Несвободное падение

Германия, Мюнхен Это Женькино «А Маринка?» всколыхнуло в Лизе слишком многое. Она вспомнила сразу всё: их болтовню часами напролет, их посиделки в кальянках, их поцелуи в губы, от которых Лиза чувствовала непозволительно много разом, их дружбу. Их маленький мир, который на проверку оказался слишком хрупким. И они не смогли его уберечь. Они обе. Натворили, наговорили, намолчали они обе много всего. Сейчас, просматривая впервые за долгий промежуток времени альбом с фотографиями в телефоне, Лизе не хотелось вспоминать тот последний разговор и то, что ему предшествовало. Ей хотелось вспоминать то, как им было хорошо вместе. Как мать постоянно говорила, что они явно связаны в этой жизни. Что раз не по крови, то по жизни и судьбе точно сестры. — Ты всегда была рядом, — прошептала Ёлка, глядя на их фотку, — пока мы всё не испортили. Первое время после разрыва ей хотелось удалить ко всем чертям все фото и видео, все истории и всю переписку. Вот так, по-детски, взять и удалить. Не смогла. Уже занесла палец, а потом вдруг разревелась и отбросила телефон. Всё осталось на месте, убранное в один альбом, спрятанный подальше в недра памяти айфона. Сейчас она впервые снова открыла этот альбом, смотрела, вспоминала. Осознавала, что поссорились на пустом месте. Одна заработалась и всё вокруг замечать перестала, другая с головой в личную жизнь ушла. Как итог: забыли друг про друга. А потом посыпались, как у подростков, взаимные упреки и обиды. Наговорили друг другу столько, что сейчас Лизе тошно от самой себя в тот момент. А ещё Ёлка не сказала и, видимо, уже никогда не скажет Мелкой про то, что чувствовала на самом деле. Про то, как однажды она просто осознала, что влюбилась и испугалась этого. Испугалась и не стала молодой девчонке, которая столько ей говорила о том, как мечтает о муже и детях, портить жизнь своими чувствами. По итогу, видимо, Клава оказалась посмелее неё, а Мари оказалась непротив. — Будь счастлива, Малыш, — тихий шепот в тишину, слеза на щеке, — и прости меня. Если сможешь. Лиза сглотнула ком в горле, закрыла альбом. Провела руками по ногам, зажмурилась. Она такая Маринке не нужна, тем более, сейчас, когда рядом с той Клава. Сейчас, когда карьера Мелкой пошла в гору, когда концерт на концерте, а популярность растет, не за чем Мари знать о том, что произошло. Ёлка всё больше убеждалась в том, что у неё нет другого выхода. Кроме как исчезнуть для всех. Чтоб знали только мама и Женя. Просто исчезнуть, уехать куда-нибудь. Вроде ей что-то говорили про Израиль и про то, что там хорошая клиника, специализирующаяся на таких травмах. Осталась самая малость — организовать что-то вроде сошедшей лавины или чего-то в этом духе. — Лиз! — В гостиную вихрем влетела Женя. — Давай пообедаем? — Я не хочу, спасибо, ты кушай. — Что значит не хочу, — девушка плюхнулась рядом, обняв сестру, — есть такое слово «надо»! Хотя бы чуть-чуть, м? Там такой борщ, пальчики оближешь! — Ты что, мамин рецепт повторила? — с едва заметной улыбкой Лиза взглянула на сестрёнку. Та всё-таки знала все её слабости и именно на них сейчас играла, чтоб Лиза хоть что-то ела. — Ага. А то мне эта немецкая кухня осточертела. Ну так что, обедаем? — Давай, — сдалась Ёлка, — ты мёртвого уговоришь! — Супер! Женя помогла сестре пересесть с дивана на кресло, через пару минут они уже обедали на кухне. Если бы не сестрёнка рядом, Лиза бы точно уже либо от голода загнулась, либо от собственных мыслей. Младшенькая не позволяла ей ни того, ни другого, по крайней мере, очень старалась поддерживать в сестре оптимизм. Женька была её единственной опорой. — Когда у нас билеты в Россию? — тихо