Naloxonum

      Спасительный вакуум от принятия волшебных таблеток дарил несколько часов глубокого забытья и реалистичные кошмары под самое утро, не оставляя и следа от короткого отдыха. Обезумевшее сердце в такие моменты грозилось выскочить из сжавшегося горла и проломить рёбра, пока нарастающая паника наполняла закипающую в венах кровь будоражащим адреналином. Тогда семь чувств обострялись до предела, собираясь в пучки осязаемой материи, словно кусок мяса безжалостно пропускали через скрипучую мясорубку.       Страх.       Резко приподнявшись на локте, дезориентированный киллер вскинулся, без промедления принимаясь за судорожные поиски одного-единственного создания рядом с собой на большой постели. Холодный хлопок постельного белья обжигал, вырывал из груди глухой вой отчаяния, повисающий во мраке подступающего утра густым туманом. Загнанное дыхание оглушило, когда взмокшая ладонь наконец-то накрыла сопящий под боком клубок. Всё было в порядке, но облегчения так и не наступало. Откинув с глаз влажные пряди, мужчина, сотрясаясь от безумного страха, прижался ухом к клубку под тёплым одеялом, он обхватил дочь и крепко зажмурился, пытаясь сквозь шум крови в ушах расслышать размеренное сердцебиение. Ещё немного, и Чон лишился бы от страха сознания, теперь же он не мог надышаться родным, отдалённо сливочным ароматом, тихо бормоча то ли молитвы, то ли проклятия. Знакомая спальня резиденции Пеларатти медленно начинала обретать потерянные в кошмаре очертания, а прохладный воздух из приоткрытого окна возвращал всхлипывающего киллера в унылую, но не безнадёжную действительность. Крупно вздрогнувший Чон не мог поверить в собственную же реальность.       Всё было в порядке.       Влажная перекрученная футболка неприятно липла к телу, а сердце слишком болезненно ударяло куда-то между лопаток. Всё это воспринималось смехотворно глупой мелочью по сравнению с диким штормом, царящим в липких мыслях измождённого сознания. Тусклая красная подсветка цифр на прямоугольных часах ударяла по воспалённым глазам. Только спустя долгие минуты Чонгук разрешил себе отстраниться от дочери, но ещё долгое время он продолжал невесомо поглаживать сопящий клубок поверх тёплого одеяла, боясь прикрыть глаза более, чем на несколько секунд. Казалось, в такие моменты чёрные тени личных Демонов томились в углах комнаты, впитывая ночные кошмары до последнего глотка, они забирали с собой весь сон и хрупкую веру, оставшуюся на дне души. Тонкий слой пота на горячей коже переливался, словно жемчуг.       — Суа, — сухие губы едва распахнулись, чтобы выпустить хриплые звуки. — Моя девочка.       Самочувствие после подобных резких пробуждений всегда оставалось дерьмовым до самого полудня, поэтому короткая дрёма не могла полностью освободить тяжёлую голову от страха, только сильнее затягивая в пучину тревог. В конце концов около семи часов утра Чонгук, утерев ребром ладони блестящий пот над верхней губой, сел и спустил ноги на безворсовый коврик, обхватывая гудящую голову руками. Мелкая дрожь от разницы температур пробиралась под кожу, покрытую шрамами и чернильными рисунками. От нескольких ощутимых пощёчин влажное лицо покрылось лихорадочным румянцем, но это ничуть не спасло положение, киллер лишь принялся медленно раскачиваться в попытках убаюкать себя, только бы хаос смог обрести хотя бы очертания порядка. Его штормило не хуже деревянной лодки посреди дикого океана.       — Блядство, — сквозь зубы процедил наёмник, сжимаясь, как от сильного спазма.       Если бы не крошка Суа, всё могло быть иначе, и киллер определённо точно не спас бы себя сам, а всего происходящего не произошло бы вовсе, всё… было бы совершенно иначе. Вонзаясь лихорадочным взглядом в дрожащие руки, испещрённые мелкими ссадинами, мужчина не мог до конца поверить, что ему удалось добраться до отметки своего возраста живым.       Уставшему сознанию мерещилось, что в выносливом теле не осталось уголка, где не чувствовалось боли. Ежедневные горсти различных таблеток не обещали светлого будущего, и это пугало, заставляя с силой приложиться горячим лбом о кулак. Чон чертовски сильно устал от самого себя и собственной никчёмности, от вида грёбаной рухляди, виднеющейся во всех отражениях. Возраст, который должен был стать зрелой юностью, полной лучших моментов, уже долгие годы состоял из самобичевания и обезболивающих, приправленных бескрайней любовью к единственной дочери. Постоянный бег в колесе будней, поиск и достижение различных целей: начиная от повышения в захудалой компании до поиска средств на светлое будущее. Оплата балетной школы оставалась баснословно высокой, отодвигая от киллера на дальний план его же мечты о жалких накопленных средствах, которые просто бы томились на отдельном счёте.       Чонгук никогда не мог спокойно смотреть на действительно крутых отцов с постоянной работой и внушительным заработком, успехом в кармане и дорогущей тачкой на подземной парковке добротного жилого комплекса с охраняемой территорией. Самоуверенные ублюдки всегда выигрывали во всех семейных состязаниях, им не находилось равных в физической выносливости и отцовстве, где они всегда держались в первых рядях. Выпускники элитных университетов, чёртовы сукины дети, которые никогда не видели поводов для волнения от повышения цен и арендной платы.       Богатые, успешные, красивые, именно те, кто мог бы дать всё своему драгоценному ребёнку. Те, кем никогда не был Чонгук, именно такого человека киллер видел в отражениях зеркал — ёбаного неудачника.       Совместные занятия верховой ездой, уроки в престижных балетных школах, лучшее образование и положение в обществе.       Только лучшее будущее.       И Чонгук чертовски сильно ненавидел себя за это. Длинные пальцы со злостью вцепились в ноющие колени, сжимая. По ощущениям киллер напоминал себе побитого жизнью никчёмного представителя офисного планктона, не имеющего за спиной ни карьеры, ни роскошной жизни. Ничего, что могло бы сравнять его с грёбаными ублюдками из обеспеченного общества. Несмотря на заверения крошки Суа, что всё действительно хорошо, киллер терялся, не находя себе места.       Суа заслуживала лучшей жизни, идеальной.       Любой другой хороший отец уже давно отправился бы на пробежку после отличного сна, а после занялся бы приготовлением полезного завтрака для любимой семьи, игриво совмещая родительство с рабочими вопросами. Но только ни о какой пробежке не могло идти речи, как и о личном бизнесе или успехах. Грузно поднявшись, мужчина с трудом удержал себя от стона боли, пронзившей без того ноющее тело. Пока другие сияли успехом, Чонгук, бормоча, закидывал на язык очередную таблетку, запивая ту тошнотворной тёплой водой.       Суа всегда была достойна самого лучшего, и Чонгук чувствовал себя чертовски виноватым, что именно он достался крошке в судьбоносной лотерее. Не самый лучший приз.       Совершенно.       Но это не означало того, что Чон был не в силах преподнести весь мир своей крошке, он сделает это, даже если придётся поплатиться собственным благополучием.       Ранний час не позволял выбирать, чем занять свободное время, дом спал, пока во взлохмаченной голове вовсю крутились шестерёнки. Окутанный свежестью росы сад в рассветной дымке нежного тумана выглядел самым лучшим вариантом для того, чтобы привести мысли в порядок перед долгим днём, пока Суа совершенно точно намеревалась проснуться не ранее девяти часов утра. Киллер почувствовал резкое головокружение от того, насколько часто оглядывался на постель в поисках спящего клубка, пока пытался разобраться с одеждой без включённого ночника. Черепная коробка зудела от беспокойных мыслей, тревоги никогда не отпускали разом, они ловко меняли темы, жонглируя ими, словно умелые циркачи, подсовывая очередную причину для самокопания. Дверцы шкафа распахнулись, и Чон раздвинул в стороны висящую одежду, чтобы на ощупь выудить первую попавшийся футболку, но замер, зацепившись взглядом за дальнюю стенку шкафа, озарённую алой подсветкой часов.       Даже в собственном деле, где он являлся высококвалифицированным профессионалом, удалось попросту выстрелить себе же в ноги.       