по осколкам.

Чёрная весна
Слэш
В процессе
NC-17
по осколкам.
автор
Пэйринг и персонажи
Описание
Город Коктебель не предвещает ничего хорошего – подумал Боря, когда поневоле здесь очутился. Первое впечатление не подвело. Город Коктебель отобрал всё, заставив по крупицам выстраивать заново. Главное – самое важное уберечь, чтобы не собирать потом по осколкам.
Содержание Вперед

1.

— Я всё сказала. — Громко заявляет мама, ставя в этом скандале точку.       Короночка любого родителя, против которой не попрёшь, как ни пытайся.       Оксана продолжает биться в истерике, кричит что-то вслед, но мама, не оборачиваясь, уходит в свою спальню, громко хлопнув дверью в довершении. У сестры тёмные круги под глазами от расплывшейся подводки, а лицо покраснело настолько, что увидь Боря такое в кошмаре – явно бы не проснулся.       Он и сам зол не меньше. Мама – самый ярый приверженец стабильности, который начинает рвать и метать, стоит только диван в гостиной передвинуть на метр. Отец хотел маму с полуострова увезти ещё до того, как их с сестрой вообще начали планировать. Боря знает, что папа всегда хотел в столицу укатить, подальше от «в печёнках сидящей лужи». Потом амбиции пришлось поумерить, ведь мама у моря всю жизнь прожила и о мегаполисах никогда не грезила. Отец предлагал Одессу, то же море, но с другой стороны, но мама по-прежнему оставалась непреклонна: дальше родного Севастополя ни ногой. А потом и дети пошли, им ведь тоже стабильность нужна.       Что именно стало для мамы поводом всеми своими принципами поступиться – одному лишь Богу известно. Скорее всего, она просто устала. Устала растить двух детей и ежедневно решать все проблемы в одиночку, устала от неблагодарной работы. С отцом у них в последнее время тоже не ладилось. Звонил он лишь пару раз в месяц: узнать, сколько денег выслать, и как там дела у детей. Раньше приезжал при каждой возможности, а сейчас одно лишь «устал, как собака, в следующий раз приеду». Мама даже начала подумывать, что отец там какой-то пассией обзавёлся, но они с Оксаной лишь смеялись с её паранойи. Их отец семьянин до мозга костей.       Несколько лет назад отец попал под своеобразное сокращение, и чтобы не терять работу, была лишь одна альтернатива: переводиться в Коктебель. Папа согласился, не раздумывая. Стаж капает, ещё и повышение в звании обещано. «Марин, ну что там до той пенсии осталось» – сказал он тогда маме, собрал чемодан и уехал на малую родину.       Сам Боря в родном городе отца не был ни разу, но вот местные шишки, – дядя Стас и дядя Артём, – ежегодно звонили поздравить его с Днём Рождения, да и гостями в квартире Хенкиных всегда были желанными. Друзья детства отца, дружба с которыми не утихла даже несмотря на расстояние и семейную жизнь. У них каждый год традиционная вылазка на шашлыки тремя семьями.       Однако, несмотря на всё это, идея переезда в Коктебель была донельзя абсурдной. Три дня назад Боря с размахом отмечал выпускной из девятого, весь вечер предъявляя Женьке, – лучшему другу, – за то, что тот решил уйти после девятого, бросив Борю одного на грядущие два года с беспощадным ЕГЭ. А получается что? Получается, он Женьку переиграл и уничтожил, потому что сам вот-вот свалит, и даже не после девятого. Отрывался с друзьями и даже не догадывался, что «выпускной» был не фиктивным, а самым настоящим.       У Бори ведь в Севастополе вся жизнь прошла. Все друзья, первые отношения, все проблемы и достижения, а мама вдруг решила просто взять и переехать в крошечный городишку на другом конце Крыма. Оксану, вон, кроет настолько, что Боря начинает побаиваться, как бы она не грохнулась в обморок от нервов. Она только-только одиннадцатый класс закончила, договорилась пойти работать в салон красоты какой-то из своих подружек, уже какие-то штуки для ногтей купила и всё распланировала, а тут мама её за собой в этот дурацкий пгт тащит. «Едем всей семьёй, это не обсуждается».       