Несвободное падение

Израиль, Тель-Авив — Что тебе Алёна пишет? Женя привезла Лизу на берег моря. Уже был вечер и людей особо не было. Набегающие волны, теплый ветер и две сестры, сидящие в обнимку. — Интересуется, есть ли новости о тебе, как я и всё такое, — на секунды девушка замолкла, прижавшись к старшей сестре. — Неужели она не заслужила знать правду, Лиз? А потом, когда всё вскроется, ты подумала, что с ней будет? — А вскроется ли, Жень? — Голос Ёлки сквозил горечью и рухнувшими надеждами, — я сомневаюсь, что однажды встану. Петь тоже уже не смогу. А стать объектом всеобщего внимания и сочувствия — хуже нет. Контракт я продлевать тогда не стала, так что… — громкое молчание и поднятые к небу глаза, — всё к лучшему. — Ты встанешь! Ты будешь петь! — Женя обхватила руками лицо сестры, развернула к себе и вгляделась в глаза. — Не смей даже думать иначе! — Мне бы твою уверенность, младшенькая, — прошептала Лиза, накрыв ладони сестры на щеках своими. — Прости, что втянула тебя во всё это. — Я бы всё равно тебя не бросила, — Женя сама шептала, — но и они бы тоже не бросили. — Поэтому я оттолкнула их сама. Лиза замолчала, а Женя понимала, что это бессмысленно. Пытаться переубедить, уговорить. Сестра не расскажет правду сама. А сколько они ещё так протянут, учитывая эмоциональное состояние певицы, — неизвестно. Она знала, что Лиза съедала себя мыслями. Видела, как сестра пытается загрузить себя чем угодно, лишь бы не думать и не осознавать всё происходящее. Песни, музыка, даже начала немного рисовать. Это помимо того, что сейчас у неё шел первый курс лечения в одной из лучших клиник Израиля. Лиза старалась делать всё, что ей говорят, только веры в благоприятный исход лечения с каждым днём было почему-то всё меньше и меньше. Она тут уже месяц с лишним. Результат, конечно, был, но его было чертовски мало. Одна рука всё ещё плохо функционировала, разогнуть её до конца не получалось. Ситуация с ногами особо не сдвинулась с мертвой точки, врачи опасались, что может потребоваться ещё одна операция. На всё это наслаивалась жуткая подавленность певицы. Против которой мало что могла сделать даже Женька. Ёлка до такой степени привыкла самой быть всегда опорой для сестрёнки, что перестроиться сейчас в прямо противоположный режим давалось адски сложно. Лиза никогда не скажет вслух, что чувство вины перед Женей с огромной силой гложет её. Но без Жени она сломается окончательно. Без Жени она вообще откажется что-либо делать. Одной из самых мучительных для неё вещей оказались сны. Там она раз от раза видела вельвет. Ребят. Алёну. Мелкую. Там они были рядом, смеялись вместе, улыбались. Там она была с ними. Там она не была калекой. И просыпаться после этих снов, раз за разом ощущать липкое холодное одиночество в чужой стране, было мучительно. Проще казалось вовсе не спать, чем быть счастливой во сне и убитой в реальности. Залезая в инстаграмм, Лиза каждый раз ощущала, как внутри всё сжималось от тоски, боли и какого-то стыда что ли. Даже то немногое, что она видела в общем доступе, достаточно ей говорило о том, как больно тем, кто её любит. Брюнетка несколько раз набирала давно заученный наизусть номер, чтоб просто помолчать в трубку, услышав при этом голос. Хотя бы на секунды. Но в последний момент била себя по рукам и стирала к чертовой бабушке. Единственным человеком, помимо сестрёнки, кто хоть как-то скрашивал её унылое настроение, была пожилая женщина из соседней палаты. Родилась и выросла в Израиле, но семья в свое время переехала сюда из России и выросла она билингвом. Они разговорились впервые, когда ждали начала групповых занятий. Бина, а именно так звали женщину, оказалась приятной собеседницей и тактичным человеком. Она не навязывала свое общество, но и не отказывала в беседах или ином совместном времяпровождении. Лиза ей понравилась, как она выражалась, светлой печалью и незримой добротой, которая от неё исходила. — Снова грустишь в одиночестве? — Бина подошла к ней, сидящей в тени здания клиники. — Почему грущу, нет, — Лиза повернулась лицом к собеседнице, — просто дышу воздухом. — Ох девочка-девочка, ты как раскрытая книга, так что не пытайся меня обмануть. — От вас не скроешься, — легкая улыбка тронула губы Елизаветы, — я вспоминала дом. — И что же для тебя дом? — Бина села рядом на лавочку. — Россия? — Скорее те люди, которые там остались. — Если они — это дом, почему они не рядом с тобой в такой период? Почему около тебя я постоянно наблюдаю только лишь сестру? — Я не захотела, чтоб они были ко мне такой привязаны. Они и не знают ничего. А Женя…её не было шансов уберечь от этого. Лиза удивилась собственной откровенности. Раньше она обрубила бы разговор на корню, сейчас же так хотелось хоть с кем-то поделиться своими мыслями. Может, станет чуть легче. А Бина была вполне подходящим кандидатом на разговор по душам. Не допытывалась до мелочей, однако умела ответить на всё. Умела сказать нужные слова. — Уберечь от чего? От того, что ты просто человек и можешь нуждаться в помощи? — От того, что я калека. Им я такая не нужна. — Это ты так решила и никого при этом не спросила. Но родным людям ты нужна любая. Именно ты, а не воспоминание о тебе. — Да не в этом суть, — покачала головой Лиза, сплетя руки замком и сосредоточив на них взгляд, — тут всё сложнее. — Ну вот снова. Сложности ты сама себе придумала. Ответ, он всегда на поверхности. Они обе несколько минут молчали. Бина откинулась на спинку скамейки, подставив лицо лучам солнца. Лиза размышляла над её словами. Ответ сам по себе и правда лежал на поверхности. Другой вопрос, что не хватит Лизе духу решиться на то, чтобы признаться. Она не может. Ей чувства вины перед Женькой до кучи хватает за то, что та стала нянькой. — Возможно, ещё поэтому у тебя всё так медленно. Рядом нет тех, кто должен быть в первую очередь. Ты изводишь себя мыслями, и это съедает твои силы. — Я всегда боялась быть беспомощной и причинять неудобства тем, кто меня любит, — тихий шепот брюнетки. Одинокая слеза на щеке. — Вот именно, что ты боялась. А ты попробуй спросить у них, чего они боятся. Над этим диалогом Лиза продумала весь день. Она в тысячный раз пролистала фотографии в телефоне. Просмотрела видео. Вывернула себе этим душу едва ли не наизнанку. И всё равно не могла представить, что её увидят такой. Сама мысль об этом была невыносима. Да, в груди нещадно жжет от одиночества. Да, ей дико холодно в жаркой стране. Но это лучше, чем она заставит кого-то менять и подстраивать собственную жизнь под неё. В тот же день очередной заход в популярную соцсеть заставил Ёлку вздрогнуть и выронить телефон из ослабевших рук на кровать. Увидеть пост Маринки, где девушка в её толстовке оказалось сродни удару под дых. Потом Лиза прочитала подпись.

