Naloxonum

wistful — Øneheart, james king

      С момента своего возвращения в резиденцию Пеларатти в пригороде Палермо тётушка не могла не отметить царившую в доме теперь уже совершенно иную атмосферу, в которой стало так легко находиться. Нечто изменилось в этом месте, обернувшись новым витком жизни среди старых и каменных стен, словно бы солнце стало сиять ярче, а небо — приобретать всё более лазурный оттенок. Ранним и тёплым утром обмакнув влажные от воды ладони о цветочный фартук, Патриция направилась к спальням, которые ещё никогда не были настолько наполнены счастливой жизнью.       Принятие личного приглашения от самого Аугусто на бессрочный отпуск среди кипарисов и пиний являлось чем-то само собой разумеющимся, не подлежащим сомнениям и размышлениям. В тот же день Патриция без раздумий собрала все необходимые вещи в своей небольшой квартире в центре Сеула и покинула ту со спокойной душой и заявлением об увольнении на столе директора. Возможность вернуться на должность преподавателя оставалась всегда, а подобные приглашения в жаркую Сицилию — являлись самым настоящим чудом, ставшим действительностью после произошедшего трагического случая в семье Пеларатти. Марио не находил причин для присутствия в своём доме гувернантки, ставшей совершенно ненужной для взрослого сына или же его маленькой дочери, приглашая Патрицию лишь на громкие семейные праздники, коих было слишком мало. В последние годы сеньор Пеларатти видел в каждом чужаке угрозу, даже если эти чужаки когда-то являлись для того крайне дорогими людьми, без которых Марио не представлял своей жизни.       Теперь же, когда поколения сменили друга друга, здесь дышалось куда легче, чем несколько лет назад, а сама Патриция совершенно не имела ничего против того, чтобы снова взять под своё крыло шесть нерадивых душ и две — совершенно чудесные. В заботе об этих людях женщина находила свой особенный покой, одну из сторон смысла жизни, которой так недоставало в пустой сеульской квартире. Патриция отчаянно тосковала по родным голосам, шумным приёмам пищи, жаркому солнцу и фруктовому вину, сейчас же навёрстывая подобное сполна. Да и лимоны в местном супермаркете около работы никогда не имели ничего общего с сочными плодами цитрусовых знойной Сицилии.       Жизнь всегда являлась чем-то до пугающего странным, необъяснимым и диким явлением. Она никогда не поддавалась логике, как и сама же не могла объяснить, почему настоящей семьёй приходились люди, объединённые далеко не одной кровью.       Приготовленный завтрак уже вот-вот должен оказаться на столе, но ни единый кончик носа так и не показался из-за дверей спален. Эти дети всегда любили нежиться в постелях как можно дольше, как и сам гость, только юная Суа время от времени составляла ранней пташке Патриции компанию, сейчас же выбрав для себя несколько дополнительных часов сна. Тишина большого дома казалась абсолютно чужой, совершенно неподходящей этому удивительному месту. Гостевая спальня, в которую тихо заглянула Патриция, всё ещё хранила приятный ночной полумрак из-за закрытых деревянных оконных ставней и тяжёлых гардин. Мерное и тихое сопение наполняло собой пространство. Едва удержавшись от того, чтобы как следует поправить пуховое одеяло, Патриция возвратила в объятия упавшего на пол плюшевого сеньора Фифи и осторожно закрыла за собой дверь, направляясь дальше. Сладкую идиллию совершенно не хотелось разрушать. Но к удивлению тётушки, следующие несколько спален оказались без своих владельцев, чьи постели хранили порядок, как и самого Аугусто не обнаружилось в его же комнате. Все пропажи нашлись почти в самом конце правого крыла у одного Габриэля, куда Патриция вошла без единого стеснения.       — Ах, вот где вы все, маленькие паршивцы.       Даже в полумраке спальни несколько силуэтов отлично просматривалось среди вороха тонкого, но поистине огромного одеяла на большой постели. Это походило на одно уютное гнездо из подушек и мягкого сопения. Уголки женских губ приподнялись в нежной улыбке, когда тётушка направилась к окнам, заприметив знакомый блеск среди объятий и подушек. Зажатый между горячими и сильными телами Аугусто лишь слабо кивнул гостье, насупившись от робкого луча утреннего света прямиком в лицо. По мере пробуждения боль начинала расцветать в черепной коробке, и Сокджин крепко зажмурился от звонкого и высокого возгласа, переплетающегося с низким и недовольным мычанием с обеих сторон от гудящей головы.       — Боги! — в негодовании воскликнула Патриция.       Тётушка, позабыв про гардины, широким шагом направилась прямиком к недовольно мычащему комку на постели, чтобы одним рывком откинуть край упавшего с изножья одеяла, а затем и вовсе аккуратно подхватить почти упавшего бойца под руки. Горячее тело абсолютно сонного Хосока увесистым грузом легло на обнажённые ноги мужчин, но никому не было никакого дела до подобного неудобства. С недовольным мычанием едва раскрывая глаза, припухшие от короткого сна, Хосок завозился, чтобы медленно и неловко поменять положение, прижавшись к тёплой спине Марко. Пряжка чёрного ремня, затянутого вокруг шеи бойца, громко звякнула и ослабла, легко исчезая с истерзанной удушьем кожи. Яркие бутоны синяков и глубокие метки с чёткими кромками зубов с щедростью украшали собой каждую из шей нерадивых обитателей гнезда. Послушной змеёй тонкий ремень из натуральной кожи ловко обвился вокруг женского кулака, и тётушка одарила несколькими слабыми ударами оголённые участки кожи, оставшиеся без защиты одеяла. Комок из тел завозился и недовольно застонал, переплетаясь лишь крепче. Здесь не было место боли, наказанию и осуждению, лишь наигранное возмущение. Как и смущения тут попросту не существовало. Патриция знала и понимала, принимая своих детей со всеми потрохами. Ремень рухнул на деревянный пол с громким стуком пряжки.       — У моего Сокси уже синие губы, вы, чёртовы паршивцы, — в чувствах прогремела Патриция, и четыре сонные пары глаз распахнулись в страхе, осоловело воззрившись на разъярённую тётушку. Чьи-то длинные пальцы отчаянно пытались натянуть на обнаженные тела одеяло, которое никак не желало поддаваться. — А если бы я не пришла или задержалась? Какого грёбанного чёрта вы обижаете моего ребёнка?       — Но мы все твои дети, — ломкий хрип потонул в подушке, и узкая женская ладонь без труда одарила владельца того хлёстким шлепком по оголённой ягодице. Высокий визг Габриэля исчез в тихих смешках, но любые звуки сразу же стихли, стоило Патриции обвести всех указательным пальцем. Несколько золотых колец переливалось в узкой полосе солнечного света. — Простите, сеньора.       — Вы извинитесь перед Сокси, каждый из вас троих, вы поняли это?       — Я в полном порядке, тётушка, — лучезарная улыбка расцвела на сонном лице бойца, что сразу же стушевался под тяжёлым взглядом медовых глаз, прижимаясь к боку Марко провинившимся котёнком. Подобные совместные ночи являлись частым и привычным явлением, как и подобный тон Патриции. Ничего не изменилось с юношества, может быть, только цветов в саду стало чуть больше.       — Ты не в порядке, — грозно процедила та. — Так что я не слышу. Пожалуйста, проявите ко мне больше уважения.       — Да, сеньора.       Но Патриция лишь с сокрушённым видом покачала головой и сложила на груди руки в знак недовольства, на подобное же Аугусто насупился, прикусив щёку изнутри, чтобы следом крепко сжать светлые пряди Марко, с силой отнимая голову того от тёплой подушки, встряхнув под протяжный стон боли.       — Ещё раз, — тоном, не терпящим возражения, медленно проговорила женщина. Лукавый отблеск переливался в её чайных глазах, как и тонкие лучи морщинок проявлялись всё ярче, стоило маске серьёзности дать трещину. Патриция никогда не могла злиться на этих существ и воспитывать их слишком долго. — Будьте добры, что вы все трое должны сделать?       Комок в ворохе одеяла переглянулся между собой, и Аугусто прочистил горло, вжимаясь в подушку всё сильнее. Язык отчаянно заплетался и не желал слушаться.       — М-мы поступили с Сокси неосмотрительно, — Патриция кивнула, приподняв тёмные брови. — Он мог пострадать. Поэтому мы должны извиниться перед ним, ведь это его здоровье могло оказаться под угрозой.       — Чудесно. Вот же! Хорошие мальчики, — с яркой улыбкой тётушка вновь одарила ближайший виднеющийся участок кожи звонким шлепком. Весёлый смешок сорвался с женских губ, и Патриция весело подмигнула притихшим мужчинам. То, как те усмиряли свой пыл и изо всех сил держали свой горячий нрав в узде под одним только хмурым взглядом — прельщало. Что-то в этой особенной власти тётушка находила приятное, как если бы та с лёгкостью заходила в клетку к озверевшим хищникам. — Другое дело. Пожалуйста, приберитесь и отправляйтесь в столовую. Завтрак никого ждать не будет.       — Да, сеньора.       — Единственное, Бога ради, оденьтесь.       Закрывая за собой дверь спальни одного из бойцов, Патриция засияла только ярче, одаривая в последующих двух комнатах сонных существ ещё более ослепительной улыбкой. Сердце наполнялось любовью с каждым днём больше и больше, именно здесь ощущалось то правильное место, которое бы не променялось ни на одну должность. Место сладкой вишенки на торте солнечного утра занял собой совершенно заспанный киллер у самой лестницы, чья пижамная рубашка очаровательным образом оказалась криво застёгнута. Потирая глаза кулаками, Чонгук едва ворвался в реальность, когда того стиснули в порывистых объятиях под бурное умиление. Звонкий поцелуй расцвёл на румяной щеке, как и робкий след от губной помады. Патриция вдруг охнула, сжав крепкие плечи киллера.       — Fragolina! У меня совсем вылетело из головы! — спохватилась тётушка. — Ты не мог бы разбудить самую крайнюю спальню в этом крыле? Я совсем забыла впустить туда солнце, значит, там явно никто не собирается просыпаться. Сделай это, пожалуйста, для меня, а я пока побегу спасать завтрак, договорились?       Тёмная и взлохмаченная голова покачнулась в согласии, как и сам киллер, что медленно направился прочь, едва перебирая ногами. Не существовало ничего трудного в подобной просьбе, как и в пробуждении самого Габриэля. Все спальни, кроме главной, Чонгук знал назубок, часто проводя поздние вечера в одной из них за игрой в карты или же просто за разговорами со стаканом чего-то крепкого. Поэтому, толкнув плечом дверь, киллер без труда направился сразу к окнам, дабы наполнить просторное помещение ярким светом. Солнце болезненно ударило по глазам, и Чонгук крепко зажмурился, поморщившись, прикрывая лицо ладонями от злых лучей. Подобная мелочь позволила споткнуться о ремень с громким звуком удивления. Едва выпрямившись, растерянный киллер сонно хлопнул ресницами, дёрнувшись от неожиданной картины в ворохе постели. Утреннее солнце игралось на тёплой коже, обласканной загаром. Жгучий румянец расцвёл на лице взлохмаченного гостя, обжигая ключицы и шею, пока абсолютно бесстыдный взгляд тёмных глаз из-под пушистых ресниц вгрызался в душу и тело Чонгука. Любые слова превращались в сиплый хрип, а мысли — в абсолютную беспомощность. Широкая и озорная ухмылка окрасила лицо бодрого Аугусто, чьи узловатые пальцы невесомо обласкали самыми подушечками руки спящих бойцов, приятным грузом лежащих чуть ниже его обнажённой грудной клетки на солнечном сплетении. Бесстыдный звук сорвался с припухших мягких губ, и Чонгук вновь дёрнулся, не смея отвести взгляда от представления для него одного.       — Sono pronto a far follie tutta notte, baby.

*

      Наступающая осень уже вовсю стремилась заявить о своих правах, и ни Патриция, ни члены семьи Пеларатти не желали пропустить дни, наполненные разгорячённым солнцем, до наступления прохлады. Всё больше семейных обедов и ужинов проходили на террасе, а вечерний чай — в душистом саду среди раскидистых кустов чайных роз и лимонных деревьев. Сейчас же упавшие плоды, красуясь своими жёлтыми боками в изумрудной траве, пригодились как нельзя кстати, украсив собой картонный прилавок лавки по продаже свежего лимонада. Патриция, расположившись с книгой в плетёном кресле неподалёку, не могла насмотреться на увлечённых членов семьи, которые уже давно, казалось бы, не испытывали такое счастье. Приятная суматоха ласкала слух и душу, даже Консильери сиял, как никогда ярко. Здесь царило блаженство.       — Какая занимательная идея, — сложив руки на груди, с задумчивым видом Чонгук наклонил голову из стороны в сторону, изо всех сил сдерживая рвущуюся улыбку умиления. Крошка Суа, чью тёмную макушку украшала плетёная шляпка, являла собой чудесное создание в ярком фартуке с небольшим самодельным бейджиком на том. Счастливая девочка с гордым видом стояла за прилавком, пока второй большой кувшин с лимонадом стремительно пустел. У юной принцессы явно наблюдался талант, а у бойцов — та ещё жажда. Большие буквы на лавке, выполненные яркими фломастерами, ластились под лучами знойного солнца. — Как обстоят дела с Вашим новым бизнесом, юная леди?       — Чудесно, па— Чудесно, сеньор, — деловито покачала головой Суа, отдавая ещё один стакан под шорох купюр в красном ведёрке и пряча маленькие ладони под верхнюю часть джинсового комбинезона, последовав примеру отца, что часто по-деловому складывал руки на груди, выглядя при этом неимоверно важно. — Благодарю Вас.       Вдруг вся картонная лавка вздрогнула, а из-под прилавка появился сосредоточенный Аугусто, что водрузил около стаканов ещё один кувшин. Дольки лимона в том закружились в танце, купаясь во внимании киллера, который с горечью ощущал, как пятна стыдливого румянца расцветали на острых ключицах. Утренний инцидент выбил из головы любую лёгкость, вызвав в глубине сердца необъяснимую смесь из переполняющих чувств. Общий душ в юности — нечто обыденное, но почему же здесь и сейчас подобное проявление обнажённых тел настолько сильно действовало на нервы? Передёрнув плечами, киллер крупно вздрогнул, когда мужчина в фартуке с небольшим бантиком на узкой талии вдруг вцепился в него хищным взглядом. Бумажный бейдж изогнулся от дуновения ветра.       — Сеньор, почему бы Вам уже не определиться с выбором? — с доброй усмешкой поинтересовался Аугусто. Тот казался ничуть не смущённым утренним инцидентом, а аккуратная бровь изгибалась слишком издевательски. Киллер поспешил прочистить горло. — Вы задерживаете наших клиентов.       — Думаю, одного стакана будет достаточно.       — Как и купюры в двадцать евро.       — Ч-что? — рука, объятая чернильными рисунками, замерла у кромки заднего кармана. — Двадцатка за это? Мне кажется, это ограбление средь бела дня.       — Это инляция, па… Сеньор.       — Инфляция, милая, — проворковал любовно Аугусто, сразу же меняясь в лице и выхватывая с прилавка наполненное красное ведёрко, чтобы потрясти тем перед лицом озадаченного клиента. — А Вы, многоуважаемый сеньор, спокойно кладёте всю сумму в это ведро, как и щедрые чаевые для юного дарования, а следом забираете свой заказ. Работайте быстро, пожалуйста, наша цель — свежайшая продукция.       Оленьи глаза в изумлении округлились.       — Ваш стакан, сеньор!       Чистое счастье на дне бездонных зрачков Суа переливалось звёздами бескрайнего ночного неба, и Чон имел слишком большую слабость перед подобным, чтобы и дальше держать наигранную серьёзность. Киллер наполнялся любовью по самую макушку, послушно освобождая место у прилавка для следующего клиента, что не заставил себя ждать. Подобные развлечения пришлись по вкусу каждому, позволяя отпустить страшную и холодную реальность. Чон не мог не согласиться с этим, прогуливаясь между цветущими кустарниками и покусывая размокшую бумажную трубочку. Иногда разница между сторонами одной жизни являлась настолько разительной, что одна из них представлялась зыбким сном без намёка на реальность, как и сейчас прошедшая ночь оставалась мазком воспоминаний с ощущением горячей крови между пальцами. Возвращаясь каждый раз в тёплую постель, где утопало в сновидениях одно маленькое создание, Чон грозился излиться едким, раздирающим грудную клетку смехом от абсурдности собственной жизни. Ютились ли подобные мысли в сознаниях членов этой семьи, выживали ли они или наслаждались своей жизнью?       Подтаявший лёд ударился о стенки пустого стакана, и Чон прищурился, заходя за извилистый ствол раскидистого лимонного дерева. С этого места отлично просматривалась подъездная дорожка, да и сами ворота, где не бушевало ни единой собаки. С одной стороны, подобное являлось крайне странным, Аугусто представлялся именно тем, у чьих ног непременно сидела парочка крупных и породистых кобелей. Длинные пальцы слегка примяли горсть изумрудной листвы. У самых ворот переминался с ноги на ногу совсем юный молодой человек в форме курьера с большой коробкой в руках, тот, обливаясь холодным потом, вовсе не выглядел находящимся в своей тарелке, пока Аугусто грозовой тучей нависал над мальчишкой, просматривая бланки. Когда только этот несносный придурок смог вновь приняться за работу? Даже если цветастый фартук больше не обнимал собой точёную фигуру, бумажный бейдж всё ещё держался с помощью детской заколки на льняной ткани рубашки. Киллер фыркнул. Он бы сделал куда более красивый бейдж.       Бумаги оказались подписаны, а коробка вручена новому владельцу. С некоторой тревогой Чонгук не мог отвести взгляда от большого и нелепого подарка, он выглядел… Некомфортно. Совсем как-то чувство, что испытывал несчастный курьер, поспешно забираясь в спасительный фургон, чтобы поднять робкие облака пыли из-под колёс. Ворота закрылись, и неуловимый жест Аугусто рассёк воздух. Это могло показаться чем-то незначительным, но цепные и абсолютно ручные псы показались неподалёку, послушно следуя к ногам своего Босса. Даже если крёстный Отец не имел доберманов, на его коротком поводке сидели твари намного страшнее, чем милые короткошёрстные служебные псы.       С тихим звоном льда о края пустого стакана Чонгук выбрался из своего укрытия и поспешил следом за небольшой группой людей в дом, шурша мелким щебнем под подошвами ботинок. Большая коробка, обхваченная изящной розовой лентой притягивала взгляд настолько сильно, что киллер вздрогнул от неожиданности, неловко зацепившись за деревянный порог. Пошатнувшийся Чонгук задел плечо Консильери, чей разъярённый взгляд пригвоздил мужчину к месту, а тяжёлая рука ощутимо толкнула в плечо. С изумлением в оленьих глазах киллер отступил на несколько шагов, будучи сразу же стиснутым между тел сразу трёх бойцов. Юркий кончик языка Марко появился между губ того в дразнящим жесте.       — Прошу прощения.       — Соблюдайте грёбанную дистанцию, — с предстерегающим рычанием пробасил Консильери. — Ради всего святого, блядство.       — Не будь таким грубым. Сариэль такой же член семьи, как и все остальные, — ровный и спокойный тон Аугусто пробирал до самых костей. — Какого чёрта с тобой сейчас случилось?       Но Намджун лишь отмахнулся, молча забрав коробку из рук Босса и направившись вперёд. С тихим сокрушительным стоном Аугусто запрокинул голову, крепко зажмурившись, словно бы от нудной и мучительной головной боли.       — Святое дерьмо, — пробормотал он. Хруст последнего кусочка льда прозвучал оглушительным громом в холле резиденции, Чон поспешил протолкнуть холодное лакомство в горло как можно быстрее, давясь.       Рабочий кабинет встретил гудящих бойцов привычной прохладой и тягучим шлейфом фруктового аромата, что легко смешивался с нотами самого Аугусто — терпкими и цветочными, имеющими табачные прожилки. Киллер с большим удовольствием наполнил лёгкие до отказа, без зазрения совести встречая немигающий и пронизывающий взгляд Консильери.       — Пошёл к чертям, — одними губами проговорил Чонгук, и, подумав с секунду, демонстративно толкнул языком щёку. От появившейся морщинки между нахмуренных бровей на сердце вдруг стало так хорошо, несмотря на очевидный жест в виде среднего пальца, которым Намджун потёр внутренний уголок глаза.       — В бланках не был указан отправитель, — с мерным голосом Босса на массивном столе оказалась стоять злосчастная коробка, что собрала вокруг себя любопытных мужчин. — Но в остальном — всё чисто, не думаю, что есть причины для беспокойства.       — Уже давно не было подарков.       — Романтика криминального мира схлынула, а мы остались без сладкого, — с долей обиды протянул Сокси, облокотившись о край стола и перенося на секунду свой вес на руки, словно бы ребёнок, изнывающий от скуки. — Раньше у тебя, Аугусто, имелось много поклонников, а у нас — шоколада, шампанского и мяса. Хорошое же раньше время было.       — Поклонники? — Чон ощущал, как двое бойцов по сторонам от него мерно покачивались в нетерпении, соприкасаясь с ним бёдрами.       — Аугусто всегда имел много ухажёров, — с хитрым прищуром поделился Марко, не обратив внимания на ощутимый подзатыльник со стороны Аугусто. — Любого пола, честно говоря. Женщины, конечно же, действовали умнее, ну, а мужчины действовали прямо. Парочка из них потеряла руку и несколько пальцев из-за этого.       Оленьи глаза вспыхнули любопытством.       — Потеряли? — с лукавой ухмылкой протянул Чон, с прищуром мазнув озорным взглядом по явно смущёному Боссу. — Бедняги.       — Самому настырному его отец отрубил стручок.       — Стоит в винной бутылке в моей спальне.       Со смешком веселья Чонгук поморщился, передёрнув плечами. Последующая перепалка быстро сошла на нет, стоило Консильери щёлкнуть пальцами, привлекая к себе внимание. Уголки пухлых губ Отца дрогнули и опустились, а лицо того вновь набралось хмурости, он вдруг стал меньше, даже с широким разворотом поникших плеч. В самом тёмном местечке своего сознания киллер никак не мог взять в толк подобное поведение помощника семьи, тот сохранял стабильность лишь по отношению к Боссу, прощая тому даже побитую в гневе посуду, крики и громкие ругательства. Может, всё дело оставалось в зависти своего внутреннего ребёнка, может, в глупой обиде на весь мир. Киллер всегда желал стать особенным для кого-то, любимчиком среди других, лучшим, коим являлся для всех здесь проклятый Аугусто. Крёстный Отец оставался неприкосновен в любых обстоятельствах, пока другие же члены семьи явно находились в ежовых рукавицах, но совсем не переживая из-за этого. Раздосадованный собственными мыслями киллер вцепился кромкой зубов в нижнюю губу, сложив руки на груди. Вот оно, влияние милого личика.       Конечно же, в дополнение к Аугусто юная принцесса оставалась венцом этого торжества жизни. Суа была вашего любого, кто проживал в этом доме.       Пудровая атласная лента послушным зверем скользнула между узловатыми пальцами, чтобы упасть на стол, освободив от своего плена большую коробку. В напряжённом молчании крышка исчезла, явив в объятиях разноцветной бумаги тишью человеческую голову в вакуумном пакете, снова оказавшись охваченной ещё одной лентой. На самой тёмной макушке красовался объёмный бант. Шумное сопение наполняло кабинет, как и звонкое пение птиц по ту сторону открытых окон. Головы мужчин соприкоснулись, когда все в удивлении склонились над подарком, едва замечая конверт в цветной и хрустящей бумаге.       — Грёбанное дерьмо.       Выхватив послание, Аугусто, не думая отстраниться, поспешно открыл его, доставая небольшой прямоугольник плотной бумаги с размашистым почерком:

«Fa' la brava, piccola»

      — Это же тот самый ублюдок, — озадаченно пролепетал Чимин. — Та самая крыса с прошедшей ночи.       — Это подарок от Франсуа, глупости, — тёплая улыбка расцвела на пухлых губах вместе с робким румянцем. Сложенное письмо вновь любовно спряталось в белоснежный конверт, и Отец всё же отстранился от коробки. Он не выглядел напуганным или же разъярённым, это всё походило на смущение. С беглым взглядом на притихшего Консильери, киллер отметил про себя, что и этот человек вовсе не испытывал негативных эмоций, улыбаясь без намёка на ревность. Что за чёрт. Никто и никогда не реагировал подобным образом на лучших приятелей своего отца. — Приятно видеть, что этот старый чёрт в здравии. Надеюсь, он заглянет к нам на ужин как-нибудь.       — Я не понимаю, — тихо начал Чонгук. — Подобные вещи — просто глупости? Н—       — Это черта Франсуа, Сариэль. Он всегда очень нелестно отзывался о подарках среди итальянской и сицилийской мафии. Лошадиные головы, как и свиные, всегда смешили его, — подал голос хмурый Подручный. Этот мужчина казался единственным человеком, не разделяющим веселье. — Франсуа не воспринимал конечности в бутылках, рыбу в газетных страницах, угрозы и предупреждения. Забавно слышать подобное от какого-то француза.       Киллер нахмурился, прикусив щёку изнутри.       — Я думал, он друг вашей семьи.       — Это не отменяет того, что он чёртов француз, — излился смешком Консильери. Плечи того расслабились. — Хороший малый, но чёртов придурок на старости лет.       — Мы довольно близки с детства. Франсуа — лучший друг Марио и мой же крёстный отец. Я даже сидел у него на коленях, так что Франсуа для нас, как дядя.       — Дядя, — тихо проговорил киллер, перекатывая слово на языке. Задумчивый взгляд того коснулся головы в вакуумном пакете, та выглядела просто товаром на полках супермаркета, несмотря на синюшный цвет. — Занимательно.       — Такие подарки — его стиль, подобное всегда проворачивал Франсуа, как в своей работе, так и в воспитании меня и моих троих братьев. Моего отца это веселило. Конечно же, части тела были не всегда, обычно в подарки шли безобидный вещи.       — Это должно радовать?       — Не думаю, что ты будешь рад своему стручку в бутылке, — с яркой улыбкой Сокси коснулся плеча киллера своим. — Так что радуйся, раз есть такая возможность.       Гудение возникло над столом вновь, переливаясь смешками и звучными возгласами, то стихло сразу же, стоило коробке вновь закрыться, а на пороге кабинета появиться юной принцессе в неизменном сопровождении тётушки.       — У кого-то День рождения? — робко подала тонкий голос Суа, спрятав ладони под верхнюю часть джинсового комбинезона. Плетёная шляпки болталась за узкой спиной, держась на шее широким бантом. — Я люблю Дни рождения.       Мужчины переглянулись между собой и выпрямились, скрывая за своими широкими спинами злосчастную коробку и расплываясь в солнечных улыбках без единой доли фальши. Аугусто ударил ладонью об ладонь.       — Не сегодня, принцесса, но почему бы нам не исправить это сейчас? — хлопнув по карманам брюк, с закушенной губой Босс ловко выудил из карманов как ключи, так и потрёпанный бумажник, вручая вещицы в руки рядом стоящего Подручного. — Я подумывал об этом сегодня, ты так хорошо поработала, так почему бы нам не отметить такое прекрасное достижение чем-то вкусным? Твой папа говорил, что ты очень любишь сладости и презираешь морковные кексы.       — Только если их не делала тётушка.       — Тётушка точно не делала их сегодня, — стоя за малышкой, Патриция игриво пригрозила своим детям указательным пальцем, сразу же опуская руки на хрупкие детские плечи. — Я хотел лично съездить сегодня за любимым десертом нашей дорогой Патриции, он обязан тебе понравится, милая. Но, раз меня так грубо прервали рабочие дела, я доверяю это важное дело своим людям. Они всё сделают для нас, детка.       Поразительная схожесть оленьих глаз пугала Сокджина до самых тёмных уголков души. Смотря на крохотное существо в блестящих сандалиях, Ким не мог развидеть в нём киллера, что даже морщил нос в той же манере собственной дочери, имея под нижней губой точно такую же точку родинки. С минуту пронзая мужчин тяжёлым взглядом, в счастье Суа расцвела яркой улыбкой, перекатываясь с пятки на носок.       Сделка оказалась заключена.