За окном лето в разгаре, а настроение пересралось в миг. Как можно взять и просто поставить собственных детей перед фактом, что через пару недель они будут вынуждены оставить свою нынешнюю жизнь и начать новую? Без видимых для переезда причин, без каких-либо перспектив. Мама на полном серьёзе уверена, что ему совершенно ничего не стоит просто завести новых друзей, а Боря лишь смеётся в голос. Завести новых друзей в десятом классе, в маленьком курортном городишке, где у людей компании едва ли не с пеленок сформировались? Он ведь там ни к селу, ни к городу будет, и даже в самом прямом смысле.       Лето превращается в настоящую суматоху: изо дня в день пакуют вещи и загружают арендованные газельки, постепенно перевозя в злоебучий Коктебель всё, что можно перевезти. Они с Оксаной ахуели трижды, когда узнали, что их квартиру, их родной, сука, дом, мама планирует сдавать. Свалить в блядский Коктебель и не просто оставить дом, а искоренить его понятие напрочь. — А с лицами что? — Комментирует отец, выруливая на особенно загруженную в летний период трассу.       Родной Севастополь остался где-то позади, а всё, что осталось им с сестрой – метать недовольные взгляды с заднего сидения. Отец явился лично, чтобы отвезти их к себе. Окончательно. Благо, что квартира от деда хотя бы осталась, если бы им пришлось ютиться в каком-нибудь съемном сарае – Боря бы без раздумий вышел из окна. — А они со мной уже две недели не разговаривают. — Жалуется мама, листая радиостанции. — Сами бы в своём Залупинске и жили, раз так нравится хлебать дерьмо ложками. — Подаёт голос сестра. — А ты, я посмотрю, давно взрослой стала? — Отец оборачивается на неё с пассажирского, а Борю передёргивает от внезапного страха улететь в кювет. — Хоть копейку заработать успела? Телефон себе модный купила, а как что, то «пап, скинь на погулять». — Ну да, в этом селе же офигеть как много карьерных возможностей. — Огрызается Боря, но от его выпада отец и бровью не повёл. — А кто это у нас тут рот открыть решил? — Оксана округляет глаза в притворном удивлении. — Лишь сопли жевать и умеешь, а ещё мужик называется. — По-твоему, они меня послушать должны были лишь потому, что у меня хер между ног? — Кричит на неё Боря, видя, как у сестры выступают вены на лбу от накатившей злости. — А ну заткнулись оба. — Рявкает отец. — Всё решено. И чтобы ни писка до Коктебеля.       Всю дорогу понуро молчат. И вовсе не потому, что отца послушали. Просто знают прекрасно, что оба родителя класть на их мнение и чувства хотели, если уже выбрали расклад под себя.       Дед по отцовской линии умер ещё давно, и его квартиру Боря в глаза ни разу не видел. Знатные такие хоромы. Дед, вроде как, во флоте служил и квартиру получил при Союзе. Хрен его знает, сколько тут квадратных метров, но теперь становится ясно, что дед не просто каким-то второсортным капитаном был. Первую неделю Боря и сам в многочисленных проходных и непроходных комнатах путается. Себе выбирает небольшую, но зато подальше от родительской спальни и всегда шумной гостиной. Чтобы контакт с детьми наладить, отец даже на своеобразный ремонт расщедрился, хотя для того, чтобы Боря со своей участью сельского хлопчика смирился, даже коттеджа у моря недостаточно будет.       