Хороший мальчик Чуя

Осаму Дазай был, наверное, единственным человеком на свете, которому не шёл здоровый вид. Или Чуя так думал, потому что никогда его не видел таким? Или потому что жизненная энергия в Дазае обязательно бы шла на разрушение чужих жизней?.. Когда Чуя заметил, как бодро и улыбчиво тот выглядел, ему хотелось сделать всё, лишь бы стереть это выражение с его лица. Болезненность придавала Дазаю возраста — он помнил, что при первой же встрече подумал, как зрело тот выглядел — а когда он выглядел здоровым, то Чуя сразу отмечал, каким молодым на самом деле он был. Они действительно были ровесниками. И это начинало пугать — Дазай к своим годам был куда извращённее, сильнее и хитрее Чуи. Он будто знал об этой жизни всё, и поэтому так рьяно пытался избавить себя от неё. Чуя на его фоне чувствовал себя ребёнком, который даже палочками есть не умел. — О, ты тут прибрался? Никогда не видел комнату такой чистой! Ну, это исправимо, — Дазай плюхнулся на футон, не сводя глаз с Накахары. Губы обжигал несостоявшийся поцелуй. Чуе почему-то стало так противно, что он остервенело стал вытирать губы и отплёвываться. Что это было? Провокации Дазая всегда были такими. Он выбирал самые неожиданные способы растормошить человека или же наоборот — парализовать его. И теперь от вида Дазая Чуе становилось ещё противнее — он что, спокойной мог поцеловать мужчину?! Чуя невольно скривился и, подобрав одеяло с подушкой, ушёл в угол комнаты. Дазай следил за этим безмолвно. Чуя вспомнил старый, почти забытый метод успокоения — смена плоскости. Пока Дазая не было, он ни разу не спал на потолке. Комната стала для него уютной и безопасной, приходя в неё после занятий он чувствовал себя так, будто попал домой. Так было в сарае Сурибачи — внешне неприметное помещение будто обнимало Чую стенами и согревало. Ему нравилось одиночество. Раньше, ещё с Агнцами, он думал, как бы от него избавиться, но в Мафии понял, что одиночество — это роскошь. Когда ты один, ты не ждёшь удара в спину. Ты не должен думать о покое другого, не ждёшь комментариев или насмешек. Или дело было в том, что её соседом был Дазай? А если бы это был кто-то другой?.. Но кто? Чуя уже уставал от безнадёжный мыслей о брате. От них только становилось страшно. Так что пока он не нашёл, с кем бы ему было хорошо вдвоём, он предпочитал любить одиночество. Он легко взобрался по стене на потолок, и, разложив одеяло, завернулся в него клубочком. В темноте не было видно часов, но Чуя думал, что сейчас ночь. На мусорных баках за окном поблёскивали крошки снега — за ночь зима уже решила окончательно заявить Йокогаме о себе. В комнате похолодало. Чуя только прикрыл глаза, чтобы вернуться ко сну, как Дазай прыгуче подскочил к нему и прикоснулся к волосам. Чуя тут же почувствовал, как его тело стало почти невесомым, и упал на пол. Знакомое чувство. Так же Дазай тронул его, лишив всех способностей, когда избил ногами при Мори — больной, садистичный ублюдок. Чуя уже приготовился к удару, но Дазай только засмеялся, сощурив глаза, будто от удовольствия — ему явно нравилось, каким даром он обладал. — Отъебись от меня и дай поспать! — Рыкнул Чуя, отодвинувшись. — Я бы с радостью, но уже утро. То, что Коё ушла на миссию, не освобождает тебя от занятий. Чем вы там занимаетесь? Небось она тебя учит какой-нибудь хрени типа того, как стрелять глазками, да? Чуя почувствовал, как гнев поднимается кипучей волной. Дазай стоял напротив него, игриво сиял глазами, будто ожидая, когда Накахара выйдет из себя. Это был тот Дазай, которого Чуя уже знал и чувствовал — раздражающий, поверхностный и обманчивый. Теперь к нему не было сострадания, оно исчезло ещё тогда, когда он довёл его до ручки с грёбанной приставкой. Но теперь они были вдвоём. На равных. Ни Чуя, ни Дазая не были уязвимы, и от этой мысли Накахара почувствовал странный прилив сил. Он вскочил и тут же накинулся на Дазая, повалив его на пол. На секунду он заметил, как в глазах Дазая промелькнул испуг, и это будто ещё больше распалило огонь внутри. Да, конечно, он хотел видеть Дазая напуганным. С первой встречи. Отомстить ему хотя бы так, хотя бы на мгновение пересечься с его напуганным взглядом и задавить своим, уверенным, как во времена, когда он был защитником Агнцев. Для такого человека, как Дазай, хватит и секунды испуга, чтобы перевернуть расклад власти. Чуя почувствовал, как забытая сила наполнила его до краёв. Та же, что сопровождала его всю жизнь в Сурибачи и позволила стать лидером. Её топливом было чувство превосходства. Ему всегда надо было быть выше соперника. Чуя занёс кулак для удара, и тут же испуг в глазах напротив рассеялся. Дазай улыбнулся, слегка прищурившись. — Ты же знаешь, что если будешь бить меня кулаками, то можешь и убить? — Он ненадолго замолчал и, перехватив взгляд Накахары, улыбнулся теплее. — Как прекрасно было бы умереть от твоих рук, Накахара Чуя… У Чуи дрогнула занесённая рука. Он вновь почувствовал себя так неловко, что загорелось лицо. Почему Дазай был таким?! Почему смотрел на него так? Почему странно шутил, смешивая неуместную нежность с поступками, от которых его хотелось убить? Они были ровесниками, даже их судьбы были чем-то похожи, но они при этом вели себя настолько по-разному, что Чуя сомневался, а человек ли был перед ним?.. Он вёл себя так, как не вёл ни один его знакомый. Ненавидящий жизнь и стремящийся отобрать её у остальных. Бессмертный. Извращённый. Ненавидящий боль, но притягивающий её. Да, Дазай был не человеком. Он был чудовищем, мутантом, недостойным существования. Как хорошо, что он сам это понимал. Он не хотел прикасаться к Дазаю, но от яростной силы его уже трясло. Он не мог совладать с этим, не мог просто спрыгнуть с Дазая и уйти. Агрессия напоминала зуд. Будто всё внутри начинало чесаться и гореть. Но Дазай был прав — кулаками драться нельзя, это всегда плохо заканчивалось. И, опустив руку, Чуя схватил Дазая за плечи, вдавил в пол и вцепился зубами в щёку. Если бы Дазай не закричал, Чуя бы не отцепился. Он почувствовал себя животным, пытающимся оторвать от врага кусок плоти. Но тут Дазай оттолкнул его, скинул с себя, и, отбежав к футону, прикрыл окровавленную щеку ладонью. Его глаза выглядели стеклянными, непривычно круглыми, а грудь под рубашкой вздымалась так