Хороший мальчик Чуя

Чуя мог убить Осаму Дазая прямо в ту секунду, и он знал, что никогда эта возможность не была настолько реальной. Во-первых, он выглядел настолько слабым и жалким, что, казалось, сложился бы пополам от одного удара. И дар Чуи бы не понадобился — казалось, кто-то уже постарался и принёс Дазая в Сурибачи, чтобы тут его добили. Во-вторых, это был первый раз, когда рядом не было Хироцу. Старик никогда не прятался. Это было не в его стиле — Хироцу источал такую безусловную и явную уверенность в себе, в сочетании с силой, что Чуя даже представить не мог, как этот человек бы выглядывал из какой-нибудь подворотни. Нет, с возрастом к нему явно пришло твёрдое ощущение собственного достоинства и ушёл страх. Хотя тогда ещё Чуя не знал Хироцу лично, но не обязательно было общаться с этим человеком, чтобы понимать, какой запас внутренних сил тот хранил. Казалось бы, вот он — шанс. Протяни руку, Чуя Накахара, и возьми его — вот, что значила улыбка напротив, такого непривычно жалкого Дазая. Но если Дазай что-то предлагал, то Чуя уже знал — ни в коем случае к этому нельзя даже притрагиваться. Однако, даже если интуиция Чуи была не права, и это действительно был шанс, чтобы отомстить, он бы не смог им воспользоваться. Не в том состоянии духа и тела. Чуе понадобилось два месяца, чтобы убедиться окончательно — улица не любила одиночек. То ли Сурибачи боялся Чую, то ли искренне сочувствовал и пытался добить, но тот чувствовал приближение смерти всё яснее. Он похудел. Привычная одежда теперь сидела странно, будто снята с чужого плеча. Он постоянно хотел спать, есть и чего-то ещё, необъяснимого — наверное, он просто хотел конца. Покоя. Он хотел вернуться в заброшенный дом, пройти весь свой путь наоборот и вернуться в давно заброшенный дом, где когда-то жил. Он представлял, как зашёл бы и запер за собой дверь. Вдохнул влажный, затхлый воздух — так пахли все заброшенные дома рядом с морем, влага и соль быстро справлялись со всем на своём пути, но он бы не почувствовал брезгливость. Он представлял, как снял бы прилипшую одежду, взял что-то из шкафа брата — проявление невероятной смелости — и принял бы ванну. Он лежал бы в горячей, ароматной воде столько, сколько понадобилось бы его сердцу, чтобы принять тот факт — он снова дома. Он никогда его больше не покинет. Но потом он возвращался в реальность, пахнущую гнилью и мусором Сурибачи. И это был его новый дом. Он думал, что никогда его больше не покинет, и от этой мысли ему становилось тошно. Он чувствовал, что Дазай забрал не просто Юан и жизнь Сёго, но и всю жизнь Агнцев. Чуя не видел, что стало с Акирой, Иоши и Ючи. В таком маленьком Сурибачи они так и не пересеклись, но что-то ему подсказывало, что и они доживали свои последние дни. Голод оборачивался непобедимым монстром, который не желал адаптироваться ни под какие условия, что логично — сил на одинокую жизнь уходило куда больше. И Дазай это знал. Конечно же знал. — Уйди, пока я не убил тебя, — прошипел Чуя, перед глазами темнело. — Ну уж нет, — он заулыбался ещё шире, — это звучит слишком заманчиво! Как твои дела? Скажи же, жить на улице одному, без друзей и родственников, намного лучше, чем в Мафии? Дазай стоял на расстоянии вытянутой руки и, казалось, ничего не боялся. Уже второй раз он так странно и весело говорил о смерти, что у Чуи под кожей пополз ледяной страх. Он не понимал, что с Дазаем не так. Ничего в нём не выдавало ту гниющую, пустую жестокость, что наполняла подростковое тело, но стоило ему произнести какую-то невинную фразу и улыбнуться, как Чуе хотелось убить его. Не столько из-за раздражения или желания мести, сколько из-за жуткого, почти первобытного ощущения неправильности. — Но это же так глупо, — Дазай медленно опустился и присел на ступеньки, складывая рядом костыли, — вот скажи, чем ты руководствуешься? Ты потерял друзей, семью, при этом ты обладаешь силой, о которой я могу лишь мечтать. И ты выбираешь гнить на улице, умереть где-нибудь под лестницей, как блохастая псина. Серьёзно? Он опустил лицо на ладони и посмотрел в глаза Чуи. — Убить ты меня всегда успеешь, я сюда за этим и пришёл. Со мной даже нет Хироцу, да и я не в лучшей форме, это будет просто. Но прежде ответь на один вопрос, мне правда очень интересно: такой судьбы для тебя хотел твой брат? Про себя можешь не отвечать. Ты мне, если честно, не особо интересен. Простой, глупый подросток. Но твой брат… Он произвёл на меня впечатление. Правда, я так и не успел с ним поговорить. Как ты думаешь, он для этого тебя оставил? Чуя замер и округлил глаза. Он чувствовал, как его тело парализует странное чувство, слишком похожее на стыд. Слова Дазая били под дых, и до этого Чуя никогда не знал, что чужие фразы могут настолько точно и глубоко проникать в душу, отравляя её. Если бы не слабость, подкашивающая ноги, он бы ударил Дазая. Он бы не остановился на одном ударе, за каждое слово, произнесённое его мерзким, вечно улыбающимся ртом — он представлял, как избивал бы его, пока из его рта не хлынула бы кровь. Он практически наяву слышал сдавленные хрипы, умоляющие о пощаде, и видел, как Дазай бы пытался пошевелить сломанными ногами и рукой, чтобы защититься. Он бы отомстил за Сёго. За Юан, потому что