Я хочу, чтобы ты меня возненавидел

Их отряд был в Осквернённых Тенью Землях всего несколько дней, но это уже неотвратимо на всех повлияло. Густой запах чего-то гниющего, тени, постоянно копошащиеся на краю зрения, постоянное чувство, как за ними наблюдают, абсолютная темнота на много миль вокруг — это было невыносимо. Таверна «Последний свет» была хоть и ничтожным, но всё же свежим глотком воздуха. Вечер омрачило лишь одно странное происшествие: нахождение Рафаила в таверне и то, что Астарион отвёл дьявола в сторону «на пару слов», а вернувшись, в своё оправдание произнёс: — В любом случае дела плохи, так почему бы не продать дьяволу остатки моей души? Пусть лучше он её получит. Лучше, чем кто? Любопытство зудело над ухом надоедливой мухой, но Кириниан понимал, что просто так Астарион ничего ему не расскажет, можно даже не пытаться. А предложить взамен было нечего. Гейл заставил весь отряд собраться за ужином, причитая о «командном духе» и «сплочении». Хотя, на самом деле заставлять пришлось только вампира и гитьянки. Выпивка текла рекой, пока они обсуждали прошлые поражения и будущие победы. Удивительно, но Кириниан чувствовал, что…привык к этим людям. Он прислушивался к разговорам за столом, когда один неожиданно не привлёк его внимание: — Уилл, ты заметил, что происходит между Шэдоухарт и Лаэзель? — тихо спросил Гейл, с разрумянившимися от вина щеками. Уилл слегка усмехнулся. — Я могу распознать силуэт тролля на горизонте, но не флирт, если ты об этом. Даже мой первый поцелуй случился в двадцать лет и не по-моей инициативе... — Ты ни с кем не целовался, пока тебе не исполнилось двадцать? — конечно же Астарион услышал это и привлек внимание к разговору, театрально ахнув и прикрыв рот рукой. — Боги, какая трагичная, уединенная жизнь... — Я немного старомоден в этом плане. В медленном танце гораздо больше удовольствия, чем в быстрой интрижке. — Согласен, — ответил вампир, и Уилл, казалось, приятно удивился. — Говорю как человек, у которого было много интрижек. — Астарион, похоже, я был не прав на твой счёт, — Уилл поднял бокал в знак тоста. — Правда? — заинтересованно протянул Астарион, потягивая вино из своего кубка. — И в чем конкретно ты недооценил мою неотразимую персону? — На самом деле ты не такой уж невыносимо похотливый. Ты просто невыносим. Все засмеялись. Кириниан спрятал улыбку за бокалом, но неожиданно Астарион обратил на него внимание и хитро сверкнул глазами. От плохого предчувствия засосало под ложечкой и, к сожалению, оно не обмануло. — Кириниан, дорогой, ты как всегда необычно молчалив. Я уверен, всем было бы интересно послушать историю твоего первого поцелуя. И как бы подтверждая эти слова, к нему повернулись заинтересованные лица. Исключая лишь Шэдоухарт с Лаэзель, увлеченных спором, и Карлах, болтавшую с Даммоном, бурно жестикулируя руками на всю таверну. Чёрт. В голове вспыхнуло сладкое воспоминание того, как они с вампиром жадно целовали друг друга в Подземье не так давно. Губы заныли и лишь усилием воли он не прикоснулся к ним пальцами. Первый поцелуй у него был, по-сути, с Гейлом, потому что иного вспомнить не получалось. Астарион об этом знал и, очевидно, издевался. Что ж, сдаваться так просто Кириниан не собирался. В голове созрел план. — Мне, на самом деле, неловко это признавать, но мой первый поцелуй был с Гейлом. Волшебник округлил глаза и выронил ложку, которая упала слишком громко в тишине, повисшей за столом. Вампир гневно сузил глаза и нахмурился. Эльф в ответ лишь невинно улыбнулся. Если кровосос думал, что Кириниан стушуется в попытках придумать какую-нибудь ложь, то он ошибся. Всем, казалось, стало неловко от этого неожиданно открывшегося факта. Клинок Фронтира, как настоящий герой, решил спасти положение. — Хальсин! — Уилл повернулся к друиду. — Расскажи нам о человеке, прячущимся за этой огромной горой мускулов. Ты на самом деле заинтересован в чём-нибудь, кроме медитаций, тренировок и занятий любовью? Хальсин на мгновение задумался и серьёзно спросил:  — Разве этого недостаточно? Неловкость лопнула, когда раздался ещё один взрыв смеха. — Форма медведя, должно быть, придает немного остроты твоей личной жизни, Хальсин, — вставил всё ещё ошеломлённый Гейл. — Это так. А ты никогда не испытывал такого наслаждения с Мистрой?— спросил Халсин. — Я слышал, что боги любят принимать облики лебедей, лошадей или орлов, когда они навещают смертных. — О нет. На самом деле, совсем наоборот, — Гейл налил себе ещё бокал. — В основном она предпочитала, чтобы наши взаимодействия были абстрактными и бестелесными. Очень бодрит. — Ты переспал с богиней? — Астарион разинул рот от шока. — Я жажду грязных подробностей. — Грязных? — Гейл казался шокированным. — Ты говоришь о самой Матери Магии. Наша связь была трансцендентной, эйфорической и возвышенной! — Из-за тебя даже секс с богиней звучит скучно. Невероятно... — хмыкнул Астарион. Гейл засмеялся, добродушно толкая вампира локтем, но внезапно схватился за живот с гримасой боли. — О, прошу, скажи, что ты не ел этот несвежий рис на кислом козьем молоке, — сказал Астарион, нежно сжав руку Гейла на столе. Уилл подавился рисом и закашлялся. Затихшая на время жажда убийств неожиданно подняла свою уродливую морду. Взгляд прикипел к месту, где алебастровая кожа вампира касалась волшебника. Кириниан понятия не имел, какой монстр вцепился когтями ему в грудь, умоляя вырвать волшебнику глаза, раздавить руки и отрезать язык, чтобы он никогда больше не смог творить магию. Оставить его в безнадежном отчаянии, воющим в агонии из-за того, что потерял. Кириниан глубоко вздохнул, отгоняя мысли прочь.  — О, это из-за сферы. Не стоит беспокоиться, я поглощу артефакт и всё пройдёт, — слабо улыбнулся Гейл и деликатно убрал руку из его хватки. Ни кровопролития, ни слез, ни купания в ледяной воде, чтобы смыть свои грехи. Только магический артефакт, несколько фиолетовых вспышек и всё. Насколько это было справедливо? — Цква. Ты слаб, как кролик. Удивлена, что у тебя получается не отставать от нас, — неожиданно вставила Лаэзель. — Я бы больше предпочел ассоциироваться с трессумом. Любопытные, умные, царственные. Великолепные создания, — пошутил в ответ Гейл. — Лично я согласен с Лаэзель. Ты довольно мягкий и пушистый. И очень нервный, — ухмыльнувшись, вставил Кириниан. Волшебник неодобрительно посмотрел на него. — Или, может быть, тириипка? У меня была такая в детстве – они любят чирикать и петь. Им нравится себя слушать. И постоянно нуждаются во внимании, — добавил Уилл. — Ооо, или... — начал Астарион. — Ха-ха-ха, вы, ребята, очень забавные, — оборвал их Гейл. Так они перебрасывались поддразниваниями, пока Хальсин не рассказал особенно шокирующую историю о разврате своей юности: вечеринке друидов-нудистов. Его подвыпившее, громогласное описание молотящих по лицу половых органов будто наложило на них заклинание безудержного смеха. Шэдоухарт даже сползла по стулу под стол, не переставая хихикать. Уилл вдруг хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание: — Кто знает текст «Пьяной дварфийки»? — спросил он с предвкушением. — Боже мой, Уилл…Кто бы мог подумать, что ты любитель таких песенек, — Астарион округлил глаза и посмотрел на него с напускным осуждением. — Мне больше нравится «Моряк солёный хрен», — сказал он с таким достоинством, будто находился на приеме у лорда. Кириниан почувствовал, как его мысленная деятельность полностью остановилась. Он впервые услышал, как напыщенный кровосос произнёс что-то хотя бы отдалённо напоминающее ругательство. Почему это прозвучало так горячо? Шэдоухарт подавилась вином и Лаэзель начала сильно хлопать её по спине. — Астарион, я не думала, что ты можешь стать ещё омерзительнее в моих глазах, — протянула она, пытаясь отмахнуться от агрессивной заботы гитьянки. — Стараюсь изо всех сил, моя дорогая, — довольно ухмыльнулся он в ответ. У вампира и жрицы Шар были довольно странные отношения. Они постоянно устраивали словесные пикировки, но казалось, оба наслаждались этим. А иногда их можно было заметить подолгу дружелюбно беседующими о чём-то вне слышимости всех остальных. От этих мыслей во рту появился омерзительный кислый привкус. Кириниан постарался запить его крепко пахнущей орочьей настойкой, которая огнём стекла по пищеводу. Уилл тем временем заплатил барду за музыку и вернулся за стол. Кириниан начал мысленно продумывать план побега, пока Клинок Фронтира не потащил их всех танцевать. Карлах с грустью сказала, что в Эльтуреле не так часто бывала в тавернах, чтобы помнить песни. Хальсин спал прямо на столе, сжимая кружку с выпивкой так, будто это самое дорогое, что у него было. Гейл заявил, что в Глубоководье он обычно «не посещает заведения, в которых играют такие…композиции». Лаэзель злобно тыкала стейк вилкой, не обращая на них внимания. Астарион со скрипом согласился только после того, как поспорил с Уиллом на деньги. Кириниан же к сожалению понятия не имел, о чем вообще идёт речь. Когда Шэдоухарт с Уиллом затянули первый куплет, ему захотелось провалиться под землю от стыда, поэтому рука сама потянулась к ещё одной порции дурнопахнущей настойки. Таким образом он вдруг обнаружил, что они поют все вчетвером. Слова будто сами ложились на язык, прежде чем эльф успевал их обдумать. В голове шумело и он будто качался в тёплой воде. Кириниан слышал лишь голос Астариона, который заливался в уши и проникал прямо в мозг. Песня затихла и они все обменялись ностальгическими улыбками. Вампир протянул ладонь Уиллу и победно сказал: — Мой выигрыш, дорогой. Краем глаза Кириниан вдруг заметил знакомые голубые одежды, мелькнувшие сбоку. — О боги, не смотрите в ту сторону, — напряжённо прошептал он, кивая головой себе за плечо. — Нет, правда, не смотрите. Там Воло. — ДРУЗЬЯ МОИ! Все будто резко протрезвели и через пару секунд за столом остался только крепко спящий Хальсин.

***

Выпимши пива, хотим мы гулять, Дев неприступных сердца покорять. Тирова жрица собой хороша, Да холодна, Неприступна душа, Но эти слова, словно молот, Любой разобьют лёд и холод: «Я Суни славной паладин, Солдат ее любви. Меня нежнее не найти, Хоть сотню лет живи! И я хочу исполнить Завет ее простой: Давай покувыркаемся

Пошли теперь со мной!»