часто, будто он только что вынырнул из-под воды. Он замолчал. По пальцам стекали тонкие струйки крови, и Дазай смотрел на Чую затравленно. Странным, непонимающим взглядом, будто он впервые осознал, что и Чуя был точно таким же непредсказуемым животным, как и он сам. Даже привычная улыбка всё никак не возвращалась. Чуя облизнул губы. Лёгкий металлический привкус остался на них, и Чуя стёр его тыльной стороной ладони. Почему-то, глядя на Дазая, ему стало так неуютно, что он тут же отвёл взгляд. Всё время, пока Дазай лежал в госпитале, Коё делала из Чуи светского человека. Учила правильно сидеть, смотреть и думать, подарила первый роскошный аксессуар, но теперь, видимо, это всё рассыпалось. Когда дело дошло до настоящего конфликта, Чуя мигом забыл про всю эту элегантную философию, и стал тем, кем он всегда был в глазах наставницы и остальных — полоумный беспризорник. Он не имел ничего общего с ней. Ничего общего со своим статным братом. Даже с Дазаем, который умел молчать и слушаться Босса. Всё это время он был дворовым псом, которому никогда не вытравить свои инстинкты. Даже дрался он как животное — кусаясь и царапаясь. Чуя быстро вскочил на ноги и ушёл в ванную. Не видеть Дазая, не видеть его окровавленную щёку, не видеть вообще ничего. Он легко снял с себя пижаму, одним движением открыл кран душа на полную мощность, и, зажмурившись, встал под шумный поток воды. Зашипел, сжав зубы. Вода была ледяной. Но, может, это и к лучшему. Ему надо было охладиться, прийти в себя. На губах застыл привкус крови и холодная мягкость чужой щеки. От этого хотелось плеваться. В попытках скрыться от несостоявшегося поцелуя с Дазаем, он всё-таки прикоснулся к его коже. Чуя зажмурился и сплюнул на пол. Это было так мерзко, что ему хотелось блевать. И что это была за реакция? Зачем он его укусил?! Чуе казалось, будто это сделал не он, а дьявольская сила, проникшая в него в одночасье. Она подставила его и покинула тело, как только Дазай закричал. Если бы Чуя не был так подавлен, он бы даже посмеялся над произошедшим — крик Дазая больше напоминал визг, Чуя бы никогда не догадался, что тот мог издавать такие звуки. Но ему не было смешно. Он стоял под душем, струи были такими сильными, что ощущались ударами плетью, а от холода кожа становилась каменной. Если бы Дазай не вёл себя игриво, Чуя бы так не поступил. Да, он это знал точно. Не поступил бы. Если бы Дазай всегда был тем ублюдком, который ненавидел его со стабильной взаимностью, ему было бы легче адаптироваться. Но когда он видел в глазах Дазая что-то странное, что-то, что никогда не должно быть направлено от парня к парню, а потом слышал такие же мягкие интонации в его голосе, он не мог ничего сделать. Кулаки Чуи были убийственны. Даже без сил гравитации, он знал, на что они способны. Но кулачный бой все равно был чем-то человечным, где-то правильным. А укус… Укус — это что-то неконтролируемое. Почти паническое, возвращающее к звериному поведению. Пока они жили вместе с Дазаем, Чуя вряд ли изменится. Рядом с ним он не контролировал себя. Чуя выключил воду. Медленным движением, показывающим, как задумчиво он себя чувствовал, и как онемели его руки от холодной воды. Он так и не притронулся к мылу, в нос закрадывался запах грязного тела, несмываемой пыли Сурибачи, и он вновь включил душ, уже тёплую воду, быстро натёр тело мылом, и, переодевшись, вернулся в комнату. С тех пор, как он стал жить в комнате с ванной, он не мог начать день, не смыв с себя этот запах. Он не знал, чувствовали ли его другие, но, например, Коё никогда не делала замечание, а значит, всё было в порядке. Он умело маскировал своё прошлое, моясь каждый день до скрипа и стирая рубашку перед каждым занятием. Когда Чуя вышел из ванной, он всё ещё не хотел смотреть на Дазая. Повернулся к нему спиной, но взгляд всё же зацепился за парня — он сидел всё в той же позе, но уже не держался за щеку. Привычная повязка на левой щеке теперь была на правой и прикрывала укус. Чуя подобрал одежду с пола и вернулся в ванную. Когда он переоделся, то и чувства будто притупились, остались вместе со сном и каплями крови на пижаме. Он поправил шляпу перед зеркалом, надел новые перчатки — их запах напоминал о вчерашнем дне и Коё, по которой он уже скучал. День без неё даже начинался неправильно. А вдруг Дазай отомстит и расскажет ей об укусе так же, как в своё время Коё рассказала Боссу о его едких словах?.. Чуя едва заметно тряхнул головой. Не надо переживать о том, что ещё не случилось. В случае Дазая это особенно бессмысленно — его действия никто не мог предсказать, возможно, даже он сам. Поэтому, когда Чуя вышел из ванной, он выглядел так, будто ничего не произошло. Его взгляд избегал щеки Дазая, нашёл нейтральную точку в пространстве, где было спокойно. — Где тут можно взять еду? — Спросил он, стараясь не выдать голосом, как волновался. Не перед Дазаем. Перед собой — теперь он стыдился только перед незримыми авторитетами брата, Коё и будущей версии себя. — Чего? — Ну… Где вы едите? Чуя смутно представлял, как питались в Мафии. Здание было таким огромным, так ещё и не одно, казалось, где-то в дебрях можно было найти магазины или залы с бесплатной едой. Еда, как и туалет, были такой темой, которая всегда оставалась за скобками в жизнях других людей — Чуя понятия не имел, как ели люди, если дело не касалось жизни с семьёй или на улице. В кабинете Коё еда появлялась будто из воздуха — она всегда была там с утра, идеально выверенное количество, после которого в желудке ещё оставалось место. И вечером — чай со сладостями. Никаких излишек. В сладком вкуса было так мало, что приходилось сосредоточиться, чтобы понять его. В этом тоже был смысл — Коё учила сосредоточенности, которая не должна покидать мафиози даже во время трапезы. — Какая разница, если у тебя нет денег? — Дазай усмехнулся, — Везде, где мы едим, надо платить, Чуя. И украсть, как ты обычно делал, не получится. Чуя удивлённо поднял брови. Его даже не разозлила эта фраза. Он был удивлён, как обиженно и непривычно звучал голос Дазая. Ни усмешки, ни надменные взгляды не могли скрыть этого. Слова о бездомном прошлом не ранили так сильно. Через неделю Чуя станет частью Мафии. И какая тогда разница, кем он был до этого? Это уже точно не будет иметь к нему