готов был поклясться, что её новая жизнь — если она вообще жива — была намного хуже жизни с Агнцами. За тех же Агнцев, которые теперь исчезли. За брата, которого он так бесцеремонно упоминал. И, уже в последнюю очередь, за себя. За то, что по вине этого мудака он лишился всего. Опять. Но именно в тот момент он был бессилен. Чуя едва держался на ногах, перед глазами пульсировали тёмные пятна, и больше всего он ненавидел себя за очередную очевидную слабость. Да, Дазай был прав — убить его сейчас было бы проще простого. Но у Чуи не было сил даже на то, чтобы стоять, не опираясь на стену. И у него промелькнула мысль, что это была одна из причин, почему Дазай смотрел на него так жадно и улыбался так искренне. Он любил чужие слабости — они открывали ему пространство для власти, создавали впечатление, будто он действительно что-то из себя представлял. Чуя стиснул зубы. — Заткнись! Зачем тебе это? Зачем тебе что-то о нём знать, зачем ты меня преследуешь? Хочешь сдохнуть — иди куда-нибудь в другое место. Да, может, мне тоже недолго осталось, но тебя это ебать не должно. По крайней мере, я не сраный суицидник. У меня так жизнь сложилась. А ты — просто слабак. — Думаешь, я с самого рождения умереть хочу? — Он усмехнулся, не сводя взгляда с Чуи, — А на мой вопрос ты не ответил. Ну, я так и думал. Что ж, дело твоё, но знай, что смерть твоего дружка была предупреждением. Скоро Сурибачи захватит Мафия, этого ты уже изменить не сможешь. Эта территория станет подконтрольна нам, и Босс хочет убить всех, кто раньше был причастен к Агнцам — вы слишком большая угроза. Раньше их защищал ты, но теперь я вижу, что ты беспомощен. Однако, у меня есть к тебе предложение. — Я не собираюсь принимать его. Я не вступлю в ваши ряды, и знаю, что брат тоже не мог так поступить… — Накахара Чуя, — он наклонился ближе, — у всех людей, веришь ты или нет, но есть инстинкт самосохранения. Я, как член Мафии, знаю это наверняка — любой, даже самый обреченный наркоман с улицы, будет хвататься зубами за своё никчемное существование, если ты приставишь к его лбу пистолет. Так устроена жизнь. Тебе вот кажется, что ты вот-вот умрёшь, ты лелеешь эту мысль, потому что тебе кажется, что это закончит твои страдания, однако, когда до тебя доберётся Мафия, а ты не сможешь им ответить, у тебя будет истерика. Ты будешь рыдать и умолять о пощаде, хотя сейчас в это не веришь. Но мы знаем, что ты — один из самых способных одарённых, когда-либо существовавших. Ты управляешь гравитацией, это я понял в первую же встречу, и ты даже не понимаешь, насколько ты силён, приняв жизнь бездомного ребёнка как единственно верную судьбу. Но ты достоин большего. Босс мечтает видеть тебя в своих рядах, а если тебя любит Босс Мафии, то ты, можно сказать, поцелован богом. Это не преувеличение. Ни ты, ни брат не будут знать страданий. В Йокогаме нет никого влиятельнее Огая Мори, а пока ты будешь обучаться, будешь под моей опекой. Я буквально протягиваю тебе лотерейный билет. — Я не понимаю, зачем тебе это нужно. Я не хочу всю жизнь служить кому-то и целовать ноги за одолжение. Это не моя натура. Я не подчиняющийся — я лидер. — До первой встречи с братом, — Дазай рассмеялся, — я не прав? Я тебе её устрою. Вы будете жить вдвоём, как раньше, Боссу и он понравился. Мафия — это семья, с тех пор, как Мори-сан узнал, что у одного из его подчинённых есть брат, с которым потеряна связь, он мне все уши прожужжал, чтобы я тебя вернул. Вот тебе ещё одна причина. А что касается моей выгоды… Тут всё просто. Я хочу умереть. Мне нужна замена. Я не могу уйти, не оставив Мори-сану кого-то. Как никак, я его правая рука, почти что сын. Будет неправильно оставить папу одного. — Какая тебе разница, раз уж ты подыхать собрался? — Так нельзя. Я ему многим обязан. К тому же, если Мори-сану понадобится, он меня и из могилы достанет. Улыбка, как и голос, дрогнул, и Чуя готов был поклясться, что увидел искорку страха в глазах напротив. У человека, который спокойно относился к своей смерти и говорил об этом открыто, как о планах на выходные, было слабое место. Когда он говорил про загадочного и могущественного Мори-сана, его голос стихал, приобретал почтительные нотки. Но на последней фразе уважение превратилось в своего ближайшего родственника — а именно, в страх. Чуя точно знал, что это был он. Это чувство он знал хорошо. — Времени думать у тебя нет. Наши люди придут сюда со дня на день. Если ты не с нами, каким бы сильным ты ни был, мы будем считать тебя врагом и сравняем с землей. К тому же, как я вижу, это будет легче, чем думает Босс. Ты не в той ситуации, чтобы выбирать, Чуя. Теперь твоя судьба это либо сдохнуть на улице, либо стать членом Мафии. Принципы не очень хорошие друзья, когда дело касается выживания. Но принципиальность у нас ценится. Он протянул руку. — Держись, а то упадёшь. Чуя и впрямь думал, что Дазай не заметит, как тот едва держался на ногах — он опирался на стену, моргал дольше обычного, пытаясь совладать с ощущением, будто вот-вот потеряет сознание. Это было наивно — Сёго как-то раз упоминал, что нет ещё на свете таких вещей, которые бы Мафия могла упустить. И человеческого в них ничего не было — ни сострадания, ни слабостей, ни глупости. Особенно чутко