*

It Feels Like I've Forgotten Something — reidenshi

      — Не думал, что вы все такие любители сладкого, — Чонгук защёлкнул ремень безопасности на пассажирском месте. По рассказам самого Аугусто нужная кондитерская располагалась не так уж далеко от резиденции, та затесалась в старом районе шумного Палермо, будучи излюбленным туристическим местечком. Весь путь должен занять не более часа времени, а сам Чонгук совершенно был не прочь развеяться. Всё же щедрая порция сахара в домашнем лимонаде давала о себе знать.       Отражение киллера мелькнуло в стёклах очков Подручного, заводящего двигатель.       — Если подобную жизнь нельзя подсластить, в ней никакого смысла, — Юнги легкомысленно пожал плечами. — На самом деле эта кондитерская принадлежала матери Аугусто, которую той подарил Марио. Мими — большая любительница десертов и выпечки, да и она сама подобна настоящей сладости. Чудесная и добрая женщина.       — Принадлежала?       — Сейчас владелец сменился, теперь же это место занял Аугусто, — автомобиль, шурша гравием, плавно выехал на асфальтированную главную дорогу, направляясь в сторону платной трассы. — Но Мими жива и находится в полном здравии, не переживай настолько сильно. Ты побледнел.       Прикусив щёку изнутри, хмурый Чон бросил беглый взгляд на Подручного, чьи уголки губ приподнялись в подобие улыбки. Несмотря на свою довольно суровую внешность, этот человек, как подсказывало сердце, являлся весьма мягким и понимающим, может, даже слишком добрым для подобного грязного мира.       — Её нет на острове уже месяцев шесть или более, — Подручный сжалился над притихшим в мыслях киллером, что походил на потерянного щенка в картонной коробке. — Не думаю, что Мими сможет помочь тебе в распутывании клубка информации. Она счастлива на новом этапе своей жизни, конечно же, не забывая и про теперь уже единственного сына. Аугусто всегда был маминым мальчиком.       — Аугусто говорил, что у него три брата, насколько я помню. Так почему же ты говоришь про единственного сына?       — Он имел братьев, сейчас же Аугусто можно наконец-то вздохнуть спокойно. Честно говоря, я рад, что они больше не отравляют жизнь семье. Должен ли я поблагодарить Небеса? Беги по жизни, словно твоя голова охвачена пламенем, молись, как в самый последний раз.       Мягкие губы киллера округлились, а из горла Чона вырвался короткий и высокий звук, вызывая широкую улыбку на лице подручного.       — Не подумай, они не были против клана в целом, они сильно недолюбливали Аугусто, да и нас самих. Мы все были частыми гостями в доме Пеларатти, Марио нередко позволял нам оставаться в гостевых комнатах, да и с Аугусто нельзя было не подружиться, словно нас связывало сквозь всю жизнь нечто большее. Как красная нить, понимаешь? Необъяснимое чувство, которое возможно только испытать на собственной шкуре.       — Так вы все знакомы с самого детства? — с искренним восхищением поинтересовался Чонгук. — Детство — это так здорово.       — Не думаю, что подобное время в наших жизнях можно назвать детством, но я действительно рад иметь таких людей в своей судьбе. Знаю, сейчас прозвучит нечто очень громкое, но мы счастливы принять тебя в свою семью. Прошло не так много времени с твоего приезда, но мы все чувствуем и знаем, что ты — наш. Тот самый момент, когда ты просто знаешь это.       — Потому что, когда ты знаешь — ты знаешь.       — Если ты спросишь себя или меня: «Откуда ты знаешь?».       — Твоим ответом будет: «Ниоткуда».       Лёгкий румянец коснулся лица киллера, и тот потупил смущённый взгляд, прикусив щёку изнутри. Подобные слова теплились в груди разгорающимся огнём в холодный декабрьский день. Это делало Чонгука счастливым, слабым, уязвимым существом, как и самые простые мелочи, до которых киллер оказывался так отчаянно голоден.       — Иногда событиям не нужен испытательный срок, как множеству вещей не требуется логическое объяснение. Сегодня, когда на столе в кабинете оказалась коробка, никто не мог и подумать, что там могло прятаться нечто разрушительное и опасное. Потому что мы доверяем Отцу, а он доверяет нам. Если Аугусто чувствует, что всё в порядке, значит так оно и есть. Глупо, совершенно наивно, но это и есть истина.       Бесконечные полотна ярких полей проносились за окном пустым мазком масляной краски.       — Что тебя привело в семью Пеларатти? — горло неприятно царапало после каждого слова от сухого воздуха.       — У меня есть теория, что чем глупее знакомство, тем крепче будет будущая связь между людьми, — со смешком поделился Подручный. — Честно говоря, подобные семьи, как Пеларатти, часто ограничивают круг общения своих детей, разрешая тем исключительно полезные связи. Никому не нужен в лучших друзьях сын мясника, только как вид знакомства. Совершенно нелепо, но это и есть устои некоторых кланов. Правильная дружба, правильный брак, правильная жизнь. Только благодаря некоторым обстоятельствам и звёздам в хорошем расположении духа нас всех познакомил с Аугусто его же отец. Марио принял нас всех под своё крыло, тем самым дав добро на нашу с Аугусто дружбу. Но не это было то самое глупое знакомство, оно произошло чуть позже одним майским днём. Меня вывернуло на Аугусто выпитым молоком. Кажется, в тот день я испытал сильное несварение и одни нервы на прочность.       Киллер заливисто рассмеялся, не думая и сдержать своё вспыхнувшее веселье, позволяя себе столько ребячества, сколько требовала взрослая душа. Тот спрятал пылающее лицо в грубых ладонях.       — Однажды у меня в багажнике протекло молоко летом, это было отвратительно и не поддавалось ни одной химчистке.       — Аугусто тогда принципиально выбросил свои сандалии и шорты. Он громко жаловался всю дорогу до дома, как его бёдра болят от соприкосновения с кожей сидений.       Длиннее пальцы смахнули с ресниц несколько выступивших солёных капель.       — Почему вы такие нелепые? Так не ведут себя… Всякие мафиози.       — Ну, они и не вытирают молочные сопли.       — Что?       — На тот момент со мной был ещё одним член нашей семьи. Алессандро, — часть моей души, мой человек. Мы с ним покинули один детский дом и выбрались из одного дерьма, так что я по праву считаю его своей второй половиной в этой жизни. Мы с ним как зеркальное отражение Марко с Габриэлем, только те чуть младше нас. Забавные совпадения, не правда ли? На этом острове всё и всегда сюрреалистично. Так что, в тот майский день я оказался с Алессандро и моим несварением, мы пили молоко из маленьких треугольных коробочек, — душа, воспарив в лёгкости ощущаемой свободы, никак не желала возвращаться обратно в тело. Расплываясь в улыбке, Чон позволил себе расслабиться, слушая бойкий рассказ Подручного с большим удовольствием. — Не знаю, думаю до сих пор, что всему виной были грёбанные яйца. Тогда я оставил весь свой завтрак на Аугусто, как и выпитое молоко, а Алессандро попросту не мог остановить свой смех. Клянусь, вот-вот и он бы задохнулся ко всем чертям. Конечно же, молоко, которое пил Алессандро, пошло через его нос, до сих пор считаю это блядской кармой. Мы втроём смотрелись довольно странной картиной на обочине среди кипарисов. Водитель Пеларатти даже не взглянул на нас, пока сам Аугусто, с отвращении выбросив свои шорты и сандалии в придорожный кювет, терпеливо утирал лицо Алессандро салфетками, ничуть не стесняясь своей задницы в нижнем белье, выставленной напоказ. Весь оставшийся путь до резиденции мы теснились втроём на заднем сидении, пока сам Аугусто громко жаловался, а водитель лишь закатывал глаза.       