Naloxonum

Avalon — Zeruel

      Холодный металл увесистой перьевой ручки обжигал собой мозолистые подушечки пальцев, пока тонкий шлейф чернил вырисовывал на белоснежных листах кудрявые линии, превращая те в короткие и отрывистые слова. Мерный шорох исходил из сгущающегося полумрака, разбавленного кругом света от единственной медицинской смотровой лампы, окутывающего собой и жадно облизывающего носы начищенных ботинок хмурого мужчины, примостившегося на единственном стуле у квадратного железного стола. Дон морщился, словно головная боль никак не желала его покидать. Влажные пятна на обшарпанных зеленоватых стенах имели узор из чёрного аспергилла, уходившего кляксами на некогда светлый, а теперь обшарпанный, облупленный местами потолок. В этих четырёх стенах с металлической дверью не чувствовалось ничего, кроме всепоглощающей пустоты. Казалось, вездесущая плесень овладевала с первых вдохов не только телом, но и разумом.       — Desserrer les sangles.       Чёткий приказ, получивший в ответ незамедлительный короткий кивок, растворился в затхлом воздухе, и грузная фигура молчаливого помощника сразу же покинула уютную тень, чтобы в несколько шагов достигнуть единственного металлического стола, без труда распуская массивные ремни, сжимающие тисками конечности лежащего киллера. Тонкое перо с золотистым узором продолжало царапать бумагу до тех пор, пока с громким стуком не оказалась поставлена точка, а планшет с заполненными бланками не упал на стол, сиротливо приютившись у старого стационарного телефона алого цвета.       Закинув ногу на ногу, вздохнувший Франсуа откинулся на скрипучую спинку, с нажимом растирая бровь, украшенную линиями редких седых волосков. Бессонные ночи с возрастом становились всё более тяжкими для организма, голова начинала тянуть болью, а уставшие глаза с красными росчерками слизистых щурились от ощущения в них песка. Очки спустились на кончик носа, и длинные пальцы на миг сжали переносицу, принося толику мимолётного облегчения. Стоило отменить последующую запланированную встречу, подобное состояние никуда не годилось.       — Дон Кампо, — густым басом излился широкоплечий помощник. Неуверенность с примесью волнения читались на его лице совершенно отчётливо, что свидетельствовало лишь о досрочном завершении испытательного срока. Подобные задачи один на один с Боссом служили прекрасным показателем работоспособности. — Дыхание этого парнишки поверхностное, да и выглядит он… довольно паршиво. Может, мне стоит позвать Луиджи?       Но ухмыльнувшийся Босс лишь встряхнул головой на подобное абсурдное заявление, с долей усталости касаясь затылком холодной стены.       — Говоришь совершенно глупые вещи. Ты хотя бы думал, прежде чем вываливать свой чёртов язык.       — Прошу меня простить, Дон Кампо. Подобного больше не повторится.       — Этот ублюдок получил ночью хорошую взбучку и урок, вполне естественно, что тело полно ушибов. Распахни-ка его сорочку, парень, мне необходимо заполнить оценочный лист и уже покончить с этим утренним дерьмом. Пересчитай пока кровоподтёки на грудной клетке, бедняга весь в трещ… — грубую речь Франсуа бессовестно прервала громкая трель телефонного звонка, вынудившая крупно вздрогнуть от неожиданности. Схватив сначала трубку стационарного телефона, Кампо едко и приглушённо выругался, сразу же бросая ту, чтобы взять из-под планшета личный телефон. Бессонная ночь давила на нервы. — Какого блядского чёр-. Я слушаю.       Взволнованный щебет по ту сторону звонка был отлично слышен в небольшом помещении, высокое звучание пробиралось в воспалённое сознание и вынуждало слипшиеся ресницы мелко подрагивать, пока свинцовые веки отчаянно стремились распахнуться, позволив ослепительному свету поглотить неестественно широкий зрачок. Абсолютно обессиленный киллер, тканевые завязки тонкой сорочки которого ловко расходились в стороны, открывая вид на истерзанное тело, едва не подавился воздухом от тошнотворной вспышки боли из-за излишне глубокого вдоха. Родной щебет Чонгук узнал бы из миллиона схожих в райском Эдеме, как и этот голос самолично достал бы его из самой Преисподней. Цепкий взгляд покрасневших янтарных глаз вонзился во вздрогнувшего на столе киллера, пока на лице Дона расцветала едкая и самодовольная ухмылка. Он мастерски сохранял удивительный баланс между внешней дьявольской оболочкой и голосом любящего дядюшки, совершенно искреннего в беспокойстве о любимом медвежонке, который ломался с каждым произнесённым словом всё больше.       Когда Сокджин поддавался подступающей панике, слова начинали лихорадочно путаться, а языки смешиваться, превращая речь в бурный поток одних только эмоций. Подобный хаос из чувств провоцировало эмоциональное потрясение, выворачивающее душу на изнанку. Дикие воспоминания возвращались безжалостными флешбеками, а реальность заменялась на прожитые ужасающие события, смешивающиеся в единую боль, приправленную голосами родных и любимых людей. Если раньше такие приступы могли оказаться спровоцированы любой мелочью, будь то имя или же резкий звук, то с появлением в семье Сариэля мучения стали почти минимальны, истерзанный разум обрёл долгожданное облегчение, а лекарства остались забыты. Чёрные тени ужасающего прошлого больше не поджидали в тёмных уголках сознания, и Сокджин отпустил себя, сейчас же оказавшись абсолютно не готовым к новому ночному кошмару наяву.       — …пожалуйста, дядюшка.       — Я ведь предупреждал тебя не подбирать с улицы беспризорных псин, — плеснул спокойствием Франсуа на пылкую речь взволнованного медвежонка, что медленно, но верно грозился провалиться в беспощадную бездну. — Он воспользовался тобой, твоими деньгами и отправился на поиски лучшей жизни, mon amour. Ты этого добивался, пуская в собственный дом чёрт знает кого? Не распускай слёзы, ты — Пеларатти, ты — Глава этой семьи. Так прими этот удар стойко и с честью.       — Но он не делал этого и не мог так поступить, — ломаясь, в чувствах воскликнул Сокджин. Существовали такие стечения обстоятельств, при которых даже Главы теряли контроль над собственными чувствами, и Ким мог припомнить несколько подобных моментов как у своего отца, так и у Франсуа, но крепко держал язык за зубами. — Сариэль бы никогда так не поступил!       Очередной вздох наполнил собой помещение, в новой волне головной боли Кампо зажмурился на мгновение, а после включил громкую связь, оставляя телефон в свой ладони. Нервное щебетание, наполненное дрожью из-за ломающегося на окончаниях голоса, вмиг ударило по ушам.       — Отличное личное дело не означает, что Сариэль не мог оказаться предателем и любителем лёгкой наживы, — устало добавил он. — De quoi est-ce que tu parles? Tout ça pour toi et grâce à toi, mon chéri.       — Это не так, это всё абсолютно не так, дяд-       — Loulou, тебе следует успокоиться. Таким тоном ты ничего не сможешь изменить. Хочешь, я приеду к тебе, — встряхнув рукой, мужчина хмуро воззрился на циферблат часов, — через час? Будет только около половины восьмого, ещё ни один клан не проснулся, чтобы будоражить город. Да и стоит дать твоему псу время, может, он просто резвится на просторах. Ведь ещё даже не полдень.       — Я… Нет. Лучше я приеду к тебе сам.       На секунду сжав переносицу и выдохнув сквозь стиснутые зубы, Франсуа грузно поднялся на ноги, поморщившись от вида собственной измятой рубашки. Всего несколько шагов отделяло Кампо от распростёртого на столе тела, и Дон, подхватив со стола планшет с идеально ровными листами, уже более раздражённо отозвался на явно сдающие нервы по ту сторону звонка. В любом возрасте Франсуа обладал нетерпением к вещам, которые не желали поддаваться его контролю. Например, таковыми сейчас являлись эмоции медвежонка, выходившие за любые рамки дозволенного, пока сам Кампо никак не мог помочь их усмирить.       — Не стоит, mon nounours, оставайся в доме и не отвечай на незнакомые номера. Я приеду через час, как только закончу одно дело.       — Ах, у твоей дочери сегодня же День рождения, Франсуа, — вдруг на выдохе произнёс Аугусто, в чьём голосе послышался намёк на робкую улыбку. Тёмные глаза Дона расширились и челюсти сжались, секундой позже вновь возвращая тому добродушное выражение лица. Мимолётное затишье перед бурей в душе медвежонка пугало куда сильнее праздника собственной дочери. — И я не могу в такой день забрать у Сиси её отца. Не беспокойся и не приезжай, проведи этот день со своей семьёй. Со мной всё будет в порядке. Я лишь надеялся, что вы с Сариэлем могли бы попросту затеряться в барах, как приятели. Мне казалось, вы могли поладить.       — Пеларатти, не говори глупостей, слышишь?       — Я пришлю цветы к часу дня, а после уточню количество гостей от нашей семьи. Я надеюсь, Сиси всё ещё нравятся лилии.       — Ауг… — громкое ругательство вынудило киллера дёрнуться, словно бы от удара, он распахнул мутные оленьи глаза и издал тихий стон, осоловело воззрившись перед собой, а после на разгневанного Босса, который упёрся планшетом в край металлического стола. Короткие гудки исчезли, сменяясь шумным дыханием. — Чёрт, блядский сукин сын.       — Дон Кампо…       — Закрой свою пасть, ради всего Святого! Едва телефон оказался в кармане брюк, как громогласная французская ругань щедро наполнила холодное помещение, с каждой секундой Франсуа всё сильнее распалялся и позволял гневу изливаться бурным потоком, искажая лицо до колючих мурашек вдоль позвонков. То, с каким грохотом ударился о стену металлический поднос с различным содержимым, вынудило изумлённого мужчину, затянутого в самую обычную повседневную одежду, в испуге отступить от замершего киллера и потупиться. Влажный воздух сгустился, когда мозолистые пальцы скользнули в короткие тёмные пряди, блеснув золотым отблеском обручального кольца. Ужасающая ухмылка исказила тяжело дышащего Франсуа, превращая того в самого настоящего Дьявола из глубин жаркой Преисподней.       Сквозь пелену липкого дурмана Чонгук едва ощутил, как сорочка оказалась полностью распахнута, пока свет становился ещё более ярким и близким, почти ослепляя широко распахнутые сухие глаза. Увесистая перьевая ручка блуждала по горячей коже холодным металлом, всякий раз с силой надавливая на особо сочные кровоподтёки. Сколько бы киллер ни пытался сопротивляться, ничего не выходило, только надрывный хрип срывался с потрескавшихся губ, в то время как язык отчаянно прилипал к нёбу. Звонкое цоканье языком стремительно наполняло сознание, сплетаясь с отголосками родного голоса Аугусто и отравляя душу, вынудив тошноту подступить к горлу.       На короткий миг свет стал ярче, а стойкая нота парфюма исчезла, сменяясь сырым и ещё более омерзительным ароматом помещения. Новая волна шороха превратилась в елейный бас откуда-то сверху, и, проморгавшись, Чон с большим трудом отдалённо поймал краем глаза расплывчатый образ зажжённой сигареты в длинных пальцах.       — Смотрю, жизнь хорошенько тебя потрепала, парень, — придирчиво осматривая свой товар, развеселившийся Франсуа, насытив себя щедрой затяжкой, продолжал с нажимом заполнять очередной бланк на потрёпанном планшете, лежащем теперь прямо на впалом животе киллера. Напевающий незамысловатую мелодию француз не брезговал грязной работой, обнажённой рукой свободно изучая слизистые глаз и рта, он оценивал состояние каждой мелочи, только после вытирая мокрые от слюны пальцы о сорочку. — Твои старые травмы сильно снижают стоимость, ты вводишь меня в замешательство, Сариэль. Скажи, что мне делать с тобой, пустить на запчасти или же продать по дешёвке богатому старичку? Или же прекрасной женщине, ты ведь ещё в рабочем состоянии, верно? То, что ты не в себе — это лишь мелочи при рабочем стволе и бонусной дырке к нему.       Ручка уткнулась в грубый шрам на бедре и скользнула ниже, с силой оглаживая всю линию.       — Мне жаль, малыш, но здесь не хватает даже на колледж для твоей дочери. Кстати, как она поживает? Наверное, малышка сильно расстроена, что больше не застанет тебя. Ты оставил ей что-нибудь? Ах, нет, постой, — громкий смешок вонзился в слух. — Не бери в голову, приятель, у меня большой дом, мы приютим её. Знаешь, я — отец двух прелестных дочерей, а они с большим удовольствием примут в нашу семью ещё одну принцессу.       Но киллер лишь слабо дёрнулся и глухо простонал, изо всех сил сопротивляясь грубым прикосновениям к внутренней стороне разведённых ног. Мозолистые подушечки вдруг сменились грубой хваткой на мягкой плоти, а после ладонь накрыла промежность без намёка на ласку, оттягивая кожу перинеума до боли в расслабленных мышцах, чтобы оставить небольшую дорожку поцелуев зажжённой сигареты от самого основания бедра до хриплого и надрывного крика из глубины болезненной груди. Не оставалось ни единого миллиметра, которого бы не коснулись чужие руки и испепеляющий взгляд ненавистных глаз. В одно мгновение, за которое сердце пропустило удар, всё разом исчезло в ярком свете, и Франсуа отступил на шаг, перехватывая удобнее планшет. Бесполезная сигарета после последней затяжки нашла свой приют под подошвами туфель, пока густая тишина вновь стремительно наполняла сознание, ещё гулко гудящее от пронизывающего крика. С лёгкой улыбкой Кампо поправил рубашку и хлопнул по карману брюк, перед тем как взмахнуть ладонью в отмашке для замершей шестёрки.       — Можешь немного повеселиться с ним, но не увлекайся. Нам следует поиметь с этого недоразумения хотя бы пару десятков тысяч, я уже и так сбросил со стоимости несколько сотен, — едва Франсуа сделал шаг к двери, как вновь обернулся и щёлкнул пальцами, привлекая внимание помощника. — Следи за его языком, не загоняй излишне в глотку, он может захлебнуться. Парень должен быть живой к моему возвращению, услышал?       Стоило тяжёлой двери закрыться, как свинцовые веки снова затрепетали, а в разуме промелькнул отблеск трезвой реальности сквозь пелену отступающего дурмана. Возможно, притуплённая чувствительность стала настоящим благословением, позволяя наркотическому опьянению скрывать под собой омерзительный мир, подарив приятное забытье. Незнакомые и жадные прикосновения свободно блуждали по телу киллера, сопровождались скомканными фразами и дьявольским блеском вседозволенности на дне бездонных чёрных зрачков. Поспешно стянув с себя осточертевшую куртку, улыбающаяся шестёрка разразилась громким смехом и склонилась над телом, на пробу вновь проводя по нему раскрытыми влажными ладонями. Подобный щедрый подарок дурманил не хуже нескольких граммов баловства, и мужчина, убедившись в устойчивости медицинского стола, неловко забрался на него, чтобы упереться коленями в холодную поверхность у раскинутых рук киллера. Давление чужого веса на измученные рёбра ощущалось настолько болезненным, что лязг расстёгивающегося ремня стал лишь фоновым шорохом.       — У меня ещё никогда не было никого с такими глазами, как у тебя, — на выдохе произнёс мужчина под звук молнии. — Ты станешь моим первым трофеем.       Дрейфующий на краю сознания, Чонгук испытал благодарность за подобную пустоту внутри черепной коробки, когда его сухой рот грубо раскрыли с громким щелчком, а на нижнюю челюсть лёг вес, пока на розовом языке растекалась омерзительная терпкая горечь. Со слабым стоном киллер шумно выдохнул через нос и воззрился на мутный силуэт глумящейся фигуры над собой. Чужая рука вонзилась в ноющую челюсть, раскрывая рот как можно шире, другой же рукой мужчина, бегло огладив наёмника костяшками по бледной щеке, вновь вернулся на основание лобка, упорно направляя твёрдый ствол в сжимающуюся глотку. Ни единый отголосок боли не терзал собой трезвеющее сознание, лишь спасительный вакуум наполнял тело до самых краёв, не позволяя ощутить всю прелесть чёртовой реальности.       — Давай же.       Но та в один миг ударила Чонгука наотмашь, когда грубая хватка вдруг оказалась в волосах, а толчок вонзился настолько глубоко, что киллер неосознанно подался вперёд в неконтролируемом позыве. Обессиленное тело рвано дёрнулось, собирая тщетные крупицы сил для спасения собственной шкуры. Схватив дрожащими пальцами основание распирающего горла ствола, обезумевший Чон с закипающей яростью вонзился острыми зубами в твёрдую плоть под истошный крик, чувствуя, как чужая кровь щедро окропила лицо сочными потёками.       — Блядский ублюдок! — взревел мужчина, в ослепляющей панике одарив окровавленное лицо смазанным ударом. — Мразь!       С трудом отстранившись, в назревающей дикой истерике мужчина заметался, не зная, за что ухватиться первым, он едва не рухнул со стола, неловко спустившись на бетонный пол, окрашивая всё и вся яркими алыми пятнами. Для кричащего отморозка осталось совершенно незамеченным, как содрогающийся Чонгук с трудом привёл себя в вертикальное положение и, неловко запахивая сорочку, опустился на пол для одного шага. Серый мир кружился перед осоловелым взглядом, а тело имело слишком маленькую чувствительность и слабую реакцию, чтобы всецело почувствовать на собственной шее окровавленные пальцы в удушающем захвате, которого хватило, чтобы киллер в новом сильном позыве опустошил пустой желудок, окрашивая чужие грязные руки потёками слюны и желчи.       — Сука!       Ослабевшие ноги, задрожав сильнее, сразу же подкосились, и Чонгук, оставшись без опоры, пошатнулся, стоило визгливому существу брезгливо отстраниться от новой вспышки омерзения. Сотрясаясь от гнева, шестёрка разразилась отчаянным криком, позволяя киллеру рухнуть вниз без единого осознания сильной боли от звонкого удара измученной головы о хирургический стол. Холодная поверхность бетонного пола ощущалась невообразимым блаженством под разгорячённой щекой, обволакивая приятной темнотой сновидений и унося далеко за пределы реальности. Тяжёлые шаги не стали неожиданностью, как и два оглушающих выстрела, сменившихся грохотом упавшего тела в повисшей звонкой тишине. Бетонная крошка хрустела под подошвами классических ботинок, и киллер вяло дёрнулся от горячего дула в опасной близости от собственного лица, на котором расцвела широкая окровавленная улыбка.       — Va te faire foutr, — хрипло выплюнул он, — connard.

