Хороший мальчик Чуя

Сколько бы лет ни было Чуе, он знал, что кошмары про судьбу Сёго будут преследовать его всю жизнь. Дни в Сурибачи, прилипчивая и пафосная кличка «Король Агнцев», голод и озноб — за всё можно было простить жизнь, но когда память подходила к мыслям о Сёго, даже его взрослое и зачерствевшее сердце не могло не сжаться. Это была несправедливость, бьющая в беззащитную часть сознания Накахары, которую не тронула ни работа в Мафии, ни личные проблемы. Он удивлялся, когда понимал, что такое место в его душе ещё было, но ещё больше удивления вызывало то, что это нежное место было посвящено именно Сёго. Возможно, дело было в том, что в смерти Сёго Чуя и в шестнадцать лет, и в двадцать два года винил только себя. Не Дазая, легко щёлкнувшего пальцами за секунду до расстрела. Не тех, кто стрелял, и не Хируцо, чьё взрослое сознание так просто приняло детскую смерть. Не Агнцев, не заслонивших это трясущееся и перепуганное существо. Не Мори, которого тогда ещё не знал и чья лисья личность пряталась под словом «Босс». Он никого никогда не винил, кроме себя. Дрожащего Сёго вывели перед остальными. В полутьме был виден лишь его силуэт — растрёпанные волосы, тощие руки и ноги в ссадинах. Но Чуе показалось, что он увидел больше. Он увидел, какой глубокий ужас застыл в серых глазах, как скривились губы, будто пытаясь объясниться. Чуя даже успел вспомнить — не полноценной мыслью, скорее импульсом — что на днях они поругались. Как Чуя прижимал его ногой к земле, как злился за тупость, как ему хотелось убить его на месте. Но когда он действительно был на грани смерти, Чуя не почувствовал ничего, кроме желания спасти его. Вырваться. Броситься навстречу, пнуть по автомату, заорать… Но щелчок Дазая оказался быстрее. Выстрелы в холодной, влажной ночи напоминали салюты и звучали так же. Бело-оранжевые вспышки, заглушающие собой всё остальное и выжигающие его родное место. В момент, когда первая пуля прошла через тело Сёго, Чуя машинально дёрнулся в сторону Агнцев, но крепкая хватка Дазая его остановила. Когда за первой пулей полетели вторая, третья и следующие, он уже не слышал своего крика. Ему хотелось зажмуриться, но он не мог — будто садистическая натура Дазая, стоявшего рядом и не скрывающего довольную улыбку, проникла в его душу и парализовала её. Приказывала смотреть. И Чуе показалось, что последний сознательный взгляд Сёго был направлен прямо в его глаза. Они пересеклись взглядами — и Сёго, истекая тёмной кровью, упал на землю. Безжизненный, глухой звук, удивительно выделявшийся на фоне отчаянных криков. Чуя слышал только его и безмолвную, слишком выделяющуюся тишиной улыбку Дазая. Он так и не понял, как это было возможно, но готов был поклясться — в тот момент он чувствовал её так же, как киты слышат ультразвук, неуловимый для человека. Он не мог думать ни о чём. В ушах шумел звук выстрела. Он разливался по телу, заполнял собой всё, вместо крови. Он вытеснял мысли. Он перекрывал чувства. Перед глазами помутнело, ночная темнота сделалась ещё более непроницаемой, и Чуя почувствовал, как ослабли ноги. К горлу подкатила кислая волна, которую он едва успел сглотнуть, прежде чем она излилась наружу. Весь он теперь состоял из этого дня. И не мог оторвать взгляд от стеклянных, испуганных глаз Сёго. Раньше Чуя думал, что когда люди умирают, то и способность выражать эмоции покидает тело, но нет — вот же, лежал труп Сёго, а в глазах вместо безжизненной пустоты застыло страшное, испуганное выражение. Будто спрашивающее Чую — «Как ты это допустил?» «Как я это допустил?..» Чуя не заметил, как тяжёлые слёзы полились по щекам. Это было невыносимо, но он не мог сдержаться, и разрыдался — его тело содрогалось, с губ срывался противный булькающий звук, будто он захлёбывался и пытался выплыть из глубокой воды. Он зажмурился и сжал челюсть, попытался отвернуться от Дазая и от Агнцев, перетерпеть эту слабость вне поля их зрения. Он чувствовал, как начинал задыхаться, а слёзы горячими струями текли по шее и затекали под одежду. Это было знакомое чувство. Жалкое, потерянное, будто его сердце кто-то вынул и растоптал, и чувство стыда вперемешку с желанием сбежать быстро вытеснило страх. Они увидели, как он жалок. Они — это Агнцы. Дазай на Чую даже не смотрел. Он бросил загнанный, почти невидящий от слёз взгляд на Дазая буквально на пару секунд. Его лицо всё ещё напоминало маску — отстранённую, безжизненную. Будто наблюдающую за всем через тёмные, безэмоциональные прорези вместо глаз, он больше не улыбался, а лишь внимательно наблюдал за происходящим. Чуя знал, что они были ровесниками. И при этом оба не вписывались в рамки своего возраста. Дазай выглядел удивительно взрослым, пугающе взрослым, смотря на труп напротив с