алекситимия

      За окном завывал ветер.       Рут вглядывалась в высокий потолок, испещрённый мелкими трещинами, и нервно перебирала пальцами по одеяло. Под кожей ощущалась игла, подающая физраствор вперемешку с витамином C, а в голове лишь пара вопросов. Она раз за разом прокручивала первый и пока единственный разговор с Анной и Дмитрием, и всё пыталась сложить картину воедино. Разве из мёртвых обычно возвращаются? Разве она не должна гнить в земле на уровне трёх метров?       Ответов, разумеется, не было. Сколько бы Рут не пыталась всё понять, ничего хорошего из этого не выходило. Лишь голова постоянно оставалась в напряжении и безустанно ныла. А ещё было чертовски холодно. Из щелей в окне сквозил ветер, по комнате гулял сквозняк, но к ней никто не заходил. Никто ничем не интересовался, не задавал больше странных вопросов и не говорил, что она должна быть мертва.       Осторожно приподнявшись на локтях, она оглядела помещение, в котором находилась, целиком. Просторная комната, освещаемая холодным светом сквозь не плотно задернутые шторы, казалась совсем чужой и до сдавливающей боли в груди отстранённой. Всё, что здесь было, это кровать, на которой она лежала, шкаф, стул и окно, которое сильно продувалось. Ничего лишнего, или ничего, что указывало бы на то, кому она принадлежала.       Осторожным движением холодных пальцев, стараясь не касаться открытого участка кожи, Рут вытащила иглу и снова завалилась на подушку, плотнее укутываясь в тяжёлое одеяло — видимо, оно набито спрессованной ватой или перьями. Взгляд снова упёрся в потолок, на луч света, проникающий из-за штор. В голове снова стало пусто. Рут не было страшно, Рут было всё равно, и это единственное, что её действительно беспокоило сейчас. Ей казалось, что ворвись сейчас сюда кто-то с оружием, она бы и бровью не повела.       В глубине комнаты, в тёмном углу, куда не доставал луч света, послышался едва различимый шорох. Рут выгнула бровь, вновь приподнявшись на локтях и с силой пытаясь вглядеться в темноту. Она щурилась, напрягая воспалённые глаза, пыталась дорисовать в собственной голове контур того, что могло бы там находиться. Надеялась, что снова услышит хоть что-то, что натолкнет её на какие-то мысли, но комната снова погрузилась в нагнетающую тишину. Рут вздохнула.       Свесив ноги с кровати, она нашла ботинки, аккуратно стоящие рядом, и стопку чистой одежды на стуле. Безразлично поддев тряпки своими пальцами, она вгляделась в кофту и снова отшвырнула её к остальным вещам, потянувшись к обуви. Ботинки были великоваты размера на два, но длинные шнурки плотно удерживали их на месте, не позволяя свалиться.       Она поднялась с постели, сделала несколько осторожных шагов. Ноги свело неприятной болью, колени выкручивало, но лицо Рут осталось непроницаемым. Каждое движение наполнялось былой уверенностью, ломота в теле отступала, но не позволяла совсем о себе забыть. Рут подошла к окну, вглядываясь в открывшийся ей пейзаж. Комната, выделенная ей, находилась на втором этаже. Такая высота не способствует смерти, но Донован не заметила ничего, что могло бы помочь ей скрыться. Она, впрочем, сама не понимала, что конкретно её напрягало в сложившейся ситуации, но в этом месте она ощущала себя совсем странно и разбито. Пустым сосудом, который должны наполнить чем-то не особо приятным.       Пилеон с усмешкой наблюдал за каждым её действием. Крылья затекли и неприятно ныли от долгого нахождения в одном положении, но уходить он не спешил. Ему было… интересно. Чувство такое чуждое, что хотелось от него избавиться, но он сам пока не понимал, как именно это можно сделать. Как убить интерес к девчонке, которая ему совсем не была близка. Странное ощущение для того, кто давно отвык от каких-либо чувств, не давало покоя.       Рут стояла у окна, вглядываясь в пейзажи сквозь бушующую стихию, и Пилеон почувствовал то, что обычные смертные называли покоем. Такое чуждое умиротворение, что хотелось не то волком выть, не то по стенам лазить, как одержимый. Нервно взъерошив волосы, Пилеон наконец поднялся с места и с тихим шелестом расправил крылья, пытаясь их размять. Ему бы в небо, а не нянькой следить за девчонкой, к которой у отряда чересчур много вопросов.       — Кто ты?       Рут обернулась на звук. Её лицо оставалось непроницаемым, оно не выражало ничего. Никакого интереса, никакой паники или страха, только странную безмятежность и вселенскую усталость. Пилеон чуть усмехнулся. В полоске света, что проникала сквозь шторы, черты его лица показались Донован чрезмерно острыми и резкими. Складывалось чувство, что стоило к нему коснуться, и порежешься, как о лезвие заточенного ножа.       Отвечать Пилеон не спешил. Стоял напротив неё, слегка подёргивая крыльями и убрав руки в карманы, и наблюдал. Он всегда был наблюдателем. Настоящим змеем-искусителем, который с легкостью мотылька узнавал чужие грязные тайны, а потом использовал их в своих целях. С момента, как он попал в отряд, дьявольские качества не искоренились. Наоборот, усилились. Он по-прежнему играл роль наблюдателя и мог рассказать о каждом столько, что соберутся целые досье.       С Рут всё было иначе. И дело не в том, что она новое лицо, которое вызывало пусть и противоречивые, но какие-никакие чувства. Дело лишь в том, что Рут Донован была чиста, как лист бумаги. Краем уха Пилеону довелось услышать разговор между Анной и Дмитрием, из него же он узнал, что у Рут полная амнезия. Она не помнила о себе ничего, а, значит, не могла никаким образом представлять интерес для того, кто был хранителем чужих грязных секретов. Но почему-то всё же заинтересовала. Где-то не на уровне мозга, а на уровне… интуитивном.       — Кто ты?       — Пилеон.       — Будешь Лео́н, — ровно бросила она, возвращаясь к кровати и присаживаясь на край.       — Мне не нравится.       — Мне всё равно.       Пилеон тихо усмехнулся, покачав головой, но в этот раз смолчал. Взгляд его скользнул по бледному лицу, которое приобрело серый, совсем болезненный оттенок, впился взглядом в светлые глаза, и не нашёл там и капли того, что искал. Каких-либо чувств. Рут была пуста и чиста во всех смыслах этого слова. Как невинный цветок, который только собирался распустить свой бутон, чтобы порадовать красочностью и красотой.       С Рут было явно что-то не так. Пилеон это чувствовал нутром, но пока едва ли понимал, что именно вызывало в нём смятение при одном взгляде на новое лицо отряда. В Донован явно не хватало какого-то винтика, вынутого умелой рукой кукловода. Только вот… Нити ведомого давно обрезаны. Рут не была пешкой в чьей-то игре, а если и была, то смогла постоять за себя. Иначе, она бы действительно была сейчас мертва, а не сидела бы напротив.       Впрочем, Рут и сама понимала, что что-то было в ней неправильным. Может, отсутствие каких-либо чувств? Или факт того, что сейчас она должна быть мертва, если верить словам Анны и Дмитрия? Единственные вопросы, которые её по-настоящему мучили, по-прежнему оставались без ответов. У Рут не было того, кому можно было бы их задать без сомнений в искренности и в желании помочь. Оставалось довольствоваться лишь собственными предположениями и тешить себя странными догадками, которые только подогревали интерес ко всему, что с ней теперь происходило.       — Скоро ужин, — коротко обозначил Пилеон, шагая к выходу из комнаты. — За тобой зайдёт Лэйн.       Дверь за ним захлопнулась, оставляя Рут в одиночестве. Она не спешила подниматься, не спешила утолить собственное любопытство или получить ответы на несколько вопросов, которые если не мучили её, то подпитывали вялый интерес к тому, что происходило с миром снаружи. Метель не прекращалась, казалось, она лишь возрастала. Так, словно стихия хотела показать свою власть над людьми, словно кричала и требовала: «смотрите, насколько вы жалки!» Но Рут себя жалкой не ощущала. Пустой — да. Потерянной — да. Но не беспомощной.       За дверью послышались шаги. Рут вскинула голову, убрала за уши упавшие на глаза пряди волос, и поднялась с места. Ватные ноги едва держали вес её собственного тела, колени практически не гнулись, плечи тянуло вниз мёртвым грузом, но она упрямо сделала несколько шагов, пересекая комнату, и распахнула дверь. В нескольких метрах от неё стояла Анна, взгляд её метнулся в сторону, к Донован, что застыла на пороге, и мгновенно смягчился.       — Здравствуй, — Анна кивнула, чуть растянув губы в полуулыбке. — Как твоё самочувствие?       — Жива, — коротко бросила Рут, прижавшись плечом к дверному косяку и сложив на груди руки. — Не хочешь ответить на несколько вопросов?       Анна замялась, прикусив губу. Она понимала Донован, она понимала, что рано или поздно придётся сесть вместе с Дмитрием и всё обсудить, объяснить, постараться помочь Рут вспомнить то, что по какой-то причине она забыла. Только вот… У Анны не было ответов на её вопросы. И у Анны не было предположений. У неё была паника, сквозящая во взгляде и голосе, и желание помочь. Жаль, что этого в их случае недостаточно. Одного желания мало, а Донован едва ли может им быть полезной. По крайней мере, до того, как она не вспомнит хотя бы что-то.       Рут мазнула по Анне пустым равнодушным взглядом, от которого ей стало не по себе. Раньше на неё так же влияла Лэйн, когда её нашли у разлома. Тоже с амнезией, тоже не понимающую, что происходит и такую же пустую. Равнодушную к проблемам окружающих людей, равнодушную к происходящему в мире и желающую докопаться до правды. Рут с ней была во многом похожа, но Анне оставалось лишь верить, что рано или поздно отряд сможет помочь ей вернуться к жизни.       — Я сейчас тороплюсь, — сказала Анна без былой твёрдости. — Но мы обязательно поговорим. Просто не здесь и не сейчас. Хорошо?       — Договор.       Рут отошла с порога и захлопнула дверь. Анна ещё пару секунд стояла на месте, прежде чем мотнуть головой и поспешить к кабинету Дмитрия, который находился в другом крыле. Шаги её, изначально твёрдые и уверенные, стали торопливыми и быстрыми, словно за ней кто-то гнался. Пару раз она снова оборачивалась, бросая на дверь комнаты, куда поселили Рут, тоскливые взгляды, но затем снова шагала к брату, пока не скрылась за углом.       Дмитрий только вернулся с обхода. Стоя перед окном, вглядываясь в метель, он расщёлкивал на себе ремешки кобуры. Они поддавались с трудом, порой заедали, и Дмитрий лишь больше раздражался. С остервенением кинув её на стол, он снова обернулся к окну. С появлением Рут в Роткове что-то происходило. Что-то тёмное и не очень хорошее, но вместо ответов он получал лишь новые вопросы, которые терзали его изнутри подобно стервятнику.       Дверь за спиной тихо отворилась. Дмитрию не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Анна. Она прошла по кабинету мягкой, но по-прежнему торопливой поступью, и остановилась возле стола, не спеша нарушать угнетающую тишину. Может, дело было в желании как можно дольше оттягивать неприятный разговор, а может причина крылась лишь в желании дать брату перевести дух после обхода.       — Что с Рут?       Дмитрий первый нарушил молчание. Его голос, по обыкновению тихий, но сквозящий нотками стали, прозвучал в кабинете подобно грому. Анна напряжённо выдохнула, усаживаясь на стул, и нервно подцепила пальцами локон собственных волос. Хотелось бы оставить рабочие разговоры на потом, хотелось хоть немного поговорить о чём-то отвлечённом, о чём-то, что не стало бы поднимать только утихшую панику, но Анна понимала: у них нет времени на пустой трёп.       — Она пришла в себя.       — Какие прогнозы делаешь?       Дмитрий обернулся, окинув Анну суровым взглядом. Она выдохнула, отводя взгляд в сторону. Потому что в сторону Рут не было никаких прогнозов. С ней происходило тоже, через что они уже проходили с Лэйн. И предположения были тут также неуместны, как и в её случае. Дмитрий понял всё без слов, тяжело вздохнул обходя стол и кладя тяжёлую руку сестре на плечо.       — Ты знаешь, что нужно сделать.       — Нельзя обойтись без этого? — Анна недовольно скинула чужую руку и поморщилась.       — Мне меньше всего хотелось бы прибегать к этому, Анна, — понимающе сказал генерал, усевшись на край стола. Заглянул сестре в глаза, пытаясь убедить её в том, что ему тоже нелегко. — Но у нас нет времени. Это приказ.       — Ясно, — процедила Анна сквозь зубы, поднимаясь с места.       Она быстро пересекла кабинет, дверь за её спиной хлопнула с такой силой, что с потолка посыпалась штукатурка. Дмитрий на пару секунд прикрыл глаза, пытаясь обуздать собственные эмоции, и тоже поспешил покинуть кабинет. Его шаги, в отличие от Анны, были ровными, твёрдыми и широкими. В глазах других членов отряда он походил на каменное изваяние, которое не умело чувствовать и сопереживать. Дмитрию было нелегко, пусть по натуре своей он и являлся военным. Но это не делало его бездушным. Наоборот. Он ощущал слишком многое, и понимал: каждая гибель любого из отряда, ляжет ему в очередной раз тяжёлым грузом на плечи.       Они спустились в гостиную, в которой уже собрались остальные. Отряд разбился по парам, явно желая поговорить о чём-то отвлеченном и чрезмерно личном. Ноа стоял у стола, на котором были расставлены одноразовые контейнеры с едой и чашки с ещё горячим чаем. Дмитрий быстро скользнул взглядом по помещению, пока Анна выбирала себе ужин. Он искал Рут. Сам не понимал зачем, но взгляд пытался выделить её фигуру среди остальных. Убедиться, что с ней… всё в порядке?       Донован сидела в тени. В кресле, которое находилось подальше от остальных. В темноте её светло-карие, практически янтарные глаза, казалось, источали свет. На коленях стоял ещё закрытый контейнер с рисом и овощами, на котором лежала ложка. Возле её ног была чашка. Но Рут не спешила есть. Она гипнотизировала стену перед собой, и даже не моргала. Складывалось ощущение, будто она в каком-то трансе. Да и сам Дмитрий замер на пороге подобно статуе.       Кто-то случайно задел его локтем. Генерал лениво перевёл взгляд на Киру, которая спешно шагала к столу, понуро опустив голову. Выдохнув, Дмитрий тоже взял контейнер и занял своё привычное место в кресле у камина, практически напротив Рут. Причудливые образы, создаваемые огнём и мельтешением членов отряда, отбрасывали на её белое, как снег, лицо, тени. Дмитрий следил за ней, пока члены отряда болтали ни о чём. Лестер снова травил байки, Грэг подшучивал над ним, девчонки смеялись, а Ноа закатывал глаза, но не мог сдержать улыбку. Только бессмертные и Рут держались в стороне от общего веселья.                          Такие моменты были на вес золота. Моменты мнимого спокойствия, когда казалось, что конца света не было, что они выйдут за стены поместья и всё вернется на круги своя. Дмитрию тоже порой хотелось верить в подобное, потому что жизнь без веры и надежды подобна пустому тёмному коридору, по которому ты петляешь, ведомый чьей-то невидимой рукой. Это чувство сродни тому, как если бы тебе завязали глаза тёмной грязной тряпкой, пнули в спину и заставили бы искать выход, которого нет.       Взгляд его снова метнулся к Рут. Она сидела всё в той же позе, даже не притронувшись к еде, и смотрела строго перед собой. Её, казалось, не волновал нарастающий шум от смеха и шорохов контейнерами, шкрябанья вилок о пластик. Рут была здесь лишь телом, мыслями она находилась где-то за завесой, которая не видна обычному человеческому глазу.       Пальцы её, длинные, тонкие, музыкальные, отбивали по бедру, выстукивали ритм, который Пилеон выловил среди всех звуков удивительно легко. Анхея рядом заинтересованно глянула на брата по несчастью и коротко усмехнулась. Не заметить странную тягу демона к новому лицу в отряде было слишком тяжело — он её не скрывал. Словно всем своим видом кричал: да, я проявляю несвойственный мне интерес к ней, и что?       — Смотри, дыру просверлишь, — насмешливо бросила Анхея, закидывая в рот макароны.       — Тебе какое дело? — безразлично поинтересовался Пилеон, отводя взгляд от Рут и обращая его к ангелу. Казалось, она вот-вот разразится смехом. — Жуй молча.       — Абсолютно никакого.       Она отвернулась, но скрыть рвущуюся наружу усмешку не могла. На обычно собранного и меланхоличного Пилеона, которого едва ли заботил кто-то, кроме себя и, возможно, самую малость, неё самой, это едва ли было похоже. Его определённо к ней тянуло, и Анхея, кажется, догадывалась, по какой именно причине, но озвучивать не спешила.       