они относились к тому, что касалось чужих проблем, но не из-за альтруистических порывов. Просто любой в Портовой Мафии знал, что чужая проблема обнажала тысячу уязвимостей, которые можно было бы использовать в свою пользу. А когда Дазай сказал, что сам он был чуть ли не заместителем Босса, всё встало на места. — Да пошёл ты. Ты думаешь, я идиот и не понимаю, зачем ты здесь? Вы возьмёте меня в рабство. Каким-то образом ты вынюхал, что у меня был брат, а теперь думаешь, что я на это поведусь. — Если так ненавидишь, — Дазай потянулся к поясу здоровой рукой, — то вот, можешь меня убить. И протянул пистолет. — Ну же, Накахара Чуя, — он ткнул рукояткой в живот Чуе, — это намного проще, чем ты думаешь. Заодно узнаешь, блефовал ли я. Если нет, то умрёшь своей смертью. Если да — Мори-сан придёт к тебе лично, узнать, кто убил его любимого мальчика. Его улыбка опять кривовато дрогнула. Чуя отпрянул. — Ты больной… — Ты прав. А у тебя, как я сказал, нет выбора. Все варианты развития твоей жизни мы только что обсудили. Ну так что? Долго ещё будешь строить из себя недотрогу? Чуя тяжело выдохнул. Он чувствовал себя загнанным зверем, той самой блохастой собакой, с которой его сравнил Дазай. Все его слова рассыпались пылью, сталкиваясь с аргументами Дазая, и хотя сначала Чуе показалось, что они равны и оба в слабой позиции, теперь он понимал, что это была ошибка. Даже со сломанной рукой и переломанными ногами, безжизненно свисающими со ступеней, даже с желанием умереть и страхом перед Боссом Дазай был сильнее. Его азартная, уверенная улыбка почти не давала трещин. На любое слово Чуи у того был аргумент, и в какой-то момент он поверил, что Дазай хотел помочь. Но правда заключалась в другом. Она не лежала в плоскости этой ситуации, она вообще не относилась к действиям или задачам, которые решал молодой мафиози. Ответ, что нужно было Дазаю, лишь частично был в его желании умереть, не подставив Огая Мори, но полностью он раскрывался в его характере. Это была та черта, которая и помогала Дазаю быть одним из лучших в Мафии, и о которой тогда Чуя лишь догадывался. Но с годами он убедился — не показалось. Дазай был преследователем. Почти фанатичным, одержимым преследователем, готовым выслеживать свою жертву бесконечно долго. Он готов был говорить с Чуей до изнеможения или убить того, кто ему дорог. Он готов был внушить, что его жизнь станет раем или обрисовать адские муки, которые ждали его впереди. Он был готов приходить в Сурибачи раз за разом, лишь бы добиться цели. Рисковать собой. Рисковать им. Протянуть руку помощи или пистолет, чтобы тот прикончил его — ему нечего было терять, и Чуя был уверен, что именно из-за своей разрушительной, животной натуры хищника, он и относился к жизни так легко. Ничто не должно было мешать азарту, который Дазай испытывал, выполняя поручения. И если к убийствам можно было привыкнуть — Чуя заметил, что на убийства тот смотрел чуть ли не со скукой — то преследования никак не могли надоесть. В них была сила, власть и пространство, где можно было бы сверкнуть интеллектом. Чуя сам не понимал, как мог так хорошо понимать мотивы того, кого видел буквально пару раз в жизни. Но с другой стороны, то были не просто случайные встречи — каждое столкновение с Дазаем оборачивалось тревогой и горем. А испуганный мозг анализирует всё куда быстрее. Он опустил взгляд. В тот момент он чувствовал, как болезненно всё сжалось в животе. Неужели у него не было выбора? Слово «Мафия» всё ещё резало слух. Оно ощущалось инородно и дико. И он пытался понять — а такой ли судьбы хотел его брат? Если Дазая удивляло, как единственный человек в жизни Чуи мог обречь его на скитания и смерть на улице, то Чую больше поражало, что тот мог бы подвести его к работе на Мафию. Убивать людей. Воровать. Оставлять таких же детей, каким он когда-то был, без семьи и крова. Поощрять всё ужасное, что было в мире, примкнуть на сторону зла… Но, может, Дазай и был прав. Брат называл Чую проклятым. Ребёнком, посланным ему наказанием — такого, которого не стыдно было бить и надо было отгородить от общества. Ребёнком без души и чувств, ребёнком, которого не надо было спасать, когда брат почувствовал беду. А потом Агнцы доказали, что таким он и был. Бездушное существо. Предатель, не ценящий друзей. Лидер, не способный постоять за своих. Может быть, безвестная смерть на грязных улицах Сурибачи была бы для него справедливой. Но что, если работа в Мафии могла бы его оправдать? Да, это страшная работа. Это то, чего боялся любой человек, но, что, если в этом и была цель Чуи — обратить свою мерзкую натуру в работу, которая, по крайней мере, устраивала бы таких же, как он?.. Мир людей с их обычными жизнями, походами в школу и жизнью в семейном доме, все равно был от него отрезан. Да. Выбора у него не было. Но он мог окружить себя такими же ужасными людьми, как он сам. Обратить это в силу. И по крайней мере, сделать вид, что в этом нет ничего неправильного. Но чем больше он себя убеждал в этом, тем больше внутри что-то сопротивлялось. Слабая надежда, что он не такой плохой, каким его видел брат и Агнцы. «Да как вообще в это можно поверить? Разве так бывает, что все, кто встречается тебе на пути, считают тебя подлецом, а при