Несвободное падение

Будь она по-прежнему одна, она бы оттягивала этот день и дальше, настолько не хотелось снова окунаться в обстановку собственного страха. Будь она одна, возможно, и в принципе отказалась бы от этого всего, смирившись окончательно с тем, что есть. А учитывая, в какую моральную яму Лиза себя ухитрилась загнать, до этого было недалеко. Она не врала Жене, когда говорила, что сомневается в том, что встанет, что сможет петь, что когда-либо ещё вернётся в Россию, вернётся в Вельвет. В тот момент она действительно уже не верила ни во что из этого. В тот момент она всерьёз подумывала прекратить реабилитацию. Потому что бесполезно. Потому что слишком больно, слишком долго и слишком трудно. Пройти через всё это практически в одиночку казалось ей чем-то нереальным. Да, рядом была Женя. Только здесь было одно большое «НО». Быть слабее рядом с Женькой она не умела в принципе на том простом основании, что сестрёнка младшая. Лиза привыкла быть для неё опорой и защитой, временно отвыкнуть не получилось. Женя и без того видела предостаточно за всё это время. Сестра видела её такой, какой Лиза меньше всего хотела бы ей показываться. Видела её абсолютно беспомощной в Мюнхене, когда она едва-едва пришла в себя, не могла толком разговаривать, двигаться, когда боль была постоянным неизменным спутником каждого движения, каждого вдоха. Женя видела её отчаяние уже здесь, в Израиле, просыпалась по ночам от её кошмаров и крепко держала в своих руках во время истерик. С мамой тоже слабой быть разучилась. С того момента, как она сама стала опорой для семьи, не получалось уже иначе. Мама была с ней в Германии, мама прилетала и в Израиль тоже. Но почему-то от этого в какой-то момент становилось морально только хуже. Выдохнуть не получалось, получались только постоянные мысли в голове о том, что из-за неё столько сложностей. В итоге всё складывалось в очень грустную картину, что тех людей, на которых она и правда могла бы опереться, Лиза просто сама к себе не допустила. Запретила рассказывать. Она сама их оттолкнула. Она сама выбрала остаться фактически одной, и сама же от этого сгорела. Теперь она была не одна, а матери и Мелкой Лиза верила откровенно больше, чем самой себе и в саму себя. Они говорили, что всё получится, и почему-то им хотелось верить. А ещё рядом с ними выползла наружу её потребность стать слабее хотя бы на какое-то время. Слишком долго приходилось быть сильной. Алёне на днях нужно было по рабочим вопросам всё-таки вернуться в Россию, да и семью навестить не лишнее. Как ни странно, это стало толчком для Лизы не откладывать визит в клинику. И пусть со стороны она ведёт себя как абсолютная малышка, но почему-то очень не хотелось ехать в клинику без Михайловой. Дрожь схватила её в свой плен, едва они въехали на территорию клиники. Отчаяние напомнило о себе расползающимися внутри змеями, что отравляли ядом каждый уголок её тела. Страх смешался с беспомощностью, словно вытесняя из головы весь тот настрой, который туда старались вложить Алёна и Марина. Воспоминания о том, каком состоянии она здесь была, нахлынули мгновенно и укутали в ледяное одеяло из угасшей веры и потерянной надежды. — Эй, — теплая ладонь коснулась её плеча, любимый голос выдернул из плена страха, — я рядом, мы справимся. Верь мне. Лиза благодарно улыбнулась. Как же Маринка её считывала моментально. —Лучше скажи, на каком языке вы объясняетесь? Потому как мы с мамой на иврите ни бум-бум. Салон автомобиля сотряс дружный смех. Марина скользнула ладонью вниз по Лизиной руке и переплела их пальцы, стремясь дать Ёлке почувствовать силу её поддержки. —Да здесь по-русски почти все понимают, — улыбнулась Ёлка, сжимая в ответ руку Мелкой, — ну в крайнем случае по-английски точно. Всё происходящее дальше слилось для Лизы в какой-то туман, проблесками света в котором стали теплая рука Марины, сжимающая её ладонь, и твердый голос Алёны, которая просто