Хороший мальчик Чуя

Первое, что заметил Чуя в Коё Озаки — её рост. Это была самая высокая женщина, которую он когда-либо видел. А ещё ему показалось, что она выглядела очень взрослой, и от сочетания её стати со зрелым взглядом, он растерялся, как ребёнок. На момент их встречи ей было двадцать два, но Чуе казалось, что она была мудрой, как Вселенная, и возрастом — с неё же. Он этого, конечно, никогда не говорил — Коё очень ранимо относилась к своему возрасту, ей не нравилось, когда его упоминают — и никогда, сколько знал её Чуя, не нравилось. Он даже не понимал, почему это её так задевало — внешне она выглядела молодо. Когда Чуя достиг двадцати двух, он вспомнил их первую встречу, и понял, что она могла бы даже сойти за ровесницу шестнадцатилетнего Накахары. Её глаза, которые тогда ему казались проницательными и серьёзными, на самом деле смеялись. Она смотрела на него как на смешную игрушку, и наверняка знала, что между ними была не такая уж великая разница в возрасте. Это шестнадцатилетнего Накахару она впечатлила, но Коё будто веселило, как Чуя её боялся. Как только он открыл глаза и увидел её лицо, выбеленное пудрой, прямо перед собой, то сразу отполз. — Вы кто?! — Спросил он, поправив шляпу на голове. Во время сна она сползла на лицо, отчего косые закатные лучи не смогли его разбудить, хоть и светили точно в глаза. Коё улыбалась сдержанно и мягко, Чуя ещё не знал, что эта улыбка обозначала крайнюю степень веселья, которую только могла испытывать эта девушка. И без того узкие глаза прищурились, рассматривая такого растерянного, сонного и слегка напуганного парня. Да, она точно воспринимала его как игрушку. Смешную и трогательную — таким его не видел никто, кроме неё. Мори уже раздражало его своеволие и непредсказуемость, Чуя это чувствовал, Дазай считал его идиотом и мальчиком для битья, а вот Коё видела его иначе. Так, как видят несчастных мальчиков только женщины. Она пыталась понять, что же он чувствовал. — А ты не знаешь? Озаки Коё. Твоя наставница. Чуя округлил глаза, но не успел ничего сказать. Она села напротив, так аккуратно, будто репетировала этот жест весь день — под струящейся тканью кимоно не было видно даже силуэтов её тела, что позволяло всем движениям сохранять грацию и плавность. Секунда — и она уже сидела, мирно сложив руки на коленях, никаких лишних действий. Чуя, который всегда ходил слишком тяжело и занимал тонким телом всё пространство вокруг, наблюдал за девушкой, приоткрыв рот. Коё заметила и это. Она тихо усмехнулась в ладонь, но из-за длинных рукавов кимоно это выглядело так, будто она спрятала неуместный смешок в складки ткани. — Огай-доно сказал, чтобы я не приходила к тебе, потому что ты провинился, но я не смогла подавить своё любопытство, ведь ты мой первый ученик. Мне ещё не доводилось быть наставницей, — она незаметно подползла ближе и, слегка наклонив голову, рассмотрела его лицо, — и намучаюсь же я с тобой, да, Накахара Чуя-кун? Тихо цокнула и прикрыла глаза. — Иногда мне кажется, что Босс меня за что-то постоянно наказывает. — Ну спасибо, — буркнул Чуя, опустив глаза. — Готова поспорить, ты думаешь о себе точно так же. В Мафии все так думают, но знаешь, в чём правда? Огай-доно не думает ни о ком в таких категориях. Преступления, наказания… Нет, этот гениальный мужчина так не думает. Он живёт по-другому. Жаль, что таких, как он, никто не понимает. А нам лишь приходится делать то, что он приказывает. Коё улыбнулась, и Чуе показалось, что эта реплика была не для него — скорее, девушка просто размышляла вслух, даже её взгляд стал мечтательным и был уже не здесь, а будто улетел в окно, и она следила за ним пустыми, задумчивыми глазами. — М-м-м… Ага, — только и пожал плечами Чуя, — а может это какая-то ошибка? — Почему же? — Меня должен обучать мужчина. Разве это не логично?! Взгляд Коё стал мрачнее. На её лице больше ничего не отражало её настроения — белила делали лицо плоским и будто искусственным, только выразительные глаза подавали признаки жизни. Из-за своего необычного вишневого цвета они притягивали внимание. Озаки наверняка об этом знала, и видела, что, несмотря на сердитое настроение Накахары — люди часто сердились, когда боялись чего-то нового — он не мог отвести от неё глаз. Чуя плохо разбирался в женской красоте, да и в женщинах в целом, но тогда он