этом ты хороший? Это бред. Я тот, каким меня видят остальные. А мне лишь остаётся это принять». — Единственное, на что я надеюсь, — тихо произнёс он, подняв полный ненависти взгляд, — что ты сдохнешь как можно быстрее, и мне не придётся видеть тебя всю оставшуюся жизнь. Глаза Дазая расширились и радостно заблестели. — Так это значит «да»?! — Это значит «иди нахуй». Но твоё предложение мне придётся принять. Дазай расхохотался и похлопал здоровой рукой по гипсу, изображая аплодисменты. — Какое счастье! Ну, первое время тебе придётся меня потерпеть. Без моей протекции тебе будет тяжело, к тому же, я тебе её уже пообещал. Наша машина стоит в паре кварталов отсюда. Не хотел подавать её слишком близко, а то ты бы подумал ещё, что я давлю. Чуя почувствовал странный прилив тошноты. Не физический, а будто внутри всё воспротивилось правде, которая медленно до него доходила. Он согласился? Неужели теперь он будет членом Мафии? В одной организации с тем, кто убил его друзей. Под протекцией убийцы, преследовавшего его. Того, кто довёл его до жалкого существования на грани смерти, а теперь пришёл с геройским видом, будто собираясь спасти. Кислота разлилась во рту, и он еле сдержался, чтобы не выблевать её прямо на счастливое лицо Дазая. Единственная его надежда — а заодно и самая сильная — была лишь в том, что его брат действительно был где-то там. И что, может, он понравится Огаю Мори настолько, что тот разрешит им просто жить, как раньше. Но, подумал Чуя, разве это не ужас? Разве его прежняя жизнь не была тем, от чего он так мечтал сбежать? Разве он просто так лелеял мечты о побеге всё детство? Чтобы потом, вдохнув иную жизнь, вернуться к этому?.. Это было тяжело признавать, но Дазай был прав. Точнее, он выбрал правильные слова, чтобы описать жизнь Чуи. У него не было выбора. Всё, что он знал, было ужасно. Но когда вставал вопрос, вернуться ли ему к чему-то хотя бы немного привычному или и дальше идти в пустоту, навстречу смерти, надеясь на лучшее, он выбрал первое. И думал, будучи взрослым, что ему не в чем себя винить. Иногда, встречая на улице старшеклассников, взрослый Чуя смотрел на них и думал — неужели я сделал свой самый главный выбор в жизни, будучи таким юным? Что вообще могут о жизни знать люди в этом возрасте? Но потом повторял себе, что он таким не был. В шестнадцать лет у него были другие проблемы, другой опыт. Он был совсем другим. И, может, поэтому он не понимал, мог ли поступить по-другому. — Пойдём, — Дазай кое-как поднялся со ступенек, опираясь на костыли, и подошёл ближе, подтягивая за собой висящие, еле двигающиеся ноги, — иди вперёд, нам надо пройти сквозь дома в сторону причала. Знаешь, куда? — Конечно, знаю, идиот, я тут всю жизнь живу. — Вот и чу-удно, — мелодично протянул Дазай, и Чуя почувствовал, как что-то упёрлось между лопаток, — тогда иди. И не смей сворачивать. Это был тот же пистолет, которым Дазай предлагал его застрелить пару минут назад. Второй раз, когда Чуя захотел убить Дазая, наступил через полчаса, но он уже понимал, что шанс упущен. И неизвестно, появится ли он когда-нибудь снова. Когда чёрная машина с тонированными стёклами тронулась, отъезжая от знакомых мест, Чуе вновь стало плохо. Плотный узел, тесно стягивающий все внутренние органы, вновь дал о себе знать — так он ощущал тревогу всю жизнь, сколько себя помнил. В полутемном салоне было плохо видно, перед глазами плясали чёрные точки, и он прильнул к стеклу, надеясь потерять сознание и доехать без пугающих мыслей. Но так не получилось. Как только они сели в машину — Дазай предпочёл сесть рядом, а за рулём был мужчина, который слишком напоминал одного из тех, с автоматами — на Чую накатила липкая волна страха и злости. Его пальцы мелко подрагивали, а сам он пытался смотреть в окно, чтобы успокоиться, но ничего не получалось. Его взгляд тянулся к Дазаю, который, будто забыв про Чую и то, как вёл его под дулом пистолета к машине, играл в приставку. И Чуе было стыдно, что он едва ли мог оторвать глаза от происходящего на экране. И, что ещё сильнее вгоняло в краску, он даже не знал, как называется эта штука. Но смешные звуки и быстрые, яркие картинки, которыми управлял Дазай, гипнотизировали Чую, и его взгляд неизменно возвращался к экрану. В какой-то момент ему захотелось подвинуться ближе, просто чтобы разглядеть, в чем вообще заключалась суть игры. Но помимо здравого смысла ему мешала злость. Если честно, больше, чем присоединиться к игре, ему хотелось схватить эту штуку и ударить ею по голове Дазая. Как он мог так спокойно переключаться? И неужели ему ни капли не стыдно за судьбу Сёго, Юан и прочих Агнцев? Брат говорил, что на свете есть люди, которым чуждо сопереживание и стыд. Он называл их психопатами, и говорил, что именно такие люди и становятся маньяками — только их на самом деле куда больше, чем считается. Психопаты становились политиками, полицейскими, врачами. Некоторые из них шли в школы, измываться над беззащитными детьми, а некоторые просто ходили по улицам и насиловали людей. Маленький Чуя не понимал, к чему ему эта информация, но когда брат потрепал его по волосам и улыбнулся — так нежно и мило умел улыбаться только он — то всё встало на свои места. Он сказал: «Чтобы ты