Naloxonum

      Прошедшей ночью, когда желтоватый свет фонарей проваливался в пустые глаза, прощальный поцелуй неистовой нежностью смял пухлые губы, вынудив весь мир разом исчезнуть в глубине южной предрассветной тьмы. Тогда, покидая тёплые объятия дядюшки под пристальным взглядом Ноэля, мелко подрагивающий Сокджин со всей выдержкой, на которую только был способен, уверенно направился в дом, гордо держа голову поднятой, и только после, стоило тяжёлой двери с щелчком закрыться за напряжённой спиной, он сразу же обратился нарастающей волной жгучей истерики. Не удостоив двух встревоженных и сонных членов семьи даже коротким взглядом, взмокший Босс бросился на второй этаж в объятия стен собственной спальни, игнорируя злую совесть на самого себя за подобное глупое в своём безрассудстве поведение. Несмотря на щедрую порцию алкоголя в организме, вишенкой на торте этой ночи стала горсть горьких лекарств, приправленных снотворным и голосом матушки, чей щебет по ту сторону звонка стал настоящим благословением.       Лучезарный Лоренцо всю свою жизнь являлся ранней пташкой, даже если такой нужный сон составлял всего несколько часов. Прожив бок о бок достаточное количество времени, чтобы изучить каждую мелочь друг в друге, Сокджин по-прежнему не мог взять в толк, как же этот прекрасный Дьявол всегда оставался таким живым, таким непоколебимым. Лоренцо — чёртов клад, который имел при себе умную голову, золотые руки и доброе сердце, он не был похож на своих старших братьев, унаследовав больше черт от матушки, чем от отца. Может, так в своё время распорядились золотые звёзды, подарив мальчишке билет в по-настоящему светлое будущее. Умудрённый же жизненным опытом Марио Пеларатти, любовно воспитывая своих четырёх наследников, никогда не делал ставку на двух младших сыновей. Держа тех при делах, он никак не мог разглядеть в юных душах зачатки истинных лидеров, при этом даже не подозревая о сокрушительной ошибке такого решения.       Без единого намёка на усталость Лоренцо появился на пороге резиденции ранним утром с небольшим бумажным пакетом и ободряющей улыбкой. Он слишком хорошо знал своего любимого брата, чтобы быть точно уверенным, этот несносный паршивец за все сутки не брал в рот и крошки, явно держа своих цепных псов в голоде без присмотра Патриции. Работать же на пустой желудок всегда являлось совершенно глупым решением, как и добавлять к крепкому кофе бодрящий никотин.       — Это завтрак, — мягко улыбнулся дантист двум хмурым мужчинам, наблюдая, как они, словно псы, c благодарностью приняли подарок в бумажном пакете и без промедления заглянули в него, едва не сталкиваясь макушками. В ровному ряду обуви приютилась ещё одна пара. Одобрительный гул со стороны голодных существ вызвал очередную тёплую улыбку. Как бы дантист ни бежал от своей прошлой жизни, он чертовски тосковал по каждой из родных душ, считая короткие встречи на приёмах сущим преступлением.       — Это от тётушки? — поинтересовался Юнги, кадык его дрогнул: глазурь свежеиспечённых, ещё горячих булочек имела крайне соблазнительный вид.       — От меня, я тоже заботливый и хороший малый, если вы не забыли, — избавившись от куртки, Лоренцо кивнул посветлевшему Консильери, мельком заглянув тому за спину. — А гд-       Уголки пухлых губ вновь опустились, а Намджун на короткий миг потупился, обнимая шуршащий пакет с особенным трепетом. Нечто необъяснимое наполняло воздух, ложась тяжёлым грузом на плечи. Колючее беспокойство стремительно скручивалось на дне пустого желудка.       — У себя, — коротко произнёс Консильери. — И не появлялся с момента возвращения, примерно… с часа ночи.       — И как всё прошло? — осторожно поинтересовался дантист. — Всё ведь в относительном порядке, верно?       — Думаю, мне стоит всё же поднять эту задницу с постели, — с тяжёлым вздохом Капо передал в руки Намджуна ловко выхваченный из пакета шуршащий кулёк, заглушая громкое пение голодного живота. — Мы не выдержим ещё дольше находиться в неведении. Единственное, что нам известно, наш Отец вернулся в компании Кампо, как старшего, так и младшего. И… думаю, Сокджину есть что рассказать нам. Различные догадки сейчас доведут меня до седины. А она мне не пойдёт.       Уставшие члены клана, несмотря на вкуснейший аромат принесённой еды, продолжали выглядеть довольно понуро, из-за чего доброе сердце Лоренцо сжалось в тисках. Усугубляло положение и отсутствие привычных статных образов, которые заменила собой уютная домашняя одежда, вороты потрёпанных футболок оказались нещадно растянутыми. Сохранять робкую надежду на благополучный исход становилось для дантиста всё более трудным делом с каждой чёртовой секундой. Тот чуть замешкался, несмело расцветая улыбкой.       Лоренцо оставался единственным лучом света в непроглядной тьме реальности.       — Как я вижу, этот паршивец так и остался тем самым Крёстным Отцом? — мягкий смешок наполнил тусклую прихожую до самых краёв и вынудил Юнги обернуться, едва тот ступил на первую ступень каменной лестницы. Долгое молчаливое мгновение спустя уголки губ Капо приподнялись, а сам он сжал деревянные перила.       — Знаешь, дорогой, а ведь Сокджин ничуть не изменился с юных лет, — нежность, читаемая в медовых глазах мужчин, приятно ласкала душу Капореджиме. — Если раньше он самостоятельно пробирался сквозь тернии к своей цели, то теперь люди приходят к нему сами. Помнишь, ещё каких-то несколько лет назад некоторые жители бедных районов предпочитали утонуть в собственных проблемах, чем обратиться за помощью к нашему Крёстному Отцу, который приходил к ним лично. Когда хоть кто-то из всех семей действовал подобным образом? Никто и никогда. Сокджин мог бы сдирать с бедняг шкуру, взыскивая долги, требовать безумные проценты с самых ничтожных сумм, но он не делал этого, заменяя условия на то, что эти люди действительно могли бы дать ему во благо. Несмотря на всё дерьмо вокруг, сердце Джинни по-прежнему остаётся чистым, и никакая семейная кровь не сможет этого изменить. Этот мелкий паршивец, когда был ещё совсем юн, замахнулся на создание целой сети торговли, при этом оставаясь на короткой ноге с простыми людьми. Он помогал им, одновременно продолжая вести далёкие от морали дела. И у нашего Крёстного Отца всё получилось. Послушайте, если бы Джинни только захотел, он без труда смог бы создать свой собственный картель. После того, как Аугусто стал главой этой семьи, теперь простые люди сами приходят к Отцу за помощью. Иронично, не правда ли? Самые обычные сицилийцы ищут помощи у Дона и находят её, совершенно не возражая против собственного долга перед ним.       — Наш Крёстный Отец совсем не изменился.       — Он не изменится, как и наша семья.       С кивком головы Юнги одарил мужчин мягкой улыбкой и направился дальше, всякий раз перешагивая через две каменные ступени. Раньше, когда ещё на плечах не лежала громоздкая ответственность, а на розовом мехе и веках мерцали крохотные блёстки, юный Сокджин часто прятался в собственной комнате, исчезая из реальности на долгие часы. Подобную особенность не смогли искоренить даже грубые методы Марио. Когда в конце концов руками Главы семьи дверь была снята с петель окончательно, Ким начал сбегать под крыло дядюшки, где находил тот самый покой, в котором так отчаянно нуждалась ещё совсем юная душа.       Но едва безопасность стала настоящей реальностью, а фамильная резиденция больше не казалось местом хуже Преисподней, повзрослевший и занявший место своего отца Сокджин самолично позволил каждому члену своей новой семьи вступать в его безопасное место, даже если дверной замок оказывался заперт до щелчка. С такой глупой преградой легко справлялся самый обычный нож для масла, которым сейчас ловко управлялся Юнги, вонзаясь тупым концом в крохотную щель между дверью и косяком, чтобы медленным движениями позволить язычку замка выскользнуть из своего места.       — Вот так.       Тёмная спальня, встретившая на своём пороге бледного Капореджиме пронизывающей прохладой, не имела ни малейшего шума, лишь мерное дыхание разбавляло собой тяжёлую тишину. Едва щелчок закрытой двери вонзился в сознание, мягкой поступью Юнги направился к приоткрытому окну, позволив робким лучам сицилийского солнца излиться и щедро обласкать одинокую фигуру, раскинувшуюся поперёк большой постели. Приютившись в объятиях тёплого одеяла, Сокджин только нахмурился на подобную дерзость и под звучание пружин перевернулся на спину, шумно выдыхая. Это был первый раз после череды трагедий, когда вторая половина кровати оказалась разобрана, а пуховое одеяло Сиерры скомкано, словно кто-то отчаянно его обнимал.       — Buon giorno, dolce principessa.       С трудом просыпающийся Отец выглядел излишни бледным без привычного утреннего румянца, покрасневшие веки и губы его припухли, а длинные ресницы вовсе склеились от долгих и безудержных слёз. Если бы не отчётливое восприятие реальности, то можно было бы списать всё на лёгкую простуду, но горсть разбросанных вещей на прикроватном столике с целой россыпью салфеток вокруг бледной фигуры говорили совсем об обратном, как и одежда, шлейфом тянущаяся из ванной комнаты.       Склонившись над излюбленным созданием, Юнги, чьи брови заломились трогательным домиком, одарил Сокджина нежным поцелуем в тонкую переносицу, сразу же после расцветая тёплой улыбкой. Такие хрупкие моменты всегда являлись редкостью, сейчас же подобное не имело и капли беззаботного наслаждения. Замерший Отец вдруг крупно вздрогнул и распахнул осоловевшие оленьи глаза, воззрившись совершенно растерянным взглядом на возвышающегося Капореджиме. Приятная тишина и сонное спокойствие в глубине души, стоило разуму коснуться поверхности реальности до первой ряби, без промедления растворились в болезненном ударе сердца, вновь приобретавшем обезумевший темп. Короткий сон ощущался самым настоящим Райским местом, где было так невообразимо хорошо и удушающе прекрасно. Появившиеся в уголках чайных глаз робкие солёные капли вынудили Юнги рухнуть на колени рядом с постелью и прижаться пылким поцелуем к горячему в виску Отца.       — Всё в порядке, — хрипло произнёс тот. — Просто… Просто чертовски болит голова. И светло, очень сильно светло…       Тень Капо, ласкающая обессиленного мужчину в ворохе одеяла, не давала и шанса утренним лучам коснуться чувствительных глаз.       — Ты ведь знаешь, что никогда не умел лгать, верно?       — Да, — шёпотом выдохнул Сокджин и хлопнул ресницами, запуская узловатые пальцы в иссиня-чёрные волосы склонившегося Юнги, чтобы притянуть того ближе и, жмурясь, одарить розовый росчерк шрама нежным прикосновением сухих губ. Прохладные ладони на вспыхнувшем персиковом румянце ощущались настоящим благословением.       Осторожно обхватив узкое запястье, украшенное редкими узорами старых шрамов, в ласке Лука одарил внутреннюю сторону ладони Отца трепетным поцелуем, вдыхая далёкие ноты табака и позволяя Сокджину прижаться пылающей щекой к своей руке.       — Ты на вкус, словно Рай.       — Юнни.       Налившийся сочным цветом след на шее ластящегося Отца выглядел донельзя неправильным, и Юнги знал наверняка, когда Отец покидал тёплые объятия перед празднованием Дня рождения, эта чёртова метка ещё не украшала собой его кожу. Догадка за догадкой, беспокойные мысли превращались в устрашающее цунами, и Капо впервые за долгое время потерялся, растерянно всматриваясь в беспросветную глубину родных глаз, в которых не было ничего, кроме бесчисленных загадок.       — Пожалуйста, помоги мне, Юнни, — едва слышно проговорил Сокджин и коротко кивнул, стоило тёмному взгляду скользнуть по его телу, зацепившись за резинку белья. — Только, пожалуйста, дай мне немного воды.       — Джинни — è un bravo ragazzo, vero?       — Я…       — Era un ragazzo d'oro, rispettoso, ubbidiente e ora non ragiona più.       