Naloxonum

      — Ох, нет, он ранен! Ранен! Кто-нибудь, помогите!       Клубок из тел, переливающийся звонким смехом и суетящийся у ног мужчин, вдруг разразился ещё большим шумом с визгливым вскриком от сильного щипка, с которым Чимин вдруг повалился на спину, старательно изображая ранение без тени улыбки. В разыгрываемой драме на двоих Тэхён, легко вошедший в роль горячей паники, склонился над бойцом, завывая и сокрушаясь до первых солёных капель в уголках чайных глаз. Мозолистые ладони, пробежавшись по содрогающемуся от сдерживаемого смеха телу, вдруг замерли у солнечного сплетения, усердно зажимая воображаемую рану.       — Он ранен, кто-нибудь! — в чувствах воскликнул Марко, неловко утирая рукой взмокший лоб под наигранный стон. — Кто-нибудь, чёрт побери, помогите ему!       Но разыгрываемая серьёзность слишком быстро растворилась, уступая место новой волне заливистого смеха. На подобное привычное ребячество со сложенными на груди руками Хосок лишь закатывал медовые глаза и одаривал бойцов яркой полоской белка с громким щелчком языка, легко перешагнув возившийся у самых ног шумный комок. Старательно пряча яркую улыбку, Чонгук, приободрившись, послушно последовал за мужчиной, аккуратно перешагнув бойцов, один из которых слишком метко одарил ягодицу киллера звонким шлепком, а следом и щипком, из-за чего Чон, взвигнувший от неожиданности, вскинулся.       — Он потерял слишком много крови, — без тени веселья протянул Алессандро, одним только строгим взглядом приструнив переминающегося с ноги на ногу Чонгука, что уже хотел было стать частью резвящегося клубка, но быстро присмирел, прикусывая щёку изнутри. — Брось его и иди дальше, Марко.       — Он — наша семья!       — Он не жилец, посмотри, где находится его рана. Там селезёнка, а ты уже упустил время, вставай и иди дальше.       С громким фырчанием, словно разгневанный лис, Тэхён переместил ладони, зажав теперь другое место на теле веселящегося бойца.       — А теперь это печень, — не глядя, беспечно продолжил Хосок и пожал плечами. Всё его внимание забрали собой вездесущие ящики в системе хранения с различным содержимым, состоящим от стопки поддельных автомобильных номеров до лживых документов на каждого члена семьи. Ловкие пальцы, пробегаясь по крошкам индивидуальных папок, быстро находили нужную, дополняя ту различными мелочами. Обласканный сицилийским солнцем Алессандро был в этом небольшом складе настоящей рыбёшкой в воде, без труда находя в своём детище даже лишнюю пылинку. Казалось, всегда собранный и серьёзный Хосок должен необыкновенно сильно любить своих братьев, чтобы позволить тем дурачиться посреди его личного святилища. — А теперь совсем рядом с сердцем, прекрати дурачиться. Вставай.       Ягодные губы Марко вмиг превратились в бантик, и боец повалился в объятия к улыбающемуся Чимину, крепко обнимая того всеми конечностями. Никого не смущала подобная картина посреди комнаты на первом этаже резиденции, напоминающей собой склад с дубовой дверью в скромную оружейную, где находилась лишь самая малая часть детских игрушек. Аугусто никогда не терпел грязи в доме, переняв эту черту у своего отца, тот отвёл для таких вещей самую дальнюю комнату на первом этаже, скрытую от чужих глаз и длинных рук любимого дядюшки. Безусловно, ни склад, ни оружейная не являлись достоянием общественности, имея слишком много подводных камней. Если бы ни Алессандро, любопытный по своей природе киллер бы никогда не узнал об этом месте, даже не подозревая о том на протяжении всех недель.       — Да это же целый архив, Боги, — с придыханием восторженно проговорил Чонгук и невесомо огладил корешки прозрачных папок с комплектами документов, что теснились в одном из выдвинутых ящиков, пока Хосок оставался слишком занят своей новой игрушкой. — С ума сойти, да это же тысячи… десятки тысяч евро в розницу, да даже оптом! Моя Организация никогда не могла похвастаться такой щедростью, Боги.       — Спасибо, — гордая улыбка озарила лицо лучезарного бойца, что ловко задвинул очередной ящик плавным движением бедра. Кончики ушей того очаровательно заалели. Под всем напускным холодом и серьёзностью скрывалось нечто поистине нежное. — Это моё детище, если говорить честно, это мой профиль.       — Правда он чертовски хорош в своём деле? — игриво протянул Чимин, не желая покидать излюбленных объятий на дорогом ковре у ног мужчин. — Сариэль, дорогуша, ты будешь удивлён, но на тебя у Алессандро тоже имеется комплектик другой. Здорово, правда? Любой документ, любая карточка, замок и даже удостоверение. Честно говоря, мы очень редко пользуемся подобным, но это так… Офигенно! Словно перед тобой открыты все двери. Мне только один раз удалось воспользоваться трудами Алессандро! Совсем нечестно. Я негодую.       — Он возмущён! — поддакнул Марко, чья щека окрасилась алым бутоном от укуса острых зубов. — Вы слышали?!       Добродушный смешок сорвался с сухих губ, и киллер вновь оглянулся, едва удержавшись, чтобы не заглянуть за приоткрытую дубовую дверь. Вот это действительно было нечестно, Чонгук чувствовал себя голодным мальчишкой без цента в кармане перед витриной манящей кондитерской.       — А если здесь окажется тот, кто не должен быть? — вопрос, казалось бы, вырвался из наёмника сам по себе.       — Огонь, — легкомысленно пожал плечами Хосок, выуживая наконец-то нужную вещицу. — Не весь дом, конечно же, но эта комната становится отличной огненной клеткой. Что-то вроде морозильных камер в ресторанах, ты можешь войти и не можешь выйти. Эти бумажки я смогу восстановить, а избавиться от последствий незваного гостя уже нет. Так что… лучше избавиться от такого гостя сразу же. Знаешь ли, один боец однажды уже попробовал это на себе.       — Не слушай этого мерзавца, Сариэль! — вдруг воскликнул Чимин и подорвался, чтобы рывком встать, утягивая за собой и хихикнувшего Марко, что лучился улыбками, подобно полуденному солнцу. — И вообще-то я вполне разобрался, как отключить эту прожарку, чтобы не стать ужином.       — Ты не разбирался, ты это знал.       — Хорошо, что Габриэль оказался здесь с бутылкой воды. Огня, конечно, не было, но половину дня ему пришлось обниматься именно с ней, — не выдержав, излился смехом Марко, вынуждая Хосока непривычно ярко улыбнуться, ослепляя изумлённого киллера.       — Десять часов! Вас не было грёбаных десять часов! Да спасибо Господу, что я оказался именно с ней.       — Много же в тебе накопилось на литровую бутылку, дорогуша…       Звонкий шлепок оповестил всех о застонавшем Марко, что заполучил ощутимый удар ладонью в лоб. Схватившись за голову, тот покачнулся и в громких стонах повалился на стол посреди комнаты, драматично соскальзывая с него и цепляясь за смеющегося киллера в попытках удержаться на ногах, чтобы следом всё же безвольно рухнуть зажмуренным вниз. На мгновение распахнув лукавые глаза, чтобы оценить реакцию невольных зрителей, Тэхён снова излился громогласным стоном, изображая невообразимую боль от удара родной руки.       — Ты же зажимал лоб, а теперь нос. Определись, — босая нога киллера легко пощекотала бок бойца под тонкой футболкой, что сразу же возымело эффект, и тот игриво хихикнул, расцветая весельем. Воображаемые раны оказались благополучно забыты, как и любые травмы.

