Несвободное падение

Израиль, Тель-Авив Если бы не Женька рядом, Лиза бы наверно уже сошла с ума. Недавно прилетевшая сестрёнка была её единственной опорой и безграничной поддержкой. Она ни на секунду не оставляла Лизу одну и старалась делать всё, чтобы Ёлка не уходила в себя. Всё, что осталось у Лизы из прошлой жизни — фотографии и видео в телефоне, игрушечный Мальчик и маленький полароидный снимок с трогательными словами на обороте. Этот снимок Маринка когда-то подложила в коробку с основным подарком, прекрасно зная, как трепетно относится Ёлка к таким мелочам. Лиза прекрасно помнила тот день, когда была сделана фотография. Они устроили себе выходной и все вместе пошли гулять. Естественно все заходы в магазины со словами «только посмотреть» заканчивались тем, что выходили они оттуда, груженные пакетами все втроем. Сама фотография была сделана присоединившейся к ним где-то в середине прогулки Аней. Май в Александровском саду — это всегда красиво. Вот и тогда они начали фотографироваться на полароид, смеясь и шутя. Снимков получилось много, почти все они были развешены в офисе, но этот Мелкая потом решила превратить в открытку для Ёлки. На снимке были изображены трое, стоявшие в обнимку: Алёна, Мари и сама Лиза. Сзади почерком Мелкой были выведены слова, которые Ёлка в последнее время слишком часто перечитывала. «Я всегда с тобой, моя любимая певица, даже когда меня нет рядом. До Луны и обратно.» Сейчас, ожидая пока её позовут в кабинет МРТ, Лиза снова гипнотизировала взглядом эту фотографию. Она ненавидела себя за то, что сделала, и больше всего хотела быть эгоисткой, привязать к себе тех, по кому так сильно скучала. Но не могла этого сделать. Только изредка позволяла себе заходить в социальные сети, чтобы хоть так увидеть родных людей. Изредка, потому что часто она и не могла туда заходить, не могла смотреть на фотографии и видео. Не могла рвать себе душу и в который раз осознавать, насколько это всё отвратительно. Как спокойно листать страницу Алёны, понимая при этом, что враньё по отношению к ней продолжается куда дольше, чем её исчезновение? Как спокойно заходить в сторис к Мелкой, если каждый раз вспоминался их последний разговор? Такой громкий, такой больной и такой отвратительный. Ответов на эти вопросы Лиза не знала и поэтому не открывала соцсети слишком часто. Но вот позвали в кабинет, фотографию Лиза отдала Жене. А когда легла внутрь аппарата, почувствовала, как её сковывает цепями страха. Страха никогда больше не встать. Никогда больше не увидеть тех, кого так сильно любит. Страха остаться калекой навсегда. Но сорваться сейчас — непозволительно. Она держалась все эти гребаные минуты, пока пластом лежала внутри огромной машины, что сканировала её насквозь. Слушая всю эту гамму звуков и находясь в замкнутом пространстве, она не позволяла себе сорваться и утонуть в своём страхе. Какое это уже по счету мрт? Десятое? Двадцатое? Она на 300% уверена, что ничего нового не услышит, ведь ног-то она по-прежнему не чувствует. Чувствительности нет вообще никакой. Зачем она раз за разом тогда лежит здесь? Чтобы что? Услышать в очередной раз кучу непонятных человеку без медицинского образования терминов? Она держалась. Оставалась безэмоциональной. Пока лежала. Пока её пересаживали обратно в коляску. Пока Женя везла её в палату, пытаясь отвлечь какой-то пустяковой болтовнёй. — Родная, ты как? Будучи в