки такие тупые, что обычно верят в это. Чуя поморщился. Он знал, что девушки могли быть какими угодными, но не тупыми. Они видели насквозь, всегда находили правильные слова, запоминали тысячу условностей и правил, в которых вынуждены были жить. Дазай не звучал как влюблённый, но Чуя не знал, как поймать его на лжи. Что он мог сказать? Говори о своей девушке уважительнее? Он знал, что в жизни Дазая лишь один человек мог удостоиться его уважения. Это был тот, кто пользовался его телом и владел всей Йокогамой. К Чуе же Мори больше никогда не лез. В целом, Накахаре казалось, что Мори стал смотреть на него иначе после убийства Поля Верлена. В холодном взгляде стало проявляться уважение. Медленно, как расцветание бутона. Во взгляде Дазая же ничего не менялось. Но поменялось в интонации. Он опять засмеялся, и это прозвучало неожиданно звонко. — Поверить не могу! Ты у меня спрашиваешь что-то про отношения… А что дальше? Попросишь свести с кем-нибудь? Дазай смеялся так громко, что Чуя не смог сдержать улыбку. На мгновение ему показалось, что они были не Чуей и Дазаем, а кем-то другими. Незнакомцами, решившими поболтать в бессонную ночь. Друзьями, которые в перерыве между перепалками обсуждали что-то реальное. Это и вправду было абсурдно, и Чуя был рад, что Дазай его сейчас не видел. Он прикрыл рот рукой, пряча в тишине еле слышную усмешку. Возбуждение откатило резко, как отлив моря, и на смену ему пришло облегчение. Странное, почти не объяснимое. Он знал, что не попросит свести себя с кем-нибудь, но точно знал, что будет дальше. Дальше будет его семнадцатилетие. Уже утром. Чем дольше Чуя находился в Мафии, тем отчётливее он нащупывал в себе необъяснимое чувство. Оно поражало его и в чём-то даже смущало, отчего он не верил в его существование. Но потом случалось что-то удивительное, обдающее его теплом, и он понимал: он чувствовал себя любимым. Он чувствовал, что его принимали просто так, не боясь и не заискивая. Люди были способны на добрые поступки в его адрес просто так, и это было удивительно. Он до сих пор не знал, как на это реагировать. Всё началось с тех пор, как он убил Поля Верлена. На следующий же день, проходя мимо, Огай Мори достал из кармана мандарин. Как фокусник — из плоского кармана появился увесистый мандарин с толстой, блестящей кожурой. — Чуя-кун, хочешь мандарин? Сейчас, говорят, сезон. Этот должен быть сладким. И протянул невзначай, на ходу. Чуя быстро взял его, чтобы не показаться медлительным, и удивлённо заморгал. Просто так Босс Мафии дал ему мандарин, весело подмигнул и пошёл дальше. Не сберёг для Дазая. С ним здоровались люди, чьих имён он не знал. Кто-то — с улыбкой, кто-то — почти не глядя, но достаточно громко, называя его по фамилии. Чуя растерянно кивал. Все в Мафии будто стали его видеть после смерти Верлена. Иногда Дазай на вылазках вскользь, оборачивая слова в шутку, хвалил его. На Чую разом свалилось столько признания и уважения, что он всё ещё не знал, как на это реагировать. Хотя он понимал, что это было заслуженно — он работал внимательно и быстро, не допускал ошибок. Ему поручали разные задания — за полгода он освоил много навыков на приемлемом уровне, но больше всего ему нравилось всё, что было связано с драгоценностями. Потихоньку вырисовывался карьерный путь — контролировать чёрный рынок драгоценных камней. Пока Дазай наслаждался вымогательством и рэкетом, Чуя отстранился от насилия настолько, насколько мог. Убийств в этой сфере, говорила Коё, не так много, но много кропотливого труда, а ещё надо уметь договариваться. Она это преподносила как что-то нудное, но Чуя чувствовал в этом спокойствие. Но до дня рождения он думал, что ему кажется. Он искал признание, потому что его душа была неспокойна. Со дня смерти Верлена его образ стремительно терял страшные черты, и Чуя вновь чувствовал, как скучал по брату. В маленькой комнате было одиноко. Тело постоянно требовало физических прикосновений и чего-то, что разрядило бы его. Он чувствовал, как его мозг и тело ополчились против него, и дежурного уважения на работе было мало. Он хотел большего, и чувствовал себя обделённым, когда не мог говорить вслух о своих беспокойствах, то есть всегда. Утро двадцать девятого апреля началось как обычно. Чуя кое-как проснулся, сонливость ощущалась плитой, давящей сверху. Помылся, растерев мочалкой кожу до красноты. Один шаг из ванной комнаты — и он уже был в спальне, ещё два — и в коридоре. Ещё одна причина, почему он не хотел никого приглашать к себе — и считал, что Дазай был привилегированным сукиным сыном, вот уж точно «сын мафии». Его комната была намного меньше их общей. Маленькая, с квадратом окна под потолком — оно было размером с плитку шоколада, как в тюремной камере. Футон занимал почти всё пространство, полки для одежды были встроены в стены, и даже днём тут было мрачно. Зато была отдельная душевая — и та тоже была меньше, чем в комнате у Дазая. Чуя впервые видел, чтобы душ висел прямо над унитазом, раковина по размеру напоминала морскую ракушку. Ему одному тут очень нравилось, но как только он представлял кого-то рядом, то становилось тесно и неловко. Эти мысли Чуя стряхнул с себя, как только оделся и вышел в коридор. Шляпу он решил не надевать, в этот день он не хотел грустить. И только он вышел, как столкнулся с Дазаем. Это было что-то новое — обычно Чуе приходилось стучаться и будить идиота, чтобы они смогли пойти на задание. Работа с ним была невыносима, но худшая часть неизменно происходила утром. Дазай собирался медленно, нехотя, и Чуя раздражался до криков. — Ты чё тут делаешь? — Чуя так растерялся, что эта фраза вывалилась из его рта сама собой. Дазай хмыкнул и оторвался от чтения книги. Чуе всегда казалось, что этот жест был фикцией — он всегда читал одну и ту же тонкую книгу, открывая её на случайных местах. Даже закладки не оставлял. — И тебе доброе утро! Когда Мори-сан назначает встречу, я готов проснуться хоть в шесть утра. «Хоть в шесть утра, какой подвиг». — И чё ты тогда здесь стоишь? — А он сказал, чтобы я тебя тоже привёл. Пойдём, собачка, — Дазай пошёл в сторону кабинета, уворачиваясь от попыток Чуи ударить его. Чуя ощущал, как яростной ненависти к Дазаю становилось всё меньше, и этот факт его беспокоил. Он не хотел с ним дружить, не хотел забывать свои обиды, но когда он понимал, что Дазай не был в нём заинтересован, обида сама сглаживалась. Он не ненавидел Мафию и иногда даже чувствовал благодарность к жизни, что больше не жил на улицах Сурибачи. Что здесь он может и потерял брата, но приобрёл