Несвободное падение

Сказать, что Лизе легко далась эта десятидневная вынужденная разлука с Мелкой, значит соврать. К хорошему привыкаешь быстро, так и Ёлка быстро привыкла ощущать рядом родное дыхание, чувствовать на своих плечах теплые ладони. Привыкла к заботе, которой окружила её Мари, привыкла, что та рядом. Когда Марина уехала, вокруг как будто бы снова частично образовалась пустота. В доме теперь всё напоминало о ней, а её самой не было. Ёлка перебирала клавиши на синтезаторе, особо не задумываясь. Мелодия лилась не из головы — из сердца. Пальцы лишь воспроизводили то, что рождалось внутри от разъедающих её голову и сердце мыслей. — Снова песня? — голос Алёны помог Лизе всплыть на поверхность из бушующих внутри волн океана. Она прекратила играть, взглянула на подошедшую ближе женщину. — Просто мелодия, — покачала головой брюнетка. Она и правда не планировала делать это песней. Лишь давала выход испытываемому чувству, что сейчас заполняло её. В первый же день. Лиза снова скучала. Почти как тогда, когда совсем оборвала связи. Когда решила, что так будет лучше. Правда, непонятно, для кого. Хотя между тем состоянием и нынешним была огромная разница: теперь она знала, что Мелкая вернётся. Теперь они…вместе. — Вы всё-таки одинаковые. Она скоро вернётся. Мать, казалось, без объяснений поняла, прочитала все её мысли, услышала их в незамысловатой мелодии. Поэтому и обняла за плечи со спины, прошептав такие простые и в то же время нужные слова. Когда Ден под вечер, переходящий в ночь, второго дня прислал ей видео, Лиза сначала не поняла, что это может быть. Потом включила и осознание накрыло с первых же нот. Малая премьерила на концерте её песню. — Ты же знала, что так будет, — Алёна притянула её в свои объятия на кровати. — Я просто вспоминаю, на какой глупости мы потеряли почти два года и не могу, — рваный выдох, она уткнулась матери в плечо, — как вообще можно было столько наговорить… — Ну, знаешь, иногда и через глупости пройти надо. Хотя, — Алёна выразительно хмыкнула, они с Лизой посмотрели друг на друга, — от одной конкретной глупости ты могла бы воздержаться. Ёлка виновато улыбнулась, промолчала. Да, эти прятки ей долго поминать будут. Всё, что она могла, давно сказала. Лишь крепче прижалась к женщине. Но через пару секунд она будто что-то осознала у себя в голове, накрыла ладони Алёны у себя на животе своими. Улыбка с лица исчезла, в глазах снова появилось безумное чувство стыда. — Ты мне ведь написала ровно в тот самый день, — Лиза заговорила, сразу же почувствовав, как напряглась Алёна. — В какой? — теплое дыхание у виска спасало Лизу от крупной дрожи по всему телу. — Когда я в себя пришла после аварии. Я как раз тогда просила Женьку ничего вам не рассказывать. А ты как почувствовала. Алёне больно было это слышать. Она была нужна, а её не было рядом. От неё скрыли то, что она обязана была знать. Не как глава лейбла, в котором Ёлка провела много лет. Просто как человек, которого Лиза называла мамой не один год до этого. Всю историю можно было переиграть от самого начала, пустить по другому сценарию. Без этого адового количества боли, без вранья и тайн. — Не поступай так больше. Никогда. Что бы там ни было, Лиз. — Обещаю, мам, — было единственным, что могла ответить ей Ёлка, плотнее прижимаясь. Сейчас, видя заботу со стороны матери, Лиза осознавала в полной мере, чего лишила себя. Осознавала, когда ей помогали переодеться и не травмировать при этом лишний раз руку. Осознавала, когда мать была рядом во время того, как Ёлка выполняла ряд своих обязательных ежедневных упражнений. Была рядом, чтобы помогать справляться с болью, через которую приходилось продираться, вытирать слёзы и просто держать за руку. Когда в первую ночь без Мелкой, рядом безо всяких просьб вдруг осталась Алёна, чтобы не позволить кошмарам и страхам снова вернуться. — Тебе нужен здоровый сон, а не просыпаться каждые пару часов в слезах, — констатировала Михайлова, а Лиза поняла, что