Naloxonum

Cracked — Park Mi Sun

      — Чёрт, чёрт, чёрт…       Кричащие сирены желтобоких машин скорой помощи казались громче раскатов оглушающего грома, некогда бушевавшего в тёмном небе. Яростный дождь стих, прибив к мокрому асфальту пыль и тело Сокджина, который, рывком вцепившись в собственную гудящую голову, сжался на корточках в клубок перед кромкой газона с хриплым и глухим воем. Длинный тренч безжалостно тянулся за своим хозяином по мокрому асфальту. Осмотревшись по сторонам, Чон оставил тяжёлый чехол на скамье рядом, со вздохом шагнув к бледному мужчине, который какую-то минуту назад окрасил траву перед собой остатками скудного ужина. Сокджин измученно застонал, вырывая травинки с корнем, когда того грубо дёрнули назад, вынуждая прижаться спиной к чужим ногам. Холодная и мозолистая ладонь киллера легла на взмокший лоб Отца, накрывая медовые глаза.       — Дыши, — с мягкостью заговорил Чонгук, свободной рукой в ласке зачёсывая тёмные волосы назад, мягкие и взмокшие локоны ластились под длинными пальцами. — Глубокий вдох, давай же. Всё хорошо, я рядом с тобой, всё хорошо. Слушай только мой голос.       Животный страх в глубоких глазах Аугусто оказался на деле яростной вспышкой панической атаки, триггером для которой послужил далеко не выстрел снайперской винтовки, а проклятые раскаты грома, вонзающиеся нестерпимой болью в израненное сердце. Подобный оглушающий и резкий звук со вспышкой ослепительной молнии напомнил Сокджину о времени, когда на острове бушевала волна безжалостных подрывников, держа семьи в огненном круге опасности, а именно о судном дне, когда малышка Франческа оказалась в самом эпицентре хаоса.       Стоило киллеру после выстрела подняться с бетонного пола, как бледные щёки замершего Сокджина окрасились влажными дорожками, пугая Чонгука до ослабевших колен. Весь поспешный путь назад вздрагивающий Ким, поддерживаемый под руки, не произнёс ни единого слова, пока не рухнул у линии газона во дворе со сбивчивым шёпотом в виде имени собственной дочери. Сипение вырвалось из горла, скованного спазмом, где колючий комок слёз спрятался под кадыком. В такие моменты реальный мир совсем не воспринимался Сокджином, а воспалённый разум вновь и вновь переносил мужчину в тот проклятый день, когда тело собственной дочери на руках казалось таким нереальным. Из этого ночного кошмара не было ни единого шанса вырваться, как и лёгкие не могли наполниться воздухом, вынуждая задыхаться в сильных желудочных спазмах. Триггеры того самого дня сопровождали Аугусто повсюду, накрывая собой без права на спасение.       Чонгук не был дураком, тот с лёгкостью сопоставил детали горькой мозаики происходящего. Подобное поведение наёмников множество раз возникало в стенах организации, где истерзанные умы воспитанников едва выдерживали издевательства и нагрузки, так щедро приносимые своими же покровителями. Травмирующие события ломали собой, причиняя вред куда хуже, чем физическое насилие. Подобное являлось своеобразным этапом отбора в высшую лигу, где не разменивались на слабость, забирая себе исключительно сильных, сломленных и безжалостных. Каждый в организации проходил через подобное, и Чонгук не стал исключением.       С нежностью пригладив шоколадные пряди, Чон опустил тусклый взгляд на тяжело дышащего мужчину, впервые замявшись. Подобное состояние киллер всегда находил схожим с испугом у ребёнка, что проснулся в жгучих слезах посреди холодной ночи. И Чонгук знал, как справиться именно с этим.       Аккуратно подцепив мешающийся у ног тренч, Чон с осторожностью поправил тот, не покидая прикосновением горячего лба. С острой вспышкой боли киллер оказался на коленях без капли брезгливости, лишь замерев на мгновение перед тем, как заключить ослабевшего мужчину в крепкие объятия, позволяя тому уткнуться влажным кончиком носа в шею. Несвязанный и сиплый поток слов быстро исчез в тепле мужского тела, а на мягкой щеке Сокджина оказалась невесомая ласка широкой и мозолистой ладони. Загнанное дыхание исчезло, забрав с собой бешеное сердцебиение вкупе с холодным страхом, позволяя Киму упасть в чужие объятия, убаюкивающий шёпот и ласку, которая, казалось, была повсюду, пробирая до костей. Глухой всхлип потонул в высоком горле формы, вынуждая ткань намокнуть у самой кромки.       — Моя девочка, — глубокий вдох раздался вместе с тихим свистом от очередного спазма, с трудом позволяющего словам вырваться наружу. — Моя малышка.       Прикрыв уставшие глаза, Чонгук мазнул губами по тёплому виску мужчины, прижимаясь к макушке того своей щекой. Тело в руках разом обмякло и притихло, наполняя грудь прохладным ночным воздухом. Едва слышный голос киллера излился лёгким звучанием строчек колыбельной песни, щедро одаривая Сокджина давно забытой мелодией, что путалась в незнакомых шорохах улицы, шелесте листвы и далёких сиренах. Большой и страшный мир неожиданно сузился до одних лишь прикосновений, дарующих необыкновенное ощущение безопасности. Ладони саднило от болезненной встречи с бордюром, и Сокджин, слегка пошевелив пальцами, неловко попытался пробраться под чужую пыльную куртку, зарываясь в такие необходимые объятия как можно глубже.       — Che boiata! — исчезающий голос, раздавшийся позади, погряз в тихом пении, едва доходя до сознания мужчин. Редкие прохожие были особенно озлоблены ночью, расплёскивая свой яд щедро и повсеместно. — Che cazzo succede?       Тёмные силуэты ночных гостей сновали по одиноким улицам, собирая слухи и круги жёлтых фонарей, исчезая во тьме. Янтарные глаза киллера приоткрылись, а губы сомкнулись с коротким вздохом, чтобы одарить тёмную макушку сухим поцелуем. В глубине души Чонгук молился, чтобы это осталось для Аугусто лишь пятном смазанных воспоминаний, из всех сил отгоняя мысли о происходящем в этой тёмной душе. Киллер боялся поставить себя на место этого человека, он был уверен: стоило только примерить на себя подобную шкуру, как он бы сразу же сломался, без раздумий положив холодный ствол глока на свой язык с одновременным нажатием на курок.       Суа.       Чонгук не видел смысла в мести, даже в кровной, ведь та попросту никогда не смогла бы вернуть то, что оказалось так бесчеловечно забрано. Большеглазая малышка Франческа навсегда осталась для Сокджина лишь дорогим воспоминанием, сколько бы крови ни было пролито. Каждый раз она приходила в самых страшных кошмарах во сне и наяву, преследуя в каждой мелочи, изводя.       Чонгук считал Сокджина действительно сильным, непоколебимым.       Под ладонью, что легла на тело Аугусто, ещё подрагивающее в ознобе, вдруг чётко ощутилась вибрация, и киллер в недоумении насупился, заглянув в безэмоциональное лицо бледного мужчины в своих руках, не найдя на том и каплю понимания происходящего. Осторожно пробравшись под тренч и нащупав внутренний карман, Чонгук ловко вытащил вещицу, поворачивая экран к Отцу, но так и не получая ни единой реакции. Имя контакта явно оставалось на итальянском языке, и Чон, в нерешительности закусив губу, всё же принял вызов. Холодной экран оказался обжигающим на ощущения.