Ей было… весело наблюдать за тем, как взгляды Пилеона обращались к Рут, как он нервно потирал рёбра, на которых находилось выжженное тату, и как силой воли заставлял себя держаться. Пилеон отрицал настолько очевидные и простые факты, что упустить шанс немного повеселиться в этом отвратном месте, было бы кощунством.       К вечеру все разбрелись. Рут сидела в выделенной для неё комнате, разглядывая пейзаж за окном, и не понимали чересчур много вещей. Её не заперли где-то в подвале, поселили в относительно хорошей комнате, пусть и продуваемой, но при этом относились к ней с настороженностью. Одна её часть понимала, что этому способствовало, а другая была, если говорить откровенно, недовольна. В конце концов, она ведь не сделала ничего плохого, и делать не собиралась. Ни сейчас, ни в будущем. Но генерал весь ужин не сводил с неё глаз.       Не заметить подобное было трудно. Не среагировать и не повернуться — ещё труднее. Рут чувствовала себя некомфортно среди такого количества людей, а то, как смотрел на неё Дмитрий, практически заставило слиться с цветом обивки кресла, в котором она сидела. За ней был пристальный контроль, ко всему прочему, после ужина генерал лично попросил её не передвигаться по поместью без сопровождения первое время. Не то чтобы Рут сильно горела желанием выходить из своей комнаты лишний раз, но его тон был… неприятным.       Дверь за спиной открылась. Донован едва повернула голову в сторону, встречаясь взглядом с застывшими на пороге Анной и Лэйн. Они улыбались вяло, натянуто, словно чьи-то невидимые пальцы ниточкой губы их в усмешках растягивали — неестественно, холодно, неприветливо. Рут склонила голову к плечу, едва ли реагируя на их появление, сложила руки под грудью, пальцами невидимо за одежду цепляясь, и ждала, пока Анна с Лэйн соизволят рассказать, зачем они явились.       — Идёшь в купальню? — первой молчание нарушила Лэйн. Голос её был приторно мягкий, но в вопросе не сквозило и намёка на свободу выбора. Лишь иллюзия, которая сдавливала голову стальными тисками. — В это время там практически никого нет, можно спокойно смыть с себя тяжесть прошедшего дня.       Рут молча кивнула, поднялась с кровати, поправляя примятые тяжестью её тела простыни, и взяла со стула чистое полотенце и комплект вещей, которые ей оставили ещё с утра. Она видела взгляд Анны, обращенный к ней. Полный не наигранного сочувствия и желания помочь, он заставлял мир идти перед глазами кругом. Рут мотнул головой, спешно покидая своё временное убежище и направляясь за Анной и Лэйн.       Всю дорогу они без умолку трещали обо всём и ни о чём сразу, но Рут едва ли волновали чужие разговоры. Плотнее кутаясь в куртку, она старалась не проваливаться в снег слишком сильно. Каждый шаг давался с трудом, мороз пробирался под полы свободных джинсов и кусал кожу, заставляя сжиматься под гневом стихии. Рут не помнила себя «до», но Рут наблюдала за собой «после», и холода она терпеть не могла. Раздеться, в конце концов, было в разы проще, чем одеться, чтобы чувствовать себя при этом максимально комфортно.       Городская купальня была общей, она находилась не очень далеко от поместья, в котором расположился отряд на время своего задания в Сибири, но мысль столкнуться с кем-то чужим Рут не прельщала. Впрочем, о своих опасениях и недовольствах она предпочла не говорить. На данный момент у неё не было права голоса, Рут это хорошо понимала, хотя и хотела где-то внутри себя, чтобы это наконец закончилось, чтобы её считали не за потенциальную угрозу непонятно чему (или кому), а за личность.       — Рут, всё не так плохо, — Анна замедлилась, положив свою ладонь Донован на плечо у самого входа. Лэйн окинула их быстрым взглядом и скрылась внутри. — Для маленького города с вечной зимой эта купальня — святое место. Они качают воду из колодцев, нагревают в огромных чанах. И это только для того, чтобы у жителей Роткова была возмо…       — Мне всё равно.       