Несвободное падение

Маринка лежала рядом с Лизой на её кровати на боку, устроив голову на груди любимой девушки, сжимала её руку и не хотела покидать этих объятий. Не хотела уезжать. Даже на собственные концерты. Она чувствовала, как любимая касается губами её макушки, как гладит по плечу и спине, наслаждалась этим ощущением близости Ёлки. Наверно, ещё долго каждая их разлука будет даваться ей трудно. Ещё долго будут живы воспоминания о страхе, еще долго будут периодически кровить не до конца поджившие раны. Нужно много времени, чтобы они перестали так саднить внутри. Чтобы эти раны затянулись, исцеленные любовью и счастьем. Чтобы страх был навсегда забыт и больше не возвращался туда, где его в любом случае прогонят. — Тебе нужно ехать, малыш, — тихо-тихо произнесла Лиза, путаясь пальцами в светлых прядях, отчего у Мелкой по спине гуляли мурашки, но такие приятные, — это ненадолго. — Хочешь, я всё отменю? — столь же негромко спросила Мелкая, перекрещивая их с Ёлкой пальцы. — Хочешь, я останусь с тобой? — почувствовала, как брюнетка тяжело вздохнула. — Так нельзя, ты прекрасно это знаешь. Ты должна ехать. Я очень тебя прошу. Они говорили так, что только сами могли слышать друг друга. Губы едва заметно смыкались и размыкались. Мари утыкалась Лизе в грудь и сдерживала порыв зареветь. Она так не хотела уезжать. — Я люблю тебя. Мелкая приподнялась, заглянула любимой в глаза, коснулась ладонью щеки и поцеловала, забирая Ёлку в мир, где были только их чувства, их любовь и ничего более. Где не было боли, не было разлуки, не было слез от беспомощности. Где они были счастливы здесь и сейчас. Лиза обняла её одной рукой за шею, вплетаясь в волосы, вторую ладонь положила на щёку девушки. — Я никуда не денусь, малыш, а тебя ждут, — нежный тембр и любящие глаза. Кроме этого Мелкой не нужно было ничего более. — Так что приедет мать и езжайте в аэропорт. Не стоит опаздывать на самолёт. — Какой же глупый график: работа — дом — работа, — пропела младшая собственные строчки и уткнулась носиком в шею Лизы, приятно щекоча кожу своим дыханием. — У тебя два концерта, меньше недели, выше нос, — Лиза ущипнула Мелкую, та от неожиданности крякнула и рассмеялась, ухватившись за постель, — вот так-то лучше, а то грустит тут, — в глазах Ёлки промелькнуло что-то, похожее на озорство. — Ах ты, — выдавила Мелкая, ущипнула Лизу в ответ, — зараза моя любимая. У девушек завязалась веселая возня, они щипали друг друга, щекотали. Смех мешался с поцелуями, а глаза горели от восторга и любви. Но Мари не теряла бдительность, бережно поддерживая Лизу и не давая ей совершать слишком резких движений. Не давая резко падать обратно на кровать, не давая сделать ничего, что могло бы навредить. Задорный звонкий смех был первым, что услышала Алёна, войдя ещё только в предбанник палаты. А в самом помещении увидела двух девушек, в обнимку валяющихся на кровати и заливисто смеющихся. Увлеченные друг другом, Лиза с Мариной даже не сразу заметили мать. Какое-то время она просто за ними наблюдала с улыбкой на лице. Видеть двух девочек такими было самым лучшим и самым желанным. Позади столько боли, страха, одиночества, разлуки. И вот, наконец-то, они счастливы, они вместе, Мелкая обнимает Ёлку, слегка приподнимая её над кроватью, а та прячет лицо на её плече. — Всем привет, а чего у нас так весело в начале дня? — короткий стук по стене, Алёна привлекла