почему-то подумал, что у неё, должно быть, много поклонников. И что будь он постарше, он бы попытал своё счастье, чтобы просто узнать, каково это — общаться с такой обворожительной девушкой наравне. Хотя, казалось, ей никто был не ровня. Даже Босс. — А ты, мальчик из трущоб, много о логике знаешь? — Она рассмеялась, — Какое ты наивное, милое дитя. Даже если наша встреча — ошибка, я была бы рада быть твоей наставницей. Меня мало кто может развеселить, а тебе это удаётся. Хотя, наверняка, тебя это неимоверно злит. Все низкие мужчины злятся, когда их считают смешными. Чуя вспыхнул румянцем. Он ненавидел свой рост! Он всегда был ниже кого-то — ниже брата, ниже призрачно далёких одноклассников, с которыми он даже не учился. Ниже любого среди мальчиков Агнцев. Только Юан была ниже него. Но мысли о ней, даже безобидные, вызывали у него ещё больше злости, чем мысли о росте. В первую очередь, он злился на себя. Чтобы отвлечься, он опять упёрся взглядом в Коё. Она чем-то напоминала Юан: её волосы тоже сияли розовым цветом, а кожа была такой бледной, что по ней хотелось провести пальцем. Казалось, что она должна была быть такой же холодной и гладкой, как фарфор. Она вызывала у него много эмоций. Даже слишком. И гнев, и восхищение, и страх… Он хотел к ней прикоснуться, но сжимал руки в карманах. Он хотел заглянуть ей в глаза, чтобы выудить оттуда правду, зачем она тут сидела, но в итоге лишь бегал взглядом и сжимал зубы. — Мне шестнадцать, я ещё расту! Коё Озаки рассмеялась в голос, увидев, как серьёзно и яростно произнёс это Чуя, но тут же встала и произнесла: — Ну, расти, Чуя-кун. Мне пора идти. Если Огай-доно узнает, что я тут, у нас обоих будут проблемы — а у тебя их, как я понимаю, и без этого достаточно. Встретимся завтра, — она подошла к выходу и обернулась напоследок, — было приятно с тобой познакомиться. Чуя ничего на это не ответил. Даже дверь она закрыла тихо, будто магической силой. Он не понял, прикоснулась ли Коё к ней или нет — её действия были плавными и незаметными, как дуновение ветра. Почему-то ему стало очень обидно от этого наблюдения. Когда она ушла, он остался один, он да объедки. Вечернее солнце нагрело их, отчего в комнате стало пахнуть почти как в Сурибачи — рыбой, клейким животным жиром и духотой. Чуя ненавидел этот запах. Вместе с собой он приносил и воспоминания, и странный испуг, сжимающий позвоночник, и будто расчеловечивал Накахару. Мафия требовала от него собранности. А эти дурацкие воспоминания из другой жизни выбивали воздух. Тишина была давящей. Он так и сидел на полу, не рискуя даже пошевелиться, а солнечные лучи окрашивали его рыжие волосы в неестественно оранжевый. Их он тоже ненавидел. Они были слишком яркие, слишком чужие, отделяющие его от всех, кого он знал. В жизни ни у кого он не видел рыжих волос, и теперь был рад, что может хоть немного скрыть их шляпой. И не абы какой, а брата. Фетр до сих пор пах им — густым, пряным одеколоном, от которого становилось тепло. В этот запах хотелось закутаться, как в объятия. Вообще, он часто мечтал побыть в чьих-то объятиях. Вспомнить позабытое чувство чужого уюта и тепла. Расслабиться, принять его, почувствовать, что он — не прокажённый и не такой одинокий, каким себя чувствовал. Ему нравилось, когда объятия были больше него самого, даже комплекс роста тут притихал в изумлении, когда они заполняли всё пространство. Иногда так обнимал брат. У него были приливы нежности и вины, когда он вспоминал, что Чуя — не монстр и не специально был таким невыносимым, он был просто ребёнком, потерявшим родителей и случайно обрекшего брата на их роль. Чуе казалось, что и объятия родителей он помнил — просто то, как они ощущались, хотя, может, он это выдумал. Юан его тоже часто обнимала, но из-за своей нежной комплекции получалось, что она оказывалась в плену его тепла, а не наоборот. Чуе же нравились те, кто был выше него. Он чувствовал, что в росте была стать, грация, власть — всё прекрасное, что обычно очаровывало. И чему он всегда завидовал. Ему не нравился рост Юан, и иногда он думал, что если бы она была выше, он бы воспринимал её по-другому, а её безответная любовь не длилась бы долго. Если бы она была выше и обняла его так, как ему было необходимо, то взамен бы получила всё, что хотела: взаимность, первый поцелуй, верность, внимание… Абсолютно