«Fesso»

      — Алл—       — Ох, — лицо киллера озарилось догадкой. Этот голос звучал чертовски знакомо, и тот явно принадлежал только одному человеку. Консильери, которому Чонгук был невообразимо рад. — Это Вы!       — Какого чёрта?!       Сиплый и нервный смешок сорвался с губ Чона, и тот перехватил тело в своих объятиях удобнее, ловко удерживая телефон с внутренним ликованием о полезности приобретённого родительского опыта.       — У нас произошли некоторые обстоятельства, — с наигранной уверенностью выдавил из себя киллер. — Но всё в порядке. В любом случае под явным контролем.       — Слушай меня внимательно, если тебе есть, что терять, — обрывистые согласные окрашивались рычанием нетерпения, пугая даже сквозь не самую лучшую связь. Чонгук подобрался, вонзаясь кромкой зубов во внутреннюю сторону щеки. — В нескольких кварталах от вас произошли значительные беспорядки, наряду с твоей работой, это превратилось в хаос. Полиция из участка неподалёку устраивает ночной рейд по своему району, вам лучше убраться как можно быстрее.       — Но—       — Это приказ. Выведи его и себя за пределы этого района, используй дорогу, на которой тебя высадил Лука этим вечером, — на секунду Намджун затих, глухо ругаясь на своём языке. — На границе района буду ждать вас я. Ты понял меня?       С короткими гудками телефон вновь исчез в глубоком внутреннем кармане тренча, оставляя пару в гудящей тишине. Никакой родительский опыт не готовил Чонгука к весу мужского тела на одном плече, пока другое оттягивал собой более тяжёлый чехол для акустической гитары. Медленно, но верно скоординировав неловкие движения, Чон со стиснутыми зубами направился к знакомой дороге через унылый и тёмный двор, где высокие фонари горели через один, сверкая разбитыми стёклами. Тревога вдруг вмиг сковала сердце и мышцы, стягивая тело, подобному лоснящейся огромной змее. Казалось, кульминация этого вечера давно миновала, но нечто всё ещё впивалось острыми когтями в клетку из рёбер изнутри, сжимаясь невыносимо тугим узлом. Чонгук не находил себе места, цепляясь за одежду Аугусто с каждой минут всё более неистово.       Прямой приказ Консильери имел объяснение, хоть и невероятно раздражал собой, но только безмозглый идиот стал бы рисковать шкурами клана в подобное время. Если для полиции номера автомобилей того или иного клана оставались незнакомы, то им точно были известны лица, а уходить от погони — дело совершенно глупое. Оставаясь на границе района, Намджун позволял парочке остаться максимально незамеченными, сливаясь с обстановкой, иначе автомобиль с тонированными задними стёклами, наполненный людьми в подобный поздний час, явно не выглядел дружелюбно.       Чем ближе становился пункт встречи, тем больше Сокджин приходил в себя, отстраняясь от киллера в ярком изумлении из-за своего собственного поведения и состояния. То, что происходило во время приступа, чаще всего оставалось размытым пятном, как произошло и сейчас. Ким лишь причмокнул пухлыми губами, ощущая на зубах неприятную оскомину. Тот сразу же полез в карман, чтобы бросить на язык щедрую горсть мятных конфет. Горло саднило, а пустой желудок стягивало лёгкой болью. Сколько бы киллер не поглядывал на Аугусто в ожидании волны упрёков и вспышки злости из-за произошедшего, тот продолжал хранить напряжённое молчание, заговорив только на подходе к нужному автомобилю. Сокджин не спешил рассыпаться в благодарностях, как и признавать случившееся, поджимая пухлые губы и теребя манжеты тренча. Подобные приступы Ким считал дикой и постыдной слабостью, непозволительным поведением для того, кто являлся сыном такого безжалостного человека, как Марио Пеларатти, воспитавшего поколение цепных псов, не знающих жалости, пощады и слёз.       Сокджин всё ещё казался чертовски встревоженным и растерянным, отчаянно пытающимся примерить маску былой холодной безразличности. Чонгуку казалось, если бы он только заикнулся о моменте произошедшей слабости, ему бы вырвали трахею незамедлительно. Без сомнений, Аугусто являлся тем, кто не приемлет быть бессильным.       — У тебя в чехле скрывается ЧейТек с частью комплекса оборудования, верно?       Утерев пыльный лоб, изумлённый Чонгук крупно вздрогнул, в испуге воззрившись на мужчину блестящими глазами. Голос Кима, неожиданно ворвавшийся в реальность, звучал надрывно и хрипло, но одновременно до странного собранно, словно бы Аугусто понимал происходящее на интуитивном уровне, следуя за киллером в беспрекословном послушании. Только в этот момент Чонгук осознал, что человек перед ним явно не был осведомлён о звонке Консильери, пребывая в ещё липких лапах панической атаки. Выбранная тема незатейливого разговора только ещё больше превращала происходящее в нечто абсурдное. Какую-то неделю назад Чонгук в это время ночи развешивал на сушилку чистое бельё в плюшевых штанах от пижамного комплекта, а не кидался в побег от вездесущих копов с винтовкой и Боссом сицилийской Мафии наперевес.       — Эта винтовка тяжеловата, парень. Ты так не считаешь? — вновь подал хриплый голос Аугусто. — Твоя спина явно просит пощады.       И это являлось чистой правдой, вес одной только снайперской винтовки составлял двенадцать килограмм, а целая система вынуждала поясницу буквально скулить, нервы же между позвонков сдавливаться в боли.       — Но я люблю её, — просто и искренне ответил киллер в непонимании. — Я без ума от неё.       С нездоровым блеском в медовых глазах Сокджин вдруг остановился, дёрнув мужчину за рукав. Тот вновь выглядел совсем иным, пугая подобными переменами киллера до табуна холодных мурашек вдоль позвонков. Чонгук попросту не смел предугадать следующий шаг этого человека, его эмоцию и реакцию, каждый раз напрягаясь всем телом, словно бы в ожидании удара острым ножом под рёбра.       — Это была действительно потрясающая работа, Сариэль, — неожиданно воодушевлённо выпалил Сокджин. Его тёмные глаза стремительно наполнились сиянием обожания с дрожащей солёной пеленой. — Но… Разве твоя винтовка рассчитана не под специальные патроны? Это выглядит, как лёгкий способ выйти на тебя, разве это не так?       Уголки губ киллера приподнялись в робкой улыбке, и Чон, поправив на плече лямку от чехла, с трудом проглотил жгучий комок из подступающего страха и тревоги. Почему же этот невыносимый человек перед ним вновь выглядел безукоризненно, словно бы ничего и не произошло, пока сам киллер ощущал себя не лучше, чем после суточного наказания в подземном этаже организации после ошибки, совершённой на деле.       — Если хочешь что-то спрятать, — с улыбкой горделиво сказал Чонгук, с озорством подмигнув. — Просто спрячь на видном месте.       — Думаешь, в этом жалком городишке есть множество владельцев М200? — густые брови киллера приподнялись в изумлении. Спустя все года работы до сих пор невероятно тяжело воспринимался тот факт, что кто-то ещё, кроме самих коллег, мог любить эту грязную тему оружия и разбираться в ней настолько же страстно. Возбуждение вспыхнуло ярким пламенем и погасло, оставляя после себя тлеющие угли. Излюбленная киллером винтовка действительно имела только два вида патронов, разработанных исключительно для неё.       В приветствии махнув раскрытой ладонью хмурому Консильери за рулём, Чон поспешил дёрнуть заднюю дверь автомобиля, чтобы наконец-то избавить своё плечо от тяжкого груза. Растрёпанный киллер издал звонкий стон облегчения, мгновением позже вновь поворачиваясь к собранному и хмурому Боссу, облокотившись локтями на раскрытую дверь, пока Ким, зацепив пальцами ручку, раскрыл дверь с пассажирском стороны.       — Да, я думаю, что здесь имеются владельцы М200, даже если эта сладость стоит больше залога их квартиры. Здесь тонны разного оружия. Бедные районы кишат деньгами, а ещё — скверными историями, никто и никогда попросту не берётся за расследования подобных убийств, закрывая те по липовым уликам. Как и грабежи, да и другие вечеринки в подобных районах. Калисто же — никто, его убийство станет очередным делом в архиве, если же я убью тебя, — длинный палец указал Сокджину на грудь, из-за чего тот на секунду задержал дыхание, прищурившись. — Меня вновь не удостоят чести, я буду забыт. А, знаешь, почему? Все наши грязные жизни — лишь мусор, а копы будут крайне рады, если мусор вынесет себя сам.       Коротко кивнув, Ким заозирался, тот хотел было уже ответить, как короткий жест Консильери зацепил внимание. Пухлые и сухие губы сжались в напряжённую линию.       — На половину одиннадцатого, — спокойно сказал Намджун, внимательно проследив, как медовые глаза Кима воззрились в указанном направлении.       Пассажирская дверь закрылась к удивлению Чонгука, и тот послушно отошёл, чтобы закрыть свою. Вдалеке действительно просматривался нос белого полицейского автомобиля, что полз издевательски медленно. С ещё одним кивком темноволосой головы Сокджин поднял воротник тренча и поманил киллера узловатым пальцем за собой, стремительно исчезая во тьме между пятнами фонарного света под мерный рокот заведённого двигателя. Даже здесь несчастные здания выглядели одиноко и скверно, но всё же имея больше жизни, чем в людном районе мелкого городишки, как бы это ни было удивительно. Например, старая неоновая вывеска сбоку потрёпанного здания в виде женского силуэта явно ещё привлекала клиентов, переливаясь вспышками лампочек лишь наполовину. Перешагивая лужу, Чон в любопытстве осмотрелся по сторонам, отмечая старые легковушки тут и там, большой мусорный контейнер у самого торца и линии света в окнах, пробирающегося сквозь закрытые гардины или же жалюзи. Здесь пахло безнадёжностью и большими деньгами. Чёрный и дорогой автомобиль Консильери исчез в темноте густой ночи, оставляя пару под накрапывающим дождём.       — Это клуб моего старого приятеля, — Сокджин робко сверкнул улыбкой, рукой указывая на путь к служебному входу в проулке, щедро загромождённый чёрными мусорными пакетами и коробками по обеим сторонам. — Нам можно переждать здесь суматоху, а далее отправиться дальше. Рано или поздно эти крысы в форме захотят отведать пончиков и оставят нас в покое.       — Твой приятель…       — Он владелец, конечно же, он не будет против. Знаешь, сколько раз его задница оказывалась на моей больничной постели?       Поёжившись от крупных капель, что упали за воротник, Чонгук поправил бейсболку слишком нервно, подрагивая кончиками пальцев. В углах узкого проулка между мокрыми коробками сновали крысы, а в душе киллера закипала невыносимая тревога, купаясь в отголосках далёких сирен.       — Мне это не нравится, — выпалил Чонгук, крепкой хваткой накрывая руку Босса, что легла на дверную ручку, с силой сжав ту и не позволяя открыть злосчастную дверь. — Это слишком опасно, намного опаснее, чем мы бы попросту разделились и дошли до проклятой автозаправки в одиночестве. Разве ты не слышишь, что здесь происходит сейчас? Разве ты не чувствуешь?       — Какого чёрта, Сариэль?       — Местные любители повышать дозу не будут поднимать на уши весь район. Они не могут этого, Аугусто. На кой чёрт мы идём в самое пекло? Убегая от одной опасности, ты падаешь в объятия другой, врываясь в клуб в подобное время. У тебя есть уверенность, что твой приятель вообще жив на данный момент, а не кормит свиней на ферме неподалёку? Аугусто.       — Это просто клуб, Сариэль, — мерно проговорил Сокджин, впиваясь взглядом в лицо мужчины перед собой, чьи глаза скрывала тень от козырька бейсболки. — Он стоит здесь дольше, чем я живу в этом проклятом мире. Отпусти меня и отойди, если желаешь быть аппетитным пончиком для копов, можешь остаться здесь. Только не дерись с местными крысами за ужин, ты всё равно проиграешь.       Клуб изнутри имел назойливую смесь ароматов из едкого табака, сырых досок и сладковатой травки, та пропитывала каждого гостя, ложась на корень языка. Желудок киллера от подобной какофонии наполнился ощущением тяжести, обещая превратиться в тошноту. Стены с цветастыми обоями, словно бы в квартирке кошатницы, мозолили глаза, а далёкие отголоски музыки давили на перепонки. Распахнув тяжёлую дверь на третьем этаже, Сокджин скользнул в тусклое пространство коридора, куда следом шагнул и Чонгук, в неприязни поморщившись. По краткому рассказу Крёстного Отца стрип-клуб здесь действительно существовал уже долгое время, сменяя владельцев исключительно из одного клана. Это место, будучи изначально публичным домом, впоследствии стало игорным заведением, источником проституции и пунктом наркоторговли, прикрываясь видом обычного стрип-клуба, где принимали на работу с шестнадцати лет.       Под тяжёлыми ботинками лежала длинная ковровая дорожка, истерзанная жизнью, а стены украшали собой зелёные обои, местами отошедшие от стен. Позолоченные бра выглядели крайне удручающе. Остановившись перед одной из многочисленных коричневых дверей, Сокджин обрушил на ту свои костяшки, следом же бесцеремонно нажимая на ручку. Край длинного тренча мелькнул в проёме, сменяясь указательным пальцем, направленного прямиком в растерянное лицо замершего Чонгука. Тот застопорился, и доски под его ногами скрипнули.       — Подожди здесь, сокровище, я скоро вернусь к тебе, — миролюбиво и сладко бросил Ким, мягко закрывая дверь перед лицом мужчины с тихим щелчком.       