Redemption | Искупление

      Было уже два часа, когда Гермиона трансгрессировала на кухню родительского дома с двумя большими пакетами с рынка в каждой руке. Возможно, Грейнджер перестаралась, но она просто умирала с голоду, когда зашла в Теско ниже по улице. Вместе с огромной банкой арахисового масла она закинула в тележку продукты, которых хватило бы по меньшей мере на неделю — ну, учитывая, сколько ел Малфой, может быть, на дня три.       Она поставила пакеты на кухонный остров и начала их разбирать. Когда Гермиона убирала спагетти в кладовку, она услышала шаркающие шаги за спиной и, обернувшись, увидела, что там стоял Малфой с нечитаемым выражением лица.       — Слышал, как ты трансгрессировала, — пояснил он. — Нотту нужно поесть.       — Я знаю, — сказала Гермиона, возвращаясь к распаковке продуктов. — Поход в тюрьму занял больше времени, чем я думала.       Малфой ничего не сказал, а вместо этого обошёл остров и посмотрел, что она купила.       — Передай хлеб, — произнёс Малфой и, даже не смотря в её сторону, протянул руку.       Как скажешь, деловая колбаса.       Гермиона отдала ему батон и начала расставлять купленные овощные консервы по местам. Она слышала, как позади Малфой рылся в шкафчиках.       Он до сих пор ни словом не обмолвился о её встрече с его матерью. Он не спрашивал, а Гермиона не была уверена, стоит ли ей самой поднимать эту тему. Драко не сказал ничего, кроме «Передай хлеб», словно это в порядке вещей — как будто его хождения по кухне, чтобы приготовить бутерброд Тео Нотту, являлись чем-то, чем Малфой занимался каждый день.       Она покачала головой. Лучше уж это, чем его взгляды и оскорбления.       — Помочь? — спросила Гермиона, повернувшись лицом к плите, но, похоже, он наконец нашёл то, что искал.       — Я в порядке, Грейнджер, — сказал Малфой, его голос звучал раздражённо. — Я каждый год получал П по зельям. Думаю, я в состоянии справиться с жалким горячим бутербродом с сыром.       Гермиона почувствовала, как губы дрогнули в ухмылке, но ей не хотелось ввязываться в очередной конфликт, поэтому она сдержалась.       — Я пойду проверю Нотта. Пока я не ушла, на сколько оценишь свою боль?       — Четыре.       — Тебе становилось хуже, пока меня не было?       — Нет.       Гермиона оставила его готовить в надежде, что он не сожжёт кухню, и поднялась на второй этаж. Когда она вошла в их спальню, Нотт держал в руках книгу. Даже смешно, как быстро она начала называть комнату, в которой выросла, «их спальней».       Он всё ещё выглядел слабым, но было радостно видеть, что он занимался чем-то, кроме лежания, словно в ожидании, что кто-то придёт и проводит его подышать свежим воздухом в тайный сад его уединённого поместья.       — Что это у тебя? — спросила Гермиона, указывая на книгу в руках Тео. Его взгляд метнулся к ней, Нотт выглядел так, будто его поймали за чем-то непристойным.       — О, — начал Тео. — Я увидел твои книжные шкафы. Могу вернуть её назад.       Гермиона энергично замотала головой.       — Что ты, не надо! Читай всё, что найдёшь здесь. Мне просто было интересно, что ты выбрал.       Тео приподнял книгу, демонстрируя обложку.       — О! — воскликнула Грейнджер. — «Бегущий за ветром»! Я совсем недавно купила её. Она только вышла. Расскажешь потом, как тебе. — В Гермионе уже проснулась книжная ревность — не то чтобы у неё сейчас было время для чтения.       — Я могу отдать её, если ты хочешь почитать, — предложил Тео, но она отказалась.       — Нет, читай ты. Просто знай, что теперь ты занимаешь важное место в моей жизни — тот, кто читает мои книги раньше меня. — Губы Нотта изогнулись в улыбке, и Гермиона поняла, что ей нравится заставлять его улыбаться. Пусть отец Тео был отъявленным Пожирателем смерти, сам Тео никак не мог быть закоренелым преступником.       — На сколько тебе было больно сегодня? — спросила она.       — Шесть. Чтение помогает. Оно переключает внимание, — ответил Нотт.       — Я дам тебе лёгкое болеутоляющее зелье, — сказала Гермиона, уже направляясь к тумбочке. — Будем надеяться, оно уменьшит боль, но не лишит тебя чувствительности.       