С поцелуем в кончик носа Капореджиме без промедления поднялся на ноги и в полной тишине пересёк прохладную спальню, на короткий миг оборачиваясь лишь у самого туалетного столика, некогда принадлежавшего лучезарной Сиерре. Острый кадык дёрнулся, стоило узловатым пальцам невыносимо медленно спустить нижнее белье по мягким, но сильным бёдрам, а после коснуться нежными подушечками чувствительной кожи, одаривая узкое тело горстью колючих мурашек. Осязаемая тишина наполнялась шумным дыханием, вонзаясь в тело Капореджиме спазмом и вынуждая расплескать прохладную воду вокруг высокого стакана.       Ещё тёплое после сна разомлевшее создание в облаках пухового одеяла под тихий стон, сорвавшийся с пухлых губ, сладко потянулось, ничуть не смущаясь почти абсолютной наготы. Подобная доверительная открытость сводила с ума из раза в раз, как и то, с каким отчаянием каждый раз Сокджин вручал себя в родные руки. Нечто необыкновенное окутывало сладкоголосого суккуба, позволяя тому даже в самой обычной измятой футболке выглядеть так, словно бы он только что возродился из морской пены вблизи острова Киферы, а смущение, расцветающее сочными бутонами на скулах любимых людей, вовсе не являлось его виной.       Осоловелая улыбка путалась в персиковом румянце на красивом лице, пока узкое тело вновь медленно тонуло в объятиях пухового одеяла. Пронизывающее наслаждение от утреннего прохладного воздуха широкими мазками обласкало собой каждый разгорячённый миллиметр кожи, приподнимая на руках тонкие волоски, то пробираясь в сосуды и вены, то туго сжав душу в тисках. Свора танцующих в неистовом хороводе безликих чертей, объятых медовыми радужками, показались подошедшему Юнги неожиданно незнакомыми, но непременно интригующими. Они вспыхнули настоящим пламенем, стоило тонкому стеклу удариться о нижние зубы приподнявшегося Отца, который жадно припал к прохладному стакану в руках Капореджиме, но так и не прикасаясь к нему руками.       — Наш хороший мальчик, только взгляните на него, — царапающая грубость низкого голоса вынудила румяного Сокджина судорожно выдохнуть, пока на жалкое мгновение его оленьи глаза закатились под припухшие веки. Насколько бы жажда ни была сильной, упавшие на грудь крупные капли воды не были удостоены и долей внимания, стоило ухмыльнувшему Капореджиме излиться строчками песни. — Я еду быстро, радио играет, и я ласкаю себя, представляя, что ты рядом со мной. Твои руки на моих бёдрах, твоё имя на моих губах. Снова и снова…       — Как моя молитва.       Едва мозолистый палец смахнул последнюю каплю у самого подбородка, взъерошенный Сокджин, рдея, отстранился и рухнул в ворох измятого одеяла, тихим вздохом отзываясь на лёгкий поцелуй в острое колено. Намокший белый хлопок большой футболки обнимал собой тяжело вздымающуюся грудь. Изнывающее существо, чьи влажные губы распахнулись в жадном вдохе, лишь вздрогнуло от знакомой ласки у мягких бедер, так и не взглянув на мужчину между своих подрагивающих от напряжения ног. Обезумевшие внутренние демоны с самой ночи не отпускали воспалённое сознание ни на один крошечный миг, сводя с ума и без этого измученную душу. Они становились погибелью.       — Пожалуйста, — вдруг выпалил Отец, и голос его надломился, из-за чего аккуратные брови Капореджиме взметнулись вверх, а улыбка обнажила небольшие клыки. Тот вдруг разом переменился, становясь совершенно отличным от хмурой фигуры на пороге спальни этим ранним утром. Утопающий в утреннем свете Юнги представал самой властной силой, играючи и легко забирая любую боль в свои большие ладони без единого промедления. Куда лучше порошка и травки, куда сильнее синтетической эйфории. Любовная улыбка, до краёв наполненная нежнейшим трепетом, прекрасно слышалась в низком, пронизывающим голосе Капореджиме. — Я чист, я только… Пожалуйста, Боги, пожалуйста.       — Неужели меня когда-то это беспокоило? — скрип старого пружинного матраса вынудил Сокджина приподняться на локте и распахнуть совершенно осоловелые медовые глаза, чтобы воззриться на мужчину над собой открыто и преданно. Он нуждался в долгожданном освобождении от собственных разъярённых мыслей, которое здесь и сейчас мог щедро подарить сам Дьявол. Мелкая дрожь предвкушения будущего облегчения беспощадно сжимала в своих объятиях, и взмокший Сокджин крупно вздрогнул, испуская трепещущий вздох. — Я когда-нибудь спрашивал тебя об этом, отказывал ли тебе в просьбах? Скажи мне, принцесса, давай же. Когда я отказался положить весь мир к твоим ногам?       — Нет, никогда. Никогда, — мягкое прикосновение к горячему лицу вынудило колючие мурашки вонзиться в позвоночник, и Отец прильнул к прикосновению совершенно доверчиво, воззрившись в любовный взгляд напротив, позволяя мозолистой подушечке большого пальца огладить свою нижнюю губу, после и вовсе исчезнуть в плену горячего, влажного рта. Сладковатый привкус смазки перекатывался на языке, смешиваясь с нотами совсем недавно выкуренных сигарет.       — Я же знаю, детка, что ты наш чертовски хороший мальчик. На Земле Богов и монстров ты был бы самым прекрасным созданием, любимый нами и Небесами, не имеющими и шанса, чтобы не пасть перед тобой.       Трепетно обласкав напоследок горячее лицо Отца и легко похлопав его по румяной щеке, Юнги одарил поцелуем излюбленные губы, нехотя отстранившись, только чтобы вернуть всё своё внимание собственным прикосновениям к горячему, ещё сонному телу. Изнывающий в голоде Сокджин никогда не отличался особым терпением в подобных вещах, действовал напористо и чувственно, без промедления получая всегда именно то, что так неистово желал. Едва он рухнул в облако белоснежного одеяла, как мягкие бёдра приглашающе раскрылись перед распалённым Капо, а мышцы внизу живота на мгновение напряглись, перекатываясь под обласканной кожей.       От одного только взгляда на то, как острый кадык возвышающегося мужчины сразу же дёрнулся из-за открывшегося вида на изнывающего Босса, напряжённая плоть с сочной головкой дрогнула, приютившись на гладком, чуть блестящем от влаги, лобке. Длинные пальцы помощника семьи зацепились за широкую резинку мягких серых штанов, лениво приспуская и оставляя на тех влажные отпечатки. Тяжесть крепкого тела вдруг ощутилась для Отца невообразимо приятно, из-за чего он излился тихим стоном, сразу же обхватывая темноволосую взлохмаченную голову, притянув её ближе для глубокого и отчаянного поцелуя. Яркое ощущение первой вспышки глухой боли аккуратного проникновения вынудило зажмуренного Сокджина зашипеть в приоткрытые губы Капореджиме. Острые колени порывисто сомкнулись, с силой ударяя крепкое тело над собой.       — Святое дерьмо, я готов, гот-       — Нет.       Спокойный и размеренный тон пресекал все попытки возразить, даже если эта боль являлась чертовски необходимой для измученного сознания. Одарив влажные трепещущие ресницы нежным прикосновением губ, с шумным вздохом Юнги отстранился, чтобы несколько мгновений спустя коснуться напряжённых до боли мышц влажной подушечкой. Осознание происходящего выбило из груди весь воздух, раскрасневшийся Сокджин крупно вздрогнул, а после обессиленно уронил подрагивающие ноги в ворох египетского хлопка. Весь незатейливый фокус состоял в стремительном проникновении одного пальца рядом с самим стволом, что приносило за собой не только вспышку более сильной боли от растяжения, но после то становилось настоящим облегчением, как только причина неприятных ощущений исчезала, а тело начинало принимать в себя с большей лёгкостью и жадностью. Смахнув с сочной головки щедрую каплю, расцветающий ухмылкой Капо обхватил блестящими губами влажные пальцы, с демонстративным удовольствием перекатывая на языке чужой вкус и наблюдая, как юркий кончик языка самого Босса уткнулся в нёбо, а тёмный взгляд того из-под пушистых ресниц погряз в Адском пламени, пока долгожданная эйфория стремительно разливалась в венах приятным жаром игристого вина.       — Твой брат ждёт тебя внизу, он приехал совсем недавно, принцесса, чертовски бодрый для такой невообразимой рани, — с новым уверенным толчком влажные губы Отца распахнулись в немом стоне, и он крепко зажмурился, коротко кивая на каждое слово. Стоило только вновь прильнуть к трепещущему телу, как сжатые в кулак пряди на самом затылке подарили Юнги тянущее болезненное удовольствие. — Он привёз для нас завтрак, представляешь? Какой чертовски чудесный малый, а мы с ним обязательно позаботимся, чтобы ты не вышел из-за чёртова стола, пока твоя тарелка полностью не опустеет.       — Я… я буду хорошим для вас.       — Еда не должна остыть, принцесса.       — Мне будет достаточно и трёх минут, и я… я смогу спуститься к столу, — едва слышно произнёс Сокджин, чьи медовые глаза, распахнувшись, одарили Капореджиме целым океаном бесконечной россыпи мерцающих отблесков. Короткий, но пронзительный стон заполонил собой прохладную спальню, смешиваясь с бесстыдным скрипом старого деревянного каркаса постели.       — Мы можем управиться и за полторы.       Яркая улыбка промелькнула на румяном лице неуловимой тенью, и Юнги на миг замер, остервенело цепляясь за ускользающий в вихре чувств крохотный мир, разделённый лишь на две души, такие израненные и абсолютно измождённые. Трепещущий в неистовой любви поцелуй смял блестящие пухлые губы, одаривая вздрогнувшего Отца табуном колючих мурашек долгожданного подступающего облегчения. Подрагивающие от напряжения ноги не желали подчиняться, приглашающе расходясь в стороны, только бы чужое сильное тело вжималось сильнее, согревая собой, подчиняя. С влажным прикосновением к ненавистному следу тяжело дышащий Капо отстранился и выпрямился, накрывая большими ладонями бедренные косточки, ощутимые под тонкой кожей. Взмокшая спина и осточертевшая футболка казались сущим пустяком, когда в белоснежном ворохе находилось то самое нуждающееся неземное создание, ради которого сворачивали чужие шеи шесть диких псов и даже больше.       Сокджин действительно никогда не нуждался в грозных псах с металлическими поводками и ошейниками, украшенными острыми, словно раскалённые лезвия, блестящими шипами, когда к его ногам так преданно жались существа куда страшнее.       Безжалостный скрип деревянного каркаса наполнял тихую спальню, опасно треща с каждым толчком, подталкивающим содрогающееся тело к краю постели, пока взлохмаченная голова не запрокинулась вовсе, а на шее отчётливо не проступили напряжённые вены. Неистовый темп и растекающееся по телу болезненное удовольствие являлось тем самым необходимой катализатором возвращения в реальность. Утопающий в наслаждении распалённый Отец вдруг вскинулся, сражаясь с диким головокружением, он с трудом приподнялся на локтях, осоловело воззрившись в хмурое лицо взмокшего Капореджиме, чья крепкая хватка длинных пальцев грозила чуть позже расцвести бутонами следов на мягкой коже.       Бесстыдно влажный уголок приоткрытого рта сиял выступившей слюной, но это ничуть не волновало ни одного из мужчин. Одно мгновение обратилось беспощадной вспышкой сотрясающего удовольствия, изливаясь несдержанными стонами ослепительного наслаждения. Дрожащий Босс, потерянный в долгожданной эйфории, едва ощутил как собственный белёсый узор украсил его до влажного подбородка, полностью отдавая себя растекающейся тёплой волне у самой линии гладкого лобка и касаясь его самыми кончиками пальцев.       Громкое звучание двух голосов стало совершенно незначительной мелочью, как и незапертая дверь, когда крупная дрожь вновь охватила собой измученного Отца, что едва ли мог свести ноги, жадно принимая каждую новую порцию с глубоким и ленивым толчком, ощутимым под собственным прикосновением. Содрогающийся Юнги, тщетно пытаясь выровнять дыхание, коснулся мокрым лбом чужого, зажмурившись от переполняющих душу чувств и загнанного дыхания, разделённого только на двоих. Непослушные узловатые пальцы, нежно обласкавшие горячее лицо, казались сравнимы лишь с настоящим благословением, и Капо, порывисто обхватив узкое запястье, порывисто уткнулся поцелуем во взмокшую ладонь любимого создания, а после чуть повернул его, чтобы взглянуть на циферблат собственных часов. Сильный толчок с примесью самодовольной ухмылки на блестящем лице выбил из Сокджина звонкий, необыкновенно сладостный стон.       — Минута двадцать.       Это было отрезвляюще.

