Речное безобразие

— Итак, дорогой, кажется, я выиграл! — Флегетон торжествующе усмехается, демонстрирует пустые ладони — смотри, мол, ни одной карты на руках не осталось. Конечно, сыграть было его идеей, конечно же, на желание — кто вообще в здравом уме и твердой памяти играет на интерес? И теперь он искренне наслаждался этой пусть и крохотной, но все же победой. — Поздравляю, дорогой мой, но совершенно не от всего сердца, — саркастически откликается Коцит, раздраженно бросая веер карт на пол. Изначально ему везло с раскладом, но потом в какой-то момент все резко изменилось, и не успел он и глазом моргнуть, как обнаружил себя с половиной колоды в руке, а соперника — с одной-единственной картой. — Признавайся, жульничал? — Что ты, как можно! — Флегетон так искренне округляет глаза и хлопает ресницами, что даже самый подозрительный игрок не смог бы сейчас обвинить его в шулерстве. — Но раз уж так вышло и мне повезло… теперь ты должен мне желание, милый! Этого Коцит и боится, если честно. — И что же ты хочешь? — интересуется он с деланным безразличием, хотя сам уже судорожно продумывает пути отступления. Остальным, как назло, не пожалуешься — сам же согласился, никто за язык не тянул, да и нечестно это, — бежать стыдно, а переключить чужое внимание на что-то не получится. И надо же было так подставиться! — Дай-ка подумать… — но задумчивыми интонациями Коцита не обмануть: он более чем уверен, что желание давно уже придумано и сейчас Флегетон просто тянет время, подогревая интерес. И он оказывается прав. — Хочу тебя. Сейчас. В спальне. Но! — тонкие пальцы упреждающе ложатся на губы прежде, чем Коцит успевает хоть что-то сказать. — Хочу, чтобы ты был осторожен и нежен со мной. И не пытался опять выгрызть кусок из моего плеча! — Дорогой, ну ты же знаешь, что я не могу сопротивляться соблазну тебя укусить… — и в подтверждение слов Коцит тянется к выпирающей ключице, виднеющейся из-под ворота растянутой домашней футболки, но тут же получает по носу. И недовольно шипит, хотя стукнули совсем легонько. — Значит, придется тебя научить. И вот это Коциту совершенно точно не нравится. Обстановка в спальне его подозрения только укрепляет. Потому что Флегетон совершенно точно готовился: на прикроватном столике змеей свернулась черная веревка, с ней соседствует новенький тюбик смазки — наверняка с очередным омерзительно-сладким вкусом, — а свет приглушен до минимума. Слишком уж все идеально для простого совпадения, слишком похоже на заранее подготовленный план, и в душе Коцита все активнее роятся смутные сомнения; но Флегетон мягко толкает его в грудь, вынуждая сесть на край кровати, и сомнения уступают место кое-чему другому. Кое-чему, что заставляет сердце биться быстрее. — Нет, дорогой, так нельзя, — Флегетон насмешливо кривит губы и отступает на шаг, стоит лишь к нему потянуться. Еще и по рукам легонько шлепает, чтобы точно оборвать на корню все попытки прикоснуться. — Сегодня ты проиграл, а значит, командую я. Коцит раздраженно шипит, но подчиняется — руки убирает за спину и смотрит, смотрит, пожирает взглядом любовника, который, кажется, более чем доволен сложившейся ситуацией. Обнажается медленно, явно рисуясь, демонстрируя себя во всей красе: светлая нежная кожа, усыпанная веснушками, разлет ключиц, едва заметный изгиб талии, гладко выбритый лобок… Знает, что хорош. Знает, что Коциту очень мало нужно, чтобы завестись. Знает и пользуется. Когда он снова оказывается рядом, ноздри щекочет едва уловимый аромат сладковатых духов. Изящные пальцы, не торопясь, расстегивают пуговицы Коцитовой рубашки, легким касанием проходятся по шее, обводят контур губ — Коцит не может удержаться от соблазна поцеловать самые кончики. На плече желтеет уже едва заметный синяк — последствие недавно проведенной вместе ночи, и клыки чешутся от желания вцепиться в это же место еще раз, обновляя метку, но