Она заметила, что на прикроватной тумбочке Малфоя тоже лежала книга. Её любопытство возросло. 451 градус по Фаренгейту. Губы дрогнули. Из всех книг Малфой проявил интерес именно к этой. Книги напомнили Гермионе о том, что парням нужно чем-то занять своё время и разум. Чтение — это, конечно, хорошо, но они не могли читать неделями напролёт.       Она дала Тео обезболивающее зелье и затем села за стол, достав записную книжку.       Испытуемый 1 отмечает устойчивую боль на четыре балла в течение всего дня. Кажется, он хорошо справляется с новой для него маггловской бытовой техникой.       Испытуемый 2 утверждает о боли в шесть баллов, и я дала ему лёгкое болеутоляющее зелье. Возможно, стоит рассмотреть вариант маггловских безрецептурных препаратов и понаблюдать, как они будут справляться с болью. Они вызывают не такое сильное привыкание и стоят гораздо дешевле.       Поскольку больше не нашлось ничего, что можно было бы отметить, Гермиона закрыла записную книжку и увидела, что Тео снова углубился в чтение. Услышав чей-то топот в коридоре, она предположила, что Малфой вернулся с едой.       Он принёс три тарелки, и Гермиона была немного шокирована тем, что он потрудился приготовить бутерброд и для неё. Она точно не ожидала такого от Малфоя. Кроме того, под мышкой правой руки он держал бутылку кока-колы.       — Выглядит, как слизь флоббер-червей, но, полагаю, это какой-то напиток? — нетерпеливо произнёс он, ставя порцию Тео ему на колени, её — на стол, а со своей зашаркал к кровати.       — Это называется кола, — объяснила Гермиона, протянув руку за бутылкой. Она быстро трансфигурировала пару пергаментов на столе в три небольших стакана и налила немного в каждый. — Вот, — сказала она, передавая парням стаканы.       Тео и Малфой оба уставились в свои стаканы с подозрением.       — Оно чёрное, — заметил Нотт.       — Оно пузырится, — добавил Малфой. — Как магглы смогли заставить его так пузыриться?       — Это называется газирование. Просто попробуйте.       Гермиона улыбнулась в свой напиток, наблюдая за тем, как они чопорно поднесли стаканы к губам и сделали по крошечному глоточку.       — Ты сказала, кола? — надменно спросил Малфой, но тут же сделал ещё один большой глоток. — Неплохо.       Нотт был менее сдержан.       — Это великолепно! — воскликнул он. — Что в неё входит?       — Сахар. Куча сахара, — ответила Гермиона. Она притворилась, что не заметила, как Малфой заглотил остатки и налил себе новую порцию.       Она взяла в руки бутерброд, который Малфой поставил на письменный стол, и надкусила его.       — М-м-м, — Гермиона застонала, а её глаза закатились. Малфой смог приготовить горячий бутерброд с сыром, даже не умея ничего больше. — Я целый день умирала с голоду, — поделилась она.       Малфой и Нотт с любопытством посматривали на неё, поедая бутерброды, снова так, словно обедали с королевой. Гермиона не выдержала. Она хихикнула.       — Это полный абсурд, — призналась она наконец. — Я сижу здесь, в заброшенном доме своих родителей, и ем бутерброд с сыром, приготовленный Драко Малфоем на моей маггловской плите. Что вообще происходит?       Парни ничего не ответили, и, отсмеявшись, Гермиона вернулась к своему бутерброду. Её распирало любопытство, откуда Малфой вообще знал, что такое горячий бутерброд с сыром. Ей с трудом верилось, что домашние эльфы преподносили их ему на серебряной тарелочке в детстве. Она бы спросила, но Малфой, скорее всего, посоветовал бы ей «отъебаться».       Гермионе не терпелось рассказать ему о матери, но она не знала, хотел ли он что-то знать или собирался уйти в себя и занять оборонительную позицию, как был склонен делать. Добавлять себе проблем игрой с огнём, которым и являлся Малфой, не входило в список её желаний.       — Когда закончим, — сказала Гермиона, пытаясь сосредоточиться на работе, — мне нужно будет осмотреть ваши метки. Краем глаза она заметила, что Нотт неловко заёрзал. — Мне необязательно прикасаться к ним, но нужно провести несколько тестов и снять показатели.       Нотт молча кивнул. Малфой тоже ничего не ответил. После этого они просто ели в неловкой тишине. Когда все закончили, Гермиона собрала тарелки и при помощи магии отправила их в раковину на кухне.       — Малфой, не мог бы ты закатать рукав? — попросила она, подойдя к его кровати и присев на край. Он широко распахнул глаза, но подчинился.       Взяв в руки палочку, Гермиона начала медленно выводить круги над его предплечьем, бормоча заклинания для обнаружения каких-либо магических отпечатков.       — Ессенция ревеларо, — тихо прошептала Гермиона, её лицо находилось в считанных дюймах от левой руки Малфоя. Она чувствовала, что её магия боролась с чем-то внутри него. Чёрная паутина вен запульсировала, и Малфой сжал руку в кулак.       — От одного до десяти?       — Семь, — прошипел он, его голос стал напряжённее.       — Лак Виктурио, — снова попыталась Гермиона. Это было редко используемое заклинание, но оно могло снять магию с человека или предмета в том случае, если та причиняла им вред.       — Блядь, Грейнджер! — застонал Малфой, его рука задрожала. — Ты хоть понимаешь, что, мать твою, делаешь, или просто бормочешь заклинания наугад?       Гермиона прикусила губу и отодвинулась. Она быстро достала сильное обезболивающее зелье и протянула его Малфою.       — Ты не станешь пробовать это на нём, — Драко гневно дёрнул головой в сторону Тео. — Экспериментируй на мне, если тебя это заводит, но ты не применишь к нему ни одного заклинания, пока не будешь уверена в том, какого хуя ты делаешь, грязнокровка.       — Драко… — сдавленный протест Нотта перебил его. — Не надо.       Гермиона сглотнула, обдумывая свои следующие слова. Она правда не знала, что делала, но ей также правда необходимо было испробовать различные подходы, и некоторые могли причинять боль. Это представляло морально-этическую дилемму. Другой вариант заключался в том, чтобы позволить метке затянуть их в бесконечный круг мучений.       — Я не хотела причинить тебе боль, — спокойно произнесла Гермиона. Малфой фыркнул, не глядя на неё. — Я действую вслепую. Никто не знает, что происходит с вашими метками, поэтому мне поручили расследовать это. Ни одно из применённых заклинаний не должно быть болезненным. Я понимаю, что мне очень сложно доверять, но я здесь, чтобы помочь тебе.       — Помочь мне, — презрительно усмехнулся Малфой, наконец взглянув на неё. — Как именно ты собираешься мне помочь? Буду я жить или умру, будет ли моя боль на двойку или на сраную десятку, мне никак не помочь.       — Драко, — успокаивающе сказал Тео. — Грейнджер не сажала нас в Азкабан. Ты не можешь винить её в этом. — Он не ругал Драко — он объяснял. Похоже, Нотт делал это даже не ради Гермионы, а ради Малфоя.       Она увидела, что тот разжал кулаки и отвёл взгляд. Было что-то в отношениях Малфоя и Нотта, чего Гермиона не могла разобрать. Кроме того, что те оказались глубокими. Они доверяли друг другу. Заботились друг о друге. И это делало их обоих более человечными в её глазах. Неважно, что они совершили, они умели выстраивать истинную дружбу — вроде той, что установилась между ней, Гарри и Роном.       — Может быть, нам стоит попробовать по-другому, — наконец произнесла Гермиона, снова садясь за свой стол. — Мне нужно многое изучить. Ответьте на несколько вопросов, я принесу сюда телек и вам больше не придётся сегодня ничего делать.       — Телек? — переспросил Нотт с возросшим любопытством.       — Это маггловское развлекательное устройство, — объяснила Гермиона. — Он показывает кинофильмы. Знаешь, что это? Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Я принесу его после того, как мы поговорим.       Он кивнул один раз, но ничего не ответил.       Испытуемый 1: я попробовала как снять магию заклинанием (лак виктурио), так и определить магический отпечаток энергии, протекающей по его венам через метку. Обе попытки оказались бесплодными и вызвали у Испытуемого сильную боль. По понятным причинам он разозлился и стал агрессивно защищать Испытуемого 2.       Испытуемый 2 оказывает на Испытуемого 1 успокаивающее воздействие, и я не стала утруждаться попытками применить те же заклинания на его метке, опасаясь, что это принесёт больше вреда, чем пользы.       — Хорошо, — сказала Гермиона, закончив с записями. — Можете рассказать мне о метке? Всё, что приходит на ум. Как вы её получили, когда, при каких обстоятельствах? Любые подробности помогут выяснить, как удалить её или хотя бы вернуть в безвредное состояние, в котором она находилась около пяти лет.       Они оба переглянулись. В конце концов, Драко заговорил первым. Гермиона держала ручку наготове, чтобы записать любые детали.       — Это случилось летом девяносто шестого, — начал Малфой.       Поёрзав на кровати, он сел и стал теребить уголок одеяла, решительно избегая взглядов Гермионы и Нотта.       — После того, как вы — Орден — схватили моего отца в Отделе тайн, его арестовали и отправили в Азкабан. До этого я целый год жил с мыслью, что неуязвим. Я подлизался к этой жабе Амбридж, а моему отцу было поручено найти пророчество Поттера. Перед собой я видел только собственные амбиции, — Малфой презрительно фыркнул, и Гермиона могла поклясться, что злился он сам на себя. — Тем не менее после того, как отца посадили, Тёмный Лорд окончательно переехал в поместье — вместе с Беллатрисой, Рабастаном и некоторыми другими. Моя мама старалась быть любезной хозяйкой, но её часто избивали за то, что она позволяла себе неправильные высказывания. В отсутствие моего отца и из-за того, что Беллатриса считала, будто мы с мамой слишком мягкотелы, переехавшие Пожиратели смерти решили «закалить нас». В июле меня вызвали к Тёмному Лорду и Беллатрисе. Они решили, что существовал способ, как избавить отца от унижения, восстановить имя Малфоев и защитить мать от дальнейшего насилия. Он и правда был простым. Я приму метку, исполню долг отца, убив Дамблдора и впустив Пожирателей в Хогвартс.       У Гермионы по коже побежали мурашки. У неё осталось так много воспоминаний с той ночи, и они пробудили её от глубокого сна. Малфой сделал это с ней, с её школой — единственным местом, которое она считала своим истинным домом. Она никогда его за это не простит. Даже история, рассказанная с точки зрения Малфоя, не уменьшила в глазах Гермионы его вину, но она прониклась сочувствием к положению, в котором он оказался. Шестнадцатилетний испуганный мальчишка, которому сказали, что нужно сделать, чтобы спасти свою семью.       — Ничего особенного. Просто убить того самого волшебника, который одолел Гриндевальда, — подытожил Малфой. — По правде говоря, это случилось седьмого июля, — добавил он. — Незадолго до наступления сумерек, и я согласился на эти условия. Не уверен, имелся ли у меня какой-либо иной выбор. На тот момент я всё ещё был достаточно самоуверен и верил, что смогу выполнить задание и спасти семью. Белла стояла рядом с ним, а он заставил меня опуститься на колени. Мне требовалось принести ему клятву верности. Он пробормотал несколько заклинаний — некоторые из них на парселтанге — и ткнул палочкой сюда, — Малфой указал на левое предплечье, прямо туда, где находилась метка. — Руку жгло огнём. Я думал, что, посмотрев вниз, не увижу ничего, кроме прожжённой до костей плоти. Боль ощущалась даже не на десять. Она была на одиннадцать. Она казалась невыносимой и усиливалась, перейдя из руки в тело, как будто выжигая сердце из груди. Через несколько дней я очнулся. Я посмотрел на метку на руке, больше боли я не чувствовал.       Гермиона перенесла всё, что он рассказал, в записную книжку и добавила:       Нужно обязательно выяснить точные слова клятвы и заклинаний Волдеморта.       — Спасибо, Малфой, — осторожно произнесла Гермиона. Он на неё не смотрел.       Грейнджер повернулась к Тео.       — У тебя был такой же обряд?       — Да, — кивнув, ответил Нотт. — Мой прошёл в июне следующего года, получается, в девяносто седьмом.       Он посмотрел на Драко, а потом снова на Гермиону.       — Как ты знаешь, мой отец был Пожирателем смерти. Он желал, чтобы я вступил в их ряды тем же летом, что и Драко. Я отказался, — Тео тяжело сглотнул, словно за этим отказом таилось нечто большее, чем он хотел раскрыть.       Гермиона не стала давить.       — После того как Волдеморт захватил Хогвартс и Снейп убил Дамблдора, я больше не мог этого избегать. В Хогвартсе я по крайней мере знал, что директор не позволит моему отцу просто прийти и забрать меня. Я… ну, не важно. Когда мы все вернулись домой, отец сообщил, что я вступлю в их ряды. Это произошло той же ночью — тридцатого июня. Я хотел отказаться, но мне некуда было идти. Мать Блейза сразу же увезла его в Италию. Пэнси… — пару секунд ему было трудно продолжать. — Единственным другом, который меня понимал, был Драко, я знал, что он уже принял метку. Я не представлял, кому могу доверять. Так что я согласился, — объяснил Тео. — Я думал, что могу принять метку, переждать войну, а потом однажды свести её.       Гермиона не сдержалась, ей нужно было его прервать.       — Подожди секунду, — начала она. — Получается, тебе не поручали никаких заданий. Твой отец заставил тебя. Что ты делал у Пожирателей?       — Ну, — замялся Тео. — На самом деле ничего. Я просидел в поместье Ноттов большую часть войны. Время от времени меня просили подготавливать дом к прибытию Пожирателей, так как моей мамы не было рядом. Правда я пришёл на Битву за Хогвартс, — признался он. — Освободил запертых в подземельях слизеринцев. Мы с Пэнси убежали в Хогсмид и спрятались.       Получается, Нотта заставили примкнуть к Пожирателям, он никак не участвовал в войне, и за это его приговорили к сорока годам заключения в Азкабане. Гермиона была в бешенстве. Она почувствовала, что проткнула ручкой страницу, на которой писала. Ей требовалось сосредоточиться на текущей задаче, но её мысли без конца утекали к этой несправедливости. Так не пойдёт.       — Я поняла, — сказала она, возвращаясь к предыдущей теме. — Ты бы описал обряд посвящения так же, как Малфой?       — Да, — ответил Тео. — Абсолютно точно так же.       Гермиона кивнула и стала дописывать.       Испытуемого 2 насильно заставили принять метку, но обряд был довольно схож, чтобы снова обсуждать его.       — Что ж, я могу начать с этого, — произнесла Гермиона. — А сейчас я познакомлю вас с телевизором.       Она оставила этих двоих смотреть футбольный матч. Играл «Арсенал» с ещё какой-то командой, но Гермиона не была уверена. Честно говоря, её интересовал футбол так же сильно, как и квиддич, — то есть никак. Она, конечно, знала правила достаточно хорошо, чтобы объяснить, как играют в эту игру, перед тем как забрать свою верную записную книжку, уйти к себе в комнату и начать исследование.       Сначала Гермиона составила список: • Выяснить, какую клятву приносили Пожиратели смерти • Выяснить, изменился ли обряд от прошлого поколения к нынешнему • Отправить срочную сову в Министерства Франции и Норвегии, а также в МАКУСА, чтобы получить информацию о Пожирателях, находящихся у них под стражей (одному из них было 30, значит он получил метку после возвращения Волдеморта) • Выучить парселтанг • Изучить заклинания, избавляющие от магии • Изучить зелья, обезболивающие отдельные части тела • Приобрести Омут памяти, чтобы посмотреть обряд принятия метки • Провести волшебную диагностику Малфоя и Нотта, чтобы проверить, не слабеет ли их магия • Выяснить, как функционировала метка и где и как Волдеморт использовал её — её предназначение       Удовлетворённая получившимся списком, с которого могла бы начать, Гермиона перешла к письмам. Она написала Рилле, рассказывая о достигнутом прогрессе. Написала Падме, ещё раз поблагодарив её за помощь и заверив, что смерть обоим пациентам пока не грозит. Она отправила Гарри и Рону одно письмо на двоих, сказав спасибо за поддержку и пообещав, что, да, она присоединится к ним завтра, чтобы выпить по пинте, но не сможет остаться надолго.       Наконец она написала профессору Макгонагалл. Гермиона хотела получить доступ к нескольким книгам из библиотеки Хогвартса и знала, что могла рассчитывать на мудрость пожилой женщины, и также была уверена, что Макгонагалл понимает, что может доверить Гермионе любую книгу.       — Что это, блядь, было?! — Она ясно расслышала разъярённый голос Малфоя из соседней комнаты и фыркнула от смеха. Очевидно, футбол его раздражал так же, как и её отца.       Что бы ни взбесило Малфоя, видимо, прошло, потому что он снова утих, и Гермиона, не торопясь, вернулась к «Истории происхождения» Пожирателей смерти.       