спросила Лиза. — Послезавтра. Ты всё ещё хочешь исчезнуть? — Женя уже не надеялась на благоразумие сестры. Оставалось только принять ситуацию. — У меня нет выбора. — Он есть, Лиз. Просто ты не хочешь его делать. Женя в упор смотрела на сестру, в крайний раз пытаясь до нее достучаться. Но, судя по увиденному в глазах напротив, это бесполезно. Упрямство Лизы сейчас было как никогда сильным. — Я не могу, Жень. Не могу. Я как представлю все это, — Лиза выдохнула и зажмурилась, — это отвратительно. Алёна даже спрашивать не будет, она просто сразу приедет, превратится в няньку и свою жизнь на стоп поставит. Я себе этого не прощу. — А она простит себя, когда правду узнает? Ты подумала о том, что она будет в тот момент испытывать? — Так будет лучше, — сквозь ком в горле прошептала Лиза. — Надеюсь, она простит меня потом. Дальше они обедали молча. Потом Женя быстро прибралась, а Лиза все это время была неподалеку в кресле. Она снова погрузилась в свои мысли. В страхи и сомнения. В воспоминания, которые обжигали и не давали нормально дышать. Она бы чертовски хотела быть эгоисткой, рассказать всё Алёне, привязать ее к себе. Ведь уже сейчас ей чертовски было больно от того, как сильно она отодвинула от себя женщину. Ведь уже сейчас она скучала. Но она не поступит так. Она не расскажет правду. У этого слишком дорогая цена, Лиза не готова. А ещё Лиза бы хотела ответить Марине. На все сообщения, которые Мелкая писала ей после ссоры, ответить нормально, а не одним-двумя словами. Но Ёлка боится, что стоит им нормально заговорить, она не выдержит и расскажет правду. И Маринка с двухсот процентной вероятностью всё бросит и приедет. Эти мысли, кружившие в голове по тысячному кругу, доводили до безумия. Хотелось то ли орать, то ли выть. Но вместо этого она лишь гипнотизировала стену, не ощущая, как по щекам скатывались горькие слезы. — Лиз?! — Женя присела перед сестрой на корточки. — Родная, о чем ты думаешь? Скажи мне! — То, что я хочу сделать, — зашептала Ёлка, смотря сестренке в глаза, — это отвратительно. Мать не заслужила этого. Марина. Вельвет. Никто из них не заслужил. Но я, черт, не могу привязать их к себе! — Это ты думаешь, что ты их привяжешь. Но при этом ты совершенно не думаешь о том, что для них это будет совершенно иначе, потому что они любят тебя. И да, выберут тебя, потому что это нормально — выбирать любимых людей. А ты хочешь сделать выбор за них. Лиза, пока не поздно, одумайся. Оно того не стоит. Женя крепко держала ладони сестры в своих, чтобы та почувствовала ее поддержку и любовь. Чтобы поняла, что точно также ее может держать не только она, Женя, но и те, кто нужен Лизе не меньше. — Мне так страшно, Жень. Так страшно, что вот это, — Лиза кивнула на ноги, — теперь навсегда. — Не пускай эти мысли себе в голову! Я с тобой и мы справимся! Я тебя не брошу, слышишь? Ты встанешь! Ты будешь петь, поняла меня?! Младшая в упор смотрела на старшую сестру, гладила ее и вытирала слезы с лица. Стремилась передать Лизе свою уверенность в том, что все наладится, что они справятся. И для этого Лизе необязательно исчезать. Достаточно просто сказать правду… Россия, Москва. Тур по городам вымотал Мелкую до такой степени, что, когда они с Клавой наконец-то оказались в стенах квартиры, Мари этому даже не поверила. Нет, она очень любит выступать, любит общаться с поклонниками, ей приятно, что у неё такая огромная аудитория. Только это всё не отменяет того, что она тоже живой человек, который может уставать. — Сутки просплю, честное слово, — проговорила Малая, снимая с себя дорожную одежду перед тем, как пойти в душ. — Имеешь право, — руки Клавы обняли её сзади, — как насчет