сегодня нельзя. Сегодня Флегетон главный, и его слово — закон. — Ложись на спину, милый, и заведи за голову руки, — выдыхает на ухо, от чего по хребту мгновенно бегут мурашки. Коцит мог бы возмутиться, сказать, что это выходит за пределы одного желания, отказаться слушаться, но… Признаться честно, ему и самому хочется узнать, что же Флегетон задумал и как далеко протираются области его фантазий. И поэтому — подчиняется без слов. Веревка обнимает запястья почти ласково. Оборот за оборотом, фиксируя крепко и надежно, так, что не выскользнуть при всем желании. Реки сильнее простых людей, и Коцит мог бы, приложив немного усилий, разорвать эти путы. Но обещание, данное близким, превыше всего. Поэтому он и не сопротивляется, а покорно позволяет привязать себя к спинке кровати. Только дергает запястьями на пробу, проверяя, не слишком ли передавливает веревка. — Знаешь, а тебе идет быть в таком виде, — Флегетон нависает сверху, гладит по щеке, а затем коротко лижет в губы. И отстраняется с хитрой улыбкой, не оставив Коциту и шанса утянуть его в полноценный поцелуй. — В следующий раз нужно будет надеть на тебя еще и намордник, чтобы точно не смел больше кусаться. Между прочим, до сих пор болит! — он надувает губы, старается выглядеть до смерти обиженным, но Коцита-то не обманешь: вовсе не обида им движет. — И теперь я буду тебе мстить. — Нечестно, тебе ведь самому это нравится! — да, воспоминания о том, как Флегетон сам подставлял беззащитное горло под укусы, все еще свежи. И как сам просил пометить его — тоже. А теперь надо же, мстить собрался! — Может, тебе тоже понравится, — Флегетон сползает ниже, устраивается поудобнее между раздвинутых ног. Раздевшись сам, Коцита он от одежды нарочно не избавил, но даже сквозь ткань прикосновения обжигают. Особенно когда узкая ладонь ложится на пах и якобы невзначай принимается поглаживать. — Но совершенно точно не сразу. Он больше дразнится, чем ласкает, — гладит, чуть сдавливая, трется щекой сквозь ткань. Коцит вниз старается даже не смотреть, но взгляд все равно нет-нет, да падает на светлую макушку. Флегетона хочется схватить за волосы, вжать в пах вплотную, заставить заглотить член до основания и хорошенько оттрахать в узкое горло; но все, что может Коцит в таком положении, — кусать губы и слегка подаваться навстречу в надежде, что близкому вскоре надоест издеваться. Надежды оправдываются ровно наполовину. Флегетону надоедает, но вместо того, чтобы прекратить, он принимается издеваться иначе. Тянет вниз штаны вместе с бельем — не снимая, а лишь слегка приспуская, — обхватывает пальцами член, оглаживает большим пальцем головку. Коцит уже от этой ласки с ума сходит, стонет сквозь сжатые зубы, но Флегетону и этого мало: он склоняет голову, мокро и горячо лижет по всей длине, давая ощутить весь рельеф нечеловеческого языка. Этого недостаточно, этого слишком мало; Коцит отлично знает, как хорошо его любовник умеет отсасывать, и он готов уже начинать умолять, когда Флегетон отстраняется вновь. — Думал, что все закончится так просто, дорогой? — он смотрит Коциту в глаза, и на дне вертикальных зрачков горит поистине дьявольское пламя. — Я же сказал, сегодня ты в моей власти, а значит… Флегетон приподнимается на мгновение, берет в руки заранее тюбик с лубрикантом, демонстративно льет его на пальцы, а затем вдруг заводит руку за спину, и его лицо искажается от удовольствия. — А значит, все будет так, как я захочу. Всей картины не рассмотреть, но воображение услужливо дорисовывает оставшиеся детали. Флегетон еще и стонет нарочно громко, сам насаживается на пальцы, загоняя их до костяшек, с члена капает предэякулят, на щеках выступил лихорадочный румянец, и от этой картины очень легко окончательно сойти с ума. Коцит впервые пытается вырваться по-настоящему — это должны быть его пальцы, это он должен растягивать Флегетона, подготавливая для