Naloxonum

      — Здесь присутствует Капо Бостоне семьи Пеларатти? — щебет невыносимо бодрой медицинской сестры, ловко перехватившей пластиковый планшет с исписанными листами, походил на трель утренней пташки. Несколько тёмных засохших пятен красовались на её некогда чистенькой форме, свидетельствуя о плодотворной встрече с недавним пациентом. — Если его здесь нет, тогда мне необходим Консильери семьи.       Напряжённый клубок из переплетённых тел, уже долгие часы ютившийся на местах для ожидания, вдруг вздрогнул от звонкого вопроса, брошенного в прохладный коридор клиники, словно кость для сторожевого пса. Приоткрыв один глаз, измотанный Намджун упёрся расфокусированным взглядом в лучи рассветного солнца под ногами, облизывающие светлый кафельный пол и испачканные носы тяжёлых ботинок. Тихие бойцы, словно преданные щенки, жались к бокам Консильери в поисках родного тепла, не позволяя мужчине даже пошевелиться, на что он лишь издал шумный вздох, полностью смирившись. Место неподалёку опустело, когда измотанный Юнги поднялся на ноги, расправляя плечи, ноющие от крайне неудобной позы. Его некогда безупречная белая рубашка теперь выглядела куда более помятой.       — А вот и вы, синьор, замечательно! Пройдёмте за мной, пожалуйста, — девушка спохватилась, указав планшетом под ноги спустя несколько шагов. — Осторожно, синьор, здесь порог.       В верхушке каждого клана, как на острове, так и на материке, всегда имелось несколько позиций, находящихся ближе всего к Главе ячейки. Верный Консильери, будучи неизменной правой рукой Дона, выполнял обязанности советника и полноправного представителя клана на деловых встречах, а также на различных сделках. Его голос имел значительный вес при принятии решений во время семейных собраний, так и влияние помощника распространялось на возможность раздавать приказы бойцам, минуя Капореджиме при определённых обстоятельствах.       Вторым же человеком, стоящим на одной ступени с Консильери, был Капо Бостоне, непосредственный заместитель Дона в те моменты, когда тот не мог выполнять свои профессиональные обязанности. Находящаяся в тени должность прекрасно подходила Луке, играючи ловко совмещающему её с деятельностью единственного медика в клане. Довольно стремительный путь, который мог завершиться настоящей удачей в виде вступления на должность самого Дона, для некоторых это служило прекрасной карьерой, только вот сам Юнги совершенно не разделял таких стремлений. И дело было вовсе не в страхе ответственности или же бремени дальнейшей службы без возможности увольнения, нет, а в самом Аугусто, за кого так сильно болело сердце. Власть — чертовски хороший наркотик, как бесконечные средства на подставном банковском счёте или же высокое положение в иерархии, но всё это сущая мелочь, когда дело касалось истинной ценности семьи и чистой любви.       Юнги предпочёл бы остаться жить в несуразной квартирке, не имеющей ничего общего с богатыми особняками квартала Чико, на зарплату обычного офисного сотрудника, чем находиться посреди кабинета непривычного хмурого Лауро, который впервые за долгое время не желал беседовать о красоте зарождающегося за окнами клиники рассвета. Все щедрые возможности беззаботной жизни казались мелочью, когда Аугусто не было рядом. Одна только мысль, что с любимым мерзавцем могло что-то произойти, затмевала собой всю рациональную часть сознания.       Юнги всегда был готов принять и выполнить все возложенные на него обязательства, но он не был готов принять обстоятельства, при которых это должно было произойти.       В семье Пеларатти пожертвовать собственной жизнью ради спасения любимого человека было чем-то само собой разумеющимся.       Так было всегда.       Медицинская сестра исчезла, оставив Капо Бостоне в растерзанных чувствах перед нужной дверью, и его костяшки обрушились стуком на белоснежное полотно. Вся прошедшая ночь сливалась в одно-единственное пятно, поглощающее без остатка подобно ужасающей бездне. С момента прибытия в клинику прошло достаточное количество времени, за которое ни одному из членов семьи так и не удалось увидеть ни Дона, ни киллера, а ожидание только сильнее усугубляло нервозность, пока мелькающий из палаты и обратно персонал вызывал в ноющей душе хрупкую надежду. Во всяком случае… никого из клана так и не отправили под нож местного мясника Джонни, работающего в клинике старым добрым хирургом.       — А вот и ты, прекрасно! — прошедшая ночь сумела хорошенько потрепать даже такого неунывающего человека как жизнерадостный Лауро, который указал вошедшему рукой на два одиноких кресла перед своим столом, так и не поднявшись на ноги в приветствии. Будучи старым знакомым семьи, он мог опустить некоторые формальности после настолько дикой ночной вечеринки. — Прошу тебя, Лука, присаживайся.       — Кажется, я уже достаточно насиделся, док.       — Верно, — лёгкая улыбка на долю мгновения озарила лицо доктора. — Проходи, приятель.       Грузно поднявшийся из-за стола мужчина, зажмурившись, стянул с кончика носа очки и хорошенько растёр переносицу, украшенную двумя яркими точками. Голова медленно, но верно наполнялась гудящей болью. Ещё недавно Лауро был готов пробежаться по потолку клиники от бушующего адреналина, а теперь не оставалось сил держать покрасневшие веки открытыми. Испещрённые мелким шрифтом листы оказались разложены на столе веером, по какой-то причине они не внушали подошедшему Юнги никакой надежды, из-за чего его кадык дрогнул, и мужчина заложил руки за спину, воззрившись на доктора абсолютно серьёзно. Непоколебимая отстранённость являлась напускной, пока глубоко внутри себя Лука ещё ночью обратился душераздирающим воплем.       Он готов был принять всё, что только намеревался сказать док.       — Знаешь, Лука, я многое видел за все годы своей практики, — задумчиво начал Лауро, нарушая тяжёлую тишину. — Но подобное дерьмо попадается мне впервые. Скажи мне, дорогой, откуда в вашей семье появился этот наёмник? Вы связывались с какой-то местной организацией, может, он нашёл вас сам?       — Мы явно заказали его не с Амазона, док, — последовал незамедлительный ответ Капо, чья саркастичная манера общения так сильно отличалась от знакомого лукавства озорного Аугусто, от чего Лауро на секунду растерялся под напором тоски, ведь он сам никогда не мог отнести себя к серьёзным людям, куда легче было воспринимать паршивую реальность через призму юмора с примесью романтики.       Искренняя улыбка, до краёв наполненная усталостью, расцвела на лице мужчины, который спрятал руки в карманы белоснежного халата. Он хмыкнул без тени злости или раздражения.       Разношёрстный клан Пеларатти был для Лауро подобен родным нерадивым сыновьям.       — Ты прав, — мягко отозвался доктор, с трудом удержавшись от того, чтобы поправить чужой воротник рубашки. — Один раз я ведь уже встречался с ним здесь, в клинике, верно? Сариэля тогда хорошо потрепало. Будем честны, Лука, его очень хорошо потрепало, а если брать во внимание его старые травмы, то это маленькое чудо, что ваш ручной наёмник смог восстановиться достаточно быстро, чтобы успеть попасть в новые переделки за такой короткий срок, заработав себе трещины в рёбрах и несколько других щедрых подарков судьбы. Я бы так не смог. А вот ваш зверёк… Надо бы упомянуть то, в каком состоянии вы доставили его в клинику на этот раз? Это просто грёбаное чудо, не могу поверить собственным глазам, и я говорю сейчас про его физическое состояние, парню чертовски сильно досталось, но, Лука… Сариэль вполне самостоятельно заполнил некоторые пункты в анкете. А что касается нашего Отца, дорогой, ему бы не помешал отпуск.       — Он в дерьме, док?       — О, да. В полнейшем.       Минутная тишина, убаюкивающая кипящий разум, вдруг стала совсем невыносимой. Едва сухие губы Капо Бостоне распахнулись, как доктор заговорил вновь.       — Вашего питомца какое-то время основательно подержали на морфине, а после его отмены перешли на седативные, смесь, конечно, паршивая, но парень явно намерен идти на поправку. Не пугайтесь следов уколов, ничего криминального. Если судить по его состоянию, смею предположить, что на сладком морфине он провёл около полутора недель, все дозы чёткие и постоянные, нет и намёка на какие-то побочные эффекты. Такой мягкосердечный похититель ему попался, — смешок сорвался с кончика языка. — Видимо, Сариэль пережил не лучшие времена, если его организм воспринимает всё произошедшее дерьмо за шутку. Но это не отменяет его травмы, как свежие, так и недельной давности. Даже нашлась некая классика — сигаретные ожоги, находящиеся прямо в паху, болезненная вещь! Поэтому я хотел бы, чтобы вы присмотрели за своим питомцем более тщательно, что-то мне подсказывает, Сариэль не из тех, кто будет жаловаться, а ему будет из-за чего. Несмотря на всю тщательную обработку по какой-то причине, ожоги не очень хорошо зажили, а место довольно… неудобное. Позвольте ему хромать, он и так пытается не обращать внимания на свой сустав, а если к этому добавится ещё и эта прелесть, он будет есть обезболивающее на завтрак и ужин. Поговорите с ним. А Аугусто…       — Нам ничего не известно о том, куда Аугусто направился прошедшим вечером, — помявшись, Юнги позволил себе поделиться беспокойством со старшим, которому целиком и полностью доверяла семья. — Точнее… у нас произошёл некий конфликт интересов с одним из островных кланов, который, предположительно вставляет целые стволы нам в колёса. Предполагаю, мы станем посещать тебя чаще, док.       — О, мои мальчики, — печаль совершенно не шла позитивному Лауро. — Но вы ведь знаете, один звонок и я у ваших ворот, верно? Очень надеюсь, что наши встречи не станут чаще, моё сердце болит за каждого из вас!       Тёплая улыбка озарила бледное лицо Юнги, и он с благодарностью кивнул, по сей день испытывая необыкновенное уважение к этому человеку, который оставил от глубокой раны на его лице лишь очаровательную полоску розоватого шрама.       — Куда бы Аугусто ни направился, дорогой Лука, там он принял на язык дряни, которая по-прежнему забивает собой головы подростков, да и людей постарше, сейчас… — бумаги зашуршали друг о друга, а Юнги только нахмурился.       — Но Аугусто ничего не принимает уже более десяти лет. Что это за дрянь, экстази?       — О, да нет, это бут—       — Что? Нет-нет! Лауро, здесь, должно быть, какая-то ошибка! — не сдержавшись, в чувствах почти воскликнул Лука, всплеснув руками. — Всё, на что способен Аугусто, так это долбаная травка в одно из воскресений месяца, ничего более. Да как это дерьмо вообще ещё существует!       В мелко подрагивающие руки заместителя клана заботливо вложили листок.       — Ты можешь сам всё увидеть, — тяжёлый вздох наполнил прохладный кабинет. — Я прекрасно осведомлён о похождениях Аугусто в юности, это его не первое родео, как знаю и то, что он уже долгие годы ничего не употребляет. И не сделал бы это сейчас. Мы все это знаем. Мне неизвестны обстоятельства случившегося, но дозировка, если судить по тому, что мы имеем, была довольно точной.       — Звучит… хорошо?       — Немного, — Лауро смягчился, забирая из взмокших ладоней листок. — Эта дрянь выводится всего за пять часов, и сейчас наш Дон уже вполне чист. Но если бы подобное случилось с тобой, например, ты не имел бы последствий. Может, немного головной боли, только вот наш паршивец в последнее время не в себе, верно? Увеличились дозировки препаратов, начались проблемы с приёмами пищи, настроением и весом. Мы не виделись всего пару недель, но в том человеке, который поступил к нам ночью, я не сразу признал нашего Отца. Лука, накладывая принятое вещество на произошедшее, он ещё с неделю будет походить больше на собственную тень. Ему нужна забота. Я знаю, что Аугусто окружён в семье любовью, теплом и заботой, но ему нужно, чтобы он мог получать её, несмотря на собственные отказы.       — Я-       — Но не беспокойся, дорогой, немного терпеливого ухода и тебя вновь понизят в должности. Зная нашего Аугусто, могу сказать наверняка, что он выбирался и не из такого. Хорошее лечение, домашняя еда, приготовленная с любовью, и тепло точно пойдут ему на пользу. Когда Отец в последний раз нормально ел? Не пил кофе, а ел, например, сочный стейк с горкой паровых брокколи.       Замешательство во всей позе замершего Юнги было настолько очевидным, что с добродушной улыбкой доктор вышел из-за стола, чтобы по-отцовски сжать острое плечо своего нерадивого птенца, оперившегося совсем недавно.       — Я поговорю с Патрицией.       — Нет! — в искреннем страхе воскликнул Капо Бостоне, пугаясь самого себя от подобного порыва, он прочистил горло, нервно рассмеявшись в ответ на тёплое понимание. — В смысле… я хотел сказать, что сам сообщу об этом Патриции. Ей предстоит хорошенько откормить Босса, думаю, она будет более, чем рада.       — Хорошо, тогда ты лично обрадуешь вашу тётушку, но я должен передать ей рекомендации, а ещё тебе и Консильери, а пока попугайчики-неразлучники побудут сутки здесь, под моим крылом, — уловив промелькнувший в покрасневших от усталости глазах напротив всполох радости, озадаченный Юнги оглянулся, растерянно воззрившись на наблюдающего через щель приоткрытой двери бойца. Эту светлую макушку он узнает из миллиарда. — Марко!       Замеченный бойким доктором боец пискнул и сразу же захлопнул дверь, открывая её мгновением позже, чтобы заглянуть в кабинет, наполненный рассветной дымкой первых лучей.       — О, простите, — прочистив горло, виновато протянул Тэхён. Если бы на месте Лауро находился кто-то незнакомый, то любопытствующее создание уже лишилось бы фаланги пальца. — Я просто…       Персиковый румянец обласкал мягкие щёки, и смущённый Тэхён несмело шагнул в кабинет, сразу же оказавшись в крепких, словно родительских объятиях щебечущего доктора. Прикосновения охватили зажмуренного мужчину с головой, оседая поцелуем на пушистой светлой чёлке. Мягкий удар по плечу вынудил его несмело улыбнуться и замяться, переступив с ноги на ногу.       — Вот он, наш Ангел Фортуны! — в искреннем счастье воскликнул Лауро, сияя, как самый настоящий гордый отец. — Дорогой, одна птичка напела мне, что если бы не твоя догадка, то всё могло бы пойти крахом. Не знаю, что именно произошло в твоей чудесной головке, но ты действительно наша счастливая золотая звезда. Надо же было так догадаться с местом, где прятались паршивцы, поразительно!       — Спасибо, — проблеял боец, робко касаясь рукава Капо Бостоне в поисках спасения. — Но это всё сделала моя семья, моё только предположен-       — Вы все прекрасно потрудились, я так чертовски горжусь каждым из вас!       От звуков возни в коридоре Юнги напрягся, подобравшись, будто хищник перед прыжком, пока все внутренности вдруг разом рухнули куда-то в ноги под тяжестью ужасающих догадок. Воспитание вместе с элементарным этикетом оказались совершенно позабыты, как и присутствие растерянного доктора, когда члены клана кинулись из кабинета к источнику слишком громкого шума для такого раннего часа. Не было ни единой причины для малейшей суматохи, как было сказано медицинской сестрой, двое паршивцев должны были проспать до полудня, тогда почему же…       Скрип подошв, впивающихся в светлую плитку, сливался с грохочущей за барабанными перепонками кровью, когда охваченные паникой двое мужчин налетели друг на друга, врываясь в двухместную палату. Но ужасающие сценарии, которые успели пронестись в воспалённом сознании безумным вихрем, исчезли в прохладном воздухе под натиском всепоглощающего облегчения. Там, среди рассеянного света, пробивающегося сквозь белые жалюзи, находилось то, за что каждый из семьи отдал бы свою жизнь без единого сомнения.       — Аккуратнее, я прошу вас! — встрепенувшись от громогласного приказа Консильери, растрёпанный Юнги крупно вздрогнул и судорожно втянул стерильный воздух, воззрившись на две медицинские постели округлыми от отголосков паники глазами. — Это был грёбаный приказ!       Но щебечущий ворох едва ли обратил на подобную строгость хоть долю внимания, продолжая испытывать сонного и вяло сопротивляющегося киллера на прочность, облепив его слабое тело, словно надоедливый репей. Мелькнувший среди родных макушек трезвый взгляд оленьих глаз, вынудил побледневшего Капо Бостоне расцвести яркой улыбкой облегчения, и он уже хотел было присоединиться к радостному переполоху, как ватные ноги сами направили его к соседней постели, рядом с которой на неудобном стуле замер Намджун, бережно держа в своих тёплых ладонях узкую кисть Дона и прижимаясь к ней сухими губами в долгом поцелуе.       Мягкая, чуть осоловелая улыбка переливалась на сухих губах Отца, чьё бледное лицо всё сильнее расцветало очаровательным розовеющим румянцем. Дыхание перехватило, и Юнги сразу же ослаб, грузно опускаясь на край постели Босса, чтобы трепетно обхватить его вторую кисть, украшенную уродливым пятном пластыря для катетера, смотрящегося на нежной коже чем-то совершенно инородным. Не смея больше сдерживать собственные эмоции, понурый Лука потупился и шумно выдохнул с тихим сопением покрасневшего носа. Лауро был чертовски прав, говоря, что Аугусто теперь больше походил на собственную тень. Постоянное нахождение рядом друг с другом смазывало реальную картину, но теперь, едва не потеряв возлюбленного раз и навсегда, с комом в глотке Юнги мог отчётливо видеть, насколько глубокие тени залегли под прекрасными глазами, как припухли веки и осунулось красивое личико. Некогда звонкий мерзавец, не умеющий спокойно сидеть на одном месте более минуты, теперь же едва походил на самого себя, от чего Лука отчётливо ощутил едкие пощипывание неумолимо надвигающихся слёз. В нелепой больничной сорочке Сокджин выглядел неправильно маленькими, таким хрупким.       О, их драгоценный Крёстный Отец.       — Прости, моя любовь, — от звучания хриплого голоса вдоль позвонков пробежали колючие мурашки. — Но мне всё же придётся понизить тебя в должности.       Шутка, призванная разрядить напряжённую атмосферу, казалось, сделала лишь хуже, и напряжённый Юнги всё же всхлипнул, спешно утирая уголки глаз манжетами рубашки. Всегда сдержанный и рассудительный Капо Бостоне, отличающийся холодной головой и трезвыми решениями в самых трудных ситуациях, сейчас же походил на испуганного мальчишку, который почти икнул, мелко дрожа, стоило сорваться скрипучему звуку с кончика его языка. Бурная радость за спиной на соседней постели подозрительно притихла.       — Если бы я только мог, то хорошенько потрепал тебя, — сдавленно пробормотал Юнги, а губы его дрогнули. Он поспешил спрятать новый всхлип в кашле, слабо ударив забавляющегося, несмотря на сонливость, Сокджина в плечо. — Чёртов дурак, когда ты поправишься, я обязательно надеру тебе твою прелестную задницу. Клянусь собственной жизнь, слышишь? Ты как был занозой, так и остался, ничего не изменилось за все годы! Что, думаешь, кому-то так сильно хочется заниматься твоими бесконечными бумажками?! Да я их терпеть не могу, хватит перекладывать свои чёртовы обязанности на других, ты… т-       — Ты что, плачешь, приятель? — неожиданно заговоривший киллер без капли издёвки обращался лишь к одному человеку, который так и не обернулся, демонстрируя лишь содрогающуюся напряжённую спину, обтянутую белой хлопковой тканью. — Эй…       — Нет, он ничего подобного не делает, всё хорошо, — абсолютная строгость Отца быстро вынудила клан закрыть рты и проглотить все звуки до единого, пока сам он, несмотря на боль после бурной ночи, мягко привлёк любимое существо в свои объятия, позволив спрятаться влажным кончиком носа в изгибе шеи под тёплым взглядом нежно улыбающегося Консильери.       — Но всё ведь и правда теперь хорошо, — нерешительно начал Сокси, сразу же ощутив, как его губы смяли чьи-то пальцы, имеющие нотки недавно съеденных картофельных чипсов, а по макушке смазанным ударом прошлась ладонь.       Ленивая ласка в спутанных на самых кончиках тёмных локонах ощущалась невероятно правильно и приятно, она словно могла подарить облегчение, избавить от жгучего страха и боли за хрупкими рёбрами. Приютившийся на самом краю постели в крайне неудобной позе Юнги ничуть не стыдился своей слабости перед семьёй, если только… перед самим собой. Склонив тяжёлую голову к взъерошенной макушке, измождённый событиями Сокджин тяжело вздохнул, воззрившись на помощника семьи по правую руку уставшим взглядом. Но на одно короткое мгновение вместо любовной нежности во взгляде возлюбленного растерянный Отец поймал кое-что совершенно дикое, пронизывающее слабое тело тысячей игл дурного предчувствия, словно несколько жалких мгновений отделяли Намджуна от того, чтобы безжалостно впиться острыми зубами в ярёмную вену под тонкой кожей. Консильери выглядел так, словно ненавидел со всей обжигающей страстью, как никогда раньше.       Абсолютно нереально.       От отголосков очевидной, но одновременно мнимой опасности размеренное дыхание сменилось более быстрым, и Дон испуганно вжался в подушки позади сильнее. Горьковатая слюна скапливалась под языком от резкого ощущения подкатывающей тошноты, испуганный мужчина вдруг дёрнулся, вперившись нечитаемым взглядом в соседнюю постель, где киллер, несмотря на не самое лучшее самочувствие, смотрел слишком трезво, впиваясь холодом в саму ноющую душу, совсем как прошедшей ночью. Но стоило только Сокджину, утопающему в подступающей панике, крепко зажмуриться, а после хорошенько сморгнуть солёную пелену, как родные лица больше не были искажены пугающими эмоциями, а их глаза не имели и намёка на былые чувства. Охваченный шумом крови за барабанными перепонками Отец гулко сглотнул, упуская возобновившийся весёлый щебет вместе с тяжестью в глубине солнечного сплетения. Он не находил причин для подобных перемен, он ничего не сделал, лишь выполнил своё обещание, он был хорошим…       Хорошим мальчиком, не заслуживающим ненависти своей единственной семьи.       — Я позову Лауро! — далёкие звуки добирались до сознания словно через толщу воды, пока Сокджин, слепо смотря в пустоту перед собой, не мог осознать ни собственное тело в пространстве, ни саму реальность. Всё ощущалось таким далёким и сюрреалистичным, пока такого необходимого воздуха становилось всё меньше, а гудящая голова наполнялась мерным высоким гулом. — Да что же это…       Дребезжащая на горизонте паника позволяла рухнуть в обманчиво-спасительный вакуум затишья перед оглушительной бурей. Ничего не беспокоило Отца, смотрящего на происходящий вокруг хаос, как самый настоящий растерянный олень, блуждающий по трассе в свете фар большого и страшного грузовика. Мгновенно всполошившиеся бойцы, как и подскочивший Лука, разом оказались за спиной подоспевшего доктора, рядом с которым Консильери был подобен хмурой тени, едва удерживающей под контролем новую волну нарастающей паники. За белым шумом в черепной коробке севший в постели Отец не мог разобрать чужие слова, как и ощутить прикосновения к себе, он продолжал лишь растерянно хлопать пушистыми ресницами и с силой прикусывать щёку изнутри до солоноватого привкуса в тщетных попытках вытолкнуть себя на берег реальности. Он хотел было уже скинуть тонкое одеяло, как нечто мягко потянуло его назад, вынуждая послушно опуститься на плоскую подушку. Стоило скользнуть взглядом по бледному лицу перепуганного киллера, как мужчина оторопел, теряясь в собственном разуме.       Почему они смотрели на него именно так?

*

      Обрывки воспоминаний оставались неотличимы от дурных сновидений ещё долгие дни, но в стенах родного дома Сокджин наконец-то смог почувствовать себя куда лучше после удушающей стерильности клиники. Что радовало Босса ещё больше, так это долгожданное воссоединение маленькой семьи, а чистое счастье в больших глазах юной принцессы стоило всех затраченных сил. Вывернутая наизнанку душа казалась сущей мелочью, когда ставки были настолько высоки. Отец ни о чём не сожалел, понимая, что поступил бы так для каждого члена семьи, а цена риска в таком случае совершенно не имела значения.       Только вот настойчивая мысль о досрочном завершении контракта с Ангелом начинала всё больше мелькать на периферии сознания после всего произошедшего дерьма.       Какой бы занозой в заднице ни являлся Чонгук, он оставался чудесным отцом и единственным родным человеком для крошки Суа, а сам Аугусто просто не смел вынести мысли, что этот действительно хороший мужчина мог бы лишиться своего единственного крохотного смысла жизни. Для юной принцессы её любимый папа был чем-то намного большим, чем вся её жизнь, и Сокджин прекрасно понимал это.       Информации о таких высококвалифицированных наёмниках, как седьмой Ангел, всегда имелось недостаточно, её жалкие крупицы скрывались исключительно в личных делах на несколько листов и нигде более. Всегда невероятно трудно ориентироваться среди потока информации, когда известны только несколько из сотни важных факторов. Отправляя тогда письмо в Организацию, Сокджин не надеялся получить ответ, как и не думал, что наёмник окажется на деле таким примерным отцом, действительно желающим сделать будущее своего ребёнка безоблачным. Бывших киллеров не существовало, и Отец осознавал такую простую истину, но продолжал проклинать себя за сделанный выбор по сей день, готовый в любой момент перевести обещанную сумму на счёт даже без выполненных пунктов договора со стороны Сариэля.       Он вполне способен разобраться со всем самостоятельно, не рискуя жизнями дорогих людей, стоило принять это намного раньше. Являясь членом преступного мира почти с самого рождения, было глупо полагать, что такая деятельность не стала бы основной жизненной направляющей, если иной уклад попросту неизвестен. Поэтому риск присутствовал на постоянной основе, но всегда стоило распределять его верно, например, не позволять риску коснуться тех, за кого болело сердце. Так, Сокджин должен был отнестись к наёмнику, как к работнику персонала, не распахивая перед ним душу и ноги.       Подобные размышления имели нечто схожее с солёными волнами тёплого моря, нагретого ласковым полуденным солнцем, как и с окутывающей усталостью или же невыносимой сонливостью.       Выданные заботливым Лауро препараты действовали не хуже удара металлической биты по затылку. Всё это тяготило, совсем как щедрая порция домашней пасты букатини, уютно свернувшейся клубком посреди белоснежной тарелки с очаровательным хвостиком свежей зелени на самой верхушке. В любом другом случае желудок непременно должен был дать о себе знать при виде тётушкиного кулинарного шедевра, но всё обернулось тошнотворным чувством тяжести, из-за чего утопающий в постели Сокджин, поморщившись, брезгливо отодвинул от себя деревянный поднос, заботливо поставленный на ножки у его бёдер, спрятанных под пуховым одеялом. Когда-то такая порция исчезала с тарелки всего за несколько минут, оставляя после себя росчерки томатной пасты, когда-то Сокджин действительно был другим, живым и таким невероятно счастливым в моментах. Теперь же Отец не мог и припомнить, когда в последний раз действительно с воодушевлением принимался за еду после яркого чувства голода, остальные же члены клана Пеларатти, обосновавшиеся за обеденным столом на первом этаже, и вовсе не разделяли терзания своего Босса.       — Тётушка!       — Держи, мой дорогой, ты должен хорошо поправляться, — под ласковое воркование Патриции на большой тарелке перед киллером появилась щедрая добавка вкуснейшего ризотто, из-за чего оленьи глаза засверкали ярче, радуя каждого из членов клана до вздохов умиления. Один только взгляд на то, как расцветающий здоровым румянцем Чонгук воодушевлённо подходил к еде, исполняя крохотный танец счастья от вкусовых фейерверков на языке, и клан сразу же чувствовал себя сытым. Искренне поблагодарив драгоценную тётушку, киллер смущённо смахнул уголком салфетки одинокую рисинку с уголка рта. Мягкая женская ладонь нежно коснулась взъерошенных локонов, чуть пригладив непослушные вихры. — Просто невероятно чудесный ребёнок.       — Я вообще-то тоже ничего так! — наигранно возмутился Сокси, трепетно обнимающий свой округлившийся после обеда живот.       — И я! — воскликнул Минни, стукнув зажатой в кулаке вилкой по столу. — Мы все, вообще-то, ничего так.       — Вообще-то, — подала звонкий голосок серьёзная принцесса, гордо вздёрнув свой очаровательный носик, точь-в-точь как у её отца, с которым локти девочки соприкасались от каждого действия за столом. — Чудесный ребёнок здесь это я, так тётушка сама сказала.       Клан одобрительно загудел, как рой огромных ос.       — Но это не отменяет того факта, что мы тоже очень хороши, — продолжил боец с лукавой ухмылкой без доли обиды или же злости. — Мы все здесь чудесные дети, только вот, тётушка, почему-то, когда кто-то из нас съедает подчистую твои кулинарные изыски, ты сразу берёшься за полотенце, а вот твоим любимчикам можно всё. Буквально. Да они избалованы, Аугусто вообще разрешено не спускаться к столу!       — Вы все мои любимчики, дорогой, — любовно прощебетала Патриция, опустившись на своё место во главе стола, а юная принцесса по правую руку засияла ярче, болтая ногами, когда на край её тарелки вдруг легла маленькая хлебная палочка.       — Никогда не было и вот опять!       — Эй!       — Вы давно не очищали томаты от кожуры? Или может, займёмся тестом? Вы такие мелкие негодники, которые совсем не изменились за все годы, — забавляясь, без доли недовольства тётушка пожурила своих любимых сыновей. — Я отправлю вас на ферму Луиджи, каждого паршивца заставлю собирать вручную четыре дюжины яиц, после этого вы все вместе займётесь приготовлением пасты, а потом уборкой, как вам идея? Сделаете себе столько, сколько захочется. У меня даже найдётся целый мешок отличной муки.       — Мы — растущие организмы, — деловито изрёк Сокси. — А у тебя, тётушка, золотые руки.       Громкие разговоры, наполненные живыми эмоциями, без труда отвели внимание воркующей Патриции от противоположного края стола, где по правую руку от Консильери ссутулился один боец, безразлично толкая вилкой свой остывший обед. Подобное поведение совсем не подходило Марко, который при любых других обстоятельствах уже вмешался бы в разговор, вызвав у семьи счастливый смех, но сейчас он едва ли издавал хоть один звук.       — Я не голоден, — всё же осмелился сказать боец сидящему рядом Намджуну, чьи аккуратные брови сошлись на переносице в явном недовольстве. Его тарелка была уже давно пуста, а беспокойство нарастало. Сколько бы Консильери ни спрашивал Марко о том, что так сильно терзало его изнутри, каждый раз терпел поражение, а боец отводил понурый взгляд, потупившись.       — Ты ничего не съел за весь день, малыш, я не могу даже принять за завтрак твои яблочные дольки, — без единого возражения Намджун, вздохнув, ловко поменял их тарелки местами и вооружился вилкой, намереваясь воспользоваться своим положением. — Детка.       — Но мне, правда, совсем не хочется, — комок недовольства встряхнул взъерошенной головой и насупился, взглянув на мужчину из-под пушистых ресниц. Тэхён выглядел ничуть не лучше своего Босса.       Намджун уже не понимал буквально ничего в этой жизни.       — Марко, — более строго обратился к своему очаровательному щенку Консильери и склонился к нему чуть ближе. — Но ведь Патриция старалась для тебя, разве мы можем допустить, чтобы весь её труд пропал?       — Но мне совсем не хочется.       — И что ты предлагаешь сделать с этим, детка?       — Я могу доесть всё чуть позже, — тихо пробормотал боец.       — Давай-ка, — когда ложка, полная щедрой порции вкуснейшего ризотто, вдруг оказалась перед лицом Марко, тот поджал губы, упорно отказываясь даже прикоснуться к любимому блюду. Отсутствие аппетита с примесью распирающей тяжести где-то глубоко внутри не способствовало наслаждению от сытного обеда, но и объявлять голодовку было глупо, Марко понимал это, но переступить через себя всегда оказывалось чрезвычайно сложно. Но один короткий приказ, сказанный уверенным и спокойным голосом, творил чудеса. — Открывай свой прелестный ротик, малыш, и мы не скажем ничего об этом тётушке.       Несколько ложек сочного риса, окутанного сливочным соусом с едва уловимыми оттенками обжаренного лука и ароматных трав, в конце концов вынудили бойца сонно хлопнуть ресницами.       — Мой хороший и сытый мальчик.       Тёплая волна веселья одаривала клан невероятным облегчением, от которого на измождённой событиями душе становилось действительно легче. Вскинув руки в примирительном жесте, смеющаяся Патриция опустилась вновь на своё место во главе стола после заботливой раздачи хлебных палочек, воззрившись на дорогую семью переполненным любовью взглядом. Морщинки в уголках искрящихся глаз цвета жжённого сахара расцветали тонкими лучами, делая прекрасную женщину ещё красивее.       Но для полного умиротворения не хватало только одного человека.       — Хорошо-хорошо! — защебетала она подобно утренней пташке. — Видите, каждый из вас мой чудесный ребёнок! У меня здесь нет любимчиков.       — Потому что этот самый любимчик сейчас у себя в комнате, верно? — хитрый лис, с гордостью носивший имя Сокси, забавно поиграл бровями. — Мы знаем, Патриция, кто тут истинная картошечка…       — Верно, ты ему даже разрешила пообедать в постели. А нам такое можно только при болезни.       — И у него вообще паста! — небольшой кулак Минни вновь опустился на стол под звон опустевших стаканов, пока киллер, собирая ложкой последние рисинки в своей тарелке, бросал любопытные взгляды на своих настоящих друзей. Зажмурившись на долю секунды, сжимающий челюсти боец с трудом подавил желание ткнуть пальцем в очаровательно округлые от еды щёки Сариэля. — О чём это я… паста! Нет, тётушка, ризотто просто превосходно, но это не отменяет того факта, что в каждого из нас поместилось бы ещё и немного пасты… и десерт…       — Канноли, — мечтательно замычал порозовевший от глотка фруктового вина Юнги.       — Тихо! Значит так, — приняв крайне серьёзный вид, Алессандро, прочистив горло, принялся загибать пальцы на руке, демонстративно выставив её вперёд. — Сначала идёт, конечно же, юная принцесса, потом наш милашка Ангел, а после них картошечка Аугусто, пото-       Неожиданное звучание дверного звонка обрушилось ледяной водой на разомлевших членов клана, которые крупно вздрогнули, выронив столовые приборы. В тот момент притихший Марко, проронивший за весь день не более двадцати слов, и вовсе дёрнулся, словно от настоящего удара. Липкий страх охватил его, и боец вцепился в свисающий край клетчатой скатерти, округлившимися глазами наблюдая за тем, как спокойный Консильери поднялся из-за стола, откладывая на край салфетку со своих колен.       — Всё хорошо, малыш, — большая ладонь взлохматила пшеничный беспорядок, а после исчезла под скатертью, чтобы выдвинуть ящик, когда-то предназначавшийся для столовых приборов. Когда знакомый чёрный глок обняли длинные пальцы, Марко заполучил не только щелчок по кончику носа, но и весёлое подмигивание. — Не бойся, пока не боюсь я.       — Да, — на выдохе произнёс боец.       Обеспокоенный Габриэль, наблюдающий за чёткими действиями помощника семьи, и сам не мог ослушаться прозвучавшего приказа, ободряюще сжав бедро лучшего друга, обнажённое из-за коротких домашних шортов, чуть потянув за короткие волоски. Деревянные ножки стульев издали неприятный звук от резкого движения по полу, когда бойцы поднялись, позволяя Луке исчезнуть за их спинами с любопытной малышкой на своих руках. Патриция же, схватив сервировочный нож для мяса, не пожелала даже сдвинуться с места, намереваясь если не разорвать нежданного гостя, так хотя бы избавить его от одного пальца. Она пребывала в ярости.       — Мы ведь только так хорошо поели, — капризно протянул Алессандро и всплеснул руками, спешно засовывая в рот всё, что осталось на его тарелке. — Какого чёрта кого-то принесло…       Несколько дней назад, когда клан нехотя покинул клинику и оставил уставшего Лауро у постелей попугайчиков-неразлучников, по приезду домой мелко подрагивающий от перевозбуждения Марко заперся в своей комнате на долгие часы, и только ближе к глубокой ночи он, изнывая от тянущей болью совести, пробрался в спальню к лучшему другу под тёплый бок, чтобы излиться скомканным рассказом о своих душевных терзаниях. Со временем память начала приобретать более яркие и чёткие картинки, ориентироваться среди событий стало куда проще, но по-прежнему ощущалась некая обманчивость реальности, словно сама жизнь продолжала упорно водить за нос. Тэхён не мог полностью довериться своим воспоминаниям, но он верил собственному чутью, только вот… боец никак не мог сопоставить безопасность дядюшкиного бюро и людей, которым безоговорочно доверял, с чем-то действительно плохим.       Когда клану Пеларатти стало известно о пропаже теперь уже двух членов семьи, потрясённый Марко, заламывая в беспокойстве пальцы, неосознанно предложил одну единственную локацию для поиска, собрав на себе недоумённые взгляды. Он не мог объяснить, почему из всех возможных вариантов именно бюро отзывалось в нём сильнее всего. Списывать ублюдка-лягушатника со счетов из-за отсутствия связи с местом было довольно чревато, но догадка становилась навязчивой мыслью, даже если не имела за собой никаких логических объяснений. И это сработало, а Тэхён так и не смог отмахнуться от образа холодных серых глаз, в которых не читалось ничего, кроме всепоглощающей пустоты.       Оказавшись в постели лучшего друга ночью после посещения клиники, Марко, объятый родными руками и тёплым флисом просторной пижамы, мелко подрагивал на протяжении всего сумбурного рассказа об обрывках воспоминаний, даже несколько раз случайно почти попав рукой по лицу сонного Минни от слишком бурного жестикулирования. Если поначалу такая исповедь принесла облегчение, то на следующий день от приятной лёгкости не осталось и следа, боец замкнулся в себе, не понимая, как ответить на один простой вопрос о своей догадке, спасшей две дорогих жизни.       Звонкий, словно переливающийся на летнем ветерке фурин, лучистый Тэхён всегда оставался для семьи открытой книгой, теперь же вселял в души родных людей настоящее беспокойство. Усугублял паршивое состояние навязчивый образ тех самых холодных глаз, не покидающих сознание ни на мгновение. Только один человек из всех, кого знал боец, имел при себе именно эту промозглую пустоту, но…       Младший брат Франсуа хоть и являлся редким гостем в доме Пеларатти, но оставался для нового клана вторым дядюшкой, к которому Тэхён проникся с первого знакомства, находя в этом человеке собственное отражение. Он верил Ноэлю, доверял и дорожил им, теперь же испытывая совершенно противоречивые чувства.       Кампо никогда бы не причинил ему боли, никогда бы не сделал что-то во вред, сердобольная овечка Марко верил в это всем своим сердцем.       И теперь, вскакивая из-за стола с приходом названных гостей, взъерошенный мужчина не мог отделаться от мысли, что младший брат Франсуа пришёл сюда, чтобы спустить с него шкуру. Мысли отчаянно путались, а на лбу бойца под светлой чёлкой сияла неоновая вывеска, гласящая, что он вляпался в необыкновенное дерьмо.       — О, дорогой, как же я рад тебя видеть! — в возникшей суматохе в прихожей дома убранное оружие осталось незамеченным для гостей, один из которых ослеплял белозубой улыбкой. Широкая ладонь Дона Кампо обхватила руку просветлевшего Намджуна, сотрясая в приветственном жесте. — Вы все выглядите намного лучше. Как себя чувствуют ваши потеряшки? Какие соблазнительные ароматы слышатся здесь!       — Ох, Дон Компо, — расцветая вежливой улыбкой, помощник семьи расправил плечи и встал прямиком перед гостем, закрывая собой обзор на напряжённый клан позади, готовый в любой момент вырвать чужую трахею.       — Мы не могли не проведать вас, Клементе, — взъерошенная пшеничная макушка мелькнула за широкими спинами, и Марко поспешил вжаться спиной в прохладную стену, неловко потянув вниз край домашней кофты. Не особо хотелось попадаться на глаза во время вынужденной вежливости двух сторон, но и побег в свою комнату не самый лучший вариант. Сладковатые нотки мясистых бутонов раскидистых букетов заполонили всё вокруг, удушая. — Вы же мои дети, дорогой, я беспокоюсь о вас.       — Ты мог бы для начала и уведомить нас о своём визите, Франсуа, — разгневанная из-за нарушенной семейной идиллии Патриция бесшумно подошла к причине своей злости, явно пребывая не в духе, а сложенные на груди руки и прекрасно читаемые эмоции всегда вынуждали поджимать яйца каждого, но, казалось, только не улыбчивого Франсуа. Этот мерзавец выглядел свежим и выспавшимся, без единого намёка на росчерки теней под тёмными, словно ночное сицилийское небо, глазами.       — Но ведь Джу звонила тебе этим утром, дорогая, — хорошенько измучив придверный коврик подошвами туфель, сияющий Дон сделал широкий шаг вперёд под пристальными взглядами младших бойцов, пока за его правым плечом молчаливой тенью следовал Ноэль, послушно держа ещё один не менее роскошный букет. Несмотря на всю неприязнь, тётушка всё же приняла душистый презент, решив, что прекрасные цветы не виноваты в том, кто именно пожелал их приобрести. Замерший пугливыми зверьком Марко и вовсе крупно вздрогнул, стоило поймать на себе знакомый пустой взгляд младшего Кампо.       — Джустина ничего не говорила нам об этом, — как можно более мягко начал Консильери, не дав Патриции опасно клацнуть зубами, на что женщина в чувствах фыркнула, пряча едкое проклятье за широким букетом, едва помещающимся в руках. — Может быть, тогда кофе? Вы пришли как раз к десерту.       — Это всё звучит чудесно, Клементе, конечно, — большая ладонь Франсуа приятельски одарила плечо Намджуна ощутимым хлопком, перед тем как клан и его гости направились вглубь уютной столовой, переключившись на насущные рабочие вопросы.       Тихо извинившись перед хмурой тётушкой за свою дерзость в виде уличной обуви, Ноэль бесшумной тенью последовал за братом, лишь на долю мгновения зацепившись взглядом за одинокую фигуру, стоявшую совсем неподалеку, а Марко мог поклясться собственной жизнью, что уловил за самый шлейф чужое мимолётное беспокойство. Рвано выдохнув, ошеломлённый боец отступил от спасительной опоры на ватных ногах, изумлённо вперившись в широкую спину удаляющегося наёмника. Обезумевшее сердце грозило выскочить прямиком из горла к босым ногам.       — Эй, с тобой всё в порядке? — вибрирующее беспокойство в голосе Минни легко объяснялось незнанием главных действующих персонажей истории из Похоронного бюро, ведь Марко не спешил делиться догадками, даже чертовски очевидными. Боец с трудом проглотил вязкую слюну и смахнул ребром ладони выступившую влагу над верхней губой. — Так, подожди меня здесь, я принесу тебе стакан воды.       — Нет.       — Нет? — встревоженно переспросил боец, нежно заправив непослушный локон за розовеющее ухо, ощутив, как его пальцы оказались в плену родной ладони. — Что произошло, детка? Я оставил тебя всего на несколько секунд.       Что сейчас томилось опасностью в карманах Ноэля или же под его курткой? Было ли там нечто, способное стать оружием?       Стоило ли вспоминать молитвы?       — Всё в полном порядке, я просто… я немного перенервничал, — вышло не особо убедительно, чему доказательством служило промелькнувшее недоверие в глубине зрачков напротив.       — Честно говоря, я тоже немного на взводе, — хихикнув, поделился Чимин и хлопнул себя по горячим щекам. — Этот мерзавец довольно хорош собой, что-то я не припомню за ним подобного раньше. Всё дело в новом цвете волос, я уверен! Подожди, что это у тебя за румянец такой… Ты что, влюбился в мужчину постарше?! Боги, малыш, у тебя отвратительный вкус, ведь его родной брат грёбаный ублюдок.       Получив игривый тычок под рёбра, возмущённый подобным заявлением Марко сразу же взбодрился, опасно щёлкнув зубами почти рядом с кончиком носа забавляющегося лучшего друга.       — Ты что, дал бы ему? — с пронзительным прищуром чайных глаз, украшенных узорами капилляров, поинтересовался он. — Шлюшка.       — Это мой типаж.       — Что-то я не замечал за тобой этого.       — Просто взгляни в зеркало, малыш, — едва Марко распахнул рот, как его сразу же накрыла ладонь, которую он одарил широким мазком мокрого языка. — Да, дал бы, но только вместе с тобой. Это было бы так горячо! Только представь н-       — Это не так!       — Да ты покраснел! И тебе, вообще-то, всегда нравился д-       — Замолчи! — за шуточной перепалкой быстро позабылись все тревоги, а дышать стало вдруг намного легче, несмотря на болючие щипки, явно сделанные с любовью. — Ай!       За звонким хихиканьем переплетающаяся длинными конечностями парочка пропустила мимо себя промелькнувшую фигуру, в чьих руках имелся второй принесённый букет из сочных пионов, так горячо любимых медвежонком. Из-за ловкой смены фокуса внимания клана Пеларатти на своего младшего брата, которому явно имелось что сказать, Дон Кампо смог без труда добраться до нужной спальни, привычно распахивая дверь после одного короткого стука, так и не дождавшись разрешения. Тоска съедала изнутри, тесно переплетаясь с голодным желанием заполучить долгожданный поцелуй. После прошедшего переполоха в Похоронном бюро, все последующие дни Франсуа, ссылаясь на сильную загруженность рабочими делами, не имел ни одного контакта со своим драгоценным возлюбленным, и только его горячо любимая супруга Джустина исправно болтала с Патрицией несколько раз за день, неосознанно снабжая супруга важной информацией. Ожидание встречи будоражило, уже долгое время мужчина не чувствовал такой радости по отношению к кому-то после разлуки, словно двухмесячный щенок при виде своего хозяина.       — О, моя любовь, — едва увидев спящего Аугусто в ворохе пухового одеяла, мужчина сразу же сменил гнев на милость, обращаясь щемящей нежностью, и он направился к уютному гнезду, чтобы осторожно опуститься на его край, оставив на нелюбви медвежонка к уличной одежде на чистой постели пенистый плевок.       В каком бы состоянии не находился драгоценный Отец, он всегда смотрелся среди цветов подобно райскому Ангелу, объятому пушистыми облаками приторных грёз. Когда под шорох обёрточной бумаги цветы опустились рядом с расслабленной мужской фигурой, красуясь нежными лепестками на белоснежном хлопке постельного белья, румяный Аугусто завозился и потянулся, совсем не возражая против невесомых поглаживаний по вздымающейся груди и лицу, ещё горячему после дрёмы. Это ощущалось неимоверно приятно даже через тонкую ткань футболки, из-за чего сознание продолжало мерно покачиваться на мягких волнах сонливости, пока тело охотно поддавалось ласке, подставляясь, когда становилось особенно приятно.       Размеренные движения убаюкивали, вынуждая глубже проваливаться в спасительный мрак, где не существовало ни единого звука, лишь вакуум умиротворения без картинки сновидений. Но бездонная пропасть вдруг будто пошла крупной рябью, и в один момент давление охватило шею, сомкнувшись на ней крепкой хваткой. При подобных обстоятельствах бурная реакция не имела никакого смысла, любые попытки освободиться или причинить вред нападавшему повлекли бы за собой более сильное удушье, стоило поберечь скупые остатки кислорода. Собственный глухой хрип показался для Сокджина незнакомым, он пугал, но паника здесь была совершенно ни к чему.       Медленно хлопая пушистыми ресницам, чтобы согнать с глаз солёную пелену, Босс изо всех сил попытался сосредоточиться на лице незваного гостя перед собой, а после, стоило осознанию реальности наконец-то коснуться разума, испуганный Отец замер, почти прикусывая кончик языка от резкой попытки уйти от удушья. Давление усиливалось по мере того, как чуть шершавые на кончиках пальцы сдавливали набухшие от напряжения вены, почти роняя за грань реальности. Но мужчина так и не смел вцепиться в чужое запястье, ведомый грубым прикосновением, он только крепче вжимался в подушки, слишком отчётливо ощущая свой полный мочевой пузырь.       — Ты выглядишь уже куда лучше, детка, как же приятно видеть твой чистый взгляд. Так тебе идёт куда больше, однако… знаешь, я чуточку тосковал по тому хорошему мальчику, очаровательному и смешливому, по моему невинному созданию, — первый глоток воздуха после исчезновения удушья ощущался сродни чему-то невероятно сладкому, опьяняющему даже больше, чем отсутствие кислорода. Несколько добродушных хлопков по щекам вынудили хорошенько зажмуриться, пока Аугусто никак не мог надышаться. — Я так рад видеть тебя, ты даже не представляешь, loulou. Как ты себя чувствуешь сегодня?       Очаровательная растерянность на красивом лице умиляла Франсуа, и он подался ближе, оставляя невесомое прикосновение губ на гладко выбритом подбородке медвежонка. Горячее дыхание обжигало, заставляя растерянное создание замирать испуганным зверьком перед большим хищником. Слепо пытаясь отыскать руками любую мелочь на поверхности постели, за которую можно было бы зацепиться и обратить её оружием, Дон мелко дрожал, позволяя дядюшке кончиком скользнуть по скуле ниже, чтобы подарить давнему шраму под чернильными узорами гордого дракона широкий мазок влажного языка. Ноющее сердце Сокджина пропустило удар, но стоило только ему распахнуть зажмуренные глаза, как Франсуа, словно ничего не произошло, отстранился, так и продолжив сидеть на краю постели с яркой улыбкой.       Какого долбаного чёрта…       От слишком резкого вдоха, предательская слюна заставила Аугусто закашляться, из-за чего он резко сел, сразу ощутив новую порцию похлопываний, только теперь по напряжённой спине. Они не причиняли боли, как тон Франсуа не имел за собой скрытой ярости, но не это беспокоило не настолько сильно, как дверь спальни, в замочной скважине которой виднелся ключ.       Была ли она заперта?       — Какого грёбаного хера ты вообще здесь делаешь, ты… — злостно скинув с себя прикосновение, заалевший Сокджин отстранился, пытаясь продышаться и сморгнуть раздражающую пелену. — Пошёл к чёрту, ублюдок.       — Ну-ну, mon amour, тише, — от снисходительных ноток в сказанных словах терпение трещало по швам, угрожая стать скрежетом стиснутых до боли зубов. Была ли его семья в порядке? Находились ли они в безопасности? Или же…       Обезумевший сумбур творился в черепной коробке, где разум никак не мог отыскать признаки лжи или же чистосердечной искренности в действиях дядюшки, был ли Франсуа зол, а может… растерянно воззрившись на мужчину перед собой, с шумным вздохом Сокджин осторожно опустился спиной на мягкие подушки у изголовья, прикусывая щёку изнутри. Появление в этом доме Кампо после произошедшего было вполне ожидаемо, но от этого не менее пугающе. Усугубляла положение липкая неловкость, за все дни, проведённые в постели, Босс так и не коснулся мысли о своих дальнейших действиях.       Как ему следовало теперь вести себя с этим человеком?       — Тебе ничего не хочется мне сказать, медвежонок? — ласково, будто все слова были адресованы ребёнку, поинтересовался Франсуа, продолжая оставаться на своём месте, только теперь поглаживая мелко подрагивающие ноги Аугусто под пуховым одеялом. Обнажённая кожа под прикосновениями ощущалась невероятно хорошо. — Может, поблагодарить? Я так старался для тебя.       — Я очень благодарен за цветы, дядюшка, — хрипло выдавил из себя Аугусто. — Пионы мои любимые… Особенно пудровые.       — О, нет-нет, солнышко!       — Н-нет?..       — Твой любимый пёс, Аугусто, он наконец-то нашёлся, а я не вижу на твоём красивом личике счастья, как и в голосе не слышу благодарности. Мне, знаешь ли, потребовалось приложить много усилий, чтобы отыскать твоего непослушного пса и вернуть тебе его. Он такой избалованный, Боги! Так и хотелось накинуть на его шею пару тройку добротных петель. Так ведь нельзя, детка, ты должен хорошо его воспитать.       Резко сев, Аугусто судорожно втянул носом прохладный воздух, потеряно смотря прямо перед собой и до боли в руках сжимая край одеяла. Его дорогой Ангел оказался найденным, словно Рождественский подарок ранним утром под пушистой елью, и Отец, несмотря на охваченный липким дурманом разум, испытывал абсолютное счастье в то самое мгновение долгожданной встречи. Именно тогда всё остальное казалось незначительным, даже трезвый взгляд Сариэля, направленный лишь на одного человека, говорил слишком многое, чтобы Сокджин захотел остаться в подвале Похоронного бюро на всю оставшуюся жизнь. Отец не знал, какая именно правда обитала в чудесной головке киллера, но она явно была той, которая совершенно не соответствовала действительности.       У каждого своя истина, и только Сокджин находился на распутье.       Мельком взглянув на дядюшку, он вонзился коротким ногтем в нежную кожу большого пальца, раздирая её до первых алых капель. Чем сильнее тошнотворная тревога охватывала тело и разум, тем больше сжавшийся комок терялся в реальности, запутываясь настолько сильно, что был готов вот-вот взвыть, как раненое животное. Казалось, в то самое мгновение, когда Аугусто решил перешагнуть все границы дозволенного ради собственной цели, он обязался самолично выкопать себе могилу. Острый кадык дёрнулся от тягучей слюны. Киллер теперь вновь находился под крылом безопасности семьи, цель была достигнута, но самый главный просчёт заключался в том, что это вовсе не означало прекращение отношений с привилегиями между медвежонком и его некогда любимым дядюшкой, и Сокджин проклинал себя за это.       Чертовски глупая херня.       Намджун оказался прав, заявляя, что даже такой негласный договор мог быть досрочно расторгнут лишь путём выпущенной пули в лоб одной из сторон.       Возможно, Франсуа теперь не был столь сильно заинтересован в объекте своего обожания, получив от него всё, что так горячо желал?       Или почти всё.       Решив содрать ненавистный пластырь как можно быстрее, в решительном порыве Аугусто подался вперёд, позволяя дядюшке поцеловать себя настолько глубоко, насколько он считал нужным. Стоило лишь перетерпеть, а если попытаться исчезнуть в розовых грёзах, то возможно было коснуться шлейфа далёкого удовольствия. Обычно голодный до удовольствия Отец за все дни, проведённые в постели, не позволил ни одному из членов клана прикоснуться к себе более интимно, чем простые объятия. Может, именно поэтому все чувства и эмоции превращались в неумолкаемый беспорядок, но Сокджин упорно не позволял помочь себе, ещё никогда в жизни не ощущая собственное тело и душу настолько грязными.       — Хороший мальчик, такой замечательный для меня, — очередная порция похлопываний по щеке отозвалась тяжестью на дне желудка, но медвежонок лишь рассеянно улыбнулся, позволяя вновь обласкать себя, словно любимого питомца, сжав кулаки. — Теперь ты будешь счастлив со своим псом, верно? Моя счастливая детка.       — Я отлично его воспитаю.       — Не переусердствуй.       Невесомый поцелуй коснулся ямочки между ключицами, виднеющихся в растянутом вороте домашней футболки. Чужая уязвимость подкупала, но сколько бы Аугусто ни оглядывал комнату, он не находил ни одной вещицы, которая смогла бы сойти за достойное оружие. Видимо, Марио действительно не вложил в воспитание своего приёмного сына достаточно сил. Запрокинув гудящую голову, улыбающийся своим мыслям Отец расцвёл широкой улыбкой, обхватывая дрогнувшими руками крепкую мужскую фигуру, прильнувшую ближе. Под прикосновениями кончики тёмных прядей на затылке Франсуа чуть покалывали ладонь, но в них было чертовски приятно зарыться пальцами, а после крепко сжать, оттягивая до жгучей боли у самых корней.       — Vous formez un couple tellement mignon. Si je vous revois, je vous tue tous les deux.       Тихий болезненный звук сорвался с языка против воли, стоило объятиям вдруг обратиться охотничьими силками, и Сокджин, вцепившись в чужую рубашку крепче, позволил уронить себя на мягкие подушки, едва не задев гудящей головой изголовье. Чужой вес ощущался странной тяжестью, и Аугусто, несмотря на бесчисленное количество объятий, здесь и сейчас отчётливо почувствовал подкрадывающуюся панику. Невесомый поцелуй расцвёл на скуле нежностью.       — Через несколько дней у тебя запланирована встреча, — короткие ногти вонзились в плечо Франсуа под глухой звук облегчения, когда объятия вновь стать нежными, теперь уже обхватывая обнажённое тело из-за задравшейся футболки, не принося боли. Франсуа не был намерен выпускать возлюбленного дольше, чем на пару жалких мгновений, когда ему впервые посчастливилось оказаться в его постели и показать ту любовь, которую он был достоин. — Помнишь Монтего, mon chéri?. Монтего Альва.       Светящийся от всепоглощающего счастья Франсуа, одарив коротким поцелуем шею возлюбленного, жадно насытился ароматом душистого мыла и прижался щекой к его груди, наконец-то позволяя себе расслабиться.       — Я никогда не работал с Испанией, — отозвался Аугусто, прикрывая трепещущие веки и укладывая ладонь поверх тёмных, словно горький шоколад, локонов, поглаживая дядюшку, как ручного пса. Всего одно движение требовалось для того, чтобы свернуть шейные позвонки. Изящно и довольно эстетично, только для такого изумительно подходящего момента совершенно не хватало сил. Было бы довольно паршиво получить простреленные колени бонусом к сильной слабости.       — О, милый, это не Испания, но близко. Монтего — владелец одного крупного картеля на территории жаркой Кубы, он хороший Глава и отличный деловой партнёр. Я частенько слышал о нём, но всё не удавалось познакомиться.       — Что ему нужно?       — Сотрудничество. Урожай в этом году выдался превосходный, и Куба вполне готова вновь потягаться с колумбийскими поставщиками, которые, будем честны, стали сильно наглеть, — мужчина забавно фыркнул. — Поэтому Монтего, я думаю, решил действовать прямо.       — Он лично посетит нас, чтобы продемонстрировать качество товара? — тонкая морщинка недовольства пролегла между бровей Сокджина. — Слишком много усилий.       — Детка, это полезные знакомства, и я согласился на его предложение только ради тебя. Ты должен развиваться, нельзя всю жизнь ютиться на крохотном острове. Возможности сами находят тебя, это же прекрасно.       — А где т-       — Было бы неплохо немного отдохнуть на воде! Никакой охраны или оружия, только отдых и вино, совместим приятное с полезным хотя бы раз, — приподнявшись, лукавый Франсуа одарил звонким поцелуем крепко сжатые пухлые губы. — Правда, звучит чудесно?       Шумно выдохнув, Сокджин поджал губы и нахмурился. Такая перспектива совсем ему не прельщала, безусловно, определённая опасность таилась везде, но обычно прогулки на воде использовались для устранения неугодных, либо для шалостей с яхтенными девочками. Ничего из этого не было свойственно Франсуа, который частенько брал совсем юного Аугусто порезвиться на своей белобокой яхте среди ласковой лазурной глади, но всё осталось далеко позади. И Отец, признаваясь честно, иногда ловил себя на тоске по былым беззаботным временам.       Он слишком любил море.       — Не делай из меня яхтенную девочку, — звонкий поцелуй смял недовольный бантик пухлых губ, забирая всё нарочитое недовольство. Бархатный смех наполнил собой голову, ударяя по слуху.       — Только если кокаиновую принцессу, mon amour .       Прохладный воздух спальни опалил горячее лицо, словно жалящая пощечина, когда все прикосновения дядюшки исчезли с шумом раскрывшейся двери после одного поворота золотистой ручки. Не обращая внимания на мир вокруг себя, воркующий Франсуа лениво поднялся на ноги и пригладил растрепавшиеся пряди, выглядя при этом ничуть не смущённым, наоборот, излишне довольным. Наблюдающий за разворачивающейся картиной киллер шагнул за порог, держа в руке стакан с шипучей жидкостью. На его хмуром лице играли желваки.       — А вот и ты, приятель, — мельком утерев уголок губ, Кампо всё же поправил края безупречной белой рубашки за поясом брюк, улыбаясь настолько приветливо, что Сокджин ощутил, как его замутило. Все прикосновения ускользнули от наёмника, который застал лишь приличное поведение, но сконфуженный Сокджин в ворохе постели, растерянно натягивающий край одеяла до самого подбородка, являл собой куда больше, чем Чонгук мог увидеть. — Сариэль, ты выглядишь просто отлично! Домашняя еда творит чудеса. Как поживает твоё бедро? Вижу, ты стал прихрамывать, приятель, так нельзя.       Как же сильно Чон желал оставить пенистый плевок на дорогих туфлях чёртового ублюдка, каким тот одарил распростёртого на асфальте киллера одной ночью.       — Дону Аугусто необходимо принять лекарства, — излучая непоколебимое спокойствие, твёрдо сказал Чонгук и уверенно сделал ещё один шаг к широкоплечей фигуре. Если бы не долгие годы работы над выдержкой, то все прозвучавшие издёвки уже давно покоились бы в заднице говорившего с лёгкой руки наёмника. — Прошу прощения, синьор, могу ли я пройти дальше?       — В таком случае, я сам передам Дону лекарство, всё в порядке. Ты можешь быть свободен, — длинные пальцы обхватили стакан с тихим стуком обручального кольца о поверхность, но киллер и не подумал выпустить его из рук, въедаясь в ненавистное лицо по-прежнему холодным взглядом, даже не попытавшись скрыть свои истинные чувства. — Подожди-ка! Будь добр, принеси вазу. Необходимо поставить цветы в воду, Сариэль, хоть один букет должен радовать Дона Аугусто в этом доме.       Этот ублюдок обращался с ним, как с долбаной прислугой.       — Не беспокойтесь, синьор, Отец окружён цветами каждый день.       — Почему же я не увидел ни одного букета? — от низкого смешка вдоль позвонков пробежал неприятный холод, и Чонгук едва не вздрогнул, напрягая каждую мышцу. Франсуа был чертовски снисходительным, словно бы выслушивал невообразимый глупый лепет, и киллер ощущал себя невероятно мерзко, сдерживаясь изо всех грёбаных сил. Чонгук, сжав челюсти, всё же резко отпустил стакан, из-за чего несколько ярких капель упали к ногам, впитываясь в дорогой ковёр. Едва Кампо не глядя протянул стакан в сторону постели, как Сокджин спешно схватил предложенное, жадно выпивая абсолютно мерзкое на вкус лекарство.       — Потому что Ваше зрение, Дон Кампо, уже не то, что было раньше. Но это нормально.       Улыбка не сходила с лица Франсуа.       — Дорогуша, — протянул он притворно ласково. — Да ты у нас не пёс, а целая змея. Красуешься передо мной своими ядовитыми клычками, верно? Очаровательно. Не забывай, что не стоит кусать руку, кормящую тебя, Сариэль.       — Вы кормили меня только грязью, синьор.       — Ах, первая змея, разрушившая Рай. Никогда такого не было и вот снова, да, медвежонок? — от прикосновения ко лбу замерший Отец дёрнулся, распахивая покрасневшие веки, он позволил заботливо смахнуть упавшие на глаза локоны, после чего его влажный лоб ласково огладили.       Как бы сейчас ни хотелось вцепиться в горло проклятого лягушатника, Чон, как подобает хорошему мальчику, развернулся на пятках и, не скрывая хромоты, покинул спальню, прихватив с собой торчащий из замка ключ. Находившийся в комнате Дона наёмник успел насчитать дюжину способов избавления от дорогого дядюшки, та самая прекрасная мысль, которая действительно успокаивала. Может, именно поэтому возвращался киллер уже в более приподнятом настроении, нехотя выложив острые ножницы на узкий столик у стены одного из коридоров. И когда дверь распахнулась вновь, мужчины, казалось, едва перебросились несколькими фразами за всё время отсутствия наёмника, но по какой-то чёртовой причине Аугусто выглядел иначе, неловко растягивая ворот футболки.       Пышный букет изысканных пионов, окутывающий пространство неуловимым нежным ароматом, теперь гордо стоял на туалетном столике Сиерры, а Франсуа исчез, оставив после себя шлейф древесных нот и горечи, танцующей на корне языка. Чонгук не имел никакого желания разводить беседы, он без сопротивления забрал пустой стакан и оставил его, осмотревшись в тишине спальни. Безусловно, киллер был благодарен Отцу за спасение своей шкуры, если таковым можно было назвать произошедшее, всё же его поступок оставался полон вопросов, как поведение и язык, снующий во рту дорогого дядюшки. Счастье от долгожданной встречи тогда растворилось за жалкое мгновение, уступая место предательству. О, как же Чонгук был чертовски зол. Обижен. Некогда расцветающая весенним цветком влюблённость теперь казалась лишь насмешкой над чувствами, а Аугусто долбаным…       Шумно выдохнув через нос в жалкой попытке успокоиться, Чон сжал и разжал кулаки, направившись к забытой порции пасты на заправленной половине постели под аккомпанемент собственного говорливого живота.       — Если бы сюда зашла Патриция, — чем сильнее наматывалась паста на блестящую вилку, тем сильнее под языком собиралась слюна, вынудив наёмника замолчать, и издать невероятно грязный стон, когда он наконец-то набил рот очередным кулинарным шедевром тётушки.       — То что? — прозвучало потерянно и даже как-то слишком жалко. — Что тогда, Сариэль?       — Сказала бы, что ты чёртов безмозглый идиот.       По какой-то причине Аугусто показалось, что сказанное вовсе не принадлежало Патриции и являлось честной мыслью самого Чонгука, впивающегося зубами в несчастные мясные шарики слишком озлобленно. Тяжёлое молчание пригвождало к земле, и Дон почувствовал себя загнанным в угол, где любое неверное движение имело свои последствия. Аккуратно откинув одеяло, он поднялся с постели, чтобы сполна насладиться принесёнными цветами и привести себя в чувство перед разговором, который в конце концов должен был состояться, несмотря на то, что любая беседа с киллером совершенно не срасталась, словно ничего больше не было как прежде. Аугусто безумно тосковал по своему Ангелу, но и не смел поднять на него глаза, полные вины и боли.       Не стесняясь наготы, совершенно не подходящей для образа Босса сицилийского клана, Сокджин задумчиво бродил по комнате какое-то время, занимаясь повседневными вещами. На долгие минуты он исчез в прилегающей ванной комнате, появившись после её посещения ещё более потерянным, чем раньше. Возвращение в безопасность гнезда дарило некое спокойствие, и мужчина был благодарен Вселенной за такой щедрый подарок, воспринимая опустевшую тарелку без нарастающей паники. Здесь находилась его территория, он был здесь Доном для целой семьи, который успешно управлял кланом, он… крупная дрожь пронзила тело, стоило поймать на себе испепеляющий взгляд, из-за чего Сокджин поморщился, сев в изголовье без намёка на удобство.       Ни один упрёк, ни одно замечание со стороны киллера так и не стали угрозой, когда расправившийся с холодным обедом Чонгук, не спрашивая разрешения, свободно опустился на нетронутую половину постели, вытягиваясь на той слишком по-хозяйски для незваного гостя. Походившая на поссорившихся супругов парочка даже не переглянулась, предпочитая поддерживать реальность, где ничего не произошло. Стоило руке, увитой чернильными рисунками, пару раз приглашающе похлопать по груди, как Сокджин послушно прильнул ближе, укладываясь щекой на указанное место.       Непослушные локоны щекотали подбородок, но киллер ничуть не был против, прижимая к себе возлюбленного крепче, слишком крепко на одно чёртово мгновение. Расслабленно закинув руку за голову, мужчина шумно выдохнул, прикрывая глаза и с трудом подавляя расцветающую на сухих губах едкую усмешку. Некогда неотличимый от течной сучки Отец теперь же являл собой настоящую робкую невинность, которая, безусловно, прельщала, но и так сильно раздражала. Чувств накопилось настолько много, что Чон, рисуя мозолистыми подушечками витиеватые узоры на чужом плече, пришёл к одному очевидному вопросу: являлся ли Отец, сейчас покорно склонивший голову к плечу своего беспородного пса, настоящим? Может, истинная похоть находилась в руках Франсуа? Или…       Когда именно Аугусто показывал себя настоящим?       Прижавшийся к чужому теплу уязвимый комок сейчас казался не больше хлебной крошки, хрупкий и нуждающийся, он вызывал одно единственное желание — защитить. Но Чон больше не поддавался, не тогда, когда встреча в тёмной комнате бюро обернулась долгожданным спасением в лице разбитого сердца. Ещё в тот момент, будучи связанным на неудобном стуле, наёмник не мог до конца осознать всю открывшуюся перед ним картину, при всей трезвости рассудка та реальность не желала вписываться в рамки, теперь тлеющие где-то глубоко в душе. Разум оставался достаточно чист для того, чтобы исправно отделять события от вымышленного мира, и это был единственный раз, когда Чон променял бы трезвость на щедрую порцию внутривенного дурмана. Растоптанный увиденной картиной внутренний ребёнок изнывал от обиды и предательства, не желая разбираться в случившемся, он ощущал лишь жгучую смесь не самых лучших чувств.       Видеть то, как единственная за долгие годы любовь танцевала на костях хрупкой надежды, было…       Возможно, именно переутомление, а не близость родного тепла позволило Сокджину провалиться в сон в сильных и опасных руках своего Ангела, которому не потребовалось бы и минуты, чтобы свернуть хрупкую шею. Но это ничуть не пугало, а сам Чонгук лишь мимолётно коснулся подобной мысли и осторожно отстранил от себя доверчивое существо, чтобы заглянуть в его спокойное лицо. С самой первой встречи Чон находил истинную красоту в этом мерзавце, чуточку излишне нежную для такого грязного мира, но невероятно прекрасную, а душа его была ещё удивительнее, как если бы Рай действительно существовал. Но киллер полюбил Дона вовсе не за неземное очарование, нечто более глубинное связывало две души, словно алая пеньковая нить вокруг безымянного пальца. А теперь, осторожно коснувшись самыми подушечками покрасневших век, аккуратной спинки носа с крохотной горбинкой, пребывающий в размышлениях Чонгук очертил ямочку над верхней губой, не осознавая до конца, что эти чувственные губы сминал в поцелуе не он сам, а один самодовольный ублюдок.       Сколько бы киллер не думал, он никак не мог представить, что же происходило в мыслях его возлюбленного, чего именно желал Аугусто, кого любил, боготворил.       Склонившись ближе, Чон замер, так и не решаясь подарить приоткрытым губам невесомую ласку. Аугусто оказался вновь прижат к груди, а наёмник прильнул подбородком к его макушке, жадно вдыхая родной аромат, так и не отстранившись.       — Ты должен лучше есть, — отстранённо подал голос киллер, пробежавшись пальцами по рёбрам сквозь тонкую ткань футболки.