всё. Но она была ниже него. И где она теперь? Та, чью привязанность Чуя так и не оценил сполна и не защитил? Хотя знал, что Юан бы ради него хоть под поезд бросилась… Но, помимо роста, проблема была в том, что она всегда хотела большего. Она хотела его, как девушка хотела парня. А он никогда не мечтал ни о чём большем, чем объятия. Ему не нужны были отношения. Это — очередная слабость. И он не был создан для романтических чувств, все, кто говорил, что любят его, наверняка врали. Это было невозможно. Он думал об этом, смотря в пустоту перед собой, и вздрогнул, когда дверь с грохотом отворилась. Совсем не так, как закрывала её Коё: раздвижная дверь отлетела так будто была человеком, которого ударили под дых ногой. Конечно, это был Дазай. Чуя почувствовал, как его тело окаменело. Привычно приготовилось к атаке и злости, но от вида Дазая в полный рост тот слегка растерялся. Буквально на секунду кто-то ослабил напряжение мышц. Дазай опять был на костылях, перемотанный и загипсованный, будто статуя — гипса больше, чем живой кожи. Он едва держался на ногах, конечности подрагивали, и у Накахары это внезапно вызвало омерзение. Дазай держался за костыли, опустив голову, будто пытаясь отдышаться. Но, как только Чуя присмотрелся к Дазаю, тот поднял взгляд и улыбнулся окровавленным ртом. — Что на тебе за идиотская шляпа? Чуя залился краской. Он хотел отвернуться к окну, чтобы Дазай не заметил позорный румянец, но сделать так — значит, выдать себя с головой. Ну почему? Почему даже разваливаясь на части он позволял себе быть таким невыносимым? Неужели характер мог быть сильнее чувства самосохранения?! Дазай действовал на Чую магически — в том плане, что когда он его видел, то едва сдерживал себя в руках. Будто он выпил анти-приворотное зелье — вместе неконтролируемой, иррациональной страсти его поглощала такая же ненависть. Даже когда он молчал, был вне зоны его видимости, был жалким, еле живым — неважно. Но каждая его фразочка или ухмылка только усиливало это чувство. И легко было представить, как выбесило Чую, что Дазай назвал шляпу его брата идиотской. — Заткнись! — Только и крикнул он. Голос звучал особенно громко и резко, видимо, от сытости организм стал сильнее. Он и сам это чувствовал. Сейчас, когда еда окончательно улеглась, а чувство насыщения перестало быть таким давящим, он понял, что с лёгкостью мог вскочить. Он смотрел перед собой, не фокусируясь, не приходилось держать тело в строю, лишь бы оно не отключилось. Эта энергия была похожа на сверхспособность — переполняла всего, её хотелось куда-нибудь направить, чтобы понаблюдать за результатом. И он чувствовал, что это даже не предел, что он сможет даже больше, когда чему-то научится… Но пока что он сидел прямо. Полная противоположность идиоту-Дазаю, его скрючившейся, вялой фигуре. Чую радовал этот контраст. В нём была жизнь. А Дазаю, как подметил даже Босс, осталось совсем недолго. Его просто надо было пережить. Хотя это давалось очень тяжело. Дазай прозрачно улыбнулся, глядя куда-то сквозь Чую. — Голосок прорезался? Пойдём, Босс тебя отпустил. Чуя не сдвинулся с места. Ага, конечно, так он и поверил. Этот придурок со своей мерзкой, хитрой улыбкой, только и ждал момента, чтобы подставить Чую, и Накахара это знал. Если ещё Коё он мог поверить, потому что не понимал, какой был смысл чужой женщине врать и привлекать к себе Чую, то вот Дазаю он не доверял ни в чём. Его логика была извращённой, повёрнутой на жестокости и садизме. Иначе как можно было объяснить всё то, что было до этого? За что он так поступил с друзьями Чуи? Зачем он так жадно выслеживал его и загонял в угол, а потом, когда Чуя уже согласился работать в Мафии, стал его сживать со свету? Разве не он тут стремился умереть больше остальных? Раз так, то что ему мешало это сделать как можно скорее, уже отвалив от Накахары, или в этом тоже был его план — забрать его с собой на тот свет, видимо, как последнюю жертву своих дебильных выходок? Нет, Дазая нельзя было трогать. И сейчас, глядя на полуживую улыбку напротив, Чуя думал лишь об одном: провокация. Он не знал, в чём именно она заключалась, но просто понимал, что что-то здесь не то. Сытый мозг работал непривычно быстро и тут же выстроил перспективы: в одной он шёл за Дазаем, и в итоге Мори опять его наказывал за то, что Чуя