отрешённостью человека, повидавшего всё. И Чуя, хоть и был опорочен внезапной истерикой, знал, что он не умещался в свой возраст. По крайней мере, когда-то это было так. Он мог руководить. Защищать. Направлять и организовывать. В нём было что-то, что позволило Агнцам поверить в него, в нём была необъяснимая сила, управляющая гравитацией, но когда Дазай прикасался к нему — что от него оставалось? Агнцы ведь не знали о способности Дазая. И теперь бы они не поверили Чуе, расскажи он им правду. Что они видели? Что они думали?! Он вновь стиснул зубы и поднял глаза, проморгавшись от слёз. Это была непозволительная слабость. Разрушающая и неуместная. Он же не был таким. Он не был слабым и умел контролировать эмоции. Он же был таким же, как Дазай. Он умел быть таким. Дазай медленно расслабил хватку, но Чуя всё ещё не мог пошевелиться. Он сжал дрожащие руки в карманах — он всегда прятал их, зная, как быстро дрожь становилась заметна для других — и снова сморгнул слёзы. Его взгляд пересёкся со взглядом Юан — она медленно опустила ладони, которыми закрывала лицо, и ему показалось, что при виде его лица ей стало только хуже. Она вцепилась в Акиру и вновь спрятала глаза, только по сотрясающемуся телу он понимал, что она точно так же разрыдалась от вида мёртвого Сёго. — Прежде чем мы продолжим, — его мягкий голос приобрёл вкрадчивую, тягучую интонацию, — я хочу кое-что тебе сказать, Чуя. Тот поднял загнанный взгляд. Что ещё? Что он мог сказать такого, что стоило бы его внимания? Ему казалось, что он в аду. Это кошмар или галлюцинация прямо перед смертью, что-то, чему не место в обычной жизни. И всё подчинялось правилам кошмаров — монстр, возникший из ниоткуда и не похожий на человека. Его окружение, заполнившее собой привычный мир. Труп друга. Плачущая Юан. Холод и темнота. Обжигающие слёзы и недостаток воздуха в лёгких. Что он мог сказать? Чего он хотел? Извинений? Унижения? Он придумал что-то ещё более ужасное, чтобы подпитать задетое эго? Издевательская улыбка сошла с лица Дазая и, казалось, всё в мире ждало слов юноши. Хироцу молча наблюдал за ним из-за дыма сигареты. Взгляд вооруженных не было видно за тёмными очками, но Чуе казалось, что они зависимы от слов Дазая, ведь от одного его щелчка пальцами, не раздумывая, открыли огонь — они явно следили за ним, чтобы не упустить команды. Агнцы поражённо наблюдали за тем, как их лидера оттенила незнакомая фигура, и от мысли, что они видят Чую бледным, маленьким и жалким, в груди сводило. Вся ситуация лежала на ладонях Дазая. И, наконец, он произнёс: — Мы знаем, где твой брат. И, наконец, опустил взгляд на Чую. Тёмные глаза смотрели серьёзно и вдумчиво. Он замолк, давая ему время понять, что только что произошло. Смысл сказанного дошёл не сразу. Это произошло не так, как обычно — будто его душа, а затем тело отреагировали на сказанное, полностью отделившись от разума. А тот, оглушённый, так ничего и не понял. Накахара вцепился в рубашку Дазая пальцами, а взглядом — прямо в его глаза, всё такие же спокойные и отстранённые. На мгновение ему показалось, что в них было что-то вроде жалости, но такой мерзкой и неуместной, что Чуе вновь захотелось вернуться в тот день, когда он избил этого урода. — Что? Так это из-за вас он пропал?! — Есть только один способ узнать, — пожал плечами Дазай, даже не пытаясь оттолкнуть Чую, — ты же понимал, что мы пришли за тобой. И с самого начала ты знал, что он с нами. Так кто тебе дороже? Неужели эти бедолаги? Посмотри на них… Чуя уже приготовился к атаке, но в последний момент одёрнул себя — люди с автоматами всё ещё были наготове. Он не мог рисковать. Он не мог допустить того, чтобы они расстрелять кого-то ещё. На себя ему уже было все равно — он унижен, судьба Кадзуо вернулась бумерангом и сбила с ног. Но кто был бы следующим? Акира? Юан?! Он сжал зубы. Всё вокруг отдалилось и потускнело, будто превратившись в подделку из ваты. Сделалось хрупким и несущественным. Дазай продолжал смотреть в глаза Чуи, и хотя его голос смешком звучал в ушах, взгляд парня оставался безразличным. Ему было скучно. Он смотрел, как Чуя лихорадочно пытался вздохнуть и не мог. Как тот сжимал зубы, чтобы слёзы опять не потекли по щекам. Как в его взгляде метались варианты ответа, миллионы вариантов, но ни одного правильного. И скучал. Потому что, очевидно, видел эти реакции уже не один раз. Слово «брат» ощущалось камнем, брошенным в грудь. Ощущалось так, каким он и был — отголосок из прошлой жизни, полузабытое слово, которое он не использовал даже в мыслях. И при этом сам Дазай его произнёс так, будто оно не весило ничего. Будто это было просто слово. Но оно им никогда не было. — Он бы нашёл меня, если бы это было правдой. Он бы пришёл с вами! — Не льсти