сестру, которая его любила и баловала, искренне заботясь. Обида проходила сама собой, как будто затягивающаяся рана. Он смотрел на сутулый, тонкий силуэт, пытался придумать причины ненавидеть его, и спотыкался. Ему хотелось ненавидеть Дазая — это была единственная причина. Забыть о его поступках и простить их означало предать себя, и Чуя продолжал ментально держать его на расстоянии. Но в реальности Дазай менялся так же, как и всё в мире. Как и сам Чуя. Когда Чуя зашёл в кабинет к Боссу, он на секунду подумал, что бывал там чаще остальных в Мафии. Их совместная работа с Дазаем уже давала ему привилегии. Мори сидел на кресле, сложив руки, и задумчиво смотрел вдаль. Чуя часто заставал его в такой позе, и понял, что практически ни разу не видел Босса за активной работой. — Здравствуйте, Мори-сан, — Чуя низко поклонился, рука невольно потянулась в голове, чтобы снять шляпу, но он вовремя одёрнулся, — Вы вызывали меня? Мори повернулся к нему и смерил холодным взглядом. — Вызывал. Чуя-кун, ты знаешь, какой сегодня день? Чуя растерянно забегал взглядом. Он не стал говорить про день рождения, это выглядело бы эгоистично и глупо. В голове разрасталась пустая тишина. — Прошу прощения, но я не понимаю, о чём Вы… Дазай за спиной тихо прыснул, но под взглядом Мори тут же замолчал. — О Господи, Чуя-кун, ты серьёзно? Как ты смеешь мне отвечать такую глупость?! Что ж, я думал, что моё решение может измениться, если бы ты проявил себя хоть немного сообразительнее. Тебе не стыдно? Чуя замотал головой. — Прошу прощения, Босс, но я честно не знаю, какой сегодня день… — Ты врёшь Боссу, — произнёс Дазай, положив руку на плечо Чуе, — ты же помнишь, что случилось с Полем Верленом, когда он решился соврать Мори-сану? — Чуя-кун, в последнее время ты хорошо справляешься со своими обязанностями, но такие моменты меня вынуждают в тебе разочароваться, — Мори покачал головой, — мафиози должен знать не только практические навыки, но и теорию. Чуя-кун, мне грустно это признавать, но я должен отстранить тебя от работы… — Что?! За что? — Чуя округлил глаза. От волнения горло пересохло, и он беспомощно уставился на Мори, будто ожидая, что тот сейчас рассмеётся и махнёт рукой, мол, пошутил. Но взгляд Огая Мори оставался тёмным и непроницаемым. — Не задавай лишних вопросов. Подойди к моему столу, пожалуйста. Чуя поджал губы. Происходящее напоминало ужасный сон. Как сны с Верленом или мёртвыми родителями — абсурдные и мрачные, от которых он потом просыпался, задыхаясь. Чуя опустил голову и подошёл к столу. Он знал, что с Мори он не имел права ни задавать вопросов, ни пререкаться, но хотелось что-то выкрикнуть. Защититься, убежать, схватить Дазая, который самодовольно улыбался за его спиной. Может, тот нажаловался на Чую раньше, чем Накахара сдал его с его девушками?! — Чуя-кун, я говорил, что из Мафии не уходят живыми, но ты работал так усердно, к тому же, тебя полюбила Коё, что я не могу тебя убить. Но люди должны знать, что к тебе не стоит приближаться, поэтому я обойдусь лишь тем, что отрублю тебе палец. У Чуи застучало сердце в ушах, заполнило всё тело грохотом. — Мори-сан, я… За что?.. — Не задавай вопросов. Закрой глаза, так будет легче. Голос Мори был ровным, возвышался над ситуацией. Он схватил руку Чуи за запястье и потянулся к ящику в столе. Дазай, который в своё время обещал его всегда защищать, молча стоял и наблюдал. Улыбка сошла с его лица, и это было последней каплей. Чуя зажмурился и сам не заметил, как закричал. Боли было так много, подумал он на мгновение, что он её уже не чувствовал. Она слилась с реальностью, стала естественной, и должна была прийти позже… Но боль так и не наступала. Он почувствовал, как что-то положили на ладонь, а за спиной раздался громкий, почти истерический смех. Чуя осторожно открыл глаза. Все пальцы были на месте. А в руке у него лежал картонный конверт. — Чуя-кун, клянусь, это была не моя идея! — Расхохотался Мори. Вокруг глаз собрались линии морщинок, он впервые смеялся так искренне, что всё его лицо изменилось. Чуя не мог понять, что произошло. — Я… Так Вы меня не отстраняете от работы? — Только на один день! Боже, ты что, забыл, что у тебя сегодня день рождения? Верлен говорил, что ты должен точно помнить эту дату… Это наш подарок тебе, погуляй хорошенько, а вечером съешь торт. С днём рождения! Чуя торопливо убрал конверт во внутренний карман и обернулся. Дазай всё никак не мог справиться со смехом, пока Чуя сжимал и разжимал пальцы, не веря, что они все на месте. Он поклонился, ноги дрожали. — Спасибо, Мори-сан… Но это было жестоко. — Мы в Мафии, Чуя-кун. Какая работа — такие и шутки. К тому же, как я сказал, идея не моя, — он потрепал Чую за плечо и сел за стол. Всем видом показал, что теперь он занят, и его кабинет нужно было покинуть. Чуя научился распознавать его намёки даже лучше, чем у Коё. Ноги всё ещё слабели, но в какой-то момент он улыбнулся. Слабо, будто тело стало осознавать произошедшее быстрее разума. — Спасибо ещё раз. Он обернулся и бросил злой взгляд на Дазая, который тут же выскользнул за дверь. Но Чуе не хотелось его догонять. Страх так резко очистил его мысли, что единственное, чего ему захотелось — это пойти и потратить полученные деньги. Почему-то он чувствовал, что в этой жестокой шутке было внимание и забота. Именно в таком виде он смог их принять, хотя ни за что бы не сказал «спасибо» тому, кто её придумал. Чуя хотел провести этот день с Коё, но в своём кабинете её не было. Он лишь надеялся, что встретится с ней вечером, и вышел из офиса с неожиданно сильным чувством одиночества. В Мафии у него пока не было друзей, хотя иногда он видел компанию молодых парней, которые всегда держались вместе. Они вели себя громко, выглядели странно — один ходил с капельницей, другой в солнцезащитных очках и меховой куртке, у каждого из пяти своя странность — и всегда были далеко, Чуя будто хотел их догнать, но понимал, как это неуместно. Они всегда ходили вместе, для Чуи в этой компании места не было. Дазая он звать точно не хотел, а подходить к кому-то незнакомому и предлагать разделить прогулку в день рождения ощущалось жалко. В такие моменты он вспоминал Агнцев и стыд иглой пронзал сердце, так сильно, что хотелось согнуться. Совершенно неправильно для праздника. Конверт с подарком был увесистым, столько денег Чуе было страшно носить просто так, и хотелось потратить их сразу. Это было неразумно, но ноги сами вывели его в торговый квартал, где Коё в своё время подарила ему перчатки. Тогда он обещал, что как только у него