*

      — Как в эту пятницу?       Закатный вечер пробирался сквозь сочные и зелёные листья вездесущего растительного хаоса, обнимая собой, убаюкивая. Поистине изысканный ботанический сад, приютившийся в бурном Палермо на высоте десяти метров над уровнем моря, мог гордо похвастаться долгожданным уединением после удушливого дня, роскошными садами и переливающимися, словно кристаллы, стеклянными оранжереями среди бушующего моря зелени, душистых цветов и кипящей жизни.       Здесь не составляло труда затеряться как среди многочисленных дорожек, так и собственных мыслей, стоило только остаться один на один с самим собой посреди бескрайнего простора робкой свободы. Приложив ладонь ребром ко лбу наподобие козырька, киллер прищурился, рассматривая верхушки величественной пальмовой аллеи на фоне розоватого неба с чёткими лиловыми росчерками. Здесь было хорошо, словно бы в Райском саду, только один ненавистный Дьявол никак не желал избавлять семь душ от своего присутствия. Грубые подушечки Чона коснулись квадратной повязки на шее, прижимая отошедший липкий кончик к коже с излишней силой, стоило усталому взгляду зацепиться за воркующую парочку неподалёку. Та, разомлевшая от закатных лучей, сверкала белозубыми улыбками и мирно переговаривалась, пока большая ладонь с золотистым браслетом массивных часов на запястье спокойно расположилась на узкой талии Аугусто, которой совершенно и не был против. В этот день, несмотря на дурное утреннее самочувствие утром после поездки на винодельню, Босс предстал перед любимым дядюшкой во всём добродушном очаровании. Мятный вкус новенькой жвачки ощущался горечью на языке, а солнцезащитные очки упали обратно на переносицу с резким движением головы.       — Я не принуждаю тебя, mon nounours. Это не более, чем дружеское приглашение. Мне показалось, что такое знакомство должно стать полезным для тебя и твоего бизнеса. Ты хорошо справляешься, но знакомства нужны всегда. Вдруг… Мне придётся покинуть остров на какое-то время?       — Ты куда-то собрался без меня? Это самую малость обидно, знаешь ли, — сладкая улыбка расцвела на лице смешливого Сокджина, тот игриво подтолкнул дядюшку плечом и порывисто обнял, ощутив, как прикосновение к талии стало чуть сильнее. Этот поистине чудесный вечер не хотелось омрачать, поэтому Аугусто чувствовал себя прекрасно в роли очаровательного глупца. Долгожданная поездка в ботанический сад пришлась на слишком хороший день, когда поющая душа имела приятную лёгкость и легкомыслие, которому сложно не поддаться.       — Я обязательно привезу тебе сувенир, mon amour, — взгляд, которым одарил своего медвежонка Франсуа, пронизывал колючими мурашками и вынуждал замереть.       Хмурая морщинка залегла между бровей Аугусто, который, задумавшись на короткое мгновение, вдруг шагнул вперёд, оказываясь прямиком перед улыбающимся мужчиной, в чьих тёмных глазах плескалось нечто странное, любовное и до одури пугающее. Подобную мелочь он никогда не ловил во взгляде Франсуа на супругу или же дочерей. Колючие мурашки вонзились в позвоночник, и Ким вздрогнул, беспокойно закусив нижнюю губу.       — Эй, — опустошённо протянул Сокджин. Как бы дядюшка ни становился ненавистен, мысль остаться без покровительства на острове этого человека чертовски пугала, и Ким не мог найти причины такому едкому чувству. — Почему ты так улыбаешься? Мне это не нравится.       С порывистым вздохом тот крупно вздрогнул, когда его взъерошенную голову вдруг крепко обхватили длинные цепкие пальцы, обжигая металлом обручального кольца тёплую щёку. Любовная улыбка расцвела на губах Франсуа, что ощутимо встряхнул своего драгоценного медвежонка, похлопывая ладонью, словно любимого лабрадора.       — Неужели ты думаешь, что я позволю кому-то прикоснуться к тебе в моё отсутствие? — вкрадчивый голос без тени былого веселья вынуждал страх дрожать на дне бездонных зрачков. В неизвестном порыве Аугусто дёрнулся и замер, воззрившись на дядюшку широко распахнутыми глазами. — Что тебя так напугало, mon nounours? Соберись, не дрожи в моих руках, как мальчишка. Все на этом острове прекрасно осведомлены о том, что не стоит касаться тех, кто связан со мной. Ты должен знать это с пелёнок.       — А как же мой отец? — вопрос растворился в тёплом воздухе, едва Аугусто смог осознать всю глупость сказанного, сразу же прикусывая язык. Мысли о причастности дядюшки к произошедшему хаосу уже давно поселились в черепной коробке, но они оставались ночным кошмаром, которого никак не хотелось коснуться. — Мой отец всегда был связан с тобой, и что с ним стало, Франсуа? Как… Как я могу не бояться?       — О, мой дорогой Марио, — с насмешливой ухмылкой Кампо поддался ближе, заставляя мужчину в своих руках оторопеть. — Послушай меня, сокровище, в жизни случаются моменты, когда обстоятельства подвергаются изменениям. Безусловно, твой отец заслуживает отмщения, но это требует времени. Ведь иногда исполнитель может оказаться ближе, чем кажется. Трудно возвести курок без раздумий, когда есть методы куда лучше, чем пуля.       — О ком ты говоришь?       — Mon amour, ne sois pas stupide. Tu me tiens pour un idiot? Tu dois arrêter de faire ta garce avec moi.       — О чём ты… Дядюшка.       В порыве чувств Франсуа приник ближе, оставляя на тонкой переносице крепкий и сухой поцелуй. Неземное создание, чьи нижние ресницы всегда оставались до абсурда очаровательно кукольными, всю чёртову жизнь имело на своей тёплой коже нотки сладкого мёда и сливок, сколько бы лет тому ни было. Этот необыкновенный аромат преследовал и манил, заставлял дядюшку медленно, но верно сходить с ума от невозможности насытиться им, наполнить себя до отказа. И теперь, утопающий в лучах вечернего солнца, драгоценный Аугусто в больших ладонях выглядел донельзя сюрреалистично, словно бы запретный желанный плод, что благодушно предлагал лукавый Змий-искуситель не блюдце с тонкой каймой. Ещё никогда в своей проклятой жизни Франсуа не стоял так близко к собственному грехопадению, объятый ласковыми объятиями Сатаны. Довольствуясь вседозволенностью, оголодавший Кампо коснулся сухими губами аккуратной брови, следом прижавшись лбом к чужому, не смея раскрыть трепещущие веки. И только с шипением любимого создания мужчина отстранился и добродушно хлопнул то по горячей щеке, сразу же разворачивая напряжённую фигуру в своих руках, чтобы привычно приобнять за талию, вынудив последовать за собой.       — Стой, нет. Стой же, подожди, — в незнакомом витке холодного страха Сокджин взвился в руках и упёрся ногами в землю, отказываясь двигаться с места. Нечто ненормальное происходило с родным человеком, из-за чего он терялся в догадках и домыслах. После смерти Марио всё пошло под откос. Несмотря на царившее дерьмо в отношениях между сыном и отцом, потерянный в потоке жизни Аугусто иногда чувствовал себя тем самым папиным мальчиком, нуждающимся в сильной фигуре рядом с собой. — Прекрати, мне больно!       Большая ладонь, впивающаяся в мягкость тела пальцами, оказалась сброшена, и вздрогнувший Ким нахмурился, растеряв всю былую лёгкость. Он всегда быстро выходил из себя, при этом имея поистине безграничное терпение. Но если же Вселенная испытывала на прочность, то он становился безумцем, сжигающим мосты по щелчку пальцев. Нежная улыбка расцвела на лице замершего в изумлении Франсуа, словно бы тот наблюдал за резвящимися на лужайке пушистыми щенками в погожий день. Его медвежонок всегда имел острые зубы и жалящие слова, только вот он всякий раз оказывался намного мягче своей оболочки, сам того не подозревая. Никто не смел причинить этому существу боль, кроме только одного человека.       — Тебе многое дозволено, — не повышая голоса, мягко проговорил дядюшка. Тонкие морщинки-лучи тянулись из внешних уголков чайных глаз, создавая образ мягкой добродушности. — Ты ведь знаешь об этом, верно? Не пренебрегай. Ты же у папы хороший мальчик, я знаю это.       — Мы ведь спокойно проводили сейчас время, всё было хорошо, так почему ты кормишь меня недоговорённостями? Требуя от меня доверия и искренности, ты одновременно ведёшь себя со мной таким паршивым образом!       — Хочешь ли ты обдумать сказанное ещё раз и после вновь повторить?       — Дядюшка, — растерянно вымолвил Аугусто, сжимая и разжимая кулаки. — Пожалуйста.       — Сегодня у тебя было плохое самочувствие, ничего страшного, — Франсуа поманил замершего медвежонка к себе, ласково притягивая того ближе, стоило Аугусто сделать робкий шаг вперёд на одеревеневших ногах. Его темноволосую макушку склонили к крепкому плечу, чтобы оставить в ворохе рыжеватых на солнце локонов нежный поцелуй, пробирающий до самых хрупких костей. В полной растерянности испуганный Ким выпрямился и хлопнул пушистыми ресницами. Неприятный холодок окутал тело, несмотря на действительно тёплый вечер. — В такие моменты ты всегда становишься капризным медвежонком. С кем не бывает, верно? Мне нечего скрывать от тебя, не хмурься так, прошу. Я лишь обмолвился о том, что нужно быть осторожней. Случается разное, mon amour, это просто напутствие старшего.       — Ты и правда не знаешь, кто мог бы стоять за всем этим? Моя Сиерра… — робко спросил Аугусто, что словно бы стал меньше в чужих руках, несмело оглаживая подушечками золотистый браслет часов. Красоваться острыми зубами перед этим человеком не было лучшей идеей, а сталь в тёмных глазах и сила являлись прекрасными доказательствами этого, легко усмиряя пылкий нрав юного создания. Очаровательный глупыш, именно такой образ идеально подходил для того, чтобы заполучить добродушие француза. Иногда растерянный Сокджин часто перебирал отрывки воспоминаний, пытаясь найти отголоски пугающих намерений любимого дядюшки, но встречал лишь безобидную доброту. Словно бы Франсуа подменили. — Мы так редко говорим об этом, что иногда попросту не знаю, как реагировать. Мне жаль, что я повысил на тебя голос. Просто… Просто это мой отец и моя маленькая семья. Моя дочь.       — Медвежонок, неужели ты думаешь, что я бы скрывал это от тебя? — от пронизывающего смеха зрачки оцепеневшего Аугусто коснулись краёв медовой радужки, грозясь перелиться через край. — Боги, иногда ты такой очаровательно наивный. Только посмотри себя, самый чистый и прекрасный цветок, что только имел Марио.       — Дядя.       — Кровная месть, она… — с улыбкой протянул Франсуа и приобнял напряженного мужчину за плечи, мягко вынуждая последовать за собой. Ноги едва слушались, а пальцы разгибались. С трудом наполнив лёгкие душистым воздухом, утопающий в собственном страхе Сокджин обернулся, но так и не нашёл никого позади, несмотря не всю рабокую надежду. — Она требует времени, сокровище. По щелчку пальцев даже котята не могут родиться, что уж говорить о кровной мести. Виновник обязательно будет найден и наказан, а пока мы должны насладиться прогулкой. Давай же, ты ведь так хотел сюда попасть.       — Д-да, ты прав. Конечно, прости меня. А что касается вечера пятн—       — Всё в порядке, встречу можно перенести, нет причин для волнений. В любом случае, сокровище, мне будет чем заняться в офисе прекрасным пятничным вечером.       С шорохом зелени цветущего рододендрона в тени сочных листьев показались увитые чернильными рисунками длинные пальцы, те сложились пистолетом, направленным прямиком на ничего не замечающего улыбчивого Франсуа. Солнцезащитные очки спустились на кончик носа киллера, и тот прищурился, без труда прицеливаясь. Робкое умиротворение Райского сада оказалось нарушено громким хлопком лопнувшего пузыря ягодной жвачки, на что цель вдруг дёрнулась и резко развернулась на низких каблуках, осматриваясь по сторонам в поисках причины. Силуэт Чонгука растворился в изумрудной листве и мясистых соцветиях, пока Аугусто лишь растерянно хлопнул ресницами, наблюдая, как любимый дядюшка легко оставил его позади, даже и не подумав о защите любимого медвежонка.       Иногда поступки говорили громче любых слов.       С едкими выводами в черепной коробке, которые перекатывались от стенки к стенке, словно свинцовые шарики, Чонгук, мысленно извиняясь перед каждой табличкой с предупреждением не заходить на траву, оставил позади вновь щебечущую парочку, направляясь в ближайшую оранжерею, где уже во всю резвилась горстка Дьяволов. Истинная причина нахождения себя в сицилийском клане никогда не ускользала от разума киллера, тот перекатывал её на языке и в мыслях, как самое лучшее лакомство. Безусловно, единственный виновник всего случившегося торжества должен находиться под самым носом, как это и случалось в девяносто девяти процентах случаев, только в этот раз слишком много грязи мешалось под ногами, замедляя шаги к цели. Нечто подсказывало Чону, что этот мусор не пожелает вынести себя сам, и ему явно потребуется помощь в таком незамысловатом деле. Несмотря на происходящее дерьмо вокруг лягушатника, киллер всё меньше видел в нём истинного виновника и всё больше поддавался желанию попросту избавить цветущий сад от ненавистного сорняка. Звёзды складывались наилучшим образом, и Чонгук не намеревался получать приказ для своей небольшой прихоти. Клан Кампо явно был причастен к причине нахождения киллера на этом острове, и этого вполне хватало для желания избавиться от его главы.       Кроме безопасности самого клана Пеларатти, существовала первостепенная безопасность одной единственной крошки, и Чонгук, несмотря на всю весомую защиту Аугусто, не желал подпускать к дочери различное дерьмо.       Сцепив руки и потянувшись с громким стоном под хруст позвонков, расцветающий в лучах вечернего солнца киллер ловко обошёл рыжебокие горшки с колючими кактусами, чтобы после, зацепившись о низкую ступень, ворваться в объятия зимнего сада и оказаться в центре родного хаоса, в котором один из бойцов уже утопал в чаше старого фонтана под звонкий смех. Двое щебечущих мужчин излились громкими смешками, совсем не желая помогать прокшему до нитки бедняге, те склонились над барахтающимся в смехе Хосоком, одаривая бока того щекоткой. Вечер пробирался сквозь стеклянную конструкцию, переливаясь отблесками на сочных листьях и ярких бутонах, тот прятался во взлохмаченных локонах, чтобы навсегда исчезнуть на дне искрящихся глаз. В изумлении ягодные губы оторопевшего киллера приоткрылись, стоило зацепиться взглядом за забавляющихся Консильери и Капо, что сияли так необыкновенно ярко, позабыв все тяготы жизни. На душе в один миг стало необыкновенно хорошо, а голову наполнила пустота, заставляя пошатнуться от образовавшейся в теле воздушности. Сияющий Чонгук обернулся в робкой надежде найти недостающую деталь личной идиллии, но его встретил лишь задумчивый силуэт Париса, чья статуя уже которую сотню лет неизменно находилась прямиком перед входом в зимний сад.       