Немного ненависти

Йеннифэр и Цири проспали весь день, всю ночь и большую часть утра, в то время как Геральт едва ли прикрыл глаза на жалкие пару часов. Мысли о Лютике кружили вокруг, как стая назойливых ворон, вытаскивая из глубин памяти сцены, которые теперь обретали новые и новые краски. Он пытался отыскать в этих воспоминаниях хоть малейший намек на связь Лютика с Гильдией, какую-то зацепку, но вместо ответов получал лишь новые, еще более тревожные вопросы. Когда ты стал частью Гильдии? Как ты превратился в Адониса? Почему следовал за мной с самого Посада? Почему ушел именно тогда, а не раньше? Почему я так мало знаю о тебе? Кто ты — Лютик? Юлиан? Адонис? Извращенные размышления Геральта внезапно прервала миска каши, возникшая у него перед носом. Цири, пусть еще и не забыла свою обиду, продолжала заботиться о нем так, как ребенок обычно заботится о своем родителе. Мысленно радуясь тому, что девочка не знала, что именно он сказал Лютику, Геральт поблагодарил ее за завтрак и принял миску из ее рук. Цири, скрестив ноги, уселась на койку и принялась за еду. Блюдо для Йеннифэр принес один из ассистентов Шани, исчезнув так же быстро, как и появился. Тишина была напряженной, и, казалось, никто из них не знал, как правильно разрядить обстановку. К счастью — или к несчастью, в зависимости от точки зрения — их утреннее безмолвие прервала чародейка, которая днем ранее проводила Геральта к шатру Йеннифэр. Это была строгая на вид женщина, возраст которой Геральт ни за что не смог бы определить — что, впрочем, можно было отнести ко всем магам. Несмотря на внешнюю холодность, смотрела она на Йеннифэр с практически материнской нежностью. Что удивительно, Йеннифэр отвечала ей тем же, и Геральт соврал бы, скажи он, что когда-либо видел в фиалковых глазах столько тепла по отношению к нему. — Рада видеть, что тебе уже лучше, Йеннифэр. Шани сообщила мне, что ты собираешься уезжать, и, как я понимаю, на то есть веские причины. Предполагаю, ты отправишься в путь с ведьмаком? — Ничего непривычного в том, что его присутствие в открытую игнорировали, не было. Геральту не раз доводилось слышать разговоры о самом себе, сидя буквально в паре шагов от говорящего, но, разумеется, симпатии к чародейке это не добавляло. Тем не менее выбранная когда-то для него стезя научила ведьмака молча и терпеливо глотать оскорбления, пусть и неявные, если того требовало дело. Он прекрасно знал, откуда следовало ждать помощи, и отказываться от нее в угоду пресловутому самоуважению было бы как минимум неразумно. Лютик мог быть в опасности, попадись он Черным, и это не говоря уже о личном желании Геральта наконец извиниться, глядя ему в глаза. Последнее казалось, откровенно говоря, весомее, и Геральт едва сдерживался, чтобы не покинуть Содден в ту же минуту и не отправиться на поиски. — Ты права, Тиссая. Мне нужно… — Я знаю. Я могу открыть портал куда захотите, но это все, чем я могу помочь. С Фрингильей во главе стола порталы могут и будут отслеживаться. Любые. — Спасибо, Тиссая. — Тиссая осторожно взяла руки Йеннифэр в свои и слегка сжала их. На ее губы скользнула мягкая улыбка. — Не за что. Позови меня, когда будете готовы отправляться. — Она развернулась и величественно вышла наружу. Геральт жестом дал понять, что пора собираться, и последовал за чародейкой. Плотва стояла неподалеку, укоризненно глядя на него. Тихо вздохнув, ведьмак подошел к ней, ласково потрепал по шее, привел в порядок сумки и упряжь, вполголоса заранее извиняясь за предстоящее путешествие. Чтобы засветло добраться из Горс Велена до Оксенфурта придется мчаться во весь опор. Он еще не обсудил с Йен, где именно начнется их долгий путь, но именно темерский портовый город казался лучшим стратегическим вариантом из всех возможных. Горс Велен был небольшим провинциальным городком и, несмотря на кажущуюся незначительность, он давно превратился в одну из самых влиятельных торговых точек на западе Континента. Все, что требовалось от них троих, — это попасться на глаза нужному человеку и тут же слиться с толпой, направив тем самым Нильфгаард по ложному следу в направлении севера. Их путь до Оксенфурта значительно осложняла обширная дельта Понтара с ее множественными рукавами и старицами, но разве могло что-то скрыть следы лучше, нежели воды бурно текущей речки? Йен и Цири присоединились к нему час спустя. Лошадь для чародейки — а также сумки, по-видимому, с золотом и провизией — были уже готовы. Цири по обыкновению устроилась на