появятся деньги — он поблагодарит её в ответ. Иногда он думал, что со стороны Коё было жестоко говорить, что он мог бы называть её сестрой. Теперь, когда Поля Верлена не стало, он постоянно чувствовал, как тоска по старшему брату быстро трансформировалась в тоску по старшей сестре. И именно сейчас она была всегда занята. Он видел в этом подлую закономерность — именно когда ему нужна была девушка в жизни, чтобы понять их психологию, Коё погрузилась в работу. Но когда он ходил по торговой улице в свой день рождения совершенно один, он чувствовал, что ему нужна девушка. Необходима. Доказать Дазаю, что он не хуже. И что девушки ему нравятся. Как брак по расчёту — сначала он должен был кого-то найти, а потом уже полюбить. Тем более, ему уже было семнадцать лет, ещё чуть-чуть — и совершеннолетие. Он чувствовал, как быстро мог стать изгоем в организации, где мужчины пользовались женскими телами, прикрываясь необходимостью. Не иметь девушку в Мафии было позволено только Боссу, остальные же должны были жить «нормальную жизнь». Чуя пытался восстановить в памяти, в каком магазине в тот день Коё что-то себе купила, но они все слились в одно помещение. Они все были одинаковые — светлые, просторные, одежда без ценников, излишне любезные консультанты. Чуя зашёл в один из магазинов, и тут же к нему подошла невысокая девушка. Даже среди женщин он редко видел кого-то ниже себя. — Здравствуйте! Могу ли я Вам чем-то помочь? Чуя задумался. — Мне нужен подарок для девушки, — он осёкся, — не моей, а просто… В общем, это моя сестра. Вы можете мне помочь? В глазах консультантки мелькнули весёлые искорки, но лицо осталось спокойным. По магазину она вела его уверенно, но ненавязчиво. Как призрак, рассказывающий обрывками фраз о родном месте. Чуе это понравилось. Он не любил навязчивых людей, чувствовал в них опасность. Когда консультантка говорила, он поглядывал на неё боковым зрением, прицениваясь. Описывал про себя внешность так, будто сейчас должен будет доложить о ней кому-то. Чёрные блестящие волосы, убранные в пучок. Наверное, длинные. Большая грудь, притягивающая внимание, но лишь потому, что на фоне миниатюрной Хитоми — имя на бейджике — она выглядела неестественно. Большая грудь должна нравиться мужчинам, подумал Чуя. Он это знал, но не испытывал ничего по этому поводу, и злился. Хитоми говорила мягко и тихо, её губы были большими, на щеке — большая родинка. Она выглядела красиво. За это Чуя и зацепился, пытаясь почувствовать желание завладеть девушкой. Чуя купил заколку в виде лотоса и палочку для волос со свисающими камнями. И заколка, и палочка на свету переливались, цветок выглядел как нежное произведение природы, инкрустированное камнями. На это он потратил большую часть денег, оставшиеся можно было лишь отложить, чтобы не было грустно расставаться со всеми в один день. И пока Хитоми упаковывала подарок в коробку и перевязывала её лентой, Чуя пытался придумать, что сказать. Взгляд бегал по магазину, руки сжимались и разжимались в карманах. Он боялся неудачи, боялся, что будет выглядеть по-идиотски. Но чем больше он боялся, тем серьёзнее становился его взгляд. Он стоял прямо, слегка приподняв подбородок и наблюдал за консультанткой с выражением, которое со стороны можно было бы принять за раздражение. — Ваша покупка, господин… Извините, что-то не так? — Девушка вздрогнула, увидев, как помрачнел взгляд Чуи. Он не хотел произносить ни одно из предложений, которые собирались в его голове. И злился на себя за трусость, а на жизнь — за то, что это вообще должно было случиться. Накахара резко взял пакет с украшениями, сжал его, но вовремя расслабил руку, чтобы гравитация не вырвалась разрушительной силой. — Я приглашаю Вас на свидание. Эти слова ощущались горько и приторно одновременно. Чуе хотелось ругнуться. Почему он чувствовал себя так неправильно? Почему от неловкости время застыло и замуровало его в себя, как насекомое в янтарь? Он поморщился, будто брезговал сказанное. Он сразу представил, как Хитоми скривится в ответ, и так они и будут стоять, смотря друг на друга как на недоразумение. Но она округлила и без того большие глаза и прикусила губу. И тут же опустила взгляд, пытаясь скрыть смущение. — Ой… Это так неожиданно… Прошу прощения, я даже не знаю Вашего имени… — Накахара Чуя. Так Вы принимаете приглашение? Хитоми заулыбалась, и от улыбки её лицо будто растеряло все красивые черты. Оно стало выглядеть глупым и наивным, и Чуе вдруг стало её жаль. Чем больше он уговаривал себя проникнуться желанием, тем больше его отталкивало, он сразу видел все её недостатки и чувствовал стыд. — Да, конечно… Простите, девушка не должна так говорить, но Вы очень красивый. Такому мужчине трудно отказать, — она захихикала, и Чуя слабо улыбнулся в ответ. Он никогда не думал о себе, как о красивом, но чувствовал, что именно так его воспринимали окружающие. Все будто хотели завладеть им. И он чувствовал, что красота была проклятием. Она не приносила ему уверенности в себе, но совращала людей вокруг, обращала их в хищников, из-за чего ему всегда приходилось защищаться. Когда Хитоми назвала его красивым, он почувствовал печаль. Да, это чувство сопровождало его всю жизнь — смутная печаль, которую вызывала любая оценка со стороны. В каждой из них была опасность, но, успокаивал себя Чуя, женская любовь должна была отличаться от мужской. Женщина никогда не возьмёт его силой. Женщина не нападёт на него во сне и не будет угрожать изнасилованием при отказе. Он был создан для женщин, как и они — для него. Но пока он общался с Хитоми, на душе всё ещё было пусто. — Благодарю. Когда у Вас заканчивается работа? Вообще у меня сегодня день рождения, и я был бы рад провести хотя бы немного времени с Вами. «Как и с любым другим человеком, в целом». Хитоми не услышала, насколько обезличенно прозвучала фраза, и на её щеках проступил розоватый румянец. — Вам повезло. Я работаю не полный день и освобожусь в три. Но приходите позже, чтобы я успела подготовить подарок на такой особый случай, — она опять захихикала. Чуя растеряно сдвинул брови. — Это не обязательно, мы знакомы меньше дня. Провести время с Вами уже будет хорошим подарком. Чуя сказал это и почувствовал, как приближался к вере в собственные слова. Конечно, в идеале должно было быть наоборот: человек сначала доверял себе, а потом уже выражал это словами. Чуе стало душно и он, махнув рукой, вышел из магазина — почти выбежал. Всё произошло так быстро, что он не верил, что в их общении не было подвоха. Но Хитоми и впрямь краснела от его