Она частично знала историю Малфоя. Конечно же, ей было известно, что он получил метку летом перед шестым курсом и какое задание ему дали. Гермиона полагала, что его так рано приняли из-за событий, произошедших в Отделе тайн, и всегда считала, что Волдеморт сознательно послал его на убийственную миссию. Даже не спланируй Дамблдор заранее собственную драматичную смерть, которая могла бы посоперничать с любой мыльной оперой, Драко всё равно никогда не смог бы его убить.       Чего она не знала, так это того, как сильно ему, казалось, не хотелось этой «чести» и стресса, связанного с семьёй. О, Малфой был амбициозен. Гермиона знала это с того дня, как впервые встретила его в Хогвартс-экспрессе много лет назад. Он также обладал преувеличенным представлением о собственных способностях. Тот факт, что вначале он считал, что сможет выполнить задание, не удивил Грейнджер. Драко представлял собой привилегированного ребёнка из уважаемой семьи в мире, где привилегии и фамилия являлись самой ценной валютой. Конечно, он верил в себя. Всю его жизнь ему не рассказывали ничего, кроме того, какой он чертовски особенный.       По этой причине Малфой и Гарри были двумя сторонами одной монеты. Оба родились с незаслуженными привилегиями — Гарри, благодаря тому, что выжил после нападения Волдеморта, а Малфой просто за то, что он Малфой. Но в то время как Малфою с рождения была обеспечена жизнь, в которой он мог наслаждаться своими привилегиями, Гарри отправили к жестоким магглам. Гарри постоянно критиковал самого себя. Он остро осознавал, что не сделал ничего, чтобы заслужить звание «Избранного», кроме как стал сиротой в возрасте одного года. Малфой считал, что заслужил абсолютно всё просто за то, что существует.       Но из его истории Гермиона почувствовала, что шестой курс что-то изменил. Невыполнимое задание убить самого могущественного в мире волшебника спустило его на землю — настолько, насколько Малфой мог спуститься. После того как его гордыня испарилась, целью Драко стало защитить свою семью. И Гермиона с сожалением замечала своё сходство с ним. Разве она не совершила нечто ужасное, чтобы защитить свою семью?       Это причиняло огромную боль.       Она редко позволяла себе думать о них — своих родителях. О матери с длинными кудрявыми каштановыми волосами и тёплой улыбкой. От неё всегда пахло садом, которым она усердно занималась в свободное время. Тем самым заросшим, неухоженным садом, который всё ещё заглядывал в окна кухни. Об отце, зачитывающимся книгами в библиотеке под классическую музыку на фоне. Что бы Гермиона сделала ради них? Что угодно.       Она не осознавала, что плачет, пока слёзы, стекавшие по лицу, не капнули на записи, которые Грейнджер просматривала. Она попыталась затолкать все эмоции обратно внутрь, но плотину прорвало, и Гермиона всхлипнула в ладони. Она безумно по ним скучала.       Чем старше она становилась, тем большую часть своей жизни ей приходилось от них прятать, но они всегда находились здесь. В те сложные годы после возвращения Волдеморта время, проведённое с родителями, являлось для Гермионы долгожданной передышкой. Это было горько-сладкое время. Она чувствовала, что отдалялась от них, осознавая, что её судьба связана с миром, который они никогда в полной мере не примут, но в то же время испытывая огромную благодарность за их понимание, которое позволило ей продолжить своё маггловское образование.       Конечно, когда они исчезли, Гермиона по большей части потеряла связь с миром магглов. Возвращение в этот дом, наполненный маггловской техникой, походило на катание на велосипеде. Она чувствовала себя здесь естественно, но в другом мире она тоже чувствовала себя естественно. Свою двойственную идентичность Гермиона похоронила где-то глубоко внутри вместе с воспоминаниями о любимых родителях. Этот дом, разговоры о былых временах — всё это разбило её.       Непрошеные воспоминания наводнили её разум, и Гермиона не стала их подавлять — не в этот раз. Она всё плакала и плакала над тем, что потеряла — чем пожертвовала. И эту жертву она бы принесла снова, даже зная, что уже не сможет их вернуть. Но это не избавляло от того самого чувства — чувства одиночества.       