*

      — У тебя есть минута двадцать, поторапливайся.       С хлопком водительской двери Сокджин, прячущийся в тени заднего ряда сидений просторного автомобиля, шумно выдохнул и сразу же потянулся к карману за личным телефоном, мельком поглядывая на высокую фигуру за тонированными стёклами. Узловатые пальцы подрагивали от бурлящего в венах адреналина. Утренняя сделка не могла быть отменена по ряду причин, и как бы Аугусто ни старался найти предлог для своего отсутствия за столом переговоров, дядюшка оставался непреклонен, заявляя, что Глава должен иметь стальные яйца при любом положении дел. В этом действительно имелось своё разумное зерно, только вот душа оставалась непреклонной перед обстоятельствами. Но Вселенная всё же оказалась более благосклонна к чужим душевным терзаниям, оставив на пороге резиденции Пеларатти неожиданную гостью в лице Джустины со сладковатым облаком цветочного парфюма и бумажным пакетом, где пряталась не только чистенькая рубашка Аугусто, но и несколько свежеиспечённых малиновых сладостей. Лучезарная Дона привнесла в мрачный дом толику утреннего солнца и неимоверную удачу в лице возможности посетить резиденцию Кампо в отсутствие её Главы.       Супруга Франсуа никогда не жаловала чужого присутствия в своём Райском саду, предпочитая справляться с насущными проблемами руками своей семьи и сыновей, именно поэтому Юнги, как и Намджун, совсем не были против помочь дорогой тётушке, сочетая полезную деятельность с личными целями. Всё же женщины, окружающие Пеларатти, всегда являлись необыкновенными созданиями, ангельски чистыми в душе, они имели поистине прекрасные сердца и часто вынуждали сходить с ума от мысли, как только такие неземные создания могли оказаться в объятиях настолько грязных реалий.       Этим утром несносная парочка братьев-неразлучников, с трудом прерывая радостное женское щебетание по случаю их воссоединения, ловко ускользнула из дома, держась за руки, чтобы после замереть на мелком гравии у круглого фонтана, тяжело дыша. Чувство оставленного за спиной беззаботного мира отзывалось тянущей тошнотой и тяжестью на дне желудка. Сколько бы Пеларатти ни смотрели друг на друга с тайфуном бурлящей боли по ту сторону медовых радужек, никто из братьев не смел отпустить руку другого, поглаживая чуть обветренные костяшки большим пальцем в немом обещании, разделённом лишь на две души.       Сейчас Сокджин отдал бы многое, лишь бы вновь вернуться в спасительное спокойствие той самой реальности, где всё было так чертовски хорошо. Душераздирающие мысли сопровождались долгими гудками исходящего вызова, пока олений взгляд отчаянно впивался в измятую пачку сигарет за рычагом коробки передач.       — Не говори ничего, что может использоваться против тебя, — низкий голос по ту сторону звонка ощущался настоящим спасением. Хоть линия и не прослушивалась, сам автомобиль мог иметь в себе определённые сюрпризы. Аугусто прекрасно знал об этом, как знал о словах дядюшки, которые тот всякий раз поучительно повторял юному созданию, словно мантру: «Не доверяй». — Как там Лоренцо? Он добрался обратно без проблем?       В волне неистового отчаяния исчезла зарождающаяся улыбка, и Отец кинул беглый взгляд в окно, зажимая свободную руку между бёдер. Он так чертовски устал быть сильным.       — Мельком прочёл его сообщение не так давно, всё хорошо. Он сказал, что на юге как всегда отвратительные пробки в такой час.       — Замечательно. У тебя, я надеюсь, тоже всё в порядке? — далёкий шорох сменился тихими ругательствами, а после вовсе глухим ударом рабочих инструментов. В гараже дома Кампо на днях начала протекать крыша, чему сильно способствовало гнездо, свитое нерадивыми ласточками.       — Мне так холодно здесь, — на выдохе произнёс Аугусто. — Я… я так устал от этого, что бы ни делал, мне не удаётся согреться.       — Прости меня, малыш, но мне всё ещё не удалось отыскать твой любимый свитер. Может, нам стоит поискать его чуть дольше? Думаю, он явно остался лежать там, где ты его оставил. В твоей комнате, например.       — Почему мой ребёнок замерзает? — неожиданным раскатом грома послышалась на фоне разговора явно недовольная Дона Кампо. — Аугусто что, подхватил простуду?       — Тётушка, — со стуком молотка вмешался Юнги, — этот болван будет здоровее всех нас вместе взятых. Погода в эти дни и правда не радует.       — Ох, — возмущённо воскликнула та. — Действ-       Табун колючих мурашек вонзился в тело Отца, стоило костяшкам дядюшки обрушиться ударами на тонированное стекло. Оленьи глаза вцепились в курящего мужчину на прохладной улице, и Аугусто крупно вздрогнул, сразу же завершая вызов, чтобы после нагло потянуться вперёд за желанной пачкой сигарет. Отделка манжеты тренча, зацепившаяся за поднятый ручник, раздражала ничуть не хуже нынешнего положения дел, а безуспешные попытки выпутаться обернулись непрошенными солёными каплями, упавшими на дорогую отделку салона. Когда подошва туфель опустилась на влажный асфальт, а сигнализация мигнула рыжими огнями фар, взъерошенный Аугусто насупился, шмыгая порозовевшим носом, стоило дядюшке коснуться его, в нежности поправляя воротник короткого тренча. От слёз не осталось и следа.       В конце концов… Чонгук находился на месте. Он был на расстоянии вытянутой руки.       Так чертовски близко и так далеко.       — Прекрасно выглядишь, моя любовь, — любовная улыбка украсила лицо Франсуа. Он подался вперёд, ловко вырывая из газовой зажигалки яркое пламя и позволяя насупленному медвежонку прикурить. Неосознанно хмурый Аугусто наморщил нос от подобного комплимента, вызывая у мужчины новую улыбку, полную родительского умиления. Мозолистая подушечка пальца легла между сведённых бровей, разглаживая морщинки. — Не куксись. Тебе это не идёт.       Ангел.       — Я отвратительно спал, имею полное право, — честно поделился Аугусто, выпуская из плена пухлых губ облако табачного дыма с примесью сладкой вишни прямиком в лицо дядюшки, который, казалось, совсем не был против.       — Но это, mon amour, не повод не являться на важные сделки. И ты знаешь этикет, так не подводи ни одну из сторон. Выглядишь сегодня действительно прекрасно. Только вот…       Отстранив руки медвежонка с зажжённой сигаретой, объятый необыкновенной осторожностью Франсуа расстегнул верхнюю одежду Сокджина и распустил неровный узел галстука, ловко превращая тот в безукоризненный, а после смахнул с рубашки невидимые пылинки, вновь застегнув тренч.       — Вот так, loulou, совсем другое дело.       Но если дядюшка находился здесь, то оставалась ли вероятность, что Ангел был в безопасности? А Ноэль… Ноэль же являлся не настолько безумным, чтобы действовать за спиной собственного брата. Только вот, так ли это? Беспокойные мысли настолько сильно охватили взлохмаченную голову Отца, что он вдруг закашлялся, проглотив порцию дыма.       — Я не выступал за вхождение в алмазный бизнес, как никогда и не любил драгоценные камни, — сипло произнёс Пеларатти, чьи медовые глаза покраснели, заблестев непролившейся солёной влагой. — Мне довольно комфортно в той нише, где я нахожусь. И я совершенно не вижу смысла прыгать выше головы.       Большая ладонь, которая легла на острое плечо, ощущалась настоящим ударом, длинные пальцы на миг впились в тёмную ткань верхней одежды, сжимая. Пробирающий прищур родных глаз напротив с росчерками тонких морщинок в самых уголках вынудил медвежонка вновь едва ли не поперхнуться едким дымом. Одним рывком Франсуа без доли нежности развернул своё нерадивое существо лицом к простирающемуся внизу городу, рассыпанному в изножье возвышающегося холма, на вершине которого и находился Богом забытый Отель с парочкой автомобилей на пустующей парковке. Замерший в крепкой хватке Отец вздрогнув, выронил окурок к начищенным чёрным ботинкам и шагнул вперёд, с трудом переставляя с каждым новым толчком в спину одеревеневшие ноги. Невысокое прозрачное ограждение отделяло пару от крутого обрыва. Страх не являлся причиной безудержного пульса, как и Сокджин вжимался в руку дядюшки позади совсем не от ужаса, всему виной были щедро подаренные Марио на пятнадцатилетие воспоминания, призванные образумить юное создание.       О воспоминаниях, в которых отцовские руки сжимали хрупкую шею, пока поясница отчаянно болела от давления на деревянные перила, а само юное тело грозилось вот-вот рухнуть в объятия лестничных полётов, знать Франсуа было совсем не обязательно.       За верхушками вездесущих изумрудных деревьев виднелись крыши зданий и чужая жизнь, в которой не было ни единого места для подобных дерьмовых реалий. На мгновение сопротивление исчезло, и Аугусто прижался под напором ограждению, так и не смея взглянуть вниз, где крутой обрыв ожидал новую душу с распростёртыми объятиями. Слюна с трудом скользнула в сжавшееся горло.       Падение даже с такой высоты легко бы лишило жизни.       — Скажи мне, loulou, что ты видишь здесь и сейчас? — болезненный толчок в шею вынудил мальчишку прижаться к ограждению сильнее, пока тепло чужого тела становилось всё более невыносимым. Аугусто привстал на носочки, изо всех сил стараясь не склониться вперёд. Асфальтная крошка хрустела под подошвами туфель. — Пеларатти, ну же.       Но слова не желали срываться с языка, даже когда тело встряхнули, а зубы клацнули друг о друга. Сокджин не видел ничего, кроме пелены в собственных глазах.       — Какой же ты ещё грёбаный молочный щенок. Господь благословил тебя тем, что позволил твоей семье находиться под моим крылом. На твоих плечах, Аугусто, чёртова целая семья, чужие жизни, чёрт тебя побери! Инфантильности здесь не место. Ты не должен, ты обязан обеспечить семью всем необходимым, ты обязан дать им лучшую жизнь, ведь другой попросту нет. Так сделай так, чтобы твой отец на Небесах гордился тобой.       От вспышки жгучих чувств на лице Аугусто заходили желваки, а мгновением позже тот расплылся в широкой, пробирающей до костей улыбке.       — Не думаю, что эти пресловутые Небеса находятся в самом пекле Преисподней, дядюшка.       От раскатистого смеха Франсуа в тело вонзалась тысяча раскалённых игл, ощущаемых отголосками боли в глубине испорченной души. Большая ладонь исчезла с шеи, и Аугусто отшатнулся, отступая на несколько шагов назад как от обрыва, так и от француза.       — Пойдём, щенок.       Крёстный Отец, следуя понурой тенью, прекрасно понимал всю правдивость слов, сказанных Франсуа. Оставшись один на один с грузом целой семьи на плечах, он не смел опустить руки или же прогнуться под обстоятельства, Сокджин не имел права сдаться. Один из сильнейших кланов, берущий своё начало с самого зарождения сицилийской мафии, всегда занимал далеко не последнее место в иерархии острова, не имел возможности уйти в тень, как и порвать с криминальной деятельностью, искупив свои грехи. Слишком многое связывало Пеларатти с безжалостными дикими созданиями за пределами самой Сицилии, а Неаполь или же кровавый Рим с большим удовольствием станцевал бы на костях падшей семьи. Однажды родившись в кровавой реальности, каждый человек смог бы покинуть её лишь после своей смерти, но это не означало, что тело действительно предадут земле и оно не станет десертом для чьих-то любимых свиней. Так, Лоренцо даже в своей новой жизни оставался в плену кровной принадлежности, а Сокджин же считал себя чёртовым трусом, что боялся умереть.       Иногда мысли о собственной смерти являлись сочной вишенкой на вкуснейшем торте реальности, ведь где-то там среди самых пушистых облаков явно существовал свой Рай с невообразимыми садами и ясным небом, душами, по которым Ким так отчаянно тосковал. Каждый раз, погружаясь в череду подобных мечтаний, всё с большим нетерпением Сокджин ожидал встречи со своей маленькой семьёй, с любимой дочерью, которая наверняка стала сиять лишь ярче, подобно самой настоящей путеводной звезде. Только одно успокаивало измученное сердце — те, кто теперь был на Небесах, оставался в безопасности от жестоких реалий, а сам Аугусто не боялся больше ничего, кроме того самого мгновения перед тем, как шагнуть в бездонную бездну.       Одинокий пятизвёздочный отель «Giardino Giallo» на вершине холма, объятый изумрудными посадками величественных деревьев, не эксплуатировался по прямому назначению с начала двухтысячных. Он являлся собственностью семьи Кампо, как и десяток различных зданий по всему острову и несколько незначительных построек за его пределами, например, новенькие высотки в сердце Трапани или же старые постройки на главной улице Палермо — Корсо Витторио Эммануэле. В большинстве случаев владельцы зданий, подобные Франсуа, несмотря на сферу своего бизнеса, позволяли своей собственности приносить доход и пользу городу, но иногда некоторая недвижимость оборачивалась местом для проведения встреч, заключения сделок, точками сбыта и просто территорией. Так случилось с квартирой в северной части Палермо недалеко от театра Политеама имени Гарибальди, которую когда-то щедро подарил Кампо своему очаровательному медвежонку.       — Смотри под ноги, mon amour.       