*

      — Вот так, взгляни-ка на меня ещё раз, — сложенная в несколько раз салфетка легко огладила покрасневшие уголки припухших губ, к которым Намджун трепетно припал лёгким поцелуем, даря измученному созданию в своих руках мгновение покоя.       Но осточертевшее состояние не желало отпускать потерянного Сокджина, он закашлялся, неловко собирая себя воедино на кафельном полу. Дрожь одолевала ослабевшее тело жгучими волнами, пока сердце заходилось в безудержном темпе, грозясь проломить собой хрупкие рёбра. Настолько обезумевший хаос охватил сознание лишь во второй раз за всю чёртову жизнь, и Ким не был готов к этому, как и не имел ни малейшего понятия, как же справиться с внутренней агонией, стремительно заполняющей его и поглощающей без остатка. Заново выстроенный хрупкий мир рухнул в одно мгновение, превратился в руины и клубы пыли от робких надежд на светлое будущее. Если бы подобное случилось при других обстоятельствах, всё могло стать лишь забавным воспоминанием по возвращению виновника торжества, но, оказавшись запертым в условиях грязного мира, Сокджин прекрасно понимал, что здесь никогда и ничего не заканчивалось благополучно, а о самоличном возвращении Сариэля не могло идти и речи, сколько бы молитв ни прозвучало в черепной коробке.       Никто из семьи не говорил об этом с момента обнаружения отсутствия киллера, каждый член клана прекрасно понимал другого без слов, следуя коротким приказам и не задавая лишних вопросов. Случившееся не терпело заминок, следовало действовать сразу же и без промедления, сохраняя для обеспокоенной принцессы хрупкий, но безопасный мир.       Несмотря на всю слаженность действий и полное понимание состояния Главы со стороны семьи, Аугусто был готов вздёрнуть самого себя на бельевой верёвке, всецело ненавидя собственное сознание за подобную предательскую слабость.       — Нам н-нужно идти, слышишь? Я должен, — со злостью процедил тот и вцепился во влажные пряди, пытаясь болью заглушить очередной зарождающийся спазм. Так больше не могло продолжаться. — Мы не можем оставаться здесь, не можем. Не сейчас, не-       — Ты едва дышишь, сокровище, — с болью в мягкой улыбке нежно упрекнул дрожащее создание Консильери.       Вьющиеся пряди липли к взмокшему лбу Аугусто, сколько бы их ни убирали, те норовили вновь упасть на покрасневшие глаза, стоило только склониться в очередном позыве, что приносил с каждым разом новую и новую порцию боли ноющих мышц. Холодная реальность становилась всё ярче, позволяя меньше путаться в собственных словах и мыслях, обретающих всё большую трезвость. Но временное облегчение оборачивалось лишь затишьем перед бурей, а Ким не имел для этого ни сил, ни возможностей. Он желал только рухнуть в безопасность чьих-то крепких объятий, которые могли бы спасти от любого ночного кошмара, укутать безмятежностью, пока страшный монстр не исчезнет раз и навсегда.       Но всё оставалось на своих местах, и Сокджин оказывался один на один с чёртовым миром и собственными внутренними демонами, отдавая всего себя на защиту любимой семьи и их спокойной жизни.       Хмурый Намджун, осторожно сжав острое плечо Босса, склонившегося в очередном позыве, с щелчком колен поднялся на ноги с кафельного пола и легко обласкал позвонки сквозь тонкую ткань большой футболки, перед тем как отстраниться. Но узловатые дрожащие пальцы рывком схватили Консильери за ногу, не намереваясь отпускать.       — Нет-нет-нет, пожалуйста, — в нарастающей панике сбивчиво залепетал Босс, чьи расширенные оленьи глаза вот-вот грозились пролить новую порцию солёных слёз. — Не уходи, пожалуйста, только не уходи, не оставляй меня одного, я прошу тебя. Я буду хорошим для тебя, только останься, пожалуйста.       Напуганный до одури собственными мыслями, Сокджин взмолился, а его обезумевшие глаза казались алыми без проблеска белого. Он прильнул к помощнику семьи ближе, цепляясь за него всё более отчаянно. Склонившись с мягкой улыбкой, до самых краёв наполненной любовью, Намджун смахнул с пухлой нижней губы тянущуюся ниточку слюны без намёка на брезгливость, а затем со всей осторожностью стёр влажные линии под покрасневшим кончиком носа. Подобный вид такого сильного человека причинял настоящую физическую боль. Большая ладонь огладила горячее лицо, даря мимолетное блаженство приятной прохлады.       — Я не ухожу, детка, — ласково прощебетал Консильери. — Мне лишь необходимо ответить на звонок, лепесток, и сразу же вернусь сюда. Я никогда не покину тебя.       — Н-нет-нет-не-       — Всё хорошо, моё сокровище, это просто звонок. Я никогда не оставлю тебя, слышишь? — тот абсолютно мокрый и разбитый взгляд, с которым на Консильери воззрилась его родная душа снизу вверх, вынудил на мгновение потеряться в пространстве и времени. Казалось, с того момента, как ужасающий кошмар наяву отобрал у Сокджина хрупкий покой и лишил сил двигаться дальше, Намджун больше не ожидал увидеть вновь, как этот человек ломался и погибал. Консильери молился каждую чёртову ночь, отчаянно просил золотые звёзды не позволять Сокджину снова проходить через Адские круги потерь и уничтожений. Робкая надежда, что всё происходящее — лишь глупая мелочь и ничего более, моментально разбивалась о скалы принципов настоящей жизни, где царили невообразимые устои, хаос и вседозволенность. — Я никогда не смогу так поступить.       — Нам нужно поторопиться, — снова забормотало, словно в бреду, потерянное существо. — Пожалуйста, пусть это прекратится, пусть это пройдёт. Мы должны быть рядом с Сариэлем, мы должны…       Только пухлые губы распахнулись, как дрожащее тело вновь охватил болезненный спазм, и Консильери бросился в примыкающую спальню за телефоном, который в сотый раз наполнял комнату надоедливой мелодией. Возвращаясь после в объятия ночного кошмара, взмокший Намджун сам находился на грани срыва, пока сердце грозило проломить клетку из ребёр от невообразимо ужасающей тревоги. Дрожащими пальцами он принял очередной звонок после десятков пропущенных, позволяя тяжело дышащему Аугусто обессилено прижаться к своим ногам, пачкая ткань одежды слюной. Тот отчаянно дрожал, с трудом делая очередной вдох и смотря перед собой сквозь солоноватую влагу. Невыносимая усталость вдруг навалилась умопомрачительными грузом, грозя утянуть сознание в тёмную пропасть.       Во всех Вселенных Намджун никогда бы не посмел оставить это существо, как не посмел бы и каждый член этой чёртовой семьи. Как не сделал бы и Чонгук.       — Ты так хорошо справился, такой хороший мальчик, — в нежности огладив влажную от слёз щёку Босса, мужчина одарил взлохмаченную макушку поцелуем и выпрямился, включая громкую связь. — Я слушаю.       — У вас там всё по-прежнему паршиво? — отозвался приглушённый голос из динамиков.       — Без изменений, — с тяжёлым вздохом Консильери вновь опустился на тёплый пол ванной комнаты и отложил телефон в ворох белоснежных полотенец, чтобы привлечь к себе дрожащее и изнывающее существо, тщетно пытающееся не стучать зубами. Громкая связь наполнила собой помещение, а шорох усилился и стих, сменившись быстрой речью. — Где ты? Почему всё так долго, чёрт тебя подери?       — Я ещё в клинике, мне необходимо забрать следующий рецепт для Аугусто, вот-вот мне его должны принести. Но я звоню не по этому. У меня возник вопрос. Скажите, разве Кампо употребляют морфин? — от звуков новой волны приступа по ту сторону звонка Юнги нахмурился и на мгновение зажмурился, содрогаясь всем телом от ощущения чужой боли вперемешку со сдавленным звучанием голоса Босса, что совсем не походил на самого себя в этот момент. Казалось, это лишь второй раз, когда Сокджин впадал в настолько беспросветное дерьмо. Крепкая связь между членами семьи позволяла чувствовать друг друга даже на расстоянии, она ничуть не уступала по силе материнскому предчувствию, которым обладала Патриция по отношению к своим любимым людям. Как назло, никто в клинике не спешил с выполнением своих обязанностей, а Лауро, будучи не осведомлённым о плачевном состоянии своего подопечного, и вовсе рассуждал о красоте рассвета с каждым, кто попадался ему на пути. Беглый взгляд скользнул по стрелкам настенных часов, что указывали всего на восемь утра. Незаконная рань для острова и его жителей. — Слышу, у вас действительно всё паршиво.       — С чего бы им вообще принимать морфин? — в непонимании произнёс нахмуренный Намджун, большим пальцем утирая тонкую ниточку слюны с любимых губ. — К чему такой вопрос, когда ты должен быть уже дома, чёрт тебя подери?! Ты нужен нам всем здесь и сейчас, мы возьмём этот грёбаный рецепт позже!       — Кампо никогда не принимали его, — вдруг излился надрывным хрипом Аугусто, что со злостью растёр ладонями взмокшее лицо и встрепенулся, неловко подобравшись ближе к лежащему неподалёку телефону. — С чего ты… Ты видел их сегодня в клинике? Кто-то из них приходил сегодня туда, там был Франсуа? П-послуш-       — Юнги, пожалуйста, какого блядского хрена ты спрашиваешь нас об этом? — уже с нажимом произнёс склонившийся над Боссом Намджун, позволив тому в бессилии опуститься головой на стопку лежащих на полу пушистых полотенец. Влажные локоны оказались убраны с покрасневших глаз, а на пухлые губы легла мозолистая ладонь, заставляя растерять все робкие слова. Аугусто волнами облегчения возвращался в реальность, но также и исчезал в пучине своего личного кошмара, ненавидя себя за подобную слабость и беспомощность. Стоило ладони переместиться на глаза, как веки закрылись, и темнота окутала собой, даря облегчение.       — Когда я только подъезжал к Лауро, меня подрезал чёрный седан. Этот блядский ублюдок едва не задел мою крошку своей задницей. Я лишь мельком увидел лицо водителя, а после представьте моё удивление, когда он уже оказался в одном из кабинетов клиники, мать твою! Здесь сейчас совсем пусто из-за такого раннего часа, а из персонала всего несколько человек. Знаете, этот урод показался мне смутно знакомым, хоть его лицо так и не удалось полностью увидеть, но что-то в этом ублюдке есть довольно… запоминающееся. Он передавал медицинской сестре деньги за упаковку морфина, я чётко слышал фамилию Кампо, когда тот диктовал ей информацию для документов, — прочистив горло и оглянувшись, Юнги продолжил уже более тихо. — И нет, я не спятил. Мне это дерьмо показалось довольно странным, да и Кампо в таких клиниках, как эта, есть только одни. Я не мог ослышаться, а моя задница не могла ошибиться в ощущениях.       — Но Франсуа не пользуется этим, — подал тихий голос Аугусто. — Он не… Ему не нужно.       — Возвращайся как можно скорее, Лука. — Я постараюсь узнать об этом как можно больше, пока жду Лауро, ладно? Слушайте, по повод- Со щелчком двери в холодную спальню, где танцевали лёгкие гардины от прохладного ветра, ворвались густые нотки табачного дыма и чужое присутствие. Грубые линии залёгших теней украшали мазками хмурые чайные глаза Сокси, который тяжело облокотился о дверной проём, воззрившись на парочку в раскрытой двери ванной комнаты пронзительным взглядом. При одном только виде своего бойца Намджун уже знал, что найдёт на кухонном столе множество кофейных чашек и заполненные пепельницы, даже если Патриция никогда не одобряла подобный беспорядок.       — Угадайте, кто этой ночью жаловался на уличный шум? — с усмешкой поинтересовался Алессандро.       — Ma è la tradizione, dannazione, — в истеричном смешке воскликнул в динамике Юнги.       — Только не говори, чт-       — Верно! — короткие ногти застучали по деревянной поверхности. — Мне только что звонил Лоренцо и рассказал довольно интересную историю. Так что, я отзываю остальных из города, в этом больше нет нужды. И не было. Никакой ублюдок здесь не желал бы развязывать с нами конфликт. Честно говоря, я чертовски расстроен новым положением дел. Марко и Габриэль возвращаются в дом незамедлительно.       — Действуешь без моего приказа? Наш дикий пёс, — беззлобно упрекнул бойца Намджун, мельком заприметив робкую улыбку на родном лице.       — Я прекрасно управляюсь с этим дураками самостоятельно, но, Клементе, прошу простить меня, в следующий раз я обязательно вытащу язык из задницы и спрошу твоего разрешения. — Смотря из чьей задницы.       — Лоренцо сказал, что на перекрёстке, куда выходят окна его кухни, ночью случилась хорошая взбучка, там до сих пор лежат обломки деталей мотоцикла. Но при этом, несмотря на всю серьёзность ситуации, твой брат, Аугусто, не увидел ни единой машины экстренных служб. А когда такое случается?       — Когда должны погибнуть те, кто мешается под ногами закона, — тихо пролепетал тот, так и не предпринимая попыток подняться. — Все поняли, это не просто уличные разборки.       — Верно. Думаю, действующие лица прекрасно нам известны, но при сомнениях у нас есть несколько довольно чётких фотографий. Если ты поднимешь свою задницу, Босс, и спустишься вниз, то узнаешь куда больше информации. Твой брат приедет лично через двадцать минут. И да… Он был охрененно взволнован.       — Умерь свой тон немедленно, — взгляд, которым одарил бойца Намджун, вынудил того сглотнуть слюну с особым усилием и потупиться, прочистив горло. Каждый член семьи обладал своим особенным диким нравом, совершенно неподвластным, и часто красовался своими острыми, как бритва, зубами, но при этом сохранял очаровательную покорность. — Il tuo sedere rimedia con l'aspetto alla sua scarsa capacità di comunicazione. Alla fine si deve solo comprendere e scusare. — Прошу меня простить, мой господин, — незамедлительно отозвался Сокси, переступая порог, преклоняя голову и держа её в таком положении, пока не послышался звонкий щелчок пальцев со стороны Консильери.       Но вместо любых слов на подобную дерзость Аугусто лишь расцвёл короткой дрогнувшей улыбкой, а стоило двери закрыться, как с трудом сдерживаемые эмоции без промедления вскружили голову, уничтожая собой. Хрупкую тишину нарушило вмиг ставшим тяжёлым дыхание, пока дрожь стремительно охватывала сжавшегося на полу мужчину, в одно мгновение разразившегося надрывным плачем, беспощадно застилающим горячей пеленой некогда чистые чайные глаза. Вина поглощала Сокджина целиком и полностью, вынуждая вцепляться во влажные локоны у самых корней, вонзаться короткими ногтями в измученное тело и обращаться надломленными звуками, едва складывающимися в слова. С судорожным хрипом Ким прижался горячим лбом к полу, изо всех сил вжимаясь в него лицом, только бы заглушить самого себя.       — Это всё моя вина, и только моя. Только моя, — задыхаясь, проблеял он и повёл плечами от ощущения большой ладони между острых лопаток. Зубы отчаянно стучали друг о друга, а под коленями собиралась колючая дрожь. Мысль о том, что сейчас едва удавалось справиться с собственным дыханием вместо того, чтобы находиться на пути к своему Ангелу, так сильно нуждающемуся в помощи, попросту убивала, как и вина, проклятая, липкая и чертовски невыносимая. — Если бы я не начал всё то дерьмо, если бы… если бы чёртов Чон не появился в моей жизни. Мне не следовало, я не должен бы- — Ты был бы счастливее под крылом своего отца? — мерный родной голос медленно наполнял гудящую голову, звук становился всё отчетливее, пока Намджун и вовсе не лёг рядом, едва ли не утыкаясь кончиком носа в чужой, влажный и покрасневший. Напряжённый комок, задрожав сильнее, хлопнул слипшимися ресницами, воззрившись на возлюбленного с непередаваемой болью на дне бездонных зрачков.       — Да, — тихо вымолвил Сокджин, неловко улыбнувшись сквозь солёную пелену. — Я бы чертовски сильно хотел быть под крылом своих родных отца и матери, чтобы ни один грёбаный ублюдок не смотрел на меня, как на товар. Мне бы хотелось остаться с родной семьёй, моими родителями, но и с каждый из вас, моим маленьким счастьем, матушкой Мими. И… — С нашим Ангелом и юной принцессой?       — Да. Да, пожалуйста, — на выдохе произнёс напряжённый комок, вновь задрожав, и стоило нежным рукам коснуться его в любовной ласке, как колючая боль без промедления вонзилась в сжавшееся горло. — Тогда, забрав меня от родителей, словно понравившегося щенка, этот ублюдок приложил все усилия, сделав мою травму достаточно сильной, чтобы воспоминания о прежней жизни никогда больше не смогли меня побеспокоить. Марио показал саму Преисподнюю, сотворённую его же руками на месте моего родного дома. И с годами, когда воспоминания возвращались обрывками самой агонии, я понимал более чётко, он привязал меня к себе не своей глупой мечтой, а моим страхом. Надеждами и эмоциональной зависимостью, которые питают жертвы к своим похитителям. А я лишь… его несостоявшаяся мечта. Его такой хороший мальчик, который должен был стать кем-то бóльшим, чем приёмным сыном. С тягучей слюной Намджун проглотил все слова, всматриваясь в существо напротив в порыве необыкновенной нежности. Ещё никогда Сокджин не делился своими страхами так спокойно и легко, танцуя воспоминаниями на пепелище собственной жизни. Многое эти две души прошли рука об руку, но подобная откровенность оставалась настоящим чудом, и Консильери жадно проглатывал каждый звук, каждое воспоминание.       — И я не понимаю, почему внутри меня такое горькое смятение, — несмело продолжил тот. — Почему за всё это дерьмо я не получил ничего, кроме ночных кошмаров? Даже встав на его место в иерархии этого Ада, я не стал здесь своим и никогда не стану таковым. Меня считают чужаком. Более того, это не зависит от меня, чёрт побери, словно я — глупая насмешка над обстоятельствами. Неправильное место и неправильный человек. Обретая тогда свою собственную семью, я молился каждый Божий день, обещал Небесам, что сделаю всё для благополучия родных душ, даже если мой брак лишь фикция двух семей. Я всегда отдавал и отдаю всего себя, так что же из этого неправильно, раз Небеса продолжают проклинать меня? Иногда кажется, что Марио… Он всегда добивался своего, сколько бы крови ни было пролито, и сейчас он наверняка крайне счастлив увидеть меня в бездне, в которую и добивался опустить.       — Почему же именно ты, сокровище? — едва дыша, проговорил Намджун. — Почему из всех чёртовых душ…       — Марио верил, что увидел во мне своего Ангела, который мог бы стать его собственным хранителем семьи. Точно таким же, каким является наш Сариэль. Забавно, правда? Мой Отец — блядский помешанный ублюдок, играющий с жизнями и судьбами. Ребёнок, переполненный ненавистью ко всему живому, с большим удовольствием ухватится за любую возможность безнаказанно пролить чью-то кровь и отомстить за собственную боль. Я чувствовал облегчение, утопая в желчи и совсем не замечая, как всё больше становился зависим от отца. Марио имел в своих руках все козыри, моё существование не имело смысла вне этой семьи, и ни Патриция, ни матушка не могли это изменить. Может… может быть, именно поэтому я воспринял Франсуа своим спасителем, позволяя тому коснуться себя и своей души. Дядюшка всегда мог забрать меня на жалкие мгновения из этого мира и подарить покой, где не было ни отца, ни оружия в моих руках, а только цветочные сады и красочные книги, красивые вещи и уважение ко мне. Франсуа являлся тем, кто приоткрыл для меня занавес жизни, а каждый из вас — показал мне её истинную, полную любви.       — Марио натаскивал нас как своих будущих цепных псов, бойцов семьи, а тебя…       — Как своего личного наёмника, Ангела для своей семьи, — сверкая обезумевшим отблеском в алых глазах, Сокджин звонко, с нотками подступающей истерики, рассмеялся. — Ох, как же он был одержим этими проклятыми Ангелами, так влюблён в них и в их идею! Марио не видел во мне человека, а лишь материал. Именно по этой причине во мне так много ненависти к этой чёртовой Организации… Они стали моей погибелью, а я лишь жалкой пародией на неё. Но стоило мне принять собственную жизнь и увидеть живого человека под ярлыком ненавистного Ангела, как судьба подарила мне оплеуху. Но ведь я… лишь хотел искупления, хотел всё исправить, загладить свою вину перед человеком, который ни в чём не виноват. Чонгук не выбирал свою принадлежность к Организации, как я не выбирал, кем окажусь в чужих руках.       — Джинни.       — Я лишь хочу, чтобы мы все вместе были счастливы, как никогда, слышишь? — подрагивающие узловатые пальцы коснулись лица Консильери, чтобы притянуть ближе в объятия неистового отчаяния. — Я… это забавно, как в конце любого насилия виноватой себя чувствует лишь жертва.       — Мы будем счастливы, сокровище, весь мир принадлежит только нам.       — Наш Ангел ведь прячется в одном единственном месте, верно? — огладив подушечкой приоткрытые губы, Аугусто с горечью улыбнулся. — Ты ведь тоже чувствуешь это, не так ли?       — Мне так чертовски жаль, детка, — на выдохе произнёс Намджун и, не выдержав, обхватил дрогнувшее тело в объятия, прижимая к себе в волне неистовых чувств. Длинные пальцы легли поверх взлохмаченных локонов, ласково притянули за макушку ближе, позволив притихшему существу спрятать влажное лицо в крепкой шее Консильери. — Как же мне жаль.       Медленно отстранившись, в молчании Сокджин повалился на спину и раскинул руки в стороны, прикрывая тяжёлые, припухшие веки. Грудь вздымалась от загнанного дыхания, пока на потрескавшихся губах всё ярче расцветала совершенно незнакомая для Намджуна улыбка, пробирающая холодом до самых костей. Только от одного вида такого Главы семьи ощущался пронизывающий страх, который ещё никогда не касался души.       Тянущее предчувствие терзало душу ещё задолго до злополучной ночи, но никак не позволяло ухватить себя и как следует рассмотреть, продолжая сводить с ума и без того измученное сознание. Груз, который своим весом пригвождал к земле, являлся для Сокджина чем-то совершенно привычным, как и осознание ответственности за души, которые тот щедро приютил под крылом, даже если сам едва ли мог справиться с собственным внутренним ребёнком. Подобного требовала чёртова жизнь, и это не подлежало обсуждению, даже если Ким множество раз ломался под гнётом обстоятельств, с ужасом понимая, что попросту разрушался, но не смея оставить без защиты любимых людей.              Всё же иногда в сознании Сокджина проскальзывала едкая мысль, в которой каждый был намного более счастливым, если бы его ноги больше не касались земли. Всякий раз оборачиваясь на кровавый шлейф за своей спиной, он приходил в дикий ужас, теряя самого себя в пучине проклятой жизни. В обещании оберегать свою маленькую семью и сгорать от сожаления потерь, в отчаянии Ким отдавал всего себя, всю защиту и бескрайнюю любовь до самой последней капли в личном искуплении. Когда душевная боль становилась особенно невыносимой, вспоминались давно забытые молитвы, а на Небеса обрушались отчаянные просьбы позволить любимым людям стать счастливыми, пока сам Ким был готов отдать всего себя взамен.       Прошедшей ночью всё обернулось далеко не по плану, меняя курс в неизвестное будущее. Объятые призрачным спокойствием óстрова, два чёрных автомобиля, пренебрегая сплошными линиями разметки, покинули спящий Палермо под натиском странного ощущения, разделённого на семь беспокойных душ. Казалось бы, холодная тревога смогла затронуть каждого и совершенно не требовала слов, никто и не подумал возразить против чёткого приказа, согревая теплом ладони силуэт оружия под плотной тканью одежды. Хрупкий сон юной принцессы ни один член семьи не желал нарушать звонком или же беспокойным разговором, но малышка продолжала во сне хмурить аккуратные брови, не желая отпускать рукав Марко из своих крохотных ладоней. Лишняя паника никогда не являлась кстати, поэтому Сокджин и не думал тревожить своего спящего Капореджиме, который явно видел в уютной постели не первое сновидение, как и киллер, на что Босс особенно отчаянно надеялся. Но едва переступил в половину шестого утра порог дома, как реальность обрела совсем иные очертания, ударяя наотмашь отсутствующей парой обуви и нетронутой постелью. С того самого мгновения Сокджин незамедлительно рухнул в пропасть, уже давно не казавшейся такой непроглядной.       Он должен был позвонить.       Он должен был предотвратить любое дерьмо.       Он был обязан.       Не поддаваться панике для благополучия совершенно понурой из-за отсутствия отца принцессы становилось всё труднее с каждым мгновением, и Глава неумолимо ломался, не смея даже явиться перед взволнованной крошкой со жгучей виной наперевес. Щебечущей заботы с горстью ловких ответов на неудобные вопросы хватало у любимых дядюшек и тётушки с лихвой, те мастерски лавировали в суровой реальности, пока Суа всё сильнее сжималась в объятиях некогда нелюбимого Марко, теперь же не желая отпускать того ни на одно мгновение.       Лишь когда юное создание оказалось во власти хрупкой дрёмы и объятий тёплого пледа на мягком диване под боком любимой Патриции, суетящиеся в притворной повседневности взрослые наконец-то смогли выдохнуть и понуро опустить плечи под натиском невообразимого груза. Теперь же тишина в доме ощущалась совершенно иначе, она неприятным послевкусием оседала на языке и липким чувством покрывала кожу, отдавая звоном за барабанными перепонками. Пронизывающий холод сжал души в неистовой хватке, стоило двум бойцам и Капо незамедлительно покинуть дом, оставляя в его стенах хмурого Сокси на растерзание чужого и собственного страха. Каждый член клана боялся признаваться самому себе в происходящем, распаляясь в чувствах только у кухонного стола в компании чашек из-под выпитого крепкого кофе и наполняющимися пепельницами, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому шуму малейшему с верхнего этажа.       Тяжёлая тишина не исчезла даже с появлением Лоренцо на пороге его родного дома со свитой из двух диких псов за спиной. Шуршащие куртки оказались брошены на пол, пока ботинки, благодаря годам беспрецедентных дрессировок, были скинуты с ног и поставлены в полнейшем порядке. Вздрогнувший от неприятного холода, несмотря на градусы термостата, дантист растерянно заозирался по сторонам, совсем не ожидая, что звёзды подарят ему возвращение в родовое гнездо именно под таким совершенно дерьмовым предлогом.       После того, как Аугусто занял место Главы семьи Пеларатти ввиду жизненных обстоятельств, нечто неуловимое изменилось в старых стенах, обернувшись приятным послевкусием. Теперь же здесь чувствовался тот самый дом, о котором всегда рассказывали книги и пели сладкоголосые песни. Несмотря на то, что когда-то в этой старой резиденции кипела жизнь, связывающая несколько семей одного клана, сейчас та оставалась лишь далёкими отголосками прошлого, не требующих и доли ностальгии. То было совсем иное время со своими взлётами и падениями, потерями и болезненными решениями. Замерев посреди гостиной, Лоренцо зацепился взглядом за окружающие его мелочи, наполненные детскими воспоминаниями, ощущая себя чёртовым предателем, что позволил всему бремени клана рухнуть на одни единственные братские плечи, пока он сам счастливо проводил каждый Божий день.       Несмотря на новую и чистую жизнь, мир Лоренцо перевернулся от одного только вида дорогого человека, походившего теперь на собственного призрака с солёными росчерками на бледном лице от некогда мокрых дорожек. Родная кровь никогда в действительности не являлась поистине родной, та не была основой семьи, становясь абсолютной глупостью перед настоящей связью душ. То, насколько крепкими теперь ощущались давно забытые объятья, вынудило Аугусто в бессилии зарыться кончиком носа в сгиб крепкой шеи брата. Так происходило множество раз в детстве, когда старшие братья оборачивались ночными кошмаром, в котором лишь один человек всегда становился светом и защитой от любых нападок.       Лоренцо всякий раз оставался на его стороне. Отстранившись, с робкой улыбкой и поцелуем в мягкую щёку Аугусто неловко вытер покрасневшее лицо. Отпустивший приступ отрезвлял на короткое время особенно болезненно, а отсутствие членов семьи по обе руки резало собой не хуже лезвия ножа.       — Мне бы хотелось встретиться с тобой совсем при других обстоятельствах, — с мягкой улыбкой проговорил Лоренцо, обхватывая тёплыми ладонями лицо осунувшегося брата, что изо всех сил пытался не потупить беспощадно покрасневшие глаза. — И прости меня, ради всего Святого, мне стоило бывать здесь как можно чаще. То, что теперь я живу под другой фамилией, совсем не означает, что я перестал быть чёртовым Пеларатти.       — Другие обстоятельства — это посещение тебя, как нашего семейного дантиста? — робко засмеялся Аугусто, смущаясь под нежностью родных взглядов остальных членов семьи, которые спешно приводили кухонный стол в относительный порядок. Едва заметный румянец Отца всегда являлся предметом ласковых шуток, тот поддавался смущению особенно очаровательно, краснея кончиками ушей, хоть никогда не желал признавать этого. — Мне крайне не нравятся такие обстоятельства.       — Я так чертовски сильно горжусь тобой.       Уголки пухлых губ, дрогнув, всё же приподнялись, и мужчина, чьи янтарные глаза расцвели лучистыми морщинками, отступил, забирая с собой приятное тепло. Стоило вновь появившейся неуютной тишине окутать собой, как на середине стола со стуком появилась чистая пепельница, но никто не спешил прикасаться к измятым пачкам сигарет, только полупустая чашка травяного чая Патриции всякий раз встречалась с блюдцем.       — На все многочисленные вопросы нашей принцессы, я смог только ответить, что её папа был вынужден срочно уехать на несколько дней по работе, и что он обязательно совсем скоро вернётся, но, кажется это не возымело должного эффекта, — приглушённо начал свой отчёт Марко, нервно царапая короткими ногтями многочисленные цветастые пластыри на кончиках пальцев, которые в волнении оказались разодраны до ярких капель крови. С нажимом Чимин сразу же усадил нерадивого бойца на стул рядом с собой, когда на место во главе стола наконец-то опустился Босс. — Сейчас она спит, но скоро обязательно проснётся, и, кажется, нам не уцелеть от новой волны вопросов. Когда мы только приехали, мне удалось перед приходом Суа немного навести жизни в их с папой спальне, но если это и сработало, то она явно захочет позвонить ему. А это уже… чёртова катастрофа.       — Но пока она даже слезинки не проронила, — в нежности добавил Чимин и мягко улыбнулся, кивая. — Такая чудесная маленькая сеньора. Вся в своего отца.       Что бы ни происходило на пути клана, похищения никогда не случались прежде, и семья, пребывая в оцепенении, с трудом ворошила мысли в черепной коробке. Всё казалось нереальным, обратившись ночным кошмаром наяву, только одно оставалось чётким, совершенно не подлежащим сомнениям — Чонгук определённо был жив, а спокойная душа его ребёнка являлась тому подтверждением. Аугусто верил в подобное всем своим разбитым сердцем, прекрасно понимая и помня ту самую нерушимую связь между родителем и его ребёнком. Чтобы ни происходило с крошкой Франческой, Ким знал об этом, чувствовал в самых потаённых уголках своего сознания.       — Чудесно. А теперь… о чём ты хотел рассказать нам, Лоренцо? — едва слышно, чтобы не потревожить хрупкое спокойствие, поинтересовался Аугусто у притихшего брата, накрывая его ладонь своей, чуть более прохладной и узкой.       В беспокойстве мужчина, оглядев каждого за столом, тяжело вздохнул, запуская пятерню в непослушные локоны.       — Как… как ты знаешь, иногда меня одолевает бессонница, — подавив всплеск эмоций из-за яркого страха, взволнованный Лоренцо продолжил более уверенно, в чувствах жестикулируя. — Эту ночь я тоже провёл за ноутбуком на кухне. Обычно у нас довольно тихая улочка, и совсем нет движения в такое время, наверное, именно поэтому там не оказалось ни единой души. Может, все понимали, что именно случилось, и старались не светиться, чтобы не схлопотать случайную пулю. Не могу сказать, в котором часу всё произошло… Но ещё не наступил рассвет, как прогремел ужасный шум и скрежет металла. Я выглянул тогда между штор и, если честно, всё ещё не могу поверить собственным глазам. Никогда не смогу забыть Франсуа, узнаю его из тысячи таких же мерзавцев. Сначала мне не удалось рассмотреть лицо пострадавшего с моего ракурса, но я побоялся звонить тебе, думая, что это может быть ваше с Франсуа дело. А после моё сердце оставалось настолько неспокойным, что как только наступило раннее утро, я ринулся к своему соседу. В его припаркованной неподалёку машине есть круглосуточно работающий видеорегистратор, сами понимаете, в каких реалиях мы живём.       Под звон пустой чашки на стол легла крохотная флешка.       — Клянусь своей жизнью, как только я увидел на кадрах лицо вашего парня, то сразу же приехал сюда, — пылко продолжил он. — Я не мог ошибиться, это тот же парнишка, который посещал мою клинику с дочерью.       — Он был жив, ведь так? — волнение Хосока, казалось, не имело границ. — Чёрт, этот Дьявол явно остался жив, и, когда мы его найдём, то я лично спущу с него шкуру! Этот мелкий паршивец ввязался в дерьмо, прихватив мои игрушки, при этом, даже не подумав пригласить и меня! Нас!       — Тогда вряд ли уцелели игрушки, дорогуша, — с несмелой улыбкой поделился Лоренцо. — Но, я думаю, ваш новый член семьи с большим удовольствием выберет новые, как только вернётся домой. Конечно, никакого вмешательства полиции, мой сосед намерен полностью забыть о записи случившегося. Полагаю, у Франсуа полностью развязаны руки. Какого долбаного чёрта его кто-то укусил за задницу? Что произошло?       — У нас никогда не было конфликта с кланом Кампо, мы сотрудничаем с ними. Да и… разве Чон намеревался ввязываться в это дерьмо? Чёрт, я не вижу ни единой связи. — Я не ожидал подобного от Франсуа, он только недавно был на нашем ужине. Семейном ужине!       — Святое дерьмо.       — Но почему же никто не подумал даже помочь, — едва слышно негодующе произнёс Аугусто, с благодарностью принимая накинутый на плечи домашний свитер поверх тонкой футболки. — Может, это был лишь какой-то несчастный парень. Может…       — Даже мы боимся оказаться в свете этих фар, не так ли, Аугусто? Мы. Если это способно ввести в истерику нас, тех самых людей, которых натаскивают с самого детства на убийство неугодных, — острое плечо Босса под крепкой хваткой показалось для Консильери чертовски хрупким. — Что тогда мы можем говорить о простых людях, о чей жизни мы мечтаем каждый Божий день. Никто не желал оказаться втянутым в грязные разборки очередных кланов. Сариэль жив. Это однозначно. Только что его дёрнуло сделать это дерьмо?       Округлые и покрасневшие глаза воззрились на Намджуна в неимоверном изумлении.       — Кто-то из вас осматривал его спальню? Там было хоть что-то? Хотя бы чёртова мелочь!       — Ничего не тронуто, даже телефон остался лежать на постели, как рабочий, так и личный. Рабочий пуст, а личный полностью разряжен.       — Только винтовка и глок пропали, верно? Боги, кажется, наш мальчик стал излишне самостоятельным.       — Самоуверенный говнюк, — в чувствах воскликнул Аугусто, ударяя ладонью по поверхности стола и вынуждая сидящих вздрогнуть от неожиданности, а тот вдруг встрепенулся, бросившись к первому же человеку рядом с собой, чтобы всмотреться в круглый циферблат часов. Пухлые губы раскрылись и сжались в линию, а в медовых глазах начинали несмело мелькать уже родные черти. — Без пятнадцати девять утра. Франсуа… когда я звонил ему, он сказал, что может приехать ко мне этим утром, но этого не случилось даже после моего отказа, что довольно странно, будем честны. А это может означать лишь одно: он чертовски зол на меня, что осложняет наше положение, его дурное расположение духа совсем некстати.       — Этот ублюдок…       — Эй, мы можем позвонить в полицию и выступить в роли анонимных информаторов, — вдруг заговорил Хосок и поддался вперёд. — Он посягнул на нашу семью, почему я должен соблюдать субординацию? Пошёл он ко всем чертям, могу использовать не прямые факты, а лишь раззадорить интерес полиции. Я, городской телефон и полыхающая французская задница. Если это не прижмёт его, то хотя бы заставит поджать яйца. С копами на хвосте он не станет действовать открыто. Пусть о-       Щёлкнув пальцами, словно пытаясь что-то вспомнить, в необыкновенной резкости Отец, объятый волной отходящего приступа, поднялся на ноги и замер под гнётом внимательных взглядов. Но едва издав звук, Аугусто оглянулся на шум позади него, а члены клана незамедлительно обняли пальцами оружие, стоило входной двери оповестить о госте, который широким шагом, даже не снимая обуви, направился прямиком к клану.       — Пошёл ты нахер, Лука! — вдруг воскликнул Марко и сразу же зашипел, заполучив ощутимую оплеуху. — Этот… этот идиот, — перед столом, на мгновение упершись руками в бёдра в попытке отдышаться, Юнги склонился чуть ниже и с жадным вдохом выпрямился, собирая на себе удивлённые взгляды. — Ох, Бога ради, прекратите так на меня смотреть, ещё раннее утро, а такие пробежки чертовски вредны для здоровья, как и, кстати говоря, работать на Кампо. Тот ублюдок, что решил подкупить медицинскую сестру, действительно работает на него. Или нечто иное, но, в любом случае, только взгляните на это!       Рывком распахнув куртку, тяжело дышащий Юнги вытащил из внутреннего кармана измятый листок и кинул его на стол, утерев после ребром ладони влагу над верхней губой.       — Это копия, — продолжил Капореджиме. — Лауро меня вздёрнет за подобную вольность, но оно того стоило. Взгляните на это дерьмо, а именно на грёбаное имя.       — Ох, подождите-ка, — подал приглушёный голос старший Пеларатти. — Мне кажется, я знаю этого человека. Разве вы не знакомы с ним, Аугусто? Посмотри, это же он.       Чистое изумление не сходило с покрасневших из-за отсутствия сна глаз, сколько бы листок ни передавался из рук в руки, а изумлённый Лоренцо ни впивался взглядом в напряжённые лица. Насупившись, он встревоженно воззрился на замершего брата, в чувствах всплеснув на него руками, на что Аугусто лишь прикусил щёку изнутри и нахмурился.       — Он как-то на Рождество зажарил в камине крысу, когда остался с нами в том зимнем домике в горах, помнишь? — в чувствах дантист начинал негодовать, сразу вскакивая со скрипучего стула, чтобы забрать всё внимание задумчивого брата. — Боги, Аугусто, это одно из самых ярких воспоминаний с ним. Все взрослые тогда из-за снегопада добрались до домика лишь на следующий день.       — Но я не помню никакого Коэльо. А эта крыса…       — Только он Ноэль, дорогуша.       — Ах, Ноэль, мать его, Кампо! — воскликнул Аугусто, не обращая внимания на тщетные попытки сделать его голос тише, и подался вперёд, чтобы облокотиться о край стола руками, подтянув несчастный листок ближе. До странного пугающая улыбка озарила бледное лицо, и мужчина закусил губу, вздрогнув от прикосновения Капореджиме, без сил уронившего гудящую голову на плечо Отца. Едкий смешок вырвался из саднящего горла. — Ноэль… ну, конечно же. В последнюю нашу встречу он был гостем на Дне рождения моей дочери, появился тогда ещё в сопровождении четы Кампо, а также присутствовал на моей свадьбе, но уже со своей женой. Насколько я помню, в тот момент она находилась в положении. Соответственно… этот ублюдок ещё и счастливый отец семейства. Чёрт, точно, это имя знакомо мне.       — Ноги этого кретина не будет в нашем доме, — грохотнув чашкой, резко заявила тётушка, разом усмиряя зарождающийся блеск на дне тёмных глаз своих подопечных, но лишь один человек оставался самим Дьяволом даже под тяжёлым взглядом Патриции.       — Не будет, милая, — мягко отозвался Глава. — Но я, пожалуй, с удовольствием прогуляюсь по чужой территории. Сейчас нам, безусловно, не до веселья, но мы имеем на руках уже с неделю приглашения на празднование Дня рождения дочери Франсуа, оно будет проходить этим вечером в его доме, а это нам чертовски на руку. Я не позволю остаться кому-то из вас здесь без присмотра, как и не могу рисковать вами на празднике. Поэтому, я хотел бы попросить Лоренцо приютить вас на вечер, все издержки будут оплачены мной в полной мере.       — Какие ещё издержки, — в негодовании возмутился старший Пеларатти, а брови того взметнулись вверх. Мужчина едва удержался, чтобы не щёлкнуть несносного Босса по носу. — Мелкий паршивец, о чём ты говоришь, мы одна семья!       — Вам не кажется, что всё как-то слишком просто получается? — вдруг подал взволнованный голос Чимин, чьи руки терзали и без того измятую пачку сигарет. — Даже если Сариэль находится в его доме, вы же не думаете, что мы можем просто вежливо попросить Франсуа отдать его нам обратно, как сбежавшее животное? Или, быть может, этот придурок крысолов остановился совсем не у брата.       — К тому же мы не знаем мотивы лягушатника. И не можем лезть в самое пекло, но при этом не имеем права упустить время. Нам следует хотя бы прощупать почву перед тем, как действовать, иначе наши телодвижения в сторону Кампо будут расценивать как зачатки вражды между кланами. А на какой кривой член нам это нужно?       — Кривой член вообще никому не сдался, — пробубнил Марко.       — Зачем на острове появился Ноэль? — только сильнее нахмурился Лука и отстранился от Главы, складывая на груди руки. — Он разве… чёрт, моя мысль по поводу отпуска даже в голове звучит крайне абсурдно. Его появление здесь настолько хаотично по временным рамкам, неужели теперь он добрый дядюшка, что посещает праздники любимых племянниц? Что вообще это за ублюдок?       — Как вам всем известно, Ноэль младший брат Франсуа, и он, несмотря на довольно локализованную деятельность Кампо на острове, поддерживает работу внешних связей, благодаря своему положению в одном из локале в самой Франции. На самом деле это дерьмо такое мутное, что я всё ещё не представляю масштабы пролитой крови. Отец Франсуа и Ноэля является чистокровным сицилийцем, а матушка — француженкой, и при этом клан Кампо довольно уверенно стоит на своём месте в островной иерархии, процветая и входя в число самых влиятельных семей Сицилии из года в год. Они вели дела вместе, даже когда сеньоре пришлось вернуться в родную обитель из-за семейных обстоятельств, тогда Ноэль самолично вызвался в сопровождение, так и оставшись рядом с матушкой на долгие годы.       — Этот клан меня до одури пугает.       — Насколько мне известно, через какое-то время после переезда, несмотря на фамильную принадлежность к сицилийской мафии, его приняли в одну из ндрин, процветающих на юге страны. В самой Франции есть несколько особо крупных таких семей, эмигрировавших из Калабрии десятки лет назад, которые со временем на новой территории объединились уже в локале, успешно продолжая поддерживают работу самой ндрангеты далеко за пределами Италии. Самое интересное, что эта криминальная структура славится своей чистокровностью и консерватизмом, они приверженцы своих правил. Может, всё дело во власти и влиянии Доны Кампо даже на чужой территории, может, в самом Ноэле, но он получил своё место благодаря браку с дочерью довольно важного в тех кругах человека. Все эти крохи информации мне рассказывал сам Франсуа, о большем я ничего не знаю, даже только смутно помню этого человека. Единственное, что могу добавить, несмотря на его пугающую ауру и отвратительный мёртвый взгляд, за которые его не может терпеть Патриция, он в своё время наделал много шума из своей любви. Громкая история с тернистым путём и счастливым концом. Неожиданно получить подобное от такого безжалостного человека как он, но его супруга просто очаровательное существо. Настоящее ангельское создание.       — Если ему, такой дикой смеси, позволили получить место в калабрийской организации, да ещё и позволили попросить руки самой госпожи… Ноэль должен представлять собой нечто невообразимое в таком случае. И дело даже не в самом этом факте, а в том, что здесь на острове терпеть не могут ту структуру. А они, можно сказать, приняли к себе под крыло сицилийского врага.       — Здесь, на Сицилии, мы действительно имеем мало точек соприкосновения с ними. Во всяком случае, наш клан и мой Отец. А Франсуа… — Аугусто прочистил горло. — Он является Боссом самого влиятельного островного клана, конечно же, он сотрудничает с разными коллегами, а его младший брат, что десятки лет назад вернулся под крыло матери, его деловой партнёр. Поэтому, даже если Франсуа мало афишировал свои внешние дела, да и больше ориентировался на внутренний бизнес, он по-прежнему имеет сумасшедшие влияние и власть. Только, грёбаное дерьмо, подумайте о количестве возможностей, когда твой родной брат работает на конкурентов, а ты сам чёртов Босс, с которым явно хотят вести дела. В бизнесе нет врагов, есть только ещё не пригодившиеся связи. Франсуа знает каждого, а каждый знает его. То, что Ноэль вернулся на остров — полное дерьмо, а если Кампо ни черта не обмолвился мне об этом — то ещё дерьмище. Это всё действительно страшно, но об этом не должен узнать Кампо, для него все мы сейчас лишь тоскуем по своей любимой игрушке и ничуть его не виним.       