Плотве. Тиссая переводила взгляд с Геральта на Йеннифэр и обратно, и хотя она ничего не сказала вслух, выражение ее лица нельзя было назвать радушным при всем желании. — Отправляемся в Горс Велен, — объявил ведьмак. — Постараемся попасться на глаза нильфгаардским шпикам, наведем их на ложный след. После окольными путями направимся в Оксенфурт. — Никто не спорил. Йеннифэр выглядела слишком измотанной, а Тиссае и вовсе, казалось, не было никакого дела. Пожелав удачи, она сделала пасс рукой, и в воздухе засиял огромный овал телепортала. Цири изо всех сил старалась не выдать своего страха, но Геральт чувствовал ее тревогу почти физически. Он, как ему думалось, ободряюще похлопал ее по колену и тихо на ухо прошептал: — Это не так страшно, как кажется. Обещаю, ничего с тобой не случится. — Цири в ответ сжала его руку, и Геральт, натянув поводья Плотвы, повел их к порталу. Йен последовала за ними. Ведьмак зажмурился, и через мгновение его выбросило на твердую землю. Пожалуй, чересчур твердую — удар пришелся прямо в пятки. Вдох через нос, выдох через рот. Хотя нет, рот лучше держать закрытым. Зараза, черт бы побрал все это. Остатки магии всегда оставляли привкус, будто он только что попытался съесть старую книгу. И это была далеко не самая отвратительная часть порталов. Смех Йеннифэр, явно адресованный ему, заставил Геральта открыть глаза. Сжав губы в тонкую прямую линию, ведьмак с прискорбием наблюдал, как мир вокруг все еще кружится, словно кабан на вертеле. К его огромному удивлению, Цири выглядела абсолютно нормально и не испытывала, кажется, даже намека на тошноту. — Не так уже и плохо, — пожала плечами Цири, уловив оба удивленных взгляда. Если ее голос и звучал чуть странно, Геральт решил в подробности не вдаваться. Вместо этого они втроем направились к городским воротам. Несмотря на то, что встреча с Присциллой в Цинтре была далека от понятия сердечной встречи старых приятелей, да и приятных впечатлений от нее осталось очень немного — особенно теперь, когда Геральт знал, что Лютик специально отправил ее вместо себя самого — нельзя было игнорировать тот факт, что вещи, переданные им после побега, и забота Марни оказались как нельзя кстати. С коротко остриженными волосами, спрятанными под берет, и в мальчишеской одежде Цири уже не так сильно выделялась из толпы. Разумеется, белые волосы Геральта и необычного цвета радужки нельзя было назвать распространенными атрибутами, а эффектную внешность Йеннифэр и подавно, но городской рынок им удалось миновать практически незамеченными. Горс Велен изобиловал различными закутками и закоулками, в которых превосходно можно было скрыться от чужих глаз и выйти на белый свет уже за стенами города. А там единственными свидетелями их небольшой дружины оставались крестьяне и рыбаки, которые если и отрывали взгляд от собственных башмаков, то навряд ли могли распознать в ребенке королевского отпрыска. Они бы скорее подумали, что ведьмак взял себе новенького на обучение, и неважно, существовали еще ведьмачьи школы или нет, это заблуждение играло Геральту только на руку. Так что до самого края густого леса никто их не преследовал. Ехали молча, если не считать привычки Цири то и дело спрашивать, сколько осталось до Оксенфурта. Порой она просила Йеннифэр или Геральта рассказать истории о прошлых странствиях, чем очень напоминала Лютика, не замолкающего ни на минуту, с жадным блеском в глазах выспрашивающего подробности об охоте. Как правило допрос этот был до того настырным и изматывающим, что ведьмак в конце концов сдавался и рассказывал то, что потом — приукрашенным до неприличия — слышал в тавернах под звуки лютни. Так что теперь, когда Цири попросила его рассказать об интересных контрактах, Геральт описывал ей монстров и сражения с ними так живо и подробно, как только мог. Болтливость никогда не была его сильной стороной, но Цири слушала терпеливо и с неподдельным интересом. Сейчас, зная, что Цири и Лютика связывали довольно близкие отношения, ее любопытство и, пусть и довольно поверхностные, но весьма достоверные знания о разнообразных чудовищах уже не казались столь неожиданными. После рассказа о том, как он много лет назад убил шелку — как раз перед знаменательным банкетом в Цинтре, о событиях которого Геральт, впрочем, предпочел умолчать — он почувствовал на себе взгляд Йеннифэр. Взгляд этот не был резким или укоряющим, но он был слишком красноречивым, чтобы остаться незамеченным. Слегка приподнятая бровь и тонкая усмешка