себе. После того, что ты сделал, он не хочет тебя видеть, — лицо-маска дало трещину и проявило хитрую улыбку, — ну, как знаешь. Кстати, знаешь, что забавно? Когда этого паренька убили, ты реагировал не так эмоционально. И, наконец, он мягко убрал руку Чуи. От накативших эмоций она была податливой. — Может, ты вообще ни к кому не привязан? Что ж, это хорошая позиция. Впрочем, нужную реакцию я уже увидел и могу идти. Только возьму кое-что на память. Он обратился к Хироцу взглядом — бросил из-за плеча, не говоря ни слова, и тот очередным дирижёрским жестом направил несколько людей в сторону Чуи. Один полуоборот — и они окружили его дулами автоматов. Чуя почувствовал, как внутри всё сжалось в липкий комок — вот и пришла его очередь. Но они не начинали стрелять. Скорее, это был жест контроля. В прорехе между вооруженными, он видел, как Дазай пошёл в сторону Агнцев. Сердце забилось быстрее, Чуя попытался сглотнуть, но горло пересохло. Реальность затряслась и запульсировала, как во время землетрясения. Дазай таким же мягким жестом, как дотрагивался до Чуи, взял Юан за руку. Чуя понимал, что это только выглядело так невинно и почти ласково, потому что как только Дазай сжал её ладонь, Юан вскрикнула от боли. Он захотел закричать. Он хотел вырваться, растолкать автоматы и подбежать к Юан. Дазай издевательски подметил, что во время смерти Сёго Чуя был спокоен — и, отчасти, из-за этой фразы он и думал потом о трупе Сёго всю жизнь, будто доказывая себе, что ему не все равно — но Юан… Она была его подругой. Она была единственной, кто старался ради него и к кому он не был так безжалостен. Это и была их дружба — слишком отличная от всего, что было между ним и другими Агнцами. И Дазай взял её так, как обычно берут вещь с прилавка — бесцеремонно, не спрашивая её ни о чём. Он даже не глядел на неё. Его взгляд был устремлён к Чуе. Они смотрели друг на друга через толпу, и Чуя думал лишь об одном — неужели всё дело было в гордыне? Неужели всё происходящее — следствие одной ошибки Накахары, которую можно было исправить извинением? Или это всё была сложная манипуляция, чтобы заманить Чую в Мафию? И неужели его брат действительно был там?! Ему было стыдно за очередную обжигающую волну, которая накрыла с головой. Из-за слёз он уже не видел, что было дальше. Дазай больше не подошёл. Голос Юан затих так же быстро, как и вспыхнул в темноте. Со звуком, похожим на сотни одновременных щелчков, вооружённые ушли вслед за Хироцу, а тот, как обычно, следовал за Дазаем. Это закончилось так же быстро, как и началось. И Чуя, не чувствуя ослабших ног, согнулся и, наконец, разрыдался, закрыв ладонями лицо. Он никогда так не рыдал. Ни в детстве, ни уж тем более подростковом возрасте. Он не рыдал, когда умерли родители — даже не помнил этого, просто этот факт медленно проник в реальность, сменив одни воспоминания на другие. Он не плакал, когда его бил брат — к этому можно привыкнуть. Ни острые углы, ни ножи, ни ремни его не пугали. Он был ребёнком, который мало плакал и хорошо подстраивался под правила взрослых — какими бы ничтожными они ни были. Но сейчас это были не просто слёзы. Это был вой раненного животного. Вопль, которым оповещают весь мир об утрате. Территория перед ангаром погрузилась в ночную тишину, будто ничего и не произошло. И чем дольше длилась эта тишина, тем яснее до Чуи доходил смысл произошедшего — в нескольких шагах лежал Сёго, его остывающее тело. Он всё ещё смотрел пластмассовыми глазами в пустоту, лицо уже потеряло краски, и губы выглядели так, будто он весь день провёл на холоде, белые с синеватым оттенком. Юан больше не было. Её судьба ушла в неизвестность. И слова Сёго о Мафии приобрели другой смысл, перейдя от теории к реальности. Он почему-то знал, что Юан больше никогда не увидит. И все моменты, когда она ему помогала, навязывалась или просто была рядом пролетали перед глазами. Но это же не правда. Это не могло быть правдой. Это сон? Это могло быть сном? Как его мозг мог так жестоко издеваться над ним, подкидывая такие реалистичные сны, как… Пока Чуя мысленно отбивался от кошмарных образов, оставшиеся ребята неожиданно быстро пришли в себя. Подошли ближе. Он поднял почти невидящий взгляд. Чуя знал, что выглядел жалко — наверное, даже хуже, чем во времена, когда жил на улице. Он ненавидел это чувство, но что-то внутри подсказывало, что он не мог выглядеть по-другому. Это естественно, хоть и невыносимо — быть перед остальными таким, каким он чувствовал себя наедине с собой. Неожиданно зорко заметил, что мальчики тоже выглядели побелевшими, с распахнутыми глазами и общей растерянностью. Губы у каждого были сжаты в плотную линию, они смотрели на Чую впервые сверху вниз, и он тут же вскочил. Так они были хотя бы