плакать она готова уже только от этих слов. А Мелкая, как и обещала, звонила каждый день. Стабильно хотя бы пару раз. Не говоря уж о том, что писала постоянно едва ли не о каждой мелочи. Лиза не могла не признать, что ждала этих звонков и сообщений ничуть не меньше, чем саму Марину обратно. Что это было ей нужно. Что эти незамысловатые знаки внимания в очередной раз показывали ей: Мелкая никогда её не оставит. Когда Мари, как маленькая, ныла ей в трубку о том, что десять дней — слишком долго, Лиза мысленно с ней даже согласилась, но вот вслух постаралась разбудить её извечный трудоголизм. Оставалось-то на тот момент всего ничего. Наткнувшись в сетях на видео с исполнением по просьбе зала «спасибо за всё, мам», Лиза разревелась вместе с Мариной. Это было невозможно спокойно смотреть. — Она отказалась от этой песни в программе практически сразу после вашего разрыва, — прокомментировала Алёна, — Клава как-то попыталась выяснить у неё причину — Марину накрыло так, что больше попыток не было. — Мелкая не рассказала ей разве? — удивилась Лиза. — Это была единственная тема-табу в их отношениях. И если честно, — Алёна выразительно помолчала, собираясь с мыслями, — то я с самого начала догадывалась, что долго эти отношения не проживут. Марина себе долго не признавалась, но видно было, что любит она тебя. Ёлка ничего не ответила, но по щеке проскользила солёная капля. Десять дней — ничто в сравнении с тем сроком, который они провели по раздельности в ссоре. Но именно сейчас они ощущались слишком остро и слишком долго. Сейчас, когда они обе хотели быть рядом друг с другом. Когда прошлое осталось в прошлом вместо со всеми обидами. И поэтому, наверно, такой сильной была радость, когда Мари буквально утонула в её руках, выпрыгнув из машины.

***

Сделай этот шаг, доверься мне, я удержу двоих…

Это всегда начинало происходить, когда на горизонте маячило возвращение в клинику. В обстановку бесконечных аппаратов, врачей, процедур и боли. В тот мир, где надежда и отчаяние были слишком тесными соседями. Где страх накрывал с головой, расползаясь от сердца и до кончиков пальцев неприятным липким ощущением. Где она не могла не думать о своем будущем. О том, каким оно будет. До посещения клиники оставались считанные дни. Знание того, что в этот раз никто её одну там не оставит, спасало. Только вот не так сильно, как хотелось бы. Тонкой ниточкой внутри снова расползалось хорошо знакомое ей ощущение. Расползался страх. Страх никогда не встать. Страх остаться калекой. Страх, что она такая однажды не будет никому нужна. Страх остаться одной. Совсем одной. Она пыталась это скрывать. Пыталась бороться с этим. Но ничего не получалось. Это было сильнее неё. Вот рассыпались из-под её руки веером зубочистки, потому что ослабевшие вмиг пальцы не удержали маленькую пластиковую баночку. — Черт, — вырвалось у неё, голова на секунды упала подбородком к груди, а Малая рядом ловко отправила палочки обратно в коробочку и улыбнулась ей. Вот яблоко укатилось в противоположный конец комнаты. Она впилась руками себе в волосы, через секунды почувствовав тепло ладони на плече. Алёна подобрала несчастный фрукт, после присела перед ней на корточки. — Ты же помнишь, что можешь с нами обо всём поговорить? — Михайлова смотрела прямо в душу, и Лиза не могла не улыбнуться. — Всё хорошо, мамуль, — она соврала, не найдя в себе сил озвучить свои страхи. Они казались ей такими глупыми, что стыдно было их озвучивать. И снова в этот же момент неудачное движение, спазм и шипение от боли. — А над рукой зачем издеваться? — Алёна помогла снять спазм, всё так же сидя на корточках. Мать в моменте так на неё посмотрела, что Ёлка уверилась: она поняла, что не всё хорошо. Но была готова терпеливо ждать, пока Лиза сама захочет об этом поговорить. Вот её взгляд замер в одной точке и Маринке пришлось несколько раз её позвать, чтобы выдернуть из потока безрадостных мыслей. — Ты точно не хочешь ни о чем поговорить? — осторожно