Несвободное падение

Россия, Москва. (Трек-лист:2,3) Концерты для Мелкой всегда были привычной родной суетой, в которую можно нырнуть с головой, в которой можно спрятаться ото всего. Сцене она всегда отдавала всю себя, выплёскивала всё, что копилось внутри, вместе с песнями. Это словно маленькая отдельная жизнь для неё, где она может сбросить с плеч все страхи и тревоги, где она может через песни рассказать о том, что болит. Где может позволить себе прожить абсолютно все эмоции. Только лишь её команда могла догадываться хотя бы примерно, что в своих песнях проживала Мелкая на этих концертах. Только те, кто знал, какой величины страх совсем недавно испарился, могли понимать, откуда у неё такой взгляд на некоторых песнях. Москва. Концертный зал «Vk Stadium». А для Мелкой всё равно навсегда одним словом — Адреналин. Тот самый зал, где столькому было положено начало. Входя в давно знакомые помещения, проходя по коридорам, Мелкая ловила абсолютное дежавю. Всё это уже было. Когда-то давно. Как будто в прошлой жизни. Она тогда была другой. Зал назывался по-другому. Обстановка вокруг будто была другой, хотя на деле осталась прежней. Та же гримёрка, та же сцена, тот же зал. Марина ловила себя на странном ощущении: будто она наблюдает за всем происходящим со стороны. Будто она сама тут зритель. Будто на сцену сейчас пойдет та она, на несколько лет младше. Та, которая ещё не успела натворить кучу глупостей. Саунд-чек. «Давай сохраним» в этом зале зазвучало как будто иначе: словно сами стены помнили их с Лизой. Сами стены хранили в себе те счастливые воспоминания, улыбки, прикосновения и обещания. Молчаливые наблюдатели, они впитали в себя ту энергетику, и именно её ощущала Мари покалываниями в пальцах или дрожью на спине. Допевая последние строчки, блондинка буравила взглядом пол, на который уселась в процессе. Затем снова окинула взглядом стены. Губы искривились в болезненной усмешке, полной горечи и сожаления о впустую потраченном на обиды времени. — Мы с ней ещё выйдем на эту сцену вместе, — подвела Мелкая словно какой-то итог под только что спетой песней. Когда на самом концерте она тоже словила дежавю, даже не удивилась, лишь подняла глаза к потолку, справляясь с эмоциями. Если на чеке, она, словно пустой стеклянный прозрачный сосуд, заполнялась эмоциями и энергетикой, если там в памяти оживали воспоминания, то в полном зале она почувствовала, как её сосуд оказался переполнен. И поэтому, наверно, практически все песни вдруг зазвучали как-то иначе: где-то с большим надрывом и тише, где-то спокойнее и громче. Так за пределы стеклянных стен памяти выливалась её жизнь, рассказанная через песни. Когда-нибудь она сможет написать о том, сколько пережила за последние даже не месяцы, а недели. О том, как страшно видеть любимого человека сломленным. Как страшно, когда от тебя закрываются и ты не можешь пробить эти стены. Когда тебя пытаются прогнать и в очередной раз сделать неверный выбор, способный сломать жизнь обеим. И как сложно поселить в любимых глазах хоть толику веры. Когда-нибудь она расскажет привычным способом, какого это: просто ждать с пониманием, что от тебя ничего не зависит. Когда-нибудь она споёт о том, что чувствовала, когда Лиза кричала от боли. Когда снова и снова хотела всё бросить. Когда-нибудь она расскажет об этом, конечно, не напрямую, но найдет способ передать этом. Пока же она пела в Stadium с одним единственным желанием скорее вернуться к Лизе. Пока же зал снова запросил у неё ту самую песню про маму, чем заставил её рвано выдохнуть с больной улыбкой на губах. Прежде, чем зазвучали ноты, Мелкая обратилась к зрителям. — Я знаю, как сильно вы любите эту песню, и, думаю, вы знаете, что я люблю её не меньше. Но есть один момент. Вы точно должны помнить, что изначально эта песня записывалась и исполнялась в дуэте. Выпущена в нём же. В зале наступила