ослушался и не дождался Босса. В другой — Чуя не сдерживался и посылал его, но где была словесная агрессия там неизменно появлялась и физическая, а прикоснуться к этому ублюдку значило добить его. И опять всё приводило к гневу Босса. Цугцванг, как говорил брат. От него Чуя узнал, что в шахматах бывает ситуация, когда любой ход может обернуться ухудшением положения. Это слово звучало остро, оно часто прорезало мысли Чуи, когда он, например, вспоминал о дне, когда брат покинул их дом. Это тоже был цугцванг. Чуя не должен был уходить из дома, но и оставаться в нём не мог. Встреча с Дазаем, и всё, что с ним связано — тот же цугцванг. Он наверняка это знал. — Я не пойду с тобой, — твёрдо произнёс Чуя, глядя прямо в глаза Дазаю. Ему показалось, что на мгновение тот удивился. Едва заметное движение бровей, которого до этого Чуя не видел, выдало его. — Вот как. А чего так? Боишься меня? Окровавленные губы растянулись в улыбке и тут же вернулись в прежнее положение. По тому, как прищурились глаза Дазая, Чуя заметил, что это движение далось ему с болью. — Да пошёл ты. Я уже понял, что ты больной. Сделал всё, чтобы я вступил в Мафию, а теперь только и делаешь, что подставляешь меня. Думаешь, я настолько тупой, чтобы поверить тебе и в этот раз? Давай, ковыляй отсюда, уёбок. Я пойду только когда Босс за мной придёт. Дазай хрипло рассмеялся и вновь прищурился. Чуя следил за каждым его движением, будто всё происходящее могло быть игрой, и, если упустить Дазая из внимания, тот мог опять наброситься на Чую. Рёбра, по которым он ночью ударил ногой, до сих пор саднили. Чуя кое-как нашёл позицию, в которых ноги, запястья и рёбра болели не так невыносимо, и теперь сидел так же прямо, как Коё. Это было сложно, но выбора не было. И к атаке он был готов, если тот всё-таки нападёт. — Как мило. Ты думаешь, Боссу больше нечего делать? И стал бы он Боссом, если бы не мог делегировать задачи? Чуя сжал зубы. Он ненавидел, что Дазай всегда говорил с ним, как с умственно отсталым. И то, что иногда этот тон превращался в приторное умиление. А потом так же быстро сменялся на жестокий, хладнокровный гнев. И хотя Чуе было не привыкать к такому поведению, но в его жизни был лишь один человек, которому он мог бы такое простить… —…И разве ты забыл, что я его правая рука? По поводу решений Мори-сана я не вру. Это не шутки. Если он узнает, что я перевираю его слова и решения, то моё нынешнее состояние мне покажется сказкой, знаешь ли. Они оба замолчали. Крыть было нечем, но Чуя всё ещё боялся гнева Босса. Правда, услышанное ночью, дало смутную надежду на то, что Дазай не врал — уже не первый раз Накахара замечал, что при упоминании Босса, и тем более в его компании, он удивительно менялся. Мог стать тихим, плаксивым, даже испуганным. Если Мори их увидит, и Чуя скажет, что Дазай соврал насчёт его решения, кому тот поверит? На чью сторону встанет?.. Чуя не думал, что выбор падёт на его сторону. Он скорее представлял, что Мори опять бы ударил Дазая, но в следующую секунду бы убил Чую, а потом бы залечил раны того, кого считал сыном, а про Накахару забыл. Он закусил губу. Солнце за окном перегорело, и после огненно-красного заката наступила серая, сумеречная полутьма. Чуя не знал, сколько точно было времени, но да, уже наступил вечер. И Мори говорил, что он тут должен был сидеть до вечера… Чуя нехотя встал, тело тут же остро отозвалось болью в конечностях. Он скривился и, переваливаясь, подошёл к Дазаю. — Какая послушная собачка, — засмеялся Дазай, дрожащей рукой пытаясь вытереть запекшуюся кровь. На его гипсе уже были ржавые разводы, видимо, не первая попытка. Чуя поднял свирепый взгляд. Он пытался держаться в руках. Он знал, что его агрессия лишь раззадорит Дазая, а потом навлечёт проблем — никакой пользы в ней не было, и, хотя сдерживаться было мучительно, но это нужно было сделать. Никогда в жизни такой потребности не было, да, но вот — появилась. И это было одно из тысячи правил жизни в Мафии. Неизвестно, сколько ещё времени тут будет Дазай, но всё это время он будет выводить на эмоции, а слабость Чуи будет караться. Ему казалось, что уже сейчас все его проверяли и ждали, когда же он оступится. А Чуя, не привыкший себя сдерживать, шёл на поводу. Но уже ошибаться было нельзя. — Я тебя не бью, только потому что даже руки марать не хочу. Ты