напоминали скорее о том, что его поведение никак не вязалось с образом ведьмака, которого она знала — ведьмака, привыкшего выражаться четко, порой грубовато, но никогда не излишне мягко. Его мягкий тон, предназначенный исключительно для Цири, звучал почти неуместно в восприятии чародейки. В конце концов поток вопросов Цири иссяк, и всем было позволено насладиться тишиной. Привал решили устроить под серо-фиолетовым небом, когда солнце уже почти скрылось за горизонтом. Лошадь Йеннифэр — которую Цири упрямо именовала Леди — выглядела уставшей, как, в общем-то, и Плотва. На берегу реки нашлось относительно спокойное место, где животные могли напиться, а люди — размять ноги. До города оставалось не больше пары часов езды, и его очертания уже маячили вдалеке, хотя Йеннифэр отметила, что «маячить» — это слишком громкое слово для скопления домишек с парой дымящих труб. Из дорожных сумок достали все, что еще можно было считать съедобным, и с нехитрой торжественностью разложили на камне. Цири, получив свою долю — самую большую, разумеется, — с аппетитом впилась зубами в черствую корку хлеба. Через несколько минут, когда голод немного унялся, девочка начала напевать. Мелодия струилась, мягкая и трепетная, и было в ней что-то грустное, что-то теплое и необъяснимо знакомое. В ней угадывались странные отголоски чего-то старинного: то ли детской колыбельной, то ли забытой народной песни. Казалось, Цири пела больше для себя, чем для остальных, а слова, которые она проговаривала, звучали так, будто их только что выдумали на месте. Йеннифэр сидела молча, внимательно прислушиваясь к напеву Цири. Казалось, ее интересовало не столько звучание мелодии, сколько то, что за ней таилось. Геральт невольно задумался, уловила ли она в этом мотиве те же едва различимые отголоски Лютиковых песен, которые слышал он сам. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что дело было вовсе не в таланте Цири к музыкальному искусству, а в его собственной привычке, укоренившейся за годы странствий с бардом. Лютик всегда напевал. Всегда. Если его рот не был занят вином, едой или очередным монологом о любви, из него лились стихи, мелодии и, чаще всего, недовольное бурчание по поводу несовершенства собственного творчества. Цири же, казалось, совсем не заботилась о том, чтобы ее напевы были совершенны. Она повторяла один и тот же куплет снова и снова, словно эта мелодия была единственной, которую она знала. Замолчала девочка только тогда, когда лошади вновь двинулись вперед, но даже после этого чудилось, что песня еще где-то витала в воздухе. Приблизительно час спустя они наконец пересекли ворота Оксенфурта, и Геральт сразу же вспомнил, почему всегда старался обходить его стороной. Город встретил их пестроцветными фасадами и островерхими крышами, криками лавочников и зазывал, звоном и жужжанием мастерских и, разумеется, бессмысленной суетой снующей туда-сюда молодежи. Оксенфурт был красочным, веселым, шумным и ароматным городком чудес — так его называли многие. Геральта все эти аспекты чудовищно утомляли. Нельзя было отрицать, что Оксенфурт красив. Как только наступала ночь, узкие улочки вспыхивали миллионом цветных огней: трактиры, кабаки и прочие питейные заведения, бордели, предлагающие изысканные и невиданные в других уголках мира услады, приветливо глядели на прохожих окнами и оконцами, приглашая их повеселиться на славу за пару крон. Оксенфурт был городом увеселений, вечерних гуляний, постоянного праздника и непрекращающегося кутежа. И все же сейчас здесь чего-то отчаянно не хватало. Или кого-то. Без Лютика это буйство красок и шумное веселье казались пустыми и фальшивыми. Геральт спешился и повел Плотву под уздцы. Лютик не раз упоминал о своих университетских похождениях, однако большую часть историй Геральт считал чересчур приукрашенной даже для менестреля. Тем не менее из всей мешанины сказок и небылиц заведение «Три Звоночка» казалось вполне реальным. Оплот академической богемы располагался неподалеку от Философских Врат и не пустовал решительно никогда, так что лучшего места для начала поисков было и не найти. Геральт понятия не имел, как и у кого следовало спрашивать «друга Адониса», но он надеялся, что с Присциллой в этом рассаднике знаний кто-то должен был быть знаком. Шагая к трактиру, Геральт думал о том, что если Лютик правда успел стать лектором на кафедре, то как, черт подери, он умудрялся совмещать это с ежегодными странствиями, которые, по неписанному правилу, всегда начинались