Тщательно выстроенная схема из обрывков информации, редких заметок и небольших фотографий теперь выглядела совершенно бесполезной, Чонгук вновь находился в чёртовом тупике, впервые за долгую карьеру признавая это целиком и полностью. Теневая сторона Сицилии имела слишком много переплетений, старых, ещё кровоточащих ран и догадок, это совсем не походило на более мелкие дела обычной рутины наёмника, с которыми он разделывался так же легко, как с заботливыми курочками-наседками из балетной школы. О, от морковных маффинов желудок до сих пор скручивало тошнотой.       Возможно, принять приглашение сицилийского Дона было поспешным и необдуманным решением, переоценкой возможностей, глупой и наивной мечтой о больших деньгах, но… Чонгук обернулся вновь, тихо закрывая дверцы шкафа.       Суа заслуживала лучшей жизни, и Чон намеревался дать ей это, чего бы ему это ни стоило.       Оставалось несколько часов до общего пробуждения, поэтому тишина раннего утра отзывалась в теле колючими мурашки из-за некоторой неправильности, ощущения пустоты вокруг. Слишком пусто, слишком тихо. Далёкое пение утренних пташек было единственным намёком, что всё это являлось реальностью. Этому величественному дому шла жизнь, заливистый смех, счастливый детский щебет и большая семья, которая собиралась каждый вечер за сытным ужином после долгого дня. Пустые светлые коридоры, обласканные мазками робкого света, выглядели одиноко, таким же ощущал себя и взлохмаченный Чон — отвратительно потерянным среди эпицентра хаоса в растянутой толстовке поверх ещё влажной футболки. По напряжённой спине пробегали табуны колючих мурашек. Уже ступив на террасу, киллер, поёжившись, отчётливо осознал, что стоило захватить с собой одежду потеплее. Вздрогнувший мужчина, шипя, потоптался на крохотном коврике у задней двери, чтобы после, стянув с ног обувь, кинуться босиком к каменной дорожке, виднеющейся через идеально подстриженный газон. Зубы отбивали друг о друга чечётку, но так было куда лучше. Это отрезвляло, несмотря на болезненную голову от резкого спазма сосудов.       В районе сада с плодовыми деревьями имелось несколько уютных местечек для отдыха, где, приютившись у извилистых стволов, можно было бы забыться на короткое время. Подхватив удобнее обувь двумя пальцами за задники, охнувший киллер почти поскользнулся на влажном камне при неверном шаге, чудом успевая соскочить на траву у прямоугольного бассейна, скрытого тентом. Левое бедро пронзило резкой болью, из-за чего Чонгук дёрнулся, зашипев, словно рассерженный кот. Там, где виднелась сочная зелень кустов пробуждающихся душистых роз, мелькали и нежные соцветия пышной гортензии, приветствующие восходящее солнце. Один шаг в душистое облако сада — и на душе сразу расцвели хрупкие подснежники, а тревоги одна за другой растворялись, наполняя грудь новым свободным вдохом. Здесь становилось легче, спокойнее. В прохладном и влажном воздухе, переливающемся мягкими оттенками раннего утра, выдох превратился в крохотное облачко пара, и сухие губы обхватили рыжий фильтр сигареты, но едва пламя вырвалось из дешёвой зажигалки с заправки, как киллер подскочил, а его возглас обратился эхом.       — Какого блядского чёрта! — мужчина затоптался на месте, пытаясь скинуть со себя чью-то руку, виднеющуюся из оснований кустов, крепкой хваткой вцепившейся в щиколотку.       Едва Чон опустился на корточки и обхватил узкое запястье, как вся паника исчезла, а заливистое звучание родного смеха и мелькнувшая среди листвы знакомая шляпка подарили облегчение. Тётушка. В такой ранний час Патриция уже вовсю плодотворно проводила утро, киллер даже бросил мимолётный взгляд на собственное запястье в поисках часов. Эта необыкновенная женщина была истинным жаворонком. С долей грусти подобрав упавшие сигарету и зажигалку, Чон безжалостно запихнул их в один из многочисленных карманов любимых штанов, скользнув к посмеивающейся Патриции.       — Тётушка! — на выдохе возмущённо протянул он и осторожно опустился на сложенный плед рядом, морщась от новой порции острой боли. Ещё одна причина, почему самобичевание происходило каждый грёбаный день. — Боги, ты так меня напугала!       — Прости, дорогой. Ты вновь в этой одежде? — игривый взгляд, полный напускного недовольства, впился в смущённого киллера. Он неловко поправил ворот потрёпанной футболки и прочистил горло. Тётушка была права, Чон не показывался в своей одежде почти с момента приезда в резиденцию, безоговорочно приняв щедрый подарок Босса. — Если бы на моём месте оказался Аугусто, то ты был бы обречён на часовую лекцию о важности внешнего вида. Что случилось, звёздочка?       С глубоким вздохом Чонгук сжал кулаки, неловко улыбнувшись. Патриция видела его куда лучше и глубже, чем он мог заглянуть сам даже после долгих часов самокопаний. Возможно, ему просто не хватало именно её, дорогой тётушки, всегда готовой помочь и выслушать, подставить для скупых слёз своё сильное женское плечо. За все годы своей жизни Чон всегда нуждался в таком человеке, в том, кто смог бы подарить тепло домашнего уюта одним лишь словом. Кто был бы старше и мудрее, для кого он мог бы вновь стать крошкой с ртом, полных молочных зубов. Кто… полюбил бы его как сына. Подаренная Аугусто новенькая одежда, безусловно, была идеальна, но всё же уступала старой, являющейся действительно комфортной, особенно, когда чувство комфорта внутреннего возводилось в приоритет, а безопасность в нужду. Это была его одежда.       — На самом деле эти штаны довольно удобные и практичные, свободные… смотри, — перед нежно улыбающейся Патрицией на мозолистой ладони оказался небольшой леденец из кармана, тот самый, что так любила Суа. Тётушка без сомнения приняла небольшой презент, наблюдая, как простая одежда приобретала всё больше родительской практичности с каждым воодушевлённым разъяснением. — Вот здесь у меня всегда имеется пластырь, несколько личных вещей в другом… я курю не так уж и много! Не подумай, тётушка, эта пачка лежит у меня ещё с самого приезда, кажется. В том кармане есть несколько резинок для волос, пара заколок…       — На пачке твоих сигарет есть надпись на итальянском языке, милый.       Оленьи глаза округлились, и киллер забавно угукнул, запротестовав. Карман теперь был закрыт и нервно оглажен, а после киллер волнительно заправил отросшие волосы за розовеющие уши. Утопающая в утреннем свете тётушка не могла насмотреться на своё очаровательное, такое любимое создание. Всё же… все её сыновья были так чертовски похожи друг на друга.       — Вовсе нет! Тебе показалось!       — Нет-нет, звёздочка, у меня прекрасное зрение, — солнечно улыбаясь, Патриция потрепала Ангела по взъерошенным волосам. — Всё хорошо, Сариэль, не существует безгрешных людей, да и какой это грех? Но надпись всё же была на итальянском…       — Всё ошибаются, тётушка, это нормально.       — Какой ты негодник. Я надеюсь, ты тоже самое сказал и Аугусто вчерашним вечером, когда вы остались одни? — тон Патриции вдруг стал серьёзным. — Мы, знаешь ли, ещё никогда так много не проводили времени за покупкой продуктов.       — Да, — прозвучало без промедления. — Спасибо, что… позволили нам поговорить.       — Он упрямый, малыш, но хороший. Наш Аугусто чертовски своенравный паршивец, если он в чём-то себя убедил, никакие ветра не изменят этого, — нежность сказанного окутывала тоскливого Чонгука, он воззрился на женщину со всей открытой душой, позволяя тонким пальцам, лаская, заправить непослушную прядь за ухо. — Но его можно направлять, и тогда к верному решению он придёт не холодной головой, а горячим сердцем. Аугусто стоит только подтолкнуть, помочь ему, понимаешь? Он боится собственных чувств, так было всегда, но это не означает, что их нет. Аугусто влюблён, и это очевидно всей семье. Не бледней так, дорогуша, говоря о его чувствах, я намекаю на тебя.       Уголки сухих губ киллера дрогнули в тоскливой улыбке.       — Я настолько очевиден в своих чувствах? — тихо спросил он, потупившись. Подобные любовные перипетии оставались за гранью дозволенного, неправильными и непозволительными. Дело заключалось не только в рабочих отношениях между двумя сторонами договора, но и в классовой разнице. Беспородный Чон чувствовал себя настоящим идиотом, влюбившимся в долбанную принцессу. И вновь всему был виной размер кошелька. Года шли, время становилось понимающим, но по-прежнему ни один Босс не заявлял о своих отношениях с кем-то ниже по статусу, даже роман с садовником получил бы больше понимания в отличие от грязного приглашённого наёмника. — Нельзя заставить кого-то полюбить себя. Да и Аугусто окружён любовью целой семьи, мне кажется, у него достаточно причин быть влюблённым.       — Следовало оставить вас одних подольше, — посетовала тётушка, — для закрепления результата.       Под лёгкий смех наёмник вспыхнул до самых кончиков ушей и замялся, забавляя окутанную любовью Патрицию. Боги, какие же у неё были очаровательные и невинные ягнята. Иногда самые опасные создания являлись самыми чистыми.       — Между нами ничего нет и не было! Он же… он же Дон, тётушка!       — Аугусто прежде всего человек, солнышко, да и что за классовые предрассудки? Даже будь он трижды Доном Пеларатти, это как-то может повлиять на его чувства? Целуйтесь, любите друг друга и будьте счастливы, это всё, что от вас требуется, от всех вас. Возможно, здесь жизнь может показаться другой, слишком сложной для таких, как мы с тобой, но это не так.       — Мы не любили друг друга, — смущаясь лишь сильнее, выдавил из себя рдеющий Чонгук, остервенело ковыряя пальцем торчащий из-за толстовки край футболки и позволяя лучезарной тётушке спрятать себя в объятиях с ароматом пудровых гортензий и нежных садовых роз, тонкими нотами родного парфюма. — Всё не так!       — Поцелуев мало, солнышко, их всегда недостаточно. Иногда один разговор в иной плоскости может отлично прояснить ситуацию. Просто доверься мне, хорошо? В разговорах о занятиях любовью нет ничего постыдного, будем честны, весь этот дом пропитан ими. Не красней так, словно это первый разговор об этом в твоей жизни!       — Да, — прозвучало сдавленно. — Первый.       Лёгкий смешок без капли издёвки наполнил маленький мир, выглядывающее из-за пушистых облаков солнце ослепляло, превращая чайные глаза в искристые медовые омуты.       — Мой очаровательный ягнёнок с не менее очаровательной дочуркой!       — Я не-       — Забудь о своих страхах, — тётушка разом переменилась, убаюкивая киллера в родительских объятиях, словно малыша после ночного кошмара, она прижалась щекой к тёмной макушке. Приютившийся в женских руках Чонгук притих, прислушиваясь к каждому слову. — О классах, беспокойствах, отговорках. Нам так редко удаётся полюбить взаимно, просто позволь себе быть счастливым, делай лишь то, что велит сердце, не преступая закон. По возможности, договорились? Иногда за любовь приходится бороться, но после этого она становится только слаще и сильнее. Поверь мне, малыш, я знаю, о чём говорю. Я благословляю вас.       — Ты когда-то тоже влюблялась в Дона? — доверчивый шёпот становился настоящей усладой для воспоминаний. — Страшного в своей власти, но такого притягательного?       — Почти, — звонкий поцелуй коснулся макушки, и киллер почувствовал себя убаюканным, таким любимым. Он поспешил обнять любимую женщину, прижавшись крепче. — Скорее… это была его прекрасная жена.       Встрепенувшись, изумлённый сказанным Чонгук вдруг сел, растерянно хлопнув ресницами, он удивлённо воззрился на женщину, чья улыбка теперь имела отголоски печали.       — Что, жена? — детское любопытство оказалось сильнее приличий. — Когда… подожди!       — Сариэль.       — Патриция.       Тётушка одарила своего ягнёнка щелчком по кончику носа.       — Несмотря на всё произошедшее, я не причастна к тому, что случилось с Марио, как и его жена Мими. Возможно, каждый из этой семьи когда-то хотел всадить в него нож любой длины, но здесь нет виноватых.       — Ах, так ты говоришь о Мими…       — Марио был ублюдком, Сариэль, и мне ещё никогда не доводилось видеть эту семью настолько счастливой, как сейчас.       — Я никогда не подозревал никого из вас, — честно поделился Чонгук, слегка смущённый новой информацией. Патриция теперь казалась для киллера только прекраснее, как и её любовь. — Спасибо.       Низко склонивший голову наёмник встревожил тётушку не на шутку, Патриция в недоумении обхватила ладонями чужое лицо, приподнимая и вынуждая взглянуть на себя. Всё любопытство ягнёнка растворилось, сменившись чем-то более глубинным и серьёзным.       — Эти чувства крайне важны для тебя, и я благодарен тебе за то, что ты поделилась ими со мной, — на выдохе произнёс Ангел, пока горло стискивало колючей болью. — И… просто спасибо. Мне никогда прежде не доводилось говорить с кем-то в подобном ключе, и… появившееся где-то глубоко облегчение немного пугает меня, но это очень приятное чувство. Странное, щекотное…       — Ты хороший человек, Сариэль, — со всей серьёзностью сказала Патриция, вглядываясь в чайную глубину распахнутых глаз. — И прекрасный отец. Я чувствую такую гордость, смотря на тебя и не находя и капли страха перед обнажёнными чувствами. Бояться — это нормально, мы ведь все люди, верно? Как и любить, желать, сомневаться, беспокоиться о будущем и тосковать о прошлом. Ты делаешь всё верно, всё, что ты только можешь.       Колючий комок вцепился в горло сильнее, и Чонгук замер, не понимая, куда бы он мог деть самого себя прямо сейчас. Хотелось одновременно спрятаться в спасительных объятиях или исчезнуть вовсе. Долгожданные слова поддержки вдруг показались более болезненными, вызывая боль в рёбрах. Едва Чон смог вымолвить хоть одно слово, как громкий голос разлетелся по саду звонким эхом, распугивая сонных пташек и пробирая до самых костей. Парочка сразу же встрепенулась, а страх исчез в звонком, совершенно счастливом смехе любимой Патриции.       — Ehi, voi due piccioncini potete discuterne più tardi?! — распахнув ставни, вскричал зажмуренный Аугусто изо всех сил в глубину сада. — È quasi l'ora di pranzo, portate qui i vostri culi!

*

      Бумажные счета оставались некой аутентичной изюминкой ведения бизнеса, имеющей свою особую романтику. Крупные суммы на белоснежных листах могли использоваться как стопроцентный афродизиак, и Сокджин был полностью согласен с данным утверждением, каждый раз взволнованно прикусывая губу при открытии рабочего конверта. Но подобного возбуждения Отец не испытывал уже приличное время, за которое сделки по какой-то необыкновенной причине не имели задуманного успеха. Он истосковался по временам, когда всё казалось намного проще, а бесстрашие переполняло сердце.       Ссылаясь на паршивую полосу в бизнесе, в эти несколько долгих месяцев Сокджин посвятил себя делам на территориях более близких к дому, принадлежавших ему с юности благодаря щедрости дорогого отца. Они оставались стабильны из года в год, прибыльны, безопасны, никто и никогда из местных глупцов не желал попадаться под руку Крёстного Отца, когда в его доме стояли трофеями винные бутылки с достоинствами незадачливых поклонников. Большие деньги крутились за пределами острова, и это было абсолютно очевидно, как и то, что в обоих случаях — в провальных сделках и бутылках с членами — виноват был только один человек.       Дядюшка.       Растерев шею до красных пятен, Сокджин, шурша гравием под подошвами замшевых лоферов, подходил к громоздким воротам резиденции, чтобы выудить из металлического почтового ящика пачку корреспонденции. Было довольно прохладно, и кашемировый кардиган поверх тонкого небесно-голубого хлопка совсем не помогал справиться с мелкой дрожью, охватившей даже кончики пальцев.       — Синьор Аугусто, — родной голос раздался за спиной как раз в тот момент, когда Отец расправился с одним из конвертов. — Дон.       — Мы ведь на своей территории, дорогуша, — лениво протянул он. — К чему такой тон.       Будучи вмиг охваченным короткими объятиями со спины, изнеженный за всё утро невинной лаской Сокджин зажмурился и расцвёл тёплой улыбкой, принимая крепкий поцелуй в щёку от своего верного Консильери, который отстранился, сияя и принимаясь послушно принимать в руки просмотренную почту.       — Не могу привыкнуть к твоему вновь классическому образу. Ты не был настолько строг и опасен в своих коротеньких шортиках.       — Я был особо опасен в них.       — Джинни, да ты настоящий сноб.       — И я тебя чертовски сильно люблю, — мягкая улыбка не сходила с красивого лица. — Что у нас по графику, Джунни? Больничный выбил меня из колеи.       — На сегодня остаётся запланированной только одна встреча с Доном Амати, — деловито начал Консильери, переменившись, словно по щелчку пальцев. То, как Отец, коротко взглянув на него, прихватил острой кромкой зубов пухлую губу, обласкало самолюбие Намджуна приятным отголоском возбуждения. Блядство, как же им охрененно не хватало этого сучьего Дьявола. — Также тётушка заявила, что не намерена сегодня прикасаться к кухне, только если ради принцессы. Возможно, было бы неплохо совместить приятное с полезным?       — Для Патриции и нашей принцессы всё, что угодно, но только если это будет достаточно безопасно для них, — воодушевлённый идеей Аугусто вдруг запнулся на последнем слоге и затих, взволнованно пробегая взглядом по ровным строчкам на белоснежных листах. Он гулко сглотнул и впился в конверт, не находя на том ни отправителя, ни адресата. Таких писем оказалось несколько, вызывая головокружение. Хмурый Отец воззрился на удивлённого мужчину рядом. — Лучше бы это была реклама очередной пиццерии… Клянусь, какая-то чертовщина.       — О чём ты?       — Сокси в доме, верно?       — Он в гараж… нет, постой, — Консильери осторожно поймал беглеца за предплечья, а после вытянул из его рук уже порядком измятые бумаги. — Не начинай вновь вести себя как полный идиот, объяснись для начала.       Мелкий гравий заскрежетал под подошвами, а Отец, несмотря на всю собранность, выглядел взволнованным, но после сразу же взял себя в руки, прикусив щёку изнутри.       Консильери всегда был прав.       — Все те сделки, которые по каким-то причинам срывались в разной степени… те частники за пределами острова, припоминаешь? Сделки, проводимые с подачи Франсуа. Не те, что были связаны со строительными компаниями, а кондитеры.       — Из поставщиков сладостей… Нидерландская… Гвиана? Она была довольно проблемной пташкой.       — И её подружки, всё верно.       — К чему такой вопрос? Мы стрясли с тех картелей даже меньше половины рассчитанной прибыли, как такое забыть. Кажется, на общем собрании клана было принято решение положить на них чёртов хер, Дон.       — Верно, а теперь взгляни на письмо.       С шелестом бумаги документ оказался расправлен, и Намджун впился в него, перечитывая строчки раз за разом, пытаясь вникнуть в череду цифр, а после, как и сам Глава, удостоверился в подлинности документов.       — Какого долбаного хера, — пробасил он. — Как мы должны расценивать такой шаг с их стороны? Сделки давно закрыты, каким образом недостающая часть суммы могла оказаться на нашем счету только сейчас? Конечно, это всё изумительно, но в тоже время это грёбаное дерьмо и неуважение. Иногда мне кажется, что дилеры всё же пробуют свой товар, иначе я это объяснить не могу. Подставной счё-       — Они стали слишком добры к нам, — задумчиво протянул Аугусто, поправляя и без того безупречно заправленную в брюки рубашку. — Я не знаю, кто именно клюнул их в грязные задницы, может, полиция, но это нам на руку.       — Что?       — Южная Америка, безусловно, хороша, но я не намерен обращаться к этим ублюдкам ещё раз, Намджун, — Отец хлопнул по карманам в поисках портсигара, но лишь цокнул языком. — В таком случае это позволяет мне бросить их под поезд. Если они передали все деньги до цента, это означает, что существует рычаг давления, который выгоден мне. Они не полезут на чужие территории, никто не хочет попасть в руки контроля и пограничников. Я не знаю, что это за рычаг, но.       — Но этому мог способствовать Франсуа, в своё время он был в неплохих отношениях с некоторыми главами Суринама.       — Кроме этого ублюдка есть множество других факторов, в любом случае, я не претендую на весь кок Кампо, всё же здесь, на острове, именно он полноправный владелец всего порошка на экспорт и внутреннюю продажу. Никто не спорит с этим, даже я.       — К чему ты клонишь? — Намджун склонил голову вбок.       — Я приношу Франсуа немалые деньги, а также имею долю в его бизнесе по продаже белой сладости, как его единственный партнёр, верно? — получив кивок, Отец продолжил. — Это даёт мне некий иммунитет и свободу действий, ведь этот подонок никогда не сможет убить меня одной пулей, а если он направит свой гнев на вас, мою семью, он лишится денег и развяжет войну между кланами. Он знает, что после получения денег я больше никогда не свяжусь с Южной Америкой, и этим он отстраняет меня от внешнего рынка, который выгоден ему, направляя меня в те места, которые не могут ничего предложить. Кампо загоняет меня в тупик, откуда я могу выбраться только под его крыло. У моего отца на острове большая сеть, связи и бизнес, а Франсуа всегда чертовски голоден до бабла. Все мои дела сосредоточены здесь за исключением пары тройки сделок, дядюшке это не нравится и он постоянно подталкивает меня к сотрудничеству за границей, под его, разумеется, опекой.       — Опекая тебя, Франсуа знает достаточно о сделках, чтобы расторгать их в одностороннем порядке без твоего ведома путём взяток или прочего… Ты в тупике, тебе страшно, и он думает, что ты побежишь к нему, прося о помощи. Слияние семей? Ты всегда являлся его негласным наследником.       — Думаю, это максимально выгодно для него. Тебе не кажется, что несчастный ягнёнок будет смотреться рядом с примерным семьянином просто потрясающе? Благородно, — промелькнувшие всполохи безумия в расширенных зрачках родных глаз вынудили табун мурашек впиться в Консильери, но едва он моргнул, как те исчезли вместе с чужим сумасшествием. — Ты прав, загоняя меня в безвыходное положение, он хочет, чтобы я бросился к нему в объятия, к любимому дядюшке. Я знаю, что Кампо нуждается во мне не только как в деловом партнёре, так почему бы не обернуть это в свою пользу? У меня назначено на этой неделе несколько встреч с Главами семей, которые тоже весьма заинтересованы во мне. Ты только подумай, если они будут вести со мной дела, то они смогут прикоснуться к сладкой империи, ёбаным плантациям, Намджун.       — Ты же не собираешься сотрудничать с ними по поводу трафика кока? Франсуа может задеть их, если увидит в них угрозу для тебя и вашего бизнеса. Он никогда не допустит подобного предательства. Никто не может торговать на острове коком кроме вас.       — Если он заденет их, то упростит мне дальнейший путь, — Аугусто солнечно улыбнулся. — Мне не придётся пачкать руки, а он самолично испортит отношения с другими семьями.       — Это самоубийство.       — Говорят, второй раз всегда удачнее первого.       — Сокдж-       — Мне необходимо, чтобы Сокси проверил эти бумаги, — оглянувшись на закрытые ворота, Аугусто обхватил предложенный локоть помощника, чтобы направиться к резиденции, хмуря брови. Ему казалось, что хоть на долю мгновения Фортуна могла бы повернуться к нему своим симпатичным личиком. — Брось, дорогой, давай немного расслабимся, наши мальчики заслужили, чтобы их побаловали. Чёрт…       Сокджин отчётливо ощущал, как мышцы напряглись под узловатыми пальцами, он отвлёкся, когда нежный и долгий поцелуй коснулся виска, и мужчина прикрыл трепещущие веки, позволяя себе насладиться лаской. Отец тихо заговорил.       — Я безумно хочу закурить.       — Возможно, это действительно похоже на мотивы Кампо, — задумчиво протянул Намджун, послушно доставая из кармана портсигар и позволяя наконец-то обхватить пухлым губам тёмной фильтр крепкой вишнёвой сигариллы. Пламя газовой зажигалки промелькнуло в тёмных глазах Адским огнём, и сладковатый дым наполнил лёгкие. Размеренная прогулка всегда хорошо влияла на мысли. — Но я всё ещё не могу понять его многие шаги и мотивы, Кампо вполне способен сначала убить, а после воскресить, как и наоборот. Знаешь, Джинни, если бы Франсуа действительно видел бы в тебе своего любимого Ангела, то он создал бы для тебя Рай, ведь прекрасные Ангелы не живут в Преисподней.       Толкнув языком щёку, без единого слова Аугусто воззрился на своего помощника с примесью едкой горечи, которую Намджун отчётливо ощутил на кончика языка. Консильери всегда был прав. Тяжёлое молчание тянулось до открытого гаража резиденции, холодный свет из которого облизывал подъездную дорожку и задницу припаркованного шоколадного Порше на ней. Видимо, дети действительно резвились, подогнав из близстоящей постройки несколько своих любимых игрушек. Четверть просторного гаража, примкнувшего к дому, была выделена исключительно для душевной релаксации, где каждый член клана мог провести время наедине с собой и очередной лоснящейся под прикосновениями четырёхколёсной малышкой, призывно распахнувшей свой капот. Сам же Аугусто не мог разделить подобного удовольствия от грязи, масел и шума трещащего радио с длинной антенной, куда больше его прельщал бокал игристого вина и горячая ванна после сочного затяжного оргазма от любимой игрушки. Сейчас бы это пришлось очень кстати, особенно, когда слова Консильери накатывали на сознание пенящимися волнами. Франсуа и правда больше не появился ни на пороге дома, ни в жизни Отца, будто исчезнув вновь, он заставлял томиться в неведении и ожидании. Ещё никогда за всю свою жизнь Аугусто не встречал человека, который знал бы наверняка, как и каким образом Дьявол-полукровка совершит свой следующий шаг.       