Naloxonum

      Последняя капля заварного крема исчезла с большого пальца между пухлых губ, из-за чего сытый Чимин сладко причмокнул и осмотрел свою руку ещё раз, чтобы после аккуратно приподнять раскрытый журнал с лица спящего киллера, убедившись, что мужчина действительно видел далеко не первый сон. С щелчком колен боец опустился рядом с юной принцессой, чьё внимание было устремлено лишь на аккуратную работу фломастером, ни единый штрих которой не покинул очертания чернильных рисунков на коже отца.       — Выходит просто прекрасно, милая, — с яркой улыбкой приглушённо, чтобы не потревожить сонную идиллию, сообщил Чимин и аккуратно оставил для Суа рядом с фломастерами кремовую булочку в шуршащем бумажном пакете. — А что насчёт раскрасок? Патриция принесла недавно целую пачку, а за них дерутся исключительно дядюшки. Может, нам стоит добавить чего-то особенного? Милая, только скажи, и мы сделаем это.       До холодных мурашек знакомый взгляд, словно бы на бойца воззрился сам Сариэль, мелькнул из-под длинных ресниц, которых касались кончики чёлки.       — Раскрасок с машинами, пожалуйста.       — С машинами?       На мгновение прикусив кончик фломастера, чтобы придирчиво рассмотреть результаты своих трудов, радостная Суа расцвела широкой улыбкой и кивнула.       — Принцессы — это здорово, но ещё лучше, когда они водят крутые машины, — деловито начала крошка. — Папа обещал мне, что как только я начну доставать до педалей, он обязательно научит меня ездить. А пока я отлично справляюсь с его помощью. Между прочим!       Осчастливленный подобным поворотом событий боец присвистнул, из-за чего потревоженный в сладкой дрёме Чонгук засопел громче, но так и не смахнул раскрытый журнал со своего лица. Прикусив кончик языка, с осторожностью Чимин придвинулся ближе и облокотился о край светлого дивана. Сонный полдень утопал в солнечных лучах и прохладе, позволяя камину игриво трещать поленьями.       — Предлагаю перешагнуть ступень с велосипедом и сразу приняться за вождение, — заговорщически зашептал взбудораженный боец, склонившись ближе к мелькнувшим дьяволятам на дне оленьих глаз. — У нас сегодня как раз выходной, так чт—       — А как же папа?       — Он тоже обязательно возьмёт парочку уроков, — боец лукаво подмигнул в ответ на весёлый смешок. Первоначальный вопрос почти исчез за краем сознания из-за непривычного смущения и далёких голосов, путающих и без того неповоротливые мысли. Вдруг в стеснении Чимин, алея кончиками ушей, прочистил горло и потупился, не решаясь излиться любопытством. Кое-что волновало его с самого раннего утра, разбудив раньше необходимого на целый час, что было совершенно недопустимо, но вопрос… Важный вопрос, от которого по мнению бойца зависела жизнь, никак не желал отпускать любопытство и пытливый ум, а дом же не имел человека, который мог бы знать на него ответ, за исключением только одного крохотного создания и самого киллера. — Милая, могу ли я тебя спросить кое-что любопытное?       — Конечно, — фломастеры оказались отложены, а девочка насупилась, со всей серьёзностью всматриваясь в чайные глаза напротив.       Кадык дёрнулся, и мелкие, такие колючие мурашки пронзили мужское тело, вынудив Чимина крупно вздрогнуть, мотнув головой. Такая нервозность не ощущалась даже на ковре перед непосредственным Боссом, что скармливал свиньям на соседней ферме неугодных ему людей. Взмокшие от волнения ладони сжались в кулаки.       — У твоего папы есть кто-нибудь, кто бы ему нравился? — в чувствах выпалил боец, проглатывая окончания. — Может, такой человек оставался дома и…       — Мне кажется, да, — без промедления зашептала Суа и, облокотившись о руку родителя, поддалась ближе, словно бы вверяя дядюшке самый сокровенный секрет. — Точно, да. Но не дома, он никогда там не был таким.       Минутная тоска молниеносно растворилась, и Чимин выдохнул с облегчением.       — Таким?       — Мне кажется, он влюбился.       Заветное слово вынудило медовые глаза округлиться в изумлении вперемешку со вспышкой чистого восторга, из-за чего мужчина драматично накрыл ладонью приоткрытые пухлые губы, шумно выдыхая. Всё явно шло по плану, а двое других бойцов уже вовсю должны были готовить свои потрёпанные кошельки. Самая лёгкая двадцатка, которую только в своей жизни заработал Чимин.       — Не может быть, крошка! Ты уверена?       — Он больше хихикает, краснеет и принимает душ дольше, чем обычно. Зачем мыться так долго, если впереди нет ничего особенного? Но он пропадает там каждое утро и каждый вечер.       — Действительно, — со всей серьёзностью кивнул Чимин и демонстративно нахмурился, в напускной задумчивости обхватив пальцами гладкий подбородок. Потребовалось необыкновенное количество сил для сдерживания рвущегося наружу звонкого смешка. Лучший Ангел Организации на деле оказался ещё совсем мальчишкой, что сдал себя со всеми потрохами благодаря глупым мелочам и наблюдательности крошки-дочери. Всё же… Самые суровые и опасные на вид псы всегда оказывались настоящими душками, пока невинные создания являлись родственными душами самого Сатаны.       — У тебя есть догадки, кто бы мог быть таким особенным человеком?       — Мне кажется, вы все являетесь для него особенными, — честно поделилась Суа, и, задумавшись на мгновение, та обернулась, присматриваясь к редким фигурам в пределах видимости. В этот день никто не норовил разрушить хрупкое умиротворение, наслаждаясь присутствуем семьи в своей жизни и спокойствием, которого всегда так чертовски не хватало. — Но сеньор Аугусто, кажется, немного сильнее особенный. Во всяком случае… Перед ним папа больше потеет.       — Хороший выбор, — ярко улыбнулся Чимин и проследил за направлением задумчивого взгляда притихшей принцессы. — Или ты не одобряешь такой выбор, милая?       — Просто у меня он другой.       — Действительно?       Сочный румянец окрасил мягкое личико девочки, и та замялась на мгновение, перед тем как робко указать на щебечущего мужчину рядом с Боссом, с которым тот стоял чуть поодаль, рассматривая осточертевшие бумаги.       — Ох, Лука, — яркое понимание озарило лицо бойца нежной улыбкой, и тот, поддавшись ближе, осторожно приобнял смущённую девочку за плечи, не находя в себе самом ни единого возражения против подобного выбора. — Отличный вариант, милая.       — Только не говори ему, — вдруг выпалила Суа и смутилась лишь больше, стоило Капореджиме взмахнуть в приветствии рукой с душераздирающе красивой улыбкой. Несмотря на знойное солнце, кожа Юнги сохраняла свой робкий молочный оттенок, из-за чего давний шрам, пересекающий глаз и бровь, оставался совершенно трогательного розового оттенка, особенно в ласке дневного света.       — Ваш секрет — мой секрет, госпожа.       Только вот чувства юной принцессы были прекрасно очевидны и понятны каждому, как и весь клан Пеларрати полностью разделял такую бурю. Тёплая любовь здесь струилась по венам, обнимала собой страстными ночами и расцветала нежными поцелуями на коже, обласканной сицилийским солнцем и солоноватым морским воздухом. Идиллию бесстыдного любования прервал неожиданный шорох, и боец, схватив фломастер, словно оружие, резко обернулся, со смешком встречая абсолютно сонный и потерянный взгляд растрёпанного Чонгука. В этой небольшой семье было невообразимо трудно иметь лишь один единственный предмет воздыхания, с этим не справлялся никто, за исключением, может, самой крошки Суа.       Раскрытый журнал, некогда закрывающий лицо, с шорохом упал мужчине на колени, и тот насупился от яркого света, слепо воззрившись поверх двух макушек на непривычно улыбчивого Юнги в поисках причины того самого странного чувства, что вонзилось в душу стрелой секундой ранее.       — О, ты наконец-то проснулся, — облокотившись о спинку второго дивана, сладко проворковал бодрый Аугусто, который ничуть не походил на вчерашнего себя. Иногда Чонгук ловил себя на мысли, словно бы его мастерски водили за нос двумя совершенно разными братьями-близнецами. Глухой звук оповестил о явном, но незаметном ударе ладони Капореджиме по бедру Аугусто. — Тащи свою очаровательную culo на кухню, тётушке и нам не хватает рабочих рук.       — Очаровательная culo, — гордо и чётко произнесла Суа в возникшей тишине, которую наполняли собой лишь треск поленьев и зарождающийся стон трёх мужчин.       В осознании произошедшего по вине своего длинного языка без доли раскаяния Сокджин демонстративно постучал себя по губам и словно бы закрыл рот на замок, выкидывая воображаемый ключ себе за плечо. Не желая нести и каплю ответственности за содеянное, забавляющийся Ким поспешил ретироваться, оставляя за спиной двоих стонущих бойцов и одного растерянного Капореджиме, те хмуро переглянулись между собой, пока любые отголоски приятного сна киллера стремительно исчезали.       — Я вырву ему чёртов язык, — тихо пробормотал Юнги, наблюдая, как преисполненная гордостью маленькая принцесса обернулась к насупленному родителю, указав на того фломастером, забранным из рук Чимина, изо всех сил старающегося не излиться заливистым смехом. — Боже, дай мне ещё чуточку сил.       — Очаровательная culo, па.       Кончик розового фломастера уткнулся в лоб киллеру.       — Суа, нет!       За каждым витком неприглядного мрака всегда скрывалось нечто светлое и чистое, позволяющее забыть любой ночной кошмар и воспоминания о боли, что когда-то казалась невыносимой, а теперь же ощущалась не более, чем глупой ссадиной. Даже короткий сон ставил на ноги лучше щедрой порции кофеина, и Чон, отправляя в рот порцию ароматного ризотто за обеденным столом, вспоминал вчерашний день, как далёкие отголоски дурного сна. Окутанный мерным шумом лёгких разговоров и звоном посуды, киллер с каждым днём всё больше вспоминал свою небольшую квартирку, где оставались взаперти самые дорогие сердцу воспоминания и года. Только тоска не имела под собой ожидания счастливой встречи, становилось чертовски болезненно осознавать собственное неминуемое возвращение в объятия жужжащего холодильника, набора посуды на две персоны и переполненной сигаретным пеплом кофейной банки за сухим цветком на балконе.       Затолкав вкуснейший рис в горло, Чон опустошённо воззрился на виднеющееся сквозь оставшийся ужин дно тарелки перед собой, с силой моргнув, чтобы избавиться от солёной влаги под веками. Всепоглощающие чувства безопасности и домашнего уюта в этих стенах являлись такими сильными, что киллер с большим трудом мог представить иную жизнь, прежнюю, где в доме в отсутствии маленькой малышки слышался только ход часов и шум собственной крови в ушах.       Неосознанно Чонгук коснулся тыльной стороной кисти своих дрогнувших губ, вжимая в те незамеченную рисинку. Даже если родной дом имел все лучшие воспоминания, события и года, то тот не мог похвастаться редкими поцелуями и теплом чужого тела, которого так чертовски сильно недоставало в особенно тоскливые моменты на двуспальной постели. Сколько бы шрамов и последствий жизни ни имело на себе тело, Чон все ещё оставался человеком с детскими мечтами, горстью наивных чувств и простыми желаниями.       Он являлся человеком. Живым, таким настоящим.       В последнее время Чонгук ощущал некий дискомфорт в собственном сознании, распространяющийся на всё тело, словно бы напряжённые до предела мышцы не имели возможности расслабиться, а разум остыть. Подобное состояние сменялось моментами затишья, но всё же то хорошенько трепало собой эмоциональный фон, делая Чона непозволительно нуждающимся и ранимым.       Обычное такие эпизоды легко купировались, но иногда существовали моменты, когда эмоции с большим трудом позволяли взять над собой контроль.       Обосновавшись в цветущем саду, пока Патриция, напевая незамысловатую мелодию, занималась своими излюбленными розами, семья Пеларатти во всю наслаждалась воздухом свободы, подаренного выходным днём, когда голова была кристально чиста, а мысли не занимало ничего, кроме выбора блюда для позднего ужина. В подобные моменты единения дышалось легче, кислород казался слаще, как и свобода отзывалась приятным трепетом в солнечном сплетении. Только один человек не разделял всеобщую радость, поглядывая на клетчатый плед с щемящим сердцем и необыкновенной тоской.       — Па!       Примостившись у плетёной корзинки для пикника, которую на днях гордо принёс в дом Сокси, словно бы свой личный потрясающий улов, счастливая Суа, сверкая белозубой кроличьей улыбкой, утопала в ворохе мягкого пледа, пока дядюшки вокруг изливались щебетанием не хуже сладкоголосых птиц. Причиной непреодолимой волны трогательных вздохов стали самые обычные солнцезащитные очки, что гордо сидели на маленьком кончике носа принцессы. Выполненные в форме двух сердец, те переливались солнечными отблесками на тёмных стёклах и врезались в самую душу киллера выпущенной стрелой. Крошка Суа всегда являлась большой любительницей такого простого и незамысловатого аксессуара, неизменно имея его при себе в своей маленькой сумочке в виде краснобокой клубники.       