полежать вместе в ванной? — Ммм, — хитрая улыбка, один поворот на носках, вот они уже соприкоснулись лбами, — знаешь, как меня расслабить. — А то. Быстрый поцелуй в губы, Высокова умчалась набирать ванную и создавать там уют при помощи пены, аромамасел и свечей. Мари же достала из чемодана пижаму, а после взгляд её замер. Под пижамным комплектом лежала небольшая плюшевая собака, без которой Мари не ездила вообще никуда. Маленькая игрушечная копия Мальчишки. Созданная на заказ в нескольких экземплярах. Такой был у неё, у Алёны, у нескольких ребят с вельвета. И у самой Лизы. Девушка села на постель, дрожащими руками взяла игрушку, несколько секунд смотрела на неё. В голове ожили воспоминания. Такие болючие, но такие ценные. Всё, что у неё осталось от дружбы с Ёлкой — воспоминания, куча фотографий, которые рука не поднялась удалить, шмотки и эта собака плюшевая. — Малыш! Иди сюда! — Лиза позвала её в гостиную, когда Мари на кухне заканчивала с приготовлением для них ужина, а точнее пасты. Мелкая встретила её с гастролей в аэропорту, они приехали к Ёлке домой и всё это время не переставали болтать. — Звала? — на пороге комнаты материализовалась Мари. — Да. Вообще я хотела отдать тебе его ещё до гастролей, но кто-то сам на них усвистал, поэтому только сейчас, — Лиза с головой нырнула в шкаф, чтобы через пару мгновений вынырнуть из него в обнимку с чем-то плюшевым, — это твой. Мари повертела в руках игрушку и подняла на Лизу глаза с детской радостью в них. — Это копия Мальчика? Да? — девушка напоминала ребёнка, получившего давно желанную хотелку. — Боже, ты чудо! — шею Лизы обвили руки Мари, они снова чмокнулись в губы. — Теперь ты всегда будешь со мной! — А я что, куда-то пропадаю? — Ёлка подняла вопросительно одну бровь. — Да, на концерты свои, например! — Кто бы говорил, звезда ты моя восходящая! Мари вспоминала тот день, сжимала в руках игрушку и чувствовала боль за грудиной. Они были такими счастливыми тогда. Болтали без умолку, смеялись, обнимались, целовались. — Всегда оказалось не таким долгим, как я думала. Что мы натворили, Мальчик? Что мы натворили? — спрашивала Мелкая у игрушки, которая, к сожалению, не могла дать ей ответа. Как так вышло, что они потеряли друг друга? Потеряли то, что между ними было? Как они умудрились всё разрушить, две идиотки? Почему Лиза ушла из лейбла? Почему оборвала связь? Что, мать вашу, происходит? В одно мгновение плюшевый друг оказался прижатым к груди, Мари упала на постель, приняв позу эмбриона. — Лиз… — сорвалось с губ почти неслышно, — я скучаю. Боже, как я скучаю… — на щеке появилась соленая дорожка, — что мы с нами сделали, Лиз?! Вопрос прозвучал в пустоту. Вопрос остался без ответа. Мальчишка оказался перед лицом девушки, она чмокнула его в игрушечный пластмассовый нос. Вдруг рваный всхлип. Игрушка снова прижата к груди. Она скучала. Так скучала, что хотелось орать от бессилия. Чувство вины душило её, а попросить прощения, глядя в глаза, она не успела. Поговорить не успела, хотя так хотела, потому что надоел ей этот театр чертов. Надоело играть в обиженную, когда слишком много значит человек. Всё откладывала на потом. После гастролей, после корпоратива, после премии. Дооткладывалась. Лиза ушла. Она не могла перестать видеть голубые глаза во сне. После этих снов она просыпалась и листала фотографии в телефоне, проживая по тысячному кругу уже прожитое. Одновременно в голове всплывали истории появления этих фотографий и фоном — их крайний разговор. Ссора. Большая ссора на пустом месте и тысяча слов, которые неосторожно сорвались с языка Мелкой и которых она себе никогда не простит. Она не могла перестать мысленно