Вид резвящихся в ребячестве бойцов с каждым днём всё больше обнимал Чонгука трепетным теплом и вызывал нежную улыбку на потрескавшихся губах. Эти люди, истерзанные судьбой, заново отчаянно познавали жизнь, словно бы несчастные псы, спасённые из стен собачьих ферм. То, как взрослые мужчины беззаботно веселились и утопали в звонком смехе, пробирало киллера до глубины души и дарило то спокойствие, которого всегда так сильно не хватало. Во всех игривых моментах беспечности чётко прослеживалась та самая опасная грань, когда дурашливые на вид создания могли превратиться в нечто зловещее, подвластное лишь хозяйским рукам. Аугусто Пеларрати действительно не нуждался в цепных псах, он имел нечто куда более потрясающе ужасающее и прекрасное в своей власти.       Улыбающийся киллер вдруг охнул, когда он, сделав шаг навстречу веселью, наступил на что-то мягкое. По счастливой случайности под подошвой оказался потрёпанный бумажник, что явно принадлежал помощнику семьи. Никто не обращал внимания на тёмное пятно, позволяя без труда поднять вещицу и остаться незамеченным. Щедрые звёзды вновь благоволили киллеру, стоило бумажнику раскрыться и мелькнуть в одном из отделений знакомым ключом-картой. Именно этот ключ принадлежал зданию, где располагалось съёмное гнездо Консильери, находящееся напротив офиса самого Франсуа. С бушующим сердцем Чонгук выхватил карточку и ловко спрятал ту в карман, лишь чудом не лишившись чувств от неожиданного взгляда, которым Намджун упёрся в замершего мужчину.       — Как это оказалось у тебя? — с искренним изумлением поинтересовался помощник семьи, в чьих уголках чайных глаз стояли солёные капли от яркого смеха. Мужчина хлопнул себя по карманам и добродушно выругался. — Боги, вот ведь.       — Будь в следующий раз аккуратней.       Бумажник был заботливо вложен в раскрытую ладонь, а лицо киллера озарилось лучезарной улыбкой. Он обязан защитить свою семью.       — Верно, наверняка я его выронил, когда искал в кармане мелочь. Чёрт, не нашёл ни единого цента, а эти трое никак не смогли поделить найденную на земле монету.       — Зачем это вам? — оленьи глаза воззрились на Консильери в наивном любопытстве, из-за чего тот, затапливаемый щемящей нежностью, взлохматил тёмные волосы киллера и порывисто притянул его за плечи в свои объятия. Заливистый смех наполнил собой душное пространство сада.       — Для удачи, конечно же, Ангел! — сияя, мягко пояснил Юнги, всё же помогая бумажнику исчезнуть в заднем кармане чужих брюк. — Здесь слишком прекрасно, чтобы не попытать счастье. Взгляни, на дне фонтана куча монет. Мы просто обязаны сделать это. Семь монет и семь счастливых звёзд, всё просто. Фортуна не сможет отвернуться от нас. Я бы точно не смог.       — Исполнение желаний?       — Верно! Пусть звёзды будут на нашей стороне, а ещё пусть мы обязательно вернёмся сюда вновь.       — Ах, это, — с прикушенным от усердия кончиком языка Чонгук запустил руку в карман брюк, чтобы моментом позже продемонстрировать на раскрытой ладони центы.       Горсть монет в одно мгновение оказалась разобрана, а мокрый боец взъерошен и зажат между двух крепких тел. Отражение счастливых лиц в стоячей и зеленоватой воде потрёпанного фонтана вдруг пошло рябью, стоило голосам затихнуть, а желаниям безмолвно расцвести на языке. Семь монет медленно опустились на дно чаши, забирая с собой самые сокровенные мечты.

*

      Шанс остаться один на один с самим собой в пустующей резиденции выдавался крайне редко, и Чонгук не смел упустить такую возможность, сразу же отправляясь на выполнение своего небольшого плана, как только входная дверь со щелчком закрылась. Кулак с зажатым в нём ключом-картой оттягивал карман мягких серых штанов, из-за чего свободная резинка легко съезжала чуть ниже края белья. Пункт плана требовал на себя не более пятнадцати минут, пять из которых уходило на открытия заветной комнаты, что Хосок нежно называл своим гнёздышком. Бесконечные поддельные документы и прочая грязная мелочь, наполняющая собой склад до отказа, по-прежнему искренне восхищали киллера. Подобное не было чем-то новым и являлось обычной практикой в подобным кругах, но та щепетильность с необыкновенным вниманием к деталям действительно поражала воображение. Если же здесь каждое дерьмо оказывалось любовно спрятано в свой личный пакет с маркировкой в аккуратной коробке на определённом месте бесконечного стеллажа, то на крайнем задании киллер довольствовался пакетом документов из бачка унитаза, наполненного ржавый водой, в жалкой забегаловке.       Являлось ли это проклятием или же благословением, но склад не имел видеонаблюдения, позволяя легко пробраться к нужной вещице — новенькой игрушке одного из бойцов. Не составляло никакой трудности разобраться в простеньком дубликаторе и заполучить точную копию ключа-карты, о котором беспечный Консильери даже не вспоминал со вчерашнего дня. Шанс воспользоваться оригиналом ощущался совершенно неправильно, а Чон не имел никакого желания подставлять членов теперь уже своего клана, намереваясь во всём разобраться самостоятельно. Жертва в лице ненавистного Франсуа не нуждалась в выслеживании, лишь в лёгком и быстром решении вопроса. Вознаградив себя за отличное начало работы несколькими долгими минутами в оружейной комнате, с трепещущим сердцем Чонгук едва ли смог усмирить благоговейный блеск в своих больших оленьих глазах. Когда дверь склада, что не имел и следа чужого присутствия, наконец-то со щелчком закрылась, преисполненный радостью Чон в волне счастья направился к своему второму пункту плана, подскакивая, словно мальчишка. Он ворвался в спальню Консильери и рывком вбросил в помещение несчастный оригинал карточки, уже более мягко закрывая за собой дверь, чтобы ни одна картина рядом не задребезжала своей тяжёлой рамой о стену.       Нахождение один на один среди высоких потолков и далёкого эха отзывалось неприятными мурашками вдоль позвонков, поэтому хихикнувший киллер, трепетно прижимая к себе оружие, словно Рождественские подарки, ускорил шаг и, тихо напевая незамысловатую детскую песню, поспешил не только захватить из своей комнаты иные нужные вещи, но и хорошенько припрятать игрушки, чтобы следом направиться в гостиную к уютному треску большого камина. Сладко тянущее предвкушение щекотало изнутри, и этому приятному, давно забытому чувству совершенно не хотелось противиться. Передёрнув плечами в будоражащей волне мурашек, улыбающийся Чонгук рухнул на мягкий диван и расположил на своих коленях несчастного сеньора ФиФи, чья полосатая кофта явно нуждались в помощи. Такие рутинные и совершенно домашние дела всегда убаюкивали собой, и Чонгук часто ловил себя на искренней улыбке, расцветающей на его светлом лице. Работа по дому — одно из самых чудесных средств для очищения гудящего сознания. Дубликат карты, казалось, прожигал ткань и кожу, прячась в кармане мягких серых штанов. Цветущая бугенвиллия мелькала в больших окнах, лаская те яркими соцветиями.       