Сейчас же вещица, которой красовался весь день Чимин, полностью принадлежала исключительно Суа, а девочка, в свою очередь, обладала вдобавок и восемью душами взрослых, что не чаяли в ней души. Чон не был против подобного расклада, его гложила лишь одна едкая мысль, из-за которой начинало нещадно щипать под припухшими веками. Всё это так невыносимо сильно напоминало киллеру о давней, но горячо любимой фотографии, где ещё совсем юная принцесса красовалась точно такими же очками, нелепо большими для крохотного лица. Скоротечность времени убивала собой. Исчезнув за спинами щебечущих мужчин, в смятении Чонгук попытался сделать несколько вдохов, чтобы успокоить разбушевавшийся вихрь эмоций, но горло продолжало сжиматься в спазме, вынуждая признать поражение.       Воспользовавшись отсутствием внимания к своей персоне, мужчина, спешно отступив в объятия пышных кустов роз, бросился к раскидистым апельсиновым деревьям, чтобы следом добраться до торца дома, прижавшись спиной к прохладному камню. С глубоким дрожащим вздохом Чонгук спустился по стене вниз на корточки и обхватил себя руками, словно бы защищая от целого мира. Острая вспышка боли в ноге ничуть не притупила нарастающую панику. Сдерживаемые эмоции, словно дикие звери, без труда вырвались из своего ненавистного заточения, окропляя тёплые щёки мужчины солёными дорожками. Иногда слабость стоило себе прощать, но Чон никак не мог этому научиться, из раза в раз ощущая себя слишком жалким для различного дерьма. Когда тяжёлый взгляд на верхушки далёких холмов в свете сицилийского солнца начал стремительно затягиваться непроглядной пелёной, киллер принимался со злостью растирать лицо и глаза, проглатывая каждый звук, сотрясаясь от раздирающих эмоций.       Возможность выплеснуть всего себя оставалась для Чонгука невозможной роскошью, только несколько раз за свою всю жизнь киллер оборачивался настоящими громкими слезами и сокрушительной злостью, по сей день боясь собственных эмоций, совершенно не понимая принцип их работы. Утирая кулаком покрасневший глаз, шмыгнувший Чон не сразу заприметил на себе тень, нависшую над ним грозовым облаком. Тот всхлипнул и на мгновение задохнулся, давясь ароматным воздухом.       — Вставай.       Строгий голос без промедления заставлял подчиниться, даже если страх окутывал и без того ватные ноги неприятной дрожью. С поджатыми губами киллер выпрямился, чуть пошатнувшись, он так и не посмел поднять красные глаза на говорившего, цепляясь за край объемного бежевого кардигана того и полностью вновь принимая своё поражение. Если при других обстоятельствах подобное грозило обернуться наказанием, то сейчас неизвестность вспыхивала настоящим ужасом. Тяжёлый вздох сорвался с пухлых губ, и Сокджин, сжав крепкое плечо, чуть отстранил мужчину, чтобы положить собственную ладонь между тёплым телом и холодным камнем стены.       — Это не приказ, не нужно так трястись. Стена холодная, а ты и так… Хрупкий.       Тёплый аромат Аугусто, походящий на долгожданное возвращение в уют родного дома, вынуждал горло сжиматься всё больше, а оленьи глаза сильнее блестеть от стоящих в них слёз. Судорожный вздох вырвался из груди Чона, из-за чего тот на мгновение задержал дыхание. Подобная близость выворачивала наизнанку, и киллер был абсолютно бессилен, ощущая себя тем самым маленьким мальчишкой в больших не по размеру сапогах посреди фермы, под чьим носом смешивалась грязь и влага.       — Эй, — без доли неприязни позвал обеспокоенный Аугусто, склоняясь к румяному лицу ближе. — Что произошло? Если я сейчас услышу, что ты якобы в порядке, то пеняй на себя. А ты меня знаешь, Сариэль.       — Ты мне угрожаешь?       — Да.       Брошенное без промедления утверждение ударило наотмашь, и киллер вдруг вздрогнул, прижимая спиной чужую ладонь к стене. Стесняться оставалось уже совершенно нечего, когда свободной рукой Аугусто без единого намёка на брезгливость стёр с верхней губы замершего Чонгука крупную каплю. Оцепенение нехотя отпускало, и наёмник в нерешительности всё же достал свой личный телефон, чтобы, не скрывая содержимого, под пристальным взглядом открыть избранные фотографии и показать одну из них изумлённому мужчине. Задушенный всхлип сорвался с языка вместо слов, но Чонгук сдержался, чтобы не только не сбежать, как последний слабак, но и не выхватить из узловатых пальцев собственный телефон.       — Суа на этой фотографии чуть больше года, — сбивчиво начал нервничающий киллер, чьи руки блуждали по одежде, не зная, за что зацепиться. Новая волна эмоций захлестнула собой, забирая на самое дно. По какой-то причине смотреть на любимую фотографию вдруг стало слишком больно. — Суа здесь точно такая же, как и сейчас… Только старше. Такие же очки, такой же джинсовый комбинезон с белой футболкой, только она сама намного старше. Но для меня словно бы прошёл один чёртов день, не понимаю, как я мог не заметить этого? Что, если… Что, если я закрою сейчас глаза, а когда открою, моей маленькой принцессе будет уже намного больше? Она так чертовски быстро взрослеет, и почему-то это так больно для меня. Я… Я не успеваю, Аугусто, всё словно бы проходит мимо меня.       Шумное сопение заволокло собой тишину, переливающуюся пением птиц, вздрогнувший от прохладного ветра Чонгук поспешно вытер лицо манжетами своего худи.       — Ох, — тихо вымолвил Сокджин. Он звучал настолько искренним, что наёмник почти не поверил собственному слуху. — Мой милый.       — Не то чтобы я…       — Всё в порядке, слышишь? Давай-ка всё исправим, ничего страшного не случилось.       Телефон оказался бережно отдан владельцу, а сам Аугусто, придирчиво осмотрев свои манжеты на мягкость ткани, всё же обхватил горячее лицо мужчины своими ладонями, невероятно осторожно стирая сбегающие солёные дорожки. Беглый взгляд на блестящие омуты оленьих глаз вынудил густые брови Кима заломиться, а горло сжаться в робком спазме. Казалось, ещё никто и никогда не оказывался настолько близко, словно бы крохотная деревянная лодка, дрейфующая посреди бескрайней морской глади, могла вместить в себе лишь двух искалеченных душ, таких разных, но таких чертовски схожих. Коснувшись подушечками больших пальцев влажных и длинных ресниц, Сокджин расцвёл в ободряющей улыбке, что не дрогнула ни на мгновение.       — Послушай меня, милый, я знаю, что твой родительский опыт явно больше моего, но я понимаю тебя. Не ты первый ронял слёзы из-за этого и явно не последний. Никто не желает взрослеть, это очень болезненный процесс, особенно в таком мире, но, Ангел, от этого не убежать и не спрятаться. И только ты сможешь сделать этот процесс для своей крошки безболезненным, в твоих руках её мир, пока ты для неё — целая Вселенная. Да, этого крохотного создания будет сильно не хватать, когда твой птенец выпорхнет из гнезда, но ведь дальше будет только лучше, верно? Сначала первый шаг, а затем ты уже гордый отец на выпускной церемонии. Ты всегда будешь для неё лучшим человеком в этом большом и грязном мире.       