вместе с таянием снега. Конечно, порой они с Геральтом расставались на несколько недель, когда Лютик уплывал на волнах очередных «срочных дел»: то конкурс бардов, то неотложный фестиваль в какой-нибудь богом забытой деревушке. Но трудно было представить, чтобы ему удавалось проводить много времени в Цинтре и одновременно выполнять преподавательские обязанности здесь, за сотни верст от нее. Привязав поводья Плотвы и Леди у коновязи рядом с трактиром, Геральт велел Цири и Йеннифэр не снимать капюшоны и толкнул дверь. В нос ударил сильный запах пива, пота, приторных духов и тушенки. За столами группками разной величины и веселости сидели студенты, преподавали же — отличить которых можно было исключительно по усталому виду — отдыхали у барной стойки и рассматривали молоденьких официанток, порхающих между столиками и собирающих пустые кружки — только для того, чтобы тут же заменить их на полные. Заняв неприметный столик в самом дальнем углу, Геральт сел лицом к двери и принялся обозревать комнату. Может, искать блондинистую прическу среди толпы было занятием глупым и наивным, но он попытался. Цири и Йен устроились напротив. — Чего желаем, милсдари? — спросила официантка, оттопырив обтянутое фартучком бедро. Судя по ее в высшей степени равнодушному выражению лица, она либо повидала ведьмаков, магичек и их учениц не раз, либо просто надеялась, что ее смена закончится быстрее, чем они успеют сказать слово «пиво». Геральт заказал суп и хлеб для всех, эль для себя, а Йен — вино. Цири попыталась пробормотать что-то про Эст-Эст, но тут же прикусила губу и недовольно надулась, поймав его строгий взгляд. — Лютик разрешил бы разбавить, — пробурчала она, скрестив руки на груди и опустив плечи. Йеннифэр только усмехнулась и взглянула на Геральта с тем едва заметным намеком, который можно было перевести как: «Вот тебе твое отражение, наслаждайся». Еду принесли быстро, и Цири так жадно накинулась на нее, что ее достопочтенная бабушка наверняка разразилась бы длинной лекцией о манерах и королевском самоуважении. Геральт же, как водится, молчал. И мысленно соглашался, что в этом мире манеры — дело десятое. Йеннифэр, излучая свойственное ей достоинство, обедала степенно, не обращая внимания на то, как Геральт осушил кружку эля в два глотка. Тщетно пытаясь выудить из гомона пьяных споров и смеха хоть крупицу полезной информации, Геральт скользил взглядом по таверне. Место явно пользовалось популярностью среди реданской ученой братии: на длинных лавках, словно на заседании академического кружка, сидели профессора, студенты и прочие знатоки всего и вся. Вот только обсуждали они не трактаты и формулы, а цену пива, чей плащ теперь служит занавеской в отхожем месте и почему у жаркого странный привкус известки. Война, похоже, осталась где-то далеко за пределами этого храма науки и спиртного, где каждый считал своим долгом доказать соседу собственную мудрость или хотя бы крепость желудка. Группа студентов в нелепо-пестрых шелковых сюртуках о чем-то весело перешептывалась за столиком напротив. Геральт прислушался. — Клянусь, этот профессор Шурум-Бурум — самый неотесанный мужлан, какого мне доводилось видеть! И лекции его столь же унылы, как и его несчастная физиономия, — драматично вздохнула одна из девушек, которой едва ли было больше семнадцати, подперев рукой подбородок. — А может, дело не в нем, а в том, что на его месте теперь не профессор Панкрац? Прекрасный Панкрац, которому ты глазки строила, как только он взглянет в твою сторону? — хихикнула ее подруга, игриво приподняв брови. — Да-да, мы все слышали твои причитания о его чудесных голубых глазках и благородной внешности. «Юлиан, о, мой Юлиан! Возьми меня сейчас же, ведь я не выдержу ни секунды разлуки!» — воскликнул сидящий рядом юноша, театрально приложив руку ко лбу и делая вид, будто сейчас рухнет в обморок. Геральт резко поднял голову. Профессор Юлиан… Лютик? Полное имя барда его никогда не интересовало — Лютик был Лютиком, и этого хватало. Он припомнил, как однажды бард витийствовал перед каким-то дворянином из Темерии, но это было так давно и так длинно, что он при всем желании — а желание у него было — не смог бы вспомнить никаких деталей. Студенты болтали без умолку, перебивая друг друга и смеясь над неуместными шутками. Геральт же чувствовал, как с каждым словом тягостное ощущение все сильнее давило изнутри, словно в груди что-то жило своей собственной, неуютной жизнью. — Да ты сам, негодяй, глаз не сводишь, особенно