Несвободное падение

Россия, Москва Всё утро Марина прокручивала в голове свой сон. Трасса, лобовое, воронка, отнимающая у неё Лизу, и сама брюнетка, просящая помощи. Тут же вспоминались обстоятельства исчезновения певицы. У Мелкой взрывался мозг от ощущения, что она где-то очень близко к истине, но не может до неё добраться. — Во что же ты вляпалась-то, Господи, — Мари облокотилась руками на столешницу с раковиной в ванной, опустила голову так, что лицо оказалось скрыто волосами, — почему ты не хочешь, чтоб тебя нашли? — вопросы к Ёлке, на которые сейчас некому ответить. Мелкая выдохнула, собрала волосы в хвост, умылась холодной холодной водой. По лицу скатывались капли, несколько попали на её футболку. Рука под кран, ещё пара брызгов на лицо и подобие улыбки. — Да ты дашь мне умыться или как, — Мари заливалась смехом, пока Лиза, обнимая сзади, щекотала её под футболкой прохладными руками. — Вот тебе! — девушка повернулась в объятиях, и в Лизу полетели холодные брызги. — Ну держись, мелочь, — и следующие холодные капли полетели уже в Марину. Так они бесились минут десять. Промочили друг другу пижаму, зато чувствовали себя абсолютно счастливыми. Они хохотали вдвоем, стоя у раковины, Маринка уронила голову старшей на плечо, а та осела на край ванны, прижимая к себе Мелкую. — Алёна нас убьёт, — Мари просмеялась и взглянула Лизе в глаза, — мы через час должны быть в офисе, а вместо сборов мы с тобой все мокрые в шортах и топах ржем в ванной. — Мать нас простит, я уверена, — Лиза улыбалась, а Марине казалось, что весь её мир в этой улыбке. Лиза ночевала у неё, поскольку вчера они заболтались так, что, взглянув на время, Мари твёрдо сказала: «В такое время не отпущу, остаешься у меня», а Ёлка и не возражала. Они очень часто вот так оставались друг у друга безо всяких стеснений, им было так легко вдвоём, что всё происходящее казалось чем-то до жути естественным. Будто им и правда нужно жить вместе. Погруженная в счастливые воспоминания, Маринка на какое-то время выпала из реальности. Туда её вернул голос Клавы, которая заглянула в ванную. — Зай, тебе к блинчикам варенье или сгущенку? — Варенье, Лиз, — осознание того, что она назвала девушку не тем именем, ударило Марину пощечиной, она резко повернулась к Клаве, — прости, я перепутала, — выдохнула певица, замечая, как на лице напротив на секунды отобразилась боль. — Ничего, — качнула головой Высокова, — я понимаю, ты переживаешь. Девушка ушла, а Марина ударила кулачком по столешнице. Это становилось невыносимым. Она ничего не могла с собой сделать, все её мысли занимал лишь один человек. На месте Клавы многие бы устроили уже не одну сцену ревности и, к слову, имели бы на это право. А вот Высокова пока ни слова упрёка ей не сказала, хотя Мари и подозревала: девушка начинает что-то понимать. Нельзя не начать, когда правда прорывается наружу столь упорно. Произнести это вслух, признаться хотя бы самой себе Марине было страшно. Ведь это сразу слишком многое перечеркнет, слишком многое поменяет. Но сколько она ещё так выдержит? Сколько сможет пытаться переделывать, перекраивать себя? Девушка не знала. И чувствовала: конец близок. — Сегодня у тебя вечером корпорат, я правильно помню? — уточнила Высокова, пока они завтракали. — Да. Так что сегодня я поздно освобожусь. — Заехать за тобой? — Да не надо, зай. Меня привезут. После завтрака они разъехались: у Клавы сегодня съемки, а Маринка днём должна быть на репетиции. Параллельно с корпоративом она готовилась к новым концертам: решила немного сменить программу и песни, а это требовало и новой хореографии в том числе. — Господи, сколько лет я не пела Красную луну, — вздохнула девушка, когда в зале заиграли первые ноты, — ребят, если я сейчас всё мимо нот — то пардон, — хохотнула она, откинув волосы за плечи. Луну ей заказала на корпоративе, Мари хмыкнула про себя, мол, надо же, что вспомнили. Она начала петь, возвращаться к тем эмоциям, с которыми писалась песня. И в какой-то момент поймала себя на мысли: эта песня в нынешней действительности тоже вдруг обрела абсолютно новый смысл.