взяла все разговоры на себя. От последнего Лиза действительно чувствовала себя маленькой маминой девочкой. Степень их родства здесь никого не интересовала: слишком очевидна была разница между тем, какой Ёлка была пару недель назад до встречи с Мари и матерью и тем, какой была сейчас, когда они были рядом. Врачи, вопросы, какие-то обследования, снова аппараты и раздражающие звуки — всё это слилось в один бесконечный, казалось, круг. Бесконечный замкнутый круг, по которому Лиза ходила вот уже который месяц и из которого не могла выбраться. Этот круг снова поглотил её и вернул туда, откуда она едва-едва начала выбираться. Ожили снова кадры, где она приходит в себя сквозь дикую боль и понимает: что-то не так. Спустя минуты понимает, что именно, и чувствует, как внутри рушатся все мосты, все опоры. А все мечты словно пыль уносит ветер, потому что они недостижимы для человека, неспособного передвигаться самостоятельно. Кадры, где она за доли секунд возвела в голове барьеры из установок и убеждений в том, что ничего не должен знать Вельвет. Ведь даже во взглядах мамы и сестрёнки она читала жалость и видеть её же в глазах друзей точно не хотела. Или её мозг хотел там читать именно это, не в силах переключиться с режима «опора всей семьи» на режим «самой нужна опора». Стояли в глазах воспоминания о двух месяцах, когда она сжирала себя заживо, предпочтя одиночество. Постепенно теряла веру, становясь заложником леденящего бессилия. Чувство, которое зарождалось в сердце и пускало корни по всему организму, отравляя и убивая любые попытки все-таки продолжать борьбу. — Мы нигде не оставим её одну, — просто сказала Мари врачам с самого начала. Они обе с Алёной видели, как моментально побледнела Лиза от обстановки вокруг. Как губы сжались тонкой полоской, а из глаз пропали какие-либо эмоции, сменившись какой-то иррациональной пустотой. «Кажется, именно об этом говорила Женька,» — мелькнуло в мыслях Алёны, когда она сжимала руку Лизы в своей, пока они ждали очереди на очередной приём. — Замкнутый круг, — едва слышно выдохнула Ёлка, уронив голову матери на плечо, — с Мюнхена всё это повторяется из раза в раз с одним результатом. — Мы справимся, верь мне, — Лиза почувствовала родную ладонь на своей щеке, прикрыла глаза, изо всех сил пытаясь верить Алёне. — Мне страшно, мам, — прошептала Ёлка, пытаясь избавиться от неприятного ощущения, заполняющего ее изнутри. — Это замкнутый круг, оно не заканчивается, понимаешь? — Ничего не бойся. Ничего, слышишь, Лиза? Мы с тобой. Ёлка судорожно выдохнула, утыкаясь матери в грудь, справляясь с собой. Родные пальцы Мелкой впутались в её волосы, слегка массируя кожу головы, после Мари коснулась губами ее виска. Марина, казалось, на себе чувствовала все то, что обрушилось на Лизу. Она бы так хотела забрать весь этот страх себе, лишь бы не видеть любимую такой. Какое количество кабинетов было посещено, Лиза даже запоминать не хотела. Было достаточно понимания того, что это очевидно необходимо ввиду той причины, по которой они сегодня сюда приехали. Решить, что делать с позвоночником. И когда это делать, если речь идет об операции. Когда беготня закончилась — она даже не поняла сразу. Только снова оказавшись в кабинете у своего лечащего врача, Лиза поняла, что по крайней мере на сегодня всё движется к финалу. Слава Богу. Скоро можно будет вырваться из этих удушающих стен хотя бы ненадолго. Монолог врача начинался хорошо. Исключая парализованность ног, они справились с последствиями аварии и комы. Лиза окрепла за прошедшие месяцы, курс реабилитации дал свои результаты. Это заставило Ёлку начать осторожно надеяться, что и главную проблему можно решить. — Да, операцию делать надо. Но успех гарантировать не могу, в таких случаях всегда есть риски. Сразу же Лиза почувствовала, как мать крепко сжала её плечо. — Какие риски? — твёрдо спросила Алёна. — Если это вмешательство не поможет, сделать уже ничего