когда он закатывает рукава рубашки! И, к слову, краснеешь ты будто спелый помидор, стоит ему хоть пальцем тебя задеть. Напомнить, что ты бормотал недавно? «Ах, вот бы его пальцы изучили каждую мою струну и не спешили останавливаться!» — Девушка захихикала, наблюдая, как парень залился краской и действительно начал напоминать перезревший томат. Буркнув что-то невнятное, он уткнулся в свою кружку с элем. Геральт мрачно покачал головой. Все указывало на то, что этот самый профессор — Лютик. Что ж, хотя бы раз бард сказал правду. — Жаль, что профессор Панкрац ушел посреди семестра. Слышала, его позвали в Темерию лекции читать. — Брехня. Все знают, что он отправился к своему любовнику, который наконец-то воспылал к нему страстью. Если это правда, то какое же разочарование, что больше никому не удастся затащить этого мужчину в постель. Хотя, честно говоря, я бы и на его кабинет согласился. — Ты бы и на стол его согласился! Ни стыда, ни совести… Сначала это было просто ощущение — тихое, назойливое, как зуд в неподходящем месте. Только спустя мгновение Геральт понял, что это за грызущая дрянь. Ревность. Старая, неприятная знакомая, которая всегда приходила без приглашения. Студенты, еще почти дети, обсуждали Лютика так, словно он был красивой безделушкой, а не их учителем. И эта мысль заставила его задуматься о другом: мог ли Лютик… воспользоваться ситуацией? Хотя сам ведьмак не раз обвинял его в том, что он мыслит не головой, а местом пониже пояса, Геральт все же не верил, что бард способен так низко пасть. Впрочем, типаж Лютика, если таковой вообще существовал, всегда оставался загадкой. Он вечно водил знакомства столь разные, что общего между ними найти было практически невозможно. За исключением одного: бард часто не обращал внимания на чужие обручальные кольца, что доставляло немало хлопот самому ведьмаку. И все же странным было то, что в последние годы их путешествий Лютик почти не заводил романов. Последний раз… когда же это было? После Ринды, кажется. Может, он страдал из-за той женщины… как там ее звали? Тем временем компания за соседним столиком продолжала свой разговор, не подозревая, что каждое их слово ловит не только Геральт, но и внимательно прислушивающиеся Йеннифэр и Цири. — Вы видели, что он носит в последнее время? Я серьезно, он эти штаны словно на себе рисует. А уж про… — Его волосы, да-да, мы знаем. Каштановые локоны, шелковистее журчащего ручейка на рассвете Беллетэйна? Мелитэле, Леонора, да мы уже наизусть выучили все твои дифирамбы! Ты, кажется, уже четыре баллады посвятила этой теме. А уж та, где ты восхваляешь его «величественные достоинства», вообще выбилась в наши фавориты. — Парень притворно закатил глаза, но это не обмануло никого за столом. — Какая гадость, — пробормотала Цири, поморщившись и сделав вид, что ее сейчас вывернет. Геральт покосился на Йен, вид у которой был такой, словно она собирается исследовать загадочные достоинства лично. От этого у ведьмака задергался глаз. Геральт хотел только одного — убраться из этой проклятой таверны раньше, чем ревность окончательно лишит его здравого смысла. Устроить сцену и распугать студентов он мог бы, но это было бы опрометчиво. И унизительно. Потому, буркнув что-то невнятное насчет свежего воздуха, он резко поднялся на ноги и ушел, оставив Йен и Цири за столом. Черт возьми, ему хотелось закричать, что есть мочи ударить что-нибудь и напиться до беспамятства — именно в таком порядке. Не то чтобы он имел какое-то право на барда. Он сам сделал все, чтобы держать его на расстоянии — колючие слова, равнодушие и молчание стали существенным подспорьем. Это было легче, чем признаться себе в том, чего он действительно хочет. Он убеждал себя, что Лютику лучше без него. Лютик — человек, его жизнь такая хрупкая и скоротечная, подобна весеннему цветку, обреченному увянуть раньше, чем того хотелось бы. Желать чего-то большего, жаждать прикосновений и близости — было бы безумством. Ведь однажды бард уйдет, а он останется. Один. Молодой. И с этим невыносимым чувством утраты. Ни один человек не вызывал у него такого бурного коктейля эмоций — злость и привязанность, гнев и желание, переплетающиеся в неразрывный узел где-то в районе ребер. Геральт до сих пор вспоминал те ночи у костра, когда, казалось, нужно было лишь протянуть руку, чтобы все изменилось. Но потом… потом была та самая чертова гора. Она забрала у него этот шанс, а бард больше так и не дал другого. Ведьмак втянул холодный воздух