к себе внимание и подошла ближе. — Мамуль, она щипаться начала, прикинь, — сквозь слёзы от смеха, проговорила Мари. — А нефиг тут грустить, — в унисон ответила Лиза, после чего Мари осторожно опустила её обратно на постель и слезла с кровати, — уезжает меньше, чем на неделю, а туда же. В порыве смеха Лиза и сама не заметила, как, не желая отпускать руку Мелкой, практически полностью вытянула сама свою правую руку, которая раньше разгибалась спасибо, если на половину. Она не заметила и не осознала, потому что они с Мари продолжали смотреть друг на друга в немом диалоге, но спустя секунды взгляд Мелкой опустился на их переплетенные пальцы, а после мозг стал осознавать, что видит. — Маленькая, — выдохнула Мари, схватив ладонь Лизы обеими руками и посмотрев на мать. Алёна стала меняться в лице, постепенно понимая, что видит. — Тебе не больно? — Что? — Лиза сначала не поняла вопроса, затем увидела, куда направлены взгляды родных. Осознание накрыло подобно снежной лавине и захлестнуло в водоворот эмоций. Помимо улыбки на лице отобразилась сотня проживаемых в моменте ощущений, выделить хотя бы одно из них Ёлка не могла. Единственным словом, которое набатом звучало в голове, было «получилось». — Ты смогла, малышка. Понимаешь? Ты смогла! — Мелкая воскликнула практически во всю силу своего голоса, напрочь забыв о том, что может перепугать не нарочно половину клиники. — Получилось. Впервые за почти полгода получилось, — сквозь выступившие на глазах слёзы произнесла Лиза, посмотрев по очереди на Мари и на мать. — И кто мне говорил «не смогу»? — Алёна подошла ближе, присела рядом, Лиза тут же уткнулась ей в грудь, не переставая держать Мелкую за руку. Впрочем, Мари и сама её не отпускала. — Кто мне говорил «не получится»? — Михайлова прижала Лизу к себе. — Всё у тебя получится. Больше даже не смей сомневаться. От душивших эмоций Ёлка даже не могла ничего ответить, лишь кивнула головой, продолжая прижиматься к матери. Когда отстранилась, влагу со щёк ей убрали теплые ладони Алёны, а Мари присела на корточки. — Я горжусь тобой, моя маленькая сильная девочка. Их давняя фраза, давнее обращение самой Лизы к Мелкой, теперь звучавшее в её сторону и имевшее куда более глубокий личный смысл. Теперь Ёлка с нежностью смотрела на сидевшую перед ней девушку и снова верила, что всё получится. — Значит так. Я сейчас отвезу Мелкую в аэропорт, пока она на рейс не опоздала, потом вернусь и пойдём с тобой гулять. У тебя что сейчас должно быть? — Массаж, потом физио. К твоему возвращению всё как раз закончится. — Вот и славно, на лфк вечером пойду с тобой. — Люблю тебя и скоро вернусь, — Мари встала, потянувшись к губам Лизы, — телефон далеко не убирай, звонить буду. — И я тебя люблю, малыш, — улыбнулась Ёлка, задержав напоследок свою ладонь на щеке девушки. Маринка улетела в Россию хоть и с нежеланием расставаться с любимой, но с безумной радостью и гордостью за неё. У Лизы всё получится. Когда она уже вечером появилась на пороге офиса вельвета, то ребята поняли, что всё хорошо, по её довольному лицу и счастливой улыбке. — Я даже не буду ничего спрашивать, привет, — Миша чуть оторвал её от земли, обнимая, — у тебя на лице всё написано. — Я так ею горжусь и так люблю, ты бы знал. Ей больно, ей сложно, но у неё получается. Прогон, репетиция. С лица Мелкой не сходила улыбка, что поселилась там ещё утром. Она перешучивалась с