настолько жалко выглядишь, что к тебе даже прикасаться не хочется. Эти слова растаяли медовой сладостью на языке. Чуя почувствовал, что именно это ему и нужно было — унизительные слова в адрес того, кто убил его любимых. Почувствовать себя выше. Отобрать власть хотя бы на мгновение. Но Дазая это не задело. Он опять поднял глаза, которые до этого пусто смотрели под ноги, и улыбнулся, обнажив зубы. — Как я рад это слышать, Чуя, ты бы знал, — и добавил, не давая Чуе слова, — всё-таки я терпеть не могу боль. Чуя опять сжал зубы и, толкнув Дазая плечом, вышел из кабинета. Ему хотелось обернуться, чтобы посмотреть, было ли тому больно, но он не стал. За несколько шагов он приблизился к лифтам, но надоедливый голос вновь напомнил о себе: — А лифты не работают. Почему-то Дазай говорил об этом легко, несмотря на своё состояние, а вот Чуе хотелось взвыть. Новые туфли натирали, избитое тело ныло, а ещё в новой одежде, отличавшейся по материалу от привычной толстовки, было некомфортно. Он чувствовал колючую шерсть при каждом движении, и не понимал, как можно к такому привыкнуть, и тем более — променять удобную одежду на эту вычурность. Чуя всё-таки оглянулся. Жалкое зрелище. Дазай кое-как справлялся с костылями, и хотя Чуя привык его видеть в поломанном состоянии — хотя костыли, например, то появлялись, то исчезали — но сегодня он выглядел особенно беспомощно. И что успело произойти за то время, пока Чуя спал? На Дазая упал метеорит? И Чую раздражало, что тот пытался делать вид, что всё нормально. Двигался со скоростью черепахи, пытался подтягивать искалеченные конечности, но, не находя точки опоры, лишь дрожал и шатался. И не поднимал глаза, видимо, не желая выдавать, как он на самом деле себя чувствует. А когда обращал взгляд на Чую, то улыбался. Улыбался, блядь! Да что с ним не так?! У Чуи с языка чуть не сорвался вопрос, где он умудрился так искалечиться. И, главное, почему не сдох, раз уж так мечтал об этом. Почему этот суицидальный уёбок постоянно выглядел таким поломанным, но никак не мог умереть? Может, что-то утаивал, и его способность давала ещё и бессмертие?.. И тут же осёкся — какая разница? Праздный интерес Дазай воспримет как интерес к своей персоне. Нет, не дождётся. Чуя зашагал в сторону лестницы, но Дазай прервал его вопросом: — Не поможешь мне? Чуя остановился. Что? Он не ослышался?.. Или это шутка какая-то? — С хрена ли? Пока Чуя уже успел подойти к лифту и оттуда до лестницы, Дазай едва сделал пару шагов. Неужели не притворялся? Но помогать Дазаю было противоестественно. Как можно помочь тому, кто всё ещё для Чуи был лишь тем, кто убил его товарища и похитил близкую подругу? Стоило Чуе прикрыть глаза или отвлечься, как перед глазами возникала одна и та же картина: град пуль, труп Сёго, испуганный взгляд уведённой Юан. И привкус слёз во рту, и крепкая хватка Дазая, вцепившаяся в его плечо — он помнил всё. Тогда этот парень казался ему бессмертным монстром, но прошло совсем немного, и жизнь уже требовала, чтобы он ему помогал. Но это был вопрос принципа. А ответом было слово «нет». Если бы это был кто-то другой, Чуя бы почувствовал, что хотел помочь. Каким-нибудь мимолётным жестом, хотя бы придержать дверь или подставить плечо. Но сейчас внутри была лишь пустота, а где-то на фоне — удовлетворение. — Если не поможешь, расскажу Мори-сану, что ты сам сбежал, а когда я пришёл, тебя уже здесь не было. — Думаешь, Босс не знает, что лифты сломаны, а на лестнице мы бы не могли не встретиться? Манипулятор сраный. Ковыляй сам, не собираюсь я тебе помогать. Сердце громко забилось, грохот оглушал — конечно, было страшно. Получается, Чуя не выполнил поручение Дазая. Да, он боялся гнева Босса, и понимал, что если Дазай расскажет об этом Мори, то Чуе опять несдобровать. И да, он должен был помочь. В конце концов, Дазай вроде как обеспечивал покровительство Чуе, и они были связаны, поэтому и жили вместе. Но в чём проявлялось это покровительство? Он в него вообще не верил после произошедшего ночью. Он не готов был помогать Дазаю, а взамен получать ногами в живот. Они были знакомы всего ничего, но Накахара уже так устал от этого придурка, что хотелось забиться в какой-нибудь кладовке, спрятаться от мира, чтобы только он больше не донимал его. И то, наверняка, даже если бы Чуя исчез, Дазай бы его