Сколько тебя ждать заново?

Мысли о Лизе опять догнали её. Сколько продлится эта чертова история? Когда она вновь увидит Ёлку? И…увидит ли вообще?

А не тебя сколько обнимать?

В её случае это скорее было вопросом к самой себе. Сколько ещё она будет бояться самой себя? Сколько можно…обманывать и обманываться?

Я тебе всего самого сумела лучшего пожелать.

Она не знала, простила ли её Лиза, она ведь не извинялась. Но сама Мари давно всё простила Ёлке. И каждый раз мысленно желала быть счастливой, пусть даже и без неё, Мари, рядом. Иначе не получалось. Она ведь так хотела всё вернуть. Она так устала от этого цирка.

Когда ты увидишь красную Луну ещё хотя бы раз — Это будет знак, что наяву твой мир в моём ещё не погас.

Мелкая не забыла Ёлку. Не смогла ничего сделать с тем, что Лиза — особенный человек в её в жизни. В её сердце. С тем, что никто и никогда Лизу ей не заменит. Не станет никто столь же родным человеком. Мир Лизы в мире Мелкой — константа.

Я тебя пойму и смогу помочь — это важнее, чем в паспортах.

Что бы ни случилось и какой бы ни была причина такого решения Ёлки, Мари внутренне уверена, что и поймёт, и простит, и, если надо, будет рядом, чтобы помочь. А мысль, что помощь нужна — так и оставалось твердой. Она отпечаталась внутри черепной коробки и тихонько напоминала о себе, заставляя владелицу морщиться от бессилия. Когда была спета последняя строчка, Мари, сидевшая на полу, отложила микрофон, и уткнулась лицом в колени, подтянутые к груди с шумным выдохом. Как ей теперь спокойно петь эту песню на корпоративе — одному Богу известно. — Как-то у вас тут грустненько, — констатировала заглянувшая Аня. Мари подняла голову и улыбнулась, увидев Плетнёву. — Привет, старшенькая, — Мелкая поднялась навстречу подруге, они обнялись, — в происходящем вообще весёлого мало. — Ты Луну тыщу лет не пела, чего вдруг вспомнила? — Заказали. Я же на корпоратив вечером. — Ребят, я украду у вас Маринку на несколько минут? Ну мы месяц не виделись, понимаете, — обратилась Аня к музыкантам, которые согласно кивнули, и дамы покинули помещение. Они прошли на кухню, сели на барные стулья друг рядом с другой. Мари не знала, что говорить. Вместо слов всё показала слеза, вдруг покатившаяся по её щеке. — Это пиздец, Ань, — заговорила Мелкая, — я ничего не понимаю. Почему она решила из лейбла уйти, зачем ей понадобилось пропадать, что вообще происходит, — слова лились рекой, остановиться Мари не могла, ей нужно было кому-то это выплеснуть. — Я в её машине кулон нашла с нашей фотографией. Блять, либо ребята правы и я с ума схожу, либо она будто прощалась! Ладно, похер на меня, мы действительно крупно поругались, но с матерью так за что?! А хуже всего то, что я в себе запуталась, что я не понимаю, что чувствую. — Я ухода кого угодно могла ожидать, но Лиза… — Аня покачала головой, — это было шоком ещё тогда. А уж вся эта канитель — у меня слов нет. Что должно было случиться, чтоб она так решила поступить, у меня даже предположений нет. По поводу вас, — Аня внимательно посмотрела на младшенькую, провела ладонью по ей спине, — Марин, у меня ещё тогда, когда вы две гордые тут ходили дулись друг на друга, сложилось стойкое ощущение, что вы главного друг о друге не поняли. И отсюда все проблемы. — Чего не поняли? — ответа на этот вопрос Мари боялась. Догадывалась, каким он будет. Догадывалась, что он лишь подтвердит то, от чего она пыталась убежать. — Ты мне ещё скажи, что это я неправильно всё поняла и ты не влюбилась в неё по уши году так ещё в двадцатом? — глаза Плетнёвой откровенно смеялись, глядя на девушку. — Анюта, — Мари крутанулась на барном кресле, провела руками по лицу, — это ещё тогда что ли было заметно? Самая плохая девочка отечественного шоу-бизнеса в голос рассмеялась от вопроса и тоже закрутилась в кресле. — Девочка моя, если бы это было незаметно, весь интернет не называл бы вас лесбийской парой. — А она…? Тоже? — неуверенность в голосе сквозила из всех щелей. — Вот отсюда все и проблемы. Вы в упор не увидели очевидного и пошло-поехало. И как у тебя на этом фоне с Клавой? — Было нормально, — хмыкнула Мелкая, — сейчас уже вообще не уверена. — Сложно да, стало иллюзию поддерживать у себя в голове? Правда наружу рвется. — Клава хорошая, — Марина смяла в пальцах салфетку, перевела взгляд на подругу, говорила совсем тихо, — но ты права. Она не Лиза. — Решать тебе. Но жить во лжи долго вы не сможете. Мари кивнула подруге и спряталась у нее на плече, силясь одолеть бушующие внутри эмоции. Как в таком моральном раздрае ехать на корпоратив — другой вопрос. Там ведь она не должна ни взглядом, ни видом показать, что на душе творится ад, а боль изнутри противно так подламывает ребра. Через пару минут Мелкая всё же вернулась в зал к ребятам, хотя и мысли её были разрознены. Когда репетиция закончилась, Мари, всё ещё переваривавшая разговор с Аней, вдруг посмотрела на Мишу, колдовавшего за пультом. Потом на Дена. Мысль показалась безрассудной и ничего не обещающей. Когда ребята услышали просьбу — глаза округлились у обоих. Зачем? Душу порвать себе лишний раз? Но против такого взгляда Мари бессильны были оба. Миша нашел минус, а Ден включил камеру. По помещению разнеслись знакомые до боли ноты. Разнеслись, всколыхнув внутри каждого из присутствующих болезненный шлейф этой неразгаданной истории. Малая запела. Она пела с прикрытыми глазами, едва покачиваясь из стороны в сторону. Память нарезала такой ряд воспоминаний, что впору было подаваться на Оскар. Мелкая сама бы лучше не смонтировала. Она пела и не видела, как в помещение вошли Алёна с Аней. Как они синхронно обернулись друг к другу, как бы спрашивая «ты тоже это слышишь?». Как осели на пуфики, валяющиеся на полу. Когда дело дошло до припева, Малая почувствовала, что голос начинает срываться. Слишком больно.