поинтересовалась Мари, обнимая её. — Нет! Ну честно, я в порядке! — резче, чем надо было, ответила Ёлка, почувствовав раздражение. Её вдруг стало нервировать это постоянное внимание к ней. К пустякам каким-то случайным. Лиза начала закрываться. Она не хотела быть настолько слабой, она отрицала, что не может справиться сама. Именно поэтому вызывали раздражение попытки Мари или матери с ней поговорить. А если она никогда не встанет? Если ничего не поможет? Эти два вопроса всегда сопровождали её в клинике. Они порождали кошмар, который преследовал её во снах. Будучи в клинике Лиза смотрела его через день. Просыпалась в холодном поту, будила своим криком Женьку, которая подрывалась моментально. Подрывалась и успокаивала её, помогая снова заснуть. Крепко обнимала, гладила по голове, шепча что-то успокаивающее. А ещё напевала колыбельную родом из детства. Которую им пела мама. А Лиза, помимо огромной любви к сестре, чувствовала ненависть к себе. За то, что Женя растворилась в заботе о ней, а не в собственной жизни. Дома кошмар почти не мучал её. Только в тот период, когда предстояло возвращаться в зону своего страха. Кошмар вернулся и в этот раз. Она распахнула глаза с каким-то нечленораздельным звуком, сжала в руках простынь. Холодный пот заставил её футболку неприятно прилипнуть к телу, подушка была влажной, как и её лицо. Слёзы катились ручьём, дыхание выровнять не получалось. Её всю колотил озноб, казалось, она дрожала абсолютно вся. — Лиз? — Мелкая рядом приоткрыла глаза, приподнявшись на локте. — Что случилось? — теплая ладонь коснулась щеки, на которой ещё не успели высохнуть остатки слез. Маринка дотянулась до ночника, включила его. Лиза всё ещё пыталась справиться с дыханием, попутно ругая себя, что разбудила своим криком девушку. Она отвернулась, чтоб свет не резал глаза ещё больше. Отвернулась, чтобы скрыть слёзы, которые Мелкая уже увидела. Увидела и горько покачала головой, зачесывая назад собственные волосы. — Всё, тише, — Мелкая убрала соленые дорожки, коснулась щеки губами, — иди ко мне, маленькая. В следующее мгновение Лиза оказалась в родных объятиях: Марина легла к ней вплотную и помогла устроиться у себя на груди. — Прости, я не хотела тебя будить, — прерывистая речь и ощущение, как её ладонь оказалась сжата. — Расскажи, что тебе приснилось, — Марина проигнорировала факт извинений. Для неё не произошло ничего, за что надо было бы извиняться. Поэтому те были не к месту и не за чем. Малая лишь крепче прижала любимую к себе, она убрала с лица Ёлки все слёзы, поцеловала следы от мокрых дорожек. — Кошмар. Он возвращается периодически. — Тем более расскажи. Тебе нужно это выпустить. Лиза молчала, не находя в себе сил описать то, что ей снится. Ей и так последнее время неловко перед Малой и мамой за свои приступы страха. Как же она не хотела, чтобы ещё и кошмар вылез наружу. Как она не хотела ещё больше их грузить. А тем более не хотела рассказывать свой кошмар. Ведь в нём была и Мелкая тоже. — Это просто кошмар, отпустит… — Само по себе не отпустит, если ты говоришь, что возвращается. Расскажи, и мы справимся с этим. Малая говорила негромко. Лиза чувствовала, что её ладонь всё ещё сжата, а вторая рука Маринки гладит её по плечу и спине. Пальцы вплелись в черные волосы, массировали кожу головы, гладили. Слишком тяжелым казалось сейчас переступить этот барьер внутри себя. Показать свою слабость настолько глубоко и детально. Она же так хотела хотя бы с этим справиться сама. Выходит, она совсем ослабла? Марина будто почувствовала это её состояние. Почувствовала сомнения. Прикосновения стали ещё нежнее, губы невесомо касались лба. — Ты снова закрываешься от меня, — констатировала Мари, продолжая перебирать между пальцев черные пряди, — ты закрываешься, а я не смогу тебе помочь, не зная, что у тебя в голове. Кстати, то же самое касается матери. Лиза все еще прятала лицо у Мелкой на груди и молчала. Ей было противно от самой себя. От того, что