по осколкам.

— Я всё сказала. — Громко заявляет мама, ставя в этом скандале точку.       Короночка любого родителя, против которой не попрёшь, как ни пытайся.       Оксана продолжает биться в истерике, кричит что-то вслед, но мама, не оборачиваясь, уходит в свою спальню, громко хлопнув дверью в довершении. У сестры тёмные круги под глазами от расплывшейся подводки, а лицо покраснело настолько, что увидь Боря такое в кошмаре – явно бы не проснулся.       Он и сам зол не меньше. Мама – самый ярый приверженец стабильности, который начинает рвать и метать, стоит только диван в гостиной передвинуть на метр. Отец хотел маму с полуострова увезти ещё до того, как их с сестрой вообще начали планировать. Боря знает, что папа всегда хотел в столицу укатить, подальше от «в печёнках сидящей лужи». Потом амбиции пришлось поумерить, ведь мама у моря всю жизнь прожила и о мегаполисах никогда не грезила. Отец предлагал Одессу, то же море, но с другой стороны, но мама по-прежнему оставалась непреклонна: дальше родного Севастополя ни ногой. А потом и дети пошли, им ведь тоже стабильность нужна.       Что именно стало для мамы поводом всеми своими принципами поступиться – одному лишь Богу известно. Скорее всего, она просто устала. Устала растить двух детей и ежедневно решать все проблемы в одиночку, устала от неблагодарной работы. С отцом у них в последнее время тоже не ладилось. Звонил он лишь пару раз в месяц: узнать, сколько денег выслать, и как там дела у детей. Раньше приезжал при каждой возможности, а сейчас одно лишь «устал, как собака, в следующий раз приеду». Мама даже начала подумывать, что отец там какой-то пассией обзавёлся, но они с Оксаной лишь смеялись с её паранойи. Их отец семьянин до мозга костей.       Несколько лет назад отец попал под своеобразное сокращение, и чтобы не терять работу, была лишь одна альтернатива: переводиться в Коктебель. Папа согласился, не раздумывая. Стаж капает, ещё и повышение в звании обещано. «Марин, ну что там до той пенсии осталось» – сказал он тогда маме, собрал чемодан и уехал на малую родину.       Сам Боря в родном городе отца не был ни разу, но вот местные шишки, – дядя Стас и дядя Артём, – ежегодно звонили поздравить его с Днём Рождения, да и гостями в квартире Хенкиных всегда были желанными. Друзья детства отца, дружба с которыми не утихла даже несмотря на расстояние и семейную жизнь. У них каждый год традиционная вылазка на шашлыки тремя семьями.       Однако, несмотря на всё это, идея переезда в Коктебель была донельзя абсурдной. Три дня назад Боря с размахом отмечал выпускной из девятого, весь вечер предъявляя Женьке, – лучшему другу, – за то, что тот решил уйти после девятого, бросив Борю одного на грядущие два года с беспощадным ЕГЭ. А получается что? Получается, он Женьку переиграл и уничтожил, потому что сам вот-вот свалит, и даже не после девятого. Отрывался с друзьями и даже не догадывался, что «выпускной» был не фиктивным, а самым настоящим.       У Бори ведь в Севастополе вся жизнь прошла. Все друзья, первые отношения, все проблемы и достижения, а мама вдруг решила просто взять и переехать в крошечный городишку на другом конце Крыма. Оксану, вон, кроет настолько, что Боря начинает побаиваться, как бы она не грохнулась в обморок от нервов. Она только-только одиннадцатый класс закончила, договорилась пойти работать в салон красоты какой-то из своих подружек, уже какие-то штуки для ногтей купила и всё распланировала, а тут мама её за собой в этот дурацкий пгт тащит. «Едем всей семьёй, это не обсуждается».       