Naloxonum

Шестнадцать лет назад,

двадцать второе ноября две тысячи седьмого года.

      Тяжёлый и душный воздух ударил по рецепторам, когда железная дверь, ведущая в небольшое помещение, распахнулась под напором одного молодого человека. Рядом с контейнерным терминалом морского порта Палермо располагался квадратный участок небольших строений, одно из которых приютилось на углу одинокого квартала, собирая по пятничным вечерам щедрые порции богатых гостей и шуршащих купюр. Низкие каблуки неприятно хрустели бетонной крошкой при каждом шаге, поднимая пыль в воздух, но это ничуть не волновало юношу, который широким шагом направился вдоль обшарпанного коридора, чьи грязные и зелёные стены украшали собой щедрые мазки плесени.       Возбуждение клокотало в клетке из рёбер, как и постоянное чувство преследования, что разрасталось в душе, подобно маленьким и ядовитым грибам, одаривая неприятной щекоткой изнутри. Кончик пушистой и розовой ткани скрылся за двустворчатыми дверьми, а старые люминесцентные лампы мигнули, вновь озаряя длинный коридор тусклым и голубоватым свечением. Сияя белозубой улыбкой, душистый Сокджин держал путь исключительно в большой зал, где находился боксёрский ринг, во время представлений который обнимали собой высокие решётки клетки, не позволяя бойцам покинуть несчастный клочок территории, какое бы кровопролитие на нём ни происходило. Зрители и спонсоры уже успели уйти после сочного состязания, поэтому ничего не мешало юноше скользнуть в душный зал, пропитанный нотами мускуса и пота, сияя ярче путеводной звезды. Глухие звуки отдавались от грязных стен пронизывающим эхом, что путалось в полосках тусклого света, проникающего из узких окон, украшенных прочными стальными решётками, у самого потолка. Отсюда не существовало иного выхода, кроме как в чёрном мешке.       В круге жёлтого света, что лился с самого потолка на квадратный ринг, вдруг появилось счастливое и розовощёкое существо, что заставило Намджуна по-настоящему испугаться. Светловолосый мальчишка взмахнул руками, оборачиваясь вокруг себя в некотором танце, как маленькая собачонка, а после скользнул кончиками пальцев по упругим канатам, ловко преодолевая несколько ступеней на ринг. Сокджин блистал, даже среди пепелища разрушенных надежд.       — Наконец-то я нашёл тебя!       Зубы клацнули друг о друга. Намджун, скинув окровавленные перчатки и кусок ткани к ногам, лишь замер, не решаясь двинуться навстречу неожиданному гостю, даже если душа тянулась к тому так невообразимо сильно. Здесь было чертовски опасно, как и везде в этой проклятой жизни. Взволнованное сердце пропустило удар, а взгляд тёмных глаз бегло мазнул по закрытым дверям зала, за которыми не существовало ничего, кроме звонкой тишины.       — Тебе нельзя здесь находиться, — едва слышно проговорил Намджун, всё же делая один шаг вперёд, чтобы поймать в свои объятия совершенно несносное существо, имеющее такой невообразимый цветочный аромат. Этот мальчишка являл собой настоящее превосходство. Сжав острые плечи того, Ким нехотя отстранил от себя гостя, с доброй усмешкой замечая, как собственные израненные пальцы исчезли в розовом мехе длинной шубы. — Зачем ты пришёл? Нельзя быть таким легкомысленным, чёрт тебя дери.       — Я не мог больше ждать встречи с тобой, даже если она уже завтра. Ты совсем рядом, как я мог только пропустить такой шанс, — с долей каприза протянул Сокджин, позволяя грубым большим пальцам огладить крупные блёстки под медовыми глазами, смазывая едва заметный слой пудры с мягких щёк. Колени стремительно слабели, и Сокджин не имел ни малейшей возможности бороться с этим. Пухлые губы причмокнули в ожидании долгожданного поцелуя, но тот так и не последовал, вызывая искреннюю обиду у мальчишки, и яркое счастье у веселящегося бойца. — Сегодня смена у того водителя, с которым у нас хорошие отношения. Он — отличный, немного магии, и Томас легко отпустил меня на несколько минут. Да и отец решает свои дела на втором этаже. Я под присмотром.       — Вот именно, малыш, ты под присмотром. Нам нельзя так рисковать.       Так и не поймав прикосновение излюбленных губ, в изумлении Ким воззрился на бойца, который так грубо лишил его тёплых объятий и привычной ласки, отходя на несколько шагов назад, чтобы спешно покинуть пустой ринг без единого слова. Крепкие мускулы переливались под обнажённой и медовой кожей, позволяя россыпи капель пота красиво переливаться в ярком свете. Пухлая нижняя губа оказалась прикушена, а руки сложены деловито на груди. Мальчишка в чувствах топнул ногой.       — Эй!       — Слезай и отправляйся обратно в машину, Сокджин.       Громко фыркнув, словно разъярённая лисица, с громким стуком низких каблуков Сокджин всё же послушно спустился с ринга, смахнув с лица мешающиеся белоснежные пряди, что уже имели очевидные сантиметры отросших корней. Сдаваться так быстро не было в принципах Кима, как и подобное пренебрежение привычной лаской. Этот принципиальный боец выводил из себя слишком трезвой рассудительностью, упёртым нравом и опасным взглядом драконьих глаз. Он раздражал настолько сильно, что душа всегда сама падала в плен сильных рук, отчаянно отдавая себя и тело на растерзание.       Намджун являлся единственным человеком, с которым ощущались безопасность и тот самый потерянный покой. Когда тяжесть исчезала с плеч, воздух становился слаще, а жизнь — желаннее. Сокджин не мог насытиться ощущением щекотки от крыльев целого роя бабочек внутри солнечного сплетения, позволяя разобрать себя на каждый дюйм, полюбить и вознести на Небеса.       Скрываться по углам всегда означало определённые мучения, вынуждая ценить каждое мгновение подобной уединенности, и юноша в пушистой розовой шубе намеревался заполучить себе буквально всё, принадлежащее ему по праву. Прекрасный в своей зрелости Намджун был старше на несколько лет, тот часто выступал голосом разума, иногда сильно действуя этим на нервы, даже если слова и мысли того являлись абсолютной истиной. Именно этот человек показал первое счастье, первый поцелуй и первый секс.       Убедил, что любовь не должна быть заслужена, а Сокджин достоин её, как никто другой.       — Немедленно, — низкий голос отразился от стен раскатами июльского грома. — Не делай себе ещё хуже, чем есть на самом деле. Отправляйся в машину, а завтра я заберу тебя на несколько часов, как мы и договаривались.       Короткие ногти с пятнами оставшегося чёрного лака впились в мягкую плоть ладоней, и юноша с бурлящей злостью направился прочь, ловко перешагивая пустые бутылки под ногами. Он не собирался сдаваться так легко. Без раздумий Сокджин бесшумно ступал следом за своей добычей в душную раздевалку за поворотом грязной стены. Маленькое помещение, объятое с трёх сторон большими железными шкафчиками, наполнялось надоедливым жужжанием старых ламп в корпусе из очередных тонких решёток. С прикушенной изнутри щекой, дабы сдержать едкую ухмылку, мальчишка самодовольно показался на пороге, сразу же широким шагом устремившись прямиком к невыносимому молодому человеку, что смотрел так невообразимо строго.       — Малыш.       Хоть сам Сокджин обладал довольно складной внешностью и немалым ростом, но в силу юности он все ещё уступал бойцу, смотря на того снизу вверх. Глубокая складка залегла между нахмуренных бровей Намджуна, пока в напряжённой тишине шумела старая вентиляция. Тягуче медленно лукавая улыбка окрасила пухлые губы мальчишки ягодным цветом, а бледные щёки — тёплым румянцем. Когда круглые носки массивных ботинок коснулись кроссовок, истерзанных тренировками, Сокджин воззрился на возлюбленного самым невинным взглядом, ликуя в глубине трепещущей души. Узловатые пальцы, скользнув мягкими подушечками по ещё горячей коже в любовной ласке, проникли под широкую резинку спортивных шорт, вырывая из Намджуна раздражённый вздох. Робкая дорожка волосков оказалась очерчена ногтями, что оставляли за собой щедрые ленты будущих царапин.       — Я так тосковал по тебе, медвежонок, — мягкий голос окутал сладкой патокой с ног до самой макушки, крепко удерживая Намджуна в своём подчинении, не позволяя отступить или же отстраниться. Как бы тот ни старался сохранить маску холодного безразличия, та исчезала прямо на глазах, растворяясь в мягком взгляде и ласке, коснувшейся тёплого лица светловолосого юноши. Намджун никогда не мог противостоять этому созданию, что сияло так ярко и смотрело так невообразимо невинно снизу вверх, подчиняя. — Джунни.       — Для кого же моя принцесса сегодня выглядит такой особенно прекрасной?       Вкрадчивый и низкий шёпот вонзился в узкое тело колючими мурашками, срывая с приоткрытых губ резкий вздох нетерпения. Длинные ресницы в крохотных блёстках затрепетали, и Сокджин совсем не был против ощутить грубую хватку на собственной талии под тяжёлой шубой, послушно приподнимаясь на носочках в тщетной попытке заполучить короткий поцелуй. Но его не последовало вновь, а мозолистые ладони на мгновение исчезли, чтобы оказаться уже выше, накрывая шероховатыми подушечками тёмные и очаровательные соски, затвердевшие от сквозняка из деревянных окон. Мелкая дрожь окутывала собой, а подрагивающие узловатые пальцы, пробравшись в ворох тёмных волос, чуть влажных от пота, сжали те на самом затылке, чтобы настойчиво направить голову бойца ближе, пока розовый и влажный кончик языка призывно мелькал между кромками белых зубов. Намджун обладал большей силой, но он чертовски любил подчиняться.       