Едва сеньор ФиФи, чья крошечная одежда теперь выглядела даже лучше, чем раньше, оказался усажен на колени под придирчивый взгляд, а иголка воткнулась в мягкую игольницу в виде спелой клубники, как входная дверь позади Чонгука вдруг распахнулась, вынуждая мужчину крупно вздрогнуть не только от порыва сквозняка, но и громкого родного ругательства. Такое раннее возвращение главы семьи не входило в распорядок этого четверга. С шумом ботинки оказались сняты и под злой стук пяток Аугусто ворвался в гостиную, не обратив и капли внимания на чужое недоумение. Широким шагом мужчина, обнимая ноутбук и стопку бумаг, промелькнул мимо прямиком в столовую, но почти сразу же вернулся вновь, замирая у дивана напротив киллера не в самом лучшем расположении духа.       — Закрой свой рот. Не смей. Я не хочу ничего слышать.       Со стуком зубов киллер послушно исполнил приказ, в изумлении наблюдая за нахмуренным Отцом, утопающим в собственном бормотании, что без раздумий кинул на диван все свои вещи и, повернувшись к наёмнику лицом, принялся неспешно стаскивать с себя одежду влажными от воды руками. Кадык оторопевшего от такой прыти Чона дёрнулся, когда Аугусто лишился почти каждой детали гардероба и бесстыдно спустил белье, переступая через то без капли стеснения. Оставшись в белоснежной рубашке и чёрном удавке-галстуке, тот по-прежнему выглядел совершенно невозмутимо и собранно, словно бы находясь на заключении очередной сделки. Сочный румянец расцвёл на лице замершего Чонгука, стоило оленьему взгляду зацепиться за очаровательно розовый кончик ствола, что выглядывал из-под края белоснежной рубашки. Встрепенувшийся мужчина, чья увитая чернильными рисунками рука ощутимо подрагивала, встряхнул головой и рывком потянулся вперёд, чтобы схватить с низкого столика нетронутую пачку сигарет с хрустальной пепельницей, оставляя ту чуть поодаль от себя. Молочный цвет мягкой мебели не остановил киллера от первой глубокой затяжки, с трудом сдерживая рвущийся кашель от поспешного действия. Дешёвая зажигалка с ближайшей заправки скрылась в полупустой пачке сигарет.       — Как же чертовски сильно ты раздражаешь меня сегодня, Боги, — ощущаемая кожей злость в звенящем голосе медленно сменялась чем-то совершенно необыкновенным, заставляя Чонгука всё больше вжиматься в мягкую спинку. Шумный вздох сорвался с его губ, когда мягкой поступью Аугусто оказался прямиком между разведённых ног, с которых был ловко подхвачен плюшевый мишка. — Даже больше, чем обычно.       — Звучит, как комплимент, ты не находишь? Ах, мне нравится. Не промокни, сучка, что любит солидных мужчин, я явно не в твоём вкусе. Что же ты делаешь?       — Ты промахнулся, cazzo. Но не волнуйся, милый, la tua puttanella si è trovata un altro uomo.       — А ведь твои глаза распахнуты… Как у девственника. Такие чистые, такие невинные в своей похоти.       — Никогда бы не подумал, что неудачники будут в моём вкусе.       — Ох, святое дерьмо.       С нежностью, что никак не желала вписываться в колючий образ, расцветающий яркими бутонами румянца Аугусто осторожно усадил игрушку подальше от наёмника, отвернув ту к мягкой спинке дивана. Узловатый палец, почти не дрожа, указал на крепкие бёдра киллера. Как бы Ким ни пытался сдерживать свою страсть, самоконтроль терпел крах, вынуждая мышцы внизу живота сокращаться.       — Позволишь ли мне?       — Ты можешь попробовать, — терпкий табачный дым вонзился в маленький мир распалённого Отца щекоткой глубоко в горле. — Можешь.       Сильный толчок в грудь выбил из лёгких весь оставшийся воздух, и с обезумевшим смешком Чонгук задохнулся, крепко зажмурившись от острой боли остервенелового укуса, вонзившегося в сухие губы. Чужой вес ощущался неимоверно правильно и приятно, окутывая теплом мелкой дрожи, пронизанной вспышками болезненного возбуждения. Зажатая между мозолистыми пальцами сигарета медленно тлела, теряя на молочную обивку крупицы пепла. Неистовый поцелуй одарил изнывающего Чона вспышкой долгожданного сладкого наслаждения и тянущими ощущениями в уздечке языка, от которых длинные ресницы затрепетали, а широкая ладонь вонзились в мягкий бок изголодавшегося Босса, впиваясь в кожу короткими ногтями. Вездесущие пылкие прикосновения без доли нежности успешно путали мысли, возносили всё выше и позволяли сразу же рухнуть вниз на грешную Землю.       Громкое шипение наполнило собой гостиную, стоило крепкому телу выгнуться под напором безжалостной ласки, а темноволосой голове резко запрокинуться в крепкой хватке длинных пальцев, что до жжения оттягивали непослушные локоны, старательно пытаясь намотать те на кулак. Крупная дрожь вонзилась в и без этого содрогающегося Чонгука. Такой растерзанный вид всегда привносил в душу Аугусто некоторое садистское наслаждение. Он любил боль, но только тогда, когда она несла за собой осоловевшее удовольствие. Едва сигарета смогла коснуться губ киллера, как тяжело дышащий Отец прильнул ближе, чтобы обхватить желтоватый фильтр пухлым бантиком, насыщая свой организм единственной дозой, которую он мог себе позволить.       Утопая в облаке терпкого дыма, свободной рукой Аугусто легко сорвал с шеи киллера чистую повязку и сразу же припал к затянувшейся ссадине, обдавая чувствительную кожу горячим дыханием. Он медленно, но верно терял отголоски реальности и страх, полностью отдавая себя страсти, что так долго подогревала тлеющие угли глубоко в теле. С новым витком ослепительного желания Сокджин, чьи медовые полуприкрытые глаза переливались непристойными отблесками жгучей похоти, вдруг с силой пришпорил зашипевшего под собой мужчину, сразу же отчаянно зажимая собственную промежность сквозь хлопковую ткань, чтобы хоть на самую малость коснуться трезвости. Новый неожиданный укус под дёрнувшимся кадыком вынудил киллера крупно вздрогнуть и зажмуриться до первых солёных капель в уголках покрасневших глаз. Изнывая в грубой ласке, осоловевший Чонгук не имел ни единого шанса насытиться любимым телом, его медовыми нотами и сливочным вкусом, лишь несколько раз дорвавшись до душистой кожи опьянёнными поцелуями, едва ли не теряя самого себя в бурлящем Адском пламени, что растекалось по венам.       — Эти грёбаные серые штаны… Ненавижу их, ненавижу тебя. Я ненавижу весь этот блядский мир, будь он проклят, — раскрасневшийся, с блеском от влажным поцелуев Аугусто разрушался на глазах некогда ненавистного киллера, совсем не возражая против очередных объятий табачного дыма. — Знаешь, мне сказали, что я словно редчайший цветок.       Темнота мелькнула из-под длинных ресниц, проглатывая замершего Отца без жалости и промедления.       — Тебе нагло солгали.       — Какой же т—       — Я никогда не встречал в своей жизни людей, подобных тебе. Ты больше, чем редчайший цветок. Из всех именно тебя я крепче всего обнимал бы в минуты прощания.       Приятное тепло вдруг исчезло, и киллер распахнул оленьи глаза с тихим стоном, послушно приподнимая бёдра, чтобы длинные пальцы без труда приспустили резинку мягких штанов и бельё в пылающем нетерпении. Сумбурность действий выбивала сознание из реальности, из-за чего любые слова превращались в далёкое эхо, а прикосновения обжигали не хуже раскалённого металла. Прохладная ладонь, скользнув по всей длине влажного ствола, вынудила распалённого киллера взвиться и упереться пятками в пол, с силой вдавив несчастный окурок в дно пепельницы. Аугусто состоял из безжалостного хаоса и вопящей страсти, и Чонгук, прикусив язык, едва уловил момент, как любимое тело оказалось ближе, а собственная бесстыдно мокрая и сочная головка коснулась кожи.       — Чёрт, нет-нет… Нет. Это приказ.       — Ты мне отдаешь приказ? — в изумлении хрипло поинтересовался Аугусто и поддался назад, вынуждая головку игриво скользнуть между ягодиц. Изливаясь несдержанным шипением, взлохмаченный киллер взвился и обхватил двумя ладонями горячее лицо Отца, стиснув пылающие румянцем щёки. С силой Чонгук встряхнул изнывающее существо, что слепо воззрилось на причину своего необузданного желания, совершенно очаровательно причмокнув бесстыдными губами.       — Смотри на меня.       — Ты отказываешь мне, Сариэль? — в потускневшим голосе отчётливо слышались нотки каприза.       — Я сказал: на меня, — вдруг выпалил киллер и встряхнул мужчину ещё раз, что излился скулежом, стоило головке усилить давление. — Смотри на меня.       Мягкий и сладостный, словно медовая патока, стон вонзился в разум, и Чон, содрогнувшись в похоти, шумно выдохнул через рот, сразу же прикусывая язык.       — Ты достоин куда лучше нашего первого раза, чем здесь и сейчас, — встряхнув разомлевшего Отца ещё раз, приводя того в чувства на жалкое мгновение, одной рукой Чонгук выхватил из игольницы парочку игл, чтобы проткнуть ими воротник застегнутой рубашки с двух сторон так, что острый кончик упирался в чувствительную кожу шеи, не позволяя склонить голову вперёд. — Но я не против поиграться с тобой, детка. Если ты сходишь с ума, то я пойду за тобой.       — Я зря не брал и крошки в рот всё это чёртово время? — такой прямой вопрос, пропитанный жгучей обидой, заставил киллера излиться смешком, тот с оттяжкой наградил ягодицу Аугусто громким шлепком и подхватил измятую пачку сигарет. От скрежета колеса зажигалки кадык изнывающего Сокджина дёрнулся, и тот покачнулся на крепких бёдрах, обласканный облаком табачного дыма. Невозможность взглянуть на самодовольно улыбающегося киллера, что так беспечно откинулся на мягкую спинку, уничтожала.       — Спасибо за подробности, сеньор, но да… Зря.       — Sei così peccaminoso e bello, sofisticato, dannatamente pericoloso, sembra che tu valga milioni di banconote verdi. Non so perché mi sono ammalato così tanto. Quando è iniziato? Come se stessi bruciando vivo. Mi sento come se fossi innamorato di te, come se fossi più profondo nella mia anima. Quando sei diventato così, tesoro? Allora perché il mio cuore è spezzato?       — Господин.       — Perché mi sembra che questo dolore sia come l'amore?       — У Ваших ног целый мир, — узловатые пальцы, дрожа, до боли сильно вцепились в крепкие плечи, остервенело сжимая тонкую ткань футболки. — Вас так легко обожать, играетесь с опасностью без чувства страха. Я буду следовать за Вами. И последую куда угодно, в любую пучину.       — Обними меня так крепко, насколько ты только сможешь.       — Это приказ, господин?       — Сариэль.       Смазанная, но ощутимая пощёчина окрасила щёку киллера ярким алым бутоном, на что тот лишь расплылся в осоловевшей улыбке и бесцеремонно поднял белоснежную рубашку, чтобы без тени нежности обхватить сочащийся ствол, совершенно не возражая против болезненного щипка у самого лобка. Крупно дрожащие руки сжали узел узкого галстука, принимаясь спешно развязывать тот, пока терпение стремительно исчезало, сменяясь пылким желанием, от которого каждое прикосновение ощущалось невообразимо хорошо, даже если это был болезненный щелчок по затвердевшему соску. Бесстыдно сладкий стон наполнил собой гостиную, и в собственном безумии Сокджин, сорвав с себя галстук, накинул тот на шею киллера и сразу же затянул, наматывая полоску шёлковой ткани на кулак. Чем больше желанное трение расцветало трепещущим наслаждением, тем более высоким становился несдержанный скулёж, переплетающийся с бесстыдными всхлипами.       Робкие капли крови украсили собой острия игл, а голова Чонгука запрокинулась, пока узел галстука затягивался туже, удушая сильнее с каждым нетерпеливым движением бёдер, пока желанный дым всё труднее проходил в лёгкие.       Происходящее долгожданное безумие ощущалось с примесью яркого отчаяния, киллер не мог совладать с кипящими чувствами, отдавая всего себя на растерзание чужой страсти. Гибкое тело под мозолистыми подушечками ощущалось чем-то неимоверно правильным, родным и безрассудно любимым. С сильным толчком бёдер Чонгук поддался вперёд, несмотря на удушающий узел, он с силой прижал трепещущее тело к себе, чтобы остервенело впиться лаской в доверительно раскрытую шею. Капли крови отзывались солоноватым послевкусием на корне языка, а острая кромка зубов всё сильнее врезалась в нежно-розовую полоску шрама под чернильным рисунком, оставляя яркую и сочную метку, что ещё долго будет служить напоминанием об удушающе сладком удовольствии.

*

      — В следующий раз я обязательно поеду вместе с вами, милая.       — Твой папа даёт тебе самое честное обещание, — защебетал в мягкости Аугусто, что опустился рядом с юной принцессой на колени, коснувшись плечом плеча киллера.       Поправив лямки излюбленного рюкзака, девочка потупилась, робко касаясь носком цветастого кроссовка босой ноги своего отца. Отпуская юную принцессу в поездку без своего присмотра, Чонгук не чувствовал тяжести или волнения, доверия этим людям, как самому себе. Это могло бы показаться странным для такого короткого срока, но киллер никак не могут выпустить из мыслей слова, сказанные Юнги одним жарким днём.       Если ты знаешь, то ты знаешь.       Он был спокоен.       — Обещание на мизинчиках? — обиженно пролепетала Суа и несмело улыбнулась, стоило родительскому пальцу обхватить её собственный, чуть покачивая. — Ну…       — Договорились, — звенящая надежда в голосе Чонгука переплеталась с некоторым отчаянием, оставаясь незамеченной для каждого, кроме тоскливой малышки.       На вечер пятницы были возложены большие надежды и планы, а сам Чон чувствовал себя чертовски паршиво, идя давним планам семьи наперекор, но того требовали обстоятельства. Беспокойная грусть в родных детских глазах терзала душу. Сославшись на сильную мигрень, было принято решение оставить болезненное несчастье дома под присмотром Капореджиме, пока остальная часть клана всё же направилась в объятия солнечного Палермо чуть больше, чем на сутки заветных выходных. Теперь с щемящим сердцем Чон никак не мог выпустить дочь из объятий, что целый день в беспокойстве не могла найти себе место. Нечто терзало собой девочку, но та никак не желала делиться сокровенным.       — Всё будет хорошо, принцесса, — в чувствах заверил грустную Суа киллер, улыбаясь так ярко, насколько только мог. Голова действительно отдавала тяжестью в виски. — Разве я когда-нибудь нарушал обещания?       — Никогда.       — Вот видишь, у твоего папы безупречная репутация.       Несмотря на яркую вспышку боли в бедре, киллер поднялся с дочерью на руках, мягко поглаживая ребёнка между лопаток. Беспокойный взгляд членов семьи терзал собой душу, и Чонгук тяжело вздохнул, проглатывая колючий комок. Лишь спустя несколько безуспешных попыток Суа оказалась в объятиях одного из любимых дядюшек, робко обнимая того за шею. По какой-то причине привычный взмах ладонью на прощание вонзился в тело невыносимой бурей, сковывая и содрогая, из-за чего сжавшееся сердце едва ли не пропустило удар. Шорох колёс о мелкий гравий добирался до вопящего сознания, словно бы через толщу воды, а пятна желтоватых фар расплывались в наступающих сумерках. С жадным вдохом встрепенувшийся Чонгук резко вздрогнул, когда ворота со щелчком закрылись, ударяя наотмашь осознаем, что подобных чувств перед работой действительно никогда не возникало.       