Сжав кулаки до побелевших костяшек, Чон запрокинул голову, застонав сквозь крепко сжатые зубы. Была бы только ещё одна возможность, он непременно бы впился пальцами в эту ненавистную шею, теперь уж точно не отпуская ту из удушающего захвата. Спустя с десяток минут ожидания на ватных ногах около двери, подобно верному питомцу, Чон неловко заходил из стороны в сторону с тихим шипением от надоедливой боли в бедре. Видимо, Сокджин на деле оказался отвратительным хозяином, что обращался со своей собачонкой хуже, чем представлялось. Решив размять конечности и развеять дымку сонливости в усталом разуме, взлохмаченный Чонгук направился вдоль по коридору к единственному источнику приглушённого шума. Здесь было слишком тихо для клуба в ночь с пятницы на субботу.       Длинная ковровая дорожка заканчивались на пороге большого пространства, имеющего в самом центре пропасть, которую, если перегнуться через перила, можно с интересом рассмотреть. Обойдя зал по периметру, Чон то и дело нагибался за ограждение, с прищуром изучая пространство первого этажа и второго этажа, где было до странного безлюдно. Подвесной хрустальный светильник на длинном тросе спускался с потолка третьего этажа, нанизывая на себя пролёты, словно закуску на шпажку. Со скучающим видом вновь перегнувшись через перила, киллер вдруг замер, стоило среди диванов на первом этаже мелькнуть женской фигуре в скромном наряде, что явно в спешке стремилась убраться подальше. Рядом с высокими кашпо с искусственными растениями тут и там лежали квадратные сумки, вызывая ещё большую тревогу.       — Что за чёрт…       Голоса нарастали, оставаясь прекрасно слышимыми, даже через целый этаж. Те явно не сочились весельем, новый высокий вскрик пронзил собой клуб, и Чонгук обернулся, дёрнувшись от выставленного на него дула пистолета.       — Che cavolo fai? — рявкнул мужчина.       На мгновение растерянно хлопнув ресницами, Чон воззрился на незнакомца оленьими глазами в абсолютном непонимании, прижавшись поясницей к перилам. Вдруг мозолистые ладони киллера накрыли собой горячий от выстрелов глок и чужое запястье, вонзаясь длинными пальцами в свою жертву, Чон рывком дёрнул руку вскрикнувшего мужчины на себя, прижав к своему солнечному сплетению. Под неприятный хруст и визгливый возглас запястье выгнулось под неестественным углом, а пистолет, оказавшись в руке Чонгука, прижался дулом к чужому потному лбу. Грязная одежда на груди незнакомца оказалась с треском ткани зажатой в кулаке киллера, что рывком развернул того спиной к перилам, одаривая звонким выстрелом прямиком между глаз. Стоило крупному телу перевалиться через край, рухнув в пролёт и распластавшись на первом этаже под испуганные высокие вскрики, как Чон обернулся, вбирая в лёгкие как можно больше воздуха. Действие, длящееся не более тридцати секунд, казалось для разума сейчас бесконечным сном.       Глок приятным и привычным грузом оттягивал руку, пока суматоха в зале на первом этаже становилась громче, наполняясь истерикой голосов со вспышками выстрелов. Чуткого слуха киллера без труда достигали быстрые, грузные шаги, окружающие со всех сторон, как и грязные ругательства с щелчками затворов огнестрельного оружия. Люди, чьи лица скрывались за грубой тканью самодельных масок, не являлись бойцами этого клана, но не это так удивило Чонгука, как полное отсутствие охраны на главном этаже, где находились кабинеты Босса и настоящие, пухлые пачки купюр. Новый женский возглас возник звонким эхом, и киллер краем глаза зацепился за силуэт работницы, кудрявые волосы которой находились в крепкой хватке одного из наёмников. Странных квадратных сумок, за которые постоянно цеплялся в нервозности взгляд, становилось в помещениях всё больше, а сердце заходилось в зарождающейся панике сильнее. Если бы только этот блядский язык был понятен киллеру, если бы только…       — Вот же святое дерьмо.       Широким и уверенным шагом Чонгук стремительно направился вперёд, без сомнений вступая в контакт с разъярёнными псами, принимая правила незамысловатой игры. Всего наёмников на этом этаже было не более десяти, и все они кипели яростной жаждой крови, не имея принципов и базовых человеческих потребностей, но те играюче легко оказывались неповоротливыми тушами в руках киллера, как бы быстро ни стремились выхватить из ножен свои острые ножи. Подобные стычки были давно забытыми пережитками прошлой жизни, но тело, хоть и наполненное болью, всё ещё охотно поддавалось бурному темпу, без труда и играюче блокируя, перемещаясь и нападая. Разношёрстные в своей внешности наёмники, получая щедрое противодействие, не имели ни единого шанса вести в этой маленькой игре. Только раз Чонгук, тщетно пытаясь рассмотреть нужную дверь и удостовериться в её безопасности, заполучил смазанный удар в челюсть, из-за уголок губ треснул, пуская робкую каплю крови до самого подбородка.       Наполненные жгучим возбуждением, янтарные глаза сверкали россыпью тысячи звёзд с веселящимися в них бесами, что утопали в необыкновенном счастье с каждой новой каплей чужой крови, окропляющей лицо Чона от нового выстрела в упор. Покрытые загаром лица не были знакомы Чонгуку, как и форма бойцов с отличительными татуировками на мелькающих открытых участках кожи. С сильным ударом рукоятки в потный висок назойливого наёмника, Чон разгневанным рывком скользнул разгорячённым стволом глока в раскрытый в крике рот того, нажимая на курок без раздумий. С приглушённым звуком выстрела пуля, впиваясь в заднюю стенку глотки, прошла навылет, вонзаясь в мякоть глазного яблока незнакомца позади. Развернувшись на каблуках, Чон замер, подняв глок, покрытый свежей кровью, на ошарашенного бойца, что поспешно спустил маску к самому подбородку. Полный изумления взгляд того в неверии забегал по лицу киллера с пятнами крови, и мужчина приподнял уголки губ, улавливая долгожданную перемену эмоций. Чонгук узнал его, на секунду опуская глок.       — Сариэль, это действительно ты? — звучание родного языка ударяло наотмашь, вынуждая киллера теряться, и тот, утерев влагу с подбородка, позволил бойцу приблизиться к себе на шаг. Мужчина, стянув маску окончательно, широко улыбнулся, вновь ступая вперёд, словно к старому другу. — Сариэ—       С новым выстрелом наёмник рухнул к ногам киллера вместе с опустевшим пистолетом. Чон брезгливо поморщился, перешагивая упавшее тело с долей раздражения, но, замерев, потерянно взглянул на свои раскрытые ладони, медленно двигая ноющими от боли пальцами. Не существовало ни единой необходимости беспокоиться об отпечатках, ведь их попросту не было из-за отсутствия чёткого рисунка на самых подушечках после изощрённой процедуры, которую проходили все воспитанники проклятой организации.       