Лето превращается в сплошной день сурка, состоящий из телефона, холодного кваса и приставки. Сестра на другом конце дивана занята примерно тем же. Плойка заебала уже на второй неделе, а внешний мир Боря с полной самоотдачей игнорировал. Оксана в этом бойкоте с Коктебелем и родителями сдалась первой: мама притащила ей листовку с рекламой плавательной секции, а та, с детства будучи в спорте, сразу же идеей загорелась. Когда через пару дней сестра написала в их семейную беседу «ужинайте без меня, я гуляю с девочками» Боря почувствовал себя преданным.       Несколько раз он выходил поскитаться по городу в наушниках, но ничем иным, кроме панического страха остаться здесь навсегда, эти вылазки не заканчивались.       «Ничего-ничего, первое сентября уже на носу, вот и дома торчать перестанешь» – говорит мама в конце августа, а Боря вопреки всем её надеждам не приходит на линейку первого сентября. Мама на работу встаёт, в магазин недалеко от дома устроилась, сына будит и завтраком кормит, но стоит только входной двери хлопнуть – он тут же снимает с шеи душащий галстук и идёт досыпать свои три часа. Скандал к вечеру был страшный.       Школа Боре не понравилась ещё в тот день, когда они с отцом пришли подавать документы. Старое здание, с облупившейся в коридорах краской и без какого-либо намёка на современный ремонт. Ещё и директриса была ему как не в себя рада, ведь сама в одном классе с его отцом училась. Это Борю в таких городах и пугает: тут все про друг друга чуть ли не биографии составлять могут.       Второго сентября отец отвозит прямиком до ворот школы и из-под полуопущенного окна наблюдает, как сын со скоростью черепахи плетётся ко входу. Классную руководительницу искать себе дороже, поэтому он с минут десять петляет по этажам, выискивая табличку «10–А». Вроде даже находит, и даже не успевает сесть за свободную парту, как какая-то девочка сообщает, что в их классе новеньких быть не должно, и пока Боря молча стоит с открытым ртом, какой-то парень любезно заявляет, что они – одиннадцатый класс, а таблички просто не успели поменять с прошлого года.       Боря точно проходил кабинет «9–А», который вовсе не девятый, но теперь чёрта с два вспомнит на каком этаже или хотя бы в какой стороне тот находился. — Здесь же «10-А»? — С порога спрашивает он, наученный на горьком опыте, пока на него уставились с двадцать штук незнакомых лиц. — О, Борь, заходи! — Окликает его знакомый голос, и он сразу же замечает Анжелу. Последний раз её года три назад видел, ещё до того, как отца перевели в Коктебель. — Привет. — Здоровается он и, прикрыв за собой дверь, движется в сторону последней парты. Единственной свободной. — Ну ты чего как отшельник какой-то, — вновь обращается к нему девушка, — иди сюда.       К Бабич он садится, не раздумывая. Он здесь только её с Ильёй знает, который неловко приподнимает ладонь в приветствии с передней парты. Их, по сути, лишь дружба отцов связывает, но всяко лучше примкнуть к ним, чем к этим ребятам, уже с минуту оценивающе его разглядывающим.       Гляделки прерывает звонок и появление учительницы математики. Боря и сам новых одноклассников оценивающе рассматривает: все как на подбор, разодетые по последним трендам. Останавливает взгляд на блондинке с цветными прядями, а та, в свою очередь, с хитрой улыбкой ему подмигивает. Морщится он скорее инстинктивно. Какой-то стриженный едва ли не под нолик парень таращится на него явно недобро, и Боря пялится в ответ, ожидая, что неприятный одноклассник смутится, но хрен там плавал. Смотрит ещё внимательнее, словно на дуэль по гляделкам вызывает. — Меленин, я для кого тут распинаюсь? — Грозно восклицает пухленькая учительница, и только после этого устрашающий одноклассник отворачивается. Перешёптывается с соседом и за всю математику ни малейшего интереса к Боре не проявляет. Хенкин облегчённо выдыхает. Этот коллектив не сулит ничего хорошего.