гробовая тишина, тысячи глаз смотрели на Мелкую в ожидании, та же пыталась собраться с мыслями и с силами. — Премьера этой песни состоялась в этом же зале. Тоже в дуэте. И, несмотря на то, что уже я пела её в одиночку, для меня это тяжело и неправильно. Тем более в этом зале. Поэтому давайте споём её вместе. Мелкая спела песню, но буквально не поняла, как снова обернулась перед вторым куплетом. А потом её плечи поднялись и опустились с горькой улыбкой и полными боли глазами, мол, вы же всё поняли. После концерта она ехала домой с прикрытыми глазами, из-под ресниц скатывались солёные капли. И всё вроде бы было хорошо, но слёзы почему-то текли и текли. Стеклянный сосуд внутри всё ещё был переполнен. Ей сложно было петь снова в этом зале, где стены помнят, воздух помнит. Где музыка даже звучит иначе. Дома она упала в большое широкое кресло, подобрав под себя ноги, и набрала самый нужный сейчас номер. — Почему я не сомневалась, что ты позвонишь, — любимая певица ответила мгновенно. — Я обещала тебе звонить. А ещё я скучаю. — Малышка, — протянула Ёлка, — это называется, мы буквально вчера расстались. Ты хоть домой доехала? — Да, уже в кресле валяюсь, — Мари замолчала, а потом резко и на выдохе произнесла, — Лиз, больше я в стадиуме без тебя не пою. Повисло молчание, прерываемое только дыханием по обе стороны. — Видео с твоих концертов распространяются с невероятной скоростью, — тихо заговорила Ёлка, — мне жаль, что меня так долго не было рядом. «Я так ждала тебя в ВТБ. Господи, как я тебя ждала,» — словно порыв пробирающего холодом ветра, пролетела в сознании Марины эта мысль, так и оставшаяся невысказанной. Ни к чему лишний раз давить на и без того бывшее у обеих чувство вины. — Хорошо, что это в прошлом, — вслух произнесла она, — впредь всё будет иначе, — рваный выдох, ладонь по щеке поскользила в сторону виска, чтобы вытереть мокрый след. — Ты можешь на видео переключиться? Так хочу увидеть тебя. Не дожидаясь реакции, Мари у себя переключает режим аудиозвонка на видео, а спустя ещё пару секунд смотрит в глаза своей любимой певицы, а у той на лице расцвела улыбка. — Малышка, ты плакала? — Ёлка даже в темноте разглядела чуть покрасневшие глаза с печатью пережитых эмоций. — Да так. Накрыло в адреналине, — Мелкая движением головой словно стряхнула с себя все слёзы, улыбнувшись, обратилась к Лизе. — Расскажи хоть вкратце, как ты там? Как день сегодня? — Кстати, про день. Скажи мне, любовь моя, ты знала?! — интонации у Ёлки в моменте стали дьявольскими, а до Мелкой дошло, что к любимой приехала Аня. — Знала, но организовано это было без моего участия, — захихикала Марина, откинувшись головой на спинку кресла. — Ещё один партизан на мою голову, — ворчание с примесью напускной обиды, а вслед за ним задорный смех по обе стороны. — Кто бы говорил, милая. В остальном как? — Бывало и больнее. Но мне всё ещё слабо верится, что я смогу стоять без опоры и всех этих тренажеров. — Ты всё сможешь, моя маленькая сильная девочка. Разговор с Лизой помог Марине, как это всегда и бывало, вернуть в норму душевное равновесие, внутри больше не было давящего кома, а в том сосуде осталось только самое нужное и самое легкое. У Ёлки всегда было на неё необъяснимое и очень сильное влияние: она с легкостью успокаивала у неё внутри даже самые шторы. Больше так никто не умел. Следующий концерт стоял в Питере. И вроде бы все те же самые действия, но всё иначе, чем в Адреналине. То ли легче, то ли спокойнее, а возможно и то, и другое. — И я желаю каждому из вас, — подводка к «Давай сохраним» давалась ей удивительно легко, хотя песня такой не была, — научиться вовремя разговаривать с дорогими людьми, будь то друг или любимый человек. Вовремя говорить о том, что не нравится или обижает. Замалчивание не приведёт ни к чему хорошему. Потерять друг друга среди мелочных и пустых зачастую ссор