слов, находила в них флирт и отвечала тем же. Как и Юан, она будто сама проложила дорогу к Чуе, и каждое его слово превращала в кирпичик на своём пути. Что бы он ни сказал, она реагировала на это с искренним, хоть и скромным восхищением. Чуе стало неуютно, он поёжился и крепче взялся за ручки пакета. До здания Мафии он дошёл в странном ощущении, будто в солнечный день только над ним скопились тучи, и вот-вот бы облили его дождём. Он будто обманул ни в чём невинную девушку, хоть и не понимал, как. В тенях деревьях он чувствовал присутствие Поля Верлена, и оно говорило ему — вот, я же оказался прав, Чуя. Ты всегда был таким, и это неисправимо. Твоя участь — не милые скромницы, а те, кто может наказать тебя за твоё существование. До трёх часов Чуя лежал в своей комнате. Ему казалось, что он смотрел в потолок, лёжа на футоне в уличной одежде, но потом он понял, что задремал. В какой-то момент он явно увидел силуэт Хитоми на футоне, заметил даже, как в её глазах прочиталась смесь отвращения к тесноте комнаты и пьяная поволока. Это было так реалистично, что он испугался — как он не заметил, что они уже были у него? Она протягивала руки, пыталась притянуть к себе, а он от растерянности пытался отодвинуться, но не мог. А потом он проснулся. Дневная дрёма всегда была обманчива, после неё хотелось и дальше лежать, не шевелиться. Перед глазами всё ещё стояла опьяневшая от прикосновений Хитоми, и Чуе ещё больше не хотелось выходить на улицу. Он будто случайно увидел её в душе, а теперь ему нужно было делать вид, что этого не было. На часах было три-пятнадцать, Чуя шёл неторопливо, чтобы не было заметно, как он хотел поскорее завершить эту встречу. Она появилась в его жизни внезапно, а с хаосом он никогда не умел справляться. В торговом квартале стало больше людей, Чуе казалось, что среди толпы он не сможет заметить девушку — и этот страх подозрительно сильно был похож на желание — но она стояла прямо перед магазином, где работала. Переминалась с ноги на ногу, озиралась, и, увидев Чую, едва заметно выдохнула. Снова заулыбалась, и Чуя подумал — почему она была ему так рада? Они буквально перебросились парой фраз, она услышала в его голосе что-то приятное, и вот — уже ждала его, будто на вокзале — старого друга. По этим реакциям Хитоми напоминала такого же одинокого человека, как и Чуя, но её одиночество было не подозрительным и кусачим, а восторженным, как ребёнок. Чуя не знал, кого бы в жизни он мог бы встречать с такой же радостью, как она — почти незнакомого человека, который назначил ей свидание. Ему опять стало её жалко. — Здравствуйте! — Можно на «ты». Привет. Хитоми неловко качнулась вперёд, будто порываясь обнять Чую, но в последний момент одёрнулась. Чуя сразу же отреагировал на это, подумав, вот он — шанс прикоснуться к девушке. Через касания будет легче почувствовать привязанность. Он слышал, что у девушек нежная и тёплая кожа, у мужчин такой не бывает, и он притянул её к себе, но почувствовал только неловкость, когда она прижалась к его груди своей. «Идиот, ты бы её ещё за задницу схватил… Да блять, почему это так тупо?!» Чуть что — Хитоми хихикала. Так проявлялось и смущение, и радость, и флирт. Она захихикала и сейчас. — А я подумала, что Вы… Ой, то есть, ты, не захочешь обниматься. Извини, наверное, ты обнял меня из вежливости, да? Чуя вскинул брови. Как эта мысль вообще возникла в её голове? И почему она так легко делилась с ним своими переживаниями?.. Он пожал плечами и попытался ободрить её улыбкой. — Нет. Это же естественно для свидания, м? И вновь хихиканье. Чуе нравился звук её смеха, но ему казалось, что он слышал его чаще, чем её речь. — Да, конечно, — она опустила взгляд и пошла за ним, — знаешь, у меня просто никогда не было свидания с таким уверенным парнем. Как только ты вошёл в магазин, мне показалось, что ты тут можешь купить всё. И когда ты пригласил меня на свидание… Это ощущается как дорама, знаешь. Богач из мегакорпорации и простушка-студентка. Раньше я встречалась только с теми, кто беднее меня… Ой, зачем я это говорю?! Блин, это вечная проблема — я всё вываливаю в первую же минуту знакомства. В девушке должна быть загадка, говорят, а во мне только одна загадка — когда я наконец заткнусь? Чуя приподнял брови и сам не заметил, как засмеялся. Хитоми сказала это так искренне и быстро, будто выученную фразу, и то ли от интонации, то ли от того, как резко она выдала всю правду о себе, ему стало весело. Такая Хитоми ему нравилась — не «простушка-студентка», прячущая взгляд и хихикающая глупым голосом. А живая, немного неловкая девушка. — Рад, что я произвожу такое впечатление, — только и произнёс он. Несколько минут они шли в молчании, Чуя не хотел ничего спрашивать. Вся прогулка будто должна была закономерно закончиться поцелуем или чем-то большим, это он понимал, а вот чем запомнить срединную пустоту — не представлял. Хитоми решила взять инициативу в свои руки, но поглядывала при этом на Чую слегка испуганно. Она боялась его безразличия, Чуя это видел. Он и сам чувствовал, как после одной удачной шутки Хитоми опять превратилась в обычную нервозную девушку с внимательными глазами. — Так… Про меня ты уже, наверное, всё понял. Теперь моя очередь узнавать. Где ты работаешь и как так вышло, что в день рождения ты совсем один? И тут Чуя не смог скрыть эмоций. — Неважно! — Неожиданно громко рявкнул он, и тут же поморщился. — Прости. Чёрт. Это не из-за тебя. Хитоми метнула испуганный взгляд. Как и остальные люди, идущие рядом. Чуе захотелось сгореть в огне, который щипал его щёки и шею. Про Мафию он не мог говорить, как и про причины своего одиночества. Вся информация о себе вела к Полю Верлену, Огаю Мори и Дазаю. Она вела в Мафию, а потом — в домик у берега, где он когда-то жил. Это были обстоятельства, которые не упаковать в красивую легенду, не обшутить и не сгладить. У меня нет родственников, Хитоми, вот, что он мог сказать. Моих родителей убил тот, кого я считал братом, но он мне не брат. Я бы всё отдал, чтобы провести с ним день рождения, в своё время и отдал, но не знал, что я привязан к образу, которого никогда не существовало. Мой брат был страшным человеком, но когда я его убил, мне не стало легче, и на моём месте работы у меня нет друзей, только суицидальный бабник, на чьи стоны я откликаюсь как заведённый даже в собственный день рождения. Но с ним я не проведу этот праздник даже если взамен у меня отнимут возможность когда-либо его отмечать. Я одинок, Хитоми, и мне надо заняться сексом с девушкой, иначе я загрызу себя. Я