будет нельзя. То ли остатки самообладания, то ли рука Алёны, продолжающая сжимать её плечо, но дальше Лиза заговорила сама. — Я согласна. Когда? — голос был подозрительно глухим, а взгляд сквозным. Мелкая внимательно посмотрела на любимую и буквально увидела, как в родных глазах снова появляется чертова стена. Увидела, как Лиза, кажется, в доли секунды смирилась с худшим раскладом. — По датам. К сожалению, раньше, чем через неделю в принципе рассмотреть ничего нельзя, очень плотный поток. —Это уже без разницы, —Ёлка звучала…никак. Мари переглянулась с матерью, они поняли друг друга без слов. Лиза закрылась. Снова. В итоге остановились на сроке через десять дней. Чтобы Алёна успела слетать в Россию и вернуться, а Лизе за это время нужно было успеть пройти ещё несколько стандартных процедур. Когда они покинули кабинет, Ёлка снова заговорила. Снова приглушенно. В глазах всё так же не было ничего. —Мам, только не загоняй себя в слишком жесткие временные рамки, — чувство, что из-за неё сплошные неудобства, тоже дало Ёлке о себе знать. Прах бы его побрал. — Я пойму, если ты не успеешь. —Лиза, — женщина присела рядом, пристально заглядывая в глаза и сжав её за плечи, — я никуда себя не загоняю, не придумывай. Я всё успею. И буду дальше рядом с тобой. — Ты не должна и не обязана. Ты нужна детям, мужу, семье, лейблу. А со мной ты только… — Лиза! — прервала её какую-то почти прощальную речь Михайлова, не в силах слушать это. Они остановились посреди коридора, Алёна присела перед брюнеткой на корточки и взяла её ладони в свои руки. — Я с тобой не потому, что должна или обязана, а потому что хочу. Потому что ты мне такая же родная, как мои дети. И мне плевать, что ты там опять себе придумала, но даже не надейся, что сможешь нас оттолкнуть. Мы пройдем через это вместе! — Ладно, — только и ответила брюнетка. Она опять погрузилась в какие-то свои мысли и страхи. Она опять по большей части их замалчивала. Прижав резким движением Ёлку к себе, Алёна посмотрела на Марину, в глазах которой плескалась боль от поведения любимой. Лиза прикрыла глаза, позволяя себе утонуть в этих теплых родных объятиях. Она честно пыталась не поддаваться мыслям, которые подобно ядовитым змеям отравляли ей сознание и заставляли закрываться, но у нее ничего не получалось. Внутри всего было так много и оно было таким разным по эмоциональной составляющей, что Лиза просто боялась давать этому выход. В машине по дороге обратно домой Лиза задремала, опустив голову на плечо Марины. Та лишь крепче сжала её ладонь. Она надеялась, что дома Ёлка заговорит, потому что её состояние откровенно пугало. И то, что она уже попыталась оттолкнуть Алёну, тоже. Что она снова закрылась, и они с матерью лишь догадываться могли о том, какие мысли грызли её. Но по возвращении в дом ничего не изменилось. Когда Мари зашла следом за ней в комнату, Лиза будто в прострации смотрела в окно, она никак не отреагировала девушку. — Черт, Лиза, поговори со мной! Со мной, с Аленой, мы здесь не для мебели! — Мари больше не могла выносить этого молчания и пустого взгляда. — Ты опять закрываешься! — Ты сама слышала, что он сказал, — безэмоционально ответила Ёлка. Она чувствовала, что еще чуть-чуть и дамбу внутри прорвет, а последствия этого сложно было предположить даже ей. — Слышала. Именно поэтому прошу тебя: поговори с нами! Мари сейчас стояла перед Елкой и смотрела в упор. Девушка уже не знала, как вывести любимую на диалог. Как достучаться до нее и объяснить, что надо разговаривать, а не закрываться. Как убедить в том, что нужно позволить помочь себе. Она с трудом удерживала в узде свой характер, который порывался вылезти наружу и заставить ее наговорить кучу такого, о чем потом можно сильно пожалеть — Я не верю в успех, Мари, — приглушенный голос и глаза, устремленные прямо на Мелкую. — Я боюсь, вы с Аленой тратите время зря. От последнего предложения Мари показалось, что у нее из