контролировать себя она не могла. Что всё вылезало наружу. Что её слабость вылезала наружу. — Я не могу, Малыш. Я не могу, мне сложно, мне…я такая слабая, — проговорила Ёлка, а Мари вздохнула. — Давай обсудим это в тысячный раз, — терпеливо проговорила Малая, — со мной, с матерью ты можешь быть любой. Мы любим тебя и хотим помочь. Но помочь можно лишь в том случае, когда знаешь, где проблема. А ты молчишь и закрываешься. Позволь себе, пожалуйста, быть слабее. Мелкая зачесала волосы Лизы за ухо, а после коснулась губами ее макушки, провела рукой вниз по спине. Ей так больно было наблюдать за тем, как Лиза себя изводила, как пыталась справиться со своими демонами в одиночку там, где нужна была помощь. Она была готова прогнать всех демонов из ее головы и ей неважно было, сколько для этого придется разговаривать и объяснять. Важно было лишь, чтобы Лиза перестала молчать. — Я так привыкла всю жизнь самой быть опорой, что мне очень сложно сейчас перестраиваться, — тихо ответила Ёлка. — Нельзя постоянно быть сильной. Все в какой-то момент нуждаются в том, чтобы кто-то помог справиться с демонами в голове. Чтобы кто-то встал рядом и подставил плечо. Ёлка в ответ прерывисто выдохнула, почувствовав спазм в горле. Мелкая слишком хорошо ее считывала. Слишком хорошо понимала и чувствовала. И поэтому говорила именно то, что подсознательно Лиза хотела услышать. — Ты расскажешь, что тебе сниться? Расскажи, мы проговорим это и тебе станет легче. Пожалуйста, Лиз, поговори со мной об этом. Я всего лишь хочу тебе помочь, милая. Голос у Мелкой был какой-то молящий. Лизу надо было вывести на этот разговор. Она должна была рассказать о демонах в голове. Она должна позволить им выйти наружу, только тогда их можно победить. — Он давно мне снится, — заговорила Лиза, вжимаясь в девушку, словно пыталась спрятаться в её руках от всего мира и от самой себя, — снится, когда впереди клиника. Снится, когда я там. Это та авария. Тот чертов грузовик снова и снова вылетает на встречку. Только… — Лиза замолчала, не зная, как продолжить. Как сказать об этом. Как сказать о том, что во сне её страхи становятся реальностью и припечатывают её к земле с жуткой силой. — Только что? — теплое прикосновение родные губ к виску, Ёлка на мгновения прикрыла глаза, позволяя себе насладиться этим теплом. Сейчас насладиться, когда её трясло. — Там была ты, — на выдохе, резко, больно, почти неслышно. Лиза по-прежнему мелко дрожала, но продолжила, — рядом со мной в машине была ты. А после столкновения меня как будто куда-то затягивало, ты не смогла удержать. На этом моменте я и просыпаюсь постоянно… Лиза не увидела, как широко распахнулись глаза Марины, а та удержала себя от того, чтобы ощутимо вздрогнуть. В памяти блондинки всплыл собственный кошмар. Он снился ей один и единственный раз в ночь после памятной истерики. Он ей запомнился, в отличие от других снов. Теперь же она точно никогда его не забудет. Потому что у них с Лизой один кошмар на двоих. — Раньше ты боялась рассказать нам про эту аварию и про себя. Теперь ты боишься, что я тебя не удержу. Я права? — Не удержишь, потому что я могу остаться вот такой навсегда. Я боюсь, — из груди Лизы, казалось, из самого сердца вырвался рваный всхлип, сопряженный со стоном, — черт, я так боюсь! — Произнеси вслух, чего ты боишься, — Мари крепко держала Ёлку в своих руках, радуясь, что демоны, кажется, вырвались из клетки. Что любимая, наконец-то, позволила им это. — Что я останусь такой навсегда и в итоге останусь одна. А ещё, — снова рваный всхлип в голос, — ещё мне противно от собственной слабости. Я хотела победить хотя бы этот страх сама и поэтому ничего не говорила. Но я не могу, понимаешь? Я не могу, меня не отпускает! Ёлка окончательно разревелась в руках Мелкой, уткнувшись ей в грудь. Ей надо было это выплакать. Мари позволила это, баюкая её и не переставая гладить. Самое главное было сделано: Лиза выпустила демонов наружу. Когда брюнетка чуть успокоилась, Мари