нашёл. Вездесущий, невыносимый зверь. В комнату он ушёл один. Первым делом — снял обувь, поставил у входа, и уже от этого действия ему стало легче. Ноги больше не сжимало жёсткими стенками, от соприкосновения с татами Чуя прикрыл глаза, так это было приятно. Пижама, в которую он хотел переодеться, лежала смятым комком на футоне, который у Чуи ассоциировался с тяжёлой ночью, липкостью пота и температурой. Будь он таким же чистым, как вчера, Чуя бы уже сейчас упал на него и пролежал так весь вечер. А ещё хотелось рассмотреть корешки книг, стоящих в шкафу — их ровные ряды были единственным упорядоченным в комнате Дазая. Чуя не помнил, когда в последний раз видел книги. Наверное, ещё в детстве. Это был простой атрибут любого дома, но в комнате Дазая он особенно выделялся. Кажется, это единственное, о чём он был готов заботиться, раз на полках не было пыли, а книги стояли в алфавитном порядке. Но Чуя не стал этого делать. Посматривал на книги косо, как на человека, с которым хотелось познакомиться, но то ли стеснение, то ли отвращение мешало это сделать. Чтобы отвлечься от странного желания, он схватил пижаму и пошёл в ванную. Надо было её постирать. Сегодня она уже не высохнет, но зато завтра он смог бы её надеть после занятий — простое, понятное счастье, маленькое и необходимое. Чуя постоянно стирал руками, можно сказать, всю жизнь, даже в детстве, у него не было стиральной машины. Сегодня можно было поспать в рубашке и трусах, думал он. И мысли о выстраивании рутины да стирка — долгое, медитативное занятие — ненадолго вытащили его из реальности. Это было даже приятно. Он привык стирать в холодной речной воде, но с мылом и тёплой водой это будто расслабляло, не воспринималось как труд. Чуе очень нравилось, когда мир вокруг него становился чище, странно, что такая лёгкая вещь как порядок могла в мгновение его успокоить. И неудивительно, что в комнате невыносимого Дазая был бардак. Конечно, он мерзок Чуе — от него разило разрухой, он даже пах грязью, видимо, не пользуясь душем так часто, как полагалось бы. Но вот уголок Накахары всегда будет чистым, это он знал точно. Он не знал, сколько времени провёл с руками в мыльной воде, но когда он повесил пижаму на батарею и вышел в комнату, там уже сидел Дазай. Его лицо приобрело желтушный оттенок из-за включённой лампы в углу. — Ну, рассказывай, кого к тебе приставили, — как ни в чём не бывало произнёс он. Чуя промолчал. Он не знал, как себя отвлечь, или хотя бы сделать вид, что ему неинтересен этот разговор. Просто отвернуться к стене, лёжа на футоне? Это было бы глупо. Пойти взять книгу? Ага, Чуя помнил, как Дазай чуть не убил его за приставку, может, к книгам он относился так же ревностно? Конечно, вряд ли тот, кто даже ходит с трудом, мог бы сейчас как-то навредить Чуе, но, в конце концов, Дазай в любой момент мог позвать охрану или самого Мори. Им ещё спать в одной комнате — лучше не рисковать. Поэтому он просто сел на свой футон, снял шляпу и стал её рассматривать. Тонкие кольца цепочки. Атласная лента без единой зацепки или залома. Мягкий, тёплый фетр. Имя брата на внутренней стороне, вышитое золотой нитью… — Чего молчишь, а? Я тебя спрашиваю. Кого к тебе приставили? Чуя не поддался. Дазай почему-то засмеялся. — Понятно, я угадаю! Я тут всех знаю. Макото? Тишина. — Эйс? Вновь ничего. — Хироцу? Чу-у-я-я, я от тебя не отстану! — Он тут же хрипло закашлялся. На губах опять появилась кровь. Чуя тяжело вздохнул. Это было невыносимо, и легче уже было ответить, чем накопить в себе раздражение и потом сорваться. Накахара очень старался держаться достойно, потому что ещё одной драки в ближайшее время он бы не выдержал. Даже сейчас, сидя на футоне, он чувствовал каждый синяк, полученный за последнее время. — Озаки Коё. На мгновение воцарилась тишина, и Чуя уже хотел порадоваться, что Дазай наконец-то заткнётся, но он разразился смехом. Он хохотал, и его смех прерывал то кашель, то болезненные стоны — он пытался совладать с искалеченными конечностями, зачем-то придерживая их, но смех побеждал старания и, видимо, мучительно отзывался в каждом ушибе. Странное, страшное зрелище. — Коё?! Она же проститутка! — И он вновь расхохотался, упав на футон. Его лицо скривилось от боли, но он не переставал смеяться, словно охваченный припадком. — Что?! — А ты не знал? Боже, ты