ушей пошел пар. Стрелка на спидометре ее злости перевалила критическую отметку. — Ты дура?! Или ты издеваешься?! Больше этого крика Мелкой в моменте хотелось отвесить хорошую пощечину, чтобы привести Лизу в чувства и встряхнуть. — Я просто пытаюсь смотреть на вещи реалистично. Постарайся меня понять. Лиза говорила все так же безэмоционально. Взгляд не выражал ничего. Мари чувствовала, как внутри всё рвется в клочья от боли и страха, как все сначала сжимается, а потом разрывается на самые маленькие кусочки. — Что я должна понять, объясни мне?! Что ты опять закрылась?! Что ты хочешь себя закопать заживо?! Что ты даже не пытаешься принять помощь?! Что опять сейчас решаешь все сама?! Что я должна понять, Лиза?! — Что я не хочу, чтобы вы обе угробили свою жизнь только потому, что я свою уже угробила! — закричала Ёлка, глаза ее покраснели, а губы дрожали. — Марина, сними розовые очки, этого уже не изменить! Ты должна петь, должна жить, а не быть нянькой! Клава любит тебя, она даст тебе больше, чем я! По щекам Ёлки текли слезы, руки подрагивали, она устремила глаза куда-то в стену, закрыв рот ладонью. Мари стояла ни жива, ни мертва от услышанного. Ей в моменте показалось, что ее оглушили и она перестала вообще что-либо слышать или видеть. Просто пустота вокруг. В голове неслись воспоминания. Тот самый концерт. Истерика в студии. Гардеробная. Клава, названная другим именем. Стрелка на спидометре мотоцикла, превышающа все мыслимые и немыслимые пределы. Медленный выдох. Чтобы обуздать снова свой характер, понимая, что его сейчас точно стоит попридержать, а то и хуже можно сделать. — А теперь слушай меня. Клава никогда не сможет дать мне больше, потому что она не ты. Потому что когда я неслась по встречной не буду говорить, с какой скоростью, в голове у меня был твой голос, запрещающий это делать. Потому что я люблю тебя. Никакая карьера мне нахер не нужна без тебя. Я не позволю тебе второй раз сделать выбор за меня. Я не позволю тебе сломать нам жизнь. Я не позволю, Лиза! Черт возьми, я лучше буду ухаживать за тобой, чем стоять на сцене с пониманием, что тебя у меня нет! И чтоб ты знала. Мне никогда не было так больно и так страшно, как в тот гребаный день, за полчаса до концерта. На котором никто в зале и подумать не мог, что творится у меня внутри! Слёзы потекли по щекам Мелкой, пока она говорила, а та даже этого не заметила, продолжая смотреть на Лизу. Когда закончила свой монолог, то резко выдохнула и упала прямо на пол на колени, спрятав лицо в ладонях. Через несколько секунд она убрала руки от лица, взглянула на Лизу, которая просто смотрела на нее и беззвучно плакала. Подползла ближе к брюнетке, взяла ее за руки. Она заговорила совсем тихо, почти шепотом, который током проходился по оголенным нервам Ёлки. — Прекрати закрываться, я очень тебя прошу. Прекрати нас отталкивать, это уже ничем хорошим не закончилось. Пожалуйста, Лиза, — из груди вырвался всхлип, а Ёлка сжала ее руки в ответ, — позволь тебе помочь. — Прости меня, — таким же шепотом наконец-то произнесла Лиза, — прости, пожалуйста, но мне так паршиво от понимания того, что вы с мамой бросили все ради меня, а по итогу это может оказаться напрасным. — Неужели ты всё ещё думаешь, что наше нахождение здесь — это жертва? — от двери послышался срывающийся голос матери, девушки резко обернулись. Алена стояла, облокотившись на дверной косяк. — Неужели ты до сих пор не поняла, что куда страшнее было, когда мы не знали элементарно, жива ли ты? Что ж ты такая глупая-то у нас? Алена подошла к девушкам, присела на корточки сбоку от Лизы. Ее разрывало от всего услышанного наизнанку. — Мам… — Ёлка не знала, что сказать. Поэтому прижалась к ней, снова утопая в родных руках. — Прости меня. Прости, я не… — Молчи! Просто молчи, глупая, слышала я, что ты там себе надумала, — Алена поднялась, прижимая Лизу к себе, — только больше не закрывайся и не отталкивай нас. Пожалуйста.