отношения. Единственное, что пугало, это то, что прошлое в Сурибачи останется позади точно так же, как и жизнь с братом. Хотя это уже была та часть его жизни, о которой никто не спрашивал и не считывал её по косвенным признакам. Жизнь на улице оставила больше отпечатков, но именно от них он хотел отмахнуться, а вот та часть жизни, которая мотивировала его, изначально никого не интересовала. Даже Юан об этом не спрашивала… Чуя наконец посмотрел на Дазая. Тот демонстративно подпёр подбородок рукой и отвернулся к окну. И что он там высматривал? Кроме мусорных баков и подрастаявшего снега там ничего не было. Не поза, а один кричащий жест. — Сильно болит?.. — Нехотя буркнул Чуя. Дазай перевёл на него взгляд. Растерянный, или показалось?.. — Чего? — Ты задолбал со своим «чего?», придурок. Я спрашиваю — сильно болит? Дазай так и смотрел на него пустым взглядом, но потом он вновь заулыбался знакомой, искусственной улыбкой. — О-о, Коё научила тебя состраданию? Как мило, — он вскочил с футона и, пройдя мимо, ушёл к двери, — нет, вообще не больно. Единственное — боюсь заразиться бешенством. — Да пошёл ты! — А ты со мной пойдёшь? — Дазай быстро надел обувь и накинул пальто на плечи, — Я проголодался. Пошли. Может, и тебе объедки со стола достанутся. Чуя стиснул кулаки. Напряжённая челюсть уже болела. Он ненавидел высокомерную, саркастичную речь Дазая, но сейчас впервые задумался, что так им общаться было будто бы легче. Когда Дазай вёл себя иначе, Чуя не мог сдержать свой гнев. Он будто пытался наказать Дазая за то, что тот пытался вылезти за привычный образ. Теперь же они были на равных — два озлобленных подростка. Как назвала их Коё, «травмированные». Чуя воспринимал это слово буквально. Они оба часто страдали физически, Дазай так вообще впервые за время их знакомства выглядел здоровым. Но теперь он стал думать про это слово иначе. Будто травмированный человек — это не только человек с увечьями, но и тот, у кого внутри всё поломано. Который не знал, как жить, как общаться, как доносить свои мысли без агрессии или угроз. Это слово казалось точным. Но тогда Чуя об этом не хотел думать. И будучи взрослым, он узнал, что это был термин из психологии. Коё действительно имела в виду душевные травмы. Но он так про себя никогда не думал, и даже тогда, выскочив из комнаты вслед за Дазаем, он вновь мотнул головой, будто стряхивая с себя эту мысль. Чуя бы соврал, если бы сказал, что шёл обедать с Дазаем без опаски. Нет, конечно, нет. Ему было страшно — или, точнее сказать, волнительно. В ушах гудели слова Коё о том, что все элитные заведения города знали Мафию. Это были их постоянные гости, а приближенные к Боссу ценились особенно сильно. Чуя ожидал, что Дазай поведёт его в очередной модный ресторан, а потом тот останется ему должен. Унизительное положение, при мысли об этом аппетит пропадал. Здравый смысл и чувство самосохранения умело приглушали его. Лучше сохранить честь, чем наесться за чужой счёт. Но Дазай не пошёл в знакомый торговый квартал. Выйдя из здания, он быстрым шагом направился вглубь улиц. В часть города, куда они с Коё не ходили. Там было меньше людей, и, виляя через переулки, похожие на Сурибачи, вышел на нужную улицу. О том, что именно она была его целью, Чуе подсказал запах. Солоноватый, жирный — так пахло жаренное мясо вперемешку с рисом. На тесной улочке палатки с едой толкались друг с другом, вся улочка пахла сытной и дешёвой едой, а от шума чужих голосов Чуя не слышал собственные мысли. Это место никак не сочеталось с Мафией, но как только Дазай подошёл к одному из прилавков, его узнал продавец. Суровый лысый мужчина со шрамом на пол-лица засветился улыбкой. — Дазай-сан! Как давно я Вас не видел! Он вскинул руки в знак приветствия. В одной из них был разделочный нож, и Чуя инстинктивно отшатнулся. — И тебе привет, Тору. Надеюсь, у тебя по-прежнему вкусно. — Для Вас — всегда будет вкусно, — он поклонился, — Вы привели гостей? — Ты про этого? Это Чуя. Сторожит моё пальто, пока я ем. — Эй! — Одёрнул его Чуя, — Что ты несёшь?! Тору гулко засмеялся. — Вам как обычно, Дазай-сан? — Да. Две порции — собачка тоже поест. Чуя не сдержался и отвесил подзатыльник. Тору, увидевший это, заметно напрягся, но не сказал ни слова. И даже Дазай, чьё настроение сегодня было на удивление приятным, лишь усмехнулся. Раньше он бы попытался его придушить или поставить на место, но сегодня он выглядел совсем иначе. Неужели здоровье делало его другим человеком?.. Дазай вытащил из кармана смятые купюры вперемешку с монетами, лениво произнёс «без сдачи» и упал на один из стульев рядом с прилавком. Отдельного помещения для посетителей тут не было — столики стояли вдоль ларька, от жара снег на них сразу таял и испарялся. На пластиковой поверхности Чуя рассмотрел царапины и следы грязи, которые, видимо, были тут с прошлого века. Ни намёка на изыски, к которым Коё готовила будущего мафиози. Вчерашний день и сегодняшний были такими полярно разными, что у Чуи заболела голова. В теории, Дазай должен был быть примером элегантности, концентратом всех черт, которые требовались от члена Портовой Мафии. Самый приближенный к Боссу человек. Правая рука. Тот, кто всегда стоит с ним в его кабинете и проводит время вне его, зовёт «папой»… Но в итоге Дазай был самым неопрятным и проблемным среди остальных. Коё его презирала. Мори тоже будто не относился серьёзно. Но почему ему тогда всё сходило с рук? Пока Чую месяцами учили сидеть ровно, Дазай растекался по стулу так, что только хитрые блестящие глаза, торчащие из-под складок одежды, выдавали, что там спрятан человек. Чуя же сидел ровно. Он не хотел привыкать к такому поведению. Хотя идея развалиться в стуле, как он всегда делал раньше, манила почти наркотически. Они сидели в молчании. В какой-то момент Дазай облокотился на стол и, сложив лицо на сомкнутые пальцы, уставился на Чую. Этот жест был похож на то, как обычно сидел Босс. Один в один. Чуя ещё ни разу не замечал, как много в Дазае было от его наставника, даже этот пугающий взгляд, пронизывающий до позвоночника. Всё от Огая Мори. — Ты чё уставился? — Ничего. Проверяю на стойкость. Коё так не делала? — Он подпёр лицо одной рукой, — Сколько ты так выдержишь? А? Он опять заулыбался, наблюдая, как у Чуи забегал взгляд. Шляпа