«Сколько тебя ждать заново? А не тебя сколько обнимать?».

— Малыш мой, — проговорила певица, вглядываясь в фотографию. Маринка была сфотографирована около огромных дверей старинного здания. Стояла, оперевшись на них спиной и устремив взгляд в небо. Лиза узнала сразу как собственную толстовку на девушке, так и это здание. Малая гуляла по их излюбленному пешему маршруту. Это снова было обращение к ней. Как то видео с исполнением «Где ты?». Ёлка откинулась на подушку, впилась руками в собственные волосы. Она, видимо, уже столько выплакала, что сейчас получались лишь какие-то судорожные вдохи и выдохи. А потом в порыве злости на себя саму ударила ладонями себе по ногам. И ничего не почувствовала. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Лиза на эмоциях схватила телефон и написала комментарий. Одно предложение. Одну фразу. Их фразу.

«Луна всегда светит для тебя!»

После этого она отбросила телефон куда подальше, радуясь, что скоро занятия и будет не до посторонних мыслей. *** Россия, Москва Месяц. Чертов месяц без единой новости о Лизе. Кроме бездушных слов: «Делаем, что можем, но пока безрезультатно». Жизнь вельвета продолжалась. Ребята записывали песни, давали концерты, участвовали в разных шоу, приходили гостями на передачи. Но для каждого это была уже другая жизнь, какая-то абсолютно чужая, неправильная, как будто они артисты плохо отрепетированного спектакля. И все ждали, когда этот спектакль закончится. Когда их Ёлка вернётся к ним и всё снова будет хорошо. Они верили, не имея для веры ни одного основания. Они запретили себе думать и даже предполагать самое худшее. Они отказывались соглашаться с тем, что Лиза к ним больше не вернётся. Первые несколько дней они все напоминали тени. Ходили, как неприкаянные, по студии, словно ожидая чего-то. Чуда, наверно. Работа, будь она неладна, не позволила долго придаваться таким настроениям. Спасибо, хоть для всех работа была любимой. Была той привычной и родной суетой, в которую можно зарыться-спрятаться от всех-всех бед и катастроф внешнего мира. Мелкая свернулась клубочком на пуфике в зале для репетиций, в руках у неё был листок бумаги и ручка, неподалеку стоял синтезатор, уже порядком измученный. Она что-то напевала себе под нос, делая пометки, периодически вскакивала к синтезатору, перебирая пальцами по клавишам. О том, что залезла в отметки в социальных сетях, она пожалела практически сразу же. Каждая вторая, точнее, даже первая — на видео с Лизой. Каждое видео сделано фанатами. После просмотра парочки Мари закрыла их нахрен и залезла в уведомления с целью обновить страницу. По инерции чуть-чуть пролистав вниз интереса ради, что ей лайкали и какие комментарии написали, Мари вдруг резко села, воскликнув. Пальцы сами открыли комментарий, написанный аж несколько часов назад. К последнему посту. Они с Клавой гуляли по Москве вечером, Мелкая попросила её сфоткать. А после эта фотка стала постом. Там она была в кофте Лизы. Около тех дверей, которые так нравились Ёлке.

«Луна всегда светит для тебя!»