ребятами, мысленно представляла, как однажды здесь снова зазвучит смех той, которой им всем так не хватало. Как однажды Ёлка снова вернётся домой. Вернётся в Вельвет. Они снова будут петь вместе друг у друга на концертах, запишут ещё не одну совместную песню. И так плевать, что их отношение друг к другу читается во взглядах, что они получат наверняка, как и раньше, миллион комментариев на тему «Вы точно просто подруги?». Не просто, но знать об этом всем необязательно. Лизе она звонила уже не сказать, чтоб ночью, но поздним вечером точно, когда приехала к себе в квартиру и распласталась на кровати звездой. — Ты только вошла домой, я угадала? — раздался в трубке теплый родной голос. — Минут десять как приехала. Пока прогнали песни, пока хорео, пока поболтали, как обычно, — Мари переползла на подушку, распуская волосы из тугого пучка. — По-моему ты забыла про кальян в этом списке, — приподнятые вопросительно брови Ёлки Мелкая будто увидела, настолько характерной была интонация. — Ой, это уже такая рутина, зачем его выделять. — Малыш, может, поменьше такой рутины, а? — Это слишком сложно. Тем более там был твой любимый вкус. Но я подумаю над твоими словами. Расскажи лучше, как там твоя рутина и ты сама? — Больно, но терпимо, — голос Лизы стал напряженнее и тише, интонации глуше, — говорят, уже лучше в целом. — Ты справишься, моя маленькая сильная девочка. А потом мы вместе вернёмся домой. И я тебя больше никуда и никогда не отпущу. — Я не хочу, чтобы ты отпускала, — улыбку Лизы можно было почувствовать и увидеть даже на расстоянии в тысячи километров. — И тебя я отпускать больше не хочу. — А ты задумывалась, когда это произошло? — Мари прижала к груди плюшевого Мальчика, чувствуя от него родное, ни с чем несравнимое тепло. — Когда ты влюбилась? — Задумывалась. Надумала только тот момент, когда впервые осознала эту мысль. А когда это случилось… Ощущение, что так было всегда. — А когда ты впервые осознала? — Года три назад. Ты тогда ночевала у меня, утром вышла в смешной желтой пижаме и меховых тапках. В тот момент, когда я обнимала тебя, такую домашнюю и сонную. Такую родную. Мою. С каждым предложением, с каждым словом голос Ёлки становился всё тише и тише. К концу она уже шептала. Разговор становился чем-то очень сокровенным. Мари почувствовала скользящую по щеке солёную каплю, услышала в родном голосе едва различимое подрагивание. Выдохнула, зарылась носом в плюшевую игрушку. — Я долго себе не признавалась, Лиз. Очень долго. Только, — судорожный выдох, затем вдох, поднятые к потолку глаза, рука, зачесывающая волосы назад, — когда ты пропала. — Мари не могла молчать, не могла дальше прятать это. — И то не сразу. Мы с Мишей ехали к тебе, мне как раз тогда что-то в голову ударило, машину осмотреть. Он мне сказал, мол, ты же её любишь. А меня как хлыстом по лицу со всего маха. Послала его тогда. Я не хотела признаваться себе, что в отношениях с Клавой пытаюсь забыть тебя. Призналась, когда пела «Где ты?» после разговора с Аней. Они проговорили долго, но все равно казалось, что не обсудили почти ничего. Каждый раз они как будто заново открывались друг другу, узнавали больше и больше о том времени, которое провели порознь. Засыпая, каждая из них мысленно была рядом с другой. Обе ждали того момента, когда больше смогут не расставаться, когда постоянно смогут чувствовать и слышать ночью рядом родное посапывание.