бросала тень на лицо, стоило чуть наклонить голову, и Накахара всегда этим пользовался. В ней легко было прятать все чувства, и плохие, и хорошие, даже наставница хвалила, какой хитрый это способ спрятать свои истинные мысли. Особенно первое время, пока они написаны на лбу. — Ты не Коё, — буркнул он, не поднимая взгляда, — и не надо делать её работу. Все равно у тебя хуёво выходит. — Разве? Ты же смутился, — он подмигнул, — тренируйся, Чуя. Чуя сжал зубы. Природная наглость Дазая явно подкреплялась тем, что он был правой рукой Босса, да ещё и никак не мог умереть. Это раздражало, но вид повязки, напоминающий об укусе теперь будто успокаивал Чую. Вспомнив, как Дазай завизжал, Чуя легко улыбнулся. Это был первый раз, когда он застал того врасплох. Значит, шокировать Дазая возможно, просто делать это надо дикими способами. Еду принесли быстро. Тору сам вышел и, низко поклонившись перед Дазаем, поставил две тарелки с оякодоном. — Приятного аппетита, Дазай-сан и Чуя-сан. Чуя удивлённо посмотрел на него. Его ещё ни разу не называли «Чуя-сан». Неужели другие люди теперь тоже думали, что он из Мафии? Грозный, неестественно высокий Тору, обращался к нему уважительно… Чуя привык к чужому страху и почитанию ещё со времен, когда жил в Сурибачи, но с тех пор он, оказывается, забыл это. В Мафии его никто не уважал. И тем более — не называли «Чуя-сан». Он вспомнил, что Коё говорила, как приближенные к Боссу выделяются даже среди Мафии особым почтением. Значило ли это, что нахождение рядом с Дазаем воспринималось остальными так же? Тут Чуя задумался, что, наверное, когда Огая Мори не станет, Дазай займёт его место. Это было очевидно, но раньше Чуя об этом ещё не думал, потому что не считал себя частью Мафии, и её структура его не волновала. Он воспринимал происходящее как данность, будто ручей, текущий мимо. Но ведь Дазай взял Чую в Мафию на роль своей замены. Неужели уже через неделю Чуя встанет на его место? И что тогда будет? Он больше не будет связан с Коё, а Дазай наконец умрёт?.. Он посмотрел на Дазая и невольно расширил глаза от удивления. Только сейчас он понял, как быстро закружилась его жизнь, и совсем скоро привычные порядки останутся в прошлом. Очень, очень скоро… Дазай, кажется, и не заметил растерянности Чуи. Он умело подхватил палочки и стал перемешивать содержимое тарелки. Порция была огромной — намного больше скромных ресторанных, о красивой подачи тоже не шло и речи. Тарелка напоминала скорее небольшой тазик, чем посуду, а рис с наполнением выглядел так, будто его зачерпнули из огромной чаши, и прямо так подали. Но Чуя не мог соврать себе, подумав, что это выглядело неаппетитно. Нет. Это выглядело как самое вкусное и сытное блюдо, которое он ел с тех пор, как Коё стала его наставницей. Он по привычке занёс руки, но тут же убрал их под стол. Перчатки убивали возможность поесть руками окончательно, и он вспомнил, что сегодняшний день обязан посвятить учёбе. Он обещал Коё, что к концу недели не оставит и крошки в тарелке риса. Это будет экзамен, который нельзя было провалить. А времени для тренировок оставалось мало. Он не хотел позориться перед Дазаем, но с насмешками придурка было бы справиться легче, чем с позором перед наставницей, и уж тем более — перед Боссом. Когда он взял палочки, сердце забилось сильнее. Мысленно он уже готовился к провалу. Может, Коё не знала, что есть столовыми приборами было сродни способности говорить — если не научишься в детстве, то потом уже будет поздно. Он поднял взгляд и посмотрел на Дазая. И невольно сдвинул брови. — А? — Это звучало так, будто он был одновременно зол и удивлён. То, как Дазай держал палочки, совсем не походило на то, как их держала Коё. Скорее, это было близко к способу Чуи — беспомощно, криво и болезненно. Он сжимал их под странным углом, и Чуя заметил, что Дазай стиснул челюсть. Он что, тоже не умел ими пользоваться? И как Мори это допустил?! — Ты как палочки держишь?! Это прозвучало неожиданно агрессивно, но Чуя не стал поправлять себя. Он действительно был зол. Это несправедливо! Почему ему можно было сидеть и есть, как ему вздумается, а Чую отчитывали за каждую ошибку?! Да, он не был настолько близок с Боссом, но, видимо, будет. Почему ему нельзя было расслабиться и сосредоточиться на чём-то важном, а не учиться грёбанному этикету?! — Как могу, — легко пожал плечами Дазай, — хочешь, сломаю тебе все пальцы, чтобы ты тоже так их держал? — У тебя и пальцы, что ли, переломаны? — Угу, — он откинулся на спинку стула, взяв тарелку в руки, — кажется, в моём теле нет ни единой целой кости. Чуя помрачнел. Он держал палочки, но не спешил преступать к еде, хотя живот уже ощутимо сводило от голода. — Дай угадаю — и сломал ты их все сам, да? — Ага. Разговоры о том, как он ломал себе конечности, кажется, не вызывали у него никаких эмоций. Он говорил об этом просто, без сожаления или гордости — невинный факт, но от мыслей об этом у Чуи ползли мурашки по позвоночнику. — И нахуя ты это делаешь? — Он прищурился, — Суицидники же боятся боли, нет? Хочешь показаться таким загадочным и необычным, да? Типа не такой как все, вот, смотрите, я ненавижу боль, на меня не действуют таблетки, но я буду продолжать страдать. Зачем? Сам не знаю. И буду громче всех орать о том, какой я несчастный и хочу сдохнуть, но при этом ничего не делать для этого, а потом ещё всем доказывать, что у всех людей есть инстинкт самосохранения, но только не у меня! Потому что я же такой, блять, особенный. Пока Чуя это говорил, он почувствовал, как распалялся. Злость на Дазая и его лицемерную сущность прежде могла найти выход лишь в насилии, но когда он проговаривал это вслух, то терпеть её становилось ещё тяжелее. Он уже возненавидел оякодон, за который тот заплатил. И его самого, который с каждой фразой смотрел всё азартнее и восторженнее — тоже. В конце фразы он тоже откинулся на спинку и продолжил смотреть на тарелку. Может, он от голода так рассвирепел?.. — Ты ищешь смысл там, где его нет, — грустно улыбнулся он, — или есть, но не так много, как ты воображаешь. Да, у всех людей есть желание жить, но оно проявляется, когда кто-то пытается эту жизнь отнять. В остальном, обычные люди не думают об этом. Но есть те, чья жизнь хуже, чем смерть, и у них желание жить естественно