Мари раз за разом перечитывала эту фразу и начинала думать, что сходит с ума. Это, блять, невозможно! Это их фраза! — Лиза! — девушка закричала. Профиль комментатора был абсолютно пустым. А когда Мари вернулась обратно к посту, комментария там уже не было. — Что за нахер?! — выругалась певица. Ей не могло это показаться. Она, блять, видела эту фразу. Она не сошла с ума и у неё нет галлюцинаций. — Или сошла? — в пустоту спросила Мелкая, заблокировав телефон. Она не понимала, что за чертовщина. Хотелось что-нибудь разбить. Причем, много раз разбить. Вдребезги и на самые маленькие кусочки. Чтобы выпустить всю ту злость, которая сидела внутри. Все эти эмоции, которые Мелкая даже охарактеризовать не могла. То ли она с ума сходит, то ли кое-кто другой прячется, но периодически подаёт ей микросигналы. Сначала кулон, теперь этот комментарий. На который и внимания-то никто не обратит. Кроме Мелкой. — Малыш, а с чем я у тебя ассоциируюсь? — вдруг спросила Ёлка, пока они ехали в машине к Мелкой домой. День съемок наконец-то позади и они были в предвкушении вкусной еды, кальяна и мягкой кроватки. — В этих чертовых интернетах наткнулась тут, мол, если время суток, то какое, если цвет, то какой и так далее. — Ты рилсы что ли в инсте смотришь? — Мари упала старшей на плечо. — Это там обычно подобная хренотень. Хотя после 12 часов на съемках самое то голову отключить, — зевнула девушка, всё ещё прижимаясь к Лизе. — Ты не ответила, эй! — Брюнетка повела плечом, на котором лежала Малая, и чмокнула её в макушку. — Ох Боже. Если про время суток — то ночь. Но такая, знаешь, с яркой луной, которая светит не хуже солнца, — задумчиво протянула блондинка. — Почему так? — Ну, ночь для меня это спокойствие. Совсем как ты. А луна, потому что ты сама по себе такой светлячок. Вот и говорю, ночь с яркой луной. — Ты моё солнышко нежное, — Лиза сгребла Мелкую в объятия, а та с удовольствием прикрыла глаза, лёжа у подруги на груди, — значит, луна всегда будет светить для тебя. — Договорились, — традиционный поцелуй в губы и обе прикрыли глаза. Им так хорошо вместе. — Мари, ты кричала?! — в зал влетела Феофанова и Маринка вынырнула из своих воспоминаний. — А? — девушка сфокусировала взгляд на подруге. — Да. И-извини, напугала, наверно. — Что случилось-то? — Лиза пододвинула ещё один пуфик, села рядом. — Да я комментарий увидела. Он почти сразу исчез. Теперь я думаю, то ли я с ума схожу и его не было вовсе, то ли это…то ли это была Лиза, — последние слова девушка практически прошептала. — С чего ты взяла? — Там фраза была. Понимаешь, она была наша с Лизой. Личная. Мне с трудом верится, что кто-то мог рандомом настолько в десятку попасть. Тем более, потом удалить. Но, блять, если это она, то я…я не знаю, какого у неё в башке творится! — Может, тебе показалось? — Фео провела ладонью по спине Маринки. — Ты вон замотанная последние дни, тем более, все мы на нервах из-за этого. Тут не такое покажется. — Не знаю, — пролепетала Малая, — я уже ничего не знаю. Я так запуталась, Лиз. Девушки тесно прижались друг к другу, как будто деля боль напополам. Почему-то Мари было легче это обсуждать с кем-то из вельвета, нежели дома с Клавой. Как будто та могла её не понять или понять не так. А ребята…ребята обязательно поймут, как надо. — Ты можешь считать меня идиоткой, но я уверена, что исчезнуть — её выбор. Я только не могу понять, что заставило её на это решиться. Что с ней случилось в этом чертовом отпуске? — Женька так и молчит? — Либо она действительно ничего не знает, либо