себя, — но веревка выдерживает, хоть и натягивается, врезается в кожу, наверняка оставляя следы. — После всего, что ты со мной делал, я все еще такой узкий, знаешь? — голос у Флегетона дрожит и ломается, и хочется выть от бессилия, от невозможности прикоснуться и вообще сделать хоть что-то. — Ох, милый, как же хорошо… так нравится чувствовать себя заполненным… — Хватит издеваться, позволь мне уже трахнуть тебя! — Коцит не выдерживает: умоляет почти жалобно. Возбуждение становится болезненным и нестерпимым, ему нужно, нужно, чтобы Флегетон сделал хоть что-нибудь или позволил сделать что-нибудь с ним, неважно. Что угодно, лишь бы стало легче. — Ну, даже и не знаю… — слышится в ответ издевательское, но пальцы Флегетон все же вынимает с влажным звуком. Добавляет еще смазки, снова кладет ладонь на член, лениво проводит вверх-вниз, размазывая гель, но желанного облегчения это не приносит. Наоборот, только подстегивает еще сильней. — Тебе придется меня удовлетворить, и после этого, может быть, я разрешу тебе кончить. Все понял, дорогой? — Что угодно, только, пожалуйста… Коцит не договаривает — отворачивает голову в сторону, алея скулами. Для него просить о таком сложно, слишком тяжело усмирить гордость, но ведь именно этого от него и ждут. Именно до просьб и мольбы его планировалось довести и план увенчался успехом. Еще чуть-чуть, и стыд перевесил бы желание, но Флегетон отлично знает, когда следует остановиться. И грань дозволенного так и остается не перейденной. Потому что в следующую минуту Флегетон приподнимет бедра и сам, помогая рукой, до упора насаживается на член. Коцит, не сдерживаясь, стонет в голос. Долгожданное проникновение оказывается еще слаще, чем он мог себе представить; Флегетон действительно очень узкий, обхватывает плотно и жадно, но несмотря на это, практически сразу начинает двигаться. Позволяет члену выскользнуть почти полностью, затем насаживается вновь, выгибается с каждым движением — показывает, насколько ему хорошо. Будто бы Коцит не чувствует того же. — Только попробуй кончить раньше меня!.. — выстанывает между толчками. Но, кажется, одного лишь предупреждения Флегетону мало, потому что в следующее мгновение его ладонь ложится на Коцитово горло, сжимает так, чтобы почти перекрыть доступ кислорода. От этого в глазах на мгновение темнеет, боль смешивается с удовольствием, и Коцит уже не стонет — рычит, подбрасывая вверх бедра. Мало, мало, слишком мало, ему нужен Флегетон весь и без остатка, и медленных, плавных движений недостаточно, чтобы утолить это желание. И после очередной попытки вырваться веревка наконец-то поддается. Рвется с жалобным звуком, оставляя запястья свободными — преимущество, которым определенно стоит воспользоваться. Преимущество, которое нельзя упустить. — Эй, что ты!.. Коцит действует быстрее, чем Флегетон успевает хоть что-то понять. Опрокидывает его на спину, оказываясь сверху, удобно устраивает тонкие щиколотки на своих плечах и наконец-то начинает двигаться так, как хочется ему самому. Резко, размашисто, вколачиваясь до основания, словно бы его целью теперь было вытрахать из любовника все желание издеваться. Кровать жалобно поскрипывает, изголовье ритмично бьется о стену, но все это происходит где-то там, на грани слышимости и понимания, потому что все, что сейчас занимает внимание Коцита, — это его партнер. — Так нечестно ты не должен был… а-ах!.. — Флегетон даже произнести ничего связано не может — давится стонами, жадно хватает ртом воздух. Он всегда красивый, но сейчас особенно: припухшие губы, струйка крови, стекающая из прокушенной нижней, лихорадочный румянец на щеках… Желанный, горячий и любимый. Не хватает только пары деталей. — Коцит, не смей даже!.. Только вот Коцит не слушает. Коцит с наслаждением вгрызается в нежное местечко между шеей и плечом, кусает снова и снова, грызет за ключицу и плечо. Завтра все это место