Нередко места, подобные этому Отелю, пустовали, но «Giardino Giallo» сохранил в себе редкий функционал, а работающая горстка персонала, принадлежавшая Франсуа, получала приличное количество хрустящих купюр, чтобы юркий язык отлично держался за зубами. Осторожно перешагнув порог очередного длинного коридора, в вихре странного предчувствия Аугусто на короткий миг обернулся, неожиданно встречаясь взглядом с совсем юным подростком, затянутым в изысканную форму портье. Шумно вздохнув, Отец, чьи медовые глаза распахнулись шире, растерянно замер, пока за барабанными перепонками нарастал гул крови. Подростки в силу азарта и жажды получения собственных денег часто подрабатывали у различных кланов, будучи мальчиками на побегушках, выполняли самую простую работу и редко являлись объектами заинтересованности крысиной полиции, что делало их отличным теневым штатом. Но вся романтика криминального мира легко разбивалась о скалы реальности. Однажды ступив на подобный путь, возможно было прервать его лишь в нескольких метрах под землёй. Аугусто с трудом протолкнул слюну в горло.       Что-то было не так.       Вновь.       Неловкость промелькнула на мальчишеском лице, стоило тёплой ладони вдруг оказаться под коротким тренчем медвежонка и в собственническом жесте накрыть напряжённый низ живота прямиком над поясом классических брюк. Тонкая хлопковая ткань рубашки позволяла без труда почувствовать тепло чужого тела, от которого на пухлых губах Отца расцветала широкая ухмылка. Аугусто, на дне зрачков которого разверзлась самая настоящая Преисподняя, вскинул взлохмаченную голову и щедро одарил своего дядюшку теперь уже неимоверно сладкой улыбкой. Наливающееся азартом безумие клокотало в солнечном сплетении и грозилось стремительно затопить собой телу и душу.       Подушечки узловатых пальцев коснулись распахнутых мягких губ, с нажимом растирая тонкий слой ягодного бальзама, те вдруг скользнули на розовый язык, демонстративно исчезая в тёплом и влажном плену рта на одно долгое мгновение. Едва зрачки пригрозили перелиться через край радужки цвета односолодового виски, как бесстыдно блестящий средний палец появился прямиком перед лицом Франсуа, и Сокджин, сияя ухмылкой, отступил, направившись дальше под глухой стук собственных каблуков. Пустой коридор наполнился раскатистым, подобно июльскому грому, тяжёлым смехом Кампо, проникающим под кожу. Он вынуждал разразиться обезумевшим смешком.       — La puttanella è qui per il convegno dei mocciosi lunatici! — визгливо воскликнул Аугусто, ничуть не заботясь о возможных свидетелях неподобающего для Главы поведения.       Несколько этажей правого крыла Отеля принадлежало подобию просторных кабинетов и рабочим пространствам, в одном из которых была назначена встреча с представителем нового на острове, но подающего большие надежды клана, перебравшегося с Мальты в поисках лучшей жизни. Подобные гости на Сицилии являлись частым явлением, особенно необузданные группировки стягивались в солнечный Рай за новыми возможностями и часто находили своё счастье, если только, конечно же, смогли удержаться в горьких реалиях.       Нередко иностранцы имели довольно впечатляющие количество связей и возможностей, что делало их отличными партнёрами с прекрасными гарантиями, даже если те еще не имели веса здесь и сейчас, что оставалось лишь вопросом времени. Большой плюс для самих сицилийцев заключался в желании гостей иметь сильное крыло над собой, которое гарантировало бы безопасность для первых шагов становления. Несмотря на некую капризную избирательность в своём непростом характере, Аугусто был полностью согласен с дядюшкиным желанием расширения бизнеса и наращивания влияния за пределами острова, даже если приходилось действовать рука об руку с деловым партнёром, а не в одиночку. Но чего больше не желал Отец, так это ещё сильнее запятнать собственные руки в чужой крови ради больших денег, а это являлось абсолютно неизбежным на новых направлениях с огромной прибылью.       Особенно грязным делом всегда и везде являлись драгоценные камни, которые могли подарить не только стремительный взлёт бизнеса и эстетическую усладу для глаз одним своим видом, но и пулю. Всё это являлось даже более ужасающим делом, чем брикеты с сухими веществами из жарких стран.       Но что-то особенное и соблазнительное мелькало во всех рисках, которые легко сходили на нет, когда сделка заключалась с обладателем целой горсти островной верхушки в близких друзьях, банковским счётом с бесчисленным количеством нулей и океаном безумства. Различные возможности скрывались в каждом деловом партнёре, необходимо было лишь правильно обернуть его положение в свою пользу.       Белоснежный свет настольной лампы болезненно бил по глазам посреди тёмного помещения, а несчастный стул ощущался настоящим орудием пыток. Аугусто дёрнулся, рывком поправляя полы расстёгнутого тренча. Раздражение вихрем наполняло душу, пока на квадрате чёрного бархата драгоценные камни переливались многочисленными отблесками, ластясь под тяжёлыми взглядами и холодными прикосновениями металлических инструментов. Не оставалось сомнений, это были поистине красивые безделушки, только теперь они казались самой обычной глупостью, когда и без этого болезненная голова так невыносимо тянула от ожидания короткой вибрации телефона. Кто-то из находящихся в доме Кампо должен был уведомить о ситуации, но пока Аугусто едва ли мог сосредоточиться на разговорах мужчин, лишь кивая, словно шарнирная кукла, и вставляя односложные реплики. Всё внимание безучастного создания кружилось вокруг лишь одного киллера, которого ещё никогда в своей жизни Ким не желал поцеловать так сильно, как сейчас. Реальность сводила с ума, как и бездействие.       Когда беседа двух Глав наконец-то сменила курс на нечто отстранённое от дел, Аугусто заполучил благодушное разрешение отлучится, отозвавшееся невообразимым трепетом. Безудержный танец навязчивых мыслей сменился гулким стуком каблуков о глянцевый пол, а следующая позади охрана показалась глупой шуткой. По своему опыту Ким знал, что Главы чаще всего могли постоять за себя самостоятельно, пока охрана оказывалась сборищем подкупленных крыс. Единожды оглянувшись на тёмную тень, мужчина проскользнул в первую же уборную, где уже в одной из ряда одиноких кабинок наконец-то смог выудить подрагивающими руками нетерпеливо вибрировавший телефон.       Но едва медовый взгляд коснулся спасительных строчек, как мир пошатнулся, обернувшись раскатами бесчисленных выстрелов. Рывком опустившийся вниз Аугусто крепко зажмурился, пряча такую необходимую сейчас вещицу вновь во внутренний карман и отчаянно зажимая уши, только бы голову вновь не охватил приступ, спровоцированный громкими звуками. Раздражение ещё больше захлестнуло, когда тяжёлые шаги ворвались в помещение, вынудив поспешно взобраться на закрытую крышку унитаза, чтобы ничего не мелькало в пространстве между дверью и полом. Но спокойствие не желало оставаться приоритетом в подобной ситуации, неистовая злость разбирала собой, как несправедливость и бесчисленные палки в чёртовы колёса. С трудом пытаясь успокоить дикое сознание глубоким дыханием, Аугусто всё же опустил ноги на пыльный кафель, когда соседние кабинки начали поочерёдно открываться, встречая россыпь выпущенных пуль.       — Maledetto succhiacazzi, pezzo di merda… stronzo! — в чувствах ударив по коленям, переполненный злостью Отец поднялся на ноги и с грохотом замка раскрыл задребезжавшую дверцу кабинки. Обломки хрустели под подошвами ботинок. Манжеты тренча оказались чуть подняты в некой брезгливости, от которой Сокджин поморщился, кидая на растерянного мужчину с оружием презрительный взгляд. — Какого блядского чёрта здесь происходит?! Stai proprio di merda!       — Adesso sta' zitto e preparati a morire.       — Succhia… le mie… palle.       Выученный с самой юности урок об обязательном ношении при себе оружия всегда работал безотказно, как и сейчас скорость реакции вместе с излюбленным глоком обернулись билетом в один конец для одного весьма раздражающего паршивца, чьё упавшее тело Аугусто недовольно перешагнул, оставляя напоследок на щеке того сочный след от подошвы.       Новая очередь оглушительных выстрелов пронеслась ураганом по верхушкам кабинок, едва Отец успел опуститься вниз за одну из них, а после, когда тишина коснулась слуха, мужчина медленно и осторожно выглянул из своего укрытия, не обратив ни малейшего внимания на продолжающуюся в кармане вибрацию. Чем ближе Аугусто подходил по мелким обломкам к приоткрытой двери уборной, тем сильнее липкая волна страха вновь уступала место неистовой ярости, что делала Кима тем, кого он так сильно боялся всю свою чёртову жизнь.       Казалось, всё это стало подарком самих Небес, которые щедро позволили Сокджину наконец-то отпустить себя, а его внутренним демонам заполнить сознание, находя короткое облегчение. Сильнейшая обида теплилась в груди, и Ким не смел отпустить мысли о своём драгоценном Сариэле ни на одно жалкое мгновение, бросаясь теперь в пучину собственной ярости без тени сожаления.       Отсутствие при себе любого намёка на лучшее оружие против груды ублюдков ничуть не унимало разбушевавшийся в крови адреналин, что превратился в самую настоящую извергающуюся лаву, стоило только медовому взгляду зацепиться за мелькнувшие тени с оружием наперевес. Несколько одиноких фигур распределились по этажу, они выглядели донельзя озлобленными мерзавцами, приправленными веществами. Некоторые, как и подозревал Аугусто, являлись охраной одной из сторон, только вот…       — О, чёрт… — на выдохе произнёс Отец от вида мелькнувших вдалеке людей, спешно выводящих новенького Главу из грохочущего выстрелами пекла. Сквозь череду стеклянных стен отлично просматривался теперь уже совсем пустой кабинет, где некоторое время назад проходила встреча.       Суставы заломленных пальцев приятно хрустнули, и Аугусто, повернувшись к уцелевшей части стеклянной двери с шорохом бетонной крошки под подошвами придирчиво осмотрел своё отражение, пригладив взъерошенные волосы. Если Вселенная самолично вручала возможность выпустить пар здесь и сейчас, то этим стоило непременно воспользоваться. Озорные мысли, казалось бы, становились причиной до боли знакомого оскала, расцветающего на пухлых губах, чей один только вид вынуждал содрогаться до тянущей боли в напряжённых мышцах.       Нечто неуловимое переменилось в сознании, отключающее от реальности и чувств, оно превращало бесстрашие в игривый задор, разливающийся негой внутри солнечного сплетения. Хриплый смех наполнил пространство, смешиваясь с чередой далёких выстрелов. Пустая голова казалась невообразимо воздушной и такой прекрасной, наполняя Сокджина приятным возбуждением до подрагивающих кончиков узловатых пальцев. От опьяняющего отсутствия страха за самого себя и даже за некогда любимого дядюшку, Ким, покачнувшись, обернулся, чтобы направиться за лежащей рядом с телом в уборной штурмовой винтовкой.       — Как такие игрушки… — недовольно запричитал он, брезгливо осматривая чужие пыльные вещи на предмет припрятанных увесистых магазинов, которые нашлись почти сразу же, вызывая ещё большее недоумение. Какой только идиот мог понадеяться, что дополнительные патроны обязательно пригодятся таким непроходимым неудачникам? Жалкие. — Как такие игрушки вообще достаются кому-то вроде вас? Чёртово безумие, вы не стоите и цента.       Оглушающий звон в черепной коробке раздался одновременно с новой партией выстрелов, которые едва коснулись слуха улыбающегося Аугусто, превращаясь лишь в тёплую волну подступающего возбуждения. Вооружённый Отец, к чьим ботинкам рухнул опустевший магазин, щёлкнув предохранителем, вновь поднялся на ноги, чтобы без единого намёка на сомнения направиться в объятия тишины перед сокрушительной бурей.       Несмотря на довольно старинное происхождение самого здания Отеля, его бóльшая часть подверглась реконструкции, которая, по желанию первого владельца, не сохранила за собой аутентичный вид, оставив лишь изысканный фасад в непревзойденном виде. Таким образом, это место представлялось тем самым красивым лакомством в ярчайшей обёртке, которое на вкус оказывалось не лучше помоев. Это дерьмо существенно затрудняло ориентирование. Звуки смешивались в единый поток, не позволяя определить его источник, и только отражающие поверхности оставались единственной возможностью не дать другим подстрелить чью-то задницу. Тихо передвигаясь в повисшей тишине по многочисленным осколкам, Аугусто ловил в отражениях тёмные тени и, не обращая внимания на выпущенные вокруг себя пули, всякий раз с трепетной нежностью нажимал на спусковой крючок, направляя уже собственный одиночный выстрел в зазевавшегося стрелка.       Молчание, воцарившееся в немом хаосе вокруг, ничуть не давило на нервы, наоборот, оно всё больше распаляло азарт возбуждения, расцветая улыбкой, стоило одиноким выстрелам пронестись в опасной близости. Пробирающийся вглубь коридора Сокджин безошибочно узнавал собственные трофеи, раскиданные под ногами и утопающие в хрипах, они все получали второй и последний выстрел в голову, от которого табун мурашек вонзался в позвоночник. Это походило на очередное развлечение на летней ярмарке, только здесь и сейчас никто не собирался одаривать победителя нелепо огромным плюшевым животным.       Сердце пропустило удар и сразу же после всполошилось, когда в одном из отражений мелькнула до боли знакомая тень. Узловатый палец, казалось бы, даже без воли на то сознания вжал спусковой крючок до упора, превращая стеклянную дверь в тысячу осколков, где секунду назад мелькнула фигура любимого дядюшки. Сжавший челюсти Сокджин, едва отдавая себе отчёт в произошедшем, направился за своей целью, чувствуя, как под кожей разливался совершенно неизвестный до этого момента жар. Наслаждение наполняло тело, словно змеиный яд, оно превращалось в эйфорию, стоило очередным осколкам рухнуть, а тени мелькнуть ближе.       Жгучий страх не возник даже в тот момент, когда Отец, в чью спину уткнулось нечто твёрдое, в изумлении обернулся, обнаруживая разгорячённое дуло, направленное прямиком в ему лицо.       — Ciao!       Лучезарная улыбка озарила пыльное лицо, а Сокджин засиял лишь ярче перед тем, как рывком обхватить ещё горячее чужое оружие и, ударив о напряжённую руку охранника, излившегося бурными ругательствами, выхватить оружие, незамедлительно нажимая на спусковой крючок. С гулким ударом тело рухнуло к ногам, пока тяжело вздымающаяся грудная клетка клокотала от распирающего смеха. Пошатнувшийся Отец, закинув галстук за плечо, всё же выпустил из себя смешок, сотрясаясь от эмоций, подобно ванильному пудингу. Спустя несколько шагов он всё же сорвался на бег, лишь на мгновение притормозив, чтобы вырвать из двери массивный осколок.       Это походило на полное безумие.       Прохладная ладонь неприятно саднила от врезающегося в плоть острого стекла, но это чуть не помешало Аугусто наброситься на растерявшегося мужчину, чьи несколько мгновений назад выпущенные пули задели горячо любимый тренч. Может, вспышка неистовой злости заключалась в дорогом человеке, который подарил драгоценную для сердца вещь, может, в обиде на всю чёртову Вселенную, Сокджин медленно, но верно терял собственный контроль, обращаясь безжалостной местью за каждую крупицу принесённой боли. Безумие ласкало собой душу и тело, наполняло до отказа, вынуждая раздирать неугодных в клочья с каждым разом всё отчаяннее. Чем дальше тянулся кровавый шлейф, тем тише и меньше становились выстрелы, пока не исчезли вовсе под одинокий надрывный крик. Собственные раны не ощущались вовсе, разъярённый Отец не обращал внимания на тянущую боль или проблески робких мыслей. Перед покрасневшими глазами, затянутыми пеленой безумия, стояла лишь пустота и горькое отчаяние, затапливаемое чужой кровью. Под натиском полученного прикладом удара очередной наёмник, зацепившись за крупные обломки, повалился на чистый пол кабинета, а после задушено взвыл под натиском чужого веса на ноющей грудной клетке. Узкая ладонь хлопнула лежащего мужчину по щеке, как хозяева похлопывают своих добродушных псов.       — E ' tutto lui! Ha fatto tutto! — сипло зашептал наёмник, а голова его метнулась из стороны в сторону, пока солёные дорожки стекали вниз по грязным вискам. — Per favore, Dio, per favore…       — Ucciderò tutti. Non preoccuparti, amico.       Сорвав с шеи осточертевший галстук, Аугусто старательно обмотал им свой окровавленный кулак, а после излился задушенным смехом, сразу же одаривая чужую скулу сильным ударом. Выходящий на волю гнев становился настоящим облегчением с примесью наслаждения, под воздействием которого не ощущалась ни боль, ни чужие нанесённые удары. Сокджин чувствовал себя чертовски счастливым, разбивая лицо слабо сопротивляющегося наёмника до потери сознания. Чужая кровь на вкус оказалась солоноватой, как и собственный пот, стекающий кривыми дорожками по лицу, щедро окроплённому свежими алыми подтёками. В подобном обезумевшем состоянии Отец мало напоминал себя обычного, он оборачивался сущим Дьяволом, бесстрашием и безэмоциональностью, жгучей решимостью с примесью лучезарной улыбки.       Всё же Марио Пеларатти всегда добивался своих поставленных целей.       Стоило тихому шороху раздаться в тяжёлой тишине, как Аугусто незамедлительно отпустил обмякшего наёмника, без промедления выхватывая лежащий рядом с ним глок, чтобы мгновением позже развернуться с чётким прицелом на незваного гостя. Ещё горячее оружие твёрдо сжимали окровавленные пальцы, пока мышцы вытянутой руки ощущались литыми, до одури болезненными. За влажным ворохом растрёпанной чёлки на Франсуа воззрилась сама ужасающая тьма, и лицо медвежонка вдруг исказилось широкой, пробирающей до костей, улыбкой. С щелчком затвора Аугусто чуть склонил голову вбок, как только дядюшка подошёл достаточно близко, чтобы горячее дуло почти уткнулось в него, вжимаясь в плоть до явной боли.       Но расслабленный Кампо, на чьей одежде не было и намёка на случившуюся взбучку, чувствовал себя невероятно спокойно под обезумевшим взглядом, он аккуратно отвёл от себя чужой ствол, но стоило тому вновь твёрдо вернуться в место, француз лишь мягко улыбнулся с примесью любовной нежности. На протяжении всего взросления Сокджина подобные метаморфозы являлись частым явлением, усугублялась во времена частых, изматывающих тренировок и психологического давления на ещё юный разум. Сейчас перед Франсуа находился тот самый дикий Ангел, за которого Марио боролся всеми силами.       Взгляд снизу вверх не являлся подчинением, и Кампо прекрасно понимал это, с огромным удовольствием обхватывая ладонью мягкую щёку строптивого медвежонка, чтобы подушечкой большого пальца с нажимом размазать кровавые подтёки. В этот момент Ким не являлся собой, а его некогда нежная душа, сияющая чистой любовью, теперь принадлежала самому Дьяволу.       Как и всегда.       — Тебе больше не нужно бояться, детка, — скользнув выше, длинные пальцы с нежностью заправили влажную чёлку назад, а после невесомо легли на затылок, из-за чего темноволосая голова неосознанно запрокинулась от ощущения фантомной боли, которой так и не последовало. Но подобный обман продлился лишь жалкое мгновение, после превращаясь в болезненную вспышку от сжатых в кулак прядей. Задушенный хрип вырвался из сжавшегося горла Аугусто совершенно неожиданно, превратился в далёкое эхо, стоило хватке ослабнуть, а чужому лбу прижаться ко взмокшему и окровавленному. Без промедления медвежонок упёрся дулом в затылок дядюшки, опустившегося на колени рядом. Чужая нежность озадачивала внутреннего монстра, такого опасного, но чертовски уязвимого. — О, мой дорогой, ничего не бойся, слышишь? Я рядом с тобой. Никто больше не посмеет причинить тебе боль. Я не позволю этому случиться.       Горячий шёпот обжигал и без того разгорячённую кожу. Сознание возвращалось в реальность оглушающими урывками, похожими на обезумевшие эфирные помехи. С судорожным вздохом Аугусто подался вперёд, сильнее вжимаясь в чужой лоб, но дядюшка и не думал отступать, сияя любовной улыбкой. Он прекрасно знал, что спусковой крючок так и останется нетронутым, ведь в такой ситуации пуля, пройдя сквозь одного навылет, обязательно убьёт сразу двух зайцев, а Аугусто слишком боялся своей смерти.       — Stella, stellina. La notte si avvicina. La fiamma traballa. Van tutti nella stalla. Il bove col vitello. La pecora e l’agnello. Il pulcino e la gallina. La notte si avvicina, — едва услышав строчки родной колыбельной песни, крупно вздрогнувший медвежонок, убаюканный большими руками, вдруг совершенно ослаб, а оружие его дрогнуло, на короткий миг вжимаясь в затылок сильнее. Без единого сопротивления Франсуа позволил своему сокровищу упасть в родительские объятия, давая стащить себя с остывающего тела. Нечто странное происходило с сознанием, обезумевшие глаза округлились, и Сокджин дёрнулся, так и не издав ни единого звука. Тёплой пенистой волной жгучий страх окутал ослабевшее тело, увлекая на самое песчаное дно. — Dorme il pulcino con il maialino. Vedi il vitello con la pecora e l’agnello. Anche il galletto dorme sopra il tetto. Dorme la gallina sino a domattina. Stella, stellina sino a domattina. La`nella stalla tutti fan la nanna…

*

      — Stella, stellina sino a domattina, — нараспев едва слышно мурлыкал Чимин, тщетно пытаясь хоть на жалкую долю усмирить невыносимую тревогу. Бумажный пакет с каждым поспешным шагом раскачивался всё сильнее. — La` nella stalla tutti fan la nanna…       Бездействие ощущалось невыносимым грузом, из-за напора которого и вовсе появлялось желание размозжить собственную голову о бетонную поверхность. Под гнётом чувств этим утром, стоило Аугусто направиться на деловую встречу, как Чимин выпорхнул из-под крыла старшего Пеларатти, направившись в родное гнездо без единого сомнения. Скупой рассказ о случившемся прошедшей ночью за чашкой горького кофе с примесью едкого дыма ничуть не успокоил душу. Теперь же Чимин отчётливо чувствовал, как земля под его ногами превращается в Адское пекло от мучительного желания устроить Джинни разговор на повышенных тонах. Этого безумного, но такого чертовски любимого ублюдка не могла изменить ни одна драка или же ссора, и боец задыхался в жгучем отчаянии от страха за ещё одну душу.       Совершая поступки во благо, Пеларатти самолично прокладывали для себя дорогу в чёртову Преисподнюю.       Остановившись посреди каменной дорожки резиденции Кампо, Чимин угукнул своим мыслям, вытаскивая завибрировавший телефон из внутреннего кармана. Ничего, кроме нескольких строчек о забавной собачонке Лоренцо, но это было куда лучше, чем ничего, а на нескольких фотографиях, сделанных Марко, и вовсе можно было заметить робко улыбающуюся принцессу. На долю секунды острый укол вины вонзился в грудную клетку из-за такого необдуманного побега, но… занять руки стиркой казалось лучшим решением для сохранения здравого рассудка, поэтому белоснежная рубашка, которую отдала Дона Кампо на прошедшем праздновании, теперь была тщательно выстирана полностью вручную, высушена и безукоризненно отглажена. Только конечный пункт плана никак не желал находиться в своём Райском саду, как бы боец ни суетился на придомовой территории резиденции. Хмуро оглянувшись на ворота, чей звонок только недавно изливался звонким женским щебетанием, задумчивый Чимин вновь вперился взглядом в приоткрытую главную дверь дома, так и не находя источника высокого голоса. Насколько бы эта семья ни являлось родной, вложенное в юные головы воспитание не позволяло перешагнуть порог дома без приглашения одного хозяев. Тётушка каждый раз чертовски сильно негодовала из-за подобной принципиальности, но лишь сокрушённо вздыхала, стоило заприметить совершенно понурый взгляд своих прекрасных сыновей.       Однако, здесь и сейчас никто не спешил предостерегающе щёлкать по кончику носа, как и прерывать очередные длинные гудки.       — Тётушка!       Не имеющий завидного терпения насупленный боец принял решение направиться в обход резиденции прямиком на единственный источник шума строительных работ. С осторожностью прикрыв главную дверь, мелким шагом Чимин засеменил к узкой дорожке между раскидистыми лимонными деревьями, хранившими множество приятных детских воспоминаний. Несмотря на происхождение нынешних членов клана Пеларатти, в своё время Марио позаботился о положении своих дорогих мальчиков, забрав из детских приютов под своё крыло, Дон подарил тем счастливый билет в хорошее, обеспеченное будущее. Одной из возможностей являлась удача находиться под опекой сильного Босса и стать не только членами клана, но и лучшими друзьями для его дорогого сына, а дядюшка Франсуа, в свою очередь, обзавёлся горстью очаровательных созданий, ставших поистине родными.       Для лучезарной Джустины не существовало большего счастья, чем дом, полный детского щебета.       Из-за глубокой задумчивости зацепившись за выступающий корень, охнувший боец почти рухнул на колени, только чудом ухватившись за крепкую ветвь, за что бедняга сразу же заполучил упавшим цитрусом прямиком в макушку. Тихие ругательства незамедлительно наполнили собой пространство вокруг, пока мягкие подушечки с нажимом оглаживали ушибленное место, а слезящиеся медовые глаза, воззрившись на злосчастную ветвь, впились в пушистые облака, намереваясь проклясть чёртовы Небеса. Только далеко не сочные листья или же проблески дневного неба зацепили чужое любопытство. Сморгнув солёную влагу, взъерошенный Чимин прищурился, осторожно раздвигая листву двумя пальцами, чтобы лучше рассмотреть два странных силуэта, мелькнувших в одной из спален резиденции. В окне без единого намёка на гардины довольно чётко просматривался образ киллера, но едва счастье вспыхнуло в сознании, как холод незамедлительно проник под кожу, ломая кости. Изумлённый мужчина был готов поклясться собственной жизнью, что это совершенно осоловелое и понурое существо, под чьими оленьими глазами залегли глубокие тени на неимоверно бледной коже, являлось их Ангелом. С трудом протолкнув слюну в горло, боец отступил, замечая светловолосую фигуру за спиной сидящего киллера, которая ловко орудовала опасной бритвой на осунувшемся мужском лице с густыми мазками пены. Походивший на безжизненную куклу, обессиленный Чонгук мало напоминал на себя прежнего, едва реагируя на звучание монолога. С шелестом листвы рука бойца исчезла в наполовину расстёгнутой ветровке, чтобы после явить на свет излюбленный глок, украшенный яркой наклейкой на рукояти.       Жалкие метры отделяли Чимина от заветной цели, только любые предпринятые попытки спасения Ангела не имели бы благополучного исхода. И боец до зубного скрежета ненавидел чёртову реальность, прекрасно осознавая ту до самых мельчайших подробностей. Взглянув напоследок в окно, хмурый мужчина направился дальше, с болью в подреберье вливаясь в совершенно семейную идиллию на заднем дворе.       Лишив жизни Ноэля здесь и сейчас, Пак бы обрёк свою семью на такие страдания, после которых было бы невозможно оправиться.       — Ох, моя радость! — вдруг воскликнула обернувшаяся на шелест листвы Дона, незамедлительно забирая дорогого гостя в крепкие объятия и совершенно не замечая мелькнувшего в чужой руке оружия, от одного вида которого прекратился строительный шум, а Пеларатти, утерев взмокшие лбы, замерли, сразу же переводя взгляды на заднюю дверь дома, куда и указывало дуло. Оказалось, проблемы с крышей перешли и на террасу, расположенную в задней части резиденции. — Как ты, сокровище? Я так счастлива тебя видеть!       — Ты выглядишь сегодня просто изумительно, тётушка, — лучезарные глаза цвета самого сладкого цветочного мёда никого и никогда не оставляли равнодушным. Сочный след от нежной помады украсил мягкую щёку бойца, чтобы после остаться лишь шлейфом от соприкосновения с подушечкой пальца.       — Я всегда изумительна, — лукавая улыбка расцвела на красивом лице Джустины. — Знаешь ли.       — Не могу этого отрицать, но ты и не отвечаешь на звонки, — светясь, пожурил её Чимин. — Поэтому…       — Всё, дорогой мой. Всё-всё.       Мягкие волосы мужчины оказались взъерошены, из-за чего тот засиял лишь ярче, позволяя тётушке ловко забрать из своих рук бумажный пакет, а после одарить кончик носа ласковым щелчком. Но едва Джустина, щебеча, хотела уже обернуться, как в порыве чувств всё же обхватила нежными ладонями румяное лицо бойца, чуть сжимая его и вынуждая пухлые губы превратиться в яркий бантик. Глок почти выскользнул из рук, когда счастливое существо отстранилось, с тихим шорохом цветастого платья оборачиваясь к своим детям.       — Мальчики! А как вы… — яркая радость быстро сменилась на недоумение, а затем и вовсе растворилась в тёплой улыбке. Джустина, окутывая родительской нежностью, покачала головой без намёка на недовольство. Шестеро юных душ, выросших на глазах в прекрасных, но строптивых взрослых, всегда оставались несносными существами, но Дона Кампо никогда бы не пожелала, чтобы её любимые птенцы окончательно повзрослели. — Ох, вот же… эти неисправимые паршивцы, я уверена, вновь прячутся от меня с сигаретами за кустами гибискуса. За столько лет ничего не изменилось, Господь, это такое завидное постоянство!       — Но ты ведь любишь в них именно это, не так ли? — на короткое мгновение Джустина, взяв бойца за локоть, устало коснулась головой крепкого плеча, но едва тётушка попыталась сделать шаг к дому, как чужая рука мягко направила её в противоположную сторону. Всё замешательство растворилось в звучании бархатистого голоса. — А пока идёт перекур, тётушка, покажи-ка мне масштабы оставшейся работы, и я займусь ею. В скором времени обещали дождь, нам стоит поторопиться.       — А как же кофе? — в изумлении поинтересовалась Джустина. — Ты ведь только что приехал, дорогуша. Нельзя сразу же бросаться в объятия работы.       — Мы насладимся им под звуки дождя, в такое время он особенно вкусен. Да и на душе будет куда легче от завершённой работы, не так ли? — тёплые глаза цвета чёрного чая, превратившись в лучистые полумесяцы от яркой улыбки, не могли не коснуться тонких струн чужой души.       Когда по упругим листьям раскидистого рододендрона ударили первые крупные капли из тяжёлых облаков, двое мужчин, облачённых в рабочую одежду, уже поднимались на второй этаж под тихое звучание короткого разговора. Находясь в абсолютной власти территории Капмо, все действия Пеларатти имели чёткие границы. Единственным возможным вариантом действий оставался звонок Отцу, но тот уже который час не желал выходить на связь, что, безусловно, доставляло ещё больше проблем. Переглянувшись между собой, Пеларатти медленно направились дальше, неосознанно накрывая ладонями места, где привычным грузом обычно находилось оружие. Каждый член клана был прекрасно осведомлён о местонахождении спальни Аугусто в этом доме, нередко с юности бывая в стенах комнаты для игр среди мальчишек, поэтому не составляло никакого труда добраться до той без единого шума.       По какой-то негласной причине именно это место сразу же возникло в мыслях мужчин, едва холодный ствол указал на потрёпанную временем дверь, будто это являлось чем-то само собой разумеющимся.       — Почему-то мне ещё никогда так сильно не хотелось именно канноли, — честно признался Лука, замирая в нескольких шагах от нужной двери. Потупившись на мгновение, тот с тревогой воззрился на хмурого Консильери, закусывая нижнюю губу. — Знаешь, я бы с радостью проснулся сейчас, если существовала такая возможность.       — Думаю, этим утром ты достаточно взбодрился, — с тёплой улыбкой шепнул Консильери, подмигнув. Намджун изо всех сил пытался не позволить дорогим людям броситься в пучину, из которой не существовало спасения. — Как и Аугусто, конечно же.       Вспышка эмоций на бледном лице Капореджиме обернулась для того спелым и сочным румянцем, от которого шрам, пересекающий веко и бровь, казалось, приобрёл ещё более очаровательный оттенок. Несмотря на всю устрашающую натуру, Юнги всегда оставался донельзя трогательным в своих по сей день мальчишеских чертах характера.       — Его кровать, — мягко пояснил Намджун, чтобы успокоить вспыхнувшее чужое замешательство.       — Конечно, кровать.       Тихий смешок вонзился в чуткий слух Капореджиме.       — Детка, не так давно мы меняли накладки на ножках его кровати из-за возникшей царапины на деревянном полу. Ты прекрасно знаешь Аугусто, подобное сильно бьёт по его перфекционизму. Поэтому мы сняли старые накладки, но не успели поменять на новые.       — Поэтому…       — Поэтому ничего не заглушало звуки, и каркас довольно жёстко терзал собой пол от любого вашего движения. Полагаю, царапины не смущали вас, как и… звуки. Скажем так, комната Аугусто находится так удачно, что мне пришлось усердно и громко мыть чёртову посуду прямиком перед изумлённым гостем и следить, чтобы блядский кофе не убежал из блядской турки прямо перед моим носом.       Персиковые губы Юнги приоткрылись, выпуская сдавленный звук.       — Вот почему мы никогда не используем его спальню, — изумлённо пролепетал Капо, который выглядел более потрясённым, чем ребёнок, услышавший, что Санта Клауса не попросту существовало.       — Самое главное, чтобы ему стало легче после этого. Состояние Аугусто было настолько отвратительным, что я едва ли сдержал себя, чтобы не ворваться к нему посреди ночи. Иногда мне чертовски страшно подумать о том, что же происходит в его светлой голове.       Вновь переглянувшись между собой с долей печального понимания, мужчины выудили из карманов потрёпанных джинсов две старых отвёртки, которые были не полезнее чёртовых зубочисток. В волнении одёрнув влажную футболку, всё ещё украшенный румянцем Юнги прочистил горло и рывком схватился за дверную ручку, чтобы после же сразу прильнуть к стене, увлекая в тень открывающейся двери и озадаченного Консильери. Адреналин струился в венах. На пороге спальни вдруг появилась высокая светловолосая фигура, чьё лицо озарилось ярким пятном света от включённого экрана телефона. Принятый Ноэлем звонок оказался настоящим подарком самих Небес, позволяющим одинокой тени скользнуть в прохладную комнату, бесшумно прикрывая за собой дверь до тихого щелчка.       Пронизывающее ужасом дежавю в одного мгновение охватило Юнги, растерянно замершего посреди до боли знакомой комнаты. Безукоризненная чистота и порядок не могли даже намекнуть на постояльца, за исключением полного отсутствия пыли, словно бы кто-то точно бывал здесь раньше. Нервозность поглощала собой без остатка, и Лука не желал сопротивляться подступающему гневу, сжимая всё крепче во взмокшей ладони глупое подобие оружия.       С одной стороны, такая непоколебимая уверенность в местонахождении киллера была довольно глупа и наивна, но с другой же, она являлась тем самым предчувствием, безоговорочно разделённым на шесть душ, несмотря на то, что родной силуэт в окне ощущался лишь миражом, а прошедшая ночь — очередным ночным кошмаром. Бегло осматривая комнату на предмет любых зацепок, взмокший Юнги позволил эмоциям наконец-то появиться в уголках чайных глаз первыми солёными каплями. Длинные пальцы неумолимо подрагивали, а из сжавшегося горла вырывался робкий и задушенный звук надвигающегося отчаяния.       — О, нет-нет-нет…       Ни в одной из Вселенных Юнги не желал смириться с холодной реальностью, уничтожая себя неистовой виной и сожалением, он полностью разделял шквал чувств Аугусто, но не мог облегчить эту тяжесть ни на грамм в отличие от самого Босса, чьё проклятие вдруг обернулось настоящим благословением. Та просьба, с которой Сокджин обратился этим утром к Капореджиме, едва придя в себя, могла показаться чертовски абсурдной в данных реалиях, однако, каждый раз настигший болезненный оргазм возвращал измученное сознание в реальность, очищая мысли и приводя в порядок чувства.       Дрожь вонзилась в тело, стоило редким крупным каплям упасть на чистую поверхность стола, когда мужчина склонился над ним, обессиленно облокотившись о край.       Всё произошедшее дерьмо той злополучной ночью происходило прямиком перед его носом.       Он должен был быть более внимательным к киллеру, более…       Он должен был остановить его во что бы то ни стало.       В порыве чувств сильный удар обрушился на деревянную поверхность, а гнев охватил собой, сжимая в тисках. Развернувшись на негнущихся ногах, Юнги обжёг лёгкие щедрым глотком кислорода, чтобы после, теряя самого себя в жгучем отчаянии, кинуться на поиски любой крупицы, которая только могла принадлежать киллеру. Многочисленные ящики комода и письменного стола, как и небольшая гардеробная, имели исключительно личные вещи чёртова Ноэля, лежащие в исключительном, пугающем порядке. Быстрое изучение прилегающей ванной комнаты оставило после себя только порцию безнадёжности, объяв до странного колючей, необъяснимой атмосферой. Изумлённо озираясь по сторонам, тяжело дышащий Юнги нервно топтался на круглом коврике посреди светлого помещения ванной без единой возможности уловить причину колючих мурашек, в сотый раз пробегая взглядом по редким личным вещам. Он верил Аугусто, как и в правдивость его слов. Не мог ошибаться и Чимин.       Предчувствие никогда не подводило.       Стоило ещё раз пройти проклятую спальню по периметру и успокоить обезумевшие сердце. Вихрь чувств никогда не был кстати при подобных обстоятельствах, чаще всего он способствовал ошибкам и просчётам, которые здесь и сейчас являлись совершенно недопустимы. Только отчаяние всё сильнее сводило с ума, и Капореджиме чётко ощущал, как медленно, но верно впадал в безумие. Тонкая ткань белой футболки нервировала тесными объятиями с влажной кожей.       За раскрытой дверью гардеробной вновь не нашлось ничего нового, только измученная душа продолжала тянуться в неизвестную даль. Медленно ступив на край явно дорогого ковра, с судорожным вздохом подступающей паники мужчина осторожно опустился на колени, чтобы просмотреть пространство под висящей ровными рядами немногочисленной одеждой. Полное отсутствие любого шума по ту сторону комнаты неимоверно сильно натягивало и без того напряжённые нервы. Припавший щекой к полу Капореджиме замер на одно мгновение, позволив сердцу выровнять сбившийся темп, то оно вдруг всполошилось сильнее, стоило тонкой полоске света промелькнуть между висящей одеждой.       Охваченный вспыхнувшим безумием Юнги ничуть не жалел самого себя, хватаясь за робкую надежду, он бросился в пучину с головой, до первой крови под травмированными ногтями вонзаясь в небольшой щит, напоминающий вход для домашних животных, только, конечно же, чуть большое. Ужасающее осознание наличия подобного места в детской комнате Аугусто пронзило навылет, словно бешеная пуля, выпущенная самым родным человеком. Когда деревянное полотно оказалось вырвано с острыми гвоздями, за ним обнаружилось нелепо небольшой проём, через который мужчина с трудом сумел проникнуть дальше, оказавшись после в тёмном крохотном помещении без окон и света. Подтянув к себе ноги, чтобы позволить приглушённому освещению гардеробной проникнуть глубже, Юнги с трудом подавил голос, за безудержными позывами истерики ничуть не обращая внимания на собственную местами содранную, саднящую кожу.       — О, моё драгоценное солнце, — длинные пальцы задрожали над лежащим безвольным телом, которое едва ли реагировало на любые раздражители, продолжая почти неуловимо поднимать грудную клетку в глубоком дыхании. На короткий миг вцепившийся в собственные волосы Капореджиме испустил глухой стон, после обрушившись трепетными прикосновениями на киллера, затянутого в ненавистную больничную сорочку. Он был жив. Жив. — Mi dispiace per tutto questo. Mi sento in colpa, non riesco neanche a guardami allo specchio. Мне так чертовски жаль, милый, Господи, как же мне… о, мой Бог.       Несмотря на то, что Чонгук не имел на себе ничего, сковывающего движения, киллер продолжал оставаться в собственном мире, не предпринимая попыток даже изменить неудобное положение. Сдавленные звуки танцевали на языке, и Юнги не думал их сдерживать, позволяя всей боли обрушиться настоящим тайфуном. Под тонкой тканью сорочки не было обнаружено ничего, кроме переливающихся старых кровоподтёков и узкого бинта, обхватывающего основание бедра. Нечто пенистое ощущалось на острой линии челюсти Ангела, высокий же лоб того оказался украшен аккуратной квадратной повязкой. Звонкий смешок наполнил собой подобие Преисподней, и Юнги, сотрясающийся от крупной дрожи, сразу же припал к сухим губами коротким любовным поцелуем, обхватывая найденного киллера со всей трепетной любовью, на которую только был способен.       Время короткой встречи стремительно подходило к концу, но Капо не мог остановить обезумевший поток мыслей, как и отстраниться от драгоценного Ангела, чьё тусклое лицо с росчерками синяков по трепещущим векам едва ли имело здоровый оттенок. Здесь и сейчас не существовало ни единой возможности спасения, и подобный замкнутый круг становился настоящим Адом, из которого не имелось ни единого выхода. Шум за стеной нарастал, вынудив отчаявшегося Юнги всё же отстраниться с болью в сердце и покинуть крохотное помещение, спешно устанавливая деревянное полотно обратно и прибивая его кулаком, пока чайные глаза стремительно наполнялись влагой. От невыносимой горечи случившегося Лука почти распрощался со скудным завтраком, если бы не отчётливые шаги, вырывающие сознание вновь в холодную реальность.       