Лизу прикрывает. — Несколько минут обе девушки молчали, — я лишь боюсь её не найти, ведь та луна от меня её скроет, — процитировала Мари известную песню и спрятала голову в коленях. Она всю голову себе за это время сломала, но внятного ничего не надумала на эту тему. Шерлок, блин, недоделанный. Впрочем, Мари была уверена, не одна она вывернула себе мозг наизнанку. В этот момент в коридоре послышались шаги, так хорошо знакомые девушкам. Лицо Мелкой всего на секунду осветилось улыбкой. Она узнает эту походку из тысячи. — Алёна приехала. Певица вскочила на ноги, прихватила листок с телефоном и выбежала в коридор. — Мам, наконец-то! Соскучилась! — Мелкая моя, — женщина прижала к себе девушку, — привет. Чего соскучилась, мы ж каждый день на связи были? — Сравнила, — всплеснула руками Мари, — видеозвонки и личные встречи. Михайлова на 5 дней уезжала с семьей и детьми в небольшой круиз на теплоходе. Это был маленький подарок от близких, чтобы она немного отвлеклась и развеялась. Пропажа Лизы очень сильно ударила по ней, эта поездка была необходима. Женщина забросила сумку в кабинет, после чего они вдвоём с Мелкой прошли на кухню. Традиция вместе пить кофе никуда не делась. Пока готовили — точнее, нажимали по очереди кнопки на кофемашине — Алёна рассказывала про поездку, впечатления, про детей. Мари с улыбкой слушала её, она была рада, что мама хоть немного вырвалась из плена тоски и потери, в котором они оказались. Однако печать пережитого никуда не делась из уголков глаз женщины. Там всё ещё присутствовала невыразимая словами тоска. — Ну а вы тут как? Не вымотали Лиане все нервы? — Да вроде старались быть послушными, — Мелкая хохотнула, хлебнув кофе. — А с Клавой как? На этом вопросе Мари опустила глаза. Она не знала, что ответить. Тогда, перед корпоративом, в её мыслях пронеслось осознанное «люблю» по отношению к Лизе. Но принять это внутри себя было тяжело. Тяжело было принять мысль, что она столько времени жила во вранье. Что в этих отношениях она не была искренней, потому что подспудно пыталась заменить. Это получалось неосознанно, незапланированно. Но когда они целовались, наружу так и рвался стон «Лиз…». Когда её обнимали теплые руки, она ловила себя на мысли «Ёлка». Мари панически боялась однажды не удержать язык за зубами. От этого было противно от себя самой и стыдно перед девушкой. — Эти отношения пора заканчивать, мам. Врать Алёне Марина не умела и не хотела учиться. Один из немногих людей, с кем она могла быть откровенной до конца, кому могла сказать любую правду, красивую и некрасивую, была Михайлова. — Мы же как сошлись, — продолжила девушка, — я совсем разбитая была после ссоры, тут Клава. Она тянулась ко мне, я тянулась к ней, как будто это была единственная возможность забыть про Лизу. Пока… — Малая запнулась, — пока она не исчезла, я закапывала в себе свои же чувства. Теперь их слишком много. Теперь я чувствую себя сволочью, потому что обманываю и себя, и Клаву. Она этого не заслуживает. — Поговори с ней. Я уверена, она поймёт. Тем более, — Алёна горько усмехнулась, — она не слепая, а ты скрываться вообще не умеешь, извини меня. Маринка кивнула, а потом протянула матери листок, сложенный в несколько раз. — Прочти. — Что это? — Текст новой песни. Я даже музыку на синтезаторе подобрала. Потом сыграю. Михайлова развернула листик, углубившись в чтение. Не нужно было много думать, чтобы понять, о чем и о ком написала песню Марина. Это читалось между строк. Это логически выводилось из только что произошедшего разговора.