очень легко, гораздо сложнее вовремя сохранить то самое ценное, теплое и светлое, что вас однажды соединило. А пела Марина со стойкой мыслью: они смогли. Они сохранили. Несмотря ни на что сохранили. Хотя казалось бы: сколько было сделано и сказано. Может, именно от этой мысли она и улыбалась под конец песни, как сумасшедшая. Улыбалась, представляя Лизу рядом, вспоминая её глаза в экране айфона. Она улыбалась, потому что внутри больше не было ощущения неправильности и пустоты. С этой же улыбкой она потом садилась в самолёт, который должен был отвезти её вновь в Тель-Авив. Чемодан с концертными шмотками ребята забрали с собой в Москву, а она прям из Питера с другим чемоданом и маленьким рюкзачком махнула к той, с кем они смогли всё сохранить. Израиль, Тель-Авив. Приезд Плетнёвой не отменял необходимости ежедневных занятий, лишь только добавил поддержки рядом. Ёлка уже более оптимистично смотрела на ситуацию, и всё-таки вздрагивала от мысли, что вставать скоро надо будет самой. Но следом она думала о том, что чем скорее она сможет ходить сама, тем скорее она вернётся домой. Она вернётся домой, увидит всех, по кому так скучала и с кем уже мысленно успела попрощаться навсегда по собственной глупости. Она, черт возьми, обнимет Мальчика, сможет с ним погулять и поцеловать в мокрый кожаный нос. — Лиза, несколько дней назад ты и про руку говорила «не могу», и чего? — смеялся Тамир, стоя рядом и страхуя её в то время, как она потихоньку вставала, поддерживаемая тренажером. — Всё получилось само собой. Тут так же сработает. Ну почти. — Да я понимаю. Но я шла к этому слишком долго и была готова сдаться ещё пару месяцев назад. Очередное упражнение было закончено, Лиза села, медленно выпрямляя спину. Рукой она механически нащупала место шва. Уже почти небольно. Боль, бывшая довольно продолжительное время постоянным спутником, стала отступать. Сбывалось все то, о чем мечталось эти долгие полгода. После занятий Алёна уехала домой, чтобы рано утром встретить Мелкую в аэропорту, с Лизой осталась Аня. Им ведь было, о чем поговорить. — И так получилось, что если бы не Женя, я бы тут с ума сошла. Хотя с какой-то стороны, наверно, так и случилось, — Лиза подвела черту под своим рассказом. Они с Аней были у Ёлки в палате, за окном бушевала стихия, и идти на улицу не было никакого желания. То и дело завывающие порывы ветра сопровождались сверкающими молниями с раскатами грома, а капли дожди отскакивали от стен и окон. Погода как будто подстроилась под настроение случившегося разговора. Такая же мрачная. Более или менее к этому моменту знавшая историю, Аня всё равно выпала в осадок от подробностей, которые вывалила на неё Лиза. Они держались за руки, Плетнёва видела: подруге больно вспоминать и возвращаться в тот период. В те события, которые она не должна была проживать в одиночку. — Иногда я до сих пор ловлю себя на мысли, что это неправильно: Алёна с Мариной разрываются между стран из-за меня. Хотя понимаю всю абсурдность. — Ты дурочка, вот тебе весь мой сказ, — усмехнулась Аня, продолжив после приглушенным голосом, — я видела Алёну в тот день, когда ты решила, что так будет лучше. Больше я такого видеть не хочу… (Трек-лист: 1,7) В зале царила атмосфера семьи, смех был слышно, кажется, с улицы. Посторонний человек при виде картины в зале был бы уверен, что увидел членов одной большой семьи, настолько тепло становилось от открывающейся картины. Владимир сидел на диване, закинув ногу на ногу, рядом заливалась смехом Аня, Алёна, оперевшись на стол, что-то продолжала рассказывать с улыбкой на губах. Спустя какое-то время Михайлова ушла на кухню за кофе, Владимир отошел к окну, Аня кому-то отвечала на сообщение. — Слушай, на улице так и льёт как из ведра, гадость какая, — скривился Пресняков, — сейчас ещё и видимость на дороге нулевая будет. — Так пережди, он по идее закончится