Голос Рут засквозил нетипичной для неё сталью. Анна фыркнула, закатывая глаза: казалось, это входит в привычку. Донован скалилась, выпускала наружу когти с клыками, пытаясь защищаться — за это её винить было нельзя. Но Анну это почему-то раздражало. Словно то, что их когда-то связывало, потеряло всю святость. Словно последняя ниточка, на которую она полагалась подобному слепому котёнку, в конечном итоге всё равно оборвалась. Анна сразу понимала, что с Рут в этой ситуации не будет легко, но почему-то до последнего верила в обратное. Зря. Потому что Рут явно не настроена на контакт.       — Сначала сходи в душевую, смой с себя грязь, а потом уже в бассейн, — коротко сказала Анна, когда они пересекли черту раздевалки. За стеной, в соседнем помещении, слышались мужские голоса. — Не переживай, мужское время уже закончилось. В восемь водные процедуры принимают женщины. А после нас, самыми последними, бессмертные.       — Поняла.       Слова Анны не успокоили, но помогли унять ворох ненужных мыслей и странного стеснения, что зарождалось где-то за рёбрами. Она опустила чистые вещи на свободное место на скамье, затем быстро сняла с себя одежду, оставаясь в нижнем белье, и обернулась белым махровым полотенцем, чувствуя, как сквозняк неприятно коснулся кожи. Выходить из раздевалки Рут не спешила, терпеливо ждала, пока Анна разденется, сложит свои вещи и уберет очки в чехол.       В купальне в целом было немноголюдно, но шум слишком хорошо отражался от стен, Рут хотелось заткнуть собственные уши, только бы этого всего не слышать. Когда в голове какая-то каша, то и звуки окружающего мира ощущаются совсем иначе. Более остро, более громко. Восприятие мира явно ставило её в тупик, и Рут пока не особо понимала, что нужно делать со своими чувствами и ощущениями. Или, точнее, с практически их отсутствием. Она ощущала себя гранёным стаканом, кем-то оставленным в тёмной кухне — пустыми холодным. Но откуда-то была четкая уверенность, что так будет не всегда, что ей просто нужно дождаться того, кто смог бы наполнить её чувствами, как кристально чистой водой.       Вода из крана шла прохладная, кожа Рут покрывалась мурашками, а гуляющий сквозняк по помещению лишь заставлял неприятно напрягаться. Рут хотелось в тепло, и она начинала подумывать о том, чтобы отказаться от посещения бассейна. Только вот что-то внутри этим мыслям воспротивилось. Может, желание получить ответы на свои вопросы, может, что-то еще. Рут не знала точно, но подсознанию своему едкому она воспротивилась. Обмоталась полотенцем, откидывая за спину влажные волосы, и вышла из кабинки, одернув полупрозрачную шторку — мнимая иллюзия приватности.       — Ты обещала ответы, — голос Рут в опустевшей душевой грянул как гром среди теплого майского неба.       Анна вздрогнула, обернулась, убирая с глаз упавшую мокрыми волнами чёлку. Чуть склонила голову, всматриваясь в человека, которого она когда-то знала. Или она просто убедила себя в том, что знала Рут? Может, она всегда такой была? Может, она просто боялась оттолкнуть от себя людей и создала личность, которая бы притягивала? Может, амнезия просто стёрла эту другую личность? Анна не знала, или знать не хотела. Но она чётко понимала: в любом из случаев, ответы на свои вопросы Рут придется искать не у других, а в собственной голове.       Не спеша отвечать, Анна поправила своё полотенце, потуже затягивая узел на груди, и тяжело, но бесшумно вздохнула, сжимаясь под пристальным взглядом Рут. Она смотрит так, что внутренности сворачиваются в тугой узел, так, что становится по-настоящему не по себе. И это Анне — той, кто в своей жизни видел уже столько всего, что, казалось, она должна уметь брать власть над собственными ощущениями. Но почему-то с Рут это не работало. Словно что-то невидимое нарочно сбивало её с нужных мыслей, с верной тропинки. Туда, где никогда не бывало солнца. Во тьму.       — Просто скажи, что не знаешь ответов, — бросила Рут ровно, обходя Анну и шагая к выходу из душевой. — Время тянуть не нужно.       