Где ты, а? Я по следам

Где ты, а? Ни тут, ни там

Ни ветра, ни проблеска

И без сожаления…

«Где ты, Лиза?» — этот вопрос сотни раз пронесся в её голове за время с начала песни. Она не могла найти её. Она остро чувствовала, что Лиза нуждается в помощи, но не могла найти её. Это было невыносимо. Мари вспомнила свой кошмар ночью. Вспомнила крик «Помоги мне!». Вспомнила, а внутри разбились сотни стёкол на мелкие кусочки, которые больно впивались во все органы.

Где ты, а? Так тихо там

Где ты, а? Остались нам

Размытые образы

Тёплых мгновений

Всё, что у них осталось у всех — воспоминания. Которые одновременно давали силы жить и убивали. Которые ножом потрошили свежую рану. Которые стреляли на поражение. Которые проштампованы на сердце, выжжены там особым сплавом. Эти размытые образы. Они жизнь и они же смерть. Они душат и они позволяют дышать. Алёна уткнулась Ане в плечо, та обняла её за плечи. Мелкая решила, видимо, сегодня добить и себя, и их. Иначе всё это не объяснить.

Тишина, а в голове твоей слова

И всё туда, и всё о том шепотом

Навсегда пусть растворится пустота

И эхом тот момент из ста неспроста

Малая пела скорее душой, чем голосом. Это была не столько песня, сколько мольба. обращение и попытка поговорить. Когда открыла глаза и увидела мать с Аней — на мгновение сбилась с дыхания. Так она не только себе тут душу рвёт. Да уж. Когда они с Лизой пели эту песню на квартирнике у Маргулиса, никто и подумать не мог, в каких обстоятельствах однажды Мари будет её петь. Они тогда были такими счастливыми. Такими светящимися друг рядом с другом. Они были тогда вместе, рядом. И казалось, что так будет всегда.