скоро. Пресняков не успел ничего ответить: сначала они услышали звук разбившейся вдребезги посуды, следом за ним — вскрик, сочетавший в себе разброс эмоций, начиная от страха и заканчивая ужасом. Мужчина переглянулся с дёрнувшейся Аней, и они синхронно сорвались с места. От увиденного на небольшой кухне сердце упало куда-то по направлению к центру земли: на полу валялись осколки некогда целой кружки, Михайлова бездвижно стояла лицом к стене, оперевшись руками на столешницу, которую гипнотизировала взглядом. Рядом лежал успевший потухнуть телефон. — Алёна? — Аня осторожно, стараясь не наступать на осколки, прошла к женщине, стоявшей бездвижно словно статуя. Кажется, она даже не дышала. Плетнёва положила руку ей на плечо. — Посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста. Реакции не последовало. Вообще никакой. Плетнёва ясно ощутила, как холодеет изнутри, как корочкой льда покрываются все органы, а кровь стынет в жилах, прекращая любое движение: она до одури боялась представлять, что могло довести столь хорошо знакомую и дорогую ей женщину до подобного состояния. Сглотнув, Аня выдохнула, накрыла ладонь Михайловой своей. — Алёна, кто? — дрожащий, пропитанный страхом голос. — Муж? Дети? — в ответ лишь едва уловимое отрицательное качание головой. Аня с одной стороны выдохнула, а с другой лучше бы вдохнула поглубже. Неужели кто-то из лейбла? Владимир осторожно подходит и становится с другой стороны и чуть позади. Он словно готов поймать женщину в случае чего. На осколки на полу наплевать. Страшнее представлять, что стало их причиной. Пара глубоких вдохов и выдохов. Алёна отшатнулась от стола назад, тут же угодив в крепкие руки Владимира. Развернулась лицом к нему, но смотрела будто сквозь. — Ёлка, — услышать столь хорошо знакомое слово могли лишь стоящие рядом, так тихо Алёна его произнесла, — Лиза, — уточнение, как последний, контрольный выстрел, чтобы Плетнёва с Пресняковым почувствовали, как всё внутри стало напрочь ледяным. Конечно, они знали, что Лиза Алёну матерью не просто так по приколу называла. Это трогательное с обеих сторон отношение было видно. Как было видно то, насколько тяжело Михайловой принимать выбор Ёлки. Одна только плюшевая собака на её столе чего стоила. Алёна с выдохом снова взяла в руки телефон, разблокировала и протянула Ане. Чтобы та прочитала сообщение от младшей сестры Лизы. Сообщение, поясняющее пересланную статью: «Это правда». — Какого дьявола происходит, — протянула Аня, а Владимир тем временем уже сам успел обновить новости. — Чертовщина какая-то, — вторил ей певец. Аня машинально обняла Алёну в стремлении дать ей хоть какую-то опору и помочь пережить эти первые минуты. — Зачем я её отпустила? — горький шепот с примесью вины, которой не было и быть не могло, но которая почему-то ощущалась неким послевкусием сковавшего женщину страха. — Ради Бога, Алёна, откуда ты могла знать, — Пресняков сжал её плечи, — не говори глупостей. За окном раздались раскаты грома, молния сверкнула в окне, деревья накренились от порывов ветра. Погода словно была отражением внутреннего состояния, отражением ужаса и шока. Так и лежащие на полу осколки были отражением их общего вдребезги разбившегося привычного мира. Лиза слушала подругу, смотря прямо перед собой в стену, будто там было нарисовано что-то невероятно интересное и красивое, а не просто светлое матовое покрытие в песочном оттенке. Горечь внутри мешалась с обострившимся чувством вины и непонимания: как теперь мать может находиться с ней едва ли не круглосуточно, как она так может после того, что Лиза заставила её пережить? — Надеюсь, ты поняла, что лучше никому не стало, — закончила Аня, всё ещё крепко держа Лизу за руку. — Как она сейчас может быть здесь после такого? — Любит она тебя, дуру несчастную, — Аня обняла подругу за плечи, слегка встряхнув, — как, собственно, и все мы.