наравне. — Брат?.. Первым заговорил Акира, и Чуя с удивлением заметил, как строго и практически требовательно звучал его голос. Как он сжимал и разжимал кулаки. Неужели хотел ударить?.. Остальные стояли и наблюдали за происходящим, будто не понимая, что происходило. Возможно, перед их глазами всё ещё был Сёго, а в ушах — пулеметные очереди. А возможно, только на фоне собравшегося Акиры они выглядели так беспомощно. И вновь это слово. Будто заколдованное, оно действовало на Чую против его воли и поднимало детские эмоции из глубины. Он сжал зубы, почувствовав, как вновь проснулась энергия, которую обезвреживал Дазай. — Что «брат»? Да, у меня есть брат, и что? — А то, — Акира резко выскочил вперёд и толкнул Чую, — что ты стоял, пока Сёго расстреливали, но как только этот мудак сказал что-то про твоего брата… Обычно злость Чуи реагировала на всё быстрее него. Она опережала мысли и чувства, казалось, была быстрее звука и света, и его проклятьем было то, что у этой злобы была уникальная сила. Он быстро бил. А пелена гнева застилала его глаза, не давая и шанса, чтобы успокоиться. Но в тот момент он замер. Слово «брат» действительно было единственным, что мгновенно останавливало его, и он замирал, как привык, живя с ним. Потому что когда замираешь, то становится безопаснее. Один раз брат подумал, что Чуя умер, так хорошо он умел замирать. Тогда, правда, он замер по другой причине. Не чтобы избежать драки — боже, его не пугали драки — а как-то… Как-то это вышло само. Будто Акира схватил его словами за какой-то нерв, парализующий всё тело. Это же была правда. — Заткнись, — деревянными губами произнёс он, — заткнись, ты не знаешь, о чём говоришь! Ты даже не знаешь, кто это, идиот! Ты что, так и не понял, что это была Мафия?! — Какая разница? — Акира распалился так, как не распалялся никогда, перейдя на крик, — Ты ничего не сделал! Ты просто стоял заодно с ним! Это всё твоя вина, ты был заодно с ним! Почему ты ничего не сделал?! — Аки… — Иоши, стоявший рядом, неуверенно подал голос и попытался жестом успокоить Акиру, но было поздно. Его уже понесло, и ни одно убеждение — тем более такое слабое — не могло бы его остановить. — Ты с ним был в сговоре! Да, точно, он же говорил! — Ты ничего не знаешь, — рявкнул Чуя, приблизившись настолько, что чувствовал жар его речи, — этот мудак одарённый, как и я, но его способность — обнулять чужие. Я нихера не мог сделать! А если бы я попытался, то убили бы и остальных! — Что за чушь, Чуя. Ты просто не хотел. Акира мотнул головой и сделал шаг назад, но это не было жестом поражения — наоборот, он будто решил посмотреть на Чую издалека, смерить издевательским взглядом. Будто они опять там, в далёком дне, когда Чуя победил Кадзуо, и они решали, что делать дальше. И на стороне Чуи никого не было. — Схуяли вы его слушаете?! — Он посмотрел на ребят, стоявших рядом с Акирой, — Как можно верить в этот бред? Ты так говоришь, только потому что Сёго — твой друг. — А почему тогда он говорил, что уже приходил? Голос тихони Иоши прозвучал как приговор для Чуи. Он чувствовал, будто его горло обтянули проволокой, и каждый вопрос сильнее сжимал её, не оставляя шанса на нормальный ответ. Что он мог сказать? Почему ни один его ответ не звучал убедительно? Дазай ушёл. Он забрал Юан. И власть над Агнцами. На чём она держалась? Неужели роль Юан всё это время была больше, и за спиной Накахары она поддерживала хрупкое равновесие? Но это не могло быть правдой. Хотя… Это же была её заслуга, что он вообще оказался среди них. Может, и лидером он никогда не был? По крайней мере, не единоличным. Эта мысль вышибла оставшиеся силы из и без того ослабшего тела, и он прикрыл глаза. — Он приходил. И говорил, что захватит нашу территорию, но потом я победил его в драке, и он пообещал, что больше нас не тронет. — И ты поверил? — Усмехнулся Акира. Чуя впился ногтями в ладони. Это было невыносимо. — Ты предатель. Вот какой ты, Чуя. Подлый, глупый предатель. Давай, — Акира подошёл ближе и толкнул его в грудь, — ударь меня. А можешь и убить. Мафиози же больше нет, у тебя появились силы? Только на это у тебя и есть силы — предавать тех, кто тебе дорог. — Не смей так говорить! У слёз было свойство, которое бесило Чую своим постоянством: если уж они начинали идти, то их уже не остановить. Казалось, что расстрел Сёго открыл внутри кран, который до этого был слишком плотно закручен, и теперь из глаз Чуи лились все слёзы, которые он сдерживал несколько лет. Ему хотелось отвернуться или спрятаться, переждать внутренний шторм, лишь бы не выглядеть как тряпка перед теми, кто ещё недавно считал его авторитетом. В жизни всё происходило мгновенно. Без знаков, предисловий и предупреждений. Раз — и родителей больше нет. Два — исчез