Они что-нибудь обязательно придумают, все вместе.       В тот момент, когда Капо добрался до середины комнаты, несколько голосов по ту сторону двери уже приобрели достаточную громкость, чтобы панике задрожать на кончиках пальцев. Выхода не оставалось, а быть замеченным здесь и сейчас в роли названного гостя — обречь всю семью на немалые проблемы. Тяжело вздохнув и утерев влагу под кончиком носа, взмокший мужчина кинулся к одному из окон, с некоторой заминкой распахивая его, чтобы сразу же перебросить ногу через край. В детстве и юности, когда гонка за порцией адреналина была сродни наркотику, подобное баловство являлось довольно частым делом. И сейчас, со всей силой хватаясь за старую шпалеру, заросшую вьющимся плющом, так, чтобы прильнуть к стене, Лука замер, едва дыша. Но незаметно закрыть окно стало невозможным, женский щебет ворвался в спальню раскатами июльского грома. В крохотную щель прекрасно просматривалось, как дверь распахнулась, впуская лучистую Дону Кампо со стопкой чистых вещей, которая сияла куда ярче полуденного солнца. Казалось, Джустина действительно не подозревала о происходящем вокруг различном дерьме. Улыбающаяся тётушка исчезла в гардеробной, и сердце Капо пропустило удар, мужчина шумно выдохнул, наблюдая, как после та мягко закрыла за собой дверь, принявшись за взбивание декоративных подушек на большой постели. О, Боги, как же Капореджиме завидовал этой невинной душе.       Лука вдруг дёрнулся, стоило появиться уже знакомому мужчине. Ноэль выглядел излишне домашним и мягким, а сталь в его безэмоциональных глазах пошла рябью, мелькая отголосками человеческой души.       — После твоих слов, Ноэль, мне кажется, почти все малышки посвящают себя танцам, это так удивительно, — задумавшись на короткое мгновение, щебечущая Джустина любовно пригладила кисточки на мягкой подушке. То, с какой невероятной любовью исчадие Ада, чьи серые глаза приобрели оттенки жизни, теперь смотрело на мир, чертовски пугало. — Моя Николь в своё время тоже была увлечена балетом до глубины души, да и, оказывается, ещё одно прелестные создание тоже — очаровательная дочь друга семьи Пеларатти. Ах, и крошка Франческа, конечно же!       Даже монстры имели свою очевидную уязвимость.       — Стоит ли мне ожидать подобного от Марка? — яркая улыбка, расцветающая на сухих губах Кампо, вынудила Капореджиме сильнее вцепиться в шпалеру. — Моя Лола одним чудесным утром поставила перед выбором: балетная школа или три месяца под вашим крылом…       Возмущение Джустины быстро переменилось на любопытство от лукавого блеска в стальных глазах напротив.       — Но не просто погостить у дядюшки с тётушкой, — продолжил Ноэль. — А только с условием, что Франсуа будет вынужден обзавестись малюткой пони.       — О, нет, дорогой, — тёплый смех наполнил собой спальню.       — А как ты знаешь своего супруга, он в первый же день приезда любимой племянницы с радостью исполнит своё заветное желание, обязательно поддастся на уговоры этого ангельского создания. И будет у вас долгожданное пополнение в виде… породистого жеребёнка, который резвится на сицилийских просторах. Что-то мне подсказывало… ты не погладишь меня по голове за подобное.       — Боги, милый, эти два существа просто созданы друг для друга, настоящая взрывоопасная смесь, — бархатистый смешок присоединился к женскому щебетанию. Лёгкий румянец расцвёл от тётушкиных слов на скулах Кампо, и тот, к удивлению Юнги смущённо потупился. Не существовало таких слов, которые могли бы описать любовь Кампо к своим детям, семьям.       — Лола совсем недавно вынудила дедушку Дидье построить домик на дереве. На его же заднем дворе. К слову, домик куда больше тобой сейчас представленного. Там есть два чёртовых этажа, Джустина, целая детская кухня, которая действительно работает. Эта юная синьора из всех вьёт верёвки, она даже умудрилась обзавестись лучшим другом в лице петуха дорогой бабули.       — Твои двое сорванцов просто обязаны приехать к нам погостить, Ноэль, это попросту нечестно скрывать от нас такие сокровища! Я даже согласна на петуха!       — Но было бы на такую авантюру согласно само бедное животное. После ручной лягушки в кармане Марка, которую он прятал от нас более недели… У меня закрадываются некие сомнения, — растерев предплечья, мужчина вновь озарился яркой улыбкой, а после насупился. — Ох, это ты открывала окно? Перед дождём в этот раз так прохладно.       Стоило ему обернуться, как привычный образ сразу же окутал Кампо, опускаясь на плечи грозовой тучей. На мгновение желваки заходили на мужском лице, и в несколько широких шагов хмурый Ноэль оказался у окна, сразу же перегибаясь через край в поисках источника странного шума. Но ничего не зацепило собой внимательный взгляд, кроме шелеста дрожащей от лёгкого ветра листвы раскидистых кустов под окнами, куда несколько мгновений назад рухнул Капореджиме из-за ноги, соскользнувшей с деревянной балки шпалеры. Недовольство отлично просматривалось в тяжёлом взгляде серых глаз, оно окутало Капо, который судорожно пытался выровнять сбившееся от падения дыхание. Погребенный под сочной листвой, Лука позволил себе закрыть глаза, лишь когда окно на втором этаже наконец-то закрылось.

*

      Утерев ребром ладони предательскую солёную дорожку, притихший Сокджин, отвернулся к окну и прикусил щёку изнутри, зажав подрагивающие ладони между острых колен. В череде пятен проносящегося пейзажа мелькали стройные кипарисы и одинокие пинии, пока в беспокойной душе пытались найти свой покой горькие чувства. Липкие тени медленно отпускали сознание, позволяя взглянуть на мир более трезво. Сохраняя хмурое молчание, Отец всё ещё не мог осознать и понять собственное состояние, причину, по которой его разум обернулся настоящим сумасшествием. Бесконечный день тянулся невыносимо медленно, из-за чего каждый метр, добавляющий расстояния до киллера, ощущался раскалёнными иглами под ногтями. К вороху наболевших мыслей прибавлялось смятение, вызванное нападками со стороны охраны, та не походила на отличных бойцов, которые имели нескоординированные действия и безрассудство. Всё это казалось чей-то глупой шуткой или же попросту предупреждением, которое часто выдают незваным гостям жаркой Сицилии. Но в этот раз необъяснимое чувство теплилось в черепной коробке без возможности отыскать выход.       Слишком большое количество терзающих мыслей легко отправляли сознание в прострацию, оставляя лишь яркий огонёк необыкновенной тоски по любимому Ангелу.       Сариэль.       Тонкий аромат влажных салфеток, которыми некоторое время назад Франсуа приводил своего медвежонка в порядок, всё ещё оставался на коже и забивался сладковатым шлейфом прямиком в нос. С шорохом потрёпанного тренча, по которому тоже болело сердце, Сокджин понуро взглянул на дядюшку, крепко сжимающего руль.       — Посмотри, как много больных ублюдков, Аугусто. Ты должен правильно выбирать для себя союзников, — серьёзный Франсуа одарил медвежонка лёгкой ободряющей улыбкой перед тем, как включить правый поворотник. — И не переживай так сильно из-за тренча, loulou, всё поправимо. Я знаю, его подарила твоя горячо обожаемая Сиерра, знаю, что он неимоверно дорог тебе, но всё можно исправить, слышишь? У меня есть один прекрасный друг, который сделает твою вещицу ещё лучше, ты даже и не вспомнишь, где были проблемы.       Едкий смешок весело танцевал на кончике языка, щекоча и ударяясь о нёбо, он превратился лишь в тихий звук, с который Сокджин передёрнул плечами. От упоминания этим человеком имени любимой погибшей супруги что-то обрывалось в душе, переливаясь болью в венах.       — Когда каждую чёртову секунду своей жизни ты ожидаешь пулю от любого человека из своего окружения, то чувство страха со временем притупляется, — на выдохе произнёс медвежонок и отвернулся к окну, облизывая тусклым взглядом старые крыши и изумрудные верхушки деревьев. — Скажи мне, Франсуа, неужели ты никогда не ожидал, что я достану оружие ради тебя? Для тебя.       — Ради меня? — усмешка явственно читалась в низком голосе.       — Ты никогда не думал, что я могу быть тем самым больным ублюдком, о которых ты говоришь?       — Я вырастил тебя, как своего сына, Аугусто, взял под своё крыло с самого момента, как ты появился на острове. Как мне могут быть неизвестны поступки и мотивы собственного ребёнка?       Широкая улыбка, расцветающая на бледном лице, обнажила ровный ряд зубов. Со вздохом Сокджин медленно повернул к дядюшке голову.       — Сколько мне было лет, когда Марио привёл меня в свой дом?       — Четыре года и три месяца.       — Мой отец выбрал не слишком подходящий возраст для подобных манипуляций со своей стороны.       Задумчивая морщинка залегла между густых бровей Франсуа, он нахмурился, глухо постукивая подушечками по кожаному рулю.       — Mon amour, — после долгого молчания предостерегающе произнёс Кампо. — Даже если Марио и был моим лучшим другом, то я не обязан одобрять всего его идеи. Ты сам прекрасно знаешь, что он ещё тот дикий пёс, чёртов сумасшедший ублюдок, но… послушай, детка, иногда мы вынуждены работать с тем, что мы имеем. Ты ведь понимаешь, почему я говорю тебе о правильных союзниках? Ты ещё очень юн для этого грязного мира, Аугусто. Боссов в твоём возрасте… Можно сосчитать на пальцах. На твоих плечах целый клан, вся чёртова семья.       С силой Отец прикусил щёку изнутри, зажимая подрагивающие руки коленями всё сильнее. Довольно острый край ремня безопасности болезненно впивался в свежую ссадину на шее. Здесь Франсуа безусловно имел свою правоту, и Ким не мог не согласиться с его утверждениями, с каждым словом ощущая возложенный груз ответственности на душе более отчётливо. Сколько бы молодых Боссов не встречалось на карьерном пути, чаще всего они оказывались лишь мальчиками с грудой оружия и тонной отцовских денег.       Отчасти… Сокджин должен был оказаться именно таким.       — Я был таким беспечным в твоём возрасте, — мягко произнёс Франсуа. — Только в начале самостоятельной работы, с женой и совсем маленькими детьми, но… таким легкомысленным глупцом. На тебя же, Аугусто, я смотрю как на равного себе. Этому миру.       — На равного? — пухлые губы на миг превратились в ягодный бантик. — Это всё звучит, как схема тех великовозрастных денежных мешков, которые всякий раз пытались снять меня в юности, заливая в уши своё грёбаное дерьмо о том, какой же я чертовски зрелый для своих сверстников. Какой я особенный в свои семнадцать. Шестнадцать. Пятнадцать, чёрт побери.       На короткий миг нечто в глубине Аугусто похолодело, разливаясь табуном мурашек под натиском мелькнувших демонов в родных глазах напротив. Тонкое лезвие, по которому каждый шаг босых ног являлся сумасшедшим трюком, ещё никогда не ощущалось настолько опасным. Острый кадык Отца дёрнулся.       Никогда не кусай руку, кормящую тебя.       — Их головы после подобного всегда преподносились тебе в подарочных коробках, а трофеи в винных бутылках по-прежнему стоят в твоём доме, не так ли? Марио и я всегда защищали тебя. Мы были и будем за твоей спиной. Рядом. Я — твой крёстный отец, Аугусто, меня сделал им твой отец.       — Останови машину.       — Душа моя.       — Не сейчас, нет. Останови у той церкви, что за поворотом, — пресекая любые слова в ответ, Сокджин, вновь отвернувшись к окну, без промедления продолжил: — Раз всё равно проезжаем мимо, я бы хотел заглянуть туда. Вечно не хватает времени на подобные дела, тебе ли не знать? Было бы печально упустить такой шанс.       Пронизывающий холод, с которым на короткий миг воззрился француз, превратился в табун колючих мурашек вдоль позвонков.       — Я подожду неподалёку, — вкрадчиво произнёс он. — Наша работа на сегодня ещё не закончена.       — Конечно же.       — Аугусто.       — Ты можешь перецеловать сотню парней в барах, попробовать снова, лишь бы подавить то чувство. Ты можешь сказать, что ты просто такая, какая есть, и придумать новое оправдание, ещё одну дурацкую причину. Удачи, милая! — с шумным вздохом вдруг переменившийся Сокджин широко улыбнулся собственному отражению, он изливался строчками песни, что долгие дни терзала черепную коробку бойкой мелодией и лирикой, вонзающейся клинками в самое сердце. Едва автомобиль мягко остановился на крохотной парковке, как повеселевший медвежонок, пребывая в розовых облаках воздушных мыслей, ловко выпутался из объятий ремня безопасности, после же выпорхнув на прохладный уличный воздух. — Когда ты проснёшься рядом с ним посреди ночи, схватишься за голову, осознав, что ты всего лишь «его жена», тебе придётся принять реальность. И ты вспомнишь обо мне и о том, как я давным-давно сказала: «Я же тебе говорила»…       Свежий воздух приятно обласкал румяное лицо и щедро наполнил собой до отказа, окрыляя тяжёлую голову пьянящей порцией кислорода в крови. Всплеснув руками, сияющий Аугусто игриво обернулся вокруг своей оси и склонился к опустившемуся окну, одаривая хмурого дядюшку звонким воздушным поцелуем.       — Тебе придётся остановить землю, чтобы избавиться от этого чувства, — звонко пропел Ким. — Удачи в этом, милая!       Когда за спиной остался чёрный лоснящийся автомобиль, с глубоким вдохом светящийся, словно сицилийское солнце, Сокджин вновь обернулся вокруг себя, после же ринулся дальше, взбегая по старым ступеням церкви. Полюбившаяся песня клокотала в черепной коробке, танцуя строками на языке, она расцветала необыкновенной эйфорией, а подрагивающие уголки пухлых губ всё стремились обратиться лучистой улыбкой.       