Франсуа всегда действовал по одному единственному правилу — всё или ничего, воспитав таким образом и своего драгоценного медвежонка.       Всё или ничего.       — Аугусто! — весело защебетал Сокси, вытирая перепачканные руки об истерзанное полотенце, закреплённое на поясе рабочей формы. Уголки пухлых губ приподнялись, стоило Отцу поймать лёгкий поцелуй, подаренный Намджуном сидящему на железных ящиках Марко. Здесь были почти все.       — А где наши дорогие королевы? — поинтересовался Дон, проходя вглубь гаража.       — У них чаепитие, — отозвался Чимин, светясь и захлопывая дверь машины. — И нет, не без нас. Мы уже собираемся.       — Сегодня вечером после встречи мы все ужинаем вне дома, пусть ваши бездонные животы имеют это в виду, — узловатые пальцы в любовной ласке прошлись по глянцевому боку автомобиля. Его дорогие возлюбленные экономили кучу денежных купюр своими талантами, и это несмотря на то, что большинство автомастерских в округе принадлежало дружественным кланам. — Оденьтесь поприличнее и не забудьте, сначала встреча, а после все удовольствия.       — А как же королевы?       — Они навестят Лоренцо, и после все вместе присоединятся к нам.       — Лоренцо! Наконец-то мы увидимся с этим грязным мерзавцем, — в радости воскликнул Сокси, который уже хотел было стянуть испачканную футболку, как замер, недовольно надувая бантиком губы на выставленный указательный палец Босса. Взбудораженный гомон наполнил гараж. — Чего?.. Я устал и не готов к выговорам! Лоренцо, и правда, тот ещё говнюк, он, чёрт возьми, обыграл нас в карты в тот раз, это вообще нормально?       — Алессандро, — от предостерегающей строгости в голосе Дона боец почти закатил свои медовые глаза. Он встрепенулся и опустил футболку, расправляя плечи. То, как Аугусто подчинял себе, вынуждало весь мир вокруг замереть.       — Прошу меня простить, Дон.       — Постарайся ещё. Даже после стольких лет мне приходится заниматься твоим воспитанием, — Хосок не заметил, как напряглись мышцы киллера, находившегося рядом с ним за раскрытым капотом, но все прекрасно знали, насколько Алессандро любил быть непослушным, а самое главное наказанным.       — Мой господин.       — Зайди в мой кабинет после чаепития, есть для тебя небольшая работёнка. И ты, Габриэль, тоже.       — Да, мой господин! — воодушевлённо воскликнул боец, засияв, слово лампочка.       — Вот это, и правда, мои хорошие мальчики.       Стоило поманить опасных хищных псов любимым лакомством, как все их мысли становились только о нём, и никакая работа уже не могла заинтересовать мужчин, теперь напоминающих гудящий улей. Они принялись спешно, но тщательно убирать инструменты на свои места, доводя порядок в каждой крохотной детали до идеала. Счастливый смех и игривые перепалки ласкали слух наблюдающего за семьёй Дона, как его взгляд ласкали красивые обнажённые тела, стоило разгорячённым работой мужчинам стянуть перепачканные футболки. О, его мальчики были чертовски хороши собой. Гудящий клан, без промедления сбившись в кучку, смеясь, исчез за дверью гаража, Сокджин склонился, причитая и подхватывая с пола забытую грязную ткань, которую сразу же брезгливо откинул на ящики, позорно взвизгнув от неожиданного прикосновения к талии.       — Блядство! — вскричал взвившийся Дон, который пружинисто дёрнулся в сторону, ударяясь спиной о металлические ящики с инструментами. В округлившихся от страха глазах промелькнуло сумасшествие, которое только позабавило смеющегося киллера, чьё поджарое, блестящее от пота тело смотрелось исключительно хорошо под ярким светом ламп. Свободные рабочие штаны болтались на тазобедренных косточках настолько низко, что виднелась отчётливая тёмная дорожка от самого паха. Ударив раскрытой ладонью по крышке, Дон рыкнул от негодования, вновь вставая и расправляя плечи. — Какого чёрта ты делаешь!       — Никогда не слышал, чтобы ты так взвизгивал, как маленькая и очаровательная свинка. Милашка!       — Сариэль! — от возмущения ноздри Аугусто раздулись, и он шагнул в злости вперёд, сразу отступая, когда забавляющийся Чонгук направился на него, ничуть не скрывая свои грязные руки. — Не смей! Чёрт тебя подери, ты слышишь?! Не смей даже прикасаться ко мне этим!       — Ты боишься, что я испорчу твой маленький кукольный кардиган? — поинтересовался киллер, очаровательно склонив голову набок. Он преданным псом последовал за сбежавшим из объятий Боссом, не скрывая хитрой белозубой улыбки, когда тот, пытаясь ускользнуть, принялся обходить машину. Аугусто выглядел вновь настолько идеальным, недосягаемым и безупречным в каждой детали своего дорогого образа, что непременно появлялось зудящее желание разрушить, коснуться, испортить, как если бы он был предметом искусства самого Лувра.       Кончики пальцев в автомобильной смазке задели дорогую ткань, на что Дон взвизгнул и изогнулся, устремившись прочь. Он напоминал себе крольчонка, убегающего от опасного хищного волка.       — Нет! Уйди! — уже взмолился он.       — Детка, брось, поиграй же со мной. Мы все так соскучились.       — Я просто терпеть не могу грязь.       — Это просто масло и смазка, ничего более.       — Сариэль, — предостерегающе пророкотал взмокший Аугусто, чья злость медленно исчезала, уступая лёгкому веселью. Он даже не выругался, когда споткнулся об оставленный домкрат, а после едва увернулся от хитрого хищника. Смех безрассудства клокотал в горле.       — Ты ведь всё равно не убежишь от меня, верно? — лукаво протянул Чонгук, наслаждаясь чужим загнанным дыханием, когда Босс вновь взвизгнул, уходя от грязной руки. — О, мой очаровательный маленький ягнёнок…       — Стой! Я… я могу это сделать, понял? Просто не хочу.       — Не хочешь?       — Не хочу, — прозвучало так капризно, как подобало породистой суке. — Меня совершенно не прельщает вновь приводить себя в порядок после этого. Если так хочешь поиграть со мной, щенок, то ты мог бы принять душ, как все остальные.       — Остальные тоже присоединятся к нам после?       — Боишься конкуренции?       Кончики ушей Аугусто предательски порозовели, и он, снова попятившись, задел ногой проклятый домкрат, почти упав на бетонный пол, если бы не сильные руки, без труда вернувшие его в вертикальное положение. Боль расцветала бутонами прямо под рёбрами, куда с силой впивались мозолистые пальцы, оставляя на ткани кардигана отчётливые пятна. Но как только тяжело вздымающаяся грудь Аугусто наполнилась воздухом, вдох застрял где-то в глубине глотки, переходя в хрип от грубой встречи спины с дверью автомобиля. Он оказался в ловушке, но был совсем не против этого. Тяжёлое дыхание переплеталось между собой, и Сокджин вздрогнул, воззрившись на киллера перед собой необыкновенно открыто, словно обнажая душу. Пушистые ресницы затрепетали, когда большие ладони в притворной нежности обхватили его лицо, расписывая чистую, идеальную кожу неряшливыми тёмными мазками.       — Думаешь, кто-то когда-нибудь сможет сравниться со мной в твоей жизни, принцесса? — насмешливая издёвка ощущалась звонкой пощёчиной, только вот влюблённое сердце забилось чаще, одаряя нежным персиковым румянцем. Сокджин шумно выдохнул, растягивая ягодные губы в ухмылке, он подался вперёд, почти касаясь кончиком языка влажной скулы, перед тем как новая грубая встреча с дверью отозвалась болью.       — Ах, я не узнаю тебя, Ангел, — весело протянул Отец. — Это всё полноценный сон и горячая еда, верно? Какой же я чертовски хороший хозяин.       — Хозяин? Ты себе льстишь.       — К ноге, давай же.       