палате, Женя присела перед ней на корточки, сжав её ладони. Сестрёнка так трогательно о ней заботилась и переживала. Только вместо ответа, хотя бы самого простого, у Ёлки вырвался рваный выдох, а по спине пробежал холод. — Нормально, — слабо ответила Лиза, собрав волю в кулак, — насколько это возможно. — Мы справимся, слышишь? Ты обязательно встанешь! Ёлка неуверенно кивнула. Женя поцеловала её в лоб, помогла перебраться на кровать. И в этот момент страх победил, а организм сдал. Потому что перестало хватать воздуха. Потому что стало необъяснимо страшно, а руки мелко задрожали. Женя убирала коляску и прибиралась в целом, поэтому не отследила состояние сестры. Раз. Лиза пыталась глубоко вдохнуть, но попытка провалилась с треском. Перед глазами все начинало плыть. Ей стало страшно задохнуться. Положив одну руку на грудь, второй она опёрлась на постель. Внешне как будто все нормально. Два. Липкий холодный пот заставил её футболку неприятно прилипнуть к телу. Получилось сделать рваный вдох, сопряженный с чем-то, похожим на стон. В глазах всё больше мутнело. Женя резко обернулась к сестре. Три. Лиза потеряла силы упираться рукой в постель и упала на бок, отчаянно задыхаясь. Она не могла дышать. Она совсем не могла дышать и от этого чертовски страшно. Она могла только рвано пытаться вдохнуть, но легкие почему-то отказывались ей помогать. И получались приглушенные стоны. Женя подлетела к сестре. — Лиза! — она знала, что это. Это случалось не в первый раз. Женя обхватила лицо сестры ладонями, уложила голову на подушку, ласково гладя по щекам. — Слушай меня! Всё хорошо. Ты в безопасности. Просто сделай глубокий вдох. Вместе со мной, — младшая вдохнула воздух. Лизы пыталась за ней повторить, но получилось из вон рук плохо. — Так, теперь медленно выдохни. Медленно. Вот так. И ещё раз. Вдох. Просто вдох, Лиза. Давай, я с тобой. Женя прекрасно знала: главное — заставить Лизу глубоко вдыхать и выдыхать. Успокоить тем самым сердцебиение. Наладить процесс поступления кислорода. А ещё — не отпускать Лизу из своих рук. Ведь так сестра чувствовала себя в безопасности. — Всё хорошо. Просто вдыхай и выдыхай, — Женя дотянулась до упаковки салфеток на тумбе, вырвала одну, вытерла пот со лба, пока Лиза пыталась победить дыхание. Женя рядом. Женя держала её за руку. Дышала вместе с ней. Гладила. И постепенно Ёлка снова смогла дышать. Снова четко видела лицо сестры. Но вот сил у неё совсем не было. Даже на то, чтобы сесть. А так хотелось снять с себя липкую от холодного пота одежду. Но Женя понимала, как всегда. И молча пошла к шкафу, достала свежую футболку, пряча собственные слезы бессилия. Она знала, кто нужен Лизе. Она знала, откуда эти приступы. Она знала о той самой боли, о которой сестра молчала. Женя помогла Лизе переодеться, устроилась рядом, позволяя сестре лечь на себя. Ёлка крепко сжимала руку сестрёнки и молчала, пытаясь прогнать из головы столь невовремя накатившие воспоминания. Через некоторое время Лиза задремала. Женька боялась выпускать её из объятий, боялась нового приступа. Сестра была всем для неё, и сейчас девушке откровенно больно было наблюдать за тем, что происходит. В кармане крякнул телефон. Пришло сообщение. Стоило Жене узреть, от кого, она прикусила губу. Алёна Михайлова Ты как, Жень? Новости есть? — И что мне ей ответить? — одними губами проговорила Иванцив. — И почему я, блять, чувствую себя сволочью?