За окном лето в разгаре, а настроение пересралось в миг. Как можно взять и просто поставить собственных детей перед фактом, что через пару недель они будут вынуждены оставить свою нынешнюю жизнь и начать новую? Без видимых для переезда причин, без каких-либо перспектив. Мама на полном серьёзе уверена, что ему совершенно ничего не стоит просто завести новых друзей, а Боря лишь смеётся в голос. Завести новых друзей в десятом классе, в маленьком курортном городишке, где у людей компании едва ли не с пеленок сформировались? Он ведь там ни к селу, ни к городу будет, и даже в самом прямом смысле.       Лето превращается в настоящую суматоху: изо дня в день пакуют вещи и загружают арендованные газельки, постепенно перевозя в злоебучий Коктебель всё, что можно перевезти. Они с Оксаной ахуели трижды, когда узнали, что их квартиру, их родной, сука, дом, мама планирует сдавать. Свалить в блядский Коктебель и не просто оставить дом, а искоренить его понятие напрочь. — А с лицами что? — Комментирует отец, выруливая на особенно загруженную в летний период трассу.       Родной Севастополь остался где-то позади, а всё, что осталось им с сестрой – метать недовольные взгляды с заднего сидения. Отец явился лично, чтобы отвезти их к себе. Окончательно. Благо, что квартира от деда хотя бы осталась, если бы им пришлось ютиться в каком-нибудь съемном сарае – Боря бы без раздумий вышел из окна. — А они со мной уже две недели не разговаривают. — Жалуется мама, листая радиостанции. — Сами бы в своём Залупинске и жили, раз так нравится хлебать дерьмо ложками. — Подаёт голос сестра. — А ты, я посмотрю, давно взрослой стала? — Отец оборачивается на неё с пассажирского, а Борю передёргивает от внезапного страха улететь в кювет. — Хоть копейку заработать успела? Телефон себе модный купила, а как что, то «пап, скинь на погулять». — Ну да, в этом селе же офигеть как много карьерных возможностей. — Огрызается Боря, но от его выпада отец и бровью не повёл. — А кто это у нас тут рот открыть решил? — Оксана округляет глаза в притворном удивлении. — Лишь сопли жевать и умеешь, а ещё мужик называется. — По-твоему, они меня послушать должны были лишь потому, что у меня хер между ног? — Кричит на неё Боря, видя, как у сестры выступают вены на лбу от накатившей злости. — А ну заткнулись оба. — Рявкает отец. — Всё решено. И чтобы ни писка до Коктебеля.       Всю дорогу понуро молчат. И вовсе не потому, что отца послушали. Просто знают прекрасно, что оба родителя класть на их мнение и чувства хотели, если уже выбрали расклад под себя.       Дед по отцовской линии умер ещё давно, и его квартиру Боря в глаза ни разу не видел. Знатные такие хоромы. Дед, вроде как, во флоте служил и квартиру получил при Союзе. Хрен его знает, сколько тут квадратных метров, но теперь становится ясно, что дед не просто каким-то второсортным капитаном был. Первую неделю Боря и сам в многочисленных проходных и непроходных комнатах путается. Себе выбирает небольшую, но зато подальше от родительской спальни и всегда шумной гостиной. Чтобы контакт с детьми наладить, отец даже на своеобразный ремонт расщедрился, хотя для того, чтобы Боря со своей участью сельского хлопчика смирился, даже коттеджа у моря недостаточно будет.       Лето превращается в сплошной день сурка, состоящий из телефона, холодного кваса и приставки. Сестра на другом конце дивана занята примерно тем же. Плойка заебала уже на второй неделе, а внешний мир Боря с полной самоотдачей игнорировал. Оксана в этом бойкоте с Коктебелем и родителями сдалась первой: мама притащила ей листовку с рекламой плавательной секции, а та, с детства будучи в спорте, сразу же идеей загорелась. Когда через пару дней сестра написала в их семейную беседу «ужинайте без меня, я гуляю с девочками» Боря почувствовал себя преданным.       