Чонгук шумно выдохнул, хлопнув себя по румяным щекам. Лицо приятно побаливало от широких улыбок, а живот от заливистого смеха. Подобное совсем не походило на тот самый знакомый грязный мир, где каждый носил оружие за поясом брюк и курил крепкие сигареты без принятия душа уже который день.       — Приехали.       За бурным и эмоциональным рассказом киллер едва уследил, как они достигли нужного места, которое явно нельзя было назвать спокойным. Тут и там гудели туристы, путаясь под ногами редких местных жителей. Почему-то подобные моменты окутывали некоторым дискомфортом, чётко позволяя киллеру понять, насколько же сильно он отличался от этих людей. Чон чувствовал себя чужаком, как бы сильно тот не ощущал здесь дом. Чем дальше ситуация забирала киллера от самой резиденции, тем больше Чонгук ассоциировал себя с потерянным ребёнком, которым, несмотря на возраст, он всё ещё являлся, как и другие члены клана. Подобное могло бы обратиться в шутку или же слабость, если бы это не являлось таким болезненным фактом.       Крохотный колокольчик излился звоном, оповещая о новых клиентах, оленьи глаза одного из которых наполнились необыкновенным блеском при одних лишь сладковатых нотках ванильного аромата. Это место показалось киллеру Раем на целой Земле, иначе описать подобную атмосферу и бесчисленное количество сладостей он не мог. Слюна стремительно собиралась под языком, пока чьи-то длинные пальцы уверенно держали за крепкое плечо. Какой же печалью окутала собой реальность, когда Чонгук оказался за дверью для персонала вдалеке от розовых стен, сказочных интерьерных декораций и сочных вишенок на пиках взбитых сливок. Утробный звук наполнил собой маленький коридор, и Чон поспешил прочистить горло, заглушив недовольство собственного живота.       Несколько сотрудников, словно появившись из ниоткуда, окутали собой Подручного и сразу после растворились, направившись вновь к своей работе. Чонгук порывисто выдохнул, осмотревшись по сторонам с изумлением. Никто не кидал на него заинтересованные взгляды, никто не кривил губы или же не закатывал глаза, только проявляя уважение в равной степени, как и к самому Подручному, что стремительно исчез в большом и пустом зале, похожем на большую кухню с металлическими столами и печами. Едва киллер пересёк порог, как на один столом с шумом опустилась большая стеклянная банка и самые обычные весы, какие имел сам киллер на собственной кухне.       — Что ты делаешь? — тихо поинтересовался тот, выходя в прохладное помещение.       — Коробка слева от тебя — перчатки, надень и проходи сюда ко мне. Под столом стоят ряды упаковочных коробок, в одной из которой лежат пластиковые пакеты. Найди их и дай мне.       Густые брови Чона сошлись на переносице, мужчина поспешно принялся за выполнение поручений, удивляясь происходящему с каждой секундой всё меньше. Это должно было быть ожидаемо, как и массивная дверь в эту кухню, что походила на дверь в морозильную камеру. Тяжёлая и неподдающаяся. Киллер шлёпнул на холодную столешницу пухлую пачку небольших пакетиков.       — Прекрасно, — с невнятным звуком Подручный занял высокий табурет, а очки вновь оказались на переносице того, словно у старого библиотекаря. Не найдя ни одного другого табурета, Чон опустился телом на пустой стол, облокотившись на руки. Спина всё ещё наполнялась болью после бурной ночи.       — Никогда бы не подумал, что сахарную пудру продают на развес, — с усмешкой сказал Чон, заполучив в ответ звонкое цоканье. В небольшом блокноте, что передал Аугусто вместе с ключами и бумажником, появлялись новые и новые записи аккуратным мелким почерком с каждой новой порцией. — Сладкий бизнес.       — Дороговато для сахарной пудры, не находишь?       — Вы принимаете?       Тяжёлый взгляд вонзился в киллера поверх очков, а ручка ударилась о металлический стол.       — Малец, распространители никогда не являются клиентами, мне кажется, подобное понимают с пелёнок. Не расстраивай меня своими познаниями, или я решу, что всё твоё личное дело сфабриковано. Мы можем побаловаться травкой после трудного дня, ничего более. А вот ты сам — под вопросом.       — У меня ребёнок.       Тёмные радужки Юнги скрылись под веками.       — А у меня межпозвоночная грыжа. Когда ты с голой задницей валялся на больничной койке в клинике, что принадлежит хорошему другу Аугусто, то этот Лаура обмолвился о твоём баловстве. Да и указано подобное в твоей же медицинской карточке.       — Я чист, — раздув ноздри, с возмущением повысил голос киллер. — Какого блядского чёрта здесь происходит?!       — Спасибо за исчерпывающий ответ, — с ноткой веселья проговорил Юнги, принимая очередной раскрытый пакетик с улыбкой. — Просто довольствуюсь правдой, ты не умеешь лгать, это хорошо. Я знаю, что такие организации, как твоя, щедро кормят своих малышей для лучшей работы, верно? Не дают развиться зависимости, но довольно щедры, всегда имеют при себе антидот. Это был кокс?       — Нет.       — Конечно же, нет.       Чонгук в чувствах фыркнул.       — Ты ведь осознаешь всю абсурдность моего недоверия? — продолжил Юнги. — Иначе, как бы я смог фасовать прямиком перед твоим носом подобную сладкую дурь? Не сомневаюсь, что ты можешь убить меня моей же ручкой, настолько близко я подпустил тебя сейчас. Но дело не в том, что это я, а в самом Аугусто. Именно он должен был сидеть здесь вместо меня, если бы не подарок Франсуа. Какой ты можешь сделать из этого вывод, Ангел? Мы знаем тебя и доверяем тебе.       Очередной пластиковый пакетик открылся со щелчком.       — Доверяете?       — Конечно же. Мы едим с тобой за одним столом, пьём одно вино и мастурбируем на одни фантазии. Но это не означает того, что мы не покажем тебе иную сторону доверия, если ты окажешься предателем. Такое не в твоих интересах, верно, Ангел? А теперь, если ты согласен, подай мне бумажный фирменный пакет.       Несколько любовно упакованных порций оказались спрятаны на дне самого обычного бумажного пакета без ручек с розово-белым рисунком. Банка белого порошка вновь стояла на своём прежнем месте, как и весы, только потрёпанный блокнот приютился в кармане джинс Подручного. С кивком головы Чонгук послушно последовал за широкими шагами мужчины, замирая на пороге волшебного мира сладостей, едва не утыкаясь кончиком носа в шелковистые волосы замершего Юнги, так приятно пахнущего хмелем.       — Почему именно кондитерская? — едва слышно поинтересовался Чон.       — Пиццерии — довольно скучно, избитый вариант, как и другие заведения. Довольно странно видеть постоянных клиентов парикмахерских лысыми, но никому не покажется подозрительным курьерская доставка десертов из кондитерской, где ошиваются старики, беззубые дети и многочисленные туристы. А теперь, давай возьмём чёртов торт, наконец, и отправимся обратно к семье. Полагаю, одна принцесса сильно заждалась нас.       — Она заждалась не нас, а сладости, — со вздохом без тени грусти сказал киллер.       — Повешу на тебя ценник, что ты стоишь, как сицилийская кассата, и передам Аугусто. Он переплатил.       — Ты гадкий.       — Советую тебе тщательней следить за будущими пассиями своей дочери.