Встряхнув руками от накопившегося напряжения, киллер шумно выдохнул, переводя дух. Длинные пальцы, смахнув пот, что застилал глаза, скользнули в копну взмокших волос, зачёсывая пятернёй локоны назад перед тем, как вновь водрузить припылённую бейсболку на место. Обходя лежащие тела с долей любопытства, Чон осматривал наёмников с некоторой тревогой, стоило каждый раз уткнуться носком обуви в нечто совершенно твёрдое, далеко не похожее на плоть. Под весом тяжёлого ботинка и давления грудные клетки не прогибалась, оставаясь неподвижными. Стоило одеждам с треском разойтись в стороны, обнажая тела без намёка на бронежилеты, как Чонгук испуганно замер с округлившимися оленьими глазами, боясь увиденного больше, чем звука новой партии приближающихся шагов. Мужские тела, утопающие в собственной крови, были тесно объяты широкими лентами плотного скотча, прижимающих к плоти пухлые и серебристые прямоугольники с цветными проводами. С трудом протолкнув слюну в глотку, Чон выпрямился, отступая назад с громким и сочным ругательством, стоило случайно наступить на чужую ладонь до громкого хруста.       Хоть Чонгук и не имел ни малейшего понятия об отношениях между семьями в этом проклятом городишке, но тот точно был уверен в мотивах подобного покушения. Такая тактика часто имела большие шансы на успех и минимальные шансы для заказчика убийства быть найденным и отданным под суд. Всё просто: заказчик набирал группу добровольцев, которым обещал круглую сумму за успешно выполненное дело. Лёгкие деньги. На подобную работу шли бойцы определённого класса и сорта, не имеющих ничего общего с обычными людьми, но и подобные изредка встречались, затесавшиеся в поисках лучшей жизни.       Такая свора бешеных псов, выходя на задание, создавала завесу из мелких и несуразных происшествий, отвлекая копов и вездесущих репортёров от главного представления. В конечную локацию группировка стягивалась медленно, сливаясь с окружением, лишь спустя время та начинала свой собственный хаос, превратив всё вокруг в подобие ада. Каждый наёмник имел на себе своеобразный жилет из блоков взрывчатого вещества, совершенно не подозревая, что тот сработает дистанционно в любом случае. Подписывая договор, заказчик уверял своих людей, что подобные жилеты — лишь мера безопасности, денежное вознаграждение было слишком баснословным, то с лёгкостью могло вскружить голову, как и развязать руки. Если же наёмник пытался бежать с деньгами до выполнения договора, — срабатывал жилет. Эти бешеные псы работали куда лучше, получая сумму на руки уже при подписании бумаг.       — Что дальше? — сипло проговорил Чонгук, оглядываясь по сторонам. С первого этажа всё ещё доносились отголоски музыки, что звучала в этих стенах изо дня в день.       После убийств ради собственного веселья и поножовщины, такая группировка оставляла в локации сумки с аналогичным взрывчатым веществом, считая, что на этом их задание полностью окончено. Но конец всегда оказывался иным, вместе с сумками всегда срабатывали и жилеты, оставляя после себя лишь руины и ни единого шанса выйти на истинного заказчика, что имел чистые руки и душу.       Но никто не знал, сколько же оставалось времени до окончания обратного отсчёта кульминации происходящего.       Сердце на мгновение сжалось, пропуская удар, и киллер подобрался, оборачиваясь в последний раз перед тем, как кинуться вперёд, несмотря на нарастающую боль в собственном бедре. В конце длинного коридора в узком оконном проёме виднелся уже знакомый торец соседнего здания с кривой линией пожарной лестницы. Насколько Чон мог вспомнить, именно в этом проулке стоял тот железный и высокий контейнер, так удачно доверху наполненный картоном. Если исходить от ветхого состояния здания и его старых деревянных рам, такое окно являлось единственным шансом спасти свою шкуру, и это явно было куда лучше, чем остаться в замкнутом пространстве лестничных пролётов с горсткой подрывников за железной дверью под тяжёлыми обломками перекрытий.       Стоило забежать в злосчастный коридор с зеленоватыми стенами, в одном из кабинетов которого когда-то скрылся Ким, как пропажа сама обнаружилась у грязного окна. Едва дыша, Сокджин замер испуганным зверем, большими и медовыми глазами воззрившись на стремительно набегающую волну чёрного цвета, тщетно попытавшись сжать ткань тренча там, где должна была оказаться проклятая кобура. Но ни один глок не мог бы справиться с разъярённой толпой наёмников в одиночку, как и спасти жизнь своему владельцу в тот момент, когда тот оказался совершенно не в том месте и не в то время. Отсутствие выстрелов казалось необычайно абсурдным, вынуждая Аугусто полностью потеряться в реальности, а зрачки медовых глазах сузиться до точек. Пухлые губы приоткрылись, стоило только мужчине заметить родное лицо киллера, что едва походил на самого себя. Неожиданно Сокджин ощутил необыкновенную волну тепла, которая вытеснила собой невообразимый страх, оставляя лишь невероятную лёгкость и пустоту.       Резкий удар, выбивающий из лёгких остатки воздуха, оказался в реальности почти неосязаемым, смазывая картину мира в непонятное пятно. С ощущением крепких объятий, Сокджин остервенело вцепился в куртку на спине киллера с треском ткани, зажмурившись до цветных пятен под веками. Старое и узкое окно с хлипкой деревянной рамой за спиной с лёгкостью разбилось под ударом двух тел на бесчисленные осколки, выпуская тех из своих объятий под усиливающийся дождь. Стоило миру перевернуться, а телу рухнуть в свободном падении, как разум превратился лишь в звенящую тишину без ярких и пресловутых кадров мелькающей жизни, страха и молитв.       Но место острой боли от соприкосновения с мокрым асфальтом, занял собой глухой и мягкий удар, сменяющийся шорохом картона, безжалостно сминающегося под весом мужчин, забирая пару далеко вглубь железного контейнера. От падения спиной в лёгких не осталось ни единого глотка воздуха, вынуждая предпринимать тщетные попытки зацепиться за крепкое тело киллера лишь сильнее. Вес Чонгука словно бы становился всё тяжелее, придавливая собой и вынуждая погрузиться в вездесущий картон ещё глубже со смазанным ощущением множества падающих, словно бы с небес, обломков. Громкий звон в ушах едва ли позволял расслышать собственное дикое сердцебиение.       Тихий стон рывком вонзился в сознание, отдаваясь ощутимой вибрацией, из-за чего Сокджин распахнул медовые глаза с долгожданным и жадным вдохом. Тело неожиданно пронзило болью от падения, но Ким лишь поспешил сжать мужчину в своих объятиях только крепче, цепляясь за одежду того с особым отчаянием.