Где ты, а? Я по следам

Где ты, а? Ни тут, ни там

Ни ветра, ни проблеска

И без сожаления

Мелкая упала на колени. Как будто и правда молилась. По щекам скатывалис слёзы, дыхание получалось удерживать с трудом. В голове набатом одно единственное имя. Лиза. Ёлка. И разрозненные мысли, связанные с ним. «Где ты, Лиза?» «Отзовись. Услышь меня!» «Ты не можешь меня бросить здесь совсем одну!» «Дай мне знак, я приду к тебе!» «Я люблю тебя, черт бы побрал это чувство, я всегда тебя любила!» Ну вот она и сделала это. То, на что не хватало смелости. Осознанно подумала о том, что любит Ёлку. Она не могла это сделать в рутине повседневности, она сделала это, пока пела. Когда закончила, то просто упала на пол, позволив слезам идти. Впрочем, в таком же состоянии были все находившиеся в зале. Микрофон выпал из резко ослабевших пальцев, нижняя губа оказалась прикусанной. — Мари, — Миша сел рядом, коснувшись её плеча. Она перебралась головой к брату на колени. Ничего не говорила. Не было ни сил, ни слов. Всё, что могла, она только что высказала в песне. *** Израиль, Тель-Авив Когда Лиза увидела новое видео Мелкой в инстаграмме, первой её мыслью почему-то сразу было «Не слушай, не смотри, не надо, будет больно». К посту были отключены комментарии, да и сам пост не был никак подписан. Просто видео. И что-то Лизе настойчиво шептало: ей лучше это не смотреть. Но пальцы потянулись нажать плей. Ёлка тут же резко пожалела о своём решении. Тем более о том, что смотрела это в одиночку. Ведь Женя отошла и её не было рядом. В какой-то момент она перестала справляться с эмоциями. Был туман. Кромешная боль. Застилающие глаза слёзы и жуткая истерика. Ещё хуже стало, когда на видео Ёлка опознала мать, лежавшую у Ани на плече. Это было контрольным выстрелом. Выстрелом на поражение. После которого она уткнулась в подушку, стремясь хоть как-то приглушить всхлипы, пока в палату не сбежались врачи. Когда Женя вернулась, она была неспособна адекватно воспринимать реальность. Лиза повторяла то «Мелкая», то «мать», захлебывалась в слезах и не слышала ничего из того, что говорила ей сестренка. Она задыхалась, сжимая руку младшенькой. А Женя сама едва держалась. Видеть сестру такой сломленной оказалось слишком больно. — Мне больно. Я её никогда не увижу больше, Женя, мне больно, — Лиза била руками по постели, крепко сжимая кулаки. — Не смей так говорить, ты встанешь! — младшая прижимала Лизу к себе. — Ты встанешь, слышишь?! Хочешь, я позвоню и все расскажу? Лиз, они нужны тебе, неужели ты не понимаешь?! — Я обуза для них…блять, да почему это всё со мной! — новый виток истерики, уткнувшись носом в грудь сестрёнки. — Ты никогда не станешь обузой для тех, кто тебя любит. И сейчас только хуже и им, и тебе. — Не могу, не могу, Жень. Я не привяжу их к себе. И снова виток истерики. Сестра была сломана, а Женя едва держалась. Понимая, что ничем хорошим такие приступы не заканчиваются, а в Лизином состоянии тем более, младшая позвала медсестру. Короткий укол. Ёлка постепенно успокоилась на её руках, провалившись в глубокое забытьё. Женя долгое время гладила её по голове, волосам и плечам. Шептала что-то. Медсестра пришла снова, когда Лиза уже крепко спала. Поставила капельницу. — Надо поддержать организм. Иначе лечить надо будет не только спину. Младшая Иванцив благодарно ей улыбнулась, продолжая сжимать безвольную руку спящей Лизы. Как назло именно в этот момент ей пришло сообщение от контакта «Алёна Михайлова». Полустон-полувскрик вырвался сам собой. — Что же мы делаем, Лиза? — одними губами, прижимаясь к виску сестры. — Ну нельзя же так, Господи!