так одинок, что моя комната не предназначена для двоих, будто Босс знал, что там двоих и не будет никогда. Ты мне нужна для подтверждения, что я нормальный. Эта правда существовала в мире, куда Хитоми, как и другие не-мафиози, никогда не смогла бы попасть. И он сам не готов был её рассказать с той же искренностью, как она говорила про себя. Поэтому, чтобы как-то её успокоить и компенсировать отсутствие правды, он положил ей руку на плечо. Слегка сжал и погладил едва заметным, лёгким жестом, будто стряхнул крошку. —… Это не из-за тебя, просто так совпало, что сегодня у меня выходной, и все мои друзья заняты. — Я понимаю, Чуя, — она заглянула в его глаза сочувствующим взглядом, будто он её не напугал, а сказал что-то личное, — из-за одиночества в такой важный день люди часто становятся… Не такими, какими они есть на самом деле. Знаешь, может, это слишком, но я чувствую, что в душе ты хороший человек. Чуя тут же убрал руку с её плеча. Последняя фраза ощущалась настолько лживой, что он воспринял её за оскорбление. Но промолчал. — Ты голодна? Хитоми мягко улыбнулась, будто поняла что-то важное, и кивнула. — Есть такое. Только… Прости, я должна была сказать раньше, но мне через час надо будет ехать домой. У меня занятия на вечернем отделении, и… — Ничего страшного. Я понял тебя. Пойдём, я тоже голоден. Он отвернулся, делая вид, что выбирает между двумя ресторанами на соседней улице, а сам на мгновение прикрыл глаза от облегчения. Его первое свидание в жизни ощущалось пыткой неловкостью, и ему было жаль, что Хитоми видела в этом что-то прекрасное. А она явно видела. Её тёмно-серые глаза светились изнутри, слишком ярко, чтобы смотреть на кого-то, кому она всё ещё была неинтересна. И тут он вспомнил Дазая. Его рубящие интонации, которыми он отвечал девушкам, когда те уходили. Его грубые отказы, когда они хотели заснуть с ним после секса. Как он смеялся, наслаждаясь их глупостью и преданностью. Неужели Чуе суждено было вести себя так же?! Нет, он не мог этого допустить. Какой бы неинтересной Хитоми ни была, он должен был уважать её и вести себя так, как полагалось вести себя мужчине рядом с девушкой. Не расстраивать её. Не ставить в неловкое положение. Представить, что в этот момент его бы заметила Коё Озаки — как бы она отреагировала? Чуя едва заметно качнул головой. Она бы наверняка ударила бы его по голове, а потом наказала такими словами, которые потом бы звоном стояли ещё несколько дней. Если бы Коё Озаки увидела, что он вёл себя с девушкой почти как Дазай, она бы сровняла его с землёй. И Чуя бы подумал, что так и надо. Поэтому, когда они поднялись по лестнице, он подал ей руку. Открыл дверь, пропустив вперёд, и помог снять лёгкую куртку. Едва заметно прикоснулся к спине, провожая к столу. И заметил, что от каждого вежливого жеста она становилась будто податливее. И чувствовал за это вину. Будто пытался разгадать важную загадку, а с каждым действием делал всё хуже. Когда он её слушал и вёл себя, как полагало вести мафиози с женщинами, он чувствовал себя лжецом. Будто вёл к обрыву, обещая, что там — их светлое будущее. Но когда он замолкал и уходил в свои мысли, не вставлял логичные вопросы после её фраз и показывал, как устал, она тут же приобретала такое выражение лица, будто он её предал. Опускала глаза, плечи, Чуе казалось, что даже её кожа становилась серее. Печаль наполняла её до краёв, и ему тут же хотелось извиниться. Раньше он думал, что девушки много говорят, но этой хотелось слушать. А он ничего не мог сказать. Даже комплименты не лезли. Ему казалось, что он разочаровал Хитоми, но она смотрела на него так, будто мечтала увидеть всю жизнь. А ещё ему казалось, что он выбрал её не только потому что она помогла ему с подарком для Коё, а потому что подсознательно почувствовал в ней такое же одиночество. Только у него оно обострилось во время своего праздника, а у неё — фонило постоянно. Хитоми видела, что Чуя неразговорчив, и думала, что её откровения его расшевелят. И рассказала, как родилась в деревне на отшибе Японии — Чуя хотел сказать, что он тоже, но промолчал — и там жила её семья, а она поступила в университет Цуруми в Йокогаме и изучала литературу. — А как ты устроилась в люксовый магазин? — Спросил Чуя, смотря в окно. Очень хотелось выйти подышать. Хитоми улыбалась от каждого знака внимания. Будто цветок — раскрывалась, тянулась навстречу теплу. — Ой, это интересная история! Там вообще до этого работал мой брат, и в такие места на кандидатов без образования даже не смотрят, но он меня порекомендовал, и вот, работаю. Моя коллега постоянно смеётся, что она такого никогда не видела, хотя она уже там двадцать лет работает! Чуя усмехнулся. Эта история была такой простой и глупой, она идеально описывала Хитоми, но он не мог на неё злиться. Не мог нагрубить. В душе у Чуи была благодарность к девушкам. К такой же улыбчивой и наивной Юан, к мудрой Коё, к его маме, которая выносила его в своей утробе. Это мужчине бы он сказал, что это полная хуйня, а ему бы пора поумерить самолюбование. Но в ответ на её улыбку он только мог сам улыбаться. Но не более. Он хотел бы себе такую подругу, воздушную и сладкую, которая бы контрастировала с его жестокой жизнью. Но что-то подсказывало, что дружить с девушками, которые смотрят на тебя с восхищением, было неправильно. — Да, это и впрямь очень необычная история. А потом он заплатил за себя и за неё совместно. Остатки подарочных денег почти полностью растворились, и последние пятьсот йен пытался отдать Хитоми на проезд. — Ой… Нет, спасибо, но… Это так приятно. Я не знаю, почему. Тебе не кажется, что у нас есть какая-то связь? Они подходили к вокзалу. Поезд, на который Хитоми должна была попасть, придёт через полчаса. Чуя нахмурился. — Связь? О чём ты? Он чувствовал себя, будто кубарем катился с горы и не мог ни за что ухватиться. Хитоми смотрела на него с восхищением, таким сильным, что на глаза выступили слёзы. Одинокое существо, подумал он. Одинокое, в чужом городе, подкупленное вниманием и оплаченным обедом. Он подумал, что если бы был на её месте, то повёл бы себя точно так же. Придумал бы какую-нибудь связь, чтобы встретиться с другим вновь. Точнее, с другой. Да, это должна была быть другая. Это должна была быть Хитоми. — Ну… Связь. Как будто это не просто совпадение, что мы встретились… Извини, ты этого не чувствуешь? Чуя кинул взгляд на Хитоми и сразу отвёл его. Взгляд у девушки был умоляющим. Ему надо было сказать, что ей не показалось, иначе зачем это всё было? Он представил, как она будет плакать