*

Magic Tree and I Let Myself Go — Lana Del Rey, Craig Armstrong

      Некогда тяжёлая голова ощущалась невероятно лёгкой и воздушной, вынуждая широкую улыбку расцветать на лице киллера, а янтарные глаза превращаться в сверкающие полумесяцы. Чонгук высоко хихикнул, любовно обнимая пакет с вещами на своих коленях только крепче, стоило троим бойцам облепить его, переливаясь громким щебетанием. Некогда яркий больничный свет сейчас оказался приглушён, а коридор не имел ни единого пациента, за исключением самого Чонгука, чьи ноги твёрдо стояли на подставках кресла-коляски.       — Хочу ещё, — пролепетал Чон, едва двигая языком. Улыбка ни на секунду не желала сползать с его лица.       Счастливые бойцы засветились, поднимаясь на ослабевшие от веселья ноги, чтобы обойти кресло, возвращая то за ручки в конец коридора к раскрытой двери палаты. С того момента, как несколько часов назад Чонгук оказался в стенах клиники, встревоженные не на шутку бойцы отказывались отходить от киллера на больничной постели в разрезанной местами одежде, лишь звонко цокая на возмущённого Босса и его цветастый пластырь у правой брови, отмахиваясь. Это нерадивое существо въелось в жизнь клана Пеларатти невообразимо прочно, даже некогда сонный Подручный не желал отходить от киллера ни на шаг. Сокджин негодовал, оставшись без внимания, но и без единой обиды.       События ранней ночи забрали у Чонгука робкие остатки сил, а крепкий удар и вовсе лишил того чувств. Находясь в мутном сознании всю дорогу до клиники, Чон не переставал цепляться на ткань на своём бедре, не проронив ни слова о произошедшем взрыве, от которого так оглушительно громко всё ещё звенело в ушах. С трудом вырывая из себя лишь четкие указания, Сокджин держался на грани собственной реальности только благодаря страху за человека, неожиданно ставшего дорогим, позволяя себе опустить напряжённые плечи только в тот момент, когда большая ладонь добродушного мужчины в белом халате легла на тёмную макушку совершенно по-отечески. Лауро — давний приятель самого Аугусто, что видел много разного дерьма, именно этот человек когда-то был наставником и для Юнги, примеревшего белый халат.       — Остынь, приятель, — мужчина, чей акцент приятно ласкал слух, добродушно постучал по плечу Сокджина краем своего планшета, на что тот лишь вздохнул, бросая усталый взгляд на веселящихся рядом, словно щенки, бойцов. — Не произошло ничего страшного, все живы, а это главное. Твой питомец встанет на ноги уже завтра, немного обезболивающих, противовоспалительных и будет как новенький. Как и сам ты, не правда ли?       Новая волна громкого смеха разрезала собой светлое помещение, вызывая на лице Лауро тёплую улыбку. Бойцы, подобно малым детям, носились по светлому кафелю, возя кресло-коляску с хихикающим киллером выше допустимой скорости. Колёса визжали от торможения, а Чонгук в смехе заваливался на бок, вновь исчезая в куче тел, сжавших того в спонтанных групповых объятиях.       — Все будут как новенькие, — со смешком продолжил мужчина, положив планшет на пустующую стойку, за которой не были ни одной медицинской сестры, чтобы облокотиться о край той. — Не рассчитывай завтра на плодотворный день, успокоительное отпустит твоих детей лишь к полудню, как и сонливость. Но у тебя есть время пока заняться взрослыми делами, Аугусто.       — Сколько бы лет им ни было, они всё равно как дети.       — И позволь им это. Они заслужили.       — Что касается Сариэля, — протянул Сокджин, складывая руки на груди. Хоть боль и сковывала тело от различных ушибов и ссадин, но Ким не мог позволить себе перевести дух, переложив груз ответственности за семью, даже на Консильери. За красивой сказкой криминального мира скрывалось куда большее, чем своя особенная романтика, легенды о которой всегда ходили среди юных умов. — Я не знаю, как с ним обращались ранее, но, самое главное, каким образом он обращался со своим же здоровьем, это нечто невообразимое. Чёрт возьми, если бы я только позволил ему выйти на задание следующим днём после приезда, то точно бы лишился своего ручного зверька. Он попросту упал без чувств, не бред ли? Мне кажется, в верхушках подобных организаций, воспитанником которой являлся Сариэль, стоят исключительно пустоголовые создания. На чём держится их пресловутая элита, которой так все восхищаются? Один такой экземпляр уже показал мне себя лицом в тарелке с ужином. О чём только думал этот идиот — Сариэль?       — Они нацелены на результат, тебе ли не знать? Больные ублюдки, что лишают человека его базовых потребностей, притупляя сознание, оставив исключительно животную сущность, — Сокджин на мгновение поджал губы, морщась от ноющей боли у правого виска. — Сейчас воспитанники подобных организаций часто имеют сильнейшие передозировки, кажется, их сдабривают веществами настолько щедро, что забывают об элементарных лимитах человеческого тела. Твой питомец наверняка проходил через это, имеет ли он всё ещё какие-то отголоски зависимости? Парень выглядит достаточно хорошо, если быть честным.       — После службы он работал офисным клерком, но до этого один раз на нём применялся Налоксон. Этот антидот, я надеюсь, не был использован при передозировках чего-то глобального. Сейчас же Сариэль уже чист. А его дочь — здоровый ребёнок.       — Увлекательно. О передозировке было написано в его личном деле от организации? Подобное всегда умалчивают.       — В медицинской карте, вести её подробно было в интересах организации.       — Боги, как ты тол—       — Там есть пандус! — воскликнул Чимин, хватаясь за ручки кресла. Ватные ноги того нетвёрдо стояли на светлой плитке пола, пока другие бойцы, глотая икоту от смеха, подобрались, вновь поднимаясь на одеревеневшие ноги. — Боги, это будет так круто! Можно я сяду на колени?       — Одну минутку, док, — Сокджин спохватился, резко оборачиваясь, чтобы, едва не срываясь не бег, кинуться к нерадивым бойцам, стремительно удаляющихся вместе с киллером к своей цели. — Эй! Я сказал вам стоять на месте, чёртовы идиоты! Господи, прошу, дай мне сил.       Схватив двоих возмущённых и слабых мужчин за шкирки, Ким оттянул тех от коляски, следом наступая на развязанные шнурки третьего, не позволив двинуться с места. Бойцы застонали, срываясь на недовольные всхлипы, успокоительное превращало этих людей в более невыносимых детей, чем обычно.       — Вы укачиваете этого несчастного, как вы не видите, и скоро его вывернет на свои же колени, а следом — на вас. Где ваши головы, porca vacca?! — встряхнув свою трепыхающуюся ношу, Сокджин усадил троих мужчин на места для ожидания, с трудом отдирая цепкие пальцы от собственной одежды. Итальянский всегда звучал в исполнении этого мужчины особенно дерзко, наотмашь ударяя по людям словами, словно бы мокрыми ивовыми прутьями. — Эй, Боги!       