Странное воздушное опьянение вскружило тяжёлую голову, без особого труда превращаясь в живительный глоток разгорающейся любви, пока лёгкость в подрагивающих конечностях обещала обернуться чем-то болезненным, но Аугусто едва ли обращал внимание на это, упиваясь затапливающим чувством всепоглощающей любви к одному Ангелу. Распахнув тяжёлые деревянные двери церкви, мужчина сразу же замер, зажмурившись от обволакивающего и тяжёлого аромата ладана. Но это ничуть не отрезвляло разум, который бурлил от томительного бездействия, подобно настоящей лаве в жерле вулкана, требуя как можно быстрее заполучить живительный поцелуй своей любви.       Как бы сильно ни хотелось разразиться криком от переполняющих чувств, эйфория и не думала отпускать, обещая позже превратиться в новую безумную волну для больного сознания.       С трудом пряча широкую улыбку, тяжело дышащий мужчина взглянул вниз на нахмуренного ребёнка, чьи большие и округлые глаза могли вместить в себе целый мир и дальше больше. Стоило росчерку тусклого света облизать собой высокую фигуру, как мальчик вдруг отшатнулся и вцепился в руку матери сильнее, почти прячась за женской спиной, словно испуганный оленёнок. Изумление исказило светящееся лицо Аугусто, как только холодный взгляд насупленной женщины вонзился в того, пожирая. Та отчётливо громко цокнула языком, следом обхватывая замершего мальчишку за плечи, чтобы поспешно скрыться вместе с сыном за дверями церкви от вида несуразного создания.       — Иди прямо, — шептала та. — Не смотри на этого мужчину. Не смотри, дорогой.       Густые брови Отца заломились в растерянности, и он, походивший на потерянного щенка, оглянулся, после воззрившись на собственные ладони, так и не находя на тех даже намека на багровые пятна. Первая же отражающая поверхность показала лишь незначительные крохотные росчерки засохшей крови у линии роста волос и самом воротнике рубашки, но ничего иного, что могло бы привести в ужас невинное создание. Странный момент одарил душу неприятным осадком, от которого приятная окрыленность стремительно меркла, обдавая пронизывающим холодом. Оставшись один на один с церковной тишиной, сникший Аугусто прочистил горло, неловко потупившись на долгое мгновение в нерешительности. Даже если окрыляющее счастье вновь стремительно утекало сквозь пальцы, уверенность в своих намерениях наоборот становилась лишь сильнее. Растерянно обернувшись на жалкую секунду, Ким воззрился на закрытую дверь с колючей болью в подреберье. Впервые под детским взглядом Сокджин ощутил себя монстром, не подлежащим искуплению. Казалось, Марио всегда достигал всех своих поставленных целей.       Поправив короткий тренч и смахнув с того невидимые пылинки, Дон расправил плечи, а после направился широким шагом в старую исповедальню, насквозь пропахшую печалью и тягучим ладаном. Стук низких каблуков раздавался беспощадным эхом среди каменных стен, затерявшись в рядах скрипучих деревянных скамей, он растворился шорохом тяжёлой алой ткани, обласкавшей высокую фигуру появившегося на пороге исповедальни священника. Тусклый свет, вырисовывающий на бледном лице Отца чёткий узор переплетения решетчатой перегородки, вдруг мигнул, вновь погружая две души в уютный полумрак. Воззрившийся на сцепленные руки, лежащие на бёдрах невыносимым грузом, Ким на миг потупился, проглатывая все невысказанные слова, танцующие на языке.       — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа Слава, — крупная дрожь вонзилась в угловатую фигуру от неожиданного голоса по ту сторону перегородки, от которого вздрогнувший Сокджин встрепенулся, едва не ударяясь макушкой о деревянную стенку позади себя. Он порывисто выдохнул сквозь стиснутые зубы. В бесконечном списке грехов пропуск приветствия священника ощущался самым тяжким. Нервная улыбка сама скользнула на пухлые губы. — Аминь.       — Аминь.       Тишина сгущалась лишь сильнее с каждым мгновением невыносимого молчания, и Сокджин ссутулился, тяжело вздохнув.       — Не спешите и не терзайте себя, — мерно покачивая головой, произнёс святой отец. — Я буду здесь столько, сколько Вам потребуется.       — Отец, это моя первая исповедь за шесть месяцев, — выпалил мужчина. — Я… я согрешил. За это время я оскорбил Господа нашего Бога следую-       — Аугусто?! — неожиданный возглас разлетелся звонким эхом за пределами исповедальни, расцветая изумлением на лице святого отца. В глубоких глазах священника не находилось и капли страха или же презрения, лишь яркое счастье от долгожданной встречи с любимым прихожанином. В чувствах почти подскочивший на деревянной скамье мужчина прочистил горло, смущённо потупив взгляд от своей бурной реакции. Желание обнять человека по ту сторону перегородки ощущалось совершенно невыносимо, а горло распирало комом невысказанных слов. Как же много всего хотелось рассказать. — Ох, я так… так рад вновь увидеть тебя! Ты живой, какое же это счастье! Господь!       С будущим отцом Александром Вселенная познакомила юного Сокджина в один из июльских дней, когда уходящее солнце так и не подарило облегчения вечерней прохлады, оседая жаром на лицах. В уборной шумного бара две души встретились совершенно неожиданно, налетев друг на друга из-за солёной пелены, скрывающей некогда лучистые глаза. Тогда, долго умываясь в шлейфе звонкого шума по ту сторону стены, юноши предстали друг перед другом с распахнутыми душами и разбитыми сердцами и покинули уборную, уже крепко держась за руки. Всё оказалось до боли просто и даже предсказуемо, превращаясь спустя годы в забавную историю, в которой причины разбитых сердец были давно забыты, и раны залечены, обласканные обещаниями счастливого будущего.       Украшенные мерцающими блёстками и дорогими тканями, два юных создания предстали ангельскими воплощениями, они прожигали тёплые вечера в стенах клубов и объятиях тех, на чьих счетах было достаточное количество нулей, чтобы бессовестно сорить шуршащими купюрами, щедро осыпая ими сияющих юношей. Но меркантильные создания, полные желания жгучей мести, лишь приносили хороший процент заведениям и душевные терзания несчастным, которых всякий раз играючи разводили на деньги, так и не позволив тем прикоснуться к себе даже кончиком пальца. Что-то завораживающее таилось в подобном развлечении, сладковатый алкоголь казался ещё слаще, а блеск в больших невинных глазах ярче.       Разбивая сердца в отместку за своим измученные души, юные создания находили своё собственное удовлетворение и даже справедливость, никогда не отказывая дорогим спутникам-однодневкам, чтобы наступить тем каблуком высоких сапог на чёртовы яйца.       Под тихий скрип скамьи Сокджин прильнул к узорчатой перегородке чуть ближе, с нежностью воззрившись на родное лицо, пока на пухлых губах расцветала мягкая улыбка. Встреча старых друзей всегда являлась одним из лучших ощущений во всём мире.       — Отлично выглядишь, отец Александр, — тёплый взгляд медовых глаз вынудил священника расцвести персиковым румянцем лишь ярче, и тот, сдаваясь собственному положению, стремительно повернулся к улыбающемуся Дону, сияя, как путеводная звезда.       — А как Вы объясните своё долгое отсутствие, Дон Аугусто? — солнечная улыбка, несмотря на строгий тон, прекрасно раскрывала все истинные чувства. Александр никогда не смел держать злость на это своенравное, но чертовски дорогое существо. — Поверьте мне, я уже занёс Вас в список плохих прихожан.       — Но Вы пока занесли только карандашом, верно?       — Ты никогда не изменишься.       — Сложно оставаться таким необыкновенным, но я отлично с этим справляюсь, знаешь ли.       Тёплая всепоглощающая волна затопила собой исповедальню.       — Да, я в курсе твоих пожертвований для церкви, что уж говорить о твоих пожертвованиях в детские дома. Я так… так сильно благодарен тебе, — охваченный нежностью, священник чуть смутился, впервые переполняясь самыми светлыми чувствами за последнее время, и это ощущалось необыкновенно прекрасно. — Спасибо тебе, я действительно не могу представить, как бы мы справлялись без тебя. Господи…       — А как там поживает малышка Мари? — прошептал Сокджин. — С ней всё в порядке?       Несмотря на довольно бурную молодость, отец Александр влачил за плечами совсем не беззаботную жизнь, он имел на попечении не только братьев и сестёр своей приёмной семьи, но и дорогую старшую сестру, в которой не чаял души. Чёрная полоса священника закончилась лишь благодаря случайной встрече в уборной захудалого бара с отвратительной выпивкой с одним-единственным Ангелом. Аугусто подарил и вселил в изломанную душу надежду, горячо пообещав, что всё обязательно будет хорошо, и это действительно стало правдой, а сам Александр по сей день не мог найти слов благодарности для своего преданного друга, без которого не было ни счастливых детей, ни надежды, ни крыши над головой.       — Она просто без ума от книг, которые ты передал, они именно такие, как и хотела Мари. Самая счастливая малышка во всём детском доме. Она сказала мне по большому секрету, что держит одну из них под подушкой, ту, которая самая тонкая, чтобы спать было удобнее, — тёплый смешок заполонил исповедальню.       — А двое сорванцов? Им понравились подарки? — лукавый прищур обласкал душу.       — Они жалеют, что велосипеды нельзя спрятать под подушку.       Отпуская себя на жалкое мгновение, Сокджин растворился в смехе, позволяя уголкам медовых глаз наполниться солёной влагой. Едва приятное звучание голосов стихло, как морщинка залегла между бровей священника, который подался ближе, обращаясь строгостью и серьёзностью.       — Что привело тебя сюда, Аугусто? Не думаю, что ты хотел поговорить о своих грехах.       Закусив щёку изнутри, мужчина хлопнул себя по груди, после пробираясь узловатыми пальцами во внутренний карман тренча, чтобы в одно из многочисленных фигурных отверстий перегородки протолкнуть крохотный свернутый листок, сразу же оказавшийся в тёплых ладонях священника. Измятое белое полотно не имело на себе ничего, кроме неровного ряда цифр, складывающихся в номер городского телефона.       — Когда-то давно ты приходил ко мне за помощью, — размеренно заговорил Аугусто, — и я по сей день выполняю данное мной обещание, но теперь хочу обратиться с ответной просьбой к тебе. Я пришёл попросить тебя об одолжении, отец Александр.       Изумлённый священник воззрился на Босса в непонимании и растерянности, но сразу же закивал, принимая любую просьбу. Даже не находясь в должниках, он перевернул бы целый мир для этого человека.       — Конечно, Аугусто. Конечно.       — Позвони по номеру, указанному на листке, на условиях полной анонимности из любого городского телефона-автомата. Просто скажи им, не называя своего имени, что у тебя есть информация об одном из самых крупных кланов острова, которая им обязательно понравится. Ничего не бойся и не отвечай на их вопросы.       — А о ком…       — Это не так неважно, детка, как то, что полиция немного взбодрится, усилив патрули улиц и морских портов.       — Да, — на выдохе произнёс священник и поспешно спрятал измятый листок в складках одежды, чтобы вновь воззриться на Аугусто со всей преданностью. — Я сделаю это.       — И в благодарность за твою помощь я хочу сделать кое-что и для тебя, — Пеларатти одарил дорогого друга нежной улыбкой. — До меня дошли новости о твоей сестре, Александр, мне искренне жаль. Я желаю отомстить за неё. Лично. Своими руками.       Довольно громкое дело, произошедшее не более месяца назад, ещё долго мелькало по всем новостным каналам. Несчастная девчушка оказалась не в том месте и не с тем человеком, связавшись с неправильными людьми, та стала жертвой родного брата одного из бойцов клана Кампо. Сокджин был прекрасно осведомлён о личности виновника, но знать об этом Александру было вовсе не обязательно. В целях его же безопасности. Безусловно, Франсуа не терпел подобного в своём клане, даже если такие гнилые поступки совершали братья или же сёстры его подопечных, но в этот раз всё потерялось за чередой событий и рабочих моментов. А это становилось отличной возможностью для создания хаоса в семье Кампо, даже если он начинался с самых низов.       Сокджин намеревался превратить этого ублюдка, убившего сестру священника, в прах, подарив Александру душевный покой.       Оленьи глаза за перегородкой изумлённо округлились, и святой отец замер, только спустя время снова приобретая привычные краски.       — М-мне… — заикаясь, произнёс он. — Я…       — Ни о чём не беспокойся, слышишь? Я всё сделаю ради тебя. Ради неё. Доверься мне.       — Тогда у меня есть просьба для тебя, Аугусто.       Не дождавшись ответа, нахмуренный Александр поднялся со своего места и под удивлённый взгляд Босса открыл деревянное сиденье скамьи, чтобы после приподнять разделяющую перегородку, положив на узкую деревянную поверхность под тихий стук пистолет, завернутый в белоснежную ткань.       — И ты держишь это в Божьем доме? — с доброй усмешкой поинтересовался Аугусто, стоило священнику вновь сесть и выдохнуть с особым облегчением, расцветая румянцем волнения. — Ты совсем не изменился.       — Это и мой дом тоже, — робко улыбнулся Александр, осторожно коснувшись кончиком пальца свёртка через одно из резных отверстий перегородки. Без единого сомнения Сокджин забрал тот, пряча под тёмным тренчем у самого сердца.       — Я приду сюда вновь.       — Господи, помилуй нас, грешных.