Кофта, представляющая собой просто переплетение широких полос чёрной ткани, без труда позволяла одарить нуждающиеся соски щедрой порцией приятной боли, от чего узкое тело призывно выгнулось в сильных руках и затрепетало, тесно прижимаясь к оголённому и рельефному торсу, скрытому за свободной тканью влажной майки. Но как бы юноша ни пытался увернуться от пронизывающего удовольствия в попытках растянуть его, с силой прикусывая и оттягивая нижнюю губу возлюбленного, тот не желал прекращать сжимать в мозолистых руках хрупкую грудную клетку, которая так легко могла обернуться несколькими сломанными рёбрами. Намджун был чертовски сильным, умным и крайне очаровательным молодым мужчиной. Сокджин ощущал себя неимоверно слабым в этих больших руках, таким чертовски маленьким рядом со своим мужчиной. С сильным щипком Сокджин под громкий и влажный звук разорванного поцелуя излился несдержанным стоном в приоткрытые губы возлюбленного, пачкая того робкими мазками ягодной помады.       — Non hai a chi fare pompino oggi?       — Fare pompino, — с рокочущим желанием в хриплом шёпоте голос бойца опалил жаром бесстыдно приоткрытый влажный рот юноши, что заскулил, приподнимаясь на носочки от резкой боли в груди. Твёрдые и милые соски пылали, а разгорячённое тело трепетало. Мальчишка тщетно пытался свести ноги как можно сильнее, чтобы унять стремительно нарастающее возбуждение. Он всё ещё не научился держаться долго.       — Ci penserò.       — Guardami e dimmi che sei una troia. — напористый и грубый поцелуй разлился в теле болью от резкого соприкосновения зубами, расцветая глубоким, но коротким удовольствием. Сокджин отчётливо ощутил, как уздечка его языка заныла, как от долгого и качественно отсоса. — Già lo sanno tutti che sei una troia.       — Sì, Signore, — с жалким скулежом прохрипел он. — Ha ragione.       Несмотря на то, что всё вокруг имело чрезмерно скверный вид и стойкий неприятный аромат, Сокджин не брезговал глубоко дышать через рот, вжимаясь кончиком носа во влажные волосы возлюбленного. Оставленный без ласки мокрый язык требовал внимания, щедрыми мазками тот приник к ушной раковине бойца, покрасневшей на самом кончике от недавней травмы. Влажная и горячая кожа под прохладными ладонями ощущалась так хорошо, как и напористо ласкающие губы, что словно бы были повсюду, мучая и разрушая. Светловолосый юноша вдруг крупно вздрогнул со звонким всхлипом, пытаясь унять стремительно нарастающее напряжение мышц внизу живота. Сокджин не желал так глупо спускать прямо здесь и сейчас, он тихо застонал, спешно расправляясь с собственной пряжкой ремня, чтобы сразу же в жадности приняться за резинку спортивных шорт в попытках приспустить те. Но синтетическая ткань отказывалась поддаваться, а дрожащие руки — слушаться.       Мальчишка, потонув в своём же вскрике, резко дёрнулся вперёд, почти не удержавшись на ватных ногах, когда в бесцеремонной хватке тот оказался прижат к возлюбленному ещё крепче, пока чужие мозолистые руки бесцеремонно пробирались под пояс невыносимо узких джинс. Без единого намёка на пощаду короткие ногти яро вонзались в мягкую плоть ягодиц. Притворная нежная ласка чередовалась с безжалостной силой, легко разбивая юношу до крохотных всхлипов. Плоть быстро окрашивалась алыми пятнами, ту сжимали в больших и мозолистых ладонях всё сильнее с каждым судорожными вздохом, что опалял ушную раковину бойца. Мальчишка едва походил на себя прежнего, полностью растеряв бойкий нрав. Хватка Сокджина становилась всё более отчаянной, тот мелко дрожал, уже не стесняясь ни единого жалкого всхлипа, мольбы и бесстыдно мокрого звука. Тонкая полоска белья оказалась оттянута в сторону, и едкий вопрос, пронизанный такой любимой хрипотцой, вынудил медовые глаза исчезнуть на мгновение под веками в предвкушении долгожданного удовольствия, а мягкие бёдра крепко прижаться друг к другу, когда изнывающая головка окрасила неудобное, но красивое бельё крупной белёсой каплей.       — Моя принцесса хорошенько подготовилась для меня сегодня, не так ли? — с волной колючей дрожи ягодицы оказались разведены до лёгкой, но острой боли, демонстрируя бойцу щедрые плоды свободного времени. — Ты всё спланировал в своей прекрасной головке, блядский паршивец. Сколько же ты дал своей няньке, чтобы он спустил тебя с цепи, а?       Припухшая и разработанная плоть блестела от излюбленной клубничной смазки, легко и жадно принимая в себя едва ли не целый палец, наполняющий на жалкую долю. Сквозняк холодил собой мокрую кожу, вынуждая поджиматься и вздрагивать, причиняя себе этим большую боль, от которой так сладко скапливалась дрожь под острыми коленками.       — Все карманные деньги, — Сокджин излился громким всхлипом, поддаваясь бёдрами назад, но вновь не получив ничего, что могло бы принести облегчение. Этого было чертовски мало. Светлые локоны неприятно прилипали ко взмокшему лбу, а розовая шуба пригвождала к полу, она ощущалась невыносимой. — Я отдал Т-томасу все свои карманные деньги, с-сеньор!       — Tu sei Alta, zoccola e senza mutandine.       — Н-но я—       — Devi chiudere il becco un minuto.       — Sì, S‐signore.       — Ты такой жалкий, малыш, раскрытый и мокрый, как последняя нуждающаяся сучка. И всё это для меня, верно? О, Боги.       Неудобная поза вынудила мальчишку взвиться в любимых руках, и тот вновь подал высокий голос, стоило оказаться полностью во власти чужого желания. Взмокшее лицо склонившегося бойца вжалось в чистую шею Сокджина, слегка прикусывая покрасневшую кожу под тонкой полоской бархатного чокера, пока мозолистый палец без доли нежности, погруженный в горячее тело, потянул вверх, цепляясь за нежные края плоти.       Приторный и тягучий стон наполнил собой душное помещение раздевалки, украшенный ярким румянцем Сокджин обмяк в крепких руках, приподнимаясь на самых носочках и прогибаясь, чтобы подставиться как можно лучше, позволив проникнуть в себя с лёгкостью глубже с отголосками такой приятной боли. Подошвы тяжёлых ботинок скрипели о пыльный кафель, смешиваясь с глубоким голосом Намджуна и его судорожным дыханием, пока узловатые пальцы неистово цеплялись за крепкое тело, стискивая в дрожащих кулаках влажную ткань майки. С резким хлопком далеко позади, что превратился в гулкое эхо, сочный ствол, обтянутый влажным бельём, дёрнулся в короткой вспышке удовольствия, но всё неожиданно исчезло, а разочарованный стон, переливающийся в скулёж, опалил покрасневшее ухо мужчины.       — Медвежонок, — просипел мальчишка.       Разомлевший Сокджин, что едва оставался на грешной Земле своим мутный сознанием, оказался в одно мгновение схваченным за шкирку, а следом и вовсе зажатым в тесном пространстве железного шкафчика. Холодные металлические стенки болезненно впивались плечи, а тусклый свет очерчивал румяное лицо сквозь три горизонтальных прорези. Холодная реальность ударила юношу наотмашь, одаривая ещё одним ударом в солнечное сплетение. Сокджин в нарастающей панике зажал ладонью рот, тщетно пытаясь не дышать так громко и жадно, словно загнанный зверь. Яркие мазки ягодной помады, размазанные по лицу от глубоких поцелуев, имели теперь исключительно тошнотворный в своей сладости аромат, что остался и после того, как розовый мех с силой стёр их с красивого лица.       Статный мужчина с лёгкой проседью в своих иссиня-чёрных волосах был последним человеком, которого юноша хотел видеть здесь и сейчас, едва сдерживая испуганный вскрик.       — Сеньор Пеларатти, — спокойно произнёс совершенно равнодушный Намджун, совсем не стесняясь собственного возбуждения, которого не скрывала синтетическая ткань. Лёгкий розоватый оттенок помады до сих пор украшал собой загорелую кожу бойца, но для сеньора это означало только ещё один трофей. — Я думал, Вы уже покинули клуб. Что-то случилось?       Скрипучий смешок не походил на что-то дружелюбное, но Ким спокойно продолжал свою рутину, опуская забытую сумку на деревянную скамью. Белоснежное полотенце, перекинутое через плечо, вдруг оказалось в чужих руках за одну только секунду, превращаясь в скрученный жгут, чтобы болезненным и смазанным ударом одарить очевидное возбуждение. Ствол, налитый кровью, вспыхнул сильной болью, но Намджун только поморщился, не издав и звука. Он медленно развернулся к гостю полностью, замирая напротив веселящегося мужчины без единой эмоции.       — Поединки всегда оставляют приятное послевкусие, верно? — со раскатистым смешком пробасил Марио, швырнув полотенце вновь его же владельцу. Напускное веселье оказалось слишком очевидным, как и некоторая дёрганность в движениях, Марио трещал по швам. — Отличное чувство, просто обожаю это. Кстати говоря, поздравляю тебя с очередной победой, малец, ты сделаешь меня куда богаче, чем героин.       Тёмный и тяжёлый взгляд Намджуна мельком коснулся нужного шкафчика, всматриваясь в темноту сквозь прорези. Сокджин вжался в дальнюю стенку, холодея от одного только вида хмурого возлюбленного, на лице которого заходили желваки.       — Надеюсь, Вы отлично отдохнёте сегодня с таким-то выигрышем, — с бесцветной улыбкой сказал боец, вновь перекидывая полотенце через руку.       — Безусловно, малец. Ты всё ещё отказываешься от моего предложения? Я зову тебя в лучшее место на этом чёртовом острове, вся лучшая дурь для тебя и только, сегодня твой день. Решай, парень.       — Это очень приятно, сеньор, но я не могу пропустить День рождения своей девушки. Да и я… Я планировал этот вечер весь прошлый месяц.       — Девушка — святое, мой дорогой! — тяжёлая ладонь упала добродушным ударом на оголённое плечо. — Конечно же, ты должен сделать её счастливой, семья — Божий дар. Ничего не может быть выше, чем семья. Никогда не забывай об этом.       — Да, сеньор.       — Когда дело будет идти к свадьбе, дай мне знать, парень, и я устрою для вас нечто поистине грандиозное, — улыбка Марио всегда походила на оскал. — Я сделаю всё для моих людей, ты ведь знаешь меня, малец. Как же чертовски жалко, что у меня нет красавицы дочери, Боги, я бы одобрил ваш союз не раздумывая! Принять тебя в семью — это большая честь для меня.       Густые брови Намджуна сошлись на переносице, а челюсти напряглись, но сеньор продолжал щебетать, попутно выискивая в карманах портсигар:       — Кстати говоря, ты случайно не видел моего младшего? Стоило мне вернуться в машину, как он попросту исчез. Томас сказал, что он отлучился всего на минуту а след этого паршивца уже простыл.       Острый кадык бойца дёрнулся, и мужчина насмешливо воззрился на Марио, приподнимая уголки губ. Тонкие линии морщинок-лучей окрасили собой внешние уголки глаз.       — Что Вы, сеньор, нет. Конечно же, нет, — с коротким смешком ответил Намджун. — Не думаю, что у Вашего сына есть причина приходить сюда. Это совершенно не в его духе.       — Есть, если эта причина — крепкий и толстый член.       — Аугусто не было здесь, — медленно и спокойно проговорил боец. — Я не видел его уже долгое время, но смею предположить, что Аугусто просто отправился проветриться. Он довольно своенравный юноша.       — Иногда я хочу его вздёрнуть.       — Что?       Но Марио только отмахнулся, словно от назойливой мухи, и, хлопнув по карманам брюк, вытащил из левого изысканный портсигар, рывком раскрывая тот.       — У меня четверо чудесных сыновей, Клементе, но не может ведь всё быть идеально, везде найдётся паршивая овца, верно? Я ценю Аугусто и люблю его, а моя драгоценная жена Мими без ума от него, как от родного. Но всем сердцем я надеюсь, что это проклятое юношеское безумие исчезнет в скором времени. Чёрт побери, если я бы я хотел дочь, то получил бы дочь. Сейчас же я имею паршивую овцу, что красит ногти, словно баба. Мне нужны наследники. Мои наследники, те, на кого я могу положиться.       — Он ещё ребёнок, сеньор, малец. Но Аугусто умный и образованный молодой человек, я дум—       — Не спорю, — пламя увесистой газовой зажигалки зарило собой возрастное лицо, забегая в резкие морщины. — Но, чёрт возьми, Клементе… Ты ведь понимаешь меня, верно? Для всякого созревания требуется время, безусловно, но я так блядски вымотан. С остальными сыновьями не было таких проблем, прекрасные мальчишки. Умные, сильные, породистые. Конечно, Аугусто для меня родной, он слишком похож на меня душой, больше, чем другие мальчики. Но… Он сбегает с тренировок, обводит братьев вокруг пальца, слишком громко стонет, когда мастурбирует, да и вообще не особо стесняясь чего-либо в стенах своей комнаты. Аугусто — чёртов дьявол, притворяющийся Ангелом Небесным в женских руках. Ты слышал, что этот паршивец устроил неделей ранее? Этот мелкий ублюдок, на чьих губах ещё грудное молоко не обсохло, разодрал инструктора в клочья.       — Инструктора? — Намджун поморщился от облака едкого табачного дыма, выпущенного прямиком ему в лицо.       — В центре, где он проходит обучение, на тот момент были занятия по стрельбе. У него отличные показатели, прекрасная позиция в рейтинге, он — любимец среди инструкторов и преподавателей, но в тот день произошло нечто, что не попало на камеры. Мы не знаем причину, но видели последствия. С одной стороны, я действительно горжусь Аугусто, но, с другой стороны, инструктора не было возможности узнать. Несмотря на то, что у моего младшего имелось при себе учебное оружие, он не выпустил ни одной пули. А инструктор — новенький из южного подразделения с прекрасным личным делом и отличным опытом, но теперь он в земле. Там никто не набирает на работу дерьма, ты ведь знаешь это, Клементе.       — Сработано… Чисто.       — Да, чище, чем то, что он творил подростком, но это — блядское безумие. Знаешь, сколько дерьма мне пришлось расхлёбывать? Один маленький ублюдок успешно заменяет мне всех моих детей, если бы я только мог вернуться в прошлое, то задушил бы при первой возможности. Если это исчадие Ада принесёт мне ещё проблем, я убью его и лично зарою на заднем дворе.       Марио сплюнул себе под ноги.       — Грёбанный ублюдок, — хрипло произнёс Намджун, едва замечая, как острые костяшки, истерзанные недавним боем, побелели от напряжения сжатых кулаков.       — Знаешь, малец, а ты прав, — несколько точек пепла упали на кафельный пол, и Марио со скучающим видом направился к железным шкафчикам, легко поддевая висячий и хлипкий замок на одном из них. Сигарета мелькнула яркой точкой, позволяя насытить лёгкие едким дымом, и мужчина в одно мгновение сорвал бесполезный замок, рывком распахивая хлипкую дверцу за дверцей. Когда остался целым только один шкафик, сеньор с долей усталости ударил по тому ногой, не щадя своих явно дорогих ботинок. Замерший Сокджин, запертый в четырёх холодных стенках, едва мог вздохнуть от всепоглощающего страха. Он видел своего отца так близко. — Когда я найду этого ублюдка, то обязательно спущу с него шкуру в этот раз.       И он её спустил.

*

Пригород Палермо,

настоящее время,

две тысячи двадцать третий год.

      — Лука — мастер своего дела, принцесса, твой медвежонок будет как новенький, — тёмную макушку в нежности взъерошили, но Суа только горестно вздохнула, подтягивая колени к груди. Вся семья приютилась на одном клочке светлого дивана, окружив сосредоточенного Капореджиме, что ловко орудовал тонкой иглой и прочной нитью. Детские слёзы от потери лапы у излюбленного медвежонка быстро высохли, сменяясь любопытным блеском.       — Это правда, милая, — длинные пальцы скользнули за воротник киллера, сидящего на полу в ногах Отца, тот крупно вздрогнул и потупил смущённый взгляд оленьих глаз, сразу же напрягаясь, стоило приятной ласке превратиться в табун мурашек от обжигающего кожу холода обручального кольца. Полностью расслабленный в спокойствии Сокджин, что сидел на диване, опираясь локтём о колено, никак не желал внушать киллеру доверие. Чонгук с трудом сглотнул, не обращая внимания и на то, как один из бойцов от безделья беспечно вставлял ему между пальцев ног короткие спички, зажигая те и сразу же задувая пламя, едва то норовило коснуться кожи. Киллер ощущал себя в клетке, пока тут и там трещали пламенем различные сладковатые свечи. — Почему бы нам сегодня не отпраздновать чудесное выздоровление твоего нового лучшего друга? Было бы прекрасно устроить семейный вечер, когда погода настолько отвратительна.       Два помощника по обе стороны от Юнги выглядели крайне сосредоточенно, держа в своих руках, криво облачённых в перчатки, ножницы и коробку из-под печенья со швейными принадлежностями. Бесполезные медицинские маски, натянутые в спешке, выглядели совершенно глупо, особенно когда у Хосока отчаянно запотевали очки от собственного дыхания.       — Ты думаешь, тётушка позволит пронести в этом дом еду навынос? — с тёплой улыбкой поинтересовался Консильери, так и не отвлекаясь от своего планшета. Киллер не был уверен, занимался ли тот важными бумагами или же просто собирал торты в детской игре, но Намджун выглядел счастливым. Прохладные пальцы скользнули по позвонкам чуть ниже, вынуждая Чонгука крупно вздрогнуть от контраста температур, а затем те вернулись вновь на крепкую шею, пробираясь в копну тёмных волос на загривке. Приятная волна мелкой дрожи окутала тело, и Чон шумно выдохнул, прикрывая глаза. Взлохмаченная голова запрокинулась навстречу ласке. — Она сейчас почувствует, что мы говорим о еде, и спустится прямиком сюда.       — Я буду бояться тётушку, когда мне стукнет и сто два года, — голосом, полного искреннего страха, честно поделился Чимин. — Пожалуй, я совершенно не против домашней еды.       — Но Патриция милая, — в полном недоумении пролепетала Суа, озадаченно осмотрев мужчин, так и не отпуская ногу Капореджиме из объятий. — И она очень добрая. У меня никогда не было такой тётушки, как Патриция.       — Принцесса, Патриция без ума, она, как и все мы, очень сильно любит тебя, — мягкие щёчки девочки окрасились румянцем, и та смутилась. — Вот если бы я был только, как ты, детка…       — Разве Патриция не была няней только для тебя? — лишь после заданного вопроса Чонгук хорошенько испугался самого себя и той лёгкости, с которой необдуманные слова сорвались с языка. В неловкости киллер прикрыл ладонью рот, поднимая голову с колен Отца, чтобы принять прежнее сидячее положение в своей собственной неловкости, так и не замечая мягкую улыбку на пухлых губах. До этого момента они никогда не говорили друг с другом в таком тоне, сохраняя напряжение и некоторую скованность.       — Наш любимый крольчонок поинтересовался у меня: была ли Патриция только моей няней, — подал весёлый голос Сокджин, не скрывая лукавую улыбку и щипая заднюю сторону шеи румяного киллера. — Как нам сказать ему, что эта миниатюрная женщина держит всю резиденцию Пеларатти под своим каблуком?       — Но ты — единственный любимчик Патриции, — фыркнул Юнги с последним стежком. — Это тебе она прощала буквально всё, не так ли? Patatina.       — Baciami il culo.       — Я хочу сегодня еды навынос, а ещё ванильного мороженого, будь добр, сообщи сеньоре об этом лично прямо сейчас, чтобы мы все остались живы. Мы все будем есть сегодня то, что приготовлено вне этих стен.       Откинувшись на мягкую спинку дивана, Сокджин закатил глаза до ярких белых белков, но маленькая улыбка так и не сходила с его лица.       — Ты просто пользуешься мной, как щитом.       — Да, — легко пожал плечами Юнги, передавая плюшевого медведя счастливой Суа, что сразу же стиснула того в объятиях. — И не скрываю этого.       Как бы Сокджин ни демонстрировал наигранную обиду и негодование, тот всё же поднялся со своего тёплого места, легко касаясь вихрастой макушки киллера. Иерархия в новой семье всегда была интересной вещью, оставляя от занимаемых позиций в той только лишь названия. Аугусто не претило заняться делами своих бойцов, так и каждый из семьи обладал прекрасными знаниями, чтобы легко ориентироваться в делах самого Крёстного Отца, но Юнги оставался прав, Аугусто являлся бесспорным любимчиком сеньоры, и дело не в том, что та воспитывала этого Дьявола с самого раннего детства, нечто иное происходило в женской душе, а Ким вовсе не был против.       В этот день резиденцию окутывал собой совершенно домашний уют, а дождь, стучащий в большие окна, дарил странную тоску, приправленную печалью.       — Ты решила устроить ревизию этого старого склепа? — облокотившись плечом о дверной косяк, Аугусто расцвёл мягкой улыбкой при виде Патриции и её бурной деятельности в одной из пустых комнат, что уже давно служила большой кладовкой. Никогда не составляло труда найти эту женщину даже в целом мире.       — Этот хаос находится совсем рядом с моей комнатой, я не могу спокойно смотреть на это изо дня в день, — Патриция, взмахнув руками в чувствах, заправила выбившиеся пряди волос за уши.       — Я закрою её на ключ.       — Я закопаю тебя под кустом с розами в саду, какие-то ещё предложения?       Лукавая усмешка окрасила пухлые губы.       — Никаких, сеньора, — в послушании нараспев протянул мужчина, всё же шагнув в царство бесчисленных коробок и забытых вещей, коснувшись кончиками пальцев пыльного подсвечника, стоящего на очередных ящиках. — У меня есть заманчивое предложение для тебя, что ты думаешь о вкусном ужине, который совершенно не нужно готовить?       Отложив раскрытую коробку на стол, заваленный различными вещами, Патриция хмуро взглянула на лукаво улыбающегося мужчину, не имея и возможности злиться на того.       — Тебя попросили предупредить меня об этом, дабы остаться в живых, верно?       — Это моя идея целиком и полностью.       — Я совершенно не против, Patatina. И раз ты здесь, скажи-ка мне, можем ли мы избавиться от этого? — с шорохом ткани на тусклый дневной свет появилась совершенно несуразная, но такая чертовски любимая розовая шуба, из-за чего медовые глаза забавно округлились в удивлении, а сильные руки вскинулись вперёд, сразу же забирая вещь в свои объятия под весёлый смешок. — Не думаю, что сейчас это будет тебе в пору.       — Не избавляйся от неё, — вышло слишком жалобно, ничуть не смущая никого из душной комнаты.       — Прошло около пятнадцать лет, полагаю, зачем тебе этот хлам? Твой плюшевый медвежонок заслуживает бóльшего уважения, чем это несуразное нечто.       — Сеньор Фифи не забыт, он занимает почётное место в моём сердце и когда-то в детской среди других игрушек.       — Милый.       Некогда наполненная приятной суматохой и звонким детским голосом, уютная детская комната располагалась напротив спальни самого Сокджина, теперь же погрязнув в тяжёлой тишине. Нетронутая комната, где когда-то существовала маленькая и яркая Вселенная, теперь была лишь местом горькой скорби, куда Аугусто неизменно приходил в особенно тяжёлые моменты. Пыль никогда не оседала на покинутых вещах, а детский голос больше не превращался в счастливое щебетание. Несколько раз Патриция уже намеревалась завести разговор о том, что кровоточащую рану от потери любимой дочери и жены стоило как следует залечить, избавившись от всех напоминаний о трагедии, но Аугусто так и не смог решиться на подобный шаг, трепетно храня ключ от детской в резной шкатулке на рабочем столе.       Неприятное молчание, пропитанное горечью, сменилось на приглушённый шорох ткани. Аугусто никогда не желал говорить о своих ранах, как и не позволял залечить их.       — Ты стал ещё прекраснее, — женская ладонь мягко похлопала по бледной щеке мужчины, чей нахмуренный и поникший вид сразу же просиял, а уголки ягодных губ приподнялись. Как и говорила Патриция, вещь действительно оказалась маловата в плечах, теперь же та просто лежала на них, укрывая статную фигуру, словно накидка. — А твоя шуба — ещё более отвратительной.       — Ты умеешь дарить комплименты, тётушка.       Объятия всегда нравились Аугусто, хоть те с возрастом стали нечасто баловать собой, каждый раз Ким пытался утонуть в них, насыщая свою душу теплом до следующего подобного раза. В объятиях существовала своя безопасность, любовь и защита, которые были так необходимы. Целомудренный поцелуй расцвёл на пушистой тёмной чёлке, как и коснулся лёгким прикосновением губ узкой женской кисти.       — Брюнетом ты мне нравишься больше.       — Это ты потакала всем моим юным идеям, значит, вся цветовая палитра моих волос была исключительно делом твоих рук.       — Ты был таким славным созданием, моя Картошечка! Даже в этой проклятой шубе и в тех чудовщн—       — Простите.       Глухой стук костяшек о дверное полотно проник в маленький мир воспоминаний, выбрасывая на берег реальности. Сокджин встрепенулся, с некоторым страхом впиваясь в неожиданного гостя. Вездесущие воспоминания, запертые в многочисленных коробках, вынуждали чувствовать себя беззащитным, и Аугусто, потерявшись на один короткий миг, стремительно направился прочь из комнаты, целенаправленно задевая плечо киллера, замершего на пороге. Один судорожный вдох и самообладание вернулось, а на дне бездонных зрачков мелькнул прежний холод. Он уже достаточное количество раз показал себя слабым куском дерьма перед грёбанным гостем.       — Отлично выглядишь, — без тени лжи поделился Чонгук, в ласке потрепав розовый и пушистый мех шубы, словно любимого пса. Он был мягким, чуть спутанным, но таким приятным. Киллер зарылся пальцами в розовый мех глубже, прикусывая щёку изнутри. — Не знал, что такие модные тенденции крутятся в сицилийский кругах криминального мира. Довольно… Строго.       Медовые глаза на мгновение скрылись под веками, закатившись, на что киллер хихикнул, словно школьница, всё же убирая свои вездесущие руки, чтобы спрятать их в карманы мягких штанов.       — Какого чёрта ты здесь забыл?       Чонгук не мог выдавить ни одного слова в ответ на такой простой вопрос, как и полностью осознать тот факт, что румянец под воротом серого свитшота зарождался далеко не от повышенного давления. Необъяснимая буря чувств ютилась в самой глубине тела. Словно бы расстройство желудка, та надоедала и раздражала, усиливаясь с каждым днём. Но Сариэль всё больше терял уверенность в том, что не был болен, как и в отсутствии проблем с сердцебиением всякий раз, стоило узловатым пальцам коснуться кожи, покрытой мурашками, а собственному взгляду вонзиться в сухие, но чертовски мягкие губы. К своему изумлению, Чонгук ощущал чёткую уверенность в том, что те на вкус как топлёное молоко. Кончик языка коснулся губ, смачивая, когда чужие пальцы издали звонкий щелчок прямиком перед отсутствующим лицом киллера.       — Вашу организацию явно переоценивают, — устало проговорил Аугусто, легко похлопав гостя по щекам, возвращая в реальность. На мгновение мужчина, укутанный в розовый мех, показался необыкновенно хрупким в своей домашней и светлой одежде с подвёрнутыми длинными рукавами и штанинами. Подобную мягкость не могли скрыть собой никакой холодный взгляд или колкое слово. Чертовски обманчиво. — Иногда мне хочется достать отца из могилы и спросить у него, что же он нашёл в таких, как вы.       С яркой вспышкой необузданных чувств, Чон, очнувшись, рывком сбросил с себя чужую руку, даже если прикосновения той ощущались так приятно.       — Отсоси.       — Хочешь отправиться на Небеса прямо сейчас?       Чонгук фыркнул в напускном раздражении.       — Я пришёл сюда, чтобы сообщить о сеньоре Фифи, он полностью выздоровел, а Лука — полностью удовлетворён.       — Что-то ещё?       — Да, — медовые и бесстыжие глаза сузились, приковывая киллера к месту, но тот и не думал отступить, сполна наслаждаясь собственной игрой на чужих нервах, подмигнув. Аугусто хотелось разрушить, вывести из себя и утопить в его же яде. — Мне нравится твоя фамилия, могу ли я иметь такую же?       К большой неожиданности обоих мужчин на лице Сокджина проступили робкие пятна смущённого румянца, тот прочистил горло, деловито поправляя шубу на своих плечах.       — Va' a farti fottere, — с ударом в плечо выплюнул Аугусто. — Твой флирт такой же отвратительный, ка—       — Как что? Давай же, ну.       — Эй!       Едва развернувшись на пятках, Чонгук ощутил холод вдоль позвонков от пронизывающего взгляда Консильери, что медленно подходил всё ближе без единого намёка на былую расслабленность. Киллер подобрался, сразу же напрягаясь от ощущения прижимающегося со спины чужого тела и длинных пальцев, что легли на широкий размах плеч, касаясь аккуратным ногтями чистой шеи. Чонгук почувствовал себя загнанным в угол.       — Пройди в свой кабинет, Аугусто.