разомкнула объятия, приподнялась, присела на кровати и посмотрела на Лизу в упор. Та прикрыла глаза от прикосновений родных ладоней к своему лицу. От того, как трепетно и нежно убирала Мелкая вновь покатившиеся слёзы. Как нежно коснулась губами мокрых дорожек, убирая их поцелуями. — Я удержу тебя. Удержу, какой бы ты ни была. Я никогда не оставлю тебя. Мы в любом случае справимся. Хотя бы потому, что у нас один кошмар на двоих. — В смысле? — едва слышный прерывистый после истерики шепот. — В ночь после той истерики, когда меня не могли успокоить, мне приснился этот же сон. Тогда мне было невыносимо от мысли, что тебе нужна помощь, что ты нуждаешься во мне, а я даже не знаю, где тебя искать. Руки переплелись между собой, девушки смотрели друг другу в глаза. Мари сама чувствовала, как в горле скапливается, сворачивается противный ком, как в глазах неприятно щиплет от воспоминаний. — Не закрывайся от меня, пожалуйста, родная, — едва слышный рваный выдох, Маринка поднесла одну ладонь к лицу, вытирая покатившуюся слезу. — Я…я всё сделаю, чтобы помочь тебе, но ты должна мне это позволить. — Я постараюсь, Малышка, — выдохнула Ёлка, смотря на девушку. Лиза снова и снова тонула в омуте напротив. Она так хорошо знала свою Малышку, что сейчас буквально читала в её глазах всё невысказанное. Страх, боль, пустоту. Читала обо всём, что заполняло девушку в те жуткие два месяца. И одновременно видела счастье от собственного присутствия. Обмануть можно языком, глазами никогда. Так вот в них было слишком много любви, заботы и веры. Настолько, что Лиза не могла не улыбнуться в ответ. — Ты боишься, что я не смогу тебя удержать. Я боюсь остаться снова без тебя. Именно поэтому я удержу тебя. Удержу, слышишь? — Мари наклонилась, касаясь любимых губ своими. Пытаясь передать свою преданность. Ей было невыносимо больно наблюдать за тем, что происходило с любимой в последние несколько дней. Она догадывалась о причинах, только вот Лиза молчала, снова предпочтя переваривать свой страх самостоятельно. Но ведь со страхами гораздо проще справиться, когда есть, с кем его разделить. Именно поэтому сейчас Мари настояла, чтобы Лиза всё рассказала. — Малышка, а если… — Лиза, — голос Малой приобрел строгие нотки, — кажется, мама кому-то даже думать запрещала в таком ключе. Мне её разбудить, чтоб напомнила? — Вот будить точно никого не надо, — хохотнула Лиза. — Тогда давай засыпать обратно, — Марина снова дотянулась до выключателя, ночник погас, а она устроилась на боку, прижав Лизу к себе и крепко обняв её. Моментами брюнетка готова была плакать только от того, как к ней всё это время относилась Мелкая. Она уже успела ведь поверить, что этого в её жизни никогда не случится, что и вельвет теперь глубоко в прошлом. Только жизнь решила иначе в тот момент, когда она услышала на той набережной родной голос, зовущий её. И подумала, что это психика играет с ней злую шутку, выдавая желаемое за действительное. Но это были не игры подсознания, не галлюцинации, не бред. Это была действительность. А ещё иначе решила Женька, когда свалилась к Алёне со всем рассказом. Сейчас, ощущая объятия и родное дыхание рядом, она была так чертовски рада, что Женька приняла такое решение. Да, пошла наперекор, но то была единственно правильная дорога. Правильная, ведь только сейчас Лиза могла признаться самой себе в том, насколько стало вдруг проще, когда рядом появились родные люди. Когда по утрам она стала просыпаться от нежности Мелкой, а на кухне теперь всегда вкусно пахло. Да и еда почему-то больше не вызывала отвращения. — Малышка. — Ммм? — Я люблю тебя. Ответом — светлая улыбка и родные пальцы на своей щеке. Мелкая чмокнула её в нос. — Мы справимся. Верь мне. А после этой фразы в голову Ёлки пришла простейшая мысль, что вот в данный конкретный момент малышка среди них двоих отнюдь не Марина. Собственно, с этой мыслью она и закрыла глаза, чтобы вновь провалиться в царство Морфея. И больше не увидеть того кошмара.