Конечно, она не осталась одна. Она стала почётной Уизли. Гарри понимал её одиночество как никто другой, и у неё был он — кто-то даже ближе, чем брат. Но Гарри не терял родителей, которых помнил. Он страдал от мучительной боли потери того, что мог бы иметь, но он не мог вспомнить, каково это — иметь родителей. А Гермиона знала, по чему она скучала. Она помнила всё. И как бы Нарцисса Малфой всем сердцем ни любила сына, Грейнджер знала, что это за любовь — и она ушла. Навсегда.       У неё были друзья, много друзей — как близкие, так и просто знакомые. У неё находились поклонники. Она редко оставалась без компании, если хотела или нуждалась в таковой. И всё же она до сих пор иногда чувствовала себя одинокой.       — Э, Грейнджер? — Она резко оторвала руки от лица и увидела неловко мявшегося в дверном проходе Малфоя. Дерьмо.       Гермиона быстро вытерла слёзы, неосознанно промокнув нос рукавом.       — А, да? — ответила она всё ещё хриплым от рыданий голосом.       — Тео не очень хорошо себя чувствует, — напряжённо проговорил Малфой. Казалось, ему было очень некомфортно, будто он не знал, стоит ли зайти в комнату или всё же остаться снаружи.       — Я сейчас приду, — сказала Гермиона и быстро встала из-за стола, за которым перечитывала свои записи. Она заскочила в ванную и умылась, не смотря на себя в зеркало. Она и без него могла сказать, что её лицо было красным и опухшим.       Малфой вместе с ней пошёл в спальню, которую они делили с Ноттом.       — Он жалуется на головную боль, — пояснил Драко.       Гермиона подошла к кровати Тео и приложила ладонь к его лбу. Горячий.       — На сколько оценишь боль от одного до десяти? — спросила она. Следовало вышить этот вопрос на подушке.       — На семь, — его голос звучал уже не так уверенно, как когда Гермиона уходила. Она проверила его жизненные показатели и обнаружила, что у него быстро колотится сердце.       Подойдя к тумбочке с зельями, она достала сильное болеутоляющее из защищённой чарами секции.       — Прими это, — велела она. Тео послушно так и сделал.       Его дыхание стало прерывистым, и по прошествии обычных тридцати секунд ему, похоже, не стало легче ни на йоту. Нотт сжал простыни на бёдрах в кулаках так сильно, что побелели костяшки, он стиснул челюсти, а его спина выгнулась над кроватью дугой. Смотреть на это было жутко.       — Девять, — закричал он. — Сейчас девять.       — Сделай что-нибудь, Грейнджер, — проревел Драко у неё за спиной.       Не тратя ни минуты, она вернулась к тумбочке и схватила усыпляющее зелье. Переживать такую боль в сознании никому не принесло бы пользы. Кроме того, его сердечный ритм уже зашкаливал.       — Выпей это, — мягко произнесла Гермиона, приподнимая голову Тео и аккуратно помещая горлышко пузырька с зельем ему в рот.       Пожалуйста, пусть сработает. Пожалуйста, пусть сработает.       Сработало. Его тело расслабилось, глаза прикрылись, и Нотт отключился менее, чем за минуту. Гермиона глубоко вздохнула. У неё дрожали руки.       — Что с ним случилось? — зло спросил Малфой.       — Очевидно, что я не знаю, — огрызнулась Гермиона. Её нервы были на пределе, и последнее, что ей требовалось, так это он, который вёл себя так, словно вина полностью лежала на ней.       — Он же проснётся, да? Он должен проснуться. — Грейнджер не была уверена, говорил ли это Малфой ей или самому себе.       — Это просто усыпляющее зелье. Он не в коме. Я дала ему это зелье, потому что не хотела, чтобы он корчился от боли. Мне нужно найти другой выход. Я не могу давать вам его всякий раз, когда боль достигает отметки в восемь баллов.       — Почему ты так переживаешь об этом? — спросил Малфой, пристально глядя на неё. — В чём принципиальная разница, если мы подсядем на это сраное зелье? Нас уже почти нет. Когда ты получишь своё «В» по СОВ, которым и является этот твой миленький проект, мы уже будем сидеть в Азкабане, выблёвывая свои внутренности от ломки. В конце концов, потеряв всякий доступ к нему, мы просто сдохнем и сгниём там. Ты можешь пичкать нас любыми зельями, какие попадутся тебе под руку, потому что мы больше уже не люди.       Воу.       