что, совсем идиот, не знаешь, как женщины кимоно повязывают? Спереди узел только у проституток — чтобы легче было раздеваться. Чему, интересно, ты у неё будешь учиться? Можно будет потом проверить? Тут Чуя не смог сдержаться. Ярость пронзила тело — он задрожал от того, как много энергии его распирало. И если в свой адрес он ещё мог стерпеть оскорбления, с усилием, но мог, то в адрес наставницы — никогда. И это ему говорил Дазай? Тот, у кого была общая кровать с Боссом?! Чуя схватил стакан, стоявший у его футона, и с размаху кинул в стену. На голову Дазая и его футон посыпались осколки, стеклянная крошка на тёмных волосах выглядела как снег. — Правда глаза колет? — Только и прищурился Дазай, тряхнув головой. — Пошёл нахуй. Что тебе показывать? Босс ещё не научил тебя, как трахаться, а? Разве не этим вы вчера занимались в вашей комнате? Дазай резко перестал смеяться и вскинул брови. После секундной паузы он опять усмехнулся, но грустнее. — Какая комната? Тебе это показалось. В бреду. Как и твой брат в конце коридора. Но больше он ничего не сказал, и до конца вечера в комнате стояла странная, почти неловкая тишина. На следующее утро Коё Озаки ждала его в том же кабинете, где они вчера и встретились. Чуя шёл туда с невыразимым чувством — ему будто было стыдно смотреть в глаза Коё, зная, что вчера про неё рассказал Дазай. И, возможно, это была даже не провокация — Чуя тоже заметил, что пояс у девушки был завязан спереди. То, как ровно и грациозно она сидела, теперь даже отталкивало. Стол, который вчера стоял в углу, был переставлен на середину комнаты. Знакомый чайник зелёного чая и две чашечки, больше похожие на кукольные, стояли и, вместе с Коё, ждали Чую. Одна — рядом с ней. Вторая негласно показывала, где должен был сидеть парень — напротив неё. — Доброе утро, Чуя-кун, — она едва заметно улыбнулась, будто действительно рада была его видеть, — присаживайся. Мори-сан передал, чтобы тебе не давали еды, но о чае он ничего не говорил. Чуя удивлённо заморгал. Этот простой жест отдавал такой заботой, что ему стало неловко. Коё могла ничего не делать, ещё и добавить сверху, какой же он был идиот, раз вчера опоздал, но она спокойно наливала чай, а с её лица не сходила лёгкая улыбка. Может, в чай что-то подсыпали? Это очередная проверка?.. — Ну, первым делом я хочу послушать о тебе. Расскажи, что ты умеешь? Не придётся же тебя учить читать-писать? — Нет, я ходил в школу, — только и буркнул он, грея руки о малюсенькую чашку. Коё наблюдала за ним, как за милым зверьком. Видя, что он не решался сделать глоток, начала пить первая, не отводя взгляда. Почему она так смотрела? Будто они были как минимум друзьями, пережившими долгую разлуку — она внимала каждому его слову, хотя слов-то было всего ничего… Но читать и писать он и впрямь умел. Когда-то точно умел, но сто лет не проверял. Хотя, названия книг Дазая он же смог прочитать, и вчерашнюю записку от Мори — значит, навыки не растерял. — Рада слышать. Понятия не имею, как учила бы тебя правописанию, — она тихо захихикала, прикрыв рот ладонью, — говорят, у тебя есть брат? Я о нём наслышана. Это его шляпа на тебе, верно? Чуя тут же оторвал взгляд от чая и горделиво вздёрнул голову. Он не знал, почему, но ему хотелось гордиться этим фактом. Может, брат уже стал достоянием Мафии? Но почему Чую к нему не пускают? Может, теперь это надо заслужить, и одного родства мало для такой чести? Он был готов добиваться этого трудом и усердием. Он каждый день представлял, как рассказал бы ему всё, что пережил, и увидел бы такой же огонёк гордости в глазах напротив... — Да, есть! И вообще… Это он должен был меня обучать. Я не понимаю, почему меня приставили к Вам. — Пожалуйста, не надо со мной на Вы, я не такая старая. А почему не понимаешь? Не доверяешь мне? Тут Чуя поджал губы. Правда колола язык, ощущалась кисло и горько одновременно. Он не мог рискнуть, чтобы произнести её, но и молчать было невыносимо, поэтому он, опустив взгляд, выпалил: — Дазай сказал, что ты проститутка. Это из-за… Из-за пояса, — он прикусил губу, чувствуя, как пульсирует румянец на щеках, — и он высмеял меня из-за этого. А с братом бы такого не было. Пара предательских слезинок упала из глаз на стол, и он знал, что Коё их тоже заметила. Он поднял взгляд, ожидая, что девушка будет вне себя от гнева — действительно, почему он вообще сказал правду? Очаровался её приветливостью? Не надо было, не надо было… Её лицо стало холодным и непроницаемым, и Чуя уже был готов получить пощёчину или выслушать крик, но та пододвинулась, сняла шляпу с Чуи и едва ощутимо прикоснулась к его голове. И погладила. Это было так неожиданно, что Чуя вздрогнул и захотел отползти, но не смог. В простом и невесомом жесте было столько тепла, что он застыл, не в силах пошевелиться. Он чувствовал, что вся его душа сосредоточилась на затылке, и внимала каждому прикосновению. От них становилось одновременно очень тяжело и приятно, хотелось потянуться, чтобы подставить и лицо, и голову, и всё-всё-всё под них. Они напоминали брата в хорошем настроении. Они напоминали детство, солнечные дни в Сурибачи и чувство сытости — в общем, всё хорошее, что испытывал Чуя за шестнадцать лет. Поглаживания прекратились так же быстро, как и начались. Коё вздохнула. — Бедный мальчик… Или, скорее, мальчики. — Что? Ты про кого?! — Про вас с Дазаем. Два травмированных подростка. Радость от доброты Коё тут же испарилась. Что она несла? Причём тут Дазай?! — А Дазай-то тут причём?! Он назвал тебя проституткой, а ты его жалеешь? Да кем надо быть, чтобы настраивать ученика против наставника! Он хотел его обозвать, но тут же осёкся. Он помнил, что когда такую ошибку допустил Дазай, Мори ударил его по лицу. — Воспитанником Огая-доно. Мы редко видимся, но каждый раз, когда я его вижу, он выглядит так, будто он упал с одной из наших высоток. Он каждый день получает столько физических травм, а представляешь, как травмирована тогда его душа? Ты с Боссом видишься дай бог раз в неделю, а Дазай его видит каждый день, и Огай-доно с ним не добрее, чем с любым из нас, скорее даже наоборот. Он сказал это не от хорошей жизни, я не держу на него зла… Чуя не верил своим ушам. Эта женщина точно была из Мафии? Почему она рассуждает так гуманно, разве Мафия не построена на концепциях мести, жестокости и иерархии?.. —…Но ответить за свои слова он должен. К тому же, я знаю, что он сейчас у Босса — пусть Огай-доно послушает, что Дазай говорит про старших. Не волнуйся, Чуя-кун, — она опять потрепала его по волосам, но уже более дурашливо, — я не позволю, чтобы моего ученика обижал какой-то там Дазай. И Босс тоже будет на нашей стороне в этом конфликте. Чуя посмотрел ей в глаза и неуверенно улыбнулся. — Я тоже не дам Вас в обиду. Когда Дазай это сказал, я кинул стакан… Не в него, в стену. Предупреждающий. — Как мило, — улыбнулась Коё, направляясь к двери, — но не обращайся ко мне на «Вы», прошу. Иначе тоже кину в тебя стаканом. Предупреждающим. И они пошли в кабинет к Боссу. Чуя шёл за ней и вновь отмечал, что его шаги звучали варварски громко по сравнению с её, бесшумными. Но, несмотря на тишину шага, она шла уверенно, явно готовая к отстаиванию прав своего ученика. Хотя Чуя до сих пор не понимал, почему. Они были знакомы второй день, а она уже готова была отчитать Дазая при Боссе! Это даже звучало дико. На такой отчаянный поступок мог пойти либо безумец, либо сильный и смелый человек. Чуя всё хотел дёрнуть её за рукав и отговорить от затеи, но понимал, что тогда её зреющий гнев переключится на него. Да и к тому же, вряд ли это была полноценная защита чести Чуи. Всё-таки, Дазай в первую очередь оскорбил её, а не его. Но волосы до сих пор помнили тепло её пальцев, а перед глазами стоял её сочувствующий, нежный взор, и что-то в сердце Чуи хотело верить, что она заботилась и о его состоянии. Коё открыла дверь Босса без стука, но, перед тем как зайти, низко поклонилась. — Огай-доно, могу я зайти к Вам? Мори улыбнулся. — Конечно, Коё. Как вижу, сегодня Чуя-кун тоже с тобой? Что-то случилось? Чуя и Дазай пересеклись взглядами. Тот стоял за спиной Босса, как и в первый день. Вновь на костылях, едва удерживаясь на ногах, и, судя по взгляду Дазая, это отнимало у него все силы. — Верно, случилось. Рада, что Дазай тоже тут. Может, он объяснит мне, почему пытался унизить Чую, рассказывая о том, что его наставница — проститутка? И в кабинете воцарилась тишина. Чуя видел, что Дазай смотрел только на него в этот момент. Испепеляющим, но уставшим и рассеянным взглядом. Но в тот момент он думал, что Дазаю осталось недолго. А то, что после этой фразы Дазай рухнул на пол, только подтвердило это.