***

(Трек-лист:4,5) Пока ехали в клинику, Мелкая с матерью болтали ни о чём. Алёна видела, как в нетерпении сжимает пальцами подлокотник Марина, скорее желая обнять Ёлку. После аэропорта, поскольку для клиники было ну совсем рано и будить никого не хотелось, они заехали домой, чтобы Мари приняла душ, нормально поела с дороги и переоделась в более удобную одежду. Да и чемодан дома было оставить не лишним. — Аня написала, что они пока в палате. Машина была оставлена на парковке, спустя секунды они уже в лифте ехали на нужный этаж. Мари убрала телефон и солнечные очки в поясную сумку, рубашку завязала на плечах. Звук открывающейся двери прервал диалог Ани и Лизы. У последней до массажа было ещё с полчаса. Ёлка развернулась в нужную сторону, чтобы через мгновение увидеть, как у её маленькой сильной девочки расцвела улыбка от уха до уха. — Моя любимая певица. — Малышка. Очень хотелось со всей дури влететь в раскрытые объятия сидящей на кровати Лизы, но вот её здоровье было важнее и поэтому она крепко прижалась лишь после того, как села рядом. Прижалась, обнимая любимую певицу за плечи и щекоча своим дыханием её шею. Пару секунд спустя они уже целовались, ладони Лизы лежали на щеках Мелкой, пока та категорически не хотела отпускать её губы. — Как они почти два года по отдельности выдержали, а? — усмехнулась Аня, обратившись к Алёне. — Тут вон от нескольких дней эмоций сколько. Михайлова пожала плечами, бросая сумку на диван и подходя ближе к Ане. В этот день, пока Мелкая крепко держала руку Лизы, переплетая их пальцы, та с теплотой смотрела на неё и думала о том, что, наверно, время всё-таки пришло. Завтра у Марины День Рождения, в силу понятных причин праздник будет весьма символическим. Но всё же Лизе хотелось, чтобы девушка запомнила этот день. Впервые она об этом подумала давно. Ещё до ссоры. Однажды услышав кем-то рассказанную историю, поняла, что хочет сделать такой подарок именно Марине. Даже купила его. Но они разбежались и Лизе пришлось выкинуть эту мысль из головы. Выкинуть с горечью внутри, разбившись при этом на сотни осколков и спрятав заветную коробочку куда подальше, чтобы не видеть и не вспоминать. А в крайний свой приезд эту коробочку ей обратно отдала Женя. — Я думаю, теперь ты можешь его подарить. Черный бархат отозвался в ладони Ёлки приятным тактильно ощущением, а сердце сделало несколько слишком громких и сильных ударов о грудную клетку. Таких сильных, что Лизе показалось, будто в рёбрах снова пошли трещины. Но это были не трещины. Это вновь распускались когда-то давно завядшие, замерзшие от их взаимного холода, цветы. — Ты нашла его, — голос Лизы едва дрогнул. Она провела пальцем по бархату, не решаясь открыть коробочку. — Да, — Женя пожала плечами, — это правильно. Разве нет? — А вовремя ли? Момент максимально не тот, — сомневалась Ёлка, не поднимая взгляда на сестру. — Лиз, — младшая взяла её за руку, — момент тем, как ты говоришь, никогда не будет сам по себе. Все такие моменты мы создаём себе сами. И потом. Если мне не изменяет память, у неё скоро День Рождения, — лёгкая улыбка на лице младшей, Лиза выдохнула, вытерла покатившуюся слезу. В палате внезапно стало слишком тихо. Женя больше ничего не говорила, Ёлка же не могла пока найти слов. Возможно, сестра права. Они без того уже потеряли слишком много времени. Лёгкое движение пальцем. Открытый футляр. Лиза улыбнулась, наконец, посмотрев на сестру. — Ты