Несколько раз он выходил поскитаться по городу в наушниках, но ничем иным, кроме панического страха остаться здесь навсегда, эти вылазки не заканчивались.       «Ничего-ничего, первое сентября уже на носу, вот и дома торчать перестанешь» – говорит мама в конце августа, а Боря вопреки всем её надеждам не приходит на линейку первого сентября. Мама на работу встаёт, в магазин недалеко от дома устроилась, сына будит и завтраком кормит, но стоит только входной двери хлопнуть – он тут же снимает с шеи душащий галстук и идёт досыпать свои три часа. Скандал к вечеру был страшный.       Школа Боре не понравилась ещё в тот день, когда они с отцом пришли подавать документы. Старое здание, с облупившейся в коридорах краской и без какого-либо намёка на современный ремонт. Ещё и директриса была ему как не в себя рада, ведь сама в одном классе с его отцом училась. Это Борю в таких городах и пугает: тут все про друг друга чуть ли не биографии составлять могут.       Второго сентября отец отвозит прямиком до ворот школы и из-под полуопущенного окна наблюдает, как сын со скоростью черепахи плетётся ко входу. Классную руководительницу искать себе дороже, поэтому он с минут десять петляет по этажам, выискивая табличку «10–А». Вроде даже находит, и даже не успевает сесть за свободную парту, как какая-то девочка сообщает, что в их классе новеньких быть не должно, и пока Боря молча стоит с открытым ртом, какой-то парень любезно заявляет, что они – одиннадцатый класс, а таблички просто не успели поменять с прошлого года.       Боря точно проходил кабинет «9–А», который вовсе не девятый, но теперь чёрта с два вспомнит на каком этаже или хотя бы в какой стороне тот находился. — Здесь же «10-А»? — С порога спрашивает он, наученный на горьком опыте, пока на него уставились с двадцать штук незнакомых лиц. — О, Борь, заходи! — Окликает его знакомый голос, и он сразу же замечает Анжелу. Последний раз её года три назад видел, ещё до того, как отца перевели в Коктебель. — Привет. — Здоровается он и, прикрыв за собой дверь, движется в сторону последней парты. Единственной свободной. — Ну ты чего как отшельник какой-то, — вновь обращается к нему девушка, — иди сюда.       К Бабич он садится, не раздумывая. Он здесь только её с Ильёй знает, который неловко приподнимает ладонь в приветствии с передней парты. Их, по сути, лишь дружба отцов связывает, но всяко лучше примкнуть к ним, чем к этим ребятам, уже с минуту оценивающе его разглядывающим.       Гляделки прерывает звонок и появление учительницы математики. Боря и сам новых одноклассников оценивающе рассматривает: все как на подбор, разодетые по последним трендам. Останавливает взгляд на блондинке с цветными прядями, а та, в свою очередь, с хитрой улыбкой ему подмигивает. Морщится он скорее инстинктивно. Какой-то стриженный едва ли не под нолик парень таращится на него явно недобро, и Боря пялится в ответ, ожидая, что неприятный одноклассник смутится, но хрен там плавал. Смотрит ещё внимательнее, словно на дуэль по гляделкам вызывает. — Меленин, я для кого тут распинаюсь? — Грозно восклицает пухленькая учительница, и только после этого устрашающий одноклассник отворачивается. Перешёптывается с соседом и за всю математику ни малейшего интереса к Боре не проявляет. Хенкин облегчённо выдыхает. Этот коллектив не сулит ничего хорошего.