*

      Звонкий шлепок, которым одарил киллера проходящий мимо Хосок, остался для Чона совершенно незамеченным. Некоторая распущенность и бесстыдство в кругу семьи уже казались чем-то абсолютно нормальным, даже если происходили у всех на глазах. Никто из клана не стеснялся проявления чувств, но Чон так и не имел уверенности в статусе отношений каждого из членов семьи. Единственное время, когда подобная тактильность пресекалась, это общество юной принцессы, что в этот раз с удовольствием составила компанию Патриции, легко отпуская отца в рабочую поездку. Сейчас, пиная носком ботинка небольшой камень, киллер хмуро кутался в кожаную куртку, которая никак не спасала от прохладного ветра на берегу моря.       — Эй, — сбавив темп шага, Сокси игриво подтолкнул задумчивого Сариэля в плечо, из-за чего тот задел буркнувшего Юнги, идущего совсем рядом. Главная пара, тихо переговариваясь, шла далеко впереди, пока рука Консильери пряталась в заднем кармане брюк Отца, словно бы им двоим было совсем не за тридцать. — Что стряслось? Ты сегодня сам не свой, а сейчас только два часа дня, парень, нам ещё всю ночь проводить в тесных объятиях друг друга.       — Твои метафоры просто отвратительны, — поморщившись, сказал Лука.       — Я старался.       От неожиданности Чонгук дёрнулся, когда его рука оказалась в чужой хватке, а сам Сокси, затормозив, потянулся через киллера, чтобы толкнуть Капореджиме в плечо, словно в перепалке между малыми детьми. Игривая драка вспыхнула и погасла, но Чон только фыркнул, сильнее кутаясь в куртку. Абсолютное ребячество.       — Что связывает этих двоих? — вдруг выпалил Чонгук, не смея больше держать свои вопящие мысли при себе.       — Что?       Киллер в раздражении звонко цокнул, с силой прикусив щёку изнутри, дабы сдержать рвущуюся сварливость под задумчивое мычание с левой стороны.       — Если ты говоришь о местной парочке, то они не более, чем друзья, — медленно начал Лука.       — С привилегиями.       — Этот болван прав, — встрепенувшись, Хосок вновь одарил мужчину шлепком по плечу, прячась за киллером, словно за щитом.       — Не слишком ли быстро произошла смена интересов у Босса? — Чон больше не намеревался терпеть подобное детское поведение, поэтому легко обхватил руки мужчин по обе стороны от себя, крепко прижимая те к бокам, чтобы ограничить движение и пресечь новую перепалку. — Я не в праве его осуждать, просто это довольно… Странно.       — Ты не боишься обсуждать подобные темы с нами? Ты такой плохой мальчик, любящий сплетни. Мне нравится.       — Его жена, Сариэль, она была… Марио яро настаивал на свадьбе Аугусто, сам подбирал ему невесту за неимением у самого сына претенденток. Босс самый младший сын в семье, и сеньор попросту не мог позволить тому разгуливать свободно, когда его братья наконец-то остепенились. Марио желал приструнить Аугусто как можно скорее, дабы не портить общую картину. Во благо всей семьи, — тихий рассказ медленно оседал в холодном разуме. — Аугусто — дрянной мальчишка, который всегда был таким и будет, но нрав и темперамент никак не отменяют его человечность. Он хороший человек, действительно хороший. И Сиерра, его жена, была удивительной женщиной, мы любили её, как сестру.       — У Аугусто сексуальное расстройство к тому же.       Троица резко застопорилась, и две пары глаз ошарашенно воззрились на замершего Хосока, медленно поднимающего ладони в воздух в невиновности. Тот хлопнул ресницами, имея при этом совершенно невинный вид в явном непонимании причины такой бурной реакции.       — Что? — просипел он. — Это ведь не секрет.       — О чём он говорит, Лука?       — Ma che cazzo combini, stronzo?       — Non ho detto nulla di riprovevole!       — Да что здесь происходит, чёрт вас дери?! — в негодовании воскликнул Сариэль.       — Sei pazzo!       — Эй!       Тень появилась в поле зрения неожиданной вспышкой, пропитанная громким возгласом, та легко сбила Сокси с ног, повалив на сухой песок под заливистый и громкий смех. Светлая макушка была узнаваема как никогда.

*

      Пружины старого и потрёпанного матраса больно впивались в тело, но киллер едва обращал внимания на подобное незначительное неудобство, продолжая неподвижно лежать в мутной дрёме и сыром воздухе. Квартира, служившая пунктом сбора на окраине оживлённого Палермо, выглядела донельзя тоскливо, приветствуя гостей отслаивающимся куском цветочных обоев. Никто из семьи не вдавался в планы на сутки, слепо следуя за Отцом в беспрекословном подчинении. Это пугало собой, но и восхищало в какой-то степени. Чонгук ещё никогда не видел такого полного доверия, как между членами этого клана, которые сейчас, тесно прижавшись друг к другу за небольшим столом, тихо ворковали на крохотной кухне в ожидании щедрой порции ужина.       Клан Пеларатти походил на единый живой организм, чудовищный организм.       Чистая ткань футболки, накинутая на лицо, позволяла разуму утонуть в коротком и глубоком сне, впитываясь в слизистые тонким ароматом стирального порошка. Мерный гул голосов убаюкивал. Последние крупицы мыслей неохотно ворочались в черепной коробке. На днях Патриция за чашкой кофе проболталась о некотором Франсуа, который, по её словам, довольно давно не заглядывал к Пеларатти даже на семейные обеды. Этот мужчина являлся давним другом семьи и по совместительству тот приходился крёстным отцом как для Аугусто, так и для других его сыновей, поддерживая самого младшего после череды трагедий, предоставив тому поддержку на всех уровнях. Именно Франсуа, как говорила тётушка, держал руку Аугусто в своей на ступенях церкви в тот хмурый день. Чонгук же ощущал странную кипу чувств от подобного рассказа, как и от самого Франсуа.       Внутренняя стенка шкафа, скрытая вещами, медленно, но верно наполнялась именами, которые никак не желали связываться между собой красными линиями.       Нечто тёплое вдруг ворвалось в безмятежный сон, расползаясь по лицу и ткани чем-то мокрым. Распахнув сонные глаза от резкого шума с хриплым вдохом, Чонгук, сдёрнув влажную футболку с глаз, осоловело вперился в потолок, на котором время и сигареты оставили сильный отпечаток. Поток воды из чайника исчез, как и хмурый взгляд нависающего Аугусто. Киллер сглотнул, шумно выдыхая через нос. Почему, чёрт возьми, его так тянуло к этому человеку, почему эти чувства никак не желали исчезнуть, оставить в покое, даже сейчас.       — Ужин ждёт тебя на столе, Сариэль, поторопись, — в настоящей ласке позвал того Сокджин, объятый мягкой тканью белой водолазки, из-под коротких рукавов которой виднелся кончик хвоста чернильного дракона на правой руке. Аугусто похлопал киллера по щекам, как по бокам старого доброго ретривера. Белый так чертовски шёл ему, этот человек всем своим существом являл собой нечто слишком дорогое, кричаще изысканное и сдержанное до скрежета зубов. Рядом с этим мужчиной Чон ощущал себя нескладным подростком в потрёпанных кедах, который не играл в гольф, не носил шёлковые пижамные комплекты, не держал несуразный и совершенно глупый Роллс-Ройс в гараже только для того, чтобы любоваться им. Роллс-Ройс всегда существовал для стариков, требующих от своего автомобиля скорее отголоски пыльной библиотеки, чем рёва добротного движка и наличие стекловолокна.       С коротким кивком головы Аугусто исчез из поля зрения, как и ненавистный чайник в его руке, который некоторое время назад излился на спящего киллера остывшим кипятком. Подобный метод уже часто встречался раньше, только вода должна хорошенько обжигать, принося сильную боль. Сейчас же, вновь вырвавшись из хватки короткого сна и откинув холодную и мокрую ткань, Чонгук со стоном перевернулся на бок, укладывая голову на сухой участок матраса. С этого места отлично просматривалась крохотная кухня, где у окна располагался мягкий и полукруглый диван отвратительного алого оттенка, тот обнимал собой круглый стол, с другой стороны которого находились несколько стульев. Один из них занимал совершенно расслабленный Консильери, зажимая губами жёлтоватый фильтр сигареты. В таком хорошем расположении духа этот человек встречался крайне редко, тот походил на хмурого щенка, в котором все и всегда не чаяли души. Все, кроме самого киллера.       Сонный взгляд опустился ниже, и Чонгук дёрнулся, сразу же замерев. Тусклый свет не скрывал происходящего, но пара за столом, казалось бы, и не намеревалась держать что-то в тайне, никак не стесняясь своих действий. На мягком диване Аугусто выглядел слишком ярко в кругу жёлтого света подвесной лампы, что висела над центром стола красным пятном старого плафона. Запрокинутая темноволосая голова покоилась на спинке мебели, а острый кадык дёргался с каждым глотком вязкой слюны. Чернильный дракон на светлой коже Крёстного Отца выглядел слишком хорошо. Тонкая струя табачного дыма ласкала собой пухлые губы, исчезая во мраке душной кухни. Было довольно жарко, из-за чего рукава оказались закатаны, а сама рубашка Консильери расстёгнута на сколько пуговиц, обнажая красивую и чистую кожу.       Пепельница на середине стола медленно наполнялась, как и ткань мебельной обивки раскрашивалась прожжёнными пятнами. Тяжёлый вздох разрезал собой тишину, и киллер поспешил перевернуться на живот, прижимаясь напряжённым пахом к истерзанному матрасу и комку влажной футболки. Почему это так волновало. Пара, погружённая в свои личные дела, расположилась слишком удобно, позволяя легко рассмотреть, как обнажённой ступней под столом Аугусто с оттяжкой массировал промежность своего Консильери, чья пряжка ремня на расстёгнутых брюках блестела слишком ослепительно. Одинокая тарелка с остывающей порцией ужина ожидала Чонгука на столе рядом с лежащей рукой Намджуна, между пальцами которой тлела сигарета.       Чонгук не смел закрыть веки полностью, продолжая жадно наблюдать из-под пушистых ресниц за происходящим, тот, едва дыша, проник рукой к поясу брюк, самую малость приподнимая бёдра для собственного удобства. Горячий жар щекотал кожу, вынуждая приоткрывать потрескавшиеся губы, медленно выдыхая через сухой рот. Влажное пятно на матрасе приятно холодило собой лицо, из-за чего тело киллера вдруг напряглось от резкой волны мелкой дрожи нарастающего возбуждения. Это не казалось постыдным. Без зазрения совести, Чон, утопая в волне желания, ловко расправился с пуговицей, чтобы аккуратно проникнуть кончиками пальцев под резинку белья. Одна нога, согнувшись в колене, чуть приподнялась выше, позволяя снизить давление на ноющую кисть.       В квартире было достаточно тускло, чтобы оставить киллера без лишнего внимания и принять его за спящего в абсолютном безразличии к происходящему бесстыдству, во всяком случае Чонгук питал к этому уверенность, прикусывая с силой щёку изнутри, когда прохладные подушечки коснулись сочной головки, размазывая по той белёсую каплю. Шорох ткани оставался едва слышным, как и тяжёлые вздохи с редким скрипом пружин. Кисть изнывала от неудобного положения, а разум, стремительно исчезающий в дымке чего-то необыкновенно яркого, терялся в набегающей на тело пенящейся волне наслаждения, захлёстывающей по самую макушку до мелкой дрожи в напряжённых ногах. Тяжесть скручивала мышцы внизу живота, вынуждая толкнуться бёдрами навстречу ласке под тихий вздох, стоило только мутному взгляду оленьих глаз коснуться красивого лица Крёстного Отца, который явно наслаждался происходящим больше, чем кто-либо ещё. Едкая ухмылка украшала пухлые губы, обнажая ровный ряд верхних зубов. Аугусто не испытывал жалости или же стыда, тот выпустил тихий и низкий стон чистого удовольствия с лёгким облаком табачного дыма, всецело довольствуясь представлением изнывающего, давящегося собственным стонами, киллера. Чонгук не смел отвести совершенного пьяного взгляда из-под трепещущих ресниц от прекрасного в своём великолепии Крёстного Отца, чьи длинные пальцы давно натягивали кулаком ткань белья в расстёгнутых брюках, холодя металлом обручального кольца горячую плоть.