Женя

Новостей пока нет, к сожалению, будут — я напишу обязательно.

Я пока уехала временно по учебе. Заодно шумиху пережду,

то желтушники надоели…

«Ну да, у меня по легенде сестра пропала, а я уехала по учебе. Зашибись правдоподобно!» — думала девушка, отправляя ответ.

***

Я не боюсь уже высоты,

Я не боюсь уже дикой боли,

Я лишь боюсь тебя не найти,

Ведь та луна от меня тебя скроет…

Россия, Москва. Трудоголизмом Мелкая отличалась всегда, но после случившегося он обострился как никогда ранее. Только работой Мелкая могла заглушить боль внутри. Она работала, не выпуская из рук тот самый кулон, который нашла в машине. Периодически переводила на него взгляд и крепче сжимала в руке. — Бусь, — в помещение вошел Ден, — девять вечера. Домой не пора? О себе не думаешь, подумай о нервах Клавы. — Клава на корпоративе выступает, в порядке её нервы, — безэмоционально ответила Маринка, продолжая что-то колдовать в очередном клипе. Мужчина глубоко вдохнул и выдохнул, упал на близлежащий пуф, зачесал рукой свои волосы назад. Маринка выглядела откровенно хреново. Бледная, мешки под глазами, уставшая. Ден заметил медальон в её руке и поджал губы в немой гримасе боли. — О Лизе думаешь? — нарушил тишину Орлов. — Постоянно, — Маринка оставила в покое мышку, крутанулась в кресле. Теперь они смотрели друг на друга. — Либо я её не знаю, либо вся эта херня — это её выбор. Осталось понять, почему она его сделала. Мари откинулась на спинку стула, подняла медальон на уровень глаз. Нет, она слишком хорошо знает Ёлку. — Лиза как-то говорила, что она как кошка, которая уходит умирать в одиночестве, — задумчиво произнес Денис. — Если она таким способом решила спрятаться, то она не кошка, а дура. Ладно, я, с Алёной-то так за что?! А Женя?! — Бусь, если уж совсем честно. Если то, что ты предполагаешь — правда, то Женя наверняка в курсе, просто подыгрывает Лизе. Авторитет старшей сестры и всё такое. — Бред какой-то, — Мари провела по лицу ладонями, выдохнула. — Алёна, кстати, тоже здесь до сих пор. Тоже неплохо бы домой выгнать. Мелкая кивнула менеджеру, повыключала аппаратуру. Открыв шкаф в поисках кожанки, среди прочей кучи вещей она вдруг наткнулась на толстовку. Огромная толстовка с капюшоном на пару размеров больше самой Мелкой. Внутри всё упало, Маринка дрожащими руками вынула её из глубин шкафа. Вдохнула запах, прижала к себе. И медленно развернулась с этой вещью к Дену. — Это её толстовка, — шепотом одними губами с совершенно беспомощным взглядом, — это Лизина кофта. Она мне её отдала тогда, мы же всегда тряпками менялись, — Маринка шептала быстро, глядя прямо в глаза застывшего на месте Дениса. — Бусь, — выдохнул мужчина, приблизился к Мелкой, приобнял её. Но Марина выбралась из объятий, резко надела вещь на себя, обняла себя руками. Родной запах окутал её всю, бил в нос, поднимая внутри волну такой боли, что трудно было дышать. Легкие сжались тонкими листьями, отказываясь пропускать кислород, воздуха хватать перестало катастрофически. Тоска расползлась по всему организму, начинаясь в сердце и не заканчиваясь нигде, словно её волны делали бесконечные круги в организме Мари. Как будто по венам и артериям вместо крови запустили это чувство. Всепоглощающее чувство тоски, перемешанной с болью и виной. Слёзы хлынули градом. Ливнем. Марина плакала долго. Горько. Абсолютно безутешно. Не спасали ни объятия Дениса, моментально спрятавшего девушку в своих руках. Ни голос мамы ей на ушко и её теплые ладони на спине. Ни объятия Клавы, которая после корпоратива приехала за Мелкой в офис. Она рыдала, повторяя одно единственное имя и плотнее кутаясь