*

      Впервые за долгое время оказавшись вдалеке от привычного шума семьи, Патриция вдруг осознала простую истину, — ей совершенно не нравилось это холодное чувство потерянности, как и пустые руки, в которых точно не хватало одной маленькой принцессы. Здесь не было излишней привязанности к семье или же боязни одиночества, скорее всё заключалось в самой обычной любви, позволяющей стать неродным по крови людям самыми близкими. Захлестнувшая тоска ничуть не пугала, она лишь снова убеждала в следующий раз взять на прогулку всю взбалмошную семью, и тогда сердце обещало расцвести долгожданным умиротворением. Планы на будущее успокаивали, и даже звонкие дети, пробегающие мимо с дребезжащими рюкзаками за узкими спинами, совершенно не беспокоили задумчивую Патрицию, как и редкие прогуливающиеся парочки, всегда недовольные тем, что им не уступали дорогу. Сбежавшие с уроков сорванцы наполняли душу трепетной ностальгией по действительно хорошим временам, когда Аугусто едва ли доходил ростом до локтя своей няни, весело щебеча. В то время у Картошечки был точно такой же несуразный рюкзак, как у пробегающих мимо паршивцев, такие же искры в округлых глазах и чистое, полное светлых надежд маленькое сердце.       Впрочем…       Неумолимо подрастала одна принцесса, которой точно будет что рассказать о своих школьных буднях своей единственной любимой тётушке.       Коста поправила пояс длинного тренча, а после взглянула на щебечущую подругу по правую руку, теперь же улыбаясь куда искреннее. Без мрака не существовало света, так после каждой бури всегда наступал долгожданный покой. Следовало побаловать чем-то сладким семью, явно заслуживающую хорошенько полакомиться. Боги, как же сильно Патриция любила каждого из своих крошек.       Если бы ни Марио, то этого никогда бы не произошло, и тётушка не узнала бы свою настоящую семью, сотканную из разных душ.       — Ну наконец-то ты улыбаешься! — звонко воскликнула Джустина, сразу же забирая чужую руку в объятия и увеличивая шаг, ловко лавируя между медлительными пешеходами. Изящные часы на узком запястье уверяли, что сейчас было уже чуть больше полудня. — Дорогая, мне начинает казаться, что ты от меня что-то скрываешь, иначе твоё печальное личико я объяснить не могу. Сегодня всё для тебя, ты только посмотри, даже солнце решило выглянуть!       Конечно, всегда лучезарная Джустина имела свою правоту, она походила на крохотного Ангела, сидящего на плече в обнимку с золотым зеркальцем и горсткой причин, почему каждый день обязательно станет лучше предыдущего. В её маленьком мире всегда всё было хорошо, и Патриция искренне завидовала драгоценной подруге, которая так ловко совмещала очаровательную беспечность с холодной и расчётливой личностью. Если только находился смельчак, способный внести сумбур в душу этого светлого создания, то он непременно оставался без головы ещё до того, как об обидчике смог бы узнать Франсуа из-под каблука своей любимой женщины.       Как бы то ни было, в этот день ласковое солнце впервые за долгое время взглянуло из объятий хмурых облаков, вселяя в душу тётушки робкую надежду на светлое будущее. После того, как семья Пеларатти вновь обрела целостность, а найденным душам больше ничего не угрожало, дышать стало куда легче. Лучезарные улыбки, как и звонкий смех, вновь стали неотъемлемой частью надвигающейся осени. Соглашаясь этим утром на небольшую прогулку с дорогой подругой, осчастливленная Патриция пребывала в крайнем воодушевлении, которое, стоило перешагнуть порог дома, обратилось новым беспокойством, не имеющим ни одного основания. Семья находилась в безопасности, но неприятное чувство тяжести не отпускало, закручивая тревожные мысли невообразимо туго.       — Как поживают твои мальчики, дорогуша? — стук каблуков замшевых сапожек отбивал чёткий ритм, пока мягкие руки, не знающие кровавой и жестокой работы, пробегали наманикюренными пальчиками по складкам рукава тренча Патриции, игриво цепляя за отделку манжета. — Кстати говоря, прошу тебя завтра не заниматься приготовлением обеда и ужина, это возьму на себя я. Принесу для вас всех целую корзинку лакомств! Мы давно так не собирались, я знаешь ли, так истосковалась.       — Не стоит так переживать о нас, дорогая, — в жесте благодарности Патриция нежно коснулась обхватывающих её руку объятий. Насыщенный аромат восточной сладости с прожилками дамасской розы и ноткой чувственной туберозы становился почти осязаемым, окутывая теплом умиротворения, спокойствием, стоило лишь вдохнуть глубже. Неосознанно склонив голову к светловолосой макушке, на долю мгновения Патриция позволила себе раствориться в нежном душистом облаке. Джустина имела аромат дома.       — Это пустяки, вы все должны отдыхать, милая. Где твои мальчики смогли отыскать такую простуду? Непостижимо. Как хорошо, что сейчас все идут на поправку. Значит, нужно восполнять силы! Я-то знаю твоё отношение к еде навынос, поэтому положись на меня. И ты не ответила на мой вопрос!       — Ох, — растерянная тётушка прикусила щеку изнутри, тщетно пытаясь сосредоточиться на разговоре, чтобы не сказать ничего действительно лишнего. Это удручало, ведь Джустина всегда являлась замечательной и близкой подругой, но солнечное создание явно даже не догадывалось о том, что именно происходило в грязном сицилийском мирке и в жизни её горячо любимого супруга. Но был ли виноват во всём происходящем сам Франсуа? Он являлся редкостным мерзавцем, как и его младший брат, давно отзывающийся в душе Косты неприятным холодом, но… каждый в клане Пеларатти был крайне удивлён состоянием киллера, как и самого Отца, заполучив их обратно живыми, а не в картонных ящиках с местной свинофермы. Франсуа никогда не позволял себе такой доброты к тем, кого похищал. Безусловно, этот сицилийский полукровка совершенно невыносим, но почему же беспокойное родительское сердце молчало.       Чего добивался Кампо, отпустив на волю Ангела?       — Коста!       — Ты напугала меня… — из-за бесконечной череды мыслей становилось невероятно легко выпасть из реальности, и если бы не Джу, встреча воскликнувшей тётушки с выступом на тротуаре точно бы имела последствия. — Ах, Боги, Джу!       — Это ты меня пугаешь сегодня, дорогуша! У вас в семье что-то случилось ещё? Дорогая, ты буквально находишься в своих мыслях весь день с момента встречи.       — Просто задумалась, — с неловкой улыбкой протянула Патриция. — Все мои крошки в порядке, а двое сорванцов идут на поправку. Они так меня напугали… Ты бы знала! Никогда в жизни больше не хочу пережить подобный опыт.       — Тебе нужно хорошенько отдохнуть. Психологически, дорогая, понимаешь? Не припомню, когда в последний раз мы выбирались вместе куда-то…       — Прямо сейчас этим мы и занимаемся.       Развернувшись на каблуках, Кампо недоверчиво воззрилась на подругу, а после указала на неё острым коготком с напускной строгостью. Эта невыносимая прелестная синьора всегда беспокоилась обо всех больше, чем о самой себе, и Джустина разделяла подобную черту, но не позволять себе расслабиться — безумие. Все семьи нуждались в своих воркующих курочках-наседках с железными яйцами, но даже самым сильным курочкам время от времени необходим хороший отдых от всех и вся. Патриция, упорно не желающая выбираться из своих мыслей, явно не подходила на роль компаньона для долгого блуждания по магазинчикам, поэтому Кампо, решив отложить идею до следующего раза, вскинула голову, цепляясь лисьим взглядом за знакомую вывеску небольшой кондитерской.       Отголоски манящего аромата свежеиспечённой выпечки соблазнял. Быстро просчитав дальнейшие шаги, Джустина велела своей лучшей подруге остаться на скамье у круглого фоната небольшого сквера неподалёку, а сама же она исчезла под стук каблуков среди прогуливающихся парочек, чтобы после вернуться с гроздью фирменных бумажных пакетов на одном локте и парой картонных коробочек, охваченных алой лентой, в другой руке. Большая часть покупок являлась вкусным подарком для тётушки одной поистине большой семьи, себе же Джу оставила лишь несколько пакетов, прекрасно понимая, что её любимый супруг, всегда воротивший нос от сладостей, делал исключение лишь для её домашних лакомств, а это означало, что теперь придётся самолично разбираться с вкуснейшими вишнёвыми пончиками.       — Держи, — вложив в руку подруги объятый салфеткой аппетитный пончик в глазури и с разноцветной посыпкой, улыбчивая Джустина засияла ярче и опустилась рядом. Казалось, в целом мире не было никого счастливее, чем она. — А теперь ешь, тебе нужен весь этот сахар, поверь мне.       — А как обстоят дела у вас? — благодарно кивнув и откусив лакомство, Патриция, ласково улыбаясь, постаралась мягко перевести тему разговора на ту, о которой болтушка Джу могла бы рассуждать бесконечно со всем воодушевлением, ведь она сама всегда больше любила слушать. — Вчера в обед к нам заглядывала твоя парочка, хотела позвонить и рассказать тебе об этом вечером, но дела совсем меня закружили. Так нечестно, милая, где ты пропадала? Ты ведь знаешь, я всегда так счастлива видеть тебя в нашем доме.       Изумление на хорошеньком личике, с возрастом ставшее лишь красивее, вышло совершенно очаровательным, напоминающим Минни, который всегда при этом причмокивал губами, распахивая их.       Семья.       — Подожди, моя парочка? — вкуснейший пончик вдруг оказался совершенно позабыт. — Мои мальчики, они заходили к вам?       — Приносили цветы и остались на небольшой разговор о работе.       — Я оставлю этих паршивцев без ужина, — возмущению не было предела, нахмуренная Джу ударила ладонью по обнаженному из-за длины юбки колену, — Боги, я даже не знала об этом! Целый день провела с Сиси, ох, как же… они даже не обмолвились мне! Паршивцы! Ну ничего, я им-       — Думаю, просто у всех вчера был довольно занятой день, дорогая, — узкая ладонь тётушки легла поверх нежной руки, погладив костяшки большим пальцем. — Всё хорошо, Джу. Это был лишь визит вежливости, они даже не остались на десерт. Просто я удивилась, что с ними не было тебя. Знаешь ли, не ты одна тоскуешь по лучшей подружке!       — Если Франсуа такой молчун, то я душу вытрясу из его брата, — нахмуренная Кампо явно не желала прощать подобную шалость, она с минуту сохраняла молчание, явно обдумывая план действий, после же вновь засияла, расцветая улыбкой от опустевшей салфетки в руках подруги. — Кстати говоря, ты оценила нашего красавчика? Кажется, вы очень давно с ним не виделись. Семья точно пошла на пользу Ноэлю, благодаря волшебству его прелестной супруги, он стал совсем хорошеньким! Эта женщина явно выиграла в лотерею. Годы идут братьям на пользу.       — Где-то там сейчас загрустил один Франсуа, — наигранно тоскливо протянула тётушка, издав весёлый смешок.       — Брось! — счастливое хихиканье наполнило маленький мир двух лучших подруг. — Хоть Патриция никогда и не любила младшего из братьев Кампо, она не могла не согласиться, что этот чёртов мерзавец действительно стал хорошеньким. Увидев его впервые за долгое время, изумлённая Коста сначала растеряла всё негодование, даже позабыв об истинной причине своей нелюбви к этому человеку, а после не смогла отвести взгляд. Было трудно сопоставить угловатого паршивца с повзрослевшим статным мужчиной, чьи стальные глаза, наполненные пробирающим холодом, теперь имели нечто неуловимое, напоминающее тлеющий уголёк живых чувств. — Мой дорогой супруг ничуть не хуже, просто… ты ведь знаешь этот типаж злодеев, верно? Высокие, светловолосые, хмурые, такие прелестные. Вот и он получается именно таким, а брови у него, как у хмурого щеночка, ты видела? Мило! Это всё так необычно для этих мест, поэтому так сильно цепляет взгляд. Франсуа же… он другой, более классический вариант своего брата, как папа-медведь. Вот, точно! Если он папа-медведь, то его младший брат — вечный подросток-щенок.       — Папа-медведь? Звучит как сказочный персонаж, — сверкая лукавым блеском в тёплых глазах, улыбающаяся Патриция чуть подтолкнула плечом хихикающую подругу, чьи мягкие щёчки приобрели нежный персиковый оттенок. Сколько бы лет ни проходило, тётушка никак не могла взять в толк, что же эта поистине великолепная женщина с чистой душой и добрым сердцем смогла найти в этом порочном куске дерьма.       — Да, — в некотором смущении Джу заправила непослушный локон за ухо, алеющее на самом кончике. Такое простое сравнение со сказочным персонажем показалось довольно интимным для полуденного сквера, но вся застенчивость быстро испарилась, уступая место привычному бесстыдству. Дорогая Джу никогда не была скромной невинностью. — Он высокий, сильный и такой тёплый, а какой прекрасный отец! А когда Франсуа в классической одежде… ты только представь этого папу-медведя ведущим машину! Ох, Боги, когда он так ловко управляется с рулём лишь одной рукой, на запястье переливается браслет часов, а ещё закатанные рукава рубашки, мне так и хоч-       — Всё, довольно! — со смешком воскликнула Патриция. — Слишком много информации!       — Подожди-подожди!       — Эй!       Всплеснув руками, с минуту Кампо изо всех сил пыталась выглядеть обиженно, но в конце концов вся наигранность потонула в счастливом смехе.       — Если ты не разрешаешь мне помечтать, тогда позволь мне хотя бы показать сорванцов Ноэля, такие чудесные создания! — ноготки застучали по экрану, пока Джу быстро искала нужные фотографии, чтобы после передать телефон подруге. — Как же сильно я скучаю по малышам, все эти крошечные вещички, молочные зубки, детская комната — самый настоящий иной мир. Это было прекрасное время, несмотря на все трудности родительской жизни. Сначала мои драгоценные крошки, потом твой совершенно чудесный Аугусто, а после его друзья. Ах! Я была так счастлива заботиться о них всех.       На многочисленных фотографиях, как и говорила Джу, были запечатлены настоящие прелестные создания, которые многое взяли от отца, выглядящего рядом со своими драгоценными детьми совсем… иначе. Это был не тот Ноэль, чьи холодные серые глаза не имели и доли эмоций, этот мужчина являлся совершенно другим, вынуждая взглянуть на себя иначе. Удивлённый вздох сорвался с мягких губ.       — Дети всегда остаются детьми, — мягко заговорила Патриция, задумчиво перелистывая снимки. — Сколько бы лет ни прошло, в наших глазах они по-прежнему останутся крошками с разбитыми коленками и очаровательной простотой в мыслях. Знаешь, Джу, не так давно Аугусто исполнился тридцать два года, кажется, совсем большой и серьёзный, но он по-прежнему не любит корочки тостов, боится темноты и искренне верит в Рождественское чудо.       Встреча, наполненная душевными разговорами и чуточку сплетнями, пошла на пользу уставшей душе, из-за чего Патриция смогла на некоторое время позабыть про весь мир, даже не задумываясь о том, почему же один пакет из кондитерской так и остался стоять на деревянной скамье, а после пропал, стоило только вновь обернуться.