и попытался взять себя в руки. Вспомнились слова Цири: Лютик был в Цинтре. Если он действительно ненавидел Геральта, зачем тогда помогать? Почему не уйти и не оставить его гнить в клетке? Присцилла говорила, что бард сделал все, чтобы они выжили. Слабый проблеск надежды тут же затмила мучительная догадка: возможно, все это ради Цири. А Геральт был лишь частью сделки. Геральт зажмурился, прогоняя из головы ненужные размышления. Лютик все равно не мог ничего прояснить — его здесь не было. А значит, думать о нем не имело смысла. Лучше сосредоточиться на том, зачем они приехали в Оксенфурт. Именно в этот момент что-то привлекло его внимание. Светлая кудрявая макушка мелькнула за дверью таверны и тут же исчезла. Геральт шагнул внутрь, сразу направляясь к той, кого принял за Присциллу, но стоило ей повернуться, как сомнения исчезли — это определенно была не она. Перед ним стояла молодая девушка, на вид ненамного старше Цири. Кудри действительно можно было спутать, но остальное — слишком юные черты лица, мягкий, возможно, даже наивный взгляд — выдавало, что это совсем другой человек. И все же кое-что настораживало. Она не боялась. Ни капли. — Мне нужен друг… Адониса. Присцилла. Не подскажешь, где ее найти? — Геральт склонил голову, наблюдая за реакцией девушки. Ее лицо изменилось едва заметно, настолько, что обычный человек ничего бы не уловил. Геральт не был обычным человеком. — Даже если бы я знала, кто это, а я не знаю… зачем ведьмаку друг Адониса? — Ее улыбка была сладкой, как мед, и такой же липкой. Геральт ясно чувствовал ложь, будто та витала в воздухе, смешиваясь с запахом затхлого эля и пролитого пива, лишь едва скрываемая этой напускной невинностью. Возможно, представление девушки и произвело бы впечатление, если бы он не спешил. На счастье, вмешалась Йеннифэр. Они с Цири, заметив возвращение Геральта, спешно оставили монеты на столе и подошли ближе. — Нам сказали, что Присцилла поможет найти нашего друга. Пожалуйста, у нас мало времени, и нужно двигаться дальше как можно скорее. Вы, думаю, знаете, кто мы? Девушка кивнула, на этот раз ее лицо стало серьезным. Она обвела комнату внимательным взглядом, затем поманила их за собой. Геральт сдержанно вздохнул и двинулся следом, а за ним — Йеннифэр и Цири. — Доведу вас до офиса. Там будете объясняться сами. Зовут меня Эсси, — весело пропела она, махнув рукой. — Ну, не отставайте! Похоже, хмурый взгляд ведьмака ее совершенно не смущал. Она шла бодрым шагом, насвистывая что-то себе под нос, и, кажется, получала от этого невыразимое удовольствие. Мелодия, которую она выбрала, была знакома настолько, что Геральт невольно замедлил шаг. «Дочь рыбака». Старый мотив, с которым Лютик когда-то не раз выводил его из себя, напевая в самых неподходящих ситуациях. Времена менялись, войны проходили, короли гибли, но похабная песня барда пережила все это, будто издеваясь над самой идеей течения времени. Неужели Эсси слышала ее от Лютика лично? Или просто восприняла как часть всеобщего наследия? Ведь в этом-то и была его сила: из барда, которого поносили трактирщики, Лютик стал почти мифом, обросшим легендами, столь же стойкими, как рассказы о призрачных всадниках. Впрочем, разве это имело значение? «Друзья Адониса» тоже были легендой, умели скрываться и не оставлять следов, а их тайны вызывали зависть даже у шпионов Дийкстры. Офисы были ближе, чем можно было подумать, но путь к ним напоминал не столько прогулку, сколько процесс инициации. Извилистые коридоры сменялись лестницами, тенистые дворы — залами, украшенными резьбой и статуями. У Философских Врат молчаливый стражник, едва удостоив взглядом Геральта, забрал лошадей и кивнул. Никодемус де Боот, величественный и холодный в виде каменного бюста, встретил их безразличным молчанием. Эсси, задержавшись на мгновение, потянула за ножку стола. Геральт успел подумать, что сейчас последует очередной хитроумный ритуал, но стена просто-напросто отъехала в сторону, причем сделала это совершенно бесшумно. — После вас, — с ухмылкой сказала Эсси, указывая на открывшийся проход, который, по ощущениям Геральта, выглядел вовсе не гостеприимно. Когда Геральт не двинулся с места, настороженно глядя на потайную лестницу, девушка закатила глаза, пожала плечами и первой скрылась в тени. Ведьмак двинулся следом, за ним Цири и Йеннифэр. Тяжелый каменный проход за ними закрылся с почти церемониальной торжественностью. Подземные коридоры, погруженные в полумрак, будто уводили в прошлое на десятки