в толстовку. Это продлилось несколько часов. Сколько — никто не отследил. Очнулась Мари, лёжа у мамы на коленях в её же кабинете. Алёна гладила её по спине, не пытаясь больше что-то сказать. Просто гладила, качала, как младенца. У самой глаза были красными и опухшими. Вокруг валялось с десяток бумажных платочков. Кофта Ёлки пропиталась слезами Мари. — Тебе легче? — шепот Михайловой и заботливый взгляд. — Наверное. А Клава вроде приехала? Где она? — Клава с Деном у него. Ты даже её не воспринимала. Маринка поднялась с колен матери, беспомощно на неё взглянув. Убрала с лица платком остатки слёз. — Это конец, мам. Я не могу без Лизы. Ничего нормально не могу, когда она не рядом. Я пыталась, я правда всё это время, начиная с нашей ссоры, пыталась жить, работать, любить. Не могу, — Мари всплеснула руками, — черт подери, без одного человека ничего не могу. Без одного человека мне так болит вот здесь, — удар ладонью в грудь, — что эта боль перекрывает всё остальное. И я так боюсь никогда больше её не увидеть. — Я тоже этого боюсь, малышка. И не понимаю, что происходит. — Какие же мы две дуры, Господи, это ж надо было так всё испортить… В голове снова ожил их последний разговор. Сейчас Мари действительно боялась, что он был последним. В самом прямом смысле этого слова. Боялась и ненавидела свой язык без костей на эмоциях. Через несколько минут в кабинет осторожно заглянула Клава. Увидев девушку в уже более или менее адекватном состоянии, подошла и села рядом, приобняв Мелкую за плечи. — Ты как? — Уже нормально, — усмехнулась Мари, прижавшись к Высоковой. Только нормального было мало. Мелкую всё больше догоняло то, что она однажды закопала глубоко внутри себя. Догоняло и сваливалось на голову с грохотом. — Поехали домой? — Клава поцеловала её в висок, Маринка согласно кивнула. — Поехали. Мамуль, ты тоже домой езжай, поздно уже, — Мелкая обернулась к женщине, положила свою руку поверх её ладоней. — Да куда я денусь, я тоже домой. Мари обняла мать на прощание, заглянула к Дену перекинуться парой фраз и через несколько минут они с Клавой уже ехали домой. Мари так и не сняла с себя кофту Лизы, она продолжала обнимать себя руками и изредка вдыхать до судорог родной запах. «Мне оказалось нечего терять кроме одной твоей любви,» — мысль в голове Мелкой разорвалась искрами салюта и заставила ту зажмуриться, отвернувшись к окну. Той же ночью Маринка проснулась от собственного крика: «Лиза!». Она в деталях запомнила сон, обернувшийся кошмаром. Она запомнила его, а это было само по себе удивительно для неё, которой сны снятся очень редко, а запоминает она их…она их в принципе не запоминает. Они с Лизой ехали в какой-то машине. Потом столкнулись вроде бы с грузовиком. А потом резкий переход, они держатся за руки, но Лизу будто затягивает в какую-то воронку и она не может её удержать. — Помоги мне! — успела прокричать брюнетка прежде, чем её окончательно засосало воронкой. После кричала самая Мелкая. Имя Ёлки. Только вот кричала не во сне, а наяву. И очнулась от этого крика, резко сев на постели. Дыхание было глубоким и прерывистым, волосы лезли в глаза, а руки дрожали. Дикий страх из сна догнал её и наяву. А в голове отпечаталась единственная мысль: Лизе нужна помощь. — Малышка, ты чего? Кошмар приснился? — Клава тоже проснулась, приобняла её, прижимаясь губами к виску. — Да уж. Кошмар… Вместо рассказов Мари сграбастала девушку в объятия, надеясь, что хоть так кошмары не будут её мучать. В чем-то её надежды оправдались. Кошмары не мучали, а вот глаза цвета морской волны всё-таки догоняли её во снах с таким родным и привычным «Малыш».