в поезде, если он ей откажет, и вздохнул. — Да, наверное, — тут же сжал зубы, злясь на себя. Хитоми опять захихикала и обняла его. Чуя растерянно опустил руки, но как только объятие стало крепче, слегка приобнял её в ответ. Хитоми постояла так немного, он чувствовал, как бешено стучало её сердце, и потом отпрянула и прижала руку ко рту, будто увидела что-то ужасное. — Что-то не так?.. — Конечно! Я же чуть не забыла про подарок. Прости, пожалуйста-а! Вот, — она вытащила из сумки свёрток в голубой бумаге, — с днём рождения, Чуя! Знаешь, я так крутила эту фразу в голове, но, наверное, я всё испорчу, если её скажу… В общем, я хотела пошутить, что день рождения у тебя, а именинницей себя чувствую я. Мне так хорошо уже давно не было. Прости, наверное, девушка не должна такое говорить на первом свидании, это слишком, да? Она волновалась так сильно, что начала мять подол юбки. Каждый раз, когда Хитоми что-то говорила, не срываясь на хихиканье, она выглядела очень тревожной. Чуя бы мог принять это за манипуляцию, но видел, что у Хитоми подрагивали руки. Она не знала, куда деть их и куда деться самой. Он грустно сдвинул брови, теперь и его руки переняли эту нервозность, сжимали и разжимали тонкий голубой свёрточек. Если там будет ценный подарок, подумал Чуя, то он выкинет его. Он не заслужил его за то, что дал девушке ложную надежду на что-то, чему и сам не знал названия. Но он не оставлял надежду ответить взаимностью, и, зажмурившись, схватил её за лицо и притянул к себе. Она не успела ничего сказать, как Чуя впился в её губы, опустил руку на спину и притянул ещё ближе. Первый поцелуй не был страстным, он был осторожным, но напористым, будто им Чуя попытался подавить их общую нервозность, лишить её возможности позориться и задавать вопросы, а ещё поблагодарить за подарок. Оказалось, что поцелуй мог выполнять много разных функций и даже заменять общение. Её губы были влажными и мягкими, а Чуя только сейчас понял, что его, вечно покусанные, наверняка ощущались сухо. Как только она прикоснулась к ним языком, он отдёрнулся и закашлялся, уставившись на свои ботинки. Так это и произошло, подумал он. Первый поцелуй, первый осознанный и контролируемый поцелуй. Первый поцелуй с девушкой. Хитоми смотрела на него круглыми, удивлёнными глазами. — Спасибо за этот день и подарок, Хитоми, — произнёс он, голова тяжелела, как от алкоголя. — И… И тебе, Чуя. Она вновь потянулась к нему и поцеловала в щёку. Чуя ощущал, что его тело было сделано из ваты, таким лёгким и безвольным оно было. Ни на что не реагировало, не испытывало и крупицы того, что он ощущал за стеной, подслушивая чужие стоны. Хитоми быстро убежала на вокзал, а Чуя — прочь от неё, да, он практически бежал, будто неловкость была живой и вот-вот бы догнала его. «Всё произошло слишком быстро, это неправильно. Чёрт. Что я наделал? А если она меня теперь будет искать?» И вдруг ему стало смешно, но при этом — ужасно грустно. Мафиози, которому подарили подарок в честь дня рождения, боялся, что его будет искать консультантка из магазина. Это был сюжет для анекдота, он представил, как бы расхохотался Мори или Дазай, услышав такое от Чуи. И сам усмехнулся, но криво и тихо. Ноги довели его до садика во внутреннем дворе, до его скамейки. Иногда он встречал там Коё — когда она узнала, что это было его любимое место, она иногда подстраивала их встречи, и веселилась от его искреннего удивления. Сейчас её не было. Он молча открыл свёрток — на голубой бумаге лежал блокнот с нарисованными собачками и маленькая коробочка клубничных моти. На первой странице блокнота был написан номер, и фраза — «Твоя подруга, Химоти Сато». Страницу с номером он вырвал, но в последний момент, уже склонившись над мусорной урной, передумал и засунул к себе в карман. Он знал, что не воспользуется ни номером, ни блокнотом. И моти, скорее всего, останутся нетронутыми. Но если страница не выброшена — значит, он не совсем её забыл. Будто душа Химоти была в блокноте, её невидимые глаза смотрели на него и оценивали действия. Теперь они могли видеть, что он не совсем сволочь, выкинуть страницу было бы в стиле Дазая. «А сохранить её и никогда не воспользоваться — в стиле слабохарактерного идиота». Он помял страничку в кармане, и даже в её хрусте слышал что-то осуждающее, но решил, что разберётся с этим завтра. День рождения был слишком странным днём, чтобы решать что-то глобальное, хотя уже поздно было притворяться, что он не пытался. Здание Мафии напоминало Чуе сон, который часто снился ему в детстве. Огромное здание с множеством дверей, он открывал одну — а там ещё, за той — десятки, сотни ходов, и они не заканчивались. Он открывал одну, а потом не мог выбрать, в какую идти. И пути назад не было. Чуя вспоминал об этом и во взрослом возрасте, когда думал, что изучил родное здание наизусть, а потом Мори показывал ему что-то новое, и тому оставалось лишь молча удивляться, но не показывать чересчур бурную реакцию. В семнадцать лет он знал в Мафии всего несколько подземных коридоров, и пару кабинетов в той части, что была над землёй. В свой день рождения он ещё узнал, что пятнадцатый этаж весь был отдан под церемониальные помещения и праздничные залы. В одном из них вечером они праздновали и его день рождения. Людей было совсем немного, и Чуя знал, что вечер пройдёт быстро, но когда он увидел, что пришла Коё, он впервые за день почувствовал себя свободным. Не смог сдержать восторга и, пройдя мимо Мори и Дазая, подошёл к наставнице. Она улыбнулась. За её спиной стоял стол с тортом и бутылками алкоголя. Для Чуи ничего из этого не имело значения, ему очень хотелось поделиться сегодняшним днём, но как только он подошёл, то понял, что не мог подобрать слов, чтобы не разочаровать её. — Чуя-кун, с днём рождения! — Коё мягко улыбнулась и, казалось, не заметила его погрустневшего взгляда, — А это что у тебя? Пришёл хвастаться подарками? Чуя улыбнулся и низко поклонился. — Нет, сестра, это тебе. Помнишь, когда ты подарила мне перчатки, я сказал, что отблагодарю тебя при первой же возможности? И вот, она настала. Коё удивлённо подняла брови. — О, господи, Чуя-кун, какой ты невыносимый! Ну что за человек дарит подарки другим в свой день рождения? — Она засмеялась, прикрыв лицо веером, но приняла подарок. — Что такое, Коё? Отнимаешь у людей подарки в их праздник? Теперь понятно, почему тебя взяли в Мафию, — хитроглазый Дазай появился из пустоты. Мгновение — и вот, стоял так близко к Чуе, что он чувствовал его тепло. Коё проигнорировала его шутку и убрала подарок в