***

      Первый урок пережит. Из шести. Боря удручённо пялится на доску, даже не удосужившись убрать с парты учебник математики. — Тебя к нашим берегам каким попутным ветром занесло? — Блондинка с цветными прядями подсаживается на стул куда-то умотавшего Ильи, к Боре вполоборота. Смотрит с довольной улыбкой и кокетливо откидывает назад волосы. — Переехал недавно. — Отвечает Боря. — А зовут хоть как? — Раздаётся из-за спины громкий голос, а Боря придурковато дёргается от неожиданности. — Боря Хенкин. — Ты чё, сын мента того? — Искренне удивляется габаритный парень, отчего Боре сразу же становится смешно. — Ну... Да? — Офигеть! А мы-то думали, он холостой. — Мы в Севастополе жили, пока его не перевели. — Раскрывать все семейные дела откровенно не хочется, но понимает он прекрасно, что только это здешним и интересно. А контакт налаживать придётся, не сидеть же ему все два года, бездушно втыкая в доску. — Мы у вас на экскурсии в том году были, город ахуенный. — Продолжает рассказывать парень. — А, ой. Я, кстати, Паша. — А в простонародье просто Толстый. — Хлопает Пашу по плечу кудрявый блондин, выряженный в слишком пёструю рубашку на гавайский манер. В Бориной старой компании его бы сиюминутно окрестили педиком. — А этот петух ряженый – Локонов, — рассказывает Паша, — его батя в дурке местной работает, глядишь и сыночку туда пристроит. На лечение. — Ой, — закатывает глаза Локонов, — перед кем выебнуться пытаешься, Толстенция? Дай новенькому неделю, и он со всей твоей послужной биографией ознакомится и шарахаться будет. — Кого из нашего класса и шарахаются – так это тебя.       Боря себя в этой перепалке чувствует неуместно. И зачем они перед ним так распинаются? Он ведь всё равно ни черта ни про одного не знает. Нет бы имена с фамилиями назвать нормально, а то с кличками какими-то непонятными. — Кис, — громко зовёт кого-то Паша, а Борю от погонял этих всех ребят вот-вот прорвёт на истерический смех, — зацени, Хенкин младший!       Толстый на него пальцем указывает, а появившийся на пороге кудрявый парень в нефорском прикиде непонимающе хмурит брови, а затем подходит ближе. На Борю сверху вниз оценивающе пялится, а во взгляде такое презрение, будто он ему где-то успел поднасрать. — Это типа ментяры того конченного? — Без толики субординации выпаливает кудрявый нефор, а Боря вспыхивает как по щелчку. — Это ты про отца моего? — Вскакивает из-за парты, приятно подмечая, что уёбок его немного ниже, и возвращает ему этот презрительный взгляд. — Твоего-твоего, других отбитышей нам не подсовывали.       Отдать себе отчёт Боря не успевает. Бьёт уёбка в нос под испуганные крики Анжелы и той светловолосой девчонки. У уёбка кровь из носа на принтованную футболку ручьём льётся, но тому словно поебать, и его кулак в миг прилетает Боре в глаз. Он по инерции отшатывается, но несмотря на пытающиеся сдержать его руки, сразу же несётся на придурка вновь, наваливаясь всем весом. Они падают на парту Ильи, опрокидывая её вместе с учебниками и тетрадями, и больно приземляются сверху. Боря об торчащую перекладину бедром ударяется, но вопреки вспышке боли продолжает уёбка лупасить. То ли в живот попал, то ли в грудь, уёбок шипит, но подтягивает к себе ногу и заряжает Боре коленом в подбородок. Какой же отброс. — А ну успокоились! — Кричит мужской, явно взрослый голос, и Хенкин сразу же ощущает спиной чужие руки, грубо сталкивающие его с уёбка. — Ещё раз так про моего отца скажешь – я тебе башку проломлю! — Орёт Боря напоследок, только сейчас замечая окружившую их толпу. — Забирай свою крысу ментовскую и вали на родину! — Кричит в ответ уёбок, и ринуться в драку по новой ему не даёт подоспевший короткостриженный парень. — Кис, успокойся, лишь хуже сделаешь. — На удивление спокойно говорит тот, стараясь оттащить взбесившегося одноклассника. — Завались нахер, Мел!       Новые одноклассники окружили их полукругом, смотрят внимательно и группками перешёптываются. Да уж, задалось у Бори первое впечатление. Вина уёбка здесь стопроцентная и абсолютная, но больным на голову всё равно будут считать его, раз уж сам полез в драку.       Переезд изначально был идеей сомнительной.