*

      — Где моя футболка, чёрт вас всех побрал?       — Там, где ты её и оставил, прекращай бухтеть.       Тэхён надулся, словно ребёнок, получивший на Рождество уголёк под раскидистой елью. Боец сложил руки на груди, злобно поглядывая на каждого, кто сбился в кучу у припаркованного автомобиля. Свет в квартире на третьем этаже погас, и Чонгук спрятал короткую улыбку в локте, изображая самый неправдоподобный кашель. Потерянная вещь, измученная жизнью и щедрой порцией семени киллера, уже давно покоилась на дне мусорного бака во внутреннем дворе дома.       — Теперь мне жарко, — изнывал боец, крутясь юлой среди курящих мужчин. — Моя спина мокрая, как мне работать в этой тёплой одежде всю ночь?       Холодная ладонь ловко скользнула под одежду Тэхёна на влажную спину, и тот громко ойкнул, взвившись в руках подошедшего Босса.       — Оставьте моего ребёнка в покое, — без тени забавы сказал Аугусто. Огоньки тлеющих сигарет исчезли под подошвами тяжёлых ботинок. — Он не виноват в том, что не имеет ни малейшего понятия о порядке в своих же вещах. Это будет ему уроком.       — Но она была моей счастливой!       Сокджин смягчился, поправляя ремень от тяжёлой сумки на своём плече.       — Думаю, наш дорогой Сариэль подберёт что-нибудь для тебя, как только мы вернёмся домой.       Яркий прищур вонзился в киллера, чьи оленьи глаза округлились в изумлении. Слова застряли в горле, стоило Отцу направить на того указательный палец, призывая заткнуть пасть.       — Так это ты виноват в её грёбанной пропаже, кусок дерьма!       Громкий и высокий вопль наполнил собой пустую улицу поздним вечером, как и громким топотом, сменяющимся пронзительным визгом. Разгневанный Тэхён обладал поистине острыми зубами и крепкими челюстями. Но Чонгук не жалел о содеянном, потирая шею с яркой меткой укуса весь последующий час, прислонившись лбом к холодному стеклу. Он заслужил. Он был плохим мальчиком.       В этот день Консильери оставался особенно близок с Боссом, те напоминали киллеру попугайчиков-неразлучников, переговаривающихся между собой при любом удобном случае. Те часто отходили от шумного клана, погружаясь в собственный мир, но к подобному все оставались равнодушны, за исключением Чонгука, что не сводил с пары хмурого взгляда. Аугусто состоял из противоречий, киллер никак не мог взять в толк, как этот человек так быстро упал в объятия собственного помощника, если от момента потери жены и дочери не прошло большого количества времени, чтобы умудриться успокоить душу и собственную жизнь. Да и обручальное кольцо по-прежнему обнимало собой безымянный палец.       Но вновь никому не было никакого дела, кроме киллера, которого тянуло к этому невозможному человеку до боли в костях и мышцах. Сколько бы Чонгук ни сопротивлялся своему сознанию, он вновь и вновь терпел крах, пропущенные удары сердца и болезненное возбуждение.       Сейчас же в салоне автомобиля царила приятная ночная тишина, даже если здесь не было ни самого Босса, ни его помощника, никто не спешил начинать обсуждения, словно той ситуации на крохотной кухне не происходило и вовсе. Это не послужило чем-то удивительным для киллера, тот прекрасно чувствовал, как все в этой семье тесно связаны друг с другом, а теперь, казалось, и с ним самим.       До прибытия в Катанию оставалось менее сорока минут, но даже ночью на дорогах встречались осточертевшие пробки из десятка машин. Этот остров никогда не видел сновидения, как и не имел тихой жизни.       Редко какие места действительно погружались в настоящий ночной сон, так и Катания на востоке от Палермо по трассе «А19» могла похвастаться исключительной бессонницей ночной жизни. Многочисленные туристы неизменно бродили по старым улочкам в веселье и звонком смехе под высокий градус выпитых напитков, именно из-за подобной глупой мелочи Сокджин и не любил центральные районы, отдавая предпочтение окраинам для ведения любых дел.       — Я насчитал уже как минимум четыре патрульные машины, какое-то безумие, — тихо посетовал Сокджин, в рассеянности поглядывая на проносящийся за окном город. В этом автомобиле не было никого, кроме трёх душ. — Вся крысиная верхушка посходила с ума после вступления на должность нового главного комиссара, мне казалось, это всё должно уже было утихнуть как несколько месяцев. А они, кажется, не желают униматься.       — На днях полиция задержала с десяток людей неподалёку от самого Рима, они вошли в раж. Правда, поймали исключительно мелочёвку, но им и это приятно.       — Да, я слышал об этом, — на мгновение Аугусто замялся, бегло взглянув на сосредоточенного Консильери, сжимающего руль. — Не думаю, что сегодняшняя маленькая вечеринка сможет заинтересовать этих крыс. Человек, с которым я назначил встречу, не самый верный в клане Франсуа. Всё ещё удивляюсь, как легко он принял мои условия, стоило только пообещать золотые горы. Этот ублюдок Франсуа теряет хватку, но он должен будет меня поблагодарить за такую щедрую чистку его кадров.       — Детка, — длинные пальцы, соскользнув с рычага коробки, легко коснулись бедра, скрытого брючной тканью, чтобы пробраться к кромке верхней одежды, сжимая мягкую плоть до шумного вздоха Отца. — Мне известно, что Франсуа до сих пор находится на острове, но я не могу на него выйти. Это не выглядит хорошо, как и то, что ты заставил хорошенько перенервничать нас всех. В ту ночь мне казалось, Патриция просто съест меня.       С шорохом одежды Юнги показался между двух сидений, цепляясь пальцами за края, обтянутые кожей. Длинный и бледный шрам в подобном тусклом свете выглядел зловеще.       — Эй, — позвал тот. — Насколько я понимаю, этот ублюдок так и не выходил на связь после того взрыва в клубе, верно? Во всяком случае, у нас нет ни единой информации о нём с того дня. Довольно глупо со стороны Франсуа топить своих же людей, это никак не даёт мне покоя. Когда ты тогда находился в кабинете Маттэо, там ведь не было даже следа чужой руки, я полагаю.       — Кабинет был пуст, Франсуа же не отвечал, его номер — заблокирован. Глупости.       — Тот, кого вы убрали тогда в ресторанчике на углу…       — Он был пешкой, которую Франсуа благополучно отдал мне, чтобы я мог повеселить своего ручного зверька за неимением у меня подходящих целей. У меня не было причин отказывать ему в услуге, ведь он сделал многое для следующего шага, да и большая доля расходов пала на него. Франсуа владеет многими связями, поэтому по наши души никто не явился после взрыва в клубе, как и сам инцидент быстро замяли местные газеты. Это было удобно для меня. Для нас.       — Никому не нужен Богом забытый клуб.       — Верно. Мы условились встретиться в рабочем кабинете Маттэо уже на месте, но само заведение имело уже что-то… Словно его подготовили заранее и не для наших целей. Кабинет сам встретил меня пустотой, чистой пепельницей и пустым сейфом, но при этом бухгалтерская книга оставалась нетронутой.       — У Франсуа есть причины избавиться от нас?       — Нет, он исключительный придурок. А как иначе, если мы едем навстречу с его же подельником? Стоило пообещать тому золотые горы, как он сразу же согласился на встречу, — истинная крыса.       — Где тебе удалось его поймать?       Сокджин обернулся с яркой улыбкой к Капореджиме.       — У прилавка с фруктами рядом со старыми офисами в центре Палермо. Я находился там по чистой случайности, а Вито, когда покинул клан после завершения встречи, направился по своим делам в одиночку. Даже если там не было ни Босса, ни его Консильери, подобный жест довольно грубый с его стороны, особенно после того, как ему позволили посетить встречу. Вито жалкий. Либо Франсуа будет благодарен мне за чистку его кадров или же наконец-то явится ко мне на порог, брызжа слюной в ярости. Почему бы не дать детям повеселиться в таком случае?       — Только держи детей в узде, не позволяй им сходить с ума и делать то, что заблагорассудится, Аугусто, — клацнул зубами Консильери. — Рейдов слишком много, нельзя допустить поимки кого-то из клана, мы попросту не выкрутимся вновь. Никто не собирается работать с нами, никто не пойдёт навстречу. В тот раз было большой удачей вырвать Габриэля из крысиных лап. Помни это, вбей в свою блядскую голову.       — Сколько бы власти мы не имели, мы остаёмся грёбанными чужаками.       — Не надо мериться количеством судей и политиков в своём кармане.       — Я на днях познакомился с одним бывшим комиссаром, — лукаво протянул Юнги. — Он очень жаждал получить немного твоего внимания, Аугусто. Комиссар очень хотел попросить об одной крохотной услуге…       Тёмный взгляд из-под пушистых ресниц сверкнул на Капореджиме томным блеском, вызывая на губах Намджуна нежную улыбку, разгладив глубокую морщинку между нахмуренных бровей.       — Назначь ему встречу, надеюсь, ему есть что предложить нам взамен.       Едва чёрный автомобиль занял своё место на полупустой стоянке, как Консильери покинул прохладный салон, чтобы в несколько широких шагов направиться к пассажирской двери, благородно раскрывая ту для Крёстного Отца. Невесомый поцелуй, коснувшийся копны тёмный волос, встретился с томным взглядом из-под чёлки, сверкнувшим странным блеском в свете зажжённой сигареты. Сплюнув в урну неподалёку и затушив окурок, киллер послушно направился за небольшой толпой в объятия бодрствующего ресторанчика.       