брат, не оставив никаких подсказок, что делать дальше и где его искать. Три — и незнакомец, не имея никаких веских причин, убил тех, кто ему дорог. Четыре — оставшиеся Агнцы увидели его слабое, истинное нутро. Чуя подумал, что нет смысла к чему-либо привыкать. Наверное, стоило понять это ещё раньше, но теперь он был в этом уверен. К тому же, нет смысла и в том, чтобы стараться сохранять то, что тебе дорого, ведь одна ошибка может свести все твои старания к нулю. Затравленный, пронзительный взгляд Аки напротив это подтверждал. — А то что? — Хмыкнул Акира, не отводя взгляда. Удивительно, как отчаяние придало ему сил, — Ну ударишь меня, или даже убьёшь, что дальше? Думаешь, всё вернётся на свои места? — Ты меня спутал с Кадзуо. — Нет, это ты нас с ним спутал. Мы приняли тебя, потому что думали, что ты нас защитишь! Ты обещал нам! — Да это же была Ма… — Какая разница! — Голос Акиры перешёл на такой громкий крик, что парни за ним вздрогнули и невольно отстранились, — Сёго умер из-за тебя! Юан теперь попадёт в рабство или тоже сдохнет, а ты даже не попытался им помочь! Она постоянно тебя защищала, мы согласились тебя принять, потому что она умоляла, блять, да она чуть ли не лизала тебе ноги, а ты не шелохнулся, когда этот мудак её увёл! Что ты хочешь, чтобы мы сделали вид, что ничего не было?! Чтобы мы просто жили дальше, зная, что при появлении врагов ты просто отдашь нас на растерзание? И верили тебе? Да чёрта с два! — Знаете, — опять подал голос Иоши, — прости, что прерываю тебя, Аки, но мы так ничего не решим… — И что ты предлагаешь? Чуя впился взглядом в Иоши. Среди всех Агнцев он всегда был самым тихим и скромным, идеальный исполнитель, однако существенных советов от него было не дождаться. Иногда, смотря на него, Чуя вспоминал лодки в родной деревне — они были такие маленькие и тонкие, что, казалось, любое дуновение ветра может изменить их маршрут. Таким был и Иоши. Однако, как и Акира, сейчас он вёл себя на пределе своих возможностей — вставлял свои фразы чаще обычного, хотя испуганный, влажный взгляд выдавал его состояние. — Разойтись и решить это завтра. От странной интонации фраза звучала как вопрос. — А что делать с Сёго? Тут Иоши посыпался и, пробормотав что-то себе под нос, замолчал. — Как минимум, его надо спрятать, — произнёс Ючи, смотря в пустую точку. — Спрятать? А это мы, что ли, его убили, чтобы прятать?! — Я разберусь. Аки странно хмыкнул, когда услышал слова Чуи. Будто был какой-то подтекст, о котором знал лишь Акира, однако для Чуи его не было. Пусть на эмоциях они посмели усомниться в нём, да и он сам уже не понимал, как им жить дальше, но решение было справедливым — Чуя должен был столкнуться с самым жутким последствием своей неосмотрительности. Той агрессии, которая спровоцировала Дазая. Упрямства, которое не позволило уйти в Мафию, думая, что Агнцам так будет лучше. И странного импульса, который возникал у него всякий раз при мысли о брате. Откуда Дазай про него знал? Неужели он действительно сейчас был в Мафии? Чуя всячески пытался отмахнуться от этой мысли, смаргивая её, как очередной приступ слёз, но не мог — один раз зацепившись, он уже не мог отвести фокус внимания. — Идите. — А что делать дальше? Нам… Всем, — Иоши поднял растерянный взгляд, но долго смотреть в глаза Чуе не мог. — Мы решим завтра. Идите, я сказал! Даже разгневанный Акира, сжав зубы, ничего не ответил. Они ушли, и Чуя заметил, какой одинаковой была реакция парней на тело Сёго — приблизившись, они попытались посмотреть на него, но тут же отвернулись и ускорили шаг. Чуя знал, что ни отвращение, ни гнев, ни боль не должны были отразиться на нём так явно. Пусть Агнцы и усомнились в его роли, но он знал, что ещё не всё потеряно — наверняка, как и в первый день, они будут следить за ним из окон. Пусть уже не было Юан, но была его репутация. Может, утром им всем станет легче? Может, страх способен вызывать и сентиментальные чувства, например, желание объединиться? Когда-то они именно поэтому и приняли Чую. Что мешало им провернуть этот трюк второй раз?.. Чуя негнущимися ногами подошёл к Сёго. Его кожа посерела ещё больше, приобрела неестественную матовость, и, глубоко вздохнув, Чуя заставил себя подойти ещё ближе. Он никогда не видел мёртвых людей. Единственные, чью смерть он мог застать, ушли из жизни тихо, не задев его детскую психику — он всегда думал, что брат постарался отгородить Чую от всех подробностей. Родители были, а потом их не стало. Даже в Сурибачи судьба сжалилась над ним, смерть не представала перед ним во всей своей неприглядной красе. Возможно, он видел бедняков, умерших в подворотнях тихой смертью, но расстрелянных, с застывшим взглядом и лужами крови вокруг — никогда. Сёго смотрел на Чую и