делиться с Ёлкой всеми своими переживаниями, как будто они всё ещё близкие. Она представляла, что бы ей сказала Лиза, как бы отреагировала на ту или иную ситуацию. Она создавала себе иллюзию, что Лиза есть в её жизни, но правда была в том, что Лизы теперь нет ни в её жизни, ни в жизни вельвета. Лиза отстранилась даже от матери, что уж говорить про других. И никто ничего не понимал. Она никому, кроме мамы, и не показала, как ей больно. Потому что никто не поймёт. Большинство времени она улыбчивая весёлая Мелкая. Но иногда накрывает, как сейчас. И хочется на весь мир заорать о том, как ей плохо всего лишь без одного человека. — Малая, я всё сделала, — Клава вбежала в спальню, но замерла, увидев любимую в слезах, прижимающую к себе игрушку. — Малышка, что случилось?! — Клава подбежала, села рядом, положив руку на плечо Мелкой. — Я так скучаю по Лизе, — абсолютно несчастно всхлипнула девушка, — я такая дура, Клав. Господи, ну что мне стоило вовремя с ней поговорить и всё исправить?! — Малышка, тише, — Высокова легла рядом, сжав девушку в объятиях, — возможно, вам удастся поговорить, когда она вернётся в Россию. — Не знаю. Я столько раз ей писала, пыталась, она не идет на диалог. Я не понимаю, что с ней происходит. Ладно, я, но с Аленой все то же самое. Что с ней?! — Возможно, ей нужно побыть наедине с собой. Такое бывает, Мари. Не казни себя. Не мучай. — Идиотка я, дооткладывалась. Ладно, — Мари стряхнула с себя истерику, поднявшись. Последнее, чего она хотела, это обсуждать с Клавой Лизу. Минутная слабость закончена, — что там насчёт ванны? — Всё готово и ждёт нас. — Замечательно. Тогда пошли! Спустя пару минут девушки уже нежились в тёплой ароматной воде, покрытой густой пеной. Мари лежала на груди любимой, они вместе напевали какую-то из песен Мелкой, болтали, целовались, ласкали друг друга. Сил на бурную страсть сегодня не было, хотелось уютных медленных ласк, хотелось ощущать друг друга скорее ментально, чем физически. Обстановка к тому располагала. В голове Высоковой, обнимающей Мелкую, безостановочно крутились мысли об её девушке и Ёлке. Да, она знала, что эти две были достаточно близкими подругами, что был какой-то очень болезненный разрыв, который Маринка даже обсуждать отказывалась, а если надо было, то пряталась с этими разговорами в кабинете у Михайловой. Но сейчас, увидев истерику Мари, у Клавы возник вопрос: а только ли подругами они были? Так не плачут из-за чужого человека или человека, чувства к которому в прошлом. А уж эта игрушка давно вызывала интерес, она такой больше нигде не видела. Ну, вернее, видела. У той же Алёны пару раз на столе. Кстати, она там появилась аккурат, когда Лиза исчезла с радаров и где-то потерялась ото всех. Это что, тоже как-то связано с Ёлкой? Тут же в голове всплыл отказ Мари петь песню про маму одной. Её слёзы в поезде. Картинка получалась неоднозначная. После сумасшедшего недельного марафона по городам Мари несколько дней просто отдыхала, наслаждаясь обществом любимой. Клава больше не спрашивала её о Лизе или о чем-то так или иначе связанном с ней, за это Малая была благодарна. Когда-нибудь она расскажет про эту удивительную дружбу и незримую связь. Про то, как Ёлка верила в неё больше, чем она сама в себя. Про то, как они обе начали называть Алёну мамой. Про то, как трещали часами, встречаясь. Как начали по приколу целоваться в губы и угарали с того, что их считают лесбийской парой. Но Мари не скажет про то, что убедилась в правдивости выражения «в каждой шутке есть только доля шутки». Ведь в какой-то момент для неё шутки про лесбийскую пару перестали быть только шутками. Но сказать об этом Лизе она не успела. Она