понимал, почему я с тебя не спускаю глаз. И почему ты не ходишь в школу один. Знаешь, Чуя, акулы могут определить запах крови за километры, так же и с коварными людьми. Они всегда знают, к кому можно пристать». Чуя прикрыл глаза. Всё-таки, брат был мудр не по годам. Психопаты действительно существовали и видели чуть больше, чем остальные. Если для Агнцев авторитет Чуи был непоколебим и они видели его чуть ли не богом, то для Дазая он выглядел совершенно иначе. Он хотел убить его, потому что страх неизвестности сжимал тисками голову. Он действовал на тело как яд, затрагивая все чувства. Не было позы или точки в пространстве, в которой он бы чувствовал себя хотя бы чуть-чуть полегче. Он хотел убить его, потому что Дазай был слишком другим. И теперь они ехали туда, где они будут связаны. Если, конечно, он не наврал и Чую всё-таки не возьмут в рабство или на научные опыты. А в этом он до сих пор сомневался. «Отлично, я уже думаю о своём первом убийстве. И чем я лучше этого мудака?» В машине его укачивало, и на какое-то время он провалился в сон. Настолько поверхностный, что он даже не понял, что уснул — его тело не расслабилось, челюсть всё ещё была плотно сжата, как и кулаки в карманах, и он не видел сны. Дазай тоже не придал значения тому, что Накахара ехал с закрытыми глазами, прильнув к стеклу. Сквозь дрёму он всё ещё чувствовал голод, как урчал пустой желудок, как тревога комом стояла в горле. Он чувствовал, как солнечный день приглушил свои краски, когда они въехали в Йокогаму. Чем дольше они ехали, тем хуже ему становилось. Проснулся он, когда водитель подал голос. Громкий, низкий, похожий на рык зверя. — Дазай-сан, мы приехали. — Я не слепой, Макото. А ты? Не видишь, что ли, что я уровень ещё не прошёл? — Мори-доно ждёт. Он прислал мне… — Подождёт. Я занят. А этот вообще спит. — Я не сплю, — Чуя подсобрался, чтобы не выглядеть слишком уязвимо. Будто это могло помочь. Они остановились перед высоким зданием, самым высоким, который когда-либо видел Чуя — когда Накахара выглядывал из окна, он даже не мог увидеть последний этаж. Казалось, что он проткнул небо и находился в космосе. Неужели они тут работают? Чуя думал, что Мафия должна была скрываться, а такие здания — так вот что это были за расплывчатые столбы на соседнем берегу — занимали более порядочные люди. Например, главы корпораций. Правда заключалась в том, что одно не противоречило другому. Мафия хорошо балансировала на канате, натянутом между незаметностью и таким большим влиянием, при котором никто, даже полиция, не мог ничего сделать. — Ага, слюни только подотри. — Да пошёл ты. Когда Чуя произнёс это, водитель метнул на него грозный взгляд из-за плеча. Чую это не напугало, но он точно понял, что именно то Макото и пытался сделать. Однако Чуя уже решил для себя, что обычные люди его не беспокоили. Если он не одарённый и не Босс Мафии, то может хоть пистолет приставить ко лбу — все равно гравитация окажется сильнее. Правда, до первого прикосновения Дазая. — Расслабься, Макото, — Дазай едва справлялся с управлением, орудуя одной рукой, и от напряжения его голос стал громче и злее, — иди покури. Мы не уйдём отсюда, пока я не пройду уровень. Водитель поджал губы и вышел. Эта сцена выглядела так естественно, будто до этого её повторяли не один раз. Чуя почувствовал себя лишним и сдвинул брови. Только сейчас он почувствовал, каким выматывающим было волнение. Он вновь хотел прислониться к стеклу и поспать, не отказался бы даже от привычного сна под лестницей. Тело ощущалось пустым и лёгким. Он посмотрел на свою руку, которая в полумраке салона выглядела сероватой, и попытался её поднять. Она неохотно шевельнулась, и он снова прикрыл глаза. — Не изображай из себя великую жертву, — усмехнулся Дазай, не отрываясь от экрана, — Мори-сан терпеть не может такое поведение. Дазай обладал удивительным даром. И он заключался не в способности обнулять чужие силы, а в том, что его слова могли поднимать такую энергию, о которой Чуя даже не догадывался. Ещё секунду назад он и руку не мог поднять, но как только услышал замечание Дазая, сказанное его невыносимым, всегда радостным голосом, то злость вспенилась внутри. Он сам не заметил, как одним рывком приблизился к Дазаю и схватил его за воротник. Приставка упала в темноту между сидениями, и Чуя с удовольствием отметил, что застал Дазая врасплох. По крайней мере, ему так показалось. Точно показалось. Дазай ударил его здоровой рукой, отчего Чуя отлетел и ударился головой о стекло машины. На мгновение ему показалось, что он теряет сознание — всё вокруг будто начало таять и растворяться в черноте, затягивая с собой и Накахару, а в ушах зазвенело. Он прикрыл глаза и попытался нащупать что-то, за что можно было бы ухватиться, будто это помогло бы не упасть в обморок. Однако, как только он ударился, Дазай схватил его за шею и наклонился, не сводя разъярённого взгляда с глаз Чуи. — Ещё раз так сделаешь — я убью тебя. Ты понял? — Он крепче сжал горло Чуи, наблюдая, как тот пытается ответить. Чем крепче сжимались пальцы — Дазай не собирался останавливаться, всё сильнее давя на шею — тем внимательнее становился взгляд мафиози. Чуя попытался кивнуть, но от ужаса его тело будто парализовало. Он мог сейчас