Мелкие кивки и дрожащая нижняя губа никак не походили на детали того самого непоколебимого образа, расписанного на страницах потрёпанного личного дела в жёлтой бумажной папке. Собственные слова безжалостно вырывали из тела безвольную душу, но Аугусто едва ли заметил зияющую дыру в своей груди. Слова дрожали на окончаниях, звуча при этом так чертовски твёрдо.       — Ты услышал меня, сокровище? — улыбка стала чуточке шире, и Чонгук вновь кивнул, безжалостно хлюпая покрасневшим носом. — Ты отлично справляешься, я так сильно горжусь тобой. Только посмотри на себя, чёрт возьми, какой же хороший мальчик.       Слова, ставшие катализатором новой, но уже иной волны, вынудили киллера крепко зажмуриться и поджать губы, изо всех сдерживая рвущийся наружу скулёж.       — Ох, Боги, всё-всё, — порывистые объятия выбили из груди Чонгука весь воздух, а тёплые прикосновения, наполненные чистейшей нежностью, ощущались словно бы повсюду. Едва ладони вновь оказались на влажный щеках, как пухлые губы прижались ко лбу в долгом поцелуе, и вздрогнувший киллер поспешил обхватить чужие запястья, но не отстраняя те, а лишь мягко удерживая. — Всё хорошо, милый. Давай-ка мы с тобой вернёмся в дом и хорошенько приведём тебя в порядок, как тебе идея? Не будем заходить с террасы, обойдём вокруг и подышим воздухом. Вот так, держи меня крепче и не отпускай мою руку, хорошо? Я не отпущу тебя, я рядом.       — Это приказ? — гнусаво пробормотал Чонгук.       — Мягкая просьба и только.       Осторожно вышагивая друг за другом по узкой стихийной дорожке среди отсутствия любого намёка на газон, Сокджин действительно, как и обещал, не выпускал тёплую руку из своей, даже если идти было совершенно неудобно, а плечо начинало ныть. Цепляясь мутным взглядом за широкий разворот плеч, растерянный Чонгук только сильнее впивался кромкой зубов в нижнюю губу, из-за чего на языке расцветал солоноватый привкус. Слова не желали срываться с языка, оседая грузом на самом корне, как и мысли совершенно не были намерены крутиться в черепной коробке. Впервые за долгое время повсюду воцарился долгожданный вакуум, в котором было так неимоверно хорошо, из-за чего киллер готов обессиленно рухнуть на колени, если бы не чужая рука, что так крепко сжимала его собственную. Здесь и сейчас Аугусто являлся целым миром, любимым миром среди тысячи похожих. Киллер не знал, что происходило внутри черепной коробки его Босса, но точно понимал, как неумолимо тянуло к тому, словно бы Чон являлся замершим посреди ночного мрака зверьком, несущимся на свет от стремительно приближающихся автомобильных фар.       Ватные ноги заплетались друг о друга, едва ли не роняя Чонгука на ненавистном пороге главного входа. Пустой дом, окутанный прохладой от высоких каменных стен, приятно обласкал мужчин сладковатым и далёким ароматом ванильной выпечки. Нужная цель оказалась на первом этаже, и являлась небольшой гостевой уборной, куда и был осторожно заведён за руку киллер, словно бы мальчишка. Но Чонгук не чувствовал себя как-то не так, спокойно принимая заботу и помощь, даже не думая шипеть на Аугусто, что открыл кран и положил на край широкой раковины пушистое нетронутое полотенце.       — Взросление — большая часть нашей жизни, милый, — положив ладонь между лопаток мужчины, всё ещё обеспокоенный Сокджин склонился рядом над раковиной и принялся набирать в ладонь прохладную воду, чтобы с осторожностью умыть всхлипывающее существо. — И бояться его совершенно нормально. Но бояться с кем-то вместе уже не так страшно, верно? Когда есть тот, на кого можно положиться, кто сможет забрать часть груза с твоих плеч, с таким человеком или людьми действительно становится легче. Не успеешь оглянуться, как у твоей крошки появится первая любовь. Это же жизнь, и она прекрасна.       — У Суа уже был один юный воздыхатель, — отфыркиваясь от воды, Чонгук выпрямился, без единого возражения позволив промокнуть пушистым полотенцем мокрое лицо и влажный ворот. Лёгкая улыбка коснулась губ, припухших от укусов.       — Звучит так, словно бы ты с ним разделался.       — Моя помощь не понадобилась, его хорошенько отделали рюкзаком. Не могу ничего сказать про его ущерб, но я не смог пришить лямку рюкзака обратно на её законное место достаточно прочно, чтобы та смогла выдержать подобную эксплуатацию ещё раз.       — Я надеюсь, ты показал всё своё раскаяние перед родителями несчастного воздыхателя? Смущённо потупив взгляд, робко улыбающийся Чонгук замялся, цепляясь пальцами за край собственной одежды. Крохотные капли воды скатывались с кончиков волос, разбиваясь о дорогую плитку пола. Киллер вдруг закивал, позволяя румянцу окрасить лицо и шею, что скрылся мазками за воротом худи.       — Да, — тихо пробормотал он. — Я старался изо всех сил держать лицо.       — Мой хороший мальчик.       Темноволосая голова вскинулась, и олений взгляд, полный блеска недавних слёз, потерянно воззрился на улыбающегося в нежности Сокджина. Изумление, сменяющееся полным замешательством, окрашивало лицо киллера изумительными красками, и Аугусто, поддавшись внутреннему порыву, шагнул ближе. Большеглазые потерянные щенки никогда не являлись неким типажом, не привлекая Кима ни на секунду, но здесь и сейчас происходило нечто совершенно необыкновенное, заставляющее белокрылых бабочек взвиться вихрем в клетке из ребёр. Прохладные руки привычно обхватили горячее лицо, и ласка, с которой наёмник доверительно потёрся щекой об узкую ладонь, вынудила горло Аугусто сжаться. Любовный и короткий поцелуй в уголок приоткрытых губ, словно бы удар, вышиб из груди Чонгука остатки воздуха. Едва прикосновение норовило исчезнуть, как киллер сразу же обхватил длинными пальцами узкие запястья, не позволяя отстраниться. Расплывающийся в яркой улыбке, такой непривычный Сокджин потёрся кончиком о чужой, покрасневший и влажный.       — Послушай, — доверительный шёпот проникал прямиком в сознание Чонгука, и тот, кивнув, попросту не мог отвести абсолютно потерянного взгляда от необыкновенных медовых омутов, крохотных рыжеватых веснушек и тонких лучей морщинок. — Ты прекрасно знаешь, что между нами не может быть недосказанностей, и поэтому я всегда предельно честен с тобой. Я выбрал и продолжал бы выбирать тебя среди других без единого сожаления, потому что в твоих глазах есть чёртова жизнь даже на паршивой фотографии в личном деле. Каждый, кого мне предлагала твоя проклятая Организация, был лишь куском дерьма, не способным связать и пары слов. Это видно, это чувствуется.       — Она не паршивая, — смущённо проговорил Чонгук, — эта фотография в моём личном деле.       — Ты смущаешься, это то, что должны делать все люди, Ангел, чувствовать. Слёзы заслуживают внимания, как и любое другое проявление эмоций. Это то, что нужно. Мне прекрасно известны методы воспитания, которому ты подтвергался, и я понимаю тебя, они отвратительны и совершенно неправильны. Послушай, нравы могут отличаться. И твоё родное место, может, и приемлет людей без намёков на эмоции и чувства, требуя лишь диких бездушных животных, невосприимчивых к боли, но здесь всё иначе. Поверь, если какой-то ублюдок решит здесь, что он чёртов Бог, потому что у него есть пушка и папочка во главе чёртового Клана, его легко поставят на место. И только сам Бог знает, где будет это место. Люди без души не приживаются здесь, и я искренне не могу понять, на кой чёрт твоя Организация имеет подобных зверей на коротком поводке, хвастаясь этим дерьмом, как самым великим достижением.       — Эмоции могут показаться лишним аспектом работы, — несмело подал хриплый голос Чонгук.       — Они не лишние, Сариэль, их просто необходимо научиться укрощать. От того, что ты копил всё это в себе, никому не становится лучше. И меня тошнит от бездушных единиц криминального мирка, которые могут только нажимать на курок, доставать свой немытый член и иметь в речи больше ругательств, чем здравых мыслей. Они не имеют ничего Святого. Здесь не жалуют подобных, и я полностью согласен с таким отношением, потому что это — чёртово дерьмо. Незрелые ублюдки с комплексом Бога, да за один только идиотский поступок такие легко и быстро лишились бы своего неопустившегося яичка.       Тихий смешок сорвался с губ киллера.       — Я так счастлив осознавать, что не ошибся в тебе, слышишь, Сариэль? — прикосновение к узким запястьям стало тяжелее, и Чонгук шумно выдохнул, так и не позволяя себе отвести полного беспрекословного доверия взгляда с медовых омутов. Теперь же Аугусто казался настоящим, истинным, прекрасным. Чонгук чувствовал это, как и непреодолимое желание вновь ощутить прикосновение пухлых губ на своих собственных.       — Так странно это слышать.       — Но приятно, верно?       — Да, — на выдохе произнёс киллер. — Чертовски.       Долгое мгновение, походящее на ожидание разрешения, отзывалось незнакомыми мурашками где-то внизу живота, пробирающимися под кожу нетерпеливым предвкушением. Облокотившись спиной о дверь, чтобы закрыть ту с тихим щелчком, Аугусто мягко притянул киллера ближе, прижимаясь невинной лаской к трепещущим и покрасневшим векам.       — Мой самый хороший мальчик.       От пылкого солоноватого поцелуя, вонзившегося в приоткрытые пухлые губы неожиданной страстью, излившийся стоном Аугусто ударился затылком о дверное полотно. Но едва тот потянулся ускользающей ласке навстречу, как та исчезла, сменяясь тяжёлым дыханием киллера, чьи бездонные зрачки готовы были перелиться через край чайной радужки. Мягкая улыбка украсила лицо разомлевшего Сокджина, что с большим трудом держался на ватных ногах, позволяя двум грубым ладоням обхватить собственную открытую шею, сомкнув под дёрнувшимся кадыком большие пальцы.       — Мой самый лучший мальчик, — с хрипотцой излился тот. — Моя гордость и мой свет.       Когда в следующий раз широкий мазок бесстыдно мокрого языка вынудил приподняться на носочки от разбушевавшегося вороха колючих мурашек, Аугусто затрепетал и излился мягким стоном в новый поцелуй, отдавая всего себя на растерзание чужих чувств.

*

      — Так вы отправляете своё вино на продажу? — киллер заглянул в раскрытый багажник из-за широкого плеча одного из бойцов. — Что-то вроде легального малого бизнеса?       — Откройте для него коробку.       Но вместо ожидаемых стеклянных бутылок в объятиях фирменного картона лежали ровными рядами многочисленные бруски, щедро обмотанные плёнкой и скотчем. На мгновение Чонгук погряз в замешательстве, сжав предплечье Марко, что стоял впереди.       — Оу, — только и выдавил из себя Чон, наблюдая, как коробка вновь закрылась. Тот поспешно оглянулся по сторонам, но полупустая парковка супермаркета не имела ни одного любопытного зеваки, только громкие подростки собирались на противоположной части вокруг потрёпанных машин, пускающих дым из-под колёс, пока колонки, изливающиеся зубодробительным битом, несчадно фонили. В нарастающей головной боли Чонгук поморщился от излишне громких звуков, ощутив, как ноги хорошенько затекли после продолжительной поездки. — А теперь можно ли узнать о причине такой спешки? Меня вытащили за шкирку и вынудили трястись до винодельни между двумя неумолкающими дураками, чтобы на обратном пути сделать большую петлю и оказаться теперь здесь, какого чёрта?       Пока Аугусто, бормоча под нос тихие ругательства, всё рылся в бардачке, Консильери лишь вздохнул и устало облокотился о бок автомобиля, закрывая перед носом киллера багажник.       — Всё спокойно, не спеши, — бросил тот Боссу, и вновь обратил всё своё внимание на одного мужчину, чья нижняя губа едва ли не выпячивалась от недовольства и обиды. Безусловно, мягкая постель всегда оставалась в приоритете. Густые сумерки медленно ложились на плечи, укрывая, словно бы пуховым одеялом. Намджун обвёл тяжёлым взглядом двух притихших бойцов, что жались с обеих сторон к хмурому киллеру. — Скажи, тебе что, собственная моча ударила в голову? Умерь свой пыл, мы все устали. Остановка здесь не прихоть, а вынужденная мера, за нами висел какой-то ублюдок.       — Мне необходимо знать, с какой стороны ждать дерьма, я не могу трястись по каждому поводу. Какой от меня будет толк, если я для вас — аксессуар.       — Он прав, — поддакнул Чимин и сразу же замялся, потупив взгляд.       — Я прав.       — Этот вопрос настолько не терпит, что мы должны его обсуждать здесь и сейчас среди парковки и подростков?       Новый кивок темноволосый головы вынудил Намджун излиться новым тяжёлым вздохом, он прекрасно знал, что этот несносный щенок никогда не отступился бы от своей цели, даже если пришлось бы хорошенько пройтись по горячим углям босыми ступнями, а после по острому стеклу. В какой-то степени Чонгук походил на репей и проклятие в одном флаконе. В теле Консильери не осталось сил на любое проявление эмоций, его голос переливался хрипотцой.       — Вот это, — большая ладонь мягко ударила по багажнику, — остатки от нашей последней партии, мы не занимаемся этим дерьмом в больших масштабах, это энергозатратно. Но наш товар довольно хорош, чтобы спрос оставался даже при небольших партиях. Так что сейчас это всё, что мы имеем до начала следующего месяца.       — Поэтому это нужно хранить у себя под подушкой?       — Следи за своим чёртовым языком, cazzo di caccare, — пронизывающий взгляд медовых глаз из-за плеча Консильери вынудил киллера прикусить щёку изнутри. Желание припомнить местонахождение собственного языка Отца несколькими часами ранее казалось просто невыносимым. Но Чонгук сдержался, как самый хороший мальчик.       — Прошу прощения, мой господин.       — В каком-то смысле действительно под подушкой, — хмурое лицо Намджуна на короткий миг озарила лёгкая улыбка. — Аугусто узнал, что уже этим утром на его винодельню собирается наведаться одна крысиная вечеринка. Даже если это просто слух, обезопасить себя не будет лишним.       — А как же лабор—       — Она не там. Ты ведь не думаешь, что мы настолько некомпетентны, Боги.       — Всё может быть.       — Я тебя сейчас к чертям разделаю и пущу на проклятое рагу, ты, faccia di merda. Merda, fare pompino! — едва кончики пальцев дёрнувшегося вперёд Аугусто смогли коснуться лица киллера, как тот оказался крепко схвачен и оттащен назад, словно нерадивый ребёнок. Ещё одна попытка Сокджина кинуться вперёд, чтобы надрать несносную задницу, вновь не увенчалась успехом, всё же в теле Намджуна осталось куда больше силы, чем во всем Аугусто, находящемся на взводе, что громко фыркнул и поправил одежды, вздёрнув нос.       — Не надо, тише, — чья-то рука мягко потянула напрягшегося наёмника назад. — Сариэль.       Стоило опасности исчезнуть, как Чонгук позволил себе со свистом выдохнуть и отступить, утирая испарину со лба ребром ладони. Казалось, никто не был удивлён подобному поведению своего Босса.       — Что-то мне подсказывает, нам не стоит громко дышать, — шутка, сказанная шёпотом за спиной Чонгука, исчезла в прохладном воздухе.       Тоскливый взгляд на резвящихся неподалёку подростков отозвался тяжестью на дне желудка. Средний возраст семьи не был довольно зрелым, чтобы печально предаваться ностальгии по юным годам, но что-то в глубине каждой из душ неумолимо возвращало к тёплым воспоминаниям, когда кровь бурлила, словно бы лава, а на сердце царила необыкновенная эйфория. Пряча руки в карманы ветровки, прогуливающийся позже у машины киллер осторожно задел плечом молчащего Аугусто, что лениво повернул голову, выдыхая в лицо мужчины щедрую порцию табачного дыма. Третья по счёту сигарета тлела между узловатых пальцев, осыпаясь на сухой асфальт. Словно бы лоснящийся кот, притихший после стычки Чонгук потёрся щекой о грубую ткань верхней одежды Босса, на долю секунды утыкаясь кончиком носа в открытую шею и наслаждаясь глотком излюбленного парфюма. Даже без произнесённых слов киллер продолжал ластиться, выглядя при этом искренне раскаявшимся за своё поведение и острый язык.       — Не знаешь, что на тебя нашло, верно? — с яркой затяжкой сигарета, зажатая пухлыми губами, озарилась ярким огоньком совсем рядом с лицом замершего мужчины, играясь отблеском на дне оленьих глаз. Облако дыма объяло собой наёмника, одаривая тяжёлыми нотами вишни и затягивающимся узлом внизу живота. — Мой Ангел.       Но Чонгук был куда более осведомлён о причине своего порыва, чем другие могли подумать. Произошедший этим днём разговор без труда вытащил потрёпанную душу и хорошенько встряхнул ту, выворачивая наизнанку. Нечто перевернулось в тот момент, будь то мир или целая Вселенная, но что-то точно изменилось, освобождаясь. Выходя тогда из небольшой ванной комнаты в мокрой одежде и с влажными глазами, Чонгук ещё надолго оставался стоять в прихожей, пока его грудь тяжёло вздымалась, вновь и вновь наполняясь сладким и непривычным ароматом свободы. Заполучив в тот момент долгий поцелуй, растерянный киллер почувствовал сбивающую с ног волну новых чувств, совершенно необъяснимых и неподвластных, что дарили частичку самого себя, заслуживающего любви.       Теперь же, когда сигарета в очередной раз оказалась в плену пухлых губ, с приятной лёгкостью в черепной коробке Чонгук поддался ближе, чтобы оставить на покрасневших костяшках Аугусто сухой и долгий поцелуй, походивший на чистосердечное признание.       Короткий перерыв был закончен, и киллер вновь оказался зажат между щебечущими наёмниками на заднем сидении, что в собственной игре толкались коленями и локтями, не упуская возможности вздремнуть с десяток минут на чужом плече. Жёлтый свет фонарей окрашивал медовую кожу золотистым блеском, скрывая в ночном мраке хмурость и накопившуюся усталость. Несмотря на безоговорочное доверие между верхушкой клана и его рабочей частью, оставалось много недоговорённостей, при этом, на удивление, никто из бойцов никогда не видел в этом проблемы, спокойно плывя по течению. Но если Пеларатти имели долгие годы знакомства и оставались семьёй, то Чон же безрезультатно пытался искоренить в себе одиночку, который вынужденно держал весь проклятый мир под своим контролем. Выработать в себе привычку думать прежде всего о себе самом казалось совершенно невозможным, сознание успешно игнорировало подобную установку, даже сейчас сонный Чонгук мог думать лишь об окружающей опасности, направленной на всех, кроме него самого, словно бы его не существовало вовсе.       Киллер никогда бы не подумал, что существовали люди, готовые всегда прикрыть его спину. Эта мысль казалась абсурдной и смехотворной, но, оглядываясь по сторонам в тёмном салоне, Чонгук вдруг почувствовал острый укол вины, уже третий за этот бесконечный день.       Делал ли он достаточно, чтобы расплатиться с этими людьми за их доверие и защиту?       Бескрайнее море сомнений утягивало на самую глубину, и любая мелочь представлялась чем-то совершенно не тем, что есть на самом деле. Это сводило с ума, а Чон оставался совершенно бессилен перед собственными внутренними демонами, как бы его взмокшие ладони сейчас ни сжимали чужие пальцы. Пульс подскочил, и румянец вспыхнул на щеках мужчины, что зажмурился, изо всех пытаясь отвлечь себя любой глупой мелочью.       