Оставшись наедине со своими мыслями, Чон впервые за долгое время ощутил несмелую волну колючего страха. Объятый чужим голосом, мужчина вновь встрепенулся и дёрнул головой, зачёсывая непослушные волосы назад. Вечер пятницы обещал быть выматывающим. Долгие часы ожидания тянулись и давили на нервы, но Капореджиме, увлечённый своими делами и головной болью наёмника, так и не заметил плещущегося на дне больших зрачков судорожного беспокойства, списывая всё на сильную мигрень. Так ничего и не заподозрив, поздним вечером с лёгким поцелуем в горячий лоб наёмника уставший за день Юнги исчез в своей спальне, оставляя замершего Чона наедине с бушующим сердцем.       — Не ложись слишком поздно, — с непривычной мягкостью в голосе тогда прощебетал Капореджиме. — Иначе не избежишь кошмаров.       С подобным было чертовски трудно не согласиться, но эта ночь обещала стать освобождением, за которым следовали лишь сладкие сны. Когда свет во всём доме погас, а ночь вступила в свои права, без тени сомнений киллер накинул на плечо потрёпанный рюкзак с позаимствованной винтовкой, что не имела ни одной возможности указать на владельца. Подобные игрушки часто продавали по одному только звонку, словно бы горячую пиццу, но эту киллер вежливо одолжил у Пеларатти, намереваясь вернуть всё в целости и сохранности уже на этом рассвете. Излюбленная же винтовка по-прежнему томилась в чехле из-под гитары, украшенном различными цветастыми наклейками. Специфичный калибр патрона такой игрушки мог легко вывести на виновника торжества, по этой же причине Чон не имел при себе ни единой личной вещи. Даже глок, что оттягивал карман ветровки, красовался спиленными серийным номером.       В этот раз ничего не должно напоминать об исполнителе.       Оставалось лишь озаботиться транспортом. Юнги не имел привычки просыпаться посреди ночи или же проверять кого-то из семьи без особой нужды, по этой причине сигнализация и камеры оказались выключены до возвращения киллера в дом, который планировал оказаться в тёплой и мягкой постели не позднее четырёх утра. Выскользнуть из дома не составило труда, как и исчезнуть за массивными воротами. Лямки рюкзака неприятно впивались из-за тяжести в плечи, а пистолет с глушителем оттягивали карманы ветровки. На долю секунды, вышагивая по пустой обочине до нужного поворота во мраке ночи без единого фонаря, встревоженный Чонгук оглянулся с пугливым страхом. Бескрайние поля и высокие пинии выглядели ужасающе, но куда страшнее было лишь полное отсутствие машин и нормального освещения. Пригород спал, за исключением уже знакомого магазинчика со сладковатой травкой под прилавком. Как запомнил наёмник с прошлой поездки, на парковке у небольшого домика примостилось потрёпанное такси с абсолютно сонным владельцем, так и сейчас тот клевал носом, едва не выронив сигарету из ослабевших пальцев.       Даже если внешний вид наёмника сливался с ночной темнотой, следовало придерживаться плана, изобразив из себя заблудившегося и выбившегося из сил туриста, как бы то ни казалось абсурдным.       Чонгук предстал перед мужчиной испуганным неожиданным клиентом, настоящим ночным кошмаром, но водитель, увидев довольно щедрую пачку наличных, легко позволил незнакомцу опуститься на заднее сидение своего автомобиля, предварительно приняв небольшую карточку с нужным адресом. Ночной ветер пробирался сквозь приоткрытые окна, путаясь в тёмных волосах, он заставлял жмуриться и смаргивать солёную влагу, из-за которой глушитель никак не желал находить свою резьбу. Раздавшаяся ломанная, но родная речь сквозь тихо поющее радио вынудила удивлённого Чонгука вскинуть голову и до скрипа сжать своё оружие.       — Простите? — осторожно сказал он.       — Прошу, не удивляйтесь, — со смешком пролепетал водитель, скользнув беглым взглядом по зеркалу заднего вида. — Я местный и давно работаю на той точке, да и с детства вожу дружбу с одним парнишкой из богатого дома поблизости, так что я довольно неплохо владею этим языком. Он учил меня с самого детства.       — У Вас действительно отлично получается, — изумлённый киллер расцвёл искренней улыбкой. — И правда, прекрасный учитель.       — Ох, спасибо!       — Простите меня, что потревожил Вас в такой поздний час, — излился смешком расслабившийся Чонгук. — Путешествовать автостопом действительно паршивая затея, не рекомендую.       — Так Вы в отпуске? — в чистом любопытстве поинтересовался мужчина.       — По работе, но хотелось немного разнообразия.       — Ох, я понимаю! Рутина очень выматывает. Знаете, несмотря на специфику своей сферы, я люблю работать с людьми. Иначе как бы я познакомился с Вами, здорово, верно? Удивительная жизнь.       — Мне тоже очень нравится работать с людьми, сеньор.       — А кем Вы работаете, если не секрет?       Потупившись на мгновение, вдруг киллер вскинул вновь голову и расцвёл яркой белозубой улыбкой.       — Я наёмный убийца.       Осязаемая тишина с шумом двигателя и ветра из приоткрытых окон растворилась, превращаясь в звонкий смех двух таких разных людей, из-за чего душу объяла необыкновенная лёгкость. Но как бы долго Чонгук ни занимался оружием, то так и не пригодилось, вновь исчезая в карманах ветровки. Безусловно, свидетели всегда являлись лишним грузом, но в этот раз Чон не имел желания пачкать руки больше обычного, вознаградив за беседу и приятную музыку щедрыми чаевыми.       Потрёпанный временем и ржавчиной желтобокий седан остановился у небольшого хостела, позволяя оставить водителя без интересных подробностей. Едва такси скрылось за поворотом, как Чонгук, натянув капюшон куртки на лицо, исчез в дверях сонного заведения, без труда выбираясь мимо пустующей стойки регистрации к заднему входу среди мусорных контейнеров и тусклого света. В таких местах любое видеонаблюдение находилось не в лучшем виде, наоборот имея прекрасное качество там, где бывали постояльцы, позволяя мужчине легко остаться незамеченным. В нескольких улицах от самого хостела располагалось именно то, чем были заняты мысли все чёртовы дни. Дубликат ключа-карты позволил киллеру проскользнуть в одинокий холл высотного здания напротив офиса Франсуа, чтобы сразу же направиться к лифтам. Чонгук, намеренно игнорируя этаж с уютным бетонным гнёздышком, что принадлежало Консильери, не имел ни единого желания подставлять Намджуна или же переводить стрелки на Пеларатти, поэтому чердак стал для него отличным вариантом для ночного досуга. С поправкой на ветер и неудобствами киллер справлялся играюче, только вот боль в бедре всё чаще давала о себе знать после произошедшего прошедшим жарким днём.       С обезболивающим, растекающимся по венам, Чонгук, не торопясь, любовно обустроил себе небольшое местечко на забытых строительных лесах, что отлично выполняли роль стола, хоть и жутко пыльного. Небольшое квадратное окно напротив оказалось распахнуто, а сам мужчина остался не только довольным результатом, но и незаметным. Пыль с бетонной крошкой неприятно хрустели под подошвами тяжёлых ботинок, а затхлый воздух пробирался в лёгкие. Это утомляло, но ничуть не портило настроение. С лёгкой мелодией прилипшей песни на языке Чон шлёпнул резинкой латексной перчатки о запястье. Теперь дело оставалось за малым.       