наверняка будет одним большим синяком, но с каждым новым укусом Флегетон все сильнее сжимается вокруг члена. Он уже не стонет — скулит и хнычет, подается навстречу глубоким толчкам, цепляется за простыню и — Коцит внутренне ликует, когда замечает это — сам подставляет шею под острые клыки. На светлой нежной коже свежие метки выделяются особенно ярко, и Коцит едва ли не рычит от удовольствия, вылизывая кровоподтек. — Так мне нравится куда больше, дорогой, — Коцит удовлетворенно скалит зубы, но ему самому уже перестает хватать воздуха; движения становятся хаотичнее, грубее, жестче. Краем глаза он замечает, как Флегетон тянется к члену, и такой расклад его более чем не устраивает — приходится схватить за запястье и зафиксировать обе руки над головой. — Пожалуйста, я же почти… — выстанывает практически обиженно, пытается освободиться, но Коцит держит крепко. Роли поменялись, у Флегетона нет больше ни власти, ни контроля, и теперь ему остается только подчиняться. — Нет, мой милый, без рук, — на всякий случай покрепче вжимая узкие запястья в постель, Коцит склоняется ниже, утягивает любовника в долгий и мокрый поцелуй и чувствует, как мелко вздрагивает под ним разгоряченное тело. Еще чуть-чуть. Еще немного для них обоих. Коцит держится изо всех сил, чтобы не сорваться раньше времени, и ему это удается — Флегетон кончает первым. С очередным укусом в шею выгибается, стонет жалобно и кончает, забрызгав теплой спермой и себя, и партнера. Но отдышаться ему не позволяют — Коцит практически сразу выскальзывает из растраханной дырки и чуть приподнимается, доводя себя до разрядки рукой. И изливается прямо на испещренную укусами и засосами грудь, словно бы еще раз помечая: мое. Полностью мое. И обессиленно падает рядом, приобнимая возлюбленного за плечи: теперь можно и полежать в тишине и покое. Но даже такому простому плану не суждено сбыться. — Ну и что ты наделал? — как только к Флегетону возвращаются силы, он сразу же принимается жаловаться. Приподнимается на локте, оглядывает себя в висящее напротив кровати зеркало и капризно надувает губки. — Теперь шея из-за тебя болит, так еще и я весь липкий! Ничего не хочешь сказать? — Хочу. Что было хорошо, и я бы повторил, — после такого Коцит чувствует себя приятно уставшим и разморенным, и цапаться из-за мелочей не хочется даже в шутку. Наоборот, хочется мирно полежать под любимым боком, а еще лучше — подремать пару часиков перед вечерней охотой. Он-то знает, что Флегетон ворчит больше по привычке и из-за природной вредности; истинные его чувства для Коцита — как открытая книга, и среди этих чувств нет ничего, кроме такого же сытого удовлетворения. Коцит устраивается поудобнее, переворачивается на бок и уже собирается спать, как вдруг его внимание привлекает одна не замеченная ранее деталь. Он тянется к сброшенной одежде и из складок Флегетоновой кофты выуживает кое-что. Внимательно рассматривает и с восхищением качает головой: ну кто бы сомневался, в самом-то деле. — …теперь опять придется носить что-то с горлом, а ты же знаешь, как я ненавижу воротники! А тональник твои художества не скрывает, все равно все проглядывает, кусачий ты… что, все-таки хочешь что-то мне сказать? — до Флегетона только спустя несколько минут доходит, что на него смотрят как-то уж слишком пристально. Неладное он чует сразу же: отодвигается подальше, на всякий случай закутывается в одеяло и настороженно косится на Коцита, но его это уже не спасет. И ничто уже не спасет. — Мы ведь играли на желание, правда? Проигравший должен выполнить то, что скажет победитель, и мы договаривались не жульничать, да? — Да, и что теперь? — Флегетон заметно нервничает, ищет глазами, куда бы сбежать, но Коцит лежит ровно между ним и дверью. И бежать некуда. — Теперь, кажется, ты должен мне желание. И я уже знаю, что загадать. Между пальцев Коцита зажато несколько игральных карт.