Специфичный запах автомобильных средств ударил по обонянию, превратившись в абсолютную глупость, когда мир обрушился обезумевшим вихрем на одурманенные головы. Сомнения исчезли, сменяясь необыкновенным голодом. От резкого порыва зубы клацнули друга о друга, и поцелуй вышел смазанным, но от этого не менее диким, сносящим на своём пути даже самый стойкий барьер. Сорвавшийся с цепи киллер походил на дикого хищника, того самого безжалостного охотника, вонзающего острые клыки в нежную плоть невинного ягнёнка, трепещущего в опасности острых когтей, но подающегося навстречу чужому желанию, вручая всего себя. Так мокро, так невероятно хорошо. Короткие аккуратные ногти Отца впились в кожу головы, когда узкие ладони сжали лицо наёмника, ощущая работу суставов с каждым движением челюсти. Испорченный мерзавец, необыкновенно прекрасный, искушённый и порочный… Сокджин не мог думать о деньгах, о работе или же о мести, все его тягучие мысли были отданы только одному человеку, чей проворный язык, снующий в призывно распахнутом рту, доводил до беспамятства от закипающего в теле желания. Смешок потонул в очередном поцелуе, когда к бедру, обтянутому брючной тканью, действительно прижался горячий пах, сладко потираясь твердеющей плотью под рабочей формой, трахая его.       — Ненасытный кобель, скольких сучек ты уже успел облюбовать? — сладко протянул Сокджин, пробираясь во влажные тёмные пряди, чтобы неожиданно крепко сжать их у самого затылка, подарив хорошую порцию боли и жжения. — Если бы ты был долбаным псом, здесь уже повсюду были бы твои щенки.       — У нас с тобой они были бы самыми красивыми, — от расцветающей осоловелой улыбки на любимом лице Сокджин мягко рассмеялся, запрокидывая голову. Чернильный дракон гордо красовался в искусственном свете, и будоражащий голод киллера становился сильнее, а яйца тяжелее. Бесстыдно мокрый поцелуй впился в тонкую кожу под дёрнувшимся кадыком Дона, вырывая из него необыкновенно сладкий порочный стон.       — Слишком грязные мечты, мой Ангел, — разомлевший от долгожданной близости ненасытный Сокджин лишь широко улыбнулся, позволяя своему щенку наконец-то пометить себя как следует.       — Но тебе нравится, верно? — томный взгляд с примесью опасности вонзился в Босса. — Мечтаешь о моём собачьем узле и нашем миленьком потомстве? Жадная до хорошенького члена маленькая сука.       Резкая пощечина едва ли возымела эффект, став просто реакцией на подобные смущающие слова. Это раззадорило, завело сильнее. Жаркий стыд окутал Сокджина, и он крупно вздрогнул, судорожно выдыхая. Возбуждение становилось диким, неконтролируемым, вызывая мелкую дрожь и отсутствие фокусировки. Крёстный Отец чувствовал, как жадно сокращались мышцы в самом низу живота, где сладко тянуло от грязных мыслей о чёртовом кобеле, прибившегося к его ноге и стае.       — Это просто громкие слова, не так ли? — высокомерно выплюнул он и вздёрнул гордо подбородок, сбрасывая с себя сильные руки.       Промелькнувшая вспышка воспоминаний о дядюшкиных прикосновениях превратилась в ещё более яркую пощёчину, выбивая из пьяного морока. Тяжело задышав, мужчина растерянно воззрился на киллера, отчаянно пытаясь ухватиться за сладкую реальность. Чужой мокрый язык, холодные пальцы на горячей теле у кромки пояса джинсов, влажные поцелуи в изгиб шеи… с трудом фокусируясь на губах вмиг обеспокоенного наёмника, Отец замер, словно загнанный зверёк, пока его сердце колотилось, разгоняя по венам дикий ужас быстрее любого яда.       Новые демоны в привычном Аду.       — Ora sono spaventato perché non è più così.       — Эй, эй…       — Прости, я… — растерянный Сокджин потупился и попытался ускользнуть, как вновь оказался в безопасности родных объятий, а об его влажный висок, почти мурлыча, потёрлись кончиком носа. Жар крепкого тела был заразителен. — Плохие воспоминания.       — Это осталось позади, и мы в силах сделать настоящее прекрасным, будущее — светлым и безоблачным.       — Какие трезвые и мудрые мысли, пока твой ствол упирается мне в бедро, — уголки губ дрогнули, вызывая у взъерошенного страстью Чонгука нежную улыбку, он клюнул Отца во внешний уголок глаза с едва заметными лучами морщинок. Призраки удушающих воспоминаний отступали, уступая место прекрасному настоящему.       Вдох, выдох.       — Je t'aime, toi et les enfants, plus que tout au monde. Je te détestes de me faire sentir aussi faible.       — Какого чёрта, — мрак наконец-то исчез, сменяясь отголосками прежнего веселья. Красуясь лукавым блеском в покрасневших глазах, Босс взглянул на своего Ангела, улыбаясь. — Я не знаю, что ты сейчас сказал, но ты мурлычешь, как большой кот. Мне нравится, продолжай, дорогой, французский так горяч, когда звучит из твоего рта.       — Les baies du loch peuvent être utilisées fraîches pour préparer divers desserts, — горячий шёпот в розовеющее на кончике ухо вызвал у трепещущего Сокджина пронизывающие мурашки вдоль позвонков. Судорожный вздох сорвался с полных губ. — Baisers français utilise 34 muscles du visage… Beaucoup savent ce qu'est un bisou français.       Будь то рассказ о купленных продуктах или о распорядке дня, всё становилось глупой мелочью по сравнению с человеком, в котором хотелось раствориться целиком и полностью. Если несколько минут назад похоть затмевала разум, смывая пенистой волной воспоминания о том, как время разбивало сердце, то теперь всё ощущалось иначе, и ничего не напоминало о кошмаре длиною в жизнь. Невесомый поцелуй растворился на мягких губах приятной лаской, с каждой минутой наполняясь особым отчаянием, той самой надеждой, в которой хотелось забыться.       Уздечка языка начинала неприятно ныть, но безжалостные поцелуи становились только глубже и ненасытнее. О, как же Сокджин изголодался по этому чистому безумию, по этому необузданному человеку и его душе. Тёмные пятна от смазки и масла смотрелись слишком инородно, но от этого не менее прекрасно, и киллер не мог устоять от меток, безжалостно оставляя их даже на баснословно дорогих вещах, пока его личный изнеженный Ангел таял, впиваясь кромкой зубов в истерзанную губу, чтобы только сдержать очередной жалкий звук. Жар ласкал лица ярким румянцем, расцветающим сочными маковыми бутонами, обращаясь лихорадочным блеском в расширенных зрачках.       Без единого произнесённого слова молния на строгих брюках разошлась в стороны, пропуская увитую венами руку под резинку светлого белья и вырывая из груди вжавшегося в дверь Аугусто высокий стон. Затылок отозвался лёгкой болью от соприкосновения с металлом, подарив мимолётную трезвость затуманенному желанием сознанию. Сладкое, опьяняющее наслаждение перетекало в наваждение, и Сокджин терялся, впиваясь ослабевшими пальцами в крепкие плечи. Босс не помнил, когда именно он уже отчаянно цеплялся за влажную шею киллера, пока сам Дьявол без доли страха подхватил его под бёдра, легко приподнимая над полом и вжимая в дверь позади. Но стоило опустить пьяный, затянутый дымкой желания взгляд вниз, как горячая слюна стремительно начинала собираться под языком от одного только вида такого очаровательного ствола, сочная алая головка которого соблазнительно блестела, а тяжёлые яйца проглядывались в расстёгнутой ширинке форменных брюк с пятнами от работы. Тихий вой наполнил маленький мир на двоих, когда подрагивающими от возбуждения кончиками пальцев Сокджин коснулся хорошенького ствола, с неподдельным удовольствием пробегаясь лаской по ощутимым венам и осознавая всю прелесть идеального, слегка изогнутого вверх члена. Не удержавшись, он поймал губами все проклятия до единого, когда потянул наёмника за короткие паховые волоски. Любое баловство всегда пресекалось, но Сокджин с энтузиазмом и удовольствием принял подаренное ему наказание.       — Я подарю тебе Рай, слышишь? Я сотворю его для тебя, — единственная фраза, коснувшаяся разума Дона, превратилась лишь в далёкий шум волн где-то у скалистого сицилийского берега, когда мозолистая ладонь обхватила уже два крепких ствола, тесно прижимая их друг к другу под тихий скулёж погрязшего в похоти Босса, чьи локоны, находившиеся прежде в безупречном порядке, теперь были абсолютно растрёпаны. Яркое удовольствие и отчаянная погоня за наслаждением — всё превратилось в настолько ослепительное нечто, что воздушная голова безвольно запрокидывалась с каждым движением ладони, пока пушистые ресницы трепетали, сплетаясь длинными тенями с редкими солёными дорожкам от каждого крепкого подаренного поцелуя в доверчиво открытую шею. — Такие Ангелы, как ты, принадлежат лишь Раю.