и сотни лет. Здесь не было окон, единственный свет исходил от трепещущих языков пламени свечей в старых железных канделябрах. Этот уголок Оксенфурта, скрытый от глаз большинства, явно был очень старым, почти нетронутым, в отличие от остальных корпусов университета, где постоянные ремонты и реконструкции давно стали частью повседневной жизни. Сводчатые арки поднимались высоко над их головами, придавая помещению внушительный, почти священный облик. Гобелены с потускневшими узорами, картины в массивных рамах и книжные полки, заставленные древними томами, наполняли воздух ароматом старой бумаги и пыли. Геральт невольно подумал, что эта комната пережила не одно поколение. Он вспомнил рассказы Весемира о Гильдии. Даже в Каэр Морхене, среди снегов и холодных гор, эти истории казались далекими, почти сказочными. Но теперь, стоя в этом зале, Геральт чувствовал, как время смыкается вокруг него в плотное удушающее кольцо. Все, что он знал о Гильдии, вдруг стало более реальным — и одновременно более пугающим. Йеннифэр с интересом разглядывала названия на переплетах, удивляясь тому, как тщательно здесь хранили даже старейшие экземпляры. Многие из фолиантов она видела впервые в жизни, а некоторые, если верить легендам, должны были быть утеряны навсегда. Просторный кабинет, куда они вошли, встретил их мягким теплом камина. Свет плясал по лакированной поверхности массивного письменного стола, по бокам стояли удобные кресла, а рядом примостилась изящная кушетка. Полки с книгами и журналами здесь тянулись от пола до потолка, а у противоположной стены виднелся оружейный шкаф. За столом высилась большая стеклянная витрина — в ней тесно расположились хрустальные бокалы, бутылка туссентского вина урожая 1162 года и ряды бронзовых табличек с аккуратно выгравированными именами. На них не было ни дат, ни эпитафий — только имена и прозвища, вырванные из потока времени. Щелчок замка в тишине показался слишком громким. Эсси пропала, будто растаяв в воздухе, оставив после себя лишь слабый аромат духов. Ведьмак медленно огляделся. Простая мебель, ровные линии, ничего лишнего — комната выглядела аскетично. Но эта скромность была обманчивой: здесь все дышало властью. Не той, что любит шум или блеск золота, а тихой, неумолимой силой, диктующей свои правила. — Шани говорила, что вы можете заявиться. Рада видеть вас всех относительно невредимыми, да еще и с магичкой, — голос эхом отразился от стен. В дверном проеме появилась женщина, которую они разыскивали. На первый взгляд могло показаться, что она материализовалась из воздуха, но приглядевшись, ведьмак заметил: за стеллажами прятался искусно скрытый проход. Хитрая иллюзия, создаваемая архитектурой и углом зрения. Умно, надо признать. Присцилла коротко улыбнулась и указала на кресла. Цири, ни секунды не раздумывая, устроилась в кушетке и с мольбой в глазах воззрилась на нее. — Ты знаешь, где он? — прямо спросил Геральт, усаживаясь напротив. Присцилла нахмурилась — она явно разрывалась между желанием не расстраивать Цири и порывом послать ведьмака ко всем чертям. Вздохнув, она потерла лицо рукой. — К сожалению, я не знаю, и это правда. Когда Юлиан уходит в укрытие, он всегда старается никому не рассказывать, куда отправляется. Это мера предосторожности, чтобы в случае, если кого-то из нас схватят, он не мог проговориться. У меня есть догадка, но… — Но что? Ты знаешь, кто мы. Знаешь, что она, — он положил руку на плечо Цири, — значит для него. Мы бы не искали его, если бы это не было важно. Ему нужна защита. — Защита от тебя, ведьмак, в первую очередь, — рявкнула Присцилла, но тут же спохватилась, словно вспомнив о присутствии ребенка. — Слушай, я понимаю, что ты считаешь его слабым и беззащитным, но уверяю тебя: он знает, что делает. Искать его сейчас — это значит подвергать его опасности. Я не из зла говорю, а из беспокойства. Где бы он ни был, вы его не найдете, если он сам этого не захочет. — У Нильфгаарда есть маг, который с нужными инструментами сможет его найти. Сколько бы он ни прятался, его выследят. А без него Цири не выжить, — с нажимом произнесла Йеннифэр. Геральт угрюмо шагал туда-сюда перед камином, обдумывая очередную неудачу. — Он обещал, что всегда будет меня защищать! — Цири с трудом скрывала дрожь в голосе, ее слова давались так тяжело, будто каждое из них застревало в горле вместе с подступающими слезами. Присцилла взглянула на нее, прикусила губу и, вздохнув, нехотя кивнула. — Хорошо. Ладно. Как я уже сказала, я