***

      Первый урок пережит. Из шести. Боря удручённо пялится на доску, даже не удосужившись убрать с парты учебник математики. — Тебя к нашим берегам каким попутным ветром занесло? — Блондинка с цветными прядями подсаживается на стул куда-то умотавшего Ильи, к Боре вполоборота. Смотрит с довольной улыбкой и кокетливо откидывает назад волосы. — Переехал недавно. — Отвечает Боря. — А зовут хоть как? — Раздаётся из-за спины громкий голос, а Боря придурковато дёргается от неожиданности. — Боря Хенкин. — Ты чё, сын мента того? — Искренне удивляется габаритный парень, отчего Боре сразу же становится смешно. — Ну... Да? — Офигеть! А мы-то думали, он холостой. — Мы в Севастополе жили, пока его не перевели. — Раскрывать все семейные дела откровенно не хочется, но понимает он прекрасно, что только это здешним и интересно. А контакт налаживать придётся, не сидеть же ему все два года, бездушно втыкая в доску. — Мы у вас на экскурсии в том году были, город ахуенный. — Продолжает рассказывать парень. — А, ой. Я, кстати, Паша. — А в простонародье просто Толстый. — Хлопает Пашу по плечу кудрявый блондин, выряженный в слишком пёструю рубашку на гавайский манер. В Бориной старой компании его бы сиюминутно окрестили педиком. — А этот петух ряженый – Локонов, — рассказывает Паша, — его батя в дурке местной работает, глядишь и сыночку туда пристроит. На лечение. — Ой, — закатывает глаза Локонов, — перед кем выебнуться пытаешься, Толстенция? Дай новенькому неделю, и он со всей твоей послужной биографией ознакомится и шарахаться будет. — Кого из нашего класса и шарахаются – так это тебя.       Боря себя в этой перепалке чувствует неуместно. И зачем они перед ним так распинаются? Он ведь всё равно ни черта ни про одного не знает. Нет бы имена с фамилиями назвать нормально, а то с кличками какими-то непонятными. — Кис, — громко зовёт кого-то Паша, а Борю от погонял этих всех ребят вот-вот прорвёт на истерический смех, — зацени, Хенкин младший!       Толстый на него пальцем указывает, а появившийся на пороге кудрявый парень в нефорском прикиде непонимающе хмурит брови, а затем подходит ближе. На Борю сверху вниз оценивающе пялится, а во взгляде такое презрение, будто он ему где-то успел поднасрать. — Это типа ментяры того конченного? — Без толики субординации выпаливает кудрявый нефор, а Боря вспыхивает как по щелчку. — Это ты про отца моего? — Вскакивает из-за парты, приятно подмечая, что уёбок его немного ниже, и возвращает ему этот презрительный взгляд. — Твоего-твоего, других отбитышей нам не подсовывали.       Отдать себе отчёт Боря не успевает. Бьёт уёбка в нос под испуганные крики Анжелы и той светловолосой девчонки. У уёбка кровь из носа на принтованную футболку ручьём льётся, но тому словно поебать, и его кулак в миг прилетает Боре в глаз. Он по инерции отшатывается, но несмотря на пытающиеся сдержать его руки, сразу же несётся на придурка вновь, наваливаясь всем весом. Они падают на парту Ильи, опрокидывая её вместе с учебниками и тетрадями, и больно приземляются сверху. Боря об торчащую перекладину бедром ударяется, но вопреки вспышке боли продолжает уёбка лупасить. То ли в живот попал, то ли в грудь, уёбок шипит, но подтягивает к себе ногу и заряжает Боре коленом в подбородок. Какой же отброс. — А ну успокоились! — Кричит мужской, явно взрослый голос, и Хенкин сразу же ощущает спиной чужие руки, грубо сталкивающие его с уёбка. — Ещё раз так про моего отца скажешь – я тебе башку проломлю! — Орёт Боря напоследок, только сейчас замечая окружившую их толпу. — Забирай свою крысу ментовскую и вали на родину! — Кричит в ответ уёбок, и ринуться в драку по новой ему не даёт подоспевший короткостриженный парень. — Кис, успокойся, лишь хуже сделаешь. — На удивление спокойно говорит тот, стараясь оттащить взбесившегося одноклассника. — Завались нахер, Мел!       Новые одноклассники окружили их полукругом, смотрят внимательно и группками перешёптываются. Да уж, задалось у Бори первое впечатление. Вина уёбка здесь стопроцентная и абсолютная, но больным на голову всё равно будут считать его, раз уж сам полез в драку.       Переезд изначально был идеей сомнительной.