Сидящие за столом члены семьи мельком переглянулись между собой, а после воззрились на говорившего Босса, который на мгновение поджал губы в задумчивости.       — А какую должность сейчас занимает этот карьерист? — с долей издёвки поинтересовался Хосок, из-за чего двое бойцов хрюкнули от смеха, но сразу же подобрались, напуская на себя серьёзный вид.       — За год мог переметнуться и на сторону корейской мафии, что уж там.       — Создаст свою собственную мафию на старости лет со своими потомками с каждого уголка мира.       — Разбавляет атмосферу.       — Привносит что-то новенькое.       Повернувшись на стуле к задумчивому бойцу, Марко со всей серьёзностью поинтересовался шёпотом:       — Мафия платит алименты?       — Ты дурак? — мельком взглянув на переговаривающихся членов клана, насупленный Чимин прочистил горло и сложил руки на груди, покосившись на Кима, чьё лицо выражало крайнюю степень озабоченности таким серьёзным вопросом. — Зачем таким людям их платить? Женщины и дети здесь обеспечены куда лучше, чем мы все. Да и в наших кругах явно нет разводов.       — Но мужчина может же просто жить с другой женщиной.       — И то верно, — в волне собственной озабоченности Чимин повернулся к бойцу. — А сколько тогда возможно зачать детей? Десятки? Нет, стой, подожди… этот мужчина явный ублюдок, разве ему ничего за это не будет? Так поступают только свиньи.       Оглушающий грохот от удара ладони о стол вынудил всех присутствующих крупно вздрогнуть и замереть, в страхе воззрившись на явно разгневанную Патрицию, медленно поднявшуюся со своего места, накручивая на руку край кухонного полотенца. Двое бойцов поспешили вцепиться друг в друга.       — Я полагаю, — мерно и спокойно произнесла тётушка, — за подобный поступок мужчина, несмотря на своё положение в обществе, лишается своего чёртового достоинства, а после обязуется сожрать этот бесполезный кусок дерьма самолично без приправ.       Несколько хлёстких ударов под неистовые отборные ругательства настигли зажмуренных бойцов, но те лишь крепче прижались друг к другу, пытаясь прильнуть к ошарашенному Сокси в поисках защиты. Никто не думал вмешиваться в подобное воспитание, и даже Аугусто, сделав шаг за спину своего зажмуренного брата, проглотил все невысказанные слова. Лишь после того, как тишина грозовым облаком повисла над столом, Босс вновь подал голос, сжимая узловатыми пальцами напряжённые плечи Лоренцо.       — Видимо, мне стоит повторить план действий ещё раз. Но если кто-то вновь собирается прервать меня, то уже я возьмусь за чёртово полотенце, — заметив яркое беспокойство в родных глазах, Аугусто замялся на жалкую секунду, после бросаясь в пучину с головой. — Я знаю, о чём вы хотите меня предупредить. Не беспокойтесь, мои розовые очки разбились стёклами внутрь, так что теперь мне прекрасно видны все реалии. Но у нас есть цель, и я добьюсь её, во что бы то ни стало. Я смогу за себя постоять, как бы мне ни нравился мир в розовых тонах, который окружал меня все эти годы. Мне жаль, что я… открыл свою душу не тому человеку и подверг каждого из семьи опасности. Но я в силах исправить это.       Охнув, Босс в изумлении взглянул вниз, а семья, скрипнув стульями, приподнялась со своих мест, чтобы рассмотреть совершенно сонное крохотное создание, сразу же оказавшееся в объятиях сильных рук, пока сам Сокджин ничуть не возражал против тёплого клубка, доверительно прижавшегося к его груди.

*

      Предложенный план действий оказался принят кланом с большим трудом, но никто не желал идти против решения самого Босса, стойко сдерживая все волнения глубоко в душе. Когда на медовом закате дня семья покинула дом, высыпаясь на подъездную дорожку у круглого фонтана, взбалмошный Марко выглядел ещё больше взвинченным, и даже если он не желал показывать этого, его поведение говорило само за себя.       — Они целуются, — в обиде протянул Тэхён и спрыгнул с раскрытого багажника, чтобы сразу направиться к щебечущей парочке, но что-то цепкое зацепило его за локоть. — Но я тоже хочу поцелуй!       — Иди-ка сюда, милый, не стоит беспокоить их, — Патриция с нежностью притянула обиженно дующееся существо за талию к остальным, оставляя за спиной взволнованного Сокси и Капореджиме, явно находившихся сейчас в своём маленьком мире. — Оставь их, булочка.       — Но-       — Они сильно беспокоятся друг о друге, позволь им немного поговорить. Ты устал, давай-ка найдём твоего лучшего друга, где же он, милый?       Щебечущий женский голос приятно окутывал сознание, и убаюканный Марко не сразу заметил, как объятия любимой тётушки сменились на другие, а сама Патриция, до краёв наполненная безудержным волнением, исчезла и нашлась вновь только возле непривычно тихого Аугусто. Любимый цветочный аромат, как и нежное щебетание, сопровождались лёгкой лаской тонких пальцев, аккуратно огладивших длинные полоски ткани у самого воротника Босса, превращая те в свободный бант.       — Ах, — понурая Патриция расцвела мягкой, но грустной улыбкой, смахнув с плеч любимого создания невидимые пылинки. — Это же та самая вещица, что я подарила тебе. Прекрасный выбор, patatina. Ты так красив, мой мальчик.       Прохладные ладони осторожно накрыли собой узкие запястья, чуть сжимая.       — Я буду осторожен, тётушка, — доверительно шепнул Сокджин. — Пожалуйста, не волнуйся так обо мне. — Прошу тебя, не совершай глупостей. — Тётушка.       Моменты, подобные этому, когда волнение настолько переполняло душу, и Патриция изливалась тихими молитвами, появлялись в жизни Сокджина всего несколько раз, пробирая холодом до хрупких костей. Когда исчезал взволнованный голос, его звучание сменялось лёгкими поцелуями в уголки пухлых губ. И Ким, заглядывая в безмерно глубокие и любящие глаза напротив, попросту не имел ни единого шанса подвести свою семью и не сделать всё, что только было в его силах.       — Аминь.       Странное ощущение нереальности вокруг пробиралось холодными мурашками под кожу. То, каким волшебным и сказочным казался крохотный мир вечерней резиденции, скручивало волнение в тугой узел, а земля под ногами едва ли оставалась ощутима. Ни одна из душ не чувствовала прежней связи с миром, бросаясь в бурный поток происходящей реальности без единой мысли. Принятое решение о посещении празднования было сродни веселью в разгар уничтожающей чумы, и Аугусто, стоя теперь уже посреди цветущего сада в объятиях некогда приятной суматохи, изысканных тканей дорогой одежды и отголосков музыки, едва ли мог в полной мере осознать происходящее, заполняя сухой рот сладковатым игристым вином. То, что он находился здесь и сейчас посреди беззаботной жизни в потаённом уголке самого настоящего Рая, пока Сариэль, отчаянно цепляющийся за собственное спасение, находился в опасности, ощущалось чертовски омерзительно, собираясь тяжестью на дне желудка. Но тщательно выстроенный в сознании план требовал этого, как и беззаботных улыбок с толикой тоски. Аугусто принимал условия игры, даже если та оставалась уничтожающей, а сам он погибал.       Несмотря на то, что приглашений на торжество было передано Пеларатти в восьми штук, воспользовался клан лишь тремя, остальные же члены семьи оказались настоятельно отправлены в уютную квартирку Лоренцо и его семьи, пока сама фамильная резиденция оставалась томиться в гордом одиночестве, скрипя старыми деревянными ставнями. С прекрасно отыгрываемыми ролями добродушных гостей Консильери и Капо, семьи Пеларатти легко влились в бурный поток праздника, пока сам Босс с трудом мог совладать с собой, несмотря на прекратившийся утренний приступ. Он не находил себе места, а бездействие удушало.       Резко склонившись над раскидистым кустом рододендрона в тёмном саду, с тяжёлым дыханием Аугусто вперился потускневшим взглядом в мясистые бутоны, так и не опустошив желудок даже после нескольких спазмов. Тёплый свет, льющийся из больших окон, щедро облизывал собой изумрудный задний двор, заглядывал в покрасневшие медовые глаза и пробирался в израненную душу. Выпрямившись с тянущей болью в пояснице, обессиленный мужчина сжал пустой бокал чуть крепче и обернулся на шум, вихрем ворвавшийся в маленький мир обманчивого покоя. По ту сторону окон царило искреннее счастье, и Аугусто, честно признаваясь самому себе, чуточку завидовал этой легкомысленной идиллии.       Мысли о некогда любимом дядюшке всё ещё терзали сознание, и Ким всё сильнее забирался в дебри размышлений, почему же выбор этого человека пал именно на него, а не на любую другую душу. Аугусто никак не находил этому объяснений, прокручивая свою жизнь из раза в раз, он находил себя посредственным гадким утёнком, но никем более. По ту сторону окон вовсю щебетала сеньора Кампо, так ослепительно блистающая на празднике дочери, пока её супруг, объятый тканью дорогого костюма, без капли раздумий опустился перед ней на колени, с лёгкостью справляясь с замком туфель у самой щиколотки, в то время как нежные пальцы его супруги зарывались в тёмную копну непослушных локонов. Во взгляде Франсуа всегда плескалась отчаянная и крепкая любовь, совершенно иная, читающаяся на дне бездонных зрачков в присутствии Сокджина. Кампо из поколения в поколение славились великолепным воспитанием, пылким отношением к своим женщинам и трепетной любовью к своей семье. И Ким совершенно не понимал, как же он мог оказаться вовлечённым в эту Божественную идиллию.       Музыка исчезла, как только раздвижная дверь закрылась, отрезая беззаботную жизнь от череды ночных кошмаров. Сильвен Кампо или же просто Сиси — старший ребёнок семьи Франсуа и папина девочка всегда имела поистине железный характер. Она была такого же возраста, как и сам Аугусто, но не спешила вступать в роль правой руки своего отца, больше тяготея к простой жизни, даже если сеньора имела пять попаданий из пяти точно в цель, а лазейки в договорах давались ей играючи легко. Сиси являлась талисманом на удачу, золотым ребёнком и прекрасной подругой. Именно с этой девушкой когда-то давно Аугусто искал пасхальные яйца в изумрудной траве частных садов, разбивал колени во время поездок на велосипедах и посещал встречи, оставаясь по правую руку от своих отцов. С младшей же дочерью Пеларатти тоже имел дружеские отношения, но та не желала забираться на деревья в поисках приключений, как и совсем не хотела узнавать, насколько же сладковата раскуренная травка на вкус. Николь Кампо — девочка своей матери, нашедшая для себя вкус семейной жизни и спокойствия, но безмерно любившая сестру и своих неотёсанных приятелей в лице её своры. Они были чудесными душами, которые не унаследовали и капли отцовского безумия.       — Эй, почему ты прячешься здесь без меня? — перебирая босыми ногами по колючему газону, утопающая в лучезарной улыбке Сиси поспешила к своему загадочному другу, чтобы ухватить того за руку, без возражений утягивая за собой вновь в дом. — Ты нужен мне там, слышишь? Приехал муж Николь, теперь мне не позволяют и продохнуть бесконечными вопросами о моём семейном положении. Мне уже троих кандидатов в мужья предложили, представляешь? Нам следовало пожениться с тобой, Аугусто, и не было бы никаких проблем.       Робкая улыбка расцветала всё сильнее, пока не превратилась в настоящую и искреннюю, а мужчина, бегло оглянувшись на темноту сада, поспешил переплести пальцы, аккуратно коснувшись обнажённого плеча девушки своим. Та всегда жаловалась на неудобства платьев, сейчас даже не пыталась поправить его, позволяя одежде выглядеть неаккуратно, но чертовски красиво. Как и всегда.       — Не думаю, что такой союз сработал бы, — в смешке подтвердил мужчина и охнул, едва не зацепившись за крохотный уличный светильник. — Твоя пассия не одобрила бы подобное. Как там поживает Анни?       — Мы расстались с Анни! — легко парировала девушка, сверкая в свой День ярче сицилийского солнца. — Она невыносима, и никакие красивые глаза не могут сгладить это. Смекаешь? Я свободна уже месяца три, а матушка была бы так счастлива принять тебя в нашу семью! Даже если ты для неё словно сын, а для нас с Николь — брат, но матушка с большим удовольствием повысила бы тебя до ранга любимого зятя…       Остановившись на мгновение, с хитрецой в медовых глазах Аугусто прищурился на улыбающуюся лучшую подругу.       — Твои авантюры никогда не заканчивались ничем хорошим, — резюмировал тот.       — Как долго ты будешь мне припоминать тот случай? Столько лет прошло, дорогуша.       — Пока я вижу в твоих бесстыжих глазах тот самый блеск, я не стану доверять твоим идеями ни на секунду. Зная тебя, моя дорогая, это попросту небезопасно.       — Ах! — в чувствах воскликнула веселящаяся девушка и всплеснула переплетёнными руками, легко увлекая лучшего друга в самый простой танец на влажной траве.       Измученная душа подпевала и ластились под чужую радость, находя в такой каплю долгожданного покоя. На короткий миг, пока тяжёлая голова наполнялась воздушными облаками от звучания родного смеха, Сокджин мог укутаться в мечты на несколько мгновений, изо всех сил представляя, что всё на самом деле хорошо и спокойно, а раны на теле и воспоминаниях никогда не появлялись вовсе. Он вдруг вздрогнул, стоило щедрым объятиям охватить его и помочь забыться, и Пеларатти вновь погибал, утопая в сладковатом аромате цветочного парфюма.       В последний раз подобное происходило лишь на его собственной свадьбе и в день рождения дочери, когда все невзгоды, казалось бы, остались позади и впереди теперь виднелось исключительно счастливое будущее. Но тогда, улыбаясь на праздничных фотографиях до боли в алеющих щеках, Аугусто не мог и подумать, что его ждёт за поворотом длиной в несколько лет, и насколько же болезненно будут впиваться в тело нотки аромата некогда родного дома дядюшки. Переступив порог и заполучив звонкий поцелуй в щёку, мужчина позволил суматохе охватить себя, укутать бессмысленными беседами и женским щебетанием. Он расцветал фальшивыми улыбками, изливаясь привычным звонким смехом, и смахивал с уголков глаз редкие солёные капли, совсем не являющиеся последствиями веселья.       Когда центром уютного праздника вновь оказались исключительно семейные воспоминания, Сокджин растворился, прихватив с собой последний бокал игристого вина. Он всегда любил подобные разговоры, но теперь те казались самой настоящей пыткой от одного осознания, что вся идиллия оборачивалась лишь спектаклем, о котором не знал никто, кроме двух душ. Чистейшее понимание двуличности любимого дядюшки являлось для медвежонка завтраком из разбитого стекла, приправленного прокисшим молоком лживых чувств. Перекатывая на языке все брошенные вскользь фразочки, Аугусто совершенно не мог взять в толк, как же он не замечал и не верил, ослеплённый родительской любовью того, кто заменил собой жестокого отца, выступив в роли добра и безопасности, защиты от всех невзгод. Франсуа оставался единственным взрослым мужчиной, которой действительно находился рядом, что бы ни случилось, и Аугусто совершенно не понимал, как тот, кто всегда так рьяно защищал свою семью и родных людей, мог обернуться сущим Дьяволом.       