уже ничего не видел. На его груди остались тёмные багровые следы, и чем дольше Чуя смотрел на тело, тем страннее оно воспринималось, будто что-то незнакомое. Он медленно присел рядом, не зная, что делать дальше. Слёзы уже успокоились и не рвались наружу, но хотелось зажмуриться и так же, как Агнцы, просто отшатнуться и уйти. Но он продолжал сидеть. «Прости». Он закусил губу и, глубоко вздохнув, прикоснулся к его руке — и тут же отдёрнулся. Холод был ощутимым и неестественным. Взрослому Чуе то и дело снились кошмары о Сурибачи, но особенно часто он оказывался в таких обстоятельствах — холодная ночь, непроглядная тьма. Запах гнилого мяса и чего-то влажного прямо под носом, будто он идёт в маске из мокрой тряпки. Он волочит неестественно тяжёлый, практически неподъемный труп Сёго, силы гравитации почему-то покинули его, и он идёт по бесконечным переулкам Сурибачи, пытаясь оставить тело. Только он прикидывал, что это место подойдёт, как оказывалось, что он чуть не сбросил Сёго в груду мусора или на такой же неестественно вывернутый труп. И он шёл дальше, изнемогая от страха и тяжести. Хоть сны и преувеличивали чувства, но обстоятельства такими и были. Чуя, решивший, что донесёт Сёго без применения силы — потому что должен сделать всё честно — и особенно тревожная ночь. Он пытался отнести Сёго куда-то, где было бы почище, но натыкался на грязь и мусор, а один раз чуть не уронил его прямо на уснувшего в углу пьяницу. В итоге он положил Сёго в деревянную коробку, лежавшую в небольшом закутке между домами, и накрыл такой же вытянутой коробкой сверху. Они были чуть больше него по росту, и Чуя подумал, что лучше уже все равно ничего не найти — по крайней мере, здесь не было так грязно. Его мышцы болели и, присев отдышаться, Чуя произнёс: — Я не хотел, — и, уже чуть тише и тяжелее, — спи спокойно. Ему казалось, что он сидел так не меньше часа, парализованный горем. Слёз уже не было, он просто молча смотрел на «гроб» и иногда судорожно вздыхал. Наконец, он легонько хлопнул по крышке, как иногда хлопал по плечу в знак прощания, а потом ушёл обратно, чувствуя, как тревожно и пусто вдруг стало в мыслях. Будто это всё делал не он. И если бы он сейчас обернулся, открыв импровизированный гроб, то ничего бы не увидел. И вообще, это всё было лишь сном, который он увидел, пока спал рядом с Юан. Правда, она никогда не спала с ним рядом. И сны ему не снились. В ту ночь он должен был умереть. Так решил Акира. Но Чуя, к счастью или сожалению, выжил. Когда он пришёл в свой домик, то, не снимая ни куртки, ни кроссовок, лёг спать. Усталость тяжело придавила его к кровати, он чувствовал, как мышцы постепенно расслаблялись, встречая сон, однако мозг никак не мог сделать то же самое. Как только Чуя закрывал глаза и проваливался в дрёму, в ушах снова возникал звук стрельбы, а перед глазами — Сёго. И он, вздрагивая, распахивал глаза. Он дрожал то ли от холода, то ли от страха. Переворачивался с одного бока на другой, пытаясь найти позицию, в которой не болело бы. Но как бы он ни крутился, образы не выходили из головы. Там была Юан, уходящая вслед за его врагом, её мягкая ладонь, болезненно сжатая в его цепкой хватке. Там был Сёго и тёмные лужи крови. Вспышки выстрелов и аморфный старик в дыму. Там был он сам и позорные слёзы. Он даже не понимал, как так расплакался. Может, если бы не эти мерзкие слёзы, Акира бы сохранил хоть какие-то остатки уважения к нему? И не то чтобы от отношения Акиры зависела его жизнь — скорее наоборот — но тогда Чуя лежал, смотрел в потолок, и чувствовал, как прежняя жизнь уходила из-под ног. Он не знал, что будет завтра. Он не знал, что будет дальше с Агнцами и как им строить жизнь дальше. Теперь они все должны были работать и за тех, кто их покинул, а значит, тяжёлая жизнь грозилась превратиться в невыносимую. К тому же, уже лично для Чуи, ещё более одинокую. Он никогда так не ценил Юан, как в тот день, как она пропала. Но это чувство ему было знакомо — то же самое он мог сказать и про брата. Он лежал на спине, запрещая себе двигаться, и смотрел немигающим взглядом в одну точку. Так он заставлял себя уснуть, когда был маленьким — брат говорил, что если долго ворочаться, то тело только разгонит энергию и не успокоится. Чтобы заснуть, надо было представить, будто тебя парализовало и пойти от обратного — держать глаза распахнутыми, пока они сами не закроются. Это редко помогало, но других методов он не знал, а поэтому лежал неподвижно. А потом он услышал треск. Сначала Чуя подумал, что ему показалось. Он слышал что-то про сонные параличи и галлюцинации, которые мозг подкидывал в сонливом состоянии. В этот момент он уже был настолько уставшим, что допускал всё возможное. Глаза слипались, а тело будто