*

      — Вы… вы все уезжаете? — стоявший посреди прихожей растерянный киллер выглядел слишком милым, чтобы горстка бойцов у придверного коврика не защебетала от умиления. Взъерошенный, словно крошка-воробей, одержавший победу в ожесточённой драке, он тщетно пытался привести свою одежду в порядок после короткого, но крепкого вечернего сна. — Но сейчас уже так поздно, я думал…       — Мы съездим в маркет неподалёку, милый, — тётушка потрепала насупленного Чонгука за щёки, округлившиеся после тщательной заботы семьи, следом украсив тёплый румянец ласковым прикосновением губ. Её малыш был таким очаровательным созданием. — Ни о чём не волнуйся, договорились? Мы вернёмся совсем скоро и привезём кое-что вкусное. Ворота будут закрыты, ни одна лягушка не проскочит тебя потревожить.       — В такое время там меньше всего людей, — поделился с улыбкой Чимин. — Да и у нас закончилось молоко.       — Но я бы помог вам, — пробормотал расстроенный упущенной возможностью наёмник, в чьём теле клокотала энергия ничуть не хуже, чем у крошки-принцессы. — Чувствую себя просто прекрасно!       — Не сегодня, Ангел, — не оставалось и шанса сопротивляться расстроенному личику киллера, который переминался с ноги на ногу, демонстрируя прекрасную актёрскую игру, позаимствованную у собственной дочери. Уловка всегда срабатывала, во всяком случае, на самом Чонгуке, как и отлично отвлекла бойцов, позволив заглянуть за их спины, где в раскрытой входной двери просматривался на подъездной дорожке заведённый автомобиль, вонзаясь в синие сумерки вечера алыми огнями фар. Видимо, Аугусто, не соизволив показаться за весь день, решил сразу скрыться среди темноты салона. От ощущения на плече большой ладони подошедшего Консильери табун колючих мурашек пробежал вдоль позвонков, и Чонгук послушно взглянул на мужчину, растеряв весь игривый пыл, когда Намджун, красующийся милыми ямочками от тёплой улыбки, вновь заговорил. — Я знаю, ты расстроен, но завтра мы обязательно прогуляемся все вместе. Ещё немного отдыха тебе не повредит, детка.       — Па, — деловито растолкав двух мужчин, Суа протиснулась между ними и гордо закинула свою пушистую сумочку на плечо, развернувшись на крохотных каблуках своих новеньких сапожек. Изящным жестом, как всегда делал проклятый Босс, юная принцесса поправила свои солнцезащитные очки в виде двух сердец. — Ты должен слушаться и быть хорошим мальчиком. А ещё должен выздороветь полностью, прежде чем куда-то собраться!       — А что это такое на Вашем лице, синьора? — с нежной улыбкой поинтересовался Чонгук, и не думая ослушаться. Взглянув поверх очков на своего отца, принцесса демонстративно поправила аксессуар, сползший на самый кончик носа.       — Это красота, па, — безапелляционно заявила Суа, выставив на родителя маленькую ладошку и одним жестом вынудив проглотить все несказанные слова. — И да, тётушка сказала, что мы вернёмся раньше времени, когда будет нужно ложиться в постель. Пока!       — С ума сойти, — на выдохе тихо произнёс киллер, наблюдая, как его крошка теперь гордо восседала на руках воркующего Минни, а всегда вспыльчивый Сокси оказался совсем не против случайного удара мягкой сумочкой по щеке. Трое бойцов выглядели невероятное умиротворённо. — А где Ауг-       — Мы скоро!       Едва дверь закрылась прямо перед киллером, как почти сразу же распахнулась вновь, явив на пороге румяного Марко. Немного помявшись в смущении, боец всё же решительно шагнул к замершему киллеру, чтобы оставить на его гладкой щеке долгий поцелуй, а после исчезнуть вновь под лёгкий звон маленького фурина.       Дрогувшие кончики пальцев коснулись тёплого местечка поцелуя, не решаясь спугнуть приятное послевкусие. Подобный жест вызывал растекающееся по телу тепло, словно глоток пряного глинтвейна посреди заснеженной Рождественской ярмарки, но оно отличалось от того, которое охватывало, как головокружительная эйфория, от поцелуя полных губ. В такие моменты Чонгук хотел пасть к ногам, позабыв про собственную гордость, чтобы склониться лбом к носам добротных туфель.       Оставленный в гордом одиночестве киллер неловко потоптался на месте и скользнул пальцем по поверхности комода, так и не поймав на него ни единой пылинки. Всё в этом месте походило на безупречный уют картинки, сошедшей со страниц модного журнала, где одна несчастная салфетница имела стоимость, равную месячному окладу простого офисного работника. Здесь не было чего-то нового или же современного, разве только техническое оснащение и некоторые мелочи вполне отвечали запросам сегодняшнего дня, но в остальном… Чонгук готов был поклясться, что мог ощутить, как несколько поколений стояли здесь, на его месте, вдыхая тонкий аромат дома, пряностей и смешения ноток парфюмов.       Старый дом, повидавший множество разных жизней, имел своё особое невероятное очарование, как и горстку удивительных историй, он был красив и статен, только стоило остаться среди высоких стен одному, как больше ничего из этого не имело значения, и всему виной становилось прохладное ощущение одиночества. Растерянный Чонгук совершенно не представлял, где же он мог провести несколько часов в ожидании семьи, чтобы не чувствовать себя слишком брошенным среди большого дома. Ещё до поездки на Сицилию киллер не имел потребности чем-то занимать своё свободное время, которое таковым не являлось вовсе. Каждую свободную минуту находились неотложные дела, требующие незамедлительного вмешательства и пристального внимания. Но сейчас мужчина лишь хлопнул пушистыми ресницами, вздыхая. Не требовалось ни уборки, ни стирки, ни приготовления ужина, всё здесь сияло идеальностью. Мысль, промелькнувшая совершенно неожиданно, предложила испечь для семьи фирменное печенье, но Чон отложил эту соблазнительную идею, так и не решившись пойти против слов тётушки, как и Консильери, конечно же.       Несмотря на то, что личное дело в бумажной папке не имело даты рождения Ангела, весь клан по какой-то причине единодушно воспринял его самым младшим щенком в стае, из-за чего Чон, едва покинув стены клиники, оказался погребён под безудержной лавиной из заботы и внимания. С одной стороны, киллер был вовсе не против подобной опеки, с другой стороны… он являлся уже большим мальчиком.       Но таким послушным.       Решив, что мягкий диван перед камином отлично подходил для ожидания, Чонгук, ещё раз осмотревшись в поисках беспорядка, со вздохом направился в гостиную, чтобы как следует насладиться манящей мягкостью запрещённых пледов и полистать глянцевые журналы, которыми часто баловался как сам Дон, так Патриция, обсуждая за бокалом фруктового вина колонку о постельных взаимоотношениях. А пледы… Соблазнительно мягкие, они гордо украшали стопками спинку белоснежного дивана или же подлокотники, что крайне расстраивало каждого в клане, ведь Патриция едва ли разрешала дышать рядом с дорогостоящими элементами декора, и никто никогда не смел её ослушаться.       Но маленькая принцесса быстро стала исключением.       Едва длинные пальцы коснулись мягкой ткани, как Чон чуть не подпрыгнул от испуга из-за неожиданного громкого шума со стороны кухни. Статус владельца резиденции отпугивал местных глупцов, но всегда оставался процент особо безбашенных ублюдков, готовых завладеть роскошью из дорогих домов во что бы то ни стало. Ещё сильнее напрягал факт появления кого-то из клана Кампо, чему Чон вовсе бы не удивился, ведь даже после стольких дней он никак не мог понять истинную причину, по которой он, как и Аугусто, оказались вновь на свободе, при условии, что никто из клана не надеялся на это, как и сам наёмник.       Было бы куда логичнее оказаться в загоне с голодными и возбужденными свиньями, чем на больничной постели.       Единственное, что могло послужить оружием, был забытый принцессой её любимый игрушечный пистолет, вес которого едва ли ощущался в руке, пока киллер, хромая, медленно пробирался к кухне через столовую, когда прозвучал ещё один звук, сопровождающийся тихим ругательством под звон посуды. Замерев неподалёку от широкого проёма в кухню, объятый тенью Чонгук прижался горячей щекой к прохладной стене, наблюдая за нарушителем спокойствия, которым оказался всего лишь Босс, совсем не походящий на самого себя со спины.       — Вот ты где, — вся горечь обиды отступала, и киллер поддавался собственной влюблённости, затмевающей рациональную часть. Этот Аугусто казался другим… незнакомым. Но это определённо был Босс, чьи глубокие шрамы обвивали обнажённые ноги, словно колючие плетистые розы.       Едкие воспоминания расцветали в сознании тошнотворной болью предательства, отпечатываясь яркой картинкой под трепещущими веками. Чонгук помнил всё: от далёких высоких стонов, больше похожих на отчаянный скулёж, до чужого блестящего языка, исчезающего в жаре распахнутого рта. Каждая грёбаная мелочь становилась проклятьем, не проходило и минуты, чтобы киллер не возвращался к этому тягучими мыслями, раздирая себя на куски, словно оголодавшая стая диких псов. Принять тот факт, что нежные чувства Аугусто, как и его трепетное отношение, могли попросту оказаться ложью, было совершенно невыносимо, как если бы пришлось раскрывать медвежий капкан на собственной ноге голыми руками. Что если все любовные взгляды, как и ласковые поцелуи украдкой, скрытые от любопытных глаз клана, являлись лишь… мимолётным желанием новых ощущений, пока Чонгук становился зависим от любви куда сильнее, чем от дикой смеси синтетических наркотических веществ.       За хаосом мыслей притихший киллер почти упустил момент, когда нога Аугусто, стоявшего на скрипучем стуле, соскользнула, из-за чего мужчина мог бы рухнуть, если бы не реакция подоспевшего наёмника. Поддержать почти упавшее со стула существо было куда легче, чем поверить в лживость действий, когда-то даривших необыкновенное тепло, но Чонгук продолжал поддаваться сомнениям, как бы сильно не хотел того. Иногда, смотря на Дона, киллер видел предателя.       Или же свою первую позднюю любовь.       Плохо скоординированные движения Отца выдавали его слабость, а бледность кожи болезненность. Он по-прежнему имел плохие отношения с любой едой, отказывался от прогулок по саду и пренебрегал обществом семьи, стараясь проводить время в своей комнате. Клан же относился к подобному с пониманием, даже помогая всякий раз расправиться с едой, только бы Патриция не увидела оставшуюся нетронутой порцию. Несмотря на всё это, Сокджин медленно, но уверенно шёл на поправку, радуя как семью, так и Лауро, сделавшего исключение для своего дорогого пациента, чтобы посещать его на дому.       Теперь же Аугусто совсем не походил на того человека, который в руках Франсуа изнывал, как самая настоящая течная сука. Ни единого намёка на привычную рубашку или же строгие брюки, никакой серьёзности и собранности, только большая растянутая футболка с порванной горловиной, спрятанная под старым свитшотом с выцветшими пятнами на плечах, под краем которого виднелись явно неподходящие по размеру шорты с поясом, несколько раз подвёрнутым на бёдрах. Стоящий на носках мужчина, несмотря на скрип стула и сильные руки киллера вокруг бёдер, долгую минуту пытался упорно что-то отыскать в глубине навесного шкафчика. Ещё никогда Чонгук не видел Дона Пеларатти настолько домашним.       Были ли этот человек в данный момент поистине настоящим?       Или же…       — Эй, что ты там ищешь? — тихо поинтересовался киллер, обнимая обнажённые ноги Босса, чуть поглаживая испещрённую давними шрамами кожу и цепляя короткими ногтями редкие волоски. Этот человек был создан для ласки и объятий.       — Мне хочется какао, — плаксиво выдавил из себя Аугусто и притопнул ногой, продолжая перебирать вещи. Забытая упаковка крахмала, соды и затерянный ванильный пудинг, но нужное лакомство никак не желало попадаться на глаза виновника отсутствия в доме молока. Сладкий напиток являлся единственным, что Босс пил с большим удовольствием вместо сытных обедов и вкусных ужинов. — Но я никак не могу его найти… точно помню, где-то оставалась старая пачка…       — Может, я посмотрю?       — Ты не выше меня, — фыркнул лисицей Сокджин.       — Вообще-то, я выше Вас, Дон Пеларатти, — нарочито официально заявил Чонгук, бесстыдно забираясь тёплой ладонью под широкий край шортов, чтобы нагло огладить округлую ягодицу без намёка на бельё, но такой непозволительный для подчинённого жест остался совсем незамеченным обычно внимательным Доном. Ощущение чужих мурашек под прикосновением заставило Чонгука приободриться, с мягкой улыбкой он потёрся щекой о чужое бедро.       — А руки короче.       — Хочешь попробовать мой фирменный горячий шоколад?       