притуплено. И в этом я тоже уверен. А что касается боли… Её боятся все, не только суицидники, и, наверное, я действительно отличаюсь от других, но лишь потому, что Мори-сан брезгует больными людьми. Он никогда не тронет того, у кого переломаны конечности. А я этим пользуюсь. Чуя замолчал. Пока Дазай об этом говорил, он вспомнил, как жалко тот выглядел в госпитале. И что-то похожее, трогательное промелькнуло в его взгляде. Он быстро отмахнулся от этой мысли — какая разница, что там у него мелькает?! Это была лишь очередная манипуляция. Чуя не будет его жалеть, пусть не надеется. Но горький привкус от мыслей Дазая остался, его хотелось заесть рисом. — Чего не ешь? Сказать Тору, что тебе не нравится еда? — Дазай тут же заулыбался. — И что он мне сделает? Он назвал меня «Чуя-сан»! — Вот и проверим, что он сделает. Дазай отмахнулся от своей боли неожиданно быстро и будто стыдливо. Чуя тоже решил не лезть в эти дебри. Но образ парня, который ломал себе пальцы и конечности, лишь бы Мори-сан его не трогал… Если бы у Чуи не было брата, он бы продолжил думать о том, что это бессмысленно и жестоко. Но с другой стороны, если бы маленькому Чуе в своё время сказали, что брат не будет его трогать, если тот сломает себе что-нибудь — он бы обязательно поступил так же. И от этой мысли он почувствовал, как затряслись руки. И почему он до этого не догадался?.. Хотя его брат отличался от Мори. Он сам бил его до состояний, близких к Дазаю, но при этом не брезговал им. От брата нельзя было скрыться. И, скорее, он напоминал самого Дазая, а не Босса — хищник, готовый преследовать свою жертву бесконечно, и готовый принять добычу в любом виде. Чуя зажмурился и едва заметно тряхнул головой. — Доедай и проваливай. Я тут надолго, доберусь сам, не волнуйся, не сбегу. Единственное место, куда я мог бы сбежать, уничтожено Мафией, так что я буду сидеть тут. Можешь попросить Тору присмотреть. Дазай оторвался от еды и вопросительно посмотрел на него, не вытаскивая палочки изо рта. Он будто ожидал объяснений, но Чуя не хотел оправдываться. Он помнил реакцию Коё. Не уметь есть палочками — это позор, который надо скрывать. И тем более перед Дазаем, который питался чужими слабостями. — Очень убедительно, Чуя, только с какой стати я должен тебе верить? Мы уйдём отсюда вместе, мне все равно делать нечего — подожду. И не пытайся меня обмануть. Я расскажу всё Мори-сану. Чуя тяжело вздохнул. Ладно. Ему плевать. Он сможет дать Дазаю сдачи за каждый смешок, он уже убедился в своей силе с утра, а теперь надо было учиться есть, этого нельзя было избежать. Он снял перчатки и попытался сжать палочки так же, как Дазай, но это было ещё неудобнее, чем показывала Коё. Тем более, он явно держал их неправильно, видимо, стараясь не задевать места переломов. Оякодон остывал, а палочки повторяли судьбу вчерашних и падали. — Тебе помочь, бедолага? — Усмехнулся Дазай. Его порция уже подходила к концу, а Чуя всё не мог начать свою. — Не лезь не в своё дело, придурок. Он вновь взял палочки в руки. На среднем пальце со вчерашнего дня набухла мозоль, пальцы ныли от напряжения, но он знал, что Коё будет непреклонна в воскресенье — никто не съест за него тарелку риса и не сделает поблажку. Надо было стараться. Чуя не преувеличивал, когда говорил, что ему некуда возвращаться — если он опозорится при Коё, и тем более при Боссе, он не представлял, как сложится его жизнь. Он не мог не стать частью Мафии. С каждым днём альтернатив оставалось всё меньше, и теперь он был в той точке, где их совсем не осталось. Палочки вновь образовали крест и вывалились из рук. Всё это — под смешок Дазая. Пока он смотрел на него, Чуя чувствовал, что не мог сосредоточиться. Всё будто шло ещё хуже, чем могло бы, и если взгляд Коё его не смущал — да, он был серьёзным, но Чуя знал, что это была лишь забота в обрамлении строгости — то взгляд Дазая был ему под стать. Унижающий, наблюдающий за ним, как за зверьком в цирке. — Ты прав, — он встал и за один шаг приблизился к Чуе, — дело не моё, но меня уже достали твои кряхтения, и я хочу домой. Так что дай сюда. Он наклонился рядом с Чуей. Так близко, что если бы Чуя повернул голову, то уткнулся бы носом в повязку на щеке, он чувствовал тепло, которое волнами исходило от Дазая и, кажется, слышал стук его сердца. Или это Накахары, забившееся так истерично, что отдавало шумом в ушах?.. У того потемнело в глазах. То ли от растерянности, то ли от злости, но Дазай не чувствовал напряжения парня и взял его за правое запястье. — И всё-таки я тебя смущаю, Чуя? — Шёпотом усмехнулся Дазай прямо на ухо, едва ощутимо коснувшись его губами. Тут Чуя вскочил, чуть не уронив тарелку. Неконтролируемая сила, которую мог активировать только Дазай своим мерзким поведением, снова взяла верх — Чуя не понял, как это произошло, но через секунду он уже стоял, схватив Дазая за ворот рубашки. Его руки мелко дрожали от испуга и желания убить его. Оно было таким же очевидным, как в Сурибачи. И как в день, когда Чуя сломал приставку. Как и в каждой ситуации, когда Дазай проявлял новую грань своего поведения, но не менее уродливую, чем все остальные. — Не приближайся ко мне, блять! Не смей этого делать! — А то что? — Усмехнулся Дазай. Его будто только радовала такая бурная реакция. Слова Дазая о том, что Мори не трогал покалеченных людей, тут же обрели новый смысл — так вот, чего добивался Дазай. Он каждый раз выводил Чую специально, чтобы тот его побил! Чуя резко отпустил ворот рубашки и отшатнулся. Хотелось взять стул, чтобы точно очертить расстояние, на котором Дазай должен был находиться — не ближе, ни в коем случае, иначе Чуя начинал себя чувствовать таким… Грязным? Несущественным? Он сжал кулаки. Да, эти два слова идеально описывали его чувства. Каждый раз, когда Дазай приближался к нему и так явно нарушал личное пространство, Чуя чувствовал себя не человеком, а тряпкой. Будто у него не было ни тела, ни прав на него. Это было одновременно раздражающе и очень страшно — оно напоминало детство и все тайные страхи, связанные с ростом, с беспомощностью человека, выросшего на улице. Когда Дазай вёл себя вот так, Чуе становилось плохо, его чувства сходили с ума. Он не мог понять ни одно из них. Так на него действовал только Дазай. А его наглая улыбка разжигала