*

Among the Stars — METAHESH

      Позже этим же вечером киллер ощутил явную уверенность в приближающейся диабетической коме. Многочисленные десертные тарелки с остатками крошек и крема приютились на низком кофейном столике в окружении пустых чашек и полных пепельниц. Юная принцесса, заполучив желаемое, больше не захотела тоскливо сидеть в окружении скучных взрослых, сразу же отправившись на изучение новенького кукольного домика, оставляя всех мужчин в гордом одиночестве. Чонгук в подобные моменты сильно тосковал по дочери, но прекрасно понимал, что для малышки присутствие рядом тётушки желаннее. Отец всегда был и будет в крохотной жизни, а вот тётушка… Самая настоящая и первая в жизни тётушка казалась настоящим оазисом. Киллер тяжело вздохнул, обжигая лёгкие табачным дымом.       Грёбанное дерьмо.       Темноволосая макушка коснулась светлой спинки мягкого дивана, вынуждая тело расслабиться, отпустив любые тревоги. Тёплый воздух гостиной дразнил сладковатыми нотами фруктов, цитрусовых и тяжёлой смесью мужских ароматов с прожилками табачного дыма. Лёгкая мелодия нежно окутывала собой, вырываясь из винилового проигрывателя, и Чонгук всецело наслаждался расслабляющей атмосферой, безвольно поворачивая голову в сторону, чтобы воззриться из-под ресниц на того, кто терзал израненную душу без единого сожаления. Тяжёлые веки медленно закрылись на долгое мгновение, нехотя раскрываясь вновь. Широкие зрачки Чона едва ли не поглотили собой всю чайную радужку, стоило только встретить ощутимый, но легкомысленный взгляд Аугусто, что безмятежно утопал в подушках в самом углу дивана через несколько бойцов от самого киллера. Чонгук прикусил кончик языка.       Иногда Чон ловил себя на нелепой мысли, которая складывалась в глупую шутку. Крёстный Отец являлся тем самым человеком, который при любых других обстоятельствах попросту затушил бы сигарету о того несчастного, кто посмел с ним флиртовать, пригласить на танец и попросту пожелать тому доброго утра. Аугусто не зависел от своего положения, непременно оставаясь с подобным нравом и пустыми карманами даже в дешёвом баре неблагополучного района Сеула между лавкой наркоторговцев и затхлого борделя. Чонгук оставался уверен, человек, подобный Боссу, никогда бы не взглянул на него вне этих стен, в другой чёртовой жизни. Неповоротливый язык лениво толкнулся в щёку, огладив нежную и влажную кожу. Чем он был хуже этого проклятого Консильери? Киллер ощущал себя птицей совершенно иного полёта, тоскливой и в какой-то степени совершенно недостойной таких высот.       Даже в небольшой квартирке с ребёнком на руках Аугусто непременно бы сиял намного ярче любой звезды, пока Чон чувствовал себя жвачкой, прилипшей к подошве на веки вечные. Но насколько бы Аугусто ни казался другим, тот становился лишь ближе для израненной души, тем самым оазисом среди бесконечной пустыни, путеводной звездой на холсте бескрайнего ночного неба. Почему именно так? Почему судьбой никогда не становился кто-то, живущий по соседству. Коллега, знакомый или человек из ближайшего к дому супермаркета. Заглядывая в бескрайние чайные глаза, полные умиротворённого блаженства, Чон сейчас только тихо вздыхал, несмело приподнимая уголки губ в улыбке. Вторая сторона Аугусто, наполненная нежностью и некоторой хрупкой невинностью без капли скрытого подтекста, ощущалась недосягаемой тайной, в которой Чон стремился погибнуть.       Аугусто напоминал собой игрового котёнка, когда не скалил свои ровные и белые зубы на весь мир. Это подкупало, влюбляло в себя и вынуждало преклонить колени. Противоречивая буря из чувств вновь захлестнула взлохмаченную голову киллера, стоило Аугусто демонстративно принять более удобное положение, укладывая длинные ноги на колени Сокси. Чайные глаза с яркой нотой хитрости сверкнули блеском из-за сильного плеча Консильери, что скрывал собой Аугусто почти полностью. Этого невыносимого человека хотелось как и убить, так и крепко поцеловать, и Чон совершенно не знал, что желал бы сделать первым.       Мягкость шла Сокджину, как и нежность, изысканные ткани, дорогие вещи и красивые мужчины у его ног. Он был соткан из роскоши, золота и любви дешёвых ромкомов. На долю секунды мысль о том, что этот человек подвязывает стопки купюр розовой лентой, с лёгкостью рассмешила киллера, и лицо того окрасилось улыбкой, вызывая у Сокджина смущённый румянец далеко не от выпитого вина. Тот разомлел и требовал ласки, ластясь под взглядом киллера, как самое невинное существо. Неожиданно высокий и короткий стон разрезал собой уютную тишину гостиной, вырывая Чонгука из сладости розовых облаков, тот дёрнулся, но лишь протолкнул слюну в горло, так и не смея разорвать зрительный контакт. Сузившиеся медовые глаза заблестели, слегка закатившись от болезненной ласки, что впилась и в без того измученную шею с некоторой яростью. Кожа, зажатая между острыми кромками зубов, вспыхивала болью, как и места на теле, куда неистово впивались чужие длинные пальцы. Безвольной и тряпичной куклой Сокджин без единого возражения оказался подмят под Консильери. Только мягкие и большие подушки, в которых утопал Аугусто, приносили тому облегчение. С коротким, но смазанным стоном длинные ресницы затрепетали и веки закрылись на мгновение от нового и сильного укуса прямиком под ухом, где кожа оказывалась особенно тонкой. Аугусто едва ли не полностью исчез в чужих объятиях, старательно не сводя мутного взгляда с киллера из-за крепкого плеча. Некогда рычащий голос, сочащийся ядом, сейчас же звучал плаксиво и высоко, становясь совсем неузнаваемым для слуха Чонгука, что потерялся, не понимая, было ли это игрой или же чем-то…       — Ах.       Узловатые пальцы с аккуратным овалом ногтя невесомо легли на заднюю сторону шеи Консильери, бессильно сжимая короткие волосы, пока чужие большие ладони с нажимом бесстыдно оглаживали узкое тело, пробираясь под тонкий лён одежды без намёка на нежность. Сопротивление Аугусто становилось всё меньше и меньше, как и задушенных всхлипов недовольства, вызывающих в груди киллера болезненные спазмы. Ноги Отца, которые привычным жестом поглаживал боец, вдруг дёрнулись, и острые колени ударили Консильери в бок, когда с грубой хваткой у самого паха Сокджин сжался, зажимая чужую руку между собственных мягких бёдер. На подобное никто из мужчин не обращал внимания, продолжая заниматься своими делами, те едва ли повернули головы на тихое мычание, стоило Намджуну одним рывком опустить безвольное тело по подушкам чуть ниже, пока проворная рука Сокси с силой сжала мягкую часть бедра Отца с внутренней стороны, усмиряя.       С тихим «нет», произнесённым хрипловатым голосом Аугусто, Чон протолкнул слюну в горло и резко поднялся на ноги, направившись прочь из гостиной, не разбирая дороги. Сладкий кислород проник в лёгкие лишь на верхней ступени, когда киллер нетвёрдой походкой шагнул вдоль пустого коридора, наполненного тихими отголосками детского смеха. Сердце отчаянно билось в сжавшемся горле, и несколько капелек пота выступило над верхней губой, которые мужчина попытался рывком смахнуть. Никто не стремился настигнуть Чона, как и остановить его. Бурный поток крови шумел в ушах.       На ватных ногах киллер с трудом дошёл до стены, грузно облокотившись на ту плечом и прижав руку к бедру с шипением сквозь стиснутые зубы. Слишком резвый подъем по лестнице давал о себе знать, как и абсолютно безрассудный побег от собственных чувств. С ещё одним шагом острая боль пронзила ногу, и Чон повалился на дверь, цепляясь за ручку той, чтобы попытаться удержать себя в вертикальном положении. Одичавшие мысли клокотали в черепной коробке, изводя и терзая. Золотистая ручка медленно пришла в движение, впуская неожиданного гостя в знакомые объятия цветочного аромата. Чонгук громкого охнул, со крипом деревянного пола растерянно замерев у кромки персидского ковра, так и не решаясь сделать шаг вперёд вглубь пустого кабинета. Волны боли медленно отступали, а тошнота — отпускала. Такая удача казалась полной неожиданностью, какого-то чёрта пробуждая совесть. Несмотря на то, что свой рабочий кабинет Аугусто всегда держал на замке, он часто приглашал к себе на бокал другой домашнего вина. Но ни в одну встречу Чонгуку так и не выдалось возможности рассмотреть эту тайну как следует, попробовать всё кончиками пальцем.       