даже себе не так давно призналась в том, что испытывала на самом деле, когда Лиза целовала ее. Что это была не дружеская и даже не сестринская любовь. Это было сильнее и выше. Сначала эта чертова ссора, потом отпуск брюнетки и ее уход из лейбла. Теперь Малая не знает, когда увидит её. Она не скажет Клаве, так трогательно её любящей и заботящейся, про чужие глаза и чужой голос в своих снах. Она хотела бы говорить об этом только с самой Лизой. Сегодня Мари решила, что пришла её очередь проявлять заботу и внимание, поэтому принесла завтрак в постель. Пусть это и стоило тысячи матюканий, пока она несла поднос, ведь титул «человек-косяк» с неё никто не снимал, да и она с себя тоже. Слава Богам, кофе не пролился, бутерброды с красной рыбой и авокадо остались на тарелках, а пирожные не полетели кремом на пол. Поднос был аккуратно поставлен на тумбочку, Мари же приземлилась на кровать. Провела ладонью по щеке девушки, улыбнувшись забавно наморщенному в ответ носику. — Зай, просыпайся, время уже обед. — Мась, ещё пять минуточек. — За твои пять минуточек у нас кофе остынет и бутерброды убегут. Я кому всё это готовила?! — Ты готовила? — распахнулись глаза Клавы. — Что за праздник?! — Мари расхохоталась, кивнув головой, а Клава заметила поднос на тумбочке. — Охренеть, Мелкая, я в шоке! — Ну имею я право баловать собственную девушку или нет?! — Да имеешь, кто бы спорил, просто последние недели у тебя сил на готовку не было! Клава обняла Мари, прижав к себе, затем втянув в поцелуй. Малая отвечала на поцелуй, когда поймала себя на выстрелившей искрой салюта в голове мысли «Лиза». Поймала и внутри все ухнуло в пропасть. Она думала о другой в тот момент, когда целовалась со своей девушкой. Когда они оторвались друг от друга, Клава принялась за завтрак, а Мари есть не хотелось. В голове теперь творился хаус. Что делать, Мелкая не знала. Они обсудили планы на день, среди которых у Мари был визит в студию. Алёна ещё вчера написала, попросила заехать и согласовать несколько вопросов. Потом было решено пройтись по магазинам, а потом завалиться в кино на какой-нибудь фильмец под жутко вредный попкорн. Мари чувствовала неловкость за свои эмоциональные порывы на виду у Клавы по поводу Лизы. Вроде как не слишком хорошо так убиваться по одной даме, при этом находясь вот уже почти год в стабильных и счастливых отношениях с другой. Поэтому Мари хотела на выходных всю себя отдать блондинке рядом, а со своими эмоциями она как-нибудь потом сама разберётся. — Клав. — Мм? — Спасибо, что ты есть у меня, — тихий шепот на ушко, перешедший в нежный плавный поцелуй, искренняя улыбка напротив. — Я люблю тебя, малышка. Такие искренние слова и так невовремя зацепившийся за плюшевую собаку взгляд Мари. «Да блять, хватит, пожалуйста!» — взмолилась она мысленно, обращаясь к мирозданию. Хватит напоминаний, хватит этого издевательства. Очередное болезненное покалывание где-то в груди. Мари усилием воли прогнала из головы ненужные сейчас воспоминания. — Я знаю, — едва заметные движения губами, снова поцелуй. Высокова знала, что слово «люблю» прямым текстом Мари говорит крайне редко, что для неё «спасибо, что ты есть» тоже в определенном смысле слова про любовь. Поэтому ответ «я знаю» её вполне устроил, а на что-то заскрёбшееся в душе она предпочла не обращать внимания. Всё ещё фонили воспоминания о слезах Мари из-за потерянной связи с Ёлкой. Клава же предпочла не накручивать себя этим и не гонять масло в голове. В конце концов, Мари говорила, они были просто подруги, а не верить любимой у Клавы не было ни одной причины, да и расставания с некоторыми друзьями действительно могут быть очень болезненны.