Например, лежащие в багажнике винные коробки были довольно забавными и совершенно нелепыми. Если бы сейчас какой-нибудь работник дорожной полиции приказал продемонстрировать содержимое багажника, то киллер бы, несомненно, рассмеялся, не выдержав. Такая скрытность была сравнима с настоящим подарком судьбы и хорошей премией, как если бы эти брикеты с прессованным белым порошком щедрый Аугусто лично вложил в руки стражей порядка, словно бы сувенир. Но за всем абсурдом скрывалась поистине наболевшая мозоль. Несмотря на большой круг рабочих партнёров и деловых знакомств, по какой-то причине Чон оставался уверен во вмешательстве во всё происходящее одного ненавистного француза. Даже если Аугусто полностью подчистил свой небольшой склад на винодельне, то никто не мог быть уверен, что добрый дядюшка не оставит там подарок лично перед приездом крысиной вечеринки. Консильери не сообщал о завтрашнем присутствии Босса на винодельне во время проверки, но что-то подсказывало Чонгуку, та не будет пустовать.       Но на кой чёрт этому лягушатнику заниматься чем-то подобным?       Зачем подставлять любимого медвежонка?       Мысль о слиянии бизнеса уже не казалась такой бессмысленной, как раньше, но по-прежнему оставались сомнения в причастности Франсуа к убийству его лучшего друга. Все мотивы сыпались, словно песок сквозь пальцы.       Единственное, что Чон знал наверняка, этот сорняк требовалось убрать, иначе Райский сад всё больше будет походить на бесконечные заросли.       — А эти штуки, где хранят посылки… Они ведь круглосуточные, верно? — вырванный из собственных рассуждений Чонгук изумлённо воззрился на заговорившего Аугусто, что обнимал куртку помощника семьи, согреваясь в прохладном салоне. По какой-то причине мысль об отправке брикетов через эти боксы ощущалась в этом клане чем-то возможным.       — Какие такие штуки? — расслабленно постучав по рулю, уставший Консильери с трудом сдержал рвущийся зевок. Тот убавил громко бормочущее радио.       — Такие железные штуки, в которых есть ячейки. Они ещё всегда стоят в дурацких местах.       — Ты нашёл новый способ доставки своего товара? — мягкая улыбка расцвела на лице Намджуна, и мужчина подмигнул спокойному Аугусто, что не выказывал никакого недовольства. Чон оказался прав в своих догадках, как и в том, что Консильери явно обладал неимоверной властью в клане Пеларатти, судя по Боссу, что даже не попытался откусить тому палец. — Правильно.       — Ты такой дурак, — лёгкий смешок Аугусто вынудил киллера встрепенуться и сжать руки спящих бойцов чуть сильнее. — Глупый.       — Один из любимых дураков, не так ли?       — Знаешь, не могу не согласиться.       — Так и что же ты хотел от той штуки?       Ткань зашуршала, и улыбающийся Босс заёрзал, приютившись в робком тепле. Тот выглядел непривычно расслабленным и умиротворённым. Язык киллера ударился о крепко сжатые зубы от резкого желания получить поцелуй.       — Алессандро всё негодовал сегодня, что все эти ящики стоят в таких нелепых местах, лучше бы он заказал курьерскую доставку. Я и подумал, мы ведь будем проезжать совсем рядом, так почему бы мне сразу и не забрать.       — Та, которая неподалёку от нашего поворота?       Сокджин кивнул, потираясь щекой о плечо и всё же поддаваясь сладкому зевку.       — Да, — улыбнулся он. — Нашёл себе очередную новую игрушку, этот паршивец так не ждал подарки на Рождество, как какую-то вещицу, которая копирует карточки. На кой чёрт она ему сдалась? Мне казалось, у нас достаточно игрушек, чтобы этот ребёнок смог вдоволь резвиться. Но нет! Сначала Алессандро прикипел сердцем к какой-то гильотине для круглых булок, потому что якобы резать их ножом не так интересно и удобно, а теперь это. Я бы удалил аккаунт с этого маркетплейса, если честно. Вот где собран действительно криминальный мир. Двадцать евро за пачку стирального порошка, это же с ума сойти!       Чонгук прикусил щёки изнутри, пряча яркую улыбку.       — Ты бы удалил, да? — передразнил Намджун. — Что там скоро будет доставлено? Напомни-ка мне, сладость.       — Это не имеет значения.       — Повторю тебе это, когда получишь свой долгожданный…       — Молчи!       Мягкий удар пришёлся Консильери в плечо, и тёмный салон наполнился тихим смехом, что окутывал, словно бы уютным пуховым одеялом. Чонгук ощутил себя дома, в той самой счастливой любящей семье, которую никогда не имел.       — Остановимся у того круглосуточного магазинчика, ладно? Я быстро схожу и проверю, может, мне повезёт.       — Зачем такие магазинчики в такой местности? — неожиданного для самого себя поинтересовался Чонгук, вынуждая две пары глаз воззриться на себя с удивлением. — Это ведь не город. Я не то чтобы… Мне это всё ещё в новинку, и могу быть наивен в рассуждениях, но это действительно же не город, где я могу спуститься ночью за клубничным молоком из-за своей же прихоти.       Нечитаемый тяжёлый взгляд Консильери вонзился в отражение зеркала заднего вида, пригвождая киллера к спинке сидения между двумя спящими бойцами. Сокджин обернулся, подсвечиваемый светом фар встречного автомобиля.       — Ты никогда не задумывался, — начал тот, — почему годами существуют заведения, которые не получают ничего, кроме убытков?       — Я… Ох.       — Ты такой очаровательный, Сариэль, не знаю, что в тебе скрыто, но иногда ты чертовски миленький.       — Когда они были подростками, они сбегали в тот магазинчик, чтобы прикупить не только клубничного молока, но и травки. Там уже сменилось поколение владельцев, но место всё такое же, как и прежде.       Оленьи глаза округлились после слов Консильери, и киллер причмокнул ягодными губами совершенно неосознанно.       — Они?       — Я не курю эту дрянь, а вот остальные — да.       Когда одеревеневшие после долгой поездки ноги наконец-то коснулись земли, сладкий стон вырвался из груди уставшего наёмника, превращаясь в громкий вскрик, стоило сонному бойцу одним резким движением выпрямить мужчину с хрустом несчастных позвонков.       — Не благодари, — слова Чимина потонули в сладком и широком зевке, от которого на медовых глазах того выступила солёная влага.       Но Чонгук лишь фыркнул и схватился за ноющую поясницу, всё же в благодарности кивая взлохмаченному бойцу. Парочка одиноких фонарей освещала одинокий участок земли, не занятый высокими и раскидистыми деревьями, позволяя небольшому потрёпанному магазинчику приютиться там. Здесь не было ни пустой парковки, ни машин, и киллер на мгновение задумался, как же владелец каждый день добирался до этого Богом забытого места. Неприятный холодок бродил под одеждой, вынуждая в беспокойстве оглядываться в глубину ночной тьмы, пока остальные члены клана не ощущали и толику схожих чувств. Оставленная открытой дверь автомобиля со спящим Марко на заднем сидении говорила сама за себя, владелец явно имел полное доверие Пеларатти.       