ненависть ещё сильнее. — Ещё раз тронешь меня — я убью тебя, и мне плевать, что будет потом. Не трогай меня, сукин сын! Он слышал, как загнанно звучал его голос, будто со стороны. И Дазай, обнаружив эту слабость, лишь приподнял бровь. — Нет, боюсь, если я тебя трону, то ты ничего не сможешь сделать. И будто в подтверждение своих слов он вновь схватил его за запястье, но уже крепче. Его взгляд помрачнел, и Чуя узнал это выражение — точно так же Дазай смотрел на него, когда пытался задушить. Отстранённый холод, ожидающий, когда Чуя наконец сломается, а вместе с ним — и его кости. Запястья заныли, и Чуя попытался оттолкнуть его ногой, но Дазай легко увернулся. В этот раз он не стал ждать, когда Чуя начнёт паниковать, и отпустил почти сразу. — Мне интересно, как можно научить человека есть палочками, не притрагиваясь к нему? Коё тебя так учила, да? Это все равно, что учиться ходить, штудируя одну теорию. Так что не брыкайся, Чуя, и я тебе помогу, а то это жалкое зрелище — в шестнадцать лет не уметь есть палочками, серьёзно? — Кто бы говорил, — прошипел тот, но Дазай пропустил колкость мимо ушей. Оякодон уже остыл, и Чуя смотрел на него с разочарованием. Вот ещё одно последствие его неумелости — еда остыла, потеряв самые сочные оттенки вкуса. Конечно, Накахара съест его и так, но с палочками бы трапеза была совершенно другой. Ни времени, ни выбора у Чуи не оставалось. Он сам и впрямь не мог понять, как держать эти грёбанные палочки, а из примеров был лишь Дазай, который держал их по-своему. Запястья горели от чужих касаний, хотелось спрятать руки в карманы. Руки вообще были его чувствительным местом, почти интимным, он всегда их прятал с тех пор как понял, что мог ими убить, и старался вообще не прикасаться ими к другим людям, если не хотел причинить боль. И, видимо, из-за этого боялся и чужих касаний. Чуя нехотя сел обратно и почувствовал, как внутри всё сжалось, ожидая, что Дазай вновь наклонится прямо перед его лицом. Так и произошло, но он ничего не говорил на ухо. Его рука легла на запястье Чуи. Вложила одну палочку на сгиб большого пальца, а другую зажала между указательным и большим. Пальцы Дазая были очень холодными, и Чуе вновь захотелось отдёрнуться. Это напоминало пытку, а то, как аккуратно и быстро Дазай расположил палочки, заразило его тревогой. Это было неправильно, почти мучительно — он будто усыплял внимание перед ударом. Дазай что-то произнёс, но Чуя это не услышал, просто кивнул. Дазай будто уточнил, но Чуя лишь рявкнул: — Да всё, я понял, иди уже. Дазай сел на своё место и кивнул. — Ну так пробуй, чего сидишь? Чуя жёстко сжал палочки. Так они лежали удобнее, да и двигались активнее, но пальцы всё ещё болели от напряжения. Чуя прикусил губу и попытался подхватить комочек риса с курицей, так же легко, как это делал Дазай. Дазай же в это время сидел напротив, скрестив руки на груди. И наблюдал с видом экзаменатора. Когда Чуя краем глаза заметил это, то ему захотелось кинуть эти чёртовы палочки. Это вообще его не касалось! Коё должна была его оценивать, только она имела на это право. Она, брат и Босс — три человека, которые своим авторитетом могли подавить вспыльчивость Накахары. Дазай же мог её только разбередить. Он попытался подцепить кусочек курицы, и… Получилось. Прижал верхней палочкой, положив на нижнюю и подался вперёд, чтобы еда точно не упала. Дазай хмыкнул, но ничего не сказал. Оякодон действительно уже остыл, но жирный, практически сливочный вкус мяса растаял на языке, и Чуя тут же поспешил за вторым кусочком. Пальцы дрожали от всех предыдущих попыток. Палочки быстро натирали их, а напряжение, с которым он сжимал приборы, чтобы они не выпали, током разносилось по руке вверх. Но это всё было неважно — начало положено. Он отточит это бытовое мастерство так, что Коё его похвалит. Остаток своей порции он ел с азартом, присущее любому человеку, у которого что-то начало получаться в новом деле. Дазай не требовал благодарности. Он не смотрел на Чую, задумчиво глядя куда-то сквозь него, в сторону зданий Мафии. Чуя тоже старался на него не смотреть. К воскресенью у Чуи на пальцах образовалась мозоль, которую невозможно было не замечать. Она болела от каждой попытки пошевелить пальцами, выглядела уродливо, отчего он перестал снимать перчатки днём, и приноровился есть палочками даже в них. Этим он гордился особенно сильно. Каждый день он держал их в руках, ел ими любое блюдо, которое Дазай приносил в их комнату. Тот будто специально выбирал только ту еду, которую можно было есть палочками, но не подавал виду. Лишь говорил «приятного аппетита, собачка», получал заслуженный пинок, и уходил со своей порцией. В одной комнате они никогда не ели, стол в углу, прежде заваленный банками и обёртками, теперь негласно принадлежал только Чуе. Хоть и стоял на стороне Дазая. Последняя неделя перед посвящением прошла быстро, как дневная дрёма. В моменте Чуе казалось, что дни тянулись бесконечно, потому что проходили без Коё и их уроков. За всю неделю она лишь пару раз навестила его, при этом Чуя её с трудом узнавал — она выглядела раздражённой и суетливой, будто вечно куда-то опаздывала и вспоминала о Чуе в последний момент. Спрашивала, как дела, строго смотрела на пустые тарелки — Чуя их мыл в ванной после каждого приёма пищи, но при Коё боялся, что она могла разглядеть на них остатки еды — и уходила. Чуя ощущал эти встречи такими же холодными, как и зиму за окном. Может, так она его подготавливала к тому, что их наставничество подходило к концу? Её нежность и внимательность теперь остались в прошлом. Когда он станет полноценным членом Мафии, они будут коллегами, а коллеги не должны проявлять друг к другу особых чувств. Чуя принимал это, но его сердце жалостливо сжималось. Он слишком сильно привык к её теплу, чтобы так быстро его потерять. Полноценная встреча, похожая на все предыдущие, случилась в воскресенье. Он пришёл в её кабинет утром, помня об экзамене. Коё выглядела отстранённой, сидела на привычном месте. Напротив неё стояла чаша с рисом и лежали палочки. — Доброе утро, Чуя-кун. Присаживайся. Он сел напротив неё. Аккуратно, как она учила. Коё это заметила и едва заметно кивнула. — Помнишь, что я говорила тебе в начале недели? — Конечно, помню. Я всю неделю тренировался и… — Отлично. Ешь. Это