умереть? Что мешало Дазаю его убить? Он не останавливался. И хотя его гнев не был так очевиден, как бывал у Накахары, оставляя Дазаю и спокойный голос, и незатуманенный взгляд, но Чуя чувствовал, что последствия злости у Дазая могли быть необратимыми. Он судорожно пытался вздохнуть, но ничего не получалось. На лбу выступили капельки холодного пота. Сузив глаза, Дазай отпустил Чую и наклонился, чтобы подобрать приставку. — Ну вот, — он расстроенно поджал губы, — из-за тебя прогресс сбросился. Я целый день пытался пройти этот уровень! Он вздохнул, не смотря на Чую, и отряхнул её. Даже с одной рукой он вёл себя как обычно. Ни больные ноги, ни сломанная рука не мешали ему. Он будто и не обращал внимания, что с его телом что-то не так. Со стороны Дазай вообще выглядел до жалкого слабо — его горло и руки были перевязаны бинтами, ноги слабо болтались, лишь иногда вздрагивая от боли, которая никак не отражалась на лице Дазая. Его глаз и щека тоже были перебинтованы. На тонком теле, спрятанном под пальто и пиджаком не по размеру, не было и намёка на силу — даже так было видно его худобу, похожую на худобу Накахары. Однако в нём было что-то, что придавало жуткую ауру убийцы — возможно, настоящая сила мафиози была не в мускулатуре, а в разуме. Дазай был способен убить. Он был способен насладиться страданием другого человека. Этого было достаточно. Кажется, в этот момент до Чуи стало доходить, куда он попал. И, следом за этим, осознание того, насколько же он не впишется в Мафию. В нём не было садистической натуры преследователя. Он был уверен, что даже умом его обделили. Так что же делать? А разве Дазай этого не видел? Или одного дара может быть достаточно?.. Он сглотнул. Шея болела и ощутимо пульсировала, каждый вдох теперь сопровождался хрипом. Знакомое, унизительное чувство замершего тела не давало пошевелиться, он лишь наблюдал за Дазаем через мрачную пелену перед глазами. Тот опустил стекло и, нагнувшись, произнёс: — Макото, мы идём. Помоги мне, — и, смерив Чую странным взглядом, добавил: — А этому надень наручники. — Понял, Дазай-сан. — Поторапливайся, — Дазай поднял стекло и, посерьёзнев, вновь посмотрел на Чую, — только попробуй такое выкинуть при Мори-сане. Один неверный шаг, особенно в мою сторону — и ты покойник. Хотя… Скорее, ты будешь мечтать, чтобы тебя убили. Я, вообще-то, ответственен тут за пытки. Так что не провоцируй меня. Чуя не успел ответить, как дверь открылась, и Макото мягким движением помог Дазаю вылезти. Когда же вышел Чуя, на него, как и сказал Дазай, надели наручники. Он в последний момент сдержался, чтобы ничего не сказать, и лишь сжал челюсть до боли. Боковым взглядом было видно, что Дазай довольно улыбнулся. А Чуя не мог думать ни о чём другом, кроме как о своём будущем — он же был уверен, что попал в рабство. Взрослый Чуя знал здание Портовой Мафии настолько хорошо, что мог бы обойти его вслепую. Он знал все потайные ходы и кабинеты, ему доводилось ходить по подземным коридорам, сделанным для безопасности Босса — в случае, если ему надо будет незаметно скрыться. И он, несомненно, ценил вкус Мори-сана, особенно его решение заменить стёкла в главном коридоре на витражи. Только одна комната, находящаяся на втором этаже, вызывала у него мерзкие чувства. Для незнакомца неприметная дверь выглядела как кладовая, однако Чуя Накахара знал, что она скрывала. Туда Мафия приводила новичков. Это было маленькое пространство без окна, куда мог поместиться только один человек. Внутри пахло пылью, было душно. Чуя не представлял, что могло бы произойти там с человеком, страдающим клаустрофобией, потому что даже ему стало не по себе. Когда Макото и Дазай закрыли его, со словами, что скоро его вызовут, Чуя только укрепился в ощущении, что его взяли в рабство. Никакого брата там не было. Он бы не позволил… Но слабый голос надежды уверял, что брат здесь — обычный сотрудник, который вряд ли что-то решал. Чуя ещё не знал структуры Мафии и её законов, но догадывался, что против Дазая мог пойти только Босс. И не понимал, радоваться ему или переживать ещё больше, раз Дазай обещал ему своё покровительство. Дверь закрылась, и Чуя остался в полной темноте. Каморка находилась в конце одного из многочисленных коридоров, где ничего не происходило, поэтому тишина тут же окружила его. Она давила на уши. Чуя даже слышал своё сердцебиение, так отчётливо, как никогда в жизни. Наручники давили на запястья, их хотелось почесать, и от гнева, который никак не выплеснуть, он ударился головой об стену. Он надеялся, что если отключится, то время пройдёт быстрее, но в итоге голова только заболела сильнее, и он зажмурился. Он ни о чём не думал. Физически не мог. Тело вновь обмякло, только голова, шея и руки болели. Каждый период своей жизни, к шестнадцати годам, Чуя думал, что хуже уже быть не может. В детстве он проклинал жизнь с братом, думая о побеге, как о спасении. Когда же брат исчез, он думал, что жить на улице — что одному, что с Агнцами — это его отвратительная судьба на всю оставшуюся жизнь. Теперь же, сидя в душной кладовке, в наручниках и фоновой паникой, он думал, что хуже быть не может — и одёргивал себя. Жизнь будто испытывала Чую Накахару на прочность. Как только он думал, что