Под конец Малфой кричал, когда он замолчал, его грудь вздымалась и опадала от частого, прерывистого дыхания. Гермиона уставилась на него широко раскрытыми глазами, осознав, что именно он думал о собственном существовании.       — Давай мне любые зелья, чтобы избавить меня от этой пытки, Грейнджер. Меня не волнует, вызовут ли они привыкание. Как только мы вернёмся в Азкабан, наши жизни закончатся — снова.       Он сел на кровать, ошеломлённый собственным заявлением, а Гермиона боролась с желанием сказать, что жизнь стоит того, чтобы жить. Это естественный, инстинктивный ответ, но в то же время банальный. Да и являлось ли это правдой? Разве у Малфоя не имелось всех причин забыть о своей жизни и психическом состоянии? Пятьдесят лет — долгий срок. Ему станет под семьдесят, когда он выйдет из Азкабана. Весь мир уже изменится. У него не будет денег и не будет никого. Отличался ли его приговор от поцелуя дементора? От этой мысли у Гермионы скрутило живот.       — Малфой… — начала она, но он покачал головой.       — Без жалости. Не нужно никакой твоей бесполезной грёбаной жалости, Грейнджер. Я справлюсь.       Она не знала, что сказать, но не могла не сказать ничего.       — Я не пытаюсь пожалеть тебя, Малфой. Правда. Но мне стыдно за себя.       Его взгляд моментально метнулся к ней.       — Я никогда не задумывалась, каково тебе — любому из вас — находиться там. Я продолжала жить. Не проверяла. Не задавала вопросов. «Почему такие длинные сроки? Почему детям?» Я просто выкинула это из головы и пошла дальше. Мне… мне так жаль, Малфой.       Он смотрел на Гермиону так, словно не верил, что она действительно это сказала. Его глаза были полны вопросов, — которые, Гермиона сомневалась, что он когда-нибудь задаст.       — Я не домовой эльф, — наконец произнёс он. — И не нуждаюсь в спасении. Я совершил достаточно, чтобы умереть в Азкабане. Но Тео — нет.       — Я знаю, — прошептала Гермиона — она и сама пришла к такому же выводу. — Он ничего не сделал, только принял метку — не совсем по своей воле.       — Совершенно не по своей воле, — с упором поправил её Драко. — Его отец избил его до полусмерти. Он предстал перед Тёмным Лордом, чтобы принять метку, в почти бессознательном состоянии. Я перепробовал всё…       Гермиона ничего не могла с собой поделать. У неё перехватило дыхание. Как такое могло произойти? Как Визенгамот вообще мог признать вступление Нотта в Пожиратели смерти законным? Это было возмутительно.       — Я пытался достать ему портключ во Францию. Его отец нашёл Тео и избил. Я никогда не хотел ему такой участи. Пэнси находилась в безопасности. Её отец поддерживал Тёмного Лорда, но не собирался отдавать ему свою единственную дочь. Мать Блейза вывезла его из Англии. Крэбб и Гойл — Мерлин — с ними бесполезно разговаривать. Но Тео не хотел этого. Он никогда не был похож ни на кого из нас. Он не желал славы. Он хотел, чтобы отец перестал его бить, хотел читать свои книжки и, возможно, трахнуть Пэнси Паркинсон.       Малфой выглядел так, словно понял, что сказал слишком много, но слово не воробей, так что уже было поздно, и он продолжил:       — Я именно тот монстр, каким ты меня считаешь, Грейнджер. Нет, я не убил Дамблдора. Но я ответственен за всё, что произошло в ту ночь. Я ответственен за то, что молча наблюдал за пытками и убийствами. Я не единожды применял Круцио на магглах, чтобы спасти собственную шкуру. Но Тео не сделал ничего.       — Малфой, я этого так не оставлю, — пообещала Гермиона. — Я использую каждую крупицу своего политического влияния, какую найду, и буду сражаться.       Она медленно подошла к Драко, протянув ему руку так же, как он протянул Гарри свою в их первый день в Хогвартсе. Малфой скептически посмотрел на неё, прежде чем неуверенно пожал.       Гермиона просто добавила ещё один пункт к своему постоянно растущему списку.       Между ними повисла напряжённая тишина, которую в конце концов нарушил Малфой.       — Могу я тебя кое о чём спросить?       — Конечно, — ответила Гермиона, чувствуя зарождающуюся внутри надежду. Возможно, Малфой не всегда будет всё усложнять.       — Что, мать твою, такое «офсайд»?       Гермиона не смогла сдержаться: она чуть не упала от смеха.