Он не должен.       Воровато оглянувшись, Чон, с силой оттолкнув вопящую совесть в дальний уголок души, всё же мягко прикрыл за собой дверь, уже более смело шагая в объятия рабочего кабинета. Здесь царило настоящее спокойствие, оно ощущалось в воздухе, подобно густому нектару, лаская кожу вечерним солнцем. Кабинет не имел владельца, в нём не находились отличительные черты, особенные мелочи и нечто, что принадлежало бы исключительно Аугусто. Редкие детали находились тут и там: полупустая бутылка вина, шлейф парфюма и забытый пиджак на спинке кожаного кресла. Идеальный порядок. После неспешной прогулки по периметру комнаты, киллер, задержав дыхание, с благоговением коснулся ладонями старых корешков бесчисленных книг на одном из вездесущих стеллажей. Они пахли пылью и временем, явно имея контакт с человеком лишь единожды в своей жизни. Парочка книг всё же оказалась в руках гостя, так и не подарив тому ничего, кроме зудящего от чихания носа и несколько засушенных листьев. Оставив книги, Чон двинулся к столу, чтобы с большим интересом примерить оставленную вещь, имеющую знакомый древесный шлейф аромата. Вещица, хоть и обняла собой крепкую фигуру, ощущалась крайне неудобно и не желала застёгиваться на узкой талии, как и сесть на широких плечах. С громким фырканьем недовольства Чонгук выпутался из удушающего куска ткани и откинул пиджак на место, завалившись в пустующее кресло. Ящики стола хранили в себе только глупые безделушки, кипы бумаг и старые детские поделки.       Это было трогательно.       Хлопнув ладонями по краю стола, длинные пальцы с любовью огладили добротное дерево, а медовые глаза прищурились, силясь рассмотреть знакомые лица на фотографиях в стоящих на столе рамах. Где-то далеко слышались невнятные звуки, подобные завыванию ветра дождливым вечером. Но дом на вид казался довольно старым, чтобы обзавестись несколькими потусторонними хранителями и дряхлыми трубами. Один раз повернувшись на надоедливый звук, Чон не встретил ни одного его источника, быстро отмахнувшись от назойливой мелочи.       Сопоставить полученную информацию с реальностью оказалось не таким трудным, стоило взгляду зацепиться за мужчину на одном из снимков. Неприятный нрав Марио явственно читался на лице того, как жизненный опыт и непростая судьба, что нельзя сказать о других, которые поистине сияли так ярко. Безусловно, Сиерра являлась красивой женщиной, а Франческа многое взяла от своего отца, будучи маленькой папиной принцессой. Грубые подушечки пальцев с некоторым трепетом огладили край рамы. Киллер никак не мог взять в толк, как любая женщина только могла найти хоть что-то в пугающим создании с этого снимка. Как подобное светлое существо, коим являлась Мими, могла полюбить своего супруга, подарить тому семью и счастье. За что Сиерра полюбила Аугусто, если тот был чёртовым исчадием Ада?       — Дрянной у вас вкус, сеньоры, — киллер поднялся с тяжёлым вздохом, ощущая некоторую боль в солнечном сплетении. На его собственном пути никогда не было прекрасной Сиерры или же удивительной Мими. Ни исчадия Ада с древесными нотами.       Не желая портить дорогой ковёр подошвами ботинок, Чон присел на край стола, пытаясь дотянуться ногой до деревянного пола. Но с одним неловким движением одна из вещиц рухнула под громкий грохот, разбросав содержимое, состоящее из ключа и одинокого конверта. С едкими ругательствами киллер, позабыв о любой боли, бросился возвращать всё на прежние места, чудом успевая поймать падающую раму с фотографией. Письмо оказалось спрятано, а крышка шкатулки закрыта, лишь изысканный ключ остался лежать в грубой ладони. Однажды подобная вещица уже была в руках Патриции, Чон прекрасно запомнил небольшой розовый бантик у резной головки. Прикусив губу, тот покосился на дверь, спрятав находку в задний карман брюк.       Подобный ключ виднелся и в замочной скважине неподалеку от той самой комнаты, откуда не так давно явился Аугусто, красуясь розовой и нелепой шубой. Но Чон не считал эту вещь глупой, как и не находил причин отказываться сейчас от своей идеи. Семья, расположившись в гостиной, имела куда более важные дела, чем повсюду следовать за гостем, наступая тому на пятки. Киллер был уверен в этом.       С мягким щелчком дверного замка Чон бегло направился дальше по светлому коридору, прислушиваясь к тихой мелодии с первого этажа. Это крыло утопало в исключительном спокойствии, пока все комнаты бойцов находились в противоположном крыле доме, именно там свет горел по ночам дольше всего. Здесь же располагались рабочий кабинет, гостевые комнаты, спальня Патриции и главная спальня, напротив которой и находилась та самая заветная дверь, к которой идеально подошёл ключ с розовой лентой.       С глубоким вдохом расправившись с замком, Чонгук осторожно толкнул дверь плечом, со скрипом той входя в помещение, полное пудрового и сладковатого аромата, оседающего на вездесущих детских вещах. Это не было хламом, как и не было чем-то брошенным на веки веков, Чон ощущал здесь самую настоящую жизнь. Это явно когда-то служило детской для маленькой Франчески, только теперь же стены хранили в себе куда больше, чем просто необходимые вещи для шестилетнего ребёнка. Здесь оказалась собрана вся жизнь маленькой принцессы от колыбели до первого туалетного столика. На мгновение реальность исчезла из сознания, сменяясь иррациональным страхом. Взглянув под ноги, киллер поспешно отступил от пушистого и белого ковра, словно заполучив сильный ожог. Воздуха отчаянно не хватало, как и чего-то совершенно иного. Колючий холод захлестнул собой киллера, и тот пошатнулся от бешеного сердцебиения за хрупкими рёбрами. Мир вдруг скрылся за солёной пеленой, приобретая свои прежние очертание лишь после того, как под прикосновением ощутился деревянный и прохладный борт колыбели. На долгую минуту Чон уткнулся в согнутый локоть, крепко зажмурившись, чтобы выровнять дыхание и усмирить тошноту.       — Дерьмо, дерьмо, дерьмо…       С самого первого шага в эту забытую Богом комнату ощущение падающего потолка не желало отпускать сознание. Тонкие, едва уловимые ноты ладана приносили физическую боль. Чон никогда не считал себя предрасположенным к подобным чувствам иного происхождения, легко справляясь с любыми монстрами из шкафа одним нажатием на распылитель с простой водой. Но здесь пространство словно бы звенело, а ноги совершенно не желали слушаться своего владельца.       Отняв тяжелую голову от руки, киллер слепо воззрился на мобиль над детской колыбелью, чьи игрушки, кропотливо выполненные с явной любовью, выглядели невероятно изысканно и красиво. Чон никогда не видел ничего подобного в своей жизни, тот не смел прикоснуться к ним, лишь мазнув самыми кончиками пальцев по серебристому месяцу. Крупная волна дрожи вонзилась во взмокшую спину, и мужчина медленно повернулся к двери, впиваясь взглядом в замершую фигуру Аугусто. Болезненный спазм сковал собой, не позволяя вдохнуть, когда игрушки над колыбелью пришли в движение под незатейливую мелодию. Боги, он никогда не умел сдерживать слёз от звучания колыбельных песен.       — Ты знаешь, почему младенцы перестают кричать, когда оказываются в колыбели с танцующими игрушками над собой? — голосом, что почти не был узнаваем в своей боли, тихо заговорил Аугусто. Его медовые глаза, какое-то жалкое количество времени назад наполненные удовольствием, сейчас же сияли алыми полосками слизистых. — Сариэль.       Дёрганно пожав плечами, киллер приподнял уголки губ в подобие улыбки.       — Почему же?       — Инстинкт самосохранения, Сариэль, — изнывающее сердце, пропуская удар, клокотало под острым кадыком. — Младенцы видят в этих сверкающих вещицах парящих хищников, поэтому они замирают, притворяясь безжизненными крохотными зверьками, чтобы не быть пойманными когтистыми лапами и сохранить свою жизнь.