дальний угол комнаты. Чуя тут же повернулся к Дазаю. Тот улыбался одними уголками губ, рядом с ним молча стоял Мори. Вот и всё окружение, подумал Чуя. Ему вдруг очень захотелось съесть торт и напиться, странное желание, противоестественное для его нового воспитания. Он старался даже не смотреть в сторону стола, его тянуло туда, как гравитацией. — Ну, от тебя подарка я вообще не жду, — хмыкнул Чуя. — Почему это? Раз так, то я отнесу его обратно в магазин, ладно! Мори засмеялся. Для него разборки Чуи и Дазая всегда выглядели как самая смешная комедия, Чую же это задевало. Когда Мори начинал смеяться, он тут же хотел закончить разговор. — Держи, собачка. С днём рождения! Семнадцать лет для собаки это вообще-то очень много, поздравляю! Чуя взял коробку и толкнул Дазая в плечо. Только присутствие Мори сдержало его от ругани, и, опустив глаза, он едва сдержался от ругательства вновь. Но теперь ему хотелось сматериться от восторга. Это была приставка. Приставка! Та самая, за которую Дазай его чуть не придушил в машине, и которую Накахара сломал в итоге. Только новая. В большой цветастой коробке, где не было ни одного японского слова. — М-м-м… Спасибо, — тихо произнёс он, хотя знал, что если бы это был кто-то другой, он бы обязательно обнял его. — Тебе нравится, Чуя-кун? Мы выбирали её вместе! Дазай-кун сказал, что ты будешь в восторге. Чуя слабо улыбнулся в ответ на слова Мори. Да, конечно, он был в восторге! Он хотел прыгать и пробежаться по потолку, запрыгать, засмеяться, но крепкое презрение к Дазаю не давало это сделать. — Да, конечно, нравится. Спасибо вам большое, — он поклонился. — Но это не всё. Мой подарок ты получишь после торта, — Босс подмигнул, и от знакомого выражения лица у Чуи пробежали испуганные мурашки. Он очень надеялся, что сюрприз от Мори не разобьёт его окончательно. Из темных углов комнаты появилась прислуга, девушка, похожая на Хитоми, но ещё более худая. Чуя старался не смотреть на неё, пока она разливала алкоголь по бокалам. Это было что-то новое — не виски и не саке, а тёмная жидкость, на свету она выглядела прозрачно-красной и напоминала вишнёвый сок. Когда они все взяли свои бокалы, Чуя заметил, что торт был совсем небольшим, больше похож на пирожное с несколькими тонкими свечами и надписью на английском. Когда его окружили со спины коллеги, он почувствовал себя по-странному уютно. Будто он был в безопасности, он был любим, и всё внимание мира наконец было направлено к нему. В этот момент Дазай был спокойным, Мори — безопасным, а Коё посвящала ему всё своё внимание. Здесь не хватало только Поля Верлена, который был бы хорошим братом, и Хитоми, если бы она была его любимой девушкой. В таком мире он был бы точно счастлив, он знал, а этот вечер был возможностью побывать там на пару мгновений. Он взял бокал, как и остальные, и не смог сдержать улыбку. — Что ж, Чуя-кун, я поздравляю тебя с этим праздником, — Мори прикрыл глаза, будто ему самому доставлял удовольствие сегодняшний вечер, — твоя работа в Мафии заслуживает уважения, и я верю, что у тебя будет прекрасное будущее. С днём рождения! Он поднял бокал, и остальные сделали то же самое. Тонкий звон, мгновение — девушка зажгла свечи на торте, и, осушив бокал, Чуя прищурился. Напиток был кисловато-сладким, вкусным, и ложился на сознание тёплым одеялом. Он смотрел на огоньки свечей. Знакомая традиция, не в первый раз он с ней сталкивался — Поль Верлен тоже так делал, когда Чуя ещё жил с ним. Он говорил, что надо загадать желание, а потом задуть, но каждый год Чуя забывал, что желал в прошлом году, и не мог понять, работает ли магия свечей. Это было и неважно. Он ничего не стал загадывать, лишь притворился, поджав губы, а потом резко задул их все — с первой попытки. В детстве не получалось, и он посчитал это хорошим знаком. Что-то приятное в его жизни обязательно произойдёт, а весь детский ужас останется в шестнадцати предыдущих годах. Дазай, Коё и Мори захлопали, будто Чуя сделал что-то великое, и он невольно заулыбался — шире, чем когда-либо позволял себе в здании Мафии. Немая девушка разрезала торт. Белый крем и бисквит с кусочками клубники. Чуя вспомнил моти, которые лежали у него в комнате, и почему-то почувствовал неловкость. Слизал крем под осуждающим, но молчаливым взглядом Коё. Когда она подошла и одним движением убрала крем с его носа, то не смогла сдержаться и саркастично усмехнулась: — Господи, Чуя-кун, надеюсь, я больше никогда от тебя такого не увижу. И он засмеялся в ответ. Мори не торопился показывать обещанный подарок, медленно цедил вино, разговаривая с кем-то по телефону в углу. Дазай опять появился рядом с Чуей, на этот раз его улыбка выглядела азартно. — Давай раскроем приставку сейчас? — Он смотрел почти умоляюще. Чуя медленно сделал глоток, это был уже третий бокал за вечер, и ему было так вкусно, что он еле сдерживался, чтобы не выпить всё залпом, как воду. — Я не хочу. Язык начинал заплетаться, а на веки давила сонливость, но вместе с тем его чувство счастья так усилилось, что ему захотелось рассмеяться. Свернуться в клубочек на потолке и наблюдать за всеми, пока разговоры не убаюкали бы его окончательно. — А как узнаешь, как играть? — Дазай наклонил голову, — Помнишь, я просил у тебя, чтобы ты её принёс, а я бы тебя научил играть? Этот вопрос прозвучал неожиданно… Трогательно, что ли. Или это всё вино? Оно делало мир мягче, даже голову кружило не болезненно, а как что-то приятное. Он улыбнулся в ответ. — Ага. Но не сейчас. — Потом я буду занят, — Дазай подмигнул, и это была точная копия мимики Мори. — К тебе опять придёт девушка?.. — Ага. Ох уж мои аппетиты, — Дазай усмехнулся. Когда он говорил про девушек — это звучало горделиво. Этому хотелось завидовать, приблизиться к его удовольствию. Когда Чуя вспоминал своё свидание, то он хотел вернуться в прошлое и никогда его не допускать. Наверное, Хитоми сейчас сидела на занятиях и задумчиво грызла карандаш, смотрела в окно и вспоминала сухие губы Накахары. И думала, что так и выглядит весенняя влюблённость, прекрасная и долгожданная, не догадываясь, что на другом конце Йокогамы Чуя не чувствовал ничего похожего. Пока он не успел понять, как относиться к услышанному, к нему приблизился Мори и положил руку на плечо. Чуя вздрогнул. — Что ж, настало время и для моего подарка. Пойдём, Чуя-кун. Чуя съёжился. Когда Мори так говорил, хотелось спрятаться под стол. Но он пошёл, как пошёл утром, ожидая, что ему отрубят палец. Если это было то, о чём он думал, то лучше бы ему отрубили палец, руки и ноги. Всё, что