не на время, но я буду следить за тем, как естественно у тебя это получается — слишком медленные или быстрые движения будут выдавать, как на самом деле ты занимался. Приступай, приятного аппетита. Чуя недоумённо взглянул на наставницу. Что с ней происходило? Она не улыбалась, не спрашивала, как у него дела, даже не дослушала, как прошла эта неделя! Поведение Коё стало под стать её красоте — жёсткое. Она смотрела на него так, как не смотрела до этого. Даже в их первую встречу её взгляд искрился. А теперь?.. Чуя вспомнил, как потерянно чувствовал себя, когда пропал брат. Это было похожее чувство — будто кто-то резко выдернул его из тёплого сна. Но он не мог ей перечить или же просить быть другой. Может, такое поведение было даже более естественно для наставницы, а она это поняла слишком поздно. Чуя взял палочки и приступил к рису. Взгляд Коё теперь ощущался даже хуже, чем взгляд Дазая в забегаловке Тору. Шершавый, выслеживающий все недостатки, будто толкающий на ошибку. Но Чуя выдержал и его. Через десять минут тарелка была пуста. Ни одна крошка не упала на стол или в тарелку, не осталась ни там, ни на палочках, ни на губах. Он поднял глаза, уже и не ожидая похвалы. Да, в тайне он готов был умолять её о добром слове, но быстро смирился, что этого ждать не придётся, но когда он посмотрел на Коё, то заметил, какой печальной и растроганной она выглядит. — Ты чего, Коё-сан? — Тихо произнёс он. И всё-таки где-то провалился? Но где? Может, он сделал всё слишком идеально и от этого неестественно?.. — Ничего, Чуя-кун. Ты молодец. Я же говорила, что это будет просто, — она отвела взгляд и вздохнула, — полагаю, сегодня нам больше нечего делать. Честно, я ожидала, что будет хуже, и подготовила весь день для оттачивания навыка, но… Ты справился. Она встала и подошла к шкафу в углу комнаты, достала оттуда квадратный бумажный свёрток. — В этом ты завтра должен будешь прийти на церемонию. Тебя вызовут — придут помощники и помогут подготовиться. Чуя принял свёрток, не разворачивая его. Сквозь полупрозрачную бумагу был виден красный цвет. — А ты?.. — Неожиданно жалобно произнёс он, но тут же откашлялся и произнёс твёрже, — Ты тоже будешь на церемонии? — Нет. — Что?! Почему? Она грустно улыбнулась, но и эта слабая улыбка не продержалась долго. — Прости, Чуя-кун, я буду занята. К тому же, на церемонии Боссу может помогать только один человек, и он уже выбран. Я не могу это изменить. Она снова отвела взгляд. Чуе всегда казалось, что Коё знала больше него, но теперь это было очевидно. И это «что-то» её огорчало настолько, что она не могла скрыть своих чувств. Может, ему лгали, и никакой церемонии вообще не будет? Может, всё это время его вели в ловушку?.. Перед тем, как Чуя ушёл к себе, Коё крепко обняла его. От неожиданной теплоты жеста Чуя застыл — так же, как и она в своё время, когда он поблагодарил её за перчатки. Тепло Коё будто не могло достичь его души, она отторгала его, зная, что не заслужила его. Что-то в Накахаре было такое, отчего Коё сегодня грустила. Но Чуя думал, что всё дело было в иерархии церемонии — Босс выбрал кого-то другого, обделив вниманием девушку. Помогать Боссу — всегда честь для любого члена Мафии, и, наверное, Коё не чужды переживания о своей репутации внутри структуры. Да. Это было очевидно. Чуя не разворачивал свёрток до понедельника. Дазая не было в комнате весь день, и утром его футон выглядел нетронутым. От этого Чуя был даже рад — каждая ночь без Дазая ощущалась свободной, даже морозный воздух, окутывающий комнату по ночам, казался свежее. В комнату постучали ближе к вечеру. Весь день Чуя сидел в комнате, время тянулось долго, каждая минута прибавляла тревожности. Сегодня была первая в жизни церемония в жизни Накахары. Может, помощником Босса будет брат? О, как логично и ободряюще это звучало! Он тряс ногой, ходил из угла в угол, перебирал звенья цепочки на шляпе. Волнение не уходило. Он ожидал, что такой важный день будет хлопотным и быстрым, но в итоге до вечера он мало чем отличался от прошлой недели — одинокой и странной, с искажённым временем. Он никуда не выходил за весь день — боялся пропустить появление помощников. Они постучали, но вошли до того, как Чуя дал своё разрешение. Двое мужчин, немногим старше Чуи, зашли в комнату с сумками наперевес. — Накахара Чуя? Нам поручено подготовить Вас к встрече с Боссом. Пройдите, пожалуйста, за нами, — произнёс низким голосом один из них, быстро поклонившись. Чуя растерялся. Неужели эта подготовка была такой… Основательной? Куда они его вели? Чуя шёл, сжимая бумажный свёрток с одеждой. Мужчины не смотрели на него, ровно до момента, пока они не приехали в лифте на один из подземных этажей. Там, за одной из немногочисленных дверей, скрывалась баня. Чуя округлил глаза и обернулся на них. — Что это? Надо помыться? Помыться я и сам могу, у нас в комнате есть душевая! Те ничего не ответили и мягко, но настойчиво подтолкнули его к двери. Как только Чуя зашёл, дверь закрыли на замок. Внутри царил полумрак, и только по завиткам пара, исходящим от одной из больших бочек, Чуя понял, куда ему стоит идти. Но ноги идти не хотели. Он сжал зубы. — Зачем мне нужно два человека, чтобы помыться?! Я не собираюсь при Вас раздеваться! Тут один из мужчин, тот, что молчал до этого, резко схватил его за шкирку и стянул пиджак. За ним — рубашку, практически одним движением расстегнув пуговицы. Его пальцы двигались быстро и скорее машинально, будто ни разу в жизни не сталкивались с препятствиями. Чуя вскрикнул и вырвался из цепких рук. Что происходит?! Он задрожал, отпрыгнув к бочке с горячей водой. Почему-то ему было до мурашек холодно, хотя на лбу уже скопились капли пота. Штаны и бельё он снял сам, быстро залез в воду. Она обжигала кипятком, но Чуя ощущал температуру будто с запозданием. Он не хотел, чтобы незнакомцы видели его тело. И от мысли, что сейчас они его будут трогать и намыливать, ему стало тошно, в глазах зарябило. Однако, к телу они не прикасались. Скорее, говорили, как мыться и подавали средства — губку, несколько гелей для душа и брусок ароматного мыла. Один из них мыл Чуе голову, а второй сидел у двери, ожидая, когда они закончат. Голову тот мыл странно — несколько раз вспенивал шампунь, пахнущий цветами так сильно, что