Возле бассейна душно. Клубы пара стелились по полу, окутывали лодыжки, обдавая приятным теплом. Лэйн, уже сккинув полотенце, была в воде и опиралась на бортик. Услышав шаги, она обернулась, широко улыбнувшись, и повернулась, перекидывая мокрые длинные волосы за плечи. Анна заулыбалась в ответ, Рут даже усмешки не выдавила. Молча стянула с себя полотенце, осторожно спустив ноги в бассейн.       Мокрые волосы неприятно щекотали кожу, по коже с новой силой расползлись мурашки, и Донован, чуть наклонившись, зачерпнула в ладонь немного воды, обмывая руки и грудь. Вода была тёплой, почти горячей, но бросаться в омут с головой Рут не хотела. Понимала, что после почти ледяной воды стоило привыкнуть к смене температуры.       Время медленно текло. Рут без интереса смотрела в одну точку перед собой, пока Анна с Лэйн обсуждали парней. Для Донован подобные разговоры были чужды. Для неё сейчас чужды любые разговоры, весь этот мир кается фальшивкой, местом, где её быть не должно. И мысли снова вертятся вокруг того, что она услышала от Дмитрия. О том, что она несколько лет числилась мёртвой. Не пропавшей без вести, не в коме, а мёртвой, чёрт его дери.       Где-то под рёбрами что-то болезненно заныло. Рут сморщилась, ощущение было настолько ярким, словно сердце действительно болело, словно это реально. Кожа зудела, и Рут расчесывала её, под пальцами оставались кровавые следы. Тонкими струйками она стекала, пачкая воду, расплывалась на поверхности забавными кляксами, тонули, оседая на самое дно. Рут опустила взгляд, глядя на собственные окровавленные пальцы, повела им чуть дальше, на рёбра.       Там что-то рвалось наружу. Кожа краснела, кровоточила. Складывалось ощущение, что она закипала, как вода в старом чайнике. Зубы цеплялись друг за друга, ещё немного и раскрошились бы в пыль. Рут не издавала ни звука, хотя боль казалась адской. Пыталась не чесаться, хотя сейчас больше всего на свете хотелось содрать с себя кожу живьём, только бы больше не болело так сильно.       — Рут…       Голос Лэйн ворвался в сознание громом. Она вздрогнула, поднимая налитый болью взгляд, и уловила в глазах напротив смутную радость. Во всём теле резко накатила усталость, Донован едва успела схватиться дрожащими пальцами за борт бассейна, чтобы не уйти под воду. Лэйн тут же оказалась рядом, поддерживая её под руку, с другой стороны возникла Анна, которая осторожными движениями черпала воду и смывала кровь. Боль отступала, но на её место пришёл нестерпимый зуд.       — Что это такое?       — Метка, Рут, это метка.       — Что она значит? — Рут на мгновение прикрыла глаза, откидывая голову назад.       — Ты не помнишь… и этого? — осторожно спросила Анна, едва касаясь подушечками пальцев появившейся татуировки. Она пока ещё была воспалена, с покрасневшим ободком по периметру, но через двадцать минут всё спадёт. Она-то знает. — Это метка соулмейта. Значит, ты находилась с кем-то в радиусе трех метров. С кем-то, кто предназначен тебе судьбой.       — Получается, он в отряде? — поинтересовалась Рут, опуская взгляд вниз. По ребрам, оплетая её по кругу, расползался терновый венок с вкраплениями крови.       — Выходит, что так.       Рут больше ничего не говорила. Лишь поджала губы, приподнялась на ещё дрожащих руках и вылезла из бассейна, обматываясь полотенцем. Осторожно, стараясь, чтобы ткань не сильно прилегала к зудящему участку кожи, и в полном молчании, под задумчивые взгляды Лэйн и Анны, прошла к выходу. У них оставалось ещё примерно десять минут на расслабления, после чего придется освобождать купальню.       Рут шагала не твёрдо, голова шла кругом, мыслей, которых и без того было нескончаемое множество, теперь стало больше. Соулмейты, метки… что всё это значит? И что значит предназначенный судьбой человек? Разве нужно выбирать не сердцем? Разве нужно обязательно быть с тем, кого судьба тебе под нос совала? Она не понимала. Или не хотела понимать. Рут сама пока не знала, но обещала себе разобраться с этим. Только не сегодня. И, наверное, не завтра. Когда-нибудь потом. Когда-нибудь, когда она будет точно готова к правде. Но не сейчас.