***

— И как это понимать, Кислов? — Директриса на уёбка из-под очков смотрит, брови хмурит, и в целом выглядит так, словно готова рвать и метать.       В крошечном директорском кабинете они с этим Кисловым оказались спустя две минуты после произошедшего. Учитель английского оттащил едва ли не за шкирку. — А чё он... — Рявкает уёбок, но тушуется под перекосившимся лицом педагога. — Матери своей это рассказывать будешь. Ты хоть знаешь, чей он сын? — Ментовский, у него на роже написано! — Тебя жизнь вообще ничему не учит, или что? — Распинается директриса. — Кислов, ты дров наломал на первом же за год уроке. Мы ещё от прошлогодних выходок твоих не отошли, а ты нам уже новые преподносишь. — Какие новые, а? Мне какой-то понаехавший обмудок нос чуть не сломал, а я виноватый? — Всё, не хочу больше ничего слышать. — Отрезает женщина. — Мать завтра в школу. Свободны.       Боря вообще не понимает, зачем его сюда приволокли. Нет, понимает конечно, что за драку, но он уже с десять минут сидит и слушает крики директрисы на этого ебучего Кислова, а сам сидит здесь, словно для галочки. — А я не понял, с хренов ли только мою? — Повышает голос уёбок, из-за чего Хенкин неосознанно морщится. Слишком громкий этот пацан. Боря таких людей на дух не выносит. — Кислов, ты как с директором разговариваешь!? — У женщины на лице красноречивое удивление, но Кислову словно поебать чистосердечно. — Мне, по-твоему, Константина Анатольевича с работы дёргать ради того, чтобы рассказать, как конкретно ты о нём выражаешься? — То есть, это я виноват, что ли? — Уёбок вновь орёт на весь этаж, со стула вскакивает и со звериной злобой таращится на директрису. У него из носа кусок ваты торчит, и выглядит в глазах Бори он больше комично. — Я тебе с какого класса твержу, чтобы за языком следил? Чужих родителей посреди класса оскорблять, у тебя есть хоть какая-то субординация? — Вы тут все с ума посходили, что ли? — Рявкает Кислов, с размаху пиная ногой стул. — Он мне в рожу дал, а вы пытаетесь доказать, что это я виноват? А как же вся эта фигня про то, что конфликты словами решать надо? Чё это вы меня так не защищали, когда я Локону в том году втащил, когда он про моего отца шутки шутил? Это, получается, Локон виноват был, а маму почему-то вы тогда мою вызвали!       Директриса глазами удивлённо хлопает, словно её врасплох застали. Логику уёбка Боря на удивление понимает: в школах ведь действительно всегда топят за то, чтобы конфликты без драк решали или сразу докладывали учителям, кто и какую фигню сказал. Но с точки зрения человечности, виноват всё равно уёбок. Ни один человек в здравом уме не стоял бы смирно, когда его родителей кроют хуями. — Давайте так, Инна Евгеньевна, либо вы и его папашу сюда вызываете, либо никого вообще. — Кислов, ты в край обалдел, или что? Ты мне ещё ультиматумы ставить собрался?       Голова от этих двоих вот-вот взорвётся. Не хотелось бы, чтобы в первый же день учёбы папе доложили о том, что его угораздило подраться с каким-то уёбком. Боря тяжело вздыхает. — Инна Евгеньевна, — единственный плюс ситуации в том, что имя директрисы он теперь вряд ли забудет, — давайте никого вызывать не будем. Такого больше не повторится.       Инна Евгеньевна с минуту их двоих молча разглядывает, словно обдумывая услышанное. Боря ведь не дурак, понимает прекрасно, что женщина отца его давно знает и сынка его в первый же день отчитывать не горит желанием. Главное – умело этим фактором воспользоваться. — В первый и последний раз. — Со вздохом соглашается она. — В следующий раз без родителей и на порог школы не пущу. — Замечательно. — Бросает Кислов и срывается с места. — А ну стоять. — Рявкает ему в след директриса. — Помирились при мне.       Красноречивый шок, должно быть, у Бори на лице издалека заметен. Взрослые серьезно думают, что это именно вот так и работает?       Кислов смотрит на него с очевидным презрением, а Боря, в свою очередь, происходящим недоволен не меньше. В гляделки уже с минуту играют, а звонок на урок прозвенел уже давно. Хочется из этого цирка свалить поскорее, и Хенкин нехотя протягивает ладонь. Уёбок выразительно закатывает глаза и протягивает левую руку. Боря кривится, но быстро меняет ладонь, пожимает чужую конечность и, улыбнувшись директрисе, наконец покидает кабинет.       Переезд изначально был идеей сомнительной.
Вперед

Награды от читателей

Войдите на сервис, чтобы оставить свой отзыв о работе.