раскачивалось на невидимых волнах. Однако какая-то часть сознания умоляла прислушаться. И он прислушался. Но не сразу, а когда вновь почувствовал сон и тут же проснулся от звука выстрелов в ушах. Правда, они уже звучали не как резкая, бьющая по слуху дробь, а трескуче, подобно дровам в костре. Когда он проснулся, в носу остро пахло дымом, и оказалось, что этот звук пришёл не из воспоминаний, а реальности. С таким звуком в огне трещали стены его дома. Чуя вскочил. Остатки сна растворились без следа. От резкого подъема закружилась голова, он закашлялся и, прикрыв нос рукавом, попытался оглядеться. Его окружал чёрный, едкий дым, а за ним — огонь. Он горел. Его дом, маленький, сухой сарай, горел. И мира вокруг будто не существовало. Он не видел улицы, не видел неба. Не видел, куда можно уйти. «Что за хуйня?! Почему?..» Он закашлялся, и этому кашлю не было конца. Глаза заслезились, и он, не видя, куда идёт, зашагал в самую гущу дыма — туда, где, как ему казалось, было меньше ослепительного красного света. В лёгких было остро и тесно, сухой хрип ударял в голову, и Чуя, покачиваясь, пытался схватиться за что-нибудь, чтобы не упасть. Хотя ему казалось, что он идёт медленно, на самом деле он почти выбежал из дома. Сам не понимая, как. Плотный, как бархат, дым стал рассеиваться и, в очередной раз вытерев заслезившиеся глаза, он увидел небо и знакомые серые домики. А рядом стоял Акира. — Ты?! На мгновение Чуе показалось, что он увидел страх в глазах Аки. Возможно, он даже вздрогнул, и проявился так, каким был всегда — это глупый и слабый Аки, едва справляющийся с поручениями и готовый променять все свои обязанности на банку пива в компании Сёго. Таким Чуя его знал всегда. Знал его рыбий тормознутый взгляд, долговязую фигуру и мямлящую манеру речи. Но прежний Акира исчез, и это короткое видение, напоминающее о прошлом, было последнее, что о нём напоминало. У нового Аки было отчаяние и гнев. Во взгляде отражался горящий домик Чуи, которому, по словам Юан, они все завидовали. Он скалился в довольной, садистической улыбке, однако, недолго. Когда Чуя появился из дыма, совсем не затронутый пожаром, губы Аки скривились, а глаза расширились. В конце концов, раз у Чуи вновь не оказалось дома, Аки должен был понимать, что ему уже нечего терять. Когда Накахара приблизился к Акире, тот отшатнулся и машинально прикрылся. Видимо, плана на случай неудачи у того не было. — Ах ты сукин сын, — Чуя схватил его за горло и поднял, — ты убить меня хотел?! Тот что-то прохрипел. Сначала Накахара захотел ударить его ногой — он так делал всегда, и гнев уже заклокотал внутри, как в голову пришла идея получше. — Они там? — Прошипел он, глядя Акире в глаза. — Г-где… Из-за сдавленного горла голос выходил задыхающимся, и Чуя вновь почувствовал привычное чувство контроля. Приятное, почти успокаивающее. И хотя сейчас оно ощущалось где-то далеко, не долетая до Чуи из-за страха и злости, он все равно чувствовал, что именно из-за него пальцы сильнее обхватили горло Акиры. Терять было нечего. — В ангаре, идиот! Они там? Он кивнул, и Чуя, схватив Акиру за шиворот, пошёл в сторону дома Агнцев. — Выводи их. И толкнул в сторону входа. Он не рассчитал силы, и Аки врезался в дверь, схватившись за голову. — Я не знаю, сам ты пришёл к этой гениальной мысли или нет, — Чуя исподлобья посмотрел на Аки, который тяжело поднимался, не отводя глаз от Накахары, — но если уж вы от меня отказались, то будем играть на равных. Выводи их. Он сжал челюсть и поднял взгляд на ангар. На самом деле, он никогда бы не стал трогать дом Агнцев. Одна мысль, что он мог лишить кого-то дома, была невыносима, будто ничего в ней не сочеталось с характером Чуи. Есть люди, которые, потеряв что-то, пытаются всеми силами лишить этого остальных. Чуя к таким людям не относился. Скорее, он был из тех, кто готов был напасть на любого, кто не ценит то, что имеет, и прочитать вдобавок нотацию, чтобы мозг встал на место. Но с другой стороны, Акира только что попытался убить Чую. Сзади него всё ещё пылал домик, с треском догорали ссохшиеся стены и всё нажитое за жизнь в Сурибачи. Чуя закусил губу. Это всё словно было не с ним. И не с ними. Ведь это же Агнцы, его семья, где он был главным. Где они ценили его, а он делал всё, чтобы их защитить. Что же произошло? Хотя… Это странный вопрос. Они все знали, что произошло. Логичнее было бы спросить — неужели это было то, что они не смогли бы пережить? То, что изменило их за мгновение, да ещё и настолько, что они уже вели себя, как враги?.. Иоши и Ючи вышли заспанными, хотя Чуя знал, что они не спали. Это удивление изменило их лицо до такого странного, глупого вида. «Вот чёрт…» Он сжал кулаки, стараясь не смотреть на растерянные лица напротив. Почему