угодно, только не грязные прикосновения. Они спустились на лифте на подземный этаж, и именно там Чуя почувствовал, как устал за день. Всего десять вечера, а он уже засыпал на ходу, голова то и дело тяжело опускалась, а потом резко вздёргивалась. Мори замечал это и улыбался, но ничего не говорил. — Тебе понравился сегодняшний день? — Только и спросил он, пока они шли по очередному длинному коридору. — Да, Огай-доно, конечно. Спасибо Вам большое. Он усмехнулся. Его всегда умиляла натренированная вежливость и восхищение в свой адрес, и вряд ли он верил в её искренность, но всегда ценил. Они зашли в гараж. Огромный, похожий на ангар Агнцев, только подземный и заставленный дорогими, огромными машинами. Все — чёрного цвета. И только в углу стояло что-то, выглядящее по сравнению с автомобилями маленьким. Это что-то было накрыто тканью. — Чуя-кун, твой подарок стоит там, — он протянул маленькую коробочку и остался на месте, наблюдая за реакцией парня. Тот округлил глаза и медленно, будто боясь, подошёл в нужный угол. Он представлял, как снимет ткань, а под ним — тигр или лев, и вот, они рвут его на куски. Поэтому Чуя снял ткань медленно. Перед ним стоял мотоцикл. Красный, блестящий, словно натёртый маслом. Такой красивый, что у Чуи на мгновение отвисла челюсть, но он тут же прикрыл рот. — Вы шутите? Как… Как это возможно?! Мори засмеялся, слегка прикрыв глаза. — Ты заслужил это, Чуя-кун. Я и впрямь вижу, что ты достигнешь великого будущего с твоими нынешними талантами. — Но… Я же не умею водить. — Научишься, мы что-нибудь с этим сделаем. Чуя подошёл вплотную и стал разглядывать мотоцикл, трогать и, наконец, запрыгнул на сиденье. Оно ощущалось как влитое, будто они в это же мгновение стали одним целым. Он заулыбался, в глазах почему-то скопились слёзы. Чуя Накахара никогда не плакал от счастья, даже не понимал, как это возможно, но теперь понял всё. И сразу. Его не просто ценили, а любили. Да, это было так, наверняка… — Я не могу описать свою благодарность, Босс… — Не надо. Я всё вижу. К слову… Ох, ладно, я не буду портить твоё настроение. — Что такое? «Так и знал, что есть какой-то подвох…» — Это тоже была идея Дазая. Он говорил, что вы катались на игрушечных мотоциклах, и тебе это, видимо, понравилось. Так чего мелочиться с игрушками, если можно кататься на реальных мотоциклах, Чуя-кун? Чуя замер, не веря своим ушам. Но Мори не мог это придумать — они же с Дазаем и впрямь катались, в тот самый вечер… И у Чуи тоже был красный мотоцикл. Он почувствовал, как сонливость накрыла его окончательно, и он медленно слез с мотоцикла. Тут же споткнулся, Мори успел его подхватить. — Устал, да? — Умилённо произнёс Мори. Чуя медленно кивнул. В глубине души он боялся, что Мори сейчас воспользуется ситуацией, и отведёт его к себе. Но тот был сегодня на удивление добрым и понимающим. Лифт остановился на нужном этаже. — Дальше сам, — Мори поклонился, и Чуя подумал, что Босс никогда ему до этого не кланялся, — дойдёшь? — Угу. Спасибо Вам… Большое. Ещё раз. Последние слова прозвучали скомкано, как радиопомехи, и Мори, посмеявшись, ушёл в свой кабинет. Здание Мафии ночью было особенно холодным и тихим, только в глубине, если прислушаться, слышны были отзвуки чьей-то поздней работы. Чуя, схватившись за стену, медленно пошёл в сторону своей комнаты. Самая дальняя по коридору. Бывшая кладовая, которую переделали под него за один день. Только сейчас он понял, как она далеко. Очень непродуманно. Если пожар охватит здание, то у Чуи не будет шанса выбраться, от этой мысли Накахара почему-то засмеялся. — Тебе помочь? Дазай стоял у своей комнаты, видимо, ждал девушку. Чуя выпрямился. — Чё? Он стал глупо икать, и Дазай подошёл ближе. — Тебе помочь, Чуя? Чуя прикрыл глаза и прильнул к стене. — Ммм... Сначала ответь на такой вопрос, — слова в голове разбегались, как тараканы на свету, — это правда, что ты сказал Боссу про мотоцикл? — Ну да, — он легко пожал плечами, — а что? Рассказал тебе, да? Чуя кивнул. — Это… Благородно. Спасибо, — Чуя раздражённо сдвинул брови, а потом расслабился и рассмеялся, — какое тупое слово. Благородно, блять. Ну и бред, ни разу не говорил такое… — Это тебя с трёх бокалов вина так? Дазай засмеялся вместе с ним и, подхватив за руку, повёл к комнате. В этом движении не было и следа от тех пошлых касаний, что были в баре зимой. Чую это успокаивало. Можно было представить, что это был не Дазай, а просто вежливый незнакомец. С его помощью они дошли быстро, и Дазай, открыв дверь, мягко помог Чуе опуститься на футон. — Покажешь, как играть на приставке? — Спросил Чуя, пытаясь стянуть пиджак. — Сейчас? Ты же пьян! — И что?.. — Может, тебе лучше помочь раздеться? Дазай прислонился к косяку и с улыбкой наблюдал за неловкими движениями Накахары. — Мгхм… Чуя хотел воспротивиться, но понимал, что на это не было причины. У Дазая была девушка. У Чуи, видимо, тоже. Он лениво махнул рукой и уткнулся лицом в подушку. Дазай присел рядом и, аккуратно сняв пиджак, положил его рядом. Так же всегда делал Чуя, когда складывал свои вещи. Дазай развернул его, лежащего, и приступил к пуговицам на рубашке. Его лицо было так близко, что он чувствовал знакомый запах кожи. Дазай выглядел сосредоточенно, на лицо парня падал фонарный луч из маленького окна под потолком. — А я сегодня целовался с девушкой, — произнёс Чуя, ненадолго приоткрыв глаза. Он ожидал, что Дазай сейчас схватит его за рубашку и начнёт орать. Что его маска треснет и обнажит ревность, которую он копил с зимы, и что Чуя не зря его до сих пор подозревал в чём-то опасном — да, окажется, что девушки были лишь раздражающим прикрытием. Но он никак не поменялся. Расстегнул очередную пуговицу и усмехнулся. — О-о-о, поздравляю. И как? Чуя повёл плечом. — Не знаю. Дазай снял с него рубашку. Чуя услышал в его дыхании знакомое, тяжёлое звучание, и понял, что между ними оставалось слишком мало пространства. Чувствительная кожа Чуи нагрелась под касаниями Дазая, осторожными и смазанными, и он открыл глаза. Дазай смотрел прямо на него, нависая, будто ожидая чего-то. И Чуя впервые не захотел отодвигаться. Что-то внутри разлилось теплом, перехватило дыхание. Он вспомнил, что ночью все чувства притуплялись, а будущее погибало. Вино ускоряло его смерть. Он чувствовал себя таким любимым и нужным в Мафии, сегодняшний день смыл с себя печаль только благодаря вечеру. Поэтому, когда Дазай наклонился и медленно накрыл его губы своими, Чуя не почувствовал ни раздражения, ни ярости, ни сожаления. Он и вправду чувствовал себя на своём месте.