права, младшенькая. Ты права. Переплетённые руки сестёр, Женя подсела ближе, прижимая Лизу к себе, вплетая пальцы в тёмные волосы, она гладила Ёлку по голове. Она безумно любила старшую. Наблюдать за этой ссорой, за её последствиями ей было больно. Ещё больнее потом было видеть Лизу здесь сломленной, без поддержки и любви самых нужных людей. Теперь она хотела исправить всё до конца. Сейчас, когда Мелкая то и дело целовала её, сжимала плечи, крепко обнимала, даря свою любовь, Лиза убеждалась в правоте сестрёнки. Момент тем самым особенным они всегда делают сами. На ночь с ней точно останется Мари — это даже обсуждению не подлежало. Как будто жизнь сама намекала: вот он, тот самый особенный день и час. Так оно и случилось. Марина осталась с ней на ночь, будучи не в силах снова уехать от любимой. Вечер они проводили, смотря один на двоих любимый сериал. Обсуждения, смех, шутки. Объятия и поцелуи с любимым человеком. Казалось бы, можно ли представить возможность идеальнее, чем эта? Лиза незаметно следила за временем. Впервые в жизни она не знала, чего ей хотелось: то ли, чтоб оно шло быстрее, то ли, чтобы замедлилось. Сердце начинало предательски быстро стучать от понимания, что и кому она хочет подарить, пальцы при этом инстинктивно крепче сжимали ладонь Марины, внутри всё как-то тяжелело от волнения. — Малышка, — тихий шепот, едва стрелка на часах перевалила за полночь, а в сериале подошел к завершению логический отрывок, — поставь на паузу, пожалуйста. — Устала, милая? — фильм был приостановлен, Мелкая поднялась с плеча Лизы, оборачиваясь к ней. — Спать? — она, казалось, совершенно забыла о собственном празднике или просто даже не брала в голову. — Не совсем, — улыбнулась Ёлка, коснулась ладонью щеки Марины, заправила непослушную прядь. Пару мгновений она позволила себе полюбоваться любимой: в домашней пижаме, с распущенными волосами, сияющими глазами. — Время начало первого. А я не забыла, какой наступил день. — Лиза, — Мари уронила голову ей на плечо, сотряслась в едва слышном смущенном смехе от накатившего понимания ситуации, — любимая… — Посмотри на меня. Отказать в просьбе Марина не могла, их глаза снова встретились, окутывая друг друга теплом и нежностью. — Малышка. Ты всегда была в моём сердце, даже когда нас не было рядом друг с другом. Мне всё ещё безумно стыдно за то, что я заставила тебя пережить, — Марина хотела тут же возразить, но Лиза накрыла её губы своей ладонью, — дай мне закончить. И я так чертовски рада, что мы здесь столкнулись. Твоя забота всегда была для меня лучшим лекарством. Твоя вера передалась мне, заставила меня саму поверить в то, что я ещё могу встать на ноги. Ты — моё маленькое личное чудо. Моя единственная настоящая любовь. Несмотря на то, что этот день мы проведём здесь, поскольку сама я пока не стою, мне хочется сделать его для тебя особенным. И, — Ёлка достала коробочку, аккуратно раскрывая её перед Мелкой, — я хочу подарить тебе его. Это кольцо Кладдах. По древней легенде один ирландец, попав в плен к пиратам, которые увезли его в чужие земли, освоил там ювелирное ремесло и создал его, тоскуя по своей возлюбленной. За время его плена она так и не вышла замуж, дождалась его из плена, в итоге они поженились. Лиза замолчала, прикрыв глаза. По ощущениям она готова была реветь ещё в начале своей речи. Руки подрагивали, но не от слабости, как когда-то, а от избыточного волнения. От трепета в груди. Она ведь