кололо в носу. Он смывал пену сначала обычной водой, потом — уксусом, и вновь наносил что-то вроде крема. Волосы Чуи теперь были скользкими и гладкими, напоминали водоросли, слегка завиваясь на кончиках. Как только Чуя вылез из бочки, его быстро обтёрли полотенцем, так, что он и возразить не успел, а потом так же быстро промокнули волосы. Когда купание завершилось, из тени вышел второй помощник. В руках он держал свёрток с одеждой, и открыл его только при Чуе. Теперь он видел, что внутри лежало красное кимоно, расшитое золотистыми нитями. Ткань была блестящей, видимо, шёлк. На рукавах цвели деревья, над ними кружились журавли, взмахивая бледно-серыми крыльями. Чуя хотел что-то сказать, но дар речи покинул его — этот наряд был так же красив, как и лёгок. Когда ему помогли одеться и подпоясали всё широким фиолетовым поясом с золотым узором, волосы уже высохли. Они волнами спадали на лоб, и были очень мягкие на ощупь, будто парик. Кимоно было таким струящимся, что Чуе казалось, будто на нём и не было одежды. Накахаре так и не показали, как он выглядел, но от ощущения чистоты и ароматов, исходящих от него после всех масел и гелей, внутри клокотал трепет. Теперь-то он понимал, насколько важным был наступающий вечер. Он уже уничтожил прежнего Чую, оттёр его губками и мыльной водой. А каким был этот новый Чуя?.. Он не знал. И чувствовал, что трансформация будет подобна смерти, так страшно было идти ей навстречу. Церемония проходила в кабинете Босса. Помощники привели его к знакомой двери и, проведя к столу Мори, тут же удалились — растворились в полумраке, как призраки. Окна были занавешены, единственный свет исходил от множества свечей, которые преобразили кабинет до неузнаваемости — посреди комнаты стоял небольшой столик, а всё остальное теряло свои очертания в темноте. Огай Мори сидел за столом в непривычном виде. На нём было лёгкое кимоно, такого цвета, который сливался с тенями. На фоне выделялись только его бледная кожа и глаза, которые от огня свечей напоминали цветом переспелый виноград. — Здравствуй, Чуя-кун, — он поклонился, — как приятно видеть тебя сегодня. — Взаимно, Огай-доно, — произнёс он отяжелевшим языком, голос стал непривычно низким и медленным. А где же был помощник Босса, о котором говорила Коё? Прятался где-то в тени? Чуя опустил голову, поклонился так низко, как мог, и сел напротив. — Для меня честь принять такого талантливого парня в наши ряды. Коё говорила о тебе, как об умном ученике, и тот факт, что Дазай взял тебя под протекцию не мог меня не восхитить. Ты смог пробудить что-то человеческого в демоне. Разве это не прекрасно? Чуя скривился, но тут же одёрнулся. Человеческое, в Дазае-то? Иногда ложь, сказанная ради вежливости, звучит так нереалистично, что вызывает неловкость. Огай Мори неторопливо встал и подал руку Чуе. Он недоверчиво вложил ладонь в его, и они подошли к алтарю, которого раньше в кабинете не было — небольшая деревянная пагода со ступеньками, больше подходящими для маленьких детей. Босс зажёг на нём свечи, двенадцать штук, Чуя невольно подсчитал и сглотнул шершавую сухость в горле. Босс подал ему бутылку и два маленьких стаканчика, на которых также были нарисованы пагоды. — Поставь их на алтарь, — мягко произнёс Мори. Чуя выполнил это. Мори после этого поставил небольшие мисочки с белыми горстями соли, — а теперь положи это. Две рыбы — отец и сын. Как и в Мафии. Чуя взял тарелки с рыбинами. Он не хотел на них смотреть. Мёртвые рыбы напоминали ему о Сурибачи и о моряках родной деревни — в общем, всё то, что полагалось забыть при входе в Мафию, но он не мог не посмотреть на ту рыбу, что символизировала его роль. Отец и сын. Отец — большая рыба с чешуей, больше похожей на кольчугу, и маленькая — с пустыми глазами и порванным ртом. Она была тонкой, и Чуе показалось, что он заметил предсмертный страх в её глазах. Или это было его отражение?.. Они оба поклонились перед алтарём и вернулись к столу. Там уже стояла новая бутылка рисовой водки и два стакана, в точности как те, что были на алтаре. В тени послышался шорох, и Чуя тут же обернулся. Брат. Брат. Брат! Это слово пульсировало в голове, не давало вздохнуть, и Чуя уже хотел броситься навстречу, но быстро осёкся. Из тени вышел не брат. Это был Дазай. Он молча прошёл мимо Чуи и сел рядом с Боссом, налил напиток в оба стакана и сел чуть поодаль, не глядя ни на кого из присутствующих. Таким он был при Боссе. Кроткий, как слуга. — В честь сегодняшнего вечера я предлагаю тебе испить со мной это прекрасное нихонсю, Чуя-кун, — Мори поднял стакан, и Чуя поспешил сделать то же самое. Он никогда не пил алкоголь, и боялся прозрачной жидкости, от которой люди так просто сходили с ума. Мори выпил свою порцию одним движением. Лишь слегка поморщился, но улыбка не сошла с его лица. Чуя повторял все его движения, но это вышло особенно тяжело — горькая, острая жидкость отдавала грибами и чем-то гнилым, резанула горло и тут же разлилась в груди. Он закашлялся и поморщился, отчего Мори засмеялся в голос. — Какой же ты невинный, Чуя-кун! Ты никогда не пил алкоголь? — Ни разу, — он поспешил вытереть губы и замотал головой. — Ни разу… Никогда такого не видел. Ты воистину уникальный мальчик. Тут он коснулся рукой его щеки, и Чуя замер. Ему стало так страшно, что он не мог пошевелиться. Да ещё это мерзкое саке будто вскружило голову, но не в приятном значении, а мучительном, будто болезнь. Он зажмурился, как от удара, и Мори встал. — Чуя-кун, с этого дня ты будешь служить Мафии. Вся твоя жизнь будет посвящена ей, как самой большой любви, самому страшному проклятию, как семье и дому. Поклянись мне, что будешь защищать честь и безопасность Мафии любой ценой. — Клянусь, — тихо произнёс он, поклонившись. С каждой секундой он чувствовал себя всё хуже. Слова тяготили язык и голову, он хотел убежать. — Поздравляю, Чуя-кун. Половина церемонии позади. Мы совершили ритуалы, которые дадут понять Богам о нашей бессмертной связи с этого дня. А теперь — встань и подойди ко мне. В конце кабинета, там, где был стол Босса, открылась дверь. Чуя её раньше не видел, но тёплый свет, льющийся оттуда, заполнил весь кабинет. У двери стоял Дазай. Он же её открыл. — Сегодня ты разделишь со мной ложе, — он улыбнулся, — разденься для меня, мой мальчик.