не знаю, где он, и даже представить не могу, с чего начать. Но я дам вам пару его дневников. Возможно, там найдется зацепка, которая подскажет его местонахождение. Ее взгляд упал на полку, заставленную книгами и тетрадями в кожаных переплетах, многие из которых выглядели так, словно пережили больше странствий, чем их владелец. Она выудила несколько из них, неторопливо, будто стараясь потянуть время. Геральт узнал эти дневники с первого взгляда. Лютик относился к ним с тем же благоговением, с каким маги относятся к древним манускриптам. В этих тетрадях было все: от грубых черновиков баллад до откровенных заметок, которые, будь они обнародованы, могли бы опозорить добрую половину населения Континента. Присцилла вручила четыре тетради Геральту и предупредила: — Надеюсь, мне не нужно напоминать, что выносить книги отсюда нельзя. В конце коридора есть гостевые спальни, которые мы держим для наших друзей, если кто-то из них заглянет после задания. Вы можете переночевать там. Эсси, скорее всего, уже пошла за вашими сумками. Не переживайте, у нас здесь никто не лазит по чужим вещам. Я загляну к вам на рассвете, — закончила она сухо, направляясь к двери. Эсси, ловко балансируя с ворохом их скромных пожитков, привела их к двум комнатам, каждая из которых была примерно такой же просторной, как повозка бродячего торговца. Однако внутри оказалось неожиданно уютно: кровати аккуратно заправлены, на тумбочках стояли свечи, а в воздухе пахло свежей древесной стружкой. Геральт, не долго думая, махнул рукой в сторону комнаты с более широкой кроватью, выделив ее для Цири и Йеннифэр, а сам вернулся в кабинет, чтобы изучить дневники. Никто не стал возражать, и, обменявшись скупыми пожеланиями спокойной ночи, все разошлись по комнатам. Геральт сел, уставившись на дневник в руках. Пальцы скользнули по темно-зеленой кожаной обложке, задерживаясь на тисненых завитках цветочного орнамента, изъеденных временем и, судя по всему, зубами Плотвы. Геральт вспомнил, как Лютик, прижимая дневник к груди, стенал о «бессмысленной жестокости судьбы» и «осквернении его творческого наследия», пока сам ведьмак едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Теперь, держа дневник в руках, Геральт вдруг ощутил, что это не просто книга. Это было нечто интимное, даже священное, как старинный реликварий, в котором хранили не золото, а что-то более ценное — мысли и воспоминания. Возможно, даже те, что Лютик боялся доверить и самому себе. Ведьмак видел множество замков, ловушек и хитроумных механизмов, но ни один не был таким пугающе простым — обыкновенный кожаный ремешок, скрывающий неизвестное. Скользнув по нему пальцем, Геральт вдруг поймал себя на мысли, что ему отчаянно не хочется нарушать эту невидимую границу. — Дорогой мой ведьмак, разве тебе никогда не говорили, что это верх неприличия — совать нос в песенник менестреля? — Лютик прижал дневник к груди с видом оскорбленной невинности. — Это все равно что требовать показать чьи-то самые глубокие, интимные мысли! Нет-нет, я этого не допущу, даже ради утоления твоего любопытства. Да и не переживай, клянусь, только лучшие из лучших песен покидают страницы этого дневника, чтобы восхитить публику, — добавил он, хихикая над собственным драматизмом. Геральт, стоя за плечом барда, скривился, но отступать не стал. Слишком уж подозрительно этот менестрель берег свои записи. Не потому ли, что там, помимо описания охот и, как любил выражаться бард, Геральтовых «героических подвигов», было что-то еще? — Я не читаю твои бездарные вирши ради развлечения, — буркнул Геральт. — Просто хочу убедиться, не записал ли ты чего лишнего обо мне. Лютик лукаво прищурился, и в глазах его блеснул озорной огонек. Геральт узнал этот блеск — взгляд искателя неприятностей, которые потом воспевались в песнях так, будто бард был вовсе не их причиной. — Лишнего? Ах, Геральт, ну неужели у тебя есть секреты? — Заткнись, Лютик. — Однажды я все же узнаю, что ты прячешь в своем сердце, в том самом, которого, как ты утверждаешь, у тебя нет. Сказать Лютику, что сердце у него есть, Геральт так и не решился. Зачем говорить очевидное, если бард наверняка все знал? Но теперь, когда дневники, где Лютик запечатлел свои тайны в чернильных завитках и строках, оказались у него в руках, уверенность улетучилась. Ведьмак боялся. Боялся узнать, каково это — увидеть себя в записях Лютика. А каково — не увидеть вовсе. Сделав глубокий вдох, он наугад открыл одну из страниц и начал читать.

↢ ❦ ↣