находился на дне, она показывала, что всё может быть ещё ужаснее. Он вздохнул и запрокинул голову. Он не знал, сколько так просидел. Времени в темной тишине не существовало. Он опять провалился в поверхностный сон, прислонившись к стене, но как только тело перестало болеть и расслабилось, дверь распахнулась. Он сморгнул дрёму. Над ним возвышался Дазай, протягивая руку. Его лицо вновь выглядело как непроницаемая восковая маска. Теперь он был один. — Вставай, — сухо произнёс он без тени улыбки, — Мори-сан нас ждёт. Огай Мори умел производить впечатление. Как и всё, что было с ним связано. Чуя помнил, как неуместно и грязно чувствовал себя в его кабинете. Это было самое большое и роскошное помещение, которое он когда-либо видел: высокие потолки, картины на стенах, панорамные окна. Диваны, похожие на те, что он видел в учебниках по искусству. И сам Огай, улыбающийся за дубовым столом тёплой, вежливой улыбкой. Как только они зашли в кабинет, Дазай прошёл к Боссу и встал за его спиной. Чуя растерянно огляделся. Запястья под наручниками всё ещё невыносимо чесались. А ещё ему впервые стало тесно в своей грязной, затасканной одежде. И грязь на волосах тоже стала ощущаться. На фоне собранных, красиво одетых Дазая и Огая Мори он чувствовал себя пакетом с мусором. — Наконец-то мы встретились, Чуя-кун. Голос Огая Мори звучал низко и обволакивающе. В отличие от Дазая, который сверлил Чую тяжёлым взглядом за спиной Босса, тот смотрел на Накахару чуть ли не с нежностью. Так, будто они были знакомы всю жизнь, но в какой-то момент разминулись. — А это ещё что такое? — Он сдвинул брови и наклонился, присматриваясь к запястьям Чуи, — Дазай, это твоих рук дело? Дазай не сказал ни слова, но Чуя заметил, что тот задышал тяжелее. — Это лишнее. Подойди сюда, мальчик, я сниму с тебя наручники. Это было странно, но Чуя уловил в интонации Мори знакомые черты. Его ровный, слегка скрипучий голос, превращал любую фразу в колыбельную, так успокаивающе он действовал. Его голос напоминал что-то из детства. Так говорил брат, когда у него было хорошее настроение, или когда они выходили на улицу. Так говорил туманный образ отца, откуда-то из очень далёких воспоминаний, похожих на сон. Разве такой человек мог быть Боссом Мафии? Ничего ни в его внешности, ни в манерах не выдавало в нём бандита. Это был человек аристократичной утончённости, без складочек на одежде, с тонкими линиями мимических морщин у глаз и высокими скулами. Чуя осторожно подошёл к столу Босса, ожидая, что образ милого мужчины рассыплется, и он выкинет что-то в духе Дазая: схватит за шею или достанет пистолет. Но нет. Он мягко взял руки Чуи, и тот заметил, что Огай Мори носил белые перчатки. Простая мелочь, но Чую это поразило — он никогда не видел таких чистых перчаток. Он привык, что белые вещи быстро приобретали сероватый оттенок, но перчатки Огая выглядели как новенькие. Ни катышков, ни пятен, ни грязной серости. Огай расстегнул наручники и погладил Чую по ладони, но тот сразу отдёрнул руки и засунул в карманы. — Так-то лучше. Ну, Накахара Чуя-кун, расскажи о себе. — У вас мой брат. Огай поднял брови и хмыкнул. — Не так сразу. Я попросил рассказать о себе. Чуя нахмурился и замолчал. Он издевался, что ли? Почему все в Мафии вели себя так, будто всё происходящее вокруг них нормально? Сердце застучало быстрее, глухой звук отдавал в уши, заглушая всё остальное. — Нечего рассказывать. Вы наверняка всё и так знаете, иначе меня бы тут не было. Я нужен вам, потому что обладаю странной силой, вот и всё. — Отчасти, ты прав, — одобрительно кивнул Мори, — но дело не только в твоей силе. Ты же был Королём Агнцев… — Не надо меня так называть. Дазай опять тяжело вздохнул, будто ему было больно на это смотреть, но Огай лишь прикрыл глаза и кивнул. — Интересная реакция. Что ж, ценю смелых людей. И принципиальных. Так вот, впредь не перебивай меня. Мне известно, что ты руководил Агнцами. Весь Сурибачи был под твоим контролем. Это впечатляет. Такую славу не получают лишь за счёт физической силы, даже если она невероятна, как у тебя. Полагаю, это следствие твоих личных качеств. Такие люди нужны Мафии — сильные, волевые, принципиальные. К тому же, мы, как никто другой в Японии, понимаем, что даже у таких одарённых людей бывают неудачи, из-за которых они теряют всё. Наша задача — вернуть им то, что они заслужили. Когда я услышал, что такой талантливый мальчик умирает на улицах Сурибачи, у меня сердце сжалось. Чуя поджал губы и опустил взгляд. Он говорил так красиво и размеренно, будто читая по листку, но отчего-то Чуе становилось не по себе от каждого произнесённого слова. Куда он вёл? В чем был подвох? Неужели ему реально повезло, и он станет полноправным членом Портовой Мафии? Хотя… Какое тут везение? За кров и работу придётся расплатиться душой. Он чувствовал, что иначе не получится. Огай Мори замолчал, давая слово Чуе. — А в чём подвох? Вы же меня в рабство хотите взять, да? Он засмеялся. — Рабство? Боже, так ты думал, что ты попал в рабство? — Мори прикрыл рот, пытаясь совладать с хохотом, — конечно, нет. Подвох… Ну, наверное, ты прав, он есть. Во-первых, это обучение. Ты не сразу станешь полноценным членом Мафии, сначала нам надо проверить тебя и научить