***

День для Ёлки начинался обычной её рутиной и ничего не предвещало ничего. Её всё так же по-прежнему пробирало от заботы и помощи со стороны матери, от того, сколько любви она читала в глазах женщины. Просить последнюю ни о чем не приходилось, она будто всё предугадывала. Алёна не позволяла ей излишне геройствовать, не позволяла грустным мыслям заполнять её голову. Отвлекала от боли разговорами и шутками. Вселяла веру одним своим «Всё получится, верь мне». И Лиза верила матери даже больше, чем раньше. Ведь все её слова сбывались. Ведь всё постепенно получалось. — Как же непривычно, даже удивительно, — вздохнула Лиза, в очередной раз стоя при помощи тренажера, который её поддерживал и фиксировал, не позволяя упасть и направляя движения. — Дискомфорта при ходьбе нет? — Тамир, инструктор, стоял рядом, как и Алёна. — Побаливает немного, но уже куда меньше. И страшно. — Это мышцы снова привыкают. А страх — норма. Всем страшно, кто заново учится. Ты не спеши, лучше делай медленнее, скорость придёт со временем. Пока просто снова привыкай к этому состоянию. — Да уж, раньше я его так не ценила, как сейчас. Поглощенная новым старым миром возможностей своего тела, да и просто привыкшая к тому, что мать вынужденно живёт на телефоне, Лиза не придавала особого значения тому, что сегодня Алёна практически постоянно кому-то что-то с улыбкой писала. Она даже не заметила, как пару раз женщина засняла её успехи на видео. — Почему раньше их не было с тобой? — осторожно поинтересовался Тамир, поддерживая Лизу и помогая ей выбраться из тренажера. Они за время пребывания Лизы в клинике подружились и могли периодически так общаться. — Ты так долго почти в одиночку боролась. — Честно? Потому что я дура, — просто ответила Ёлка, — которая в определенный момент решила, что она лучше всех всё знает и ничего никому не рассказала. — Потому что кто-то в прятки заигрался, — Алёна убрала телефон, подходя к Лизе, а та снова хотела провалиться сквозь землю от стыда. — Ну ты даёшь, — усмехнулся мужчина, — теперь поняла, как много решает поддержка рядом? — Да, — честный ответ и полный любви и благодарности взгляд на мать. Алёна с улыбкой поцеловала её в макушку, прижав к себе. — Ну что, пойдём приводить себя в порядок и обедать? — Ответ «не хочу есть» не принимается, да? Поднятый на женщину взгляд мультяшного кота. Однако регулярное питание было тем пунктом, в котором Алёна была непреклонна. Михайлова слишком хорошо помнила рассказы Жени о том, как трудно было заставить Лизу поесть, как из-за этого у той были упадки сил, как тремор в руках не могло снять ничего. — Категорически. Тебе силы нужны, никакой голодовки. Хоть немного, но поесть надо. — Понял, принял, — вздохнула Лиза, хотя и с улыбкой. После обеда, во время которого брюнетка лишний раз убедилась в правдивости выражения «аппетит приходит во время еды», они с Алёной пошли гулять к морю. Шум и плеск волн всё ещё были для Лизы отдельным видом терапии. Она хорошо помнила, как, казалось бы, совсем недавно сидела на этой же набережной и мысленно прощалась навсегда. С Алёной. С Мариной. С той жизнью, которую оставила в Москве. Со сценой и с песнями, с музыкой. Она помнила, как каждый день на этой набережной теряла надежду. Как плакала Женьке в плечо, пока ещё могла это делать. Как разрывало внутри и хотелось скулить. Помнила, как младшенькая уговаривала её всё рассказать, а она не могла, почему-то думая, что не вынесет присутствия рядом ещё и матери. Как она была уверена, что при этом раскладе станет ещё хуже. Теперь она была здесь же с Алёной и осознавала всю степень собственного идиотизма. Всю степень жестокости по отношению как к самой себе, так и к людям, которые теперь были рядом. — О чем думаешь? Алёна, сидя рядом с ней на шезлонге, накрыла её переплетенные в замок руки своими ладонями. — Именно здесь, на этой набережной, чуть больше месяца назад я мысленно попрощалась с тобой навсегда. Голос звучал глухо, голова упала Михайловой на