Вновь схватившись за поясницу, Чонгук со стоном прогнулся, принимаясь разминать затёкшие мышцы. Ватные ноги передвигались словно бы сами собой, и с зевком киллер вдруг обернулся, находя за своей спиной ничего, кроме ночи и далёкого пятна света, принадлежащего магазинчику. Казалось, уставший организм остро нуждался в свежем воздухе, поэтому мужчина и сам не заметил, как забрёл туда, куда совершенно не следовало. Потерянно остановившись на обочине необходимого поворота, растерянный Чон потоптался на месте и уже хотел было вернуться, чтобы не получить взбучку, как нечто привлекло его внимание.       — Сукины дети.       Притулившись у обочины около ряда высоких кипарисов, ненавистный серый фургон не представлял из себя ничего, кроме злости, пробирающей до самых костей. С каждым разом этот абсурд на колёсах становился всё ближе и ближе, теперь же переступая все границы дозволенного. Даже если это являлось чей-то глупой шуткой, киллер не имел права оставить это на произвол судьбы, подвергнув клан большей опасности. Обход автомобиля несколько раз по кругу не дал ничего, кроме чувства дежавю и зудящих кулаков. Прижавшись рёбрами ладоней к стеклу, Чонгук приник к тому, стремясь рассмотреть содержимое пустующей кабины. Находящиеся там вещи мало походили на набор работника компании по утилизации отходов, и Чон хмыкнул, когда ткань, отделяющая кабину от кузова, дёрнулась, мигнув тусклым светом. Конечно, оставалась возможность проколоть шины или оставить пузырящийся плевок на лобовом стекле в знак предупреждения, но всё это не имело силы, особенно для таких совершенно непроходимых идиотов.       Чонгук хлопнул себя по карманам, в которых не обнаружилось ничего, кроме нескольких фанатиков и использованной бумажной салфетки. Оставалось воспользоваться затерявшимся в траве камнем, чтобы разделаться с хлипким замком кузова. С тихим стоном киллер выпрямился, потирая ноющую поясницу, казалось, один боец вложил слишком много любви в свою маленькую помощь. Позвонки хрустнули, и камень ударился о замок, из-за чего грохот ощутился оглушающим раскатом июньского грома, взбудоражив всё живое в радиусе нескольких метров. Чонгука, бросившего к своим ногами подобие отмычки, встретили волна душного воздуха из-за раскрытых дверей и жалящая боль с правой стороны шеи, где оставила свой росчерк выпущенная пуля. Киллер растерянно воззрился на горстку замерших мужчин в кузове и хлопнул ресницами, касаясь кончиками пальцев выступившей крови. Едва тёмная влага появилась перед затуманенным взором, как хихикнувший Чонгук вдруг разразился громким и коротким смешком, принимаясь как ни в чём не бывало стаскивать с себя ветровку.       — Она совершенно новая, — легко пояснил он, не утруждаясь чужим непониманием и замешательством. — Не хочу её испачкать.       Затишье перед бурей причинённой боли всегда превращалось в неукротимый тайфун, на дне зрачков вспыхивало Адское пламя, а тело закипало от невыплеснутой злости, от которой так отчаянно белели костяшки стиснутых кулаков. Даже если Чон никогда не думал о собственном благополучии, он никогда не смел позволить кому-то причинить себе боль, всегда бросаясь на виновника обезумевшим диким псом без капли сожаления. Так и сейчас, врываясь в крохотный мир кузова со злостью наперевес, киллер ощущал облегчение, окрашивая кожу брызгами горячей крови. Трое мужчин в форме обслуживающей фирмы мало походили на истинных работников, те остервенело терзали курки своих кольтов со спиленными серийными номерами. Пришлось хорошенько поднапрячь уставшие мышцы, чтобы расправиться с двумя назойливыми существами, пока третье же, погрязнув в собственном страхе, отчаянно забивалось в угол кузова, излившись целой тирадой, стоило горячей жидкости из чей-то раздробленной части черепной коробки украсить его лицо.       — Non è necessario, per favore… Ho una famiglia!       Магазины быстро опустели и оружие стало металлическим мусором, негодным ни на что, кроме удара в висок. Небольшое и пустое пространство не могло похвастаться большим количеством вещей: несколько мешков притулились у одной из стенок вместе со стопкой потрёпанных ноутбуков и клубка проводов. Взмокший Чонгук поморщился, стоило услышать под ногами неприятный хруст шейных позвонков. Грязный отпечаток тяжёлого ботинка виднелся на щеке одного из мужчина, чей некогда белый белок теперь имел ярко красный цвет кровоподтёков. Тяжело дыша, киллер оглянулся по сторонам и пригладил взлохмаченные волосы, утерев влагу над верхней губой. Возможность полностью отпустить самого себя с поводка становилась настоящей редкостью и вещью, которая являлась для него потребностью, собственной зависимостью. Яркий румянец окрасил взмокшее лицо мужчины, и тот озарился белозубой улыбкой, обмахнув себя ладонью. Длинный палец демонстративно указал на рукоятку торчащего ножа из кармана брюк одного из тел, но зажавшийся в углу комок вновь залепетал, проделав то же самое столько же раз, сколько бы Чонгук ни указывал на различные предметы, которые могли бы обратиться оружием.       Но ни один из вариантов так и не нашёл одобрения, поэтому киллер в негодовании развёл руками и упёр их в бока, громко цокнув в раздражении.       — Тогда беги.       Несуразный вопль сорвался с чужих губ, и мужчина резко поднялся, не отрывая спины от холодного металла кузова. Тот, бегло оглянувшись, не посмел прибегнуть ни к одному из вариантов самозащиты. Робкий шаг в растекающуюся лужу влаги вынудил мужчину замереть в нерешительности и после кинуться вперёд, цепляя плечо киллера из-за собственных нескоординированных движений. Почти наступив носком кроссовка на ржавый порог кузова, мужчина обмяк и рухнул на пыльную обочину несуразным комок, чей поворот головы имел совсем неестественный угол. Громкий вопль ещё долго отдавался эхом среди тьмы и кипарисов, как и в черепной коробке самого Чона. Яркий свет знакомых фар озарил небольшое пространство кузова и самого киллера, что брезгливо вытирал руки о собственную футболку, пытаясь избавиться от ощущения чужого липкого пота.       Вся пылкая речь появившегося из ниоткуда разъярённого Консильери промелькнула мимо разморенного растекающимся удовлетворением сознания наёмника, тот, лишь пожав плечами, демонстративно отмахнулся и отвернулся, чтобы опуститься с глухим щелчком коленей перед телами и под громкий треск ткани расправиться с их одеждой. Громогласный голос помощника семьи стих, стоило ткани обнажить характерный чернильный рисунок клановой принадлежности, говорящий куда громче любых слов. Тяжёлая ладонь легла на плечо, сжимая до лёгкой боли, но Чон едва обратил внимание на подобный дискомфорт, находясь на пороге собственного решения, которому не помешал бы ни один приказ.       Ведь теперь киллер имел свою настоящую семью, он принадлежал ей.