Окей, я признаюсь первая.

Все сказано было на нервах, я

Жалею о том, что промолчать не смогла,

Когда кричала, что лучше тебя не встречать,

Я врала…

Алёна поднесла ладонь ко рту, отведя глаза. Чем для неё отличались песни Марины: в них всегда простыми абсолютно словами рассказывалась чистая правда из жизни девушки. Сейчас она была уверена: прочитала строки про ссору с Лизой.

В одной постели с тобой спать

Хотела всю жизнь,

Потом мечтала не устать

От этой вражды,

Мне было легче помнить только плохое, прости,

Я только так могла оставить тебя в покое

И отступить…

В который раз писательский талант Малой доводил женщину до мурашек по всему телу. Сейчас она полностью оправдывала строчки «вторая мама с мурашками по коже». — Когда ты хочешь её выпустить? — кое-как утихомирив внутри себя океан, спросила Алёна. — У Лизы меньше, чем через месяц, день рождения, — едва слышно проговорила Мари, — в этот день. — Ей бы понравилось. Ей бы обязательно понравилось, малышка. Они обнялись так крепко, что нечем дышать было обеим. Этот факт обе игнорировали. Возможно потому, что нормально дышать они разучились ещё месяц назад. — Мариш. Ты помнишь, что завтра интервью? — осторожно заговорила женщина. Этого интервью они ждали и боялись. Это первый раз, когда Марина позволит спросить её про Лизу. Когда даст от себя лично и от лица вельвета хоть какие-то комментарии. Раньше они на этапе согласования тем и вопросов сразу ставили табу под этими вопросами. Но вечно сохранять молчание тоже нельзя. Нужно хоть что-то сказать. Даже если очень больно. — Помню. Только я абсолютно не знаю, что говорить. — Говори то, что чувствуешь, — печально улыбнулась Алёна, — и не ври. Ты не умеешь.