***

— И как это понимать, Кислов? — Директриса на уёбка из-под очков смотрит, брови хмурит, и в целом выглядит так, словно готова рвать и метать.       В крошечном директорском кабинете они с этим Кисловым оказались спустя две минуты после произошедшего. Учитель английского оттащил едва ли не за шкирку. — А чё он... — Рявкает уёбок, но тушуется под перекосившимся лицом педагога. — Матери своей это рассказывать будешь. Ты хоть знаешь, чей он сын? — Ментовский, у него на роже написано! — Тебя жизнь вообще ничему не учит, или что? — Распинается директриса. — Кислов, ты дров наломал на первом же за год уроке. Мы ещё от прошлогодних выходок твоих не отошли, а ты нам уже новые преподносишь. — Какие новые, а? Мне какой-то понаехавший обмудок нос чуть не сломал, а я виноватый? — Всё, не хочу больше ничего слышать. — Отрезает женщина. — Мать завтра в школу. Свободны.       Боря вообще не понимает, зачем его сюда приволокли. Нет, понимает конечно, что за драку, но он уже с десять минут сидит и слушает крики директрисы на этого ебучего Кислова, а сам сидит здесь, словно для галочки. — А я не понял, с хренов ли только мою? — Повышает голос уёбок, из-за чего Хенкин неосознанно морщится. Слишком громкий этот пацан. Боря таких людей на дух не выносит. — Кислов, ты как с директором разговариваешь!? — У женщины на лице красноречивое удивление, но Кислову словно поебать чистосердечно. — Мне, по-твоему, Константина Анатольевича с работы дёргать ради того, чтобы рассказать, как конкретно ты о нём выражаешься? — То есть, это я виноват, что ли? — Уёбок вновь орёт на весь этаж, со стула вскакивает и со звериной злобой таращится на директрису. У него из носа кусок ваты торчит, и выглядит в глазах Бори он больше комично. — Я тебе с какого класса твержу, чтобы за языком следил? Чужих родителей посреди класса оскорблять, у тебя есть хоть какая-то субординация? — Вы тут все с ума посходили, что ли? — Рявкает Кислов, с размаху пиная ногой стул. — Он мне в рожу дал, а вы пытаетесь доказать, что это я виноват? А как же вся эта фигня про то, что конфликты словами решать надо? Чё это вы меня так не защищали, когда я Локону в том году втащил, когда он про моего отца шутки шутил? Это, получается, Локон виноват был, а маму почему-то вы тогда мою вызвали!       Директриса глазами удивлённо хлопает, словно её врасплох застали. Логику уёбка Боря на удивление понимает: в школах ведь действительно всегда топят за то, чтобы конфликты без драк решали или сразу докладывали учителям, кто и какую фигню сказал. Но с точки зрения человечности, виноват всё равно уёбок. Ни один человек в здравом уме не стоял бы смирно, когда его родителей кроют хуями. — Давайте так, Инна Евгеньевна, либо вы и его папашу сюда вызываете, либо никого вообще. — Кислов, ты в край обалдел, или что? Ты мне ещё ультиматумы ставить собрался?       Голова от этих двоих вот-вот взорвётся. Не хотелось бы, чтобы в первый же день учёбы папе доложили о том, что его угораздило подраться с каким-то уёбком. Боря тяжело вздыхает. — Инна Евгеньевна, — единственный плюс ситуации в том, что имя директрисы он теперь вряд ли забудет, — давайте никого вызывать не будем. Такого больше не повторится.       Инна Евгеньевна с минуту их двоих молча разглядывает, словно обдумывая услышанное. Боря ведь не дурак, понимает прекрасно, что женщина отца его давно знает и сынка его в первый же день отчитывать не горит желанием. Главное – умело этим фактором воспользоваться. — В первый и последний раз. — Со вздохом соглашается она. — В следующий раз без родителей и на порог школы не пущу. — Замечательно. — Бросает Кислов и срывается с места. — А ну стоять. — Рявкает ему в след директриса. — Помирились при мне.       Красноречивый шок, должно быть, у Бори на лице издалека заметен. Взрослые серьезно думают, что это именно вот так и работает?       Кислов смотрит на него с очевидным презрением, а Боря, в свою очередь, происходящим недоволен не меньше. В гляделки уже с минуту играют, а звонок на урок прозвенел уже давно. Хочется из этого цирка свалить поскорее, и Хенкин нехотя протягивает ладонь. Уёбок выразительно закатывает глаза и протягивает левую руку. Боря кривится, но быстро меняет ладонь, пожимает чужую конечность и, улыбнувшись директрисе, наконец покидает кабинет.       Переезд изначально был идеей сомнительной.