практически делала предложение. Потому что названное кольцо могло быть символом как дружбы, так и помолвки. Хотя, почему практически? Лиза не сомневалась в своих чувствах к Марине. Кажется, подсознательно она всегда знала, что так будет. Она всегда знала, что никого никогда больше так не полюбит, как эту сумасшедшую Мелкую. Её самую любимую Мелкую. Мелкая смотрела на кольцо, не в силах оторвать взгляда, чтобы поднять его на Лизу. Она боялась разреветься. Эту легенду она слышала когда-то давно, но никогда подумать не могла, что однажды получит такое кольцо в качестве подарка от горячо любимого человека. Более символичный подарок трудно себе представить. Все слова застряли где-то в груди, сердце пропускало один удар за другим, на ресницах собиралась влага. Обод кольца был выполнен в виде двух рук, держащих сердце, которое, в свою очередь, венчала корона. Сердце символизировало любовь, руки — дружбу и доверие, а корона — верность. — Ты примешь его от меня, Мари? — Я знаю, что это за кольцо, — смогла заговорить Марина спустя минуты абсолютного молчания, которое сопровождалось мурашками на спинах обеих, — а ещё я знаю значения его положений на пальце. Только от тебя одной я приняла бы и приму его. Только в одном значении. Ты — моя любимая певица. Моя жизнь, мой дом. Говоря всё это, Марина смотрела Лизе в глаза, читая там всё невысказанное. Они сидели друг напротив друга со слезами на щеках и сердцами, которые в унисон друг другу азбукой Морзе отбивали единственное слово. Любовь. Чистая, искренняя, настоящая, безумно сильная. Та любовь, которая прошла испытания ссорой, временем, разлукой. Та любовь, которая способна была победить что угодно на этом свете. Лизе даже казалось, что в аварии она выжила благодаря этой любви. Выжила, потому что не могла покинуть тех, кто так сильно её любит. Та любовь, которая давала Лизе силы заниматься, идти дальше, превозмогая любую боль. Которая заставляла её вновь верить в себя. Та любовь, которая каждый день и час с момента их с Мелкой встречи, отогревала её, показывала путь из темноты к свету. Которая лечила внутри все раны. Которая в первые после операции дни работала её личным обезболивающим. Та любовь, которая никогда уже не пройдёт, не закончится. Которая сковала их с Мелкой по рукам и ногам, связала цепями, приковала друг к другу до такой степени, что одна без другой не может жить нормально. Это им сполна показали моменты ссоры и разлуки. Когда ни одна из них не жила нормально, когда они чувствовали себя будто порванными в клочья изнутри. Когда осколки души болели и царапались друг о друга. Марина, судорожно выдыхая, подрагивающими пальцами взяла кольцо. Снова взглянула на плачущую бездвижно замеревшую рядом Лизу. А после надела кольцо на безымянный палец правой руки таким образом, что острый конец сердца был обращён к тыльной стороне ладони. В этот самый момент из рук Ёлки выпал черный футляр, наружу прорвались всхлипы, полные облегчения и освобождения. Вместе с плачем уходило, испарялось волнение, сковавшее певицу в эти секунды ступора Мелкой. Мари убрала руки от её лица, сама бережно вытерла слёзы, после чего коснулась любимых губ своими. Лиза углубила поцелуй, кладя свои ладони поверх щёк Марины, стирая её слёзы. Потом она подтянула за талию Мари к себе, крепко обнимая уже окончательно свою девочку. — Я люблю тебя. Всегда, — выдохнула Мелкая ей в губы. Носик Лизы коснулся её щеки, едва щекотя дыханием.