Это было одним из тех заведений, владельцы которых находились на короткой ноге с теми, кому опасно переходить дорогу, и успешно пользовались всеми плюсами подобного знакомства. Так, в этот раз хозяин ресторана, чьи двери оставались открытыми двадцать четыре часа в сутки с четверга по субботу, получил от главы клана Пеларатти щедрые чаевые, оставляя для того несколько укромных комнат для дорогих гостей.       Бойцы бурлили энергией, а глаза тех сияли, как у крохотных котят при виде яркой и звенящей игрушки. Те столпились на распутье широкого коридора, где одна отделка стен стояла больше месячного жалования банковского клерка. На одно мгновение Сокджин позволил себе полюбоваться своими мужчинами, смотря на тех с невообразимой теплотой, как самый любящий родитель.       — Смотрю, ты позволил взять им свои игрушки за стол, — тон Капореджиме сочился мягкостью, пока большая ладонь легла на острое плечо, слегка массируя то. — Ты их балуешь, Аугусто.       Под куртками бойцов действительно просматривались ремни и кожаные кобуры с увесистым оружием в тех, но Глава расцвёл лишь более яркой улыбкой на подобное замечание, походя на влюблённого подростка.       — Они это заслужили как никто другой.       С мелькнувшим официантом, что покинул одну из подготовленных комнат, Сокджин двинулся вперёд, намереваясь окончить эту ночь как можно быстрее. Хоть подобное развлечение всегда являлось приятным разнообразием в рутине, но то влекло за собой большую порцию нервозности, от которой так раздражающе покрывалось зудом тело. Пол, выполненный из глянцевого и чёрного гранита со светлыми прожилками, походил своей игрой света на зачатки мигрени, несмотря на приглушённый свет и отсутствие сопроводительной музыки в залах, всё начинало настойчиво выводить из себя. Но становившись у горстки ребячливого возбуждения, Ким, вновь расцветая в обаятельной улыбке, одарил каждого из бойцов малой лаской, задержавшись тёплой ладонью на щеке хмурого киллера чуть дольше.       — Повеселитесь сегодня, договорились?       — Да, Отец, — стройный хор голосов разлетелся по коридору, смешиваясь с низким стуком каблуков и гулкого биения сердца. Но спустя несколько шагов Сокджин остановился, со скрипом подошв разворачиваясь к бойцам вновь. Тот прищурился, спрятав руки в карманы классических брюк.       — Я не расслышал.       Только одного голоса не хватало из раза в раз, действительно действуя на нервы. Неподвижная фигура киллера пряталась в тени бойцов, не сводя тяжёлого взгляда с Аугусто. Грудь Чонгука, объятая чёрными ремнями, медленно вздымалась от глубокого дыхания, а руки свободно свисали по бокам. Мужчина даже не дёрнулся, когда знакомая ладонь вновь легла на щёку, огладив ту в притворной ласке, чтобы сразу же одарить ту ощутимой и звонкой пощёчиной. Боль вспыхнула, а узловатые пальцы с силой сжали заднюю сторону напряжённой шеи, насильно вынуждая приникнуть лбом к чужому. Киллер мог ощутить горячее дыхание Отца на собственных сжатых губах. Казалось, долгие два часа дороги не пошли тяжким мыслями на пользу.       — Ещё раз, детка, — после каждой попытки отстраниться боль усиливалась, стреляя импульсом в черепную коробку. — Не вынуждай меня ставить тебя на колени при всех. Где твоё самоуважение, где твои грёбанные яйца?!       Но ответа не последовало, а от едва уловимого рычания в голосе, что всегда был подобен медовой и сладкой патоке, холод стремительно пробирал до самых костей. Чонгук шумно выдохнул через нос, ясно ощущая, как собственный ствол в узких штанах дёрнулся, а яйца поджались. Он чертовски желал этого, изнемогая. Ещё одна звонкая пощёчина вонзилась в плоть лица, но киллер не дрогнул, лишь приподнял уголки сухих губ, наслаждаясь.       — Вытащи свой язык из задницы, кусок дерьма, и выполняй прямые приказы, как блядски хороший мальчик.       — Да, сеньор, — на выдохе произнёс киллер. — Да, мой господин.       — Как же с тобой, ублюдок, много проблем.       Последний удар пришёлся в плечо, и Чон позволил себе расслабиться, свободно отступая на шаг назад. Едкая ухмылка стремительно окрашивала пылающее лицо, а нечто сладкое стягивалось в солнечном сплетении, когда во взгляде Аугусто мелькнули те самые искры, что ярким пламенем разгорались ранее в жёлтом свете кухни. Звонкий свист вонзился в сознание, выбрасывая на берег реальности. Бойцы оживились, облепив киллера подобно мухам оставленный кусок пирога на подоконнике.       Две арендованные комнаты были единственными, где кипела жизнь. Ресторан оказался почти пустым, за исключением редкого рабочего персонала, никто не пытался путаться под ногами, при этом наполняя столы действительно вкусными блюдами. Комнаты имели между собой зеркальную стену, позволяя иметь полноценный обзор из одного помещения на другое, словно бы в полицейской комнате для допросов. Сидящий за столом подельник Франсуа и не догадывался о происходящем, с большим удовольствием поглощая предложенные блюда, пока невозмутимый Сокджин, сидящий в абсолютной расслабленности, выглядел донельзя неправильно, оставшись совершенно один. Безукоризненная осанка дарила волну некоторой зависти, и Чонгук выпрямился на стуле, лениво мазнув взглядом по широкому размаху плеч Босса в строгом, но льняном пиджаке.       — Эта тупая задница притащила с собой подружек! — в возмущении воскликнул Хосок, указывая вилкой на горсть людей вокруг Вито. — Боги, эта крыса думает о себе слишком много! Как кто-то мог только согласиться его сопровождать?!       — Их проверяли на наличие оружия? — непривычно тихо поинтересовался Тэхён, на чей щеке красовалось пятнышко томатной пасты от слишком большого укуса. — Во всяком случае я не смог попасть в уборную, всё закрыто.       — Святое дерьмо.       — Так вкусно?       Хосок хрюкнул, прикрывая полный рот еды узкой ладонью.       — Задний двор ресторана не имеет парковки, да и въезд на территорию перекрыт. Уборные заперты, на входе стоит проверка. Нет причин для беспокойства.       И их действительно не существовало. Продолжительная встреча по ту сторону стекла выглядела крайне странной для всех, кроме как самого подельника, что раскидывался условиями, словно оплатил из своего кармана как ужин, так и всё заведение в целом. Сокджин слушал, изредка терзая несчастную чашку зелёного чая с самым наигранно заинтересованным видом, на который только мог быть способен. Как только Вито потерял любые остатки страха и свободно откинулся на спинку стула, без единого смущения расправляя плечи, Аугусто обернулся на мгновение к зеркальному стеклу позади, сразу же следом поднимаясь на ноги без единого объяснения. Перевернув пустую чашку на блюдце, тот вжал окурок в дно посуды, чтобы следом молча пожать руку растерянному мужчине по ту сторону небольшого квадратного стола. Вито вымолвил нечто совершенно глупое, перед тем как Отец спокойно покинул душную комнату, а клан сразу же поднялся на ноги, забывая и про вкуснейший десерт в тарелке перед собой.       Хоть Консильери и Капореджиме разделяли поздний ужин вместе с остальной частью клана, те растворились, исчезая в суматохе и появляясь у самого Аугусто рядом с чёрным входом, на что тот едва ли обратил своё внимание. Сокджин был в безопасности, пока оставленные в неведении гости надрывали голосовые связки, растекаясь эхом по пустому коридору. Фальшивая охрана, которую притащил с собой Вито, являлась лёгкой добычей, пока сам главный герой встречи отчаянно бледнел, наблюдая, как одного уже ослабевшего мужчину легко рывком схватили за волосы, оттягивая голову назад. Личный Адский котёл бурлил и кипятил в себе страх подельника, мгновенно закипающего бешеной паникой. Чья-то горячая кровь ударила Вито в лицо, но тот не сдвинулся со своего места, продолжая слепо наблюдать, как волосы его друга исчезали в кулаке бойца.       — Я всегда был лучшим игроком, когда дело доходило до попадания в яблочко!       Безудержное веселье поглотило собой Хосока, который, одной рукой удерживая вялое тело на стуле, другой же ловко выхватил излюбленный японский нож из ножен, любовно вкладывая его в лежащие на столе руки своей жертвы вертикально острым лезвием вверх.       — Ambaraba cicci coccò, tre civette sul comò, — нараспев заголосил Сокси, сверкая июльским солнцем. — Che facevano l’amore con la figlia del dottore. Il dottore si ammalò.       Длинный палец указал на Вито, а звонкий голос стих, позволяя подельнику самостоятельно окончить детскую считалочку. На выбритых висках Вито блестели капли пота, а воздух вокруг пропитывался кровью и воплями.       — Ambaraba cicci coccò, — едва слышно прохрипел подельник.       Глаза Вито расширились слишком комично для бойца, чьё звонкое хихиканье вонзилось в суматоху драки и возгласов громогласным безудержным смехом. Тело Сокси в порыве веселья склонилось из стороны в сторону, словно детская игрушка на пружинке, и тот, в одно мгновение замерев, с силой надавил на голову стонущего мужчины, вынуждая того рухнуть вперёд, насадившись открытым глазом на сверкающее лезвие ножа до самого упора на рукоятке.       