Безусловно, пелена собственных грёз и веры, что любовь возможна даже к самому изломанному созданию, всегда дарила определённый покой, может, Сокджин и вовсе обманывал себя, меняя факты в свою пользу, но так реальность не причиняла боли, а стёкла разбитых розовых очков не впивались в блестящие от счастья глаза.       Он по-прежнему лишь вещь, даже для того, кто укачивал в своих руках после самого жуткого ночного кошмара.       Костяшки несколько раз обрушились на деревянную поверхность с глухим стуком, а следом узловатые пальцы обняли собой круглую золотистую ручку, поворачивая под едва слышный скрип. Каждый семейный праздник завершался одинаково: глава семейства скрывался в спасительных объятиях тишины своего кабинета, куда иногда заглядывали его коллеги или же друзья, с которыми приятно распивалась бутылка дорогого алкоголя за лёгкой беседой.       Но в этот раз Аугусто самолично забирался в пасть опасного зверя, сворачиваясь на мокром языке того крохотным клубком. После утреннего разговора Кампо больше не появлялся, лишь на самом праздновании разделил короткую светскую беседу на двоих под удивление собственной супруги. Сейчас же, стоило гостю замереть на пороге, мужчина, расположившийся на кожаном диване, лишь мельком взглянул на узкую фигуру поверх очков, так и не выпуская потрёпанный ежедневник из рук. Утренняя беседа состояла из эмоций подбирающейся истерики, а на грубые речи своего медвежонка Франсуа всегда реагировал резко. И возникшая тишина теперь означала лишь одно… для того, чтобы вернуть расположение этого Дьявола, следовало разыграть поистине хороший спектакль.       Как учил сам Франсуа.       Неловко переминаясь с ноги на ногу, Аугусто, вмиг обратившись яркой печалью и затапливаемой душу виной, сжал подрагивающими пальцами пустой бокал чуть сильнее, опустил в пол свои медовые, подёрнутые солоноватой пеленой глаза. Кампо всегда любил покорность, безоговорочное послушание и преданность во взгляде, чистое восхищение. Воспитывая юное создание из года в год, он сам становился открытой книгой, позволив увидеть все свои слабости и вручив этим в любимые руки дьявольский карт-бланш.       — Дядюшка.       С тихим стуком тяжёлая дверь закрылась, пуская табун крохотных мурашек вдоль позвонков. В этом рабочем кабинете всегда оставалась прохлада, до одури странная и пробирающая. Ещё в детстве, крутясь юлой среди серьёзных взрослых, юный Ким находил это место пугающим, и дело было далеко не в потайной двери за массивными стеллажами, нечто иное пробирало до самых костей табунами мурашек и приподнимало на руках тонкие волоски. С трудом протолкнув в горло вязкую слюну, замерший Сокджин сделал несмелый шаг вперёд и, не получив запрета, уже более смело направился прямиком к дубовому столику, чтобы оставить пустой бокал рядом с пепельницей и осторожно опуститься на край дивана, лишь спустя долгое мгновение позволив себе прильнуть ближе к крепкому телу, касаясь затылком лежащей на спинке руки. Тяжесть скручивалась узлом на дне желудка, но подобный план оставался единственным, за который можно было бы ухватиться в подобных реалиях. По отношению к Кампо нынешний клан Пеларатти занимал с ним не одну ступень, и одержимость Франсуа наследником открывала многие двери и дарила возможности, а потерять такое покровительство оставалось недопустимым при любом стечении обстоятельств.       Но самой главной причиной происходящего был, конечно же, и оставался исключительно Чонгук.       Усталость укутала собой, подобно пуховому одеялу, и с тяжёлым вздохом Аугусто обмяк, позволяя болезненным мыслям покинуть черепную коробку. Он, закинув ногу на ногу и завозившись, прильнул всем телом ближе к мужчине, приютившись в родном тепле, с некоторым отчаянием обхватывая дядюшку поперёк груди. Гудящая голова с каштановыми вихрями упала на крепкое плечо, и Отец шумно выдохнул, позволяя припухшим векам опуститься. Проклятый Чонгук оставался прав, говоря, что каждое место всегда имело тысячу и один способ убийства, это действительно являлось истинной, совсем как канцелярский нож для писем, ручку которого оглаживали сейчас длинные пальцы Дона Кампо. Сладковатый древесный аромат с прожилками кедра и вкраплениями амбры щедро наполнял лёгкие, он успокаивал, пока на корне языка оседала сочная смесь ириса с тёплым ветивером, насыщая сознание самыми приятными воспоминания.       В опьянённых фантомной безопасностью ощущениях всегда было крайне легко потеряться, но куда больнее оказывалось возвращение в реальность, где без розовых очков всё оборачивалось проклятием. Сильная рука с увесистым браслетом часов легко увлекла Аугусто в объятия, пока большой мозолистый палец с нажимом вырисовывал круги на коже сквозь тонкую ткань рубашки. Едкий страх разом окутал собой, и Ким замер, вдруг ощущая себя неправильно маленьким рядом с этим человеком, совершенно беззащитным перед чужой силой и властью.       — Ты выглядишь сегодня слишком болезненно, mon coeur, — исписанный ежедневник закрылся под шелест страниц и теперь ютился на широком подлокотнике кожаного дивана, пока золотистый нож по-прежнему поблёскивал в объятиях тёплого света. Острый кадык дёрнулся, и Аугусто вскинул голову, стоило коротким ногтям ощутимо пересчитать его рёбра. — Что же так сильно расстроило тебя?       — Прости меня, — неожиданно строгий пронизывающий взгляд медленно, но верно наполнялся нежностью, хмурые морщинки между бровей разглаживались, расцветая лучами во внешних уголках тёмных глаз. То, как мягко и влюблённо смотрел Франсуа, вызывало в самой глубине души пугающий трепет, вынуждающий замереть, как перед самым опасным хищником. Уголки губ того приподнялись, обнажив ровный ряд верхний зубов. Он был доволен.       — Простить тебя, моя драгоценность, за что же мне простить тебя? Расскажи-ка мне об этом. колючим комом, распирающим глотку, вздрогнувший Аугусто хотел было отвернуться, но лишь ощутил давление на собственную челюсть, с которым большой палец, упершись в щёку, вынудил вновь воззриться на мужчину без возможности двинуться. Мягкость бархатного голоса казалась истинной, как и нежность вовсе не звучала фальшиво.       — Я не должен был повышать на тебя голос, ведь ты… Ты ни в чём не виноват, мы могли бы во всём разобраться вместе, но эмоции взяли надо мной вверх. Я не должен был так поступать с тобой, мне так жаль, дядюшка, — чуть запинаясь, пролепетало взволнованное существо, ни на мгновение не отводя блестящего взгляда от родного лица. Концы ленты банта путались в узловатых пальцах. — Было бы намного лучше, если бы ты приехал ко мне этим утром. Мне не стоило отказывать. Мне… Я так сильно нуждался в тебе. Мне было так чертовски плохо.       Улыбка мужчины дрогнула, расцветая только ярче, и Аугусто подался чуть ближе, робко касаясь кончиком носа линии челюсти. Он всегда являлся тактильным существом, и подобное поведение не было ново, позволяя оставаться вне любых подозрений. Заломленные аккуратные брови и отчаянный олений взгляд не могли оставить равнодушным любящее сердце Франсуа, который медленно, но верно терял весь свой гнев и пылкие обиды. Он тосковал по своему взбалмошному медвежонку, а тишина рабочего кабинета воспринималось совсем непривычно.       — Как же давно я не видел тебя в таком состоянии, медвежонок. Неужели это всё из-за какой-то потерянной игрушки? O, loulou, тебе не следует воспринимать всё так близко к сердцу, — с тупой болью в глубине груди Аугусто послушно прильнул к тёплой ладони, ластясь, словно преданный щенок. — Он не стоит твоих слёз. Будет лучше, моя радость. В следующий раз я посажу его на цепь ради тебя.       — Пожалуйста, дядюшка, мне так чертовски жаль. Прости меня, я буду хорошим, я буду самым хорошим мальчиком, — голос вдруг сломался, и окончания прыгнули выше. Колючий комок становился всё более невыносимым. За собственную жизнь Аугусто ничуть не переживал, он был готов обратиться жертвой ради спасения здесь и сейчас, куда больше боясь за жизни родных людей, которые не смогли бы найти безопасность ни в одном уголке чёртового мира, окружённые теми, кто с большим удовольствием украсил бы свои руки горячей кровью ради чёртовой мести. Эмоции здесь действительно никогда не были к месту, как пылкие, вышедшие из-под хладнокровного контроля чувства.       — Ты должен научиться быть более твёрдым, Аугусто, потерянная игрушка — далеко не повод для подобных выходок. Ты всегда оставался хорошим и прилежным мальчиком, так продолжай им быть. Ах, если бы на моём месте был кто-то другой, думаешь, он допустил бы к себе подобное отношение?       — Нет, — тихо вымолвил тот.       — Но ты — моё сокровище. Я не имею никаких шансов на злость перед тобой, и это, кажется, моё чертовски слабое место.       Глубокий смешок, наполненный хрипотцой, отозвался в глубине души порывом холодного и пронизывающего ветра. Сердце, казалось, было готово проломить рёбра, когда Сокджин, воззрившись на мужчину округлыми большими глазами, обратился преданностью и печалью, принимая с трепетом ресниц сухой поцелуй в пушистую чёлку. Длинные пальцы с лёгкостью подцепили гладкий подбородок, вынуждая чуть вскинуть голову в безоговорочном послушании, и Ким повиновался, забивая гордость и страх в самый тёмный уголок ноющей души. Франсуа требовалось отвлечь, но лучшим вариантом оставалась полная смена его приоритетов на одну единственную вещь — заветный лакомый кусочек давней любви. Чем больше места она занимала в сознании мужчины, тем глубже возможно было проникнуть в душу, окутать ту, отравляя.       — Ты хороший мальчик, Аугусто, и всегда был таковым. Хочешь, мы найдем для тебя нового пса? Более умного и породистого, что будет трахать всё и вся куда лучше предыдущего.       — Он никогда не позволял себе подобного, — вышло излишне слабо под гнётом чужого взгляда. Отблески нижнего света танцевали в стёклах очков Франсуа, спустившихся на кончик носа. — Он совсем не такой, дядюшка.       Волна тёплого смеха наполнила собой кабинет, и широкая ладонь легко похлопала по мягкой щеке.       — Хорошо-хорошо, пусть будет так, — благодушно согласился Дон, от чьего внимания никогда не ускользали расцветающие бутоны поцелуев на медовой коже любимого создания. — В таком случае… хочешь, чтобы я отыскал его для тебя, mon amour?       Пробежав мягкими подушечками по гладкому хлопку дорогой рубашки, в напускной робости Сокджин вновь взглянул на мужчину из-под пушистых ресниц, чтобы податься чуточку ближе, невесомо касаясь кончиком пальца ямочки над верхней губой дядюшки.       — Я буду так счастлив, — ягодные губы, причмокнув, обратились в мягкую и любовную улыбку. — Сариэль нравился мне, он готовил чудесный кофе и отлично справлялся с ролью механика в моём гараже. Этот пёс довольно талантливый. И теперь я жутко тоскую по нему… мне всегда хотелось собаку, Франсуа, ты ведь знаешь, как же сильно я желал большеглазого щенка.       Опасный проблеск, промелькнувший среди чертей на дне бездонных зрачков, остался для юного создания совершенно незамеченным.       — Ох, моя любовь, ты вынуждаешь меня работать вне графика, но как же я могу отказать тебе?       — Пожалуйста, дядюшка, — грубая ладонь, вновь в нежности обхватив мягкую щёку Отца, огладила большим пальцем росчерки теней под оленьими глазами, задевая краем ногтя длинные нижние ресницы. — Я буду самым лучшим для тебя.       — Детка, ты ведь знаешь, теперь, находясь во главе семьи, ты больше не в том положении, чтобы закатывать истерики по любой мелочи. Скажи мне, медвежонок, ты видел хотя бы один чёртов раз, когда кто-то мог говорить со мной в подобном тоне? Не с дядюшкой, а с Доном Кампо. С Главой.       Взвившись в крепких объятиях, Аугусто, несмотря на ощутимое давление, что пригвоздило его к месту, потянулся к нахмуренному лицу Франсуа, чтобы, словно слепой котёнок, доверительно потереться кончиком носа о щёку, чуть колючую от едва заметной щетины. Аккуратные брови юного создания заломились, а сердце едва не пропустило удар.       — T'es une petite salope, n'est-ce pas? Je suis désolé pour ton ami, chérie. Je ne l'ai pas invité, il est venu me voir. Но вместо любых слов Франсуа получил лишь нежное прикосновение пухлых губ во внешний уголок глаза, а после в висок, ощущая чужое горячее дыхание у самой ушной раковины.       — Что тебе хочется, чтобы я сделал для тебя? — от низкой хрипотцы, проникающей под саму кожу, в неожиданности Сокджин вздрогнул, вновь оказываясь под мужским боком.       — Мой пёс… Прошу, помоги мне его найти.       — Даже если найду от него лишь ошейник? Мы находимся в жестоком мире, loulou, ты должен понимать все риски. Я люблю тебя, детка, но у меня нет возможности из раза в раз закрывать глаза на твоё местами отвратительное поведение. Пойми, как ты относишься к другим, так будут относиться и к тебе. Всё просто. Твой утренний тон заслуживал хорошего урока, но сегодня День рождения моей девочки, как же я могу омрачить такой прекрасный день? — дрожь вонзилась в узкое тело, стоило замершему существу заполучить щелчок по кончику носа. — Помнишь крысу, голову которой я подарил тебе не так давно в красивой коробке? Ту самую, что ужинала с тобой. Хочешь, я расскажу тебе, на сколько метров растянулись его чёртовы органы, когда он пытался сбежать от толпы возбуждённых свиней? Поверь мне, mon ange, со спущенным бельём это чертовски трудно сделать.       — Я буду хорошим мальчиком, — сразу же выпалило юное создание, чьи медовые глаза блестели рассыпью бриллиантов. — Самым лучшим для тебя.       — Нет же, как я тебя учил? Сделай всё как подобает.       — J-je suis un gentil… garçon, — непослушный язык едва поворачивался, и Аугусто, несмотря на весь свой неукротимый нрав, совершенно потерялся в один момент, отчаянно вспоминая и проговаривая заученные с самого детства слова под сопровождение сильного акцента. Французский никогда не приходился по нраву непоседливому существу, что воротило от него свой красивый нос, а на всех школьных занятиях Ким занимался чем угодно, но не необходимым, так и оставаясь по сей день совершенно не знакомым с пресловутым языком любви, запоминая лишь короткие слова и незамысловатые фразы. — Avec d-de bonnes manières.       — Vous êtes un très bon garçon, chérie. Я постараюсь найти время в своём графике для поиска твоей игрушки. Это сможет сделать тебя достаточно счастливым?       Пылающий персиковым румянцем Аугусто яростно закивал, вновь выбивая из груди мужчины глубокий смешок. В порыве болезненного спазма он прильнул к чужому теплу, пытаясь спрятаться в том до шумного вздоха. Франсуа имел множество шрамов, неимоверное количество опыта, связей и власти, делая медвежонка в своих руках лишь крошкой, дерзкой и всё же чертовски опасной. Снова цепляя пальцем гладкий подбородок, добродушный дядюшка мягко вынудил воззриться на себя, чтобы, склонившись, одарить пухлые губы коротким поцелуем, а после озариться яркой белозубой улыбкой, несмотря на промелькнувшую бурю в оленьих глазах напротив.       — Для тебя всё что угодно, mon amour.       Приглушённые звуки сменились звонким писком в черепной коробке, из-за чего Аугусто осоловело хлопнул ресницами, растерянно проследив, как золотистый нож теперь был отложен поверх ежедневника, а собственное тело охватила мелкая и неприятная дрожь, из-за которой оказался до боли прикушен кончик языка. Довольный исходом утренней перепалки Франсуа чуть отстранился, но так и не выпустил медвежонка из своих рук, а после с мягкой улыбкой обратил всё своё внимание на рабочий телефон, легко справляясь с тем одной свободной рукой.       Изо всех сил сдерживая дрожь и пытаясь выровнять дыхание, юное создание сжало челюсти, так и не двинувшись с места. Солёная пелена в мгновение заволокла медовый взгляд, а спазм вцепился в горло, сжимая до ощущения отчётливой тошноты. Выстроенный план успешно преодолевал пункт за пунктом, и теперь же не существовало ни единого пути отступления, лишь один единственный вариант — идти до конца. Отчаянно бросаясь в объятия собственного ночного кошмара, встрепенувшийся Аугусто, сморгнув солёную плёнку, осторожно накрыл лицо некогда любимого дядюшки чуть взмокшей ладонью, чтобы, притянув того ближе, с трепетом обезумевшего сердца податься вперёд, прижимаясь к сухим губам долгим и целомудренным поцелуем. Длинные ресницы затрепетали, пока слюна стремительно собиралась под языком, мгновение спустя создавая излишне громкий мокрый звук, стоило невинному прикосновению обратиться глубоким поцелуем и влажной лаской с большой ладонью на мягкой щеке. Робкая заминка из-за изумления Франсуа позволила наполнить горящие лёгкие таким необходимым вдохом, и после та обернулась волной пылкой и голодной страсти, волной, что поглотила трепещущего Аугусто по самую макушку.       Глухой стон, вырвавшийся из груди совершенно неожиданно от излишне сильной хватки цепких пальцев на талии, показался для Кампо отголоском удовольствия, и тот, напоследок одарив уголок влажных губ коротким поцелуем, отстранился от взволнованного медвежонка, озаряясь лучезарной, но одновременно пугающей улыбкой. Ещё никогда взгляд Дона не был наполнен настолько мягким и нежным чувством неистового обожания, объятого трепетной любовью. Прохладная тыльная сторона ладони обласкала собой пылкий румянец, и оцепеневший Аугусто крупно вздрогнул, замечая, как чужой невыносимый взгляд вонзился в кончик его языка, мелькнувшего мокрым блеском в тени приоткрытого рта. Но, несмотря на бурлящий страх, Франсуа не проявлял большей инициативы, он лишь склонился ближе, опаляя румяное лицо горячим дыханием, из-за чего крупная дрожь предательски охватила собой тяжёло дышащего медвежонка.       — Как же ты чертовски хорош собой, не могу поверить собственным глазам.       Сдавленный звук наполнил кабинет, когда Пеларатти, поперхнувшись собственным вдохом, оказался охвачен крепкими объятиями, сжимающими до настоящей боли. Горячее дыхание обжигало открытую шею, а следом её коснулись кончиком носа перед тем, как обласкать лёгкими, словно прикосновения крыльев бабочек, поцелуями, задержавшись на долю мгновения у чувствительной кожи за ухом, где излюбленный аромат тонких медовых ноток перекликался со сливочной эйфорией, из раза в раз сводящей Франсуа с ума. Он неистово обожал создание в своих руках, и трепет, с которым его длинные ресницы дрожали от малейшего прикосновения, привносил в сознание куда больше наслаждения, чем любой синтетический порошок. С поцелуем в скулу мужчина отстранился, а вся нежность вдруг обернулась болезненной хваткой, с которой длинные пальцы, обжигая металлом обручального кольца, сжали собой мягкие щёки оцепеневшего Аугусто, и Франсуа встряхнул мальчишку, вынуждая воззриться на себя. Ещё никогда этот рабочий кабинет не слышал настолько пронизывающего опасностью и рычащего голоса своего владельца.       — Ты ведь понимаешь, mon amour, что если я узнаю о твоих истинных мотивах этого поступка, то ты попросту никогда больше не увидишь солнечного света? Ни свою семью, ни пса, ни тётушку с крошкой Суа, — отчётливое звучание бьющих наотмашь слов смешивалось с кровью, набатом стучащей за барабанными перепонками. Судорожно втянув в себя воздух, не смеющий дёрнуться Сокджин кивнул, насколько позволяла чужая хватка, и зажмурился лишь когда новая влажная ласка коснулась старого шрама у ярёмной вены, оставляя небольшой след на нежной коже поверх чернильного рисунка. Это чертовски больно, но не настолько, как оказаться в пустом доме с пустым сердцем. — Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы быть уверенным в том, как и с кем я веду дела. Если я узнаю о твоей лживой заднице или же о предательстве с твоей стороны, то поверь мне, детка, ты узнаешь такие молитвы, о которых не догадываются даже в Ватикане.       — Д-да, господин, — изо всех старался выговорить слова Аугусто.       — Лучше бы тебе не лгать мне в лицо.       — Я не лгу, — сразу же выпалил тот. — Я не-       — Ты умрёшь последним, моя любовь, если всё это обернётся лишь игрой для тебя, слышишь? А я не думаю, что ты захочешь вновь пройти через это и увидеть всё собственными глазами. Просто держи мои слова в своей чудесной головке, хорошо? Такой прекрасный мальчик.       С коротким поцелуем в распахнутые губы рабочий кабинет наполнился вежливым стуком, заставивших Франсуа перемениться словно по щелчку пальцев и вновь обернуться счастливым главой семейства, который легко покинул любимого медвежонка, прихватив с собой и потрёпанный ежедневник. Он остановился только у самого порога, напоследок бросая на растрёпанного Аугусто, неловко поправляющего одежду и тщетно собирающего самого себя посреди кожаного дивана, долгий тяжёлый взгляд.       — Я вернусь, как только провожу первых гостей, — возвращая очки на переносицу, Франсуа благодушно светился улыбкой, из-за которой создание на кожаном диване крупно вздрогнуло. — Оставайся где-то поблизости, детка, и не совершай глупостей.       Едва стук низких каблуков стих в длинном коридоре, как обезумевший и взмокший Сокджин вскочил с места, на негнущихся ногах кинувшись из раскрытого кабинета к гостевой ванной комнате. Как бы он ни старался сдержать нарастающие позывы, зажимая рот дрожащей ладонью, с хлопком двери он всё же рухнул на пол прямиком перед тем, как лишиться скудного ужина, пачкая манжеты и попадая каплями на грудь. Крупная дрожь сотрясала ослабевшее тело, и мутный взгляд всё сильнее застилала собой пелена. Подобный кардинальный шаг в изменении отношений являлся ещё одним пунктом плана, который отлично притуплял бдительность Франсуа, в чьих руках наконец-то появилась долгожданное сокровище. Теперь же существовала возможность стать ближе к дядюшке, заполучить его полное доверие. Даже если здесь и сейчас Сариэль находился бы на расстоянии вытянутой руки, не существовало ни единой возможности спасти его, не дав погибнуть ему и семьям. Франсуа не любил, когда кто-то касался его вещей, особенно на его территории.       Со злостью закрыв крышку и оглушив воспалённое сознание сливом воды из бачка, с большим трудом мужчина поднялся на ноги, чтобы, пошатываясь, шагнуть к чистейшей раковине, сплёвывая на белоснежную поверхность последнюю горечь желчи. Отражение в зеркале выглядело ещё хуже, чем Ким мог себе представить. Может, всему виной служило освещение, а, может, и всё то грёбаное дерьмо, что не желало оставлять ни на миг в этой чёртовой жизни. Судя по наручным часам, вместе с первой половиной гостей должны были покинуть праздник и остальные Пеларатти, оставляя Аугусто на растерзание собственной задумки. Такой итог не пришёлся по нраву никому, кроме самого Главы, что упрямо шёл напролом, не задумываясь ни о собственной безопасности, ни о последствиях для самого себя.       Все мысли занимал собой лишь лучезарный киллер, чей отчаянно полюбившийся образ оказался выжжен под припухшими веками. За неимением зубной щётки пришлось воспользоваться пальцем и затерявшимся тюбиком зубной пасты, а едкие пятна оказались наспех застираны самым обычным мылом. В этом доме не существовало незнакомого уголка, Аугусто чувствовал себя здесь достаточно свободно, чтобы знать обо всех потайных местах. Именно их по мере возможности проверяли в этот вечер Консильери и Капореджиме, множество раз бывавшие здесь, как и все Пеларатти, что выросли на глазах Кампо, став за множество лет будто членами одной большой семьи с кланом Франсуа.       Напоследок прополоскав рот холодной водой, взъерошенный мужчина с каплей отвращения взглянул в зеркало, морщась от своего совершенно безжизненного вида. Удивительно, как Франсуа не отказался от него этим вечером, всегда предпочитая лишь идеальное и безукоризненное в своей красоте. Видимо, любовь действительно могла лишить зрения, иначе это дерьмо грозило обернуться настоящей катастрофой. Спешно поправив подрагивающими пальцами непослушные волосы и повязав влажный на кончиках бант, Аугусто осторожно вышел за дверь и сразу же дёрнулся, в испуге отпуская золотистую ручку.       Ощущение чужого языка во рту никак не желало исчезать.       — Тётушка! — в чувствах воскликнул он. — Боги, и это я думал, что только Патриция может довести меня до обморока!       Возмущённая тётушка лишь смерила своё бледное и взмокшее недоразумение строгим, но любовным взглядом, звонко цокнув языком на мокрые пятна. Но если Патриция всегда принимала роль злого полицейского, то супруга Франсуа — лишь доброго, этим давние подруги прекрасно дополняли друг друга. Теперь же, когда Патриции не оказалось рядом, светлые брови тётушки быстро лишились хмурости, а взгляд зелёных глаз потеплел. С переполняющим беспокойством женщина порывисто обхватила объятиями нерадивое существо и сразу же отступила, чтобы вручить тому чистую рубашку.       — Если ты посмеешь вернуть мне её сейчас обратно, то я очень сильно обижусь, молодой человек, — Дона легко хлопнула Аугусто по груди и сразу же загладила пострадавшее местечко. — Прости, малыш, но я увидела твои мелькающие пятки, когда ты выбежал из кабинета. Подобное поведение совсем на тебя не похоже, и мне подумалось, что тебе нездоровится. И я явно не ошиблась. Только взгляни на себя, patatina, ты цветом с лист бумаги! А на твоём ремне и вовсе новые отверстия. Не смей меня обманывать.       — Со мной всё в порядке, тётушка, — как можно более бодро заверил женщину Аугусто, всё же принимая вещь. — Совсем не стоило, правда.       — Думаешь, я позволю тебе выйти из дома в подобном виде? Ну уж нет, дорогуша. Да, рубашка будет большевата, но это куда лучше, чем я выпущу тебя вот так, — светловолосый ураган отступил, перед этим щёлкнув мужчину по кончику носа. Старый деревянный пол глухо поскрипывал от каждого шага под шорох пышного платья и приятного сладкого щебетания, вдруг сменившегося полным негодованием. — Ах, Боги, почему же твоя комната закрыта? Что же это такое…       Золотистая ручка действительно не желала поддаваться, несмотря на то, что комната Аугусто вблизи рабочего кабинета всегда оставалась открытой, и в ней не имелось ни единой тайны, которую следовало бы скрывать. Тётушка насупилась и очаровательно выругалась, нащебетав для своего супруга целую лекцию о такой глупой мелочи. Пообещав, что обязательно разберётся с неким Франсуа, Дона, не принимая возражений, в собственном хаосе без труда направила Аугусто вновь в кабинет, пригрозив наманикюренным пальцем. Но на подобное существо, чьи оленьи глаза смотрели так невообразимо потерянно, она попросту не могла негодовать, вновь позволяя волнению окутать себя. Сколько бы негоднику ни было лет, он всегда оставался для Доны Кампо ребёнком, чуть робким, но смелым, добрым и очаровательно стеснительным. Поэтому, усадив изумленного Аугусто, который едва понял, как вновь оказался здесь, на старый диван, где некоторое время назад перевернулся целый мир, женщина опустилась рядом, сразу же обхватывая бледное лицо маленькими ладонями.       — Боги, милый, как же ты осунулся, только взгляни на себя, — излилась беспокойным щебетом тётушка, взволнованно осматривая несчастье перед собой, которое всё поджимало пухлые губы, ощущая себя чертовски виноватым перед поистине добрым созданием. В порыве совсем недавних воспоминаний Аугусто вздрогнул и упёрся языком в небо, когда фантомное чувство чужого присутствия обожгло измученное сознание. Ким поспешил забрать мягкие ладони в свои.       Ещё никогда в своей жизни Пеларатти не встречал такой неистовой защиты членов семьи, какую Франсуа создал для своей супруги, даже если это ощутимо отразилось на отношения Кампо с его собственной матерью. Обычно жёны являлись полноправной правой рукой и партнёром для своего возлюбленного, так создавался союз, где вовлечённые в одно дело люди могли работать слаженно, несмотря на любые препятствия. Например, самой распространенной причиной остановки бизнеса являлось нахождение Босса клана под арестом, и в такие моменты, когда у Главы связаны руки, его замещала собственная супруга, забирая под своё крыло как бизнес, так и координацию действий семьи, контроль финансов, заключение сделок. От подобной схемы делегирования обязанностей в своё время отказался Франсуа, несмотря на то, что это в корне отличалось от принятых устоев окружающих его семей. Дона Кампо осталась крайне недовольна подобным решением сына, и по сей день сохраняла в отношениях с ним определённую холодность. Но Франсуа, заручившись поддержкой отца, не отступил от задуманного, сделав так, чтобы его любимая душа оставалась в полнейшей безопасности. После заключения брака райское зеленоглазое создание вступило в новую для себя жизнь, оставляя позади прошлую личность, обретая новое имя и положение.       Настоящее имя Доны Кампо — Джустина Кавалли, но оно звучит крайне редко в стенах резиденции. Старательно оберегая свою женщину от грязного мира, Кампо подарил ей личный беззаботный Эдем, где не существовало ни единого места для печали и тоски. Франсуа неистово любил своё зеленоглазое создание, боготворил и превозносил, он не чаял в возлюбленной души, как и в любимых дочерях, в своей семье. Безусловно, Джустина была прекрасно осведомлена о характере дел своего супруга и о мире, в котором находится её Райский сад, но Кампо открывал для неё лишь самые невинные стороны своей работы, опуская кровавые и жестокие факты. Он слишком любил свой личный Эдем и не мог позволить ни единой душе нарушить этот хрупкий, такой дорогой покой.       Обычно те, кого всячески ограждали от различного дерьма семейных дел, в конце концов, даже не догадывались о масштабах происходящего Ада, продолжая видеть в своих супругах лишь честного и любящего человека.       Полное осознание случившегося ударило Аугусто наотмашь, вынуждая стыдливо опустить тусклый взгляд на цветочное платье тётушки, пока вина захлёстывала его с головой.       Эта невообразимо удивительная женщина вырастила его с самого малого возраста, как матушка Мими с тётушкой Патрицией, все они заменили Аугусто родную мать, и теперь же он погибал всякий раз, стоило преподнести любимым женщинам вынужденную ложь даже во благо.       — Всё дело в простуде, Дона Джустина, она никак не может отпустить меня, но ничего серьёзного, я обещаю тебе, — вновь расцветая улыбкой, заверил Аугусто. — Совсем ничего, что могло бы побеспокоить тебя.       — Разве Патриция верит тебе, дорогуша? Не думаю.       Вновь потупившийся Ким прочистил горло, ощущая себя совсем мальчишкой, по несчастливой случайности разбившим перед самым обедом очередное дорогое блюдо. Он никогда не умел лгать дорогим людям. Как же, наверное, прекрасно жилось в абсолютном неведении.       — Последние дни стали очень эмоциональными и выматывающими для меня, тётушка, — в честности излился Аугусто. — У меня вновь начались проблемы со сном и едой, но я действительно справляюсь с этим. Всё обязательно будет хорошо, я обещаю тебе.       Подавшись вперёд, Джустина излилась тихим, едва слышным вопросом.       — У тебя ведь сегодня случился тот самый приступ, верно, дорогой? — в беспокойстве доверительно зашептала женщина. — Твои руки сегодня мелко дрожат, а уголки глаз нещадно красные. В последний раз ты появился передо мной в таком виде лишь на следующий день после… После произошедшего с твоей семьёй. Дорогой, если тебя что-то беспокоит, если что-то не так, прошу, не держи это в себе. Слышишь, милый? Я всегда буду рядом с тобой, как и остальные, мы никогда не оставим тебя. Ты всегда можешь прийти в мой дом в любое время, что бы ни случилось. Ты же наш дорогой мальчик, Аугусто, для нас с Франсуа ты словно родной сын, которого мы никогда не имели, слышишь?       — Я-       — Нет-нет, тихо, — сморгнув предательскую влагу, тётушка в чувствах мимолётно коснулась пухлых губы узкой ладонью, вынуждая все слова исчезнуть с языка. Она порывисто поднялась и расправила платье, пытаясь усмирить бушующую бурю чувств. Видеть, как нечто терзает собственного ребёнка, давалось ей невозможно трудно, пока вся чужая боль, казалось, проходила сквозь грудную клетку. Оставив сухой поцелуй на пушистой чёлке своего притихшего несчастья, женщина вновь порывисто обняла Отца, защебетав, словно утренняя пташка. — Прошу, Аугусто, береги себя и свою семью, хорошо? Я не переживу, если что-то произойдёт с моими любимыми людьми. Я ничего не расскажу Патриции. Спокойно переодевайся, а о твоей рубашке я после позабочусь. Франсуа совсем не будет против одолжить одну из множества своих вещей. Я пока пойду и найду этого паршивца, а после направлю к тебе. Ни о чём не беспокойся, малыш, мы любим тебя всем сердцем, ты наше сокровище, как и девочки. Вы все мои золотые звёзды.       Повисшая теперь во вновь пустом кабинете тишина отозвалась громким звоном в ушах, из-за чего Сокджин, едва дыша, с трудом отвёл взгляд от закрывшейся двери. Сладкие слова, подобные дорогим объятиям, по какой-то причине причиняли самую настоящую боль. С судорожным вздохом мужчина запрокинул голову, пытаясь сморгнуть непрошенную влагу. Если бы только существовала такая возможность, он бы незамедлительно рухнул в ноги матушки, чтобы уткнуться в колени той на долгие минуты. Это желание становилось всё более невыносимым, сводя с ума не хуже настоящего безумия. Страх стремительно наполнял собой, пока сама Мими находилась слишком далеко, чтобы успокоить измученное сердце сына здесь и сейчас. С силой прикусив щёку изнутри, Сокджин медленно поднялся на ноги под щелчок колен и привычным движением выправил из брюк испорченную рубашку. Едва подрагивающие пальцы расправились с мелкой пуговицей на воротнике, как мужчина замер, впиваясь взглядом в старый стеллаж напротив, чтобы после кинуться к нему без задней мысли. Вот оно, единственное место, которое на этот вечер оставалось совершенно без присмотра.       Остатков силы в измождённом теле едва хватило, чтобы чуть отодвинуть громоздкую мебель, а после проскользнуть в образовавшийся проём. Планировка резиденции Кампо ничем не отличалась от дома Пеларатти, где подземный этаж имел несколько предназначений, одно из которых позволяло скрывать неугодных от любопытных глаз. Короткие лестницы, старый бетон, гудящие трубы и удушливая духота. Подошва начищенных туфель проскальзывала по гладкой поверхности пола, и молящийся Аугусто спотыкался, морщась от специфического запаха, проникающего глубоко в горящие лёгкие.       Стараясь продвигаться по тёмному помещению как можно более тихо, мужчина направлялся на звук гудящей вентиляции, отмахиваясь от длинных пластиковых лент. Он бывал здесь десятки и даже сотни раз, дорогой дядюшка всегда щедро демонстрировал свою работу, как и делился навыками, обучал как собственного сына. Каждый угол подземного этажа оставался знакомым, некогда будучи настоящей детской игровой комнатой для юного и любопытного создания. Споткнувшись об очередной порог, Аугусто рухнул вперёд и повалился на пустующую больничную постель, обессиленно опадая на пол из-за нещадно дрожащих ног. Он задыхался, в панике пытаясь рассмотреть небольшое пространство сквозь скудный ночной свет из крохотного окна у самого потолка. Ни единого намёка на чьё-то присутствие. Только нотки дезинфицирующего средства и гул труб, ничего, что могло бы говорить о работе.       — Чёрт! — хрипло выкрикнул тот, со всей злостью ударяя по пластиковому каркасу медицинской кровати. — Cazzo. Ma che… cazzo! Грёбаное дерьмо!       Зажмуренный Сокджин позволил панике на миг охватить себя, и он взревел, запуская дрожащие пальцы во взлохмаченные локоны, чтобы с силой сжать их, оттягивая у самых корней. Такое необходимое время утекало сквозь пальцы, и не существовало ни единой возможности ухватиться за него, пока всё стремительно рушилось, увлекая за собой. С трудом подобрав себя с пола, загнанный мужчина, отдышавшись, стремительно направился обратно, едва не рухнув несколько раз прямиком на своём пути. Попадающиеся в поле зрения коробки и чёрные пакеты оказывались осмотрены, но безрезультатно, пока отчаяние всё сильнее одолевало с каждой прожитой зря минутой.       Когда под треск ткани одна рубашка сменилась другой, оказавшейся действительно не по размеру, это оставалось совершенно крохотной проблемой по сравнению с бурей, что бушевала в душе. Подземный этаж являлся последней надеждой после того, как этим вечером изучение членами клана всей резиденции на наличие Чонгука не возымело никакого эффекта. Франсуа был чист, если только… если только он уже не отправил пойманного киллера на переработку.       Подобрав испорченную рубашку и несколько раз проверив нужный стеллаж, с бешеным биением сердца Аугусто осторожно выскользнул из кабинета в пустой коридор, сразу же привычно направившись к своей комнате. Едва мужчина коснулся золотистой дверной ручки, как осознание превратилось в удар, с трудом позволивший удержаться на ногах. Ручка не поддавалась, а дверь оставалась заперта. За все долгие годы подобного не происходило ни единого раза, даже когда он совсем юным мальчишкой прятался в этих стенах от очередной громогласной ссоры с отцом.       Округлые оленьи глаза расширились, а зрачки заполонили собой янтарную радужку. С новой предпринятой попыткой открыть злосчастную дверь отголоски истерики коснулись сознания, вынуждая на мгновение потерять связь с реальностью. Едва Аугусто навалился плечом на деревянное полотно и вновь дёрнул ручку, дверь распахнулась, и Ким, не удержавшись, рухнул на грудь высокого мужчины на пороге, сразу же отстранившись, словно получил оплеуху. Пухлые губы распахнулись и сжались в линию, а блестящий взгляд, мельком скользнувший по сильной фигуре перед ним, зацепился за зажатую в руке пустую ампулу и использованный шприц вместе с бумажной упаковкой. С судорожным вдохом вздрогнувший Аугусто воззрился на спокойного незнакомца и отступил под напором абсолютно мёртвого взгляда, который, казалось, заглядывал в самые дальние уголки души. Тёмная линия отросших корней платиновых локонов молчаливого гостя вмиг обратилась для Пеларатти странным раздражением. Холодный табун мурашек вонзился в позвонки.       — Tu es perdu, mon poussin?       Глубокий голос, так сильно походивший на дядюшкин, вынуждал замереть в фантомной волне страха, которой Сокджин неосознанно поддавался, гулко сглотнув вязкую слюну. Грудная клетка вздымалась от тяжёлого дыхания, а ватные ноги едва слушались, с трудом позволяя сделать шаг назад. Росчерки теней под бездушными серыми глазами выглядели по какой-то причине ужасающе для измученного сознания, как и неосязаемый холод, идущий прямиком от широкоплечей фигуры, чувствовался могильным прикосновением. Обрывая зрительный контакт, в нарастающей панике Ким мотнул головой и хотел было уже отступить дальше, как гость без единой эмоции на спокойном лице подался вперёд, встречая полное замешательство с примесью горького страха. На короткий миг Сокджин замешкался, а егобеглый взгляд метнулся за мужскую фигуру, вонзаясь в пространство, освещённое лишь тусклым светом настольной лампы. Тело неосознанно кинулось вперёд, стоило только заметить родной чернильный рисунок на молочной коже, промелькнувший между складками тонкой ткани, лежащей комом на постели.       Дыхание сбилось, когда гость без доли нежности оттолкнул от себя назойливое существо, кинувшееся на него с кипящим отчаянием. Болезненный удар остался лишь отголоском дискомфорта для Аугусто, который, предприняв ещё одну жалкую попытку, уже с большей силой встретил спиной прохладную стену позади себя. Остатки кислорода разом покинули лёгкие, и он пошатнулся, упрямо наступая вновь.       Утопающий в личном безумии Пеларатти нахмурился, воззрившись на возвышающегося мужчину с пронизывающим холодом, но то, как пустота окутывала стальные глаза напротив, всё сильнее вводило в состояние леденящего ужаса. Тонкие губы превратились в подобие улыбки, когда слабый удар играюче пришёлся пошатнувшемуся Сокджину в плечо вместе незнакомым чувством, вынуждающим поджать чёртовы яйца. Ещё один шаг назад, и узкая фигура, крупно вздрогнув от неожиданности, вдруг оказалась в плену родных сильных рук. Дрожь скапливалась под коленями, и мужчина, замерший в объятиях Франсуа, неожиданно ощутил себя чертовски крохотным и загнанным в угол, будучи теперь чуть ли не зажатым между двух тел. Большая ладонь ласково легла на мягкую щёку и демонстративно огладила её, чтобы после опуститься на острое плечо, собирая под собой белоснежную ткань большой рубашки в кулак.       — Ты чертовски очаровательно смотришься в моих вещах, медвежонок.       — Ах, — стальные глаза чуть округлились, и гость отступил, со щелчком закрывая позади себя дверь. — Так медвежонок просто хотел отнести вещи в свою комнату, вот в чём дело. Прости, малыш, но в этот раз тебе придётся выбрать другую постель на эту ночь, сегодня мне придётся занять твою комнату. Мне так жаль, сокровище.       Толкнул языком щёку, Франсуа расцвёл подобием ухмылки и вскинул руку, чтобы огладить тыльной стороной холодной ладони бледное лицо дёрнувшегося Аугусто, который тщетно попытался уйти от прикосновения грубых краёв упаковки от шприца. Двое возвышающихся мужчин имели между собой нечто неумолимо схожее, но одновременно чертовски противоположное, их прикосновения казались единым целым, как и голоса сплетались в унисон, только вот Франсуа казался живым, а этот человек…       А Ноэль всегда был не от мира сего.       — У меня сильные боли, золотце, вот в чём дело, понимаешь? — в притворной ласке излился младший Кампо, незамедлительно убирая руку после одного движения головы Франсуа. Неестественная улыбка вновь озарила безэмоциональное лицо. — Поэтому мне необходима удобная постель, а в твоей комнате она самая лучшая. Ты ведь не откажешь мне в такой крохотной мелочи?       — Боли? — только и произнёс осипший медвежонок.       — Эти чёртовы уколы такие болезненные, моё тело так сильно болит.       — Не преувеличивай, Ноэль, — Аугусто дёрнулся в больших руках, на миг теряя самого себя в этой реальности. Ноэль. — К нашему Крёстному Отцу стоит проявлять куда больше уважения.       — Ох, прошу простить меня, Дон Пеларатти. Прошу, примите мои искренние извинения. Мне ещё никогда не доводилось встречаться с настолько юными Главами семей.       Обхватив острые плечи, с мягкой улыбкой Франсуа склонился к тяжело дышащему медвежонку ближе, обжигая горячим дыханием ушную раковину.       — Это мой брат — Ноэль. Ты ведь помнишь его, mon amour? Вам точно доводилось встречаться ранее. Он совсем недавно покинул родную Францию для небольшого отпуска. Помнишь, тогда в саду я рассказывал тебе, что Ноэль получил отличное повышение? Он теперь довольно занятой человек. Не каждому удаётся сохранить две должности разом, — чем ближе становился Ноэль, тем сильнее Аугусто вжимался острыми лопатками в крепкую грудь дядюшки, с большим трудом позволяя сжать свою руку в сухой ладони для крепкого рукопожатия. Пугающая улыбка всё сильнее растягивала тонкие губы. Ощутимый трепет наполнил собой узкое тело от яркого осознания власти Франсуа, в чьих руках Сокджин чувствовал себя объятым настоящей защитой перед диким и безбашенным псом, который находился на коротком поводке у старшего брата. Одна только мысль о нахождении с Ноэлем в одной комнате заставляла ноги подкоситься. — Но ещё никто не смог заменить его в своём деле, Ноэль — превосходный capo-crimine и правая рука самого Главы локале, гордость нашей семьи, именно он отвечает за организацию всех необходимых грязных дел, будь то…       — Так ты что, приходишься самому себе собственным Капореджиме? — с долей издёвки поинтересовался Аугусто. — Сами себе заказываете людей, а потом сами же исполняете?       С тихим смешком в снисходительности Ноэль чуть склонился к хмурому существу, чтобы оказаться на уровне того.       — Я — собственный наёмник, малыш, удобно, не так ли? Глава, организатор и исполнитель.       — Звучит, как довольно много волокиты.       Грубый смех ударил по слуху, и Сокджин поджал губы, заполучая вместе со смешком сухой поцелуй в висок от своего дядюшки.       — Je goûterais bien un peu de cette beauté à la vanille.       — Si c'était vrai, tu devrais la fermer. Sois un bon garçon et à genoux. Sinon, tu te mettras à genoux devant moi, Ноэль.       Безжалостный взгляд Франсуа на мгновение впился в стальные, словно абсолютно безжизненные глаза напротив, и младший Кампо отстранился от медвежонка, слегка склонив светловолосую голову в послушании.       — Наш Крёстный Отец имеет довольно острый язык, совершенно очаровательный паршивец, не так ли? — сияющий в собственном счастье Франсуа коснулся виска кончиком носа, оставляя на коже ещё один поцелуй, перед тем как с силой сжать острые плечи любимого медвежонка, который вздрогнул, выпустив из глубины горла сдавленный звук. — Я уверен, Ноэль без ума от тебя, Аугусто, и будет совсем не против составить мне компанию этой ночью, ведь, детка, я ведь пообещал твоему помощнику доставить тебя домой в целости и сохранности. А ты знаешь, я всегда держу своё слово.