плечо. Лиза обняла женщину, чувствуя в этом сейчас почти физическую потребность. Воспоминания в голове были слишком живыми. — Нашла, что вспомнить. Дурочка. Алёна постаралась, чтоб голос звучал бодро, но всё-таки нотки страха от нарисованной Лизой картины проскочили в нём. В какой-то момент она и сама думала о том, что Лизу уже не найдут или… Вот об этом «или» даже вспоминать не хотелось. Слишком неправильно это было, слишком страшно. Алёна помнила, как от безысходности и беспомощности хотелось биться головой об стол. Как она засыпала и просыпалась с одной и той же мыслью. — Я столько надумала здесь, ты бы знала. — Какая же ты глупая у меня. Спасибо хоть Женя мудрее оказалась, хотя тоже паршивка. — Не отпускай меня больше, мамуль, — засмеялась Лиза тем смехом, в котором сквозила благодарность, любовь и желание никуда больше не уходить. Никогда. — Обещаю хорошо себя вести. Последнее предложение как будто произнес ребенок, который очень сильно нашкодил и теперь просил прощения. — Не-не-не, даже не мечтай больше о таком. Одного раза всем хватило, — ответила Михайлова то ли в шутку, то в серьёз. После прижала Ёлку к себе, на мгновения вспомнив те самые два месяца и покрывшись снова слоем липкого холодного страха. Эта плёнка рассосалась так же быстро, как и появилось, стоило Лизе выдохнуть ей в грудь «спасибо, мам» и крепче обнять. Так они и сидели на берегу моря какое-то время. Что произошло, Лиза даже не поняла, но перед глазами вдруг стало темно, а обоняние почувствовало смутно знакомый парфюм. Секунды спустя она всё же сообразила, что глаза её закрыты чьими-то ладонями. — Так! — Ёлка засмеялась, садясь поудобнее. — Это что, старая добрая игра в угадайку? — Получается, что так, — Алёна широко улыбалась рядом, глядя уже на двух девушек, — есть варианты? — Мать, ты партизан! — в шутку насупилась Лиза, но продолжила. — Ну это не Мелкая, у неё концерт через несколько часов, и духи другие. — Лиза прикоснулась к ладоням на глазах, тактильно их изучив. Обладательница же этих рук едва сдерживалась: больше всего хотелось обнять подругу-засранку. — И это не Женя. Черт, а духи-то прям знакомые, — Лиза смеялась, сжимая руки на глазах, думала и вспоминала. — Лизок, соображай быстрее, а то кто-то сейчас лопнет от нетерпения, — Михайлова видела, как Аня буквально еле держит себя в руках, чтоб не засмеяться и не выдать себя, испортив тем самым своё эффектное появление. А Лиза, сосредоточившись на духах, вдруг вспомнила ту прогулку по центру Москвы. Вспомнила сумасшедший шоппинг и Александровский сад. Вспомнила…эти духи и звонкий смех их обладательницы. — Анька, ты что ли?! — воскликнула Лиза и не успела опомниться, как ладони исчезли с глаз, как руки переплелись вокруг неё объятиями, и она, обернувшись, увидела знакомую фигуру очень хорошо знакомого человека. — Я что ли! Только я понять не могу, чего мне хочется больше: обнять тебя покрепче или прибить своими руками! — выдала Плетнёва, перемещаясь в пространстве и присаживаясь перед Лизой. Та в моменте от переизбытка эмоций даже ответить не могла, но Ане не нужны были её ответы. Аня махнула рукой и снова обняла подругу. — Я так рада тебя видеть, Лиз. — Всё, довели, сейчас плакать буду, — хохотнула Ёлка, сжимая крепче руки на лопатках Ани. — Ну объясни мне, почему ты такая дурочка, — отстранившись, самая плохая девочка отечественного шоу-бизнеса, взглянула Лизе в глаза, — даром, что любимая. — Прости, — выдохнула Ёлка, — больше не повторится. Прости, Анют. И спасибо, что приехала. Я скучала. Честно и просто созналась Лиза, попросив прощения и у Ани тоже. За боль, за враньё, за пережитое. — Молчи, — Плетнева смахнула собственные слезы, выступившие на глазах, — молчи и обнимай старую подругу! Дурочка! Они снова обнялись, обе прикрыли глаза, справляясь с эмоциями, которые нахлынули и пока все еще вертели их обеих в своем водовороте. Алёна обняла сразу обеих. Слезы выступили у всех троих, но никто их не вытирал. Ведь это было от счастья.