*

      — Хочешь угадать цвет моих тр-       — Нет!       Веселье заливало салон автомобиля, переплетаясь со звучащей из динамиков музыкой и голосами, полными смеха. В воздухе витало долгожданное облегчение, только чувство страха всё ещё оставалось рядом, и каждый член клана боялся отпускать себя навстречу былой лёгкости, страшась вновь получить жизненный урок. Но сегодняшний вечер ощущался иным, неким подарком. С крайне огорчённым видом Чимин застегнул ширинку, а после вновь нажал на боковую кнопку, включая рацию — любимую игрушку взрослых мальчиков, когда дело доходило до поездки на разных автомобилях. Вцепившиеся в передние сиденья бойцы прильнули ближе, заглядывая за плечо мужчины, пока с лица Хосока за рулём не сходила белозубая улыбка.       — Приём, — вновь попытал счастье боец. — Почему нет? Вдруг они прозрачные, такие, как тебе нравятся, с маленьким бантиком на моей прекрасной задн-       Смеющиеся бойцы громко взвизгнули от оглушительного шума из динамика упавшей к ногам рации. Ещё ни одна поездка всем кланом не проходила гладко, кто-то обязательно по приезде получал хорошенький шлепок по не менее хорошенькой заднице, как и в этот раз, из-за чего ладонь Аугусто обожгло болью, когда только паршивцы успели выйти из салона на влажный асфальт. Уютный семейный ресторанчик итальянской кухни приютился на первом этаже одного из старых зданий в зелёном дворике богатого района Политеама-Либерта, в тени высоких пальм он красовался круглыми столиками за деревянными окнами, дразнил манящими ароматами и завлекал приглушённым светом от высоких свечей, мерцающих отблесками на белых тарелках и пузатых винных бутылках. Где-то вдалеке шелестело море. Но всё это великолепие никогда не предназначалось для отдыха, даже если атмосфера была сродни семейному ужину.       Деловая встреча, назначенная на приятный вечер четверга, носила лишь ознакомительный характер. Интригующие предложения о сотрудничестве уже долгое время Аугусто получал от нескольких глав, старающихся держаться к его семье ближе, будучи с ним более покладистыми, чем с семьями с левого берега. Если поначалу это представлялось чем-то обременительным, да и сам Франсуа за все годы своего воспитания внушил непоколебимое недоверие ко всему новому, то теперь же Отец решил ступить за пределы своего комфорта, который, казалось бы, больше принадлежал самому дядюшке всё это время. Находясь не под присмотром, Дон решил действовать, намереваясь озаботиться новыми знакомствами и связями, когда-то приносящими Марио хорошие возможности. Да и сам Кампо… Несмотря на то, что Аугусто был вынужден продолжать играть по его правилам, он вовсе не желал скрывать свои острые зубы, теперь же намереваясь продемонстрировать свою обиду сполна.       Чужие чёрные автомобили, припаркованные с другой стороны сада, отлично просматривались сквозь сочную зелень и верхушки цветущих кустарников, оповещая о присутствии второй стороны встречи. Охраняемая территория обладала гарантом безопасности, успокаивая тревогу. Горстка мужчин в идеально сидящих костюмах гудела на узкой дорожке за высокими воротами, не решаясь направиться к ресторану без своего Босса, который, задумчиво прикусывая губу, прохаживался рядом. Цокнув, мужчина повернулся на каблуках перед своей семьёй, расправляя плечи, обтянутые пиджаком. Что-то переменилось в эти несколько дней, словно даже воздух стал иным.       — Ты выглядишь намного лучше в аккуратной одежде, дорогой, — между делом заметил улыбчивый Аугусто, проплывая рядом с насупленным киллером, чтобы встать перед ним, как и перед всем своим притихшим кланом. Чонгук не спешил реагировать на комплимент, стоически терпя объятия дорогих тканей. Безусловно, подаренный Отцом костюм был великолепен, но чёрт… что могло быть лучше чего-то просторного и привычного? Длинные пальцы коснулись узла галстука, поправляя. — Мои красивые щенки, такие великолепные.       — Мне неудобно, — капризно заявил Чонгук, фыркнув.       — Ты хорошо справляешься, щенок. Я так сильно горжусь тобой, потерпи ещё немного.       — Я не буду жаловаться, если заполучу один поцелуй.       — Отличная сделка, довольно выгодная для каждой из сторон.       — Просто я отличный Босс, — самодовольно сказал Чон, чья серьёзность в хрипловатом голосе заставила стоящего перед ним мужчину усмехнуться. Аугусто не видел в нём угрозы, это было глупо, наоборот, подобные игривые порывы всегда чертовски веселили.       — Думаешь, сможешь встать на моё место? — невзначай поинтересовался Отец. — Босс.       — Сначала поцелуй.       Лукавый блеск в лисьих глазах был слишком очевидным, но Отец лишь любовно похлопал наёмника по щеке, замирая. Ровный гул голосов клана успокаивал, и ласковые сумерки обнимали подобно старому другу. Где-то в районе солнечного сплетения расцветало пышным бутоном непреодолимое желание броситься в пучину безрассудства. Раскинувшаяся территория сада не имела лишних глаз, всё было спокойно, и Сокджин даже чуточку завидовал этому умиротворению, понимая, что готов поддаться, если бы только его поманили пальцем. Движения становились быстрее голоса разума, в одно мгновение тонкий галстук уже был намотан на кулак, чтобы после стать неким поводком, позволяя Аугусто рывком притянуть киллера к себе и наконец-то стереть его самодовольную ухмылку. Мерные голоса за спиной Чонгука медленно, но верно становились взбудораженным воем, превратившись в громкой возглас одобрения. Клан был в восторге от представления, и он явно жаждал ещё. Звонкий поцелуй в кончик носа стал вишенкой на торте мимолётного наслаждения, но сыто улыбающийся Чонгук испытал настоящее удовлетворение, незаметно для других подтолкнув Отца вперёд под ягодицы.       Это было одно из тех заведений, где под прилавком всегда хранилось оружие.       Просторный зал семейного ресторанчика поглощал полумрак, лаская теплом столовых свечей и уютом приятной атмосферы. Центральный столик всегда принадлежал Главам семей для приятной встречи, пока за их спинами в противоположных сторонах зала располагались за столиками члены кланов, не имея перед собой ничего, кроме стакана апельсинового сока или негазированной воды. Вооружённые до зубов псы вели себя подобно хорошим мальчикам, тихо переговариваясь, они являли собой пример безукоризненного воспитания. Деловая встреча напоминала редкую идиллию, которая действительно позволяла расслабленно опустить плечи, но только один человек продолжал отстукивать каблуком глухой ритм о ножку стула.       На протяжении всего ужина Чонгук не мог отвязаться от пронзительного взгляда, поблёскивающего в тени за спиной незнакомого Дона. Некогда мирно спящее чувство голода просыпалось вновь, и киллер напитывался далёким от страсти возбуждением, не замечая собственную лёгкую ухмылку и чертей, танцующих в глубине широких значков. Ни один другой пёс не обращал внимания на чужую заинтересованность, как и не видел в происходящем опасности. Вокруг было лишь спокойствие, нарушаемое резким движением ножек стула о деревянный пол. Несколько пар глаз недоумённо воззрились на хмурого Чонгука, который лишь опрокинул на язык последние капли сока, а после поставил стакан с тихим стулом, выходя из-за стола.       — Уборная, — кинул он и взмахнул рукой, призывая остаться щенкам на своих местах. На лице Консильери заиграли желваки.       Несмотря на отсутствие официального ритуала вступления в семью, Чонгук чувствовал себя на своём месте, а самое главное, его негласно принял весь клан не только в свою жизнь, но и в души, а Крёстный Отец — в разбитое сердце. Теперь защита являлась чем-то большим, чем просто делом профессионального долга. Чонгук был готов сражаться за них, за тех, кто показал ему свет, за него.       Аугусто.       Но кроме распускающегося первыми бутонами доверия, нечто давно забытое пробуждалось в глубине солнечного сплетения, разгоняя бурлящую кровь по телу быстрее и заставляя её закипать больше. Это походило на внутренний голод, невыносимую жажду и зуд в ладонях, так ощущалась зависимость, как если бы Чон вновь вернулся к крошечным таблетками. Но в организме уже долгие годы не было ничего, что могло бы сойти за наркотические вещества. Милый ресторанчик, как и всё очаровательное, имел за красивой картинкой свою тёмную сторону, скрытую от глаз случайных посетителей из обычной жизни. Стоило только толкнуть плечом нужную дверь в единственном коротком коридоре, как она непременно выводила к новым возможностям. К подобным разводкам всегда прибегали заведения, находящиеся в собственности или под чьей-то властью, используя обходные пути для движения товара. Незнакомый язык казался сущей мелочью по сравнению с интуицией. Оказавшись в плену густого полумрака нового коридора, Сариэль обернулся лишь единожды, перед тем как проскользнуть в уборную, мелко подрагивая от будоражащего возбуждения. Если бы только существовала возможность, киллер уже давно бы сорвался на повизгивания, подпрыгивая, словно неугомонный ребёнок. Ему не терпелось.       Разыгравшийся аппетит подогревал звук далёких тяжёлых шагов. Для Чонгука было довольно очевидно, что его новый друг, впивающийся в него взглядом весь грёбаный вечер, обязательно направится за ним, даже если не надрать задницу, то хотя бы поговорить о погоде. Но это не входило в планы наёмника, который крупно вздрогнул и встряхнулся, разминаясь. Он обещал быть для Аугусто хорошим мальчиком и не ввязываться в неприятности.       Белый свет люминесцентных ламп болезненно ударял по глазам, превращая зрачки в мелкую точку среди чайной радужки и узоров лопнувших капилляров. Отражение в продолговатом зеркале кафельной туалетной комнаты встретило Чонгука широкой улыбкой и лихорадочным блеском среди бушующих чертей. Возможно, что-то изменилось в сознании киллера во время небольшого отпуска среди четырёх стен резиденции Кампо, или же от мощного выброса адреналина в те дни, но если до этого момента это всё ещё имело некие сомнения, то теперь и катализатор в виде дёрнувшейся позади киллера дверной ручки стал тому подтверждением. Совсем как раньше.       