Когда очередное безжизненное тело рухнуло на стол прямиком перед Вито, тот завопил во всю силу лёгких розовощёким поросёнком, стремительно вскакивая и пробираясь к заветной двери, чтобы сбежать из этого крохотного личного Ада как можно скорее. Тот возликовал, исчезая за новой и новой дверью, почти упав на землю, стоило зацепиться одеждой за дверную ручку на пороге чёрного входа. Теперь оставалось бежать, только бежать.       Подобные издержки всегда являлись чем-то предсказуемым и стабильным, щедро покрываясь хрустящими купюрами, стянутыми в несколько пачек яркими резинками. Это не являлось проблемой, как и причиной для беспокойств Крёстного Отца, чьи тяжёлые мысли сейчас занимали собой исключительно четыре человека. Тёмная буря появилась в распахнутых дверях чёрного входа следом за сбежавшим подельником, подобно горстке разгневанных банши, на чьих лицах сияли самые безумные оскалы. Сокджин любил радовать их, он любил их.       Горький окурок исчез под подошвой лаковых ботинок, и Сокджин поднял воротник пиджака, взмахнув кистью в воздухе для некой отмашки. Тусклый свет единственного фонаря на козырьке ресторана мало что позволял рассмотреть, кроме одиноких мусорных контейнеров и несколько коробок с тенями шерстяных грызунов. Когда одна фигура, вывалившись из здания, ринулась прочь, зацепив собой и бок одного из двух чёрных автомобилей, Консильери только громогласно рассмеялся, пропуская спустя некоторое время и собственных людей, что без единого промедления направились к крайнему автомобилю, с визгом лысых шин и рёвом двигателя уносящихся прочь.       Извилистые дороги служили отличным лабиринтом для одной единственной крысы, отчаянно пытающейся скрыться от пронзительного белого света узких фар. Подельник метался в нарастающей панике, пытаясь скрыться в редких подворотнях бедного района, тот натыкался на тупики, переводя дыхание во мраке ночи. Предательский месяц на чистом небе казался слишком ярким, а сонная тишина — невыносимо звонкой. Припав к очередной холодной стене, запыхавшийся Вито легко поддавался новой и новой волне ужаса, щекочущего душу ожиданием любого нападения или же гибели. Но ни единого выстрела так и не пронзило собой воздух, как никто не стремился приближаться слишком близко, позволяя крысе загнать себя самой.       Только когда потрёпанные временем жилые постройки сменились ещё более жалкими улицами с разбитым асфальтом и разграбленными витринами некогда маленьких магазинчиков, подельник впервые замер посреди пешеходного перехода, подобно оленю в свете ослепляющих фар. Чёрный автомобиль, издевательски медленно затормозив со скрипом колёс, вдруг остановился полностью, а яркие фары того погасли. Плюсовая температура ощущалась необыкновенно странно в совокупности с холодной дрожью зарождающегося возбуждения. Заливистый смех сорвался с губ киллера, когда тот, натянув на лицо маску, вдруг повился из открывшегося люка на крыше автомобиля, словно Джек из цветастой коробки. Сариэль чуть пошатнулся, когда его бёдра оказались в крепких объятиях одного из бойцов, который отчаянно защищал его от любых нападок со стороны Чимина за рулём, наполняющего салон язвительным негодованием по поводу грязной обуви прямиком на дорогой отделке кресел. Ощутимый мокрый укус вонзился в оголённую полоску кожи из-за задравшейся куртки, и мозолистые пальцы киллера с трепетом обхватили прохладный автомат, стискивая до побелевших костяшек грубую рукоятку. Полный магазин щедро украшал собой оружие, как и штык-нож, гордо блестящий своим острым лезвием у самой мушки. Но Чон так и не спешил касаться затвора, как предпринимать любые другие действия, он, как и трое веселящихся детей, с большим удовольствием наблюдал за смятением и страхом на лице подельника.       — Ambaraba cicci coccò, tre civette sul comò, — во всю силу лёгких пропел Сокси, привычно ударяя стоящего киллера по поджатым ягодицам.       Тёмная ткань футболки только более стремительно пропитывалась пятнами пота от длительного бега, и взмокший мужчина попятился, резко развернувшись, чтобы кинуться через перекрёсток прочь. Но план сорвался, и Вито в страхе отшатнулся от нескольких проносящихся мимо машин. Улица озарились ярким миганием проблесковых маячков. Едва один патрульный автомобиль остановится перед подельником, преграждая тому путь, как ослепительный свет фар сразу же ударил по глазам всех крыс, вынуждая запыхавшегося мужчину оглянуться в животном страхе. Такая яркость легко позволяла клану остаться незамеченными, при этом наблюдать полную картину с явной забавой.       — Вот ведь ублюдок, — с едким смешком протянул Тэхён, навалившись на застонавшего бойца за рулём, чтобы с силой ударить по рулю для громкого гудка.       — Вниз, быстро.       В беспрекословном послушании киллер опустился вновь в салон, забрав с собой и любимую игрушку, что мелькнула на прощание игривым отблеском. Дальний свет фар сменился на ближний и мигнул под шум нового гудка, вынуждая подельника опомниться и заметаться на переходе, словно потерянный пешеход, задерживающий редкое движение. Чимин за рулём раздражённо фыркнул, крепко зажмурившись на секунду, но полицейские едва удостоили Пеларатти своим вниманием, снова начиная движение, как только нерадивый пешеход достиг края перехода. Яркость больно ударяла по расширенным зрачкам. Подаренная фора в несколько долгих минут показалась достаточной, чтобы медленно покатиться на мигающий жёлтый, стоило только полицейской машине раствориться в ночной тишине. Пустые улицы без проблем позволяли шуршать шинами тягуче медленно и непринужденно, игнорируя светофоры на одиноких перекрёстках. Нужная цель легко просматривалась через рядовую и редкую посадку деревьев по самому краю тротуара, обезумевший мужчина вжимался в стены зданий, сливаясь с темнотой и проулками, но каждый раз, оборачиваясь, он видел лишь яркий отблеск лунного света на идеальном лезвии штык-ножа. Хоть подобный аксессуар и был абсолютно бесполезен вне ближнего боя, киллер продолжал трепетно любить его, находя в такой мелочи некоторую изюминку, пробирающую до костей куда сильнее, чем дымящееся дуло.       Загнанная цель быстро теряла редкие остатки сил, становясь медлительнее и глупее, та начинала избегать закоулков и дворов, выбирая длинную полосу вдоль освещённой дороги. Мысль о преследовании быстро стала привычной. Перебирая болезненными ногами с большим трудом, Вито оглядывался всё реже, совершенно не заметив, как чёрный автомобиль позади исчез, сменяясь редкими криками далёких чаек. Вокруг царил вакуум из безжизненной пустоты, такой безлюдный и одинокий, он окутывал мужчину ложной надеждой на спасение, что неожиданно исчезла, растворяясь в далёком свете знакомых фар. Шаг ускорился, сердце забилось колючим комом в горле и пропустило удар, когда несколько выстрелов рассекли воздух у самых ног, подгоняя. Обернувшись в яркой панике, с пронзительным вскриком Вито не удалось разглядеть ничего, кроме точек фар, что казались слишком далеко для подобного дерьма. Воздух обжигал горло, ноющие ноги отчаянно заплетались между собой, пока мужчина изо всех сил кинулся вперёд, стремясь достигнуть любого укрытия, которое только могло найтись в этом Богом забытом месте. Рёв двигателя ворвался в тёплый ночной воздух, хлестая по спине тонкими хлыстом. Жертва задыхалась, а выстрелов становилось всё больше, пока те не превратились в настоящую очередь, накрывая измученное тело с головой.       С шорохом колёс о паршивый асфальт чёрный автомобиль оставил позади себя отголоски былого веселья, появившись одинокой фигурой в свете проносящихся на скорости дорожных фонарей. Смех ютился где-то в глубине грудной клетки, но Чонгук не мог вырвать из себя ни единого звука, так и оставаясь неподвижным с гулко бьющимся сердцем. Автомат в мозолистых руках ощущался обжигающим, накалённый до предела, он тяготил приятным грузом, вынуждая опуститься в терпкую темноту салона, но киллер сжал тот лишь крепче, наполняя лёгкие сладковатым ночным воздухом. Он будоражил собой, щекотал и окрылял, позволяя ощутить себя поистине свободным и счастливым, тем, кто так бесстрашно улыбался в лицо этого проклятого мира. Когда маска оказалась сорвана, ноющие от напряжения руки раскинулись в стороны, подобно большим и белоснежным крыльям. Тёплый ветер сразу же окутал собой, не щадя и одаривая кожу яркими пятнами румянца. Мир, пропитанный морскими нотами, ощущался на подрагивающем от возбуждения теле густым эфиром, опиумным сладковатым облаком дурмана. Чьи-то проворные пальцы стремительно пробирались под ткань одежды, щедро оглаживая горячую кожу, те не исчезали и не утягивали за собой, лишь дарили лёгкую ласку, отдающуюся колючими мурашками вдоль позвонков. Тёмные волосы хлестали по лицу наотмашь, забираясь в глаза. Звонкий смех вперемешку с громкими голосами исчезали в бушующем ветре и в грохоте взбудораженного сердца. На длинных ресницах закрытых и трепещущих век заблестели редкие солёные капли, подобно россыпи мельчайших созвездий, которых киллер ничуть не стеснялся, позволяя глубокой ночи растворить себя без капли остатка.       — Кажется, мы обрели нашу новую удачу, которая работает лучше всякой глупой тряпки, Марко, — шум крови в ушах едва позволял узнать пьяные голоса. — Baciami il culo!       — Благослови Господь нашу Фортуну!