Ненавистный же лягушатник, как и обещал, действительно нашёлся в своём офисе на противоположной стороне тихой улицы. Настолько лёгкая работа никогда не попадалась киллеру, и тот не мог поверить своему счастью, держа свою цель в объективе оптического прицела целых несколько минут без единой трудности. Всё могло показаться глупостью и полнейшим дерьмом, но робкая надежда, что хоть иногда Фортуна должна улыбаться и таким людям, как Чон, согревала душу. Райский сад заслуживал свободы, а папа имел безупречную репутацию. Промозглый ветер врывался в объятия душного чердака и забирался под тонкую одежду сосредоточенного Чонгука, что даже не думал вздрогнуть, любовно оглаживая подушечкой пальца курок, задевая деталь тонким латексом. Ничего не отличало эту встречу с Франсуа от того прошлого раза, когда разговоры по душам на балконе пробирались под кожу, а внизу кипела вечерняя жизнь. За всеми сладкими воспоминаниями киллер почти не заметил нужного количества ударов сердца, тот моргнул и задержал дыхание, впиваясь взглядом в нужную фигуру за рабочим столом. Самые простые наручные часы говорили о половине третьего ночи. Требовалось менее секунды, чтобы нажатый курок стал отправной точкой, а винтовка дёрнулась в одеревеневших руках от неожиданной и предательской вспышки боли в измученном бедре.       — Блядство! Чт—       Оленьи глаза расширились от необыкновенного ужаса и осознания промаха, наблюдая за хаосом по ту сторону старого стекла и поверхностной раной на плече живой цели. С хрипом из сжавшегося горла обезумевший Чонгук сразу же подорвался через боль и панику, принимаясь с выверенной чёткостью быстро разбирать винтовку, больше не проронив ни единого звука. Когда рюкзак оказался за плечом, Чон, с трудом сохраняя остатки здравомыслия, спокойно направился вниз, на этот раз воспользовавшись пожарной лестницей. Никакой суматохи, только спокойная и рассудительная холодная уверенность.       Когда прохладный ветер ударил в пылающее лицо, краем глаза наёмник заприметил у входа в здание свою счастливую звезду. Может, так Вселенная пыталась загладить свою вину или же, может, полностью уничтожить. Как бы ни было забавно, несмотря на царящий преступный мир на этом острове, жители оставались довольно наивными, оставляя свои вещи без присмотра. Так, у раскидистого куста примостился припаркованный мотоцикл среди белых парковочных полос, являющийся явно любимым созданием для своего хозяина, который, лениво перебирая ногами, направлялся к тому явно спросонья. В иной ситуации Чон никогда бы не рискнул тронуть подобного двухколёсного зверя без разрешения, но теперь же с тихими извинениями киллер вынужденно не только лишил парнишку ощущения реальности на некоторое время, но и одолжил его ключи, сразу кинувшись навстречу своему страху и безрассудству. Всё ощущалось баснословной удачей, только вот… Катастрофической.       В обращении с подобными дикими псами Чон имел крайне мало опыта, но сейчас это казалось глупой мелочью, как и не застёгнутый замок шлема под подбородком.       Олений взгляд в панике заметался, пытаясь рассмотреть хоть что-то в тусклом свете фонаря, а дрогнувшие руки, несмотря на громыхающий в сознании страх, довольно легко вспомнили уже, казалось бы, забытые движения. Подножка с щелчком поднялась, а нейтральная передача дала отмашку повороту ключа, вздрогнувший киллер в панике выжал сцепление и, не дав двигателю должного прогрева, резко дёрнулся вперёд, переключая одну передачу за другой и заставляя мотор взреветь, лишь чудом выбравшись на пустую улицу.       Спящий город утопал в жёлтом свете фонарей, так и не позволяя полностью скрыться во мраке ночи. Напряжённая спина взмокла под тканью ветровки, и киллер грязно выругался, щурясь от заливающего глаза пота. Мужчина обернулся, заприметив ожидаемый хвост. Казалось, владельца двухколесного зверя ждала не только головная боль, но и бесчисленное количество штрафных квитанций. Визг шин терялся в бешеном биении сердца, позволяя легко упустить внезапное полное отсутствие слежки и даже намёка на полицейские патрули. Тяжело дышащий Чонгук остался один на один со встречным ветром, когда тот с визгом шин дёргано притормозил у мигающего светофора, оглядываясь по сторонам. Но фантомная надежда на благополучный исход быстро растворилась, стоило только набрать скорость на ближайшем пустом перекрёстке, как мир вдруг перевернулся, и резкий удар выбил из груди весь воздух, наполняя вопящее сознание ужасающим скрежетом металла и треском пластика. Собственный голос не доходил до сознания, как и реальность не желала обретать очертания. Рюкзак за спиной ничуть не смягчил падение, впиваясь твёрдыми частями разобранного оружия в спину. Осознание происходящего выстрелило в упор, и Чонгук вдруг взревел душераздирающим стоном от попытки двинуться, царапая об сухой асфальт и без того истерзанные ладони. Света стало больше, несколько машин с яркими фарами окружили распростёртого и задыхающегося киллера, что едва мог вдохнуть, пытаясь через шум крови в ушах расслышать чужой голос.       — Вы только взгляните на этого маленького ублюдка, — расцвёл натужным смехом подошедший Франсуа, под чьим коротким тренчем красовалась свежая и спешная перевязка. Пуля задело его плечо, но не более. От яркой вспышки злости Чон, сцепив зубы, попытался приподняться. Тело медленно, но верно вновь поддавалось контролю. — Возомнил себя Божеством, что может решать судьбы, блядство, да это просто смехотворно!       Далёкий звон металлических головок бит об асфальт пронзил измученное тело дрожью, и боль усилилась от сильного давления ноги на грудь, с которым визор мотоциклетного шлема вдруг окрасился густым пенящимся плевком, являя перед мутным взглядом киллера ненавистное лицо с настоящим оскалом сквозь растекающееся пятно.       — Ох, сукин сын, что же ты наделал, как же ты блядски облажался, — нараспев растягивал слова Франсуа. — Но не бойся, щеночек, я добрый дядюшка, ты же знаешь это, верно? Я не трону тебя, ведь рыба гниёт с головы, ты слышал это? Проучу тебя, но не трону, а вот… Моя любовь или же уже твоя, чёрт побери… Я прекрасно знаю, как Аугусто прекрасно обучен вымаливать прощения. Ведь он умный и послушный щенок, а я…       Упираясь ногой в грудь распластавшегося на асфальте киллера, в нарастающем безумии мужчина облокотился о колено, склоняясь всё ниже с яркой и зубодробительной улыбкой. Тот постучал пальцем по сухому месту визора, вынуждая воззриться на себя с кипящей яростью.       — Я здесь власть, — чётко произнёс тот. — Я здесь блядская власть! Я! А ты теперь будешь гореть в Аду, ублюдок, в твоём персональном Аду. Уберите это жалкое дерьмо с моих глаз!       Громогласный низкий голос, пропитанный табаком и хрипотцой, растворился в ночном воздухе звенящим возгласом, а потрёпанный шлем оказался безжалостным рывком снят, вынуждая обессиленно Чонгука удариться затылком о сухой асфальт. С шорохом пластика темнота заволокла собой дрожащее сознание, едва губы, покрытые свежими ссадинами, раскрылись, выпуская тихий стон.       — Немедленно, чёрт вас подери!