основным навыкам. Во-вторых, это клятва. Если ты станешь членом нашей семьи, то обратной дороги нет. Бывших мафиози не бывает. Из Мафии только один выход — это смерть. — А если я откажусь? — Я тебя пойму. Но мне придётся тебя убить, Чуя-кун. Ты знаешь наше местоположение и видел меня лично — мы не можем позволить разгуливать людям, обладающей такой информацией. Чуя округлил глаза, и Огай, заметив это, улыбнулся. У них с Дазаем была похожая мимика — все эмоции, кроме едва заметной улыбки, на лице не задерживались ни у одного, ни у другого. — Понимаю, звучит страшно, однако, мы не такие монстры, какими нас считают. Главная задача Мафии — не убивать и воровать. По крайней мере, это не самоцель. Главная задача и принцип Мафии это защита населения. Мы — первые, кто приходит на помощь, когда власть бездействует. Мы — единственные, кто готов принять в свои ряды любого, вне зависимости от его происхождения. И мы никогда не тронем невинных людей, в отличие от тех, кто громче всех об этом кричит. Мафия — это семья. Если ты будешь хорошо работать, то тебе ничего не грозит в этой жизни. В отличие от Сурибачи, да? Дазай говорил, твои друзья пытались тебя сжечь. — Они поступили справедливо. Я не защитил их. — Как мне известно, — Огай перевёл взгляд на Дазая, который стоял за его спиной неподвижной статуей, — они уже давно готовили заговор против тебя. Разве нет? Дазай тебе не сказал? Дазай ухмыльнулся. — Нет, Мори-сан. Я хотел, чтобы он узнал это от Вас. Мне Чуя не доверяет. Он думает, что я убил его дружка просто так. — Что?! — Чуя повысил голос, но тут же осёкся. — Вот оно как… Получается, Дазай и не говорил, что один из твоих мальчиков приходил к нему с просьбой убить тебя? Он сказал, что ты обидел его с другом накануне. И обижал до этого. Хотя, как я понял по рассказу Дазая, там не было ничего необычного — ты молодец, раз держал строгую иерархию, но всегда находятся люди, которых это не устраивает. Так что, Чуя-кун, ты не виноват. Хотя, конечно, я понимаю, как выглядела вся эта ситуация без контекста. Но теперь ты знаешь. «Нет, нет, нет…» Чуя почувствовал, как оставшиеся силы покинули его тело. Это правда? И кто это был? Сёго или Акира? Разве они могли довериться какому-то незнакомцу и просто так попросить убить Чую?! Это звучало бредово. Но с другой стороны… Прежний Чуя бы и не поверил, что Акира подожжёт его дом. Жизнь пугала Чую. Она была слишком непредсказуемой. Из-за того, что он уже пережил, и во что до сих пор не верил, он будто утратил способность понимать, где правда. Уже ничего не звучало реалистично, и его это пугало. Ноги подкосились, и он упал на колени, но Мори подхватил его и мотнул головой. — Не стоит, Чуя-кун. Обряд посвящения будет позже, — он улыбнулся, — но, как я понимаю, ты уже готов давать клятву верности. Похвально. Теперь, когда ты знаешь правду, выбор делать проще, не так ли? Чуя поднял загнанный взгляд и наткнулся на глаза Мори. В них было столько искреннего, доброго тепла, что Накахара вновь опустил голову. Ему почему-то стало неловко. Почему Босс к нему так хорошо относился? Неужели так бывает? Но ведь должен быть какой-то подвох, должно быть что-то… — Первое занятие будет завтра в восемь утра. Опаздывать нельзя. Дазай сказал, что взял тебя под покровительство. Это мило, не похоже на тебя, Дазай-кун. Так что жить вы будете вместе. — Что?! Они вскрикнули одновременно. Чуя устремил взгляд на Дазая, тот сделал то же самое. — Это шутка? Мори-сан, мы так не догова… — Умей брать ответственность за свои слова, Дазай-кун. Или ты хочешь сказать, что не знаешь значение слова «покровительство»? Накахара Чуя теперь твоя правая рука. Когда ты пришёл в Мафию, мы жили точно так же. Как ты представляешь себе покровительство, если твой подчинённый живёт на другом этаже? Как вы общаться будете? — Вот чёрт! — Прошипел Чуя, — Так это реально рабство! — Мори-сан, я не согласен! Я не хочу жить с этой грязной псиной! Огай Мори медленно поднялся. То, что произошло дальше, поразило Чую настолько, что он отшатнулся. Повернувшись к Дазаю, Босс звонко ударил его по щеке. Голова Дазая дёрнулась, и Чуя вздрогнул. Только мысль о том, что он следующий, его пугала. Сам звук и вид Дазая, униженного внезапным ударом, был кульминацией издевательств этого придурка. Значит, был кто-то, кто мог ставить его на место. Отлично. — Дазай-кун, не разочаровывай меня. Отвечай за свои слова, и не думай, раз я отношусь к тебе с теплом, значит, ты бессмертен. Ты не имеешь права ни оскорблять коллег, ни врать им. Ты меня понял? Дазай опустил голову и быстро кивнул. — Отлично, — Огай Мори обнял его и поцеловал в затылок, — ступайте. И, ради Бога, покажи Чуе, где у нас душевые. Дазай прошёл мимо Чуи, не оборачиваясь, и бросил: — Идём. Будто контуженный, он не посмотрел, идёт ли Чуя за ним. Хромая на обе ноги, он направился в сторону коридора. Всю дорогу до комнаты он не произнёс ни слова. И даже в цветастых лучах, проходящих через витражи, Чуя видел, как раскраснелась щека Дазая. Этот вид его немного взбодрил. Но, как и Дазай, он тоже не мог ничего сказать. Это был первый и последний раз, когда они шли в тишине. Удивительное событие. Иногда Чуе казалось, что во всём том дне он запомнил этот факт ярче всего.