ему было больно? Почему, смотря на них, он испытывал то же, что и при виде умирающего Сёго? Неужели так ощущается конец? — Чуя, — Ючи округлил глаза и затыкал указательным пальцем за спину Накахары, — твой дом… — Не надо делать вид, что тебя это удивляет. — Чуя, они не знали, — тихо произнёс Акира, опустив глаза, — это я… — Это ты сделал?! Иоши прикрыл рот рукой, его взгляд забегал — от горящего дома до Чуи, а потом к Акире, снова и снова повторяя этот маршрут. «Они не знали…» — Это уже неважно. Теперь Акира у вас главный. Он проявил себя как лидер, глупо это отрицать, а я в нужный момент ничего не сделал — это вы тоже видели, — он вскинул подбородок, — только надо всё сделать по справедливости. Если я начинаю с нуля, то и вы тоже. Он метнул яростный, ненавидящий взгляд на Аки. — Око за око. И, уже не сдерживая распирающий гнев, пошёл в сторону дома Агнцев. Каждый его шаг оставлял за собой выбоину в земле. И Агнцы не пытались его остановить. Даже Акира. Огай Мори как-то раз сказал Чуе, что если человек живёт на улице больше полугода, то он уже никогда не вернётся к нормальной жизни. — В этом смысле, — продолжал он, — тебе повезло. По тебе уже не скажешь, что ты когда-то таким занимался. Чуя счёл это за комплимент и сдержанно поблагодарил босса, но мысленно возразил — между жизнью на улицей, когда ты один, и когда ты с компанией, есть огромная разница. Если бы он от момента пропажи брата и до ухода в Мафию жил один, он бы действительно никогда бы не вернулся в прежний, человеческий мир. Возможно, даже не дожил бы до своего возраста. Но Огай Мори не знал, что с Агнцами он жил не всегда — как раз те пресловутые полгода, первые полгода, он провёл один. И когда они разошлись, и Чуя вновь остался наедине с собой и опасным Сурибачи, ему показалось, будто так и было всегда. Он знал, что к хорошему быстро привыкают, но не знал, что и отвыкают тоже быстро. Будто защищаясь от боли, мозг делал вид, что этого никогда не было, бросая все силы на выживание. Но иногда система давала сбой, и Чуя, снова прячась под лестницами по ночам — это уже было не так легко, пускай и немного, но он подрос, и это было ощутимо — вспоминал жизнь с Агнцами. Оказывается, он тогда не понимал своего счастья. Его память позволяла воспроизвести всё до мелочей. Их совместная жизнь закончилась только недавно, но уже казалось, будто прошло сто лет, а он до сих пор всё помнил. Помнил, как Юан причёсывалась, сидя на его кровати. Помнил, как как-то раз так сильно рассмеялся над шуткой Акиры, что заплакал от смеха. Помнил, как на его день рождения они где-то нашли тайяки с шоколадом и подарили ему. Если до Агнцев он думал, что сможет выжить на улице один, а единственной сложностью были холода, то после Агнцев он был уверен, что скоро умрёт. Это было нелогично, не сочеталось с количеством приобретённого опыта, да и, в конце концов, он, можно сказать, вырос на улице, но почему-то был уверен в скорой смерти. Первые дни прошли как в тумане. В конце первой недели он отравился чем-то, что нашёл на помойке, и его тошнило так, что тело обмякло почти безжизненно, а кожа побледнела и напоминала кожу Сёго в тот злополучный день. Тогда Чуя подумал, что вот этот момент и настал — он сейчас умрёт. Но он выжил. Через несколько недель он порезался осколком так глубоко, что кровь запачкала всю его одежду и он не понимал, чем можно её остановить. Конечно же, ни бинтов, ни перекиси на улице не найти, да даже не украсть — в местных магазинчиках они не продавались, только в аптеке. И он подумал, что вот, это конец — заражение крови, гниение заживо, долгая, мучительная смерть. Да ещё и унизительная, ему казалось, что так болеют только бездомные, у которых нет доступа ни к чему. Даже к другим, неравнодушным людям. Хотя и тогда он как-то выжил, оставшись со шрамом поперёк ладони. Смерть ходила по пятам, но никогда не могла укусить Чую достаточно глубоко. Он успевал убежать от бродячих собак и никто не находил его под лестницами во время беззащитного сна. Он находил еду и почти не голодал. Болезни тоже миновали его, но уверенность в том, что удача скоро покинет его, не отступала. А ещё он думал, что из-за смерти Сёго и всего, что произошло той ночью, сошёл с ума. Потому что ровно через два месяца, шатаясь по Сурибачи, он вновь встретил Дазая в том же самом переулке, в котором они увиделись в первый раз. Он тоже увидел Чую, и улыбнулся так широко, будто они были знакомы всю жизнь, и не просто знакомы, а ещё и дружили. И произнёс так искренне и радостно, что сначала Чуя не поверил, что это действительно обращено к нему. — Накахара Чуя! Меня восхищает, какой ты живучий! И приблизился на костылях, прижимая к себе сломанную руку — В этом плане, у нас с тобой много общего.