Чонгук был чертовски голоден.       Едва вода перестала течь из закрытого крана, как киллер избавился от лишней влаги, чтобы легко пробежаться влажными длинными пальцами по аккуратно уложенным локонам, а после по полоске пластыря на правой щеке. В следующее мгновение уже мало что оставалось прежним, превращаясь в игру, где был только один победитель. Недавние травмы причиняли неудобства, но ничуть не мешали наброситься на вошедшего ублюдка с натянутой на лицо маской оголодавшим зверем. Чётко выверенные удары приносили с собой минимум разрушений, но когда они происходили, то шум, по ощущениям, становился громче, чем шум крови в ушах.       Предоставленная свобода опьяняла, но негласные правила приличия немного раздражали. Никакого огнестрельного оружия, никаких убийств на нейтральных территориях. Чёрт возьми, да это были детские разборки, но как же сильно они будоражили, заводили. Чонгук чувствовал себя как никогда живым, пропуская несколько смазанных ударов, которые только возбуждали, вынуждая загонять нового дружка всё дальше. Звук подошв о кафель походил на настоящий визг, а тяжёлое дыхание оглушало, но ни один звук не смог бы достигнуть зала ресторана, сколько бы мужчины не встречались с препятствиями, ломая собой несчастные двери кабинок. Помещение уборной комнаты становилось клеткой, и это причиняло неудобства, когда дело не касалось полного избавления от оппонента.       В один рывок в руке киллера сверкнул нож, вырванный из ножен на поясе брюк под пиджаком. Рухнувший на белоснежные раковины мужчина взвился, срывая со своего места смеситель, не обращая внимания на ударившую в потолок струю холодной воды. Теперь же промокшие от брызг костюмы неприятно липли к телу, а влажные пряди падали на затянутые пеленой глаза. Единственная мысль, промелькнувшая в сознании киллера с очередным замахом, кричала о некой неправильности происходящего, ведь всякий раз атакуя, Чон встречал предсказуемую защиту, словно всё шло по задуманному сценарию. Нападение не подразумевало под собой убийство, создавалось впечатление, что мужчина с тонкой алой линией, пересекающей лоб, только игрался, а сами наёмники походили на резвящихся щенков. Костяшки сбились в кровь от очередного удара, отдавая болью в запястье. Стоило больше времени уделять тренировкам.       Долбаное дерьмо. Дверь в уборную распахнулась и с дребезгом встретилась со белой кафельной стеной, когда под сдавленный хрип наваленные грудой картонные коробки в коридоре смягчили ещё одно падение, но Чон и не думал осудить упавшего незадачливого парня, чуть сам не потеряв равновесие из-за мокрого пола.       В подобных делах Чонгук быстро терял интерес, стоило пересечь черту, когда возбуждение от игры проходило, и жертва становилась раздражающим элементом очередного задания. Это было сродни настоящему рубильнику, иногда палец на курке действовал быстрее, чем приходило осознание. Промелькнувшее обещание о вкусном ужине после встречи вынудило желудок издать урчание, потонувшие в едких ругательствах, когда ангельские лезвие оставило на потной шее неглубоких порез.       — Non offenderti, ma… Combatti come una ragazzina, — зажатая в кулаке ткань белоснежной рубашки на груди наёмника издала треск, когда Ангел дёрнул её на себя, одаривая чужую челюсть ударом рукоятки ножа, вызывая вспышку смеха. Чужая маска раздражала, но руки были слишком заняты, чтобы снять её.       Прохладный уличный воздух обласкал вырвавшихся на задний двор разгорячённых бойцов, Чон позволил себе на мгновение поддаться, а после вновь взять верх, пригвождая противника всем телом к капоту припаркованной там малолитражки службы доставки. Острый кончик лезвия находился в нескольких сантиметрах от лица распростёртого на капоте мужчины, чьё сбившееся дыхание было еле слышным, а руки, местами покрытые кровью, болезненно вцепились в запястья киллера, удерживая их изо всех сил. Подобный момент должен бы переполнять ужасом, но незнакомец лишь блаженно улыбался, с удовольствием принимая чужое безумие. Он чётко ощутил бедром начинающееся возбуждение нависающего на ним киллера, пока собственное натягивало ширинку брюк.       — Это ты так рад меня видеть, сукин сын? — не итальянская речь давно стала привычной в кругу семьи, как и внешность близких людей, именно по этой причине затуманенный разум не сразу уловил детали, так сильно отличающиеся от типичной Сицилии. Нож дрогнул, но киллер оскалился сильнее. Он словно смотрел в чёртово зеркало. –C'est Coréen, d'ailleurs. Je voulais m'assurer que tu te rappelles de moi avec un peu de respect.       Оленьи глаза на миг округлились, но тёмная пелена жажды крови не отпускала, с трудом позволяя реальности пробиться сквозь себя. Напряжённое до боли тело оставалось неподвижно над лежащей жертвой, в чьих зрачках по какой-то причине не плескался ни страх, ни отчаяние. Это бесило. Это… шумный вздох вырвался сквозь крепко сжатые зубы.       Нож исчез, и нечто неуловимое изменилось в лице нависающего Чонгука, когда тот упёрся руками в капот по обе стороны от головы мужчины. Капля пота, сорвавшись с кончика носа, рухнула вниз. Осознание медленно наполняло черепную коробку, заставляя шестерёнки крутиться. Родная речь, знакомый голос… тёмная от алых разводов руках стянула маску под подбородок, обнажая довольную ухмылку на знакомом лице.       Можно было наивно предположить, что Сицилия находилась слишком далеко, чтобы тени прошлого смогли бы остаться позади. Несмотря на прошлое, даже после отставки Чонгук имел со своей Организацией неплохие отношения, как и с коллегами, однако везде и всегда в любом коллективе найдутся свои паршивые овцы. Безбашенные юные души часто переходили дорогу неправильным людям, руководствуясь наивностью и незнанием жизни, они наживали себе врагов среди коллег и за пределами дома, усложняя себе жизнь. Но светящийся радостью встречи в вечернем мраке человек когда-то являлся для Сариэля неким подобием друга, если подобный термин возможно было использовать в кругах наёмников.       — Асмодей? — изумлённо прошептал киллер и схватил мужчину за грудки, встряхнув. — Какого долбаного чёрта?!       Асмодей — потрёпанный жизнью наёмник, получивший своё гордое имя в честь Демона порока, который провёл свои лучшие годы жизни в соседнем крыле кампуса от самого Чона, став его неизменным соседом за столом во время обеда и позднего ужина. Подобие июньского солнца с примесью безумия, он стал посланником самой Преисподней, всю свою карьеру оставаясь в противоположном крыле от Ангелов, прочно заняв своё место в пищевой цепочке элитных наёмников. Слишком разные, чтобы сосуществовать в согласии, но слишком схожие, чтобы возненавидеть друг друга. Несколько раз Чонгуку уже приходилось сталкиваться на Сицилии со своими бывшими коллегами, но все встречи заканчивались одинаково в целях безопасности, ведь каждый боец имел при себе достаточно врагов из прошлого, чтобы обернуть своё настоящее в персональный Ад. Стоило избавляться от тех, кто мог бы сдать тебя. Оставшись без защиты Организации как сотрудник действующего штата, наёмник становился достаточно уязвим, чтобы искать врагов в каждом, кто мог показаться таковым.       — Ах, полегче! — смеясь, воскликнул мужчина и обхватил ладонями лицо старого друга, слегка похлопав по щекам. — Давно не виделись, приятель! Боги, да я так истосковался по тебе, ты не представляешь.       Резко отстранившись от своего некогда лучшего друга, Чон воззрился на того нечитаемым взглядом, восстанавливая сбившееся дыхание. Нож вновь исчез за спиной, а перед Асмодеем появилась ладонь, за которую тот поспешил ухватиться, чтобы встать на ноги.       В груди расцветало тёплое чувство.       — Рад видеть тебя, — тень улыбки промелькнула на лице киллера, украшенного тёмными кровоподтёками. Он действительно был… счастлив. — Не думал, что ты найдёшь своё место под палящим солнцем, а как же мечты о клубничной ферме и большой семье?       — Смотри-ка, — расцветая радостью и гордостью, мужчина продемонстрировал обручальное кольцо на безымянном пальце под звонкий смешок Чонгука, который с силой хлопнул друга по плечу.       — Какого хрена, Асмодей! — воскликнул он.       — Здесь грёбаный Рай, я говорю тебе! Да, без клубничной фермы, но у меня есть очаровательная жёнушка, цветочная лавка и довольно хороший Босс. Когда приехал сюда на подработку, мне казалось, что всё вокруг слишком, и так сильно хотелось домой… а после третьего бокала шампанского я встретил её, и после этого я сам не узнаю себя.       — Шампанское? Приятель, да тут помимо пузырьков явно была порция порошка. Ты и такие штучки несовместимы, что с тобой стало?       — Всё дело в любви.       — Ах, так всё из-за любви… — Чонгук со смешком спрыгнул с капота автомобиля, благодушно позволил Демону стряхнуть с плеч бетонную крошку. — Значит, ты теперь семейная пташка, верно? Почему же мы тогда встретились с тобой при таких обстоятельствах?       Встреча старых коллег оказалась полной неожиданностью сразу для двух мужчин, которые обессиленно рухнули на пустые коробки, вытаскивая из карманов по потрёпанной пачке сигарет. Приятная усталость напоминало негу после хорошего оргазма.       — Смотрю, ты всё такой же, — тепло отозвался мужчина. — Невозможно вернуться к нормальной жизни после такой карьеры, верно? Убивая единожды, убиваешь всегда.       — Возможно, — задумчиво протянул Чон, зажимая губами зажжённую сигарету и принимаясь развязывать узел галстука, чтобы после стянуть полоску ткани с шеи, наматывая края на кулаки. Облако табачного дыма окутало наёмника. — Весьма возможно.