От того, насколько быстро повернулся в своеобразных объятиях взбудораженный идеей Аугусто, его нога всё же соскользнула со стула, но болезненного падения так и не последовало благодаря крепкой хватке сильных рук. Удивлённый звук наполнил кухню, и Отец на мгновение оторопел, вонзаясь узловатыми пальцами в широкий разворот плеч своего спасителя. Милая растерянность быстро сменилась ярким осознанием, из-за чего Сокджин, потупившись, не мог поверить собственным глазам. Перед ним был он. Язык предательски прилип к нёбу, как долгожданное прикосновение исчезло с узкой талии, а позади открылся навесной шкафчик, с одной из полок которого киллер ловко схватил плитку шоколада, отдавая её счастливому босоногому существу. От такого вида возлюбленного улыбка сама расцветала на сухих губах, и Чон даже не задумался, когда стягивал собственные домашние тапочки и мягко подталкивал их к напряжённому мужчине.       — Давай.       В любой другой день гордый Сокджин лишь клацнул бы зубами на подобную заботу, но сейчас с его чувственных губ сорвался короткий стон, стоило только скользнуть босыми ступнями в мягкость натуральной овчины, согретой чужим теплом. С приходом осени в старых стенах становилось значительно прохладнее, но сейчас это ничуть не унимало нежный румянец, расцветающий бутонами на бледном лице Отца.       — Спасибо, — тихо проговорил он.       Заправив Дону за горячее ухо непослушный локон, лучистый Чонгук воодушевлённо принялся за приготовление незатейливого лакомства, прекрасно ориентируясь в кухне благодаря почти ежедневной помощи тётушке в приготовлении различных блюд. Так, горький шоколад оказался мастерски растоплен без единого комочка под восторженные вздохи, следом на соседней конфорке уже переливался в приглушённом свете стальными боками старый сотейник, согревая оставшееся молоко, а когда соблазнительные сладкие ароматы окутали не только кухню, но и головы, аппетитный шоколад потонул в горячем молоке, заставляя слюну скапливаться под языком.       — Почему же ты называешь его своим фирменным? — поинтересовался любопытный Сокджин, не отходящий от плиты ни на мгновение. — Из-за отсутствия приправ?       — Думаешь, он будет горьким?       — Но он ведь горький, этот шоколад… — вышло как-то слишком неуверенно, из-за чего Отец стушевался. Он никогда не был силен в приготовлении ни одной из сладостей. — Разве мы не должны добавить немного сахара, чтобы это стало сладким, как какао?       — Нам это и не нужно, — лукаво подмигнувший киллер стал причиной новой волны горячего смущения. — Самый главный ингредиент ещё только впереди, он и будет моим фирменным штрихом.       Приложив все свои актёрские способности, нахмуренный в серьёзности Чонгук прижал ладонь к своей груди и с шумным вздохом сжал кулак, рывком отправляя всю собранную горячую любовь прямиком в сотейник до последней крошки, где взбудораженное лакомство сразу же издало странный звук, заставив изумлённого Сокджина вытянуть шею в любопытстве, чтобы получше рассмотреть происходящую магию.       — Это…       — Самая отборная и невероятно чистая любовь.       Подобную искреннюю веру в чудо, которая здесь и сейчас сияла в любимых широко распахнутых глазах напротив, Чонгук замечал у своей дорогой дочери каждое Рождественское утро при виде отпитого из высокого стакана молока и откушенного печенья, оставленных для одного-единственного гостя с большим мешком самых лучших подарков. Нежная улыбка расцветала на сухих губах словно сама по себе, киллер даже не пытался как-то сдерживать нахлынувшие чувства, превращаясь в нечто более мягкое, чем растаявшее на солнце сливочное масло. Сотейник теперь был отставлен, плита выключена, а на столешницу рядом опустилась пузатая белая кружка, красующаяся узором из крохотных розовых бантиков. Ещё одна мелочь, принадлежавшая истинному Сокджину.       Едва коснувшись ручки сотейника, удивлённый Чонгук оторопел, замирая перед плитой без единого вздоха от ощущения родных рук у солнечного сплетения, пока к его спине, обтянутой серой тканью свитшота, доверчиво прижималось родное тепло. Неожиданный порыв отозвался страхом в двух душах одновременно, но Сокджин не был намерен отступать от своих желаний, прижавшись к мягкой ткани, чтобы потереться щекой о крепкое плечо, так и не произнеся ни единого звука. Хрупкий уют тихой кухни окутывал пронизывающим теплом, переплетаясь с приглушённым нижним светом и сладкими нотами ароматов, он оборачивался негой для усталого разума, в которой хотелось остаться, а после исчезнуть раз и навсегда.       После случившегося в спальне прошлым днём ни Чонгук, ни сам Сокджин так и не проронили в адрес друг друга даже пары слов, отводя потухшие взгляды. Каждый сохранял свою истину, оставался преданно верен ей, как Отец был привязан всей душой к горсти сомнений, оставаясь уверенным, что он — та самая причина, по которой на лице некогда лучезарного киллера стали сильнее проявляться тонкие лучики хмурых морщин. Горькие мысли причиняли физическую боль, ведь Чонгук заслуживал совершенно иной жизни, счастливой и домашней, он был пронизан семейным уютом, в котором отчаянно хотелось утонуть. Сокджин же чувствовал себя совершенно не к месту со всей своей наивной любовью в чужой идиллии, всякий раз оборачиваясь на прошедшие годы, он видел лишь тянущийся шлейф разрушений и боли, ничего, что можно было бы предложить взамен на любящее сердце. Всё, чего только касались узловатые пальцы, непременно терпело крах, разрушалось на глазах, сколько бы времени не было проведено на коленях за молитвами.       Даже благие намерения приводили исключительно в объятия Ада, где Отец чувствовал себя уже достаточно комфортно, чтобы смело назвать жаркое местечко своим домом. Спасение драгоценного Ангела обернулось втоптанной в землю нежной любовью, расцветающей красным миддлемистом холодным январём.       Мелко подрагивающий Аугусто пребывал в страхе, ожидая крепкую пощёчину за все свои поступки и совсем не замечая, как его Ангел вдруг смягчился, пробегаясь кончиками пальцев по костяшкам. Колючий ужас захлестнул новой волной, когда Чонгук вдруг без единого слова отстранил прикосновение и повернулся, замечая, как тот самый безжалостный Босс целого клана, хладнокровно пакующий конечности неугодных в чёрные мусорные пакеты, теперь стыдливо опускал влажные глаза, робко цепляясь за шнурок домашних штанов наёмника. Это явно был не тот человек, который вешался на шею лягушатника, и не тот, что плаксиво выпрашивал ласку. В этот момент Сокджин казался настоящим, самим собой без масок, образа или же притворств, он являлся тем, кого Чон до этого момента никогда не встречал.       Чонгук был чертовски уверен в этом.       — Ты прав, — прозвучало слишком тихо, из-за чего киллеру пришлось склониться к возлюбленному ближе.       — Прав?       — Ты действительно выше меня. Но только чуточку.       Чувственный порыв вынудил киллера позабыть про всё, что только существовало за пределами маленького мира, разделённого лишь на две души, он обхватил лицо притихшего существа, вынуждая взглянуть на себя, как бы сильно оленьи глаза ни щипало под припухшими веками.       — Мне так жаль, мне так чертовски сильно жаль, — затараторил Сокджин, пытаясь успеть высказать всё, пока он действительно мог это сделать. — Я… я никогда бы не подумал, что всё обернётся таким образом, твоя безопасность — мой приоритет, и мне так жаль, что у меня не получилось с этим справиться, я…       — Ты не сделал ничего плохого. Сделал всё, что было в твоих силах, — поглаживание мозолистых подушечек больших пальцев на щеках ощущалось грубоватой лаской, но невероятно нежной, осторожной. — Мне не за что тебя винить, слышишь? Всё хорошо. Я рядом.       — Я ненавижу его всем сердцем, — с жаром выдохнул Сокджин и крупно вздрогнул, наконец-то поднимая влажный, но полный решимости взгляд на возлюбленного. — Мне так жаль, Ангел, мне… я не пытаюсь оправдать свои поступки, мне хочется объясниться перед тобой, потому что это убивает меня изо дня в день всё сильнее. Тогда мне показалось, что я умнее самого Дьявола, но сейчас, вспоминая себя на чужих коленях, мне так сильно хочется закричать. Что бы тогда ни произошло, я принял бы всё до последней капли, если это помогло бы мне добраться до тебя. Я… ещё никогда в жизни не раздирал кожу настолько остервенело, смывая ненавистные прикосновения, как по возвращению домой. Наша встреча с тобой произошла при не лучших обстоятельствах, Ангел, но мне хотелось, чтобы ты знал, что я никогда, никогда не умел лгать. Все мои чу-       — Тебе страшно?       Растерянно проглотив все слова, мужчина хлопнул пушистыми ресницами. Его голос вдруг дрогнул под напором чужой уверенности без единого отголоска гнева.       — Мне так сильно страшно. Я боюсь его больше, чем самого себя.       — Тебе совершенно не стоит бояться до тех пор, пока не боюсь я, — знакомая фраза хлёстко ударила Аугусто, и он дёрнулся, словно заполучив звонкую оплеуху. Так всегда говорил Намджун ещё с самого детства, оказываясь правым в каждом из случаев.       Прикосновение губ получилось спонтанным, но невероятно сладким, отчаянный поцелуй приобретал некую горечь с солоноватым привкусом на кончике языка, из-за чего дёрнувшийся в крепкой хватке Сокджин крепко зажмурился, впиваясь в запястья сильных рук, обхвативших его лицо. Холод, так похожий на простудный озноб, стремительно пробирался под домашнюю одежду, пока нездоровый румянец обжигал, как и щедро подаренная ласка, оглушающая страстью. Отстранившийся киллер без труда забрал зажмуренного мужчину в безопасность своих рук, поглощая узкую фигуру объятиями.       Прижавшийся кончиком носа в тёплое местечко между шеей и плечом Чонгук не мог сполна насытиться родным цветочным ароматом, украшенном пудровыми прожилками в грубом сочетании со знакомыми робкими древесными нотами, которые всегда оседали кричащей мужественностью. Именно они неизменно сопутствовали Отцу на протяжении рабочих будней, оставаясь лишь шлейфом во время заслуженных выходных вдали от грязного мира. Поверить в то, насколько же маленьким сейчас казался в сильных руках устрашающий Босс, каким же хрупким и невинным он всегда оставался где-то невероятно глубоко под весом обстоятельств, было невероятно сложно, сколько бы Чонгук ни убеждался в реальности происходящего, как и в том, что это не чёртов сон, а его любовь — самая настоящая реальность.       — Я не хотел причинять тебе боль, мне так жаль! — высоко взлетевшая фраза надломилась от спазма, охватившего глотку. — Каждый раз, когда у меня получалось добраться до его грёбаного дома, я пытался изо всех сил спасти тебя, а после всегда рассказывал твоей дочери, как ты тоскуешь по ней, как ты обещаешь вернуться домой пораньше… уверял её, обещал и засыпал с ней вместе, я делал всё, что было в моих силах, и я не понимаю, почему каждый раз их было недостаточно! Я старался изо всех сил!       — Ты сделал это, моя любовь, сделал.       — Сделал, — с трудом проговорил Сокджин. — А должен был не допустить произошедшего.       Чем дольше шершавые ладони оглаживали спину, чьи позвонки чувствовались до боли чётко, тем сильнее вновь зажмуренный Сокджин сотрясался, давясь воздухом и эмоциями, впиваясь острой кромкой зубов в нижнюю губу. Сказанные слова только больше убеждали воспалённое сознание в правдивости домыслов: такой никчёмный ублюдок, умеющий только глуповато хлопать ресницами под крылом старшего и изливаться слезами по каждой мелочи, не заслуживал кого-то вроде Ангела, чьи яйца явно были куда больше. Любовь Аугусто всегда приносила лишь страдания, которые Сариэль совершенно не заслуживал.       Как бы чувства не одолевали, дрожащий от переизбытка эмоций Отец не смел прикоснуться к своему возлюбленному, так и замирая с неловко разведёнными руками, совершенно теряясь во времени и пространстве. Ещё никогда он не являл киллеру подобного состояния, стыдясь не только грязных поступков, но и себя самого со всеми жалкими эмоциями, потерей контроля и отвратительно мокрым кончиком носа, куда незамедлительно последовал короткий поцелуй, срывая с покрасневших губ задушенный вздох.       — Давай же.       Мягкое, но одновременно абсолютно твёрдое звучание родного голоса подчиняло, как и трепетные поцелуи на горячих щеках, исполосованных солёными дорожками, влажном подбородке и линии челюсти. Судорожный вздох от колючих слёз потонул в горячем дыхании, сменившемся любовным прикосновением сухих губ, от которого обессиленный Отец едва удержался на ногах, всё же отчаянно хватаясь за киллера, словно за единственную возможность спасения из затягивающей глубины бездонного моря.       Тем вечером Сокджин впервые за долгое время насладился вкуснейшим ужином в кругу любимой семьи, заняв своё место во главе стола, пока по бокам к нему лепился щебечущий клан, стараясь вызвать глупыми шутками как можно более радостную улыбку на розовощёком лице своего единственного Босса, пока в его тарелке всё прибавлялся ужин, а на коленях ютилась юная принцесса, уверенно помогая разрезать еду золотистым столовым ножом.