Едва не поскользнувшись на плитке, Ким кинулся вперёд, забывая о любой боли в собственном измождённом теле. Небольшой пандус около ступеней совсем неподалёку оказался совершенно некстати, а вырванный из рук бойцов хихикающий киллер по инерции откатился назад, съезжая по злополучному уклону. В настоящей панике Сокджин чертыхнулся, перепрыгивая ступени и теряя остатки дыхания в попытке нагнать сбежавшее существо. Как подумал Ким, наконец-то вцепившись в ручки коляски, камеры видеонаблюдения клиники после этой ночи будут иметь слишком много глупого компромата на одну сицилийскую семью. Когда молчаливый Чонгук вновь оказался рядом с бойцами под тихий скрип колёс, Сокджин с силой отщёлкнул подошвой тормоза коляски, хорошенько дёрнув ту для проверки, перед тем как вновь направиться к стойке, с вопящей усталостью щедро проклиная весь мир. Растерянные бойцы вновь погрязли в щебетании, спускаясь на колени у ног Чонгука, с волнением заглянув в помрачневшее лицо того. Мужчины загудели в беспокойстве, а Ким лишь в усталости вздохнул, принимая тяжёлую руку Лауро на своём плече.       — Не отбирай у них детство, которого они не имели, Аугусто, — с тёплой улыбкой произнёс он. — Они заслуживают это.       Но слова, явно наполненные заботой, едва ли достигли разума Сокджина, что не мог отвести тоскливого взгляда от трогательной картины воссоединения, приподнимая уголки пухлых губ. Некогда бледное лицо киллера, скрывающееся в тени взлохмаченных волос, окрасилось расцветающим румянцем, а нижняя губа того предательски задрожала, вынуждая бойцов у ног затихнуть, едва дыша.       — Я так счастлив, — спутанно пролепетал Чонгук, вдруг вскидывая голову и щурясь от тусклого больничного света. Янтарные глаза с россыпью лопнувших капилляров переливались отблесками, а солёные капли собирались в самых уголках, грозясь перелиться через край. Кончик носа Чона окрасился розоватым цветом, превращая киллера в нечто совершенно необыкновенное. — Я всегда хотел иметь таких друзей, мне так… Я та—       Взбудораженный Чимин, пружинисто вскочив на ноги, поспешно забрал всхлипнувшего мужчину в крепкие объятия, отчаянно хлюпая носом.       — Что ты такое говоришь, — пробубнил он, неловко поднимая тёмную чёлку, чтобы оставить на взмокшем лбу звонкий поцелуй. Холодный металл каркаса подлокотника коляски упирался бойцу в бедро. — Ты такой дурак!       Проглотив икоту от слёз, Чонгук крепко зажмурился, стоило только вновь оказаться в самом центре крепких объятий сразу трёх пар рук. На румяном лице тут и там расцветали сухие поцелуи, и киллер в смущении громко всхлипнул, утопая в неразборчивом щебетании бойцов. Длинные пальцы вдруг ущипнули того за мягкую щёку, оттягивая кожу.       — Как ты мог только думать о том, что мы могли не принять тебя, — с долей возмущения высказался Хосок, упирая руки в худые бока и шикая на светловолосую макушку, чей владелец бесцеремонно вклинился между мужчинами, чтобы, воркуя, щёлкнуть киллера по покрасневшему кончику носа. — У нас даже шрамы на одном месте!       Осоловевший олений взгляд в удивлении воззрился на улыбающегося Хосока.       — Шрамы? — робко спросил Чонгук.       — Ага, — утерев ребром ладони сбежавшую слезу, Тэхён вдруг озарился яркой улыбкой, принимаясь торопливо поднимать свою кофту. — Смотри, это ведь действительно крутое совпадение!       На поджаром теле прямиком под рёбрами с правой стороны и правда красовался небольшой, но грубый и глубокий шрам, что легко бы ощутился под подушечками пальцев. В растерянности Чонгук хлопнул пушистыми и влажными ресницами, шумно выдыхая заложенным носом.       — У нас троих такие есть, — с гордостью сказал Чимин, поднимая собственную одежду, чтобы продемонстрировать шрам. — А сегодня мы увидели, что такой же есть и у тебя. Разве это не дело рук самих звёзд? Мы получили этот шрам все в разное время, хоть и были в одном детском доме, а сейчас оказались в одной семье.       — Вы тоже из детского дома? — на робкий вопрос бойцы лишь переглянулись между собой, вновь расплываясь в ярких улыбках. — Так вы…       — Ну, конечно же, дорогуша, мы прямиком оттуда, как и ты, правда? Сами звёзды свели нас!       Насупившись, Тэхён глухо икнул от слёз, легко похлопав себя по груди, чтобы прочистить горло.       — Мы — грёбанные близнецы, — гордо заявил он. — Как один организм, кажется, это чертовски шикарно.       Робко накрыв местечко шрама поверх одежды, Чонгук шмыгнул носом, раскрывая ягодные губы, чтобы разразиться новым потоком накопившихся чувств, пока с лица Сокджина не сходила нежная улыбка. Ким издал тихий смешок, ощущая на плече знакомый вес чужой руки.       — Думаю, — сказал Лауро. — Завтра это воссоединение повториться, как только эти дети хорошенько проспятся. Напомни им об этом.

*

Let You Break My Heart Again — Laufey, Philharmonia Orchestra

      Рассвет медленно наполнял некогда ночное небо красками, расцветая голубоватыми мазками среди перистых облаков. Пустые дороги ещё сонного спального района медленно теряли желтоватые точки света высоких фонарей. Где-то вдалеке ранней пташкой возникла единственная фигура бегуна, замирая на мигающем светофоре, где перед зеброй пешеходного перехода плавно остановилось два чёрных автомобиля, в одном из которых тонированные стекло чуть опустилось, выпуская на волю тонкую кисть с сигаретой между длинных пальцев. Тяжёлая голова наполнялась тупой и тягучей болью после безумных часов вдали от родных стен, и пухлые губы выпустили струю табачного дыма, пропитывая прохладный салон вишнёвыми нотками табака.       Расположившись на задних сидениях, Ким держал на острых коленях голову лежащего на боку киллера, между чьими полусогнутыми ногами находилась небольшая подушка, сохраняя несчастный сустав в целости и сохранности без движения. Растерев припухшее от слёз лицо об ладони, сложенные под щекой, Чонгук вновь завозился, чтобы чуть повернуться корпусом, укладываясь абсолютно лохматой макушкой на бёдра, обтянутые костюмной тканью. Волны чувств, что стремительно сменяли друг друга, и скачки ярких эмоций растворились, уступая место дикой усталости и полному бессилию, пока неповоротливый язык казался до невозможности непослушным, а разум подёрнутым тягучим дурманом.       — Закрывай глаза, сокровище, — тихо проговорил Сокджин, свободной рукой огладив чёткую линию челюсти мужчины, чьи округлые и оленьи глаза не переставали осоловело смотреть на измождённого Босса, изредка хлопая пушистыми ресницами. Так невинно всегда умели смотреть только дети, чьи души были такими невообразимо чистыми, незапятнанными.       — Я не могу, — честно сказал Чонгук, не думая ни одного мгновения. Стерильный разум не позволял соврать или же притвориться, оставляя Чона совершенно беззащитным и раскрытым. Каждая мысль мгновенно слетела с острого языка. — Ты очень красивый, я не могу перестать смотреть на тебя.       — Я, — пухлые губы растянулись в широкой и яркой улыбке, — очень красивый?       Насупленный киллер угукнул, одновременно попытавшись кивнуть на такой очевидный факт.       — Ты мне очень нравишься, — с благоговением продолжил Чонгук, изредка медленно моргая под действием препаратов. Киллер завозился вновь, завороженно смотря на новое облако сигаретного дыма. Добродушная ухмылка окрасила бледное лицо Аугусто, и тот лукаво прищурился, прикусывая кончик языка. — Я хотел бы поцеловать тебя.       — Ах, поцеловать?       — Да, твои губы кажутся очень мягкими и вкусными. Как… Как рисовый десерт.       Глухой смешок раздался с водительского места, а в зеркале заднего вида мелькнул озорной взгляд драконьих глаз, переливаясь коротким подмигиванием. Многоэтажная унылая застройка стремительно сменялась просторами длинной полосы шоссе, объятой с двух сторон желтоватыми полями с редкими клочками сельскохозяйственных угодий и высокими точками кипарисов. Вдалеке ещё сонный пейзажей укрывала собой влажная туманная дымка. Оттянув удушающий высокий воротник, Сокджин в чувствах глупо хихикнул, крепко зажмурившись с лёгким ударом затылка о подголовник. Нечто странное щекотало изнутри, словно крылья многочисленных бабочек, запертых в клетке из рёбер. Кинув беглый взгляд на Консильери, Ким, выбросив сигарету в приоткрытое окно, в порыве склонился над киллером, что замер испуганным крольчонком под накатывающей волной низкого и хриплого шёпота.       — Я бы тоже хотел поцеловать тебя, сокровище, — растягивая гласные, на выдохе произнёс Ким, с трепетом обхватив лицо киллера узловатыми пальцами, чтобы одарить кожу, покрытую мелкими ссадинами, лёгкой лаской. Грудная клетка Чонгука приподнялась в жадном вдохе, пока в слизистые щедро въедались отчетливые нотки табака с подушечек пальцев. — Почему бы и нет, верно?       С трудом проглатывая внезапный стон и сглатывая, Чон притих, воззрившись на мужчину над собой, словно на нечто совершенно святое. Не думая ни секунды, Чонгук с придыханием поддался вперёд, приподнявшись, чтобы заполучить сухой и крепкий поцелуй в разбитый уголок губ, затрепетав всем телом с волной крупной дрожи. Пушистые ресницы опустились, украшая бледное лицо длинными полосками теней, пока из горла киллера всё же вырвался нетерпеливый и короткий стон, стоило пухлым губам обхватить его собственную нижнюю и мягкую. Узкая ладонь с тяжёлым браслетом часов, мучительно медленно обласкав спутанные локоны, вдруг легла киллеру на закрытые и припухшие от слёз веки, вынуждая вновь рухнуть на острые колени. Не прошло и нескольких минут, как мутное сознание Чонгука потускнело, зацепившись за единственную фразу, перед тем как погрязнуть во тьме глубокого сна.       — Ты так хорошо поработал сегодня, сокровище, как же сильно я горжусь тобой.       — Он действительно хорошо поработал сегодня? — подал глубокий голос Консильери, заприметив, как Сокджин, заботливо поправив подушку между ног своего питомца, пробрался другой рукой под мягкую сменную одежду того, чтобы невесомо огладить бок, убаюкивая.       — Безукоризненно.       — Стоит повторить ему это ещё и завтра, не думаю, что у детей останется в памяти хоть что-то от этой проклятой ночи.       Со вздохом кивнув, истерзанный Сокджин вскинул уставший и тусклый взгляд на отражение в зеркале заднего вида, приподнимая уголки губ. Мысли не складывались в единое целое, мелькая неуловимыми образами в уголках тёмного сознания, пока измученное и болезненное тело ощущало лишь холод и резь в воспалённых глазах от первых солнечных лучей. Мир, медленно просыпающийся по ту сторону тонированных окон, едва догадывался о бурных событиях ночи, возможно позже заметив те лишь в скудных новостных заголовках. Давно забытый миром уголок бедного района совершенно не привлекал собой хоть кого-то, кто не был заинтересован в грязной подноготной красочного острова.       — Поздравляю тебя со вторым днём рождения? — с нежной улыбкой проговорил Намджун, разбавляя давящую тишину прохладного салона. — Я так счастлив встретить тебя вновь, лепесток. Кажется, я в невероятном долгу перед Сариэлем за твою спасённую жизнь. Мою жизнь.       — За всю жизнь мне так редко доводилось видеть твои слёзы, милый.       — Нечасто мы плачем вместе с тобой на больничной постели, верно? Но это к большому счастью, не так ли?       С бутонами расцветающего румянца Сокджин добродушно усмехнулся, поведя ноющим плечом. Консильери, конечно же, был прав: подобное проявление эмоций являлось большой редкостью в моменты, за которыми не стояло светлое счастье. Подобное имело схожесть с крайним состоянием души, когда страх за дорогого человека переливался через край, выпуская на волю внутренних демонов. Никто и никогда не стыдил за солёную влагу на ресницах от яркого счастья, когда на руках впервые оказывалось родное крохотное существо, или же когда то делало свои первые робкие шаги в большом и страшном мире. Но позволение эмоциям брать верх над разумом в моменты хаоса — всегда считалось недопустимым. Марио презирал подобное, хлёстко отбивая наказание мокрым ивовым прутом по обнажённым лопаткам.

«Мужчины — не плачут»

      Но, как бы ни хотелось казаться неприступным, непоколебимым и чертовски сильным, каждый член клана оставался всё ещё обычным человеческим существом, настоящей и единственной семьёй друг для друга. Чем более устрашающим и опасным оказывался человек, чем больше его слёзы имели горечи и боли, именно такими солёными каплями окроплял этой ночью Консильери плечо Крёстного Отца, не смея выпустить того из своих рук, подрагивающих от страха. Намджун содрогался и жался к родному тёплу, словно потерянный щенок, отчаянно впитывая каждую ласку и каждый шёпот тихих обещаний. Родные и ягодные губы окрашивались в тот момент той самой щемящей любовной улыбкой, от которой так болезненно сжималось сердце. Обвивая тонкую талию в объятиях, с едва слышным поскуливанием Намджун утыкался влажным носом в чужую грудь, где мерно билось излюбленное сердце. В эту самую ночь Консильери вновь ощутил себя большеглазым мальчишкой, чьи колени так саднили от многочисленных ранок и синяков.       — Со мной всё обязательно будет хорошо, — в трепетной нежности улыбнувшись, Сокджин прищурился, стоило первым лучами солнца скользнуть по его бледному лицу, переливаясь отблесками в яркой медовой радужке. — Подаришь мне поцелуй в этой новой жизни? Такой крепкий, словно бы моя новая жизнь — последняя.

*

      Сокджин крепко сжал губы, с трудом удерживая испуганный возглас, стоило только наступить в полумраке на что-то странное и плюшевое. Мужчина, сделав широкий шаг вперед, упёрся ногами в край постели со вздохом облегчения. Когда тело спящего киллера оказалось в ворохе пухового одеяла, Сокджин со стоном выпрямился, с силой растирая ноющую поясницу. Сил в теле оставалось с каждой секундой всё меньше, вынуждая опуститься на край постели с воем напряжённых мышц, на долгое мгновение закрывая тяжёлые веки. Необходимо было выпить щедрую порцию обезболивающих, а перед этим завершить одно важное дело, что сейчас тихо сопело, приоткрывая розовые губы с каждым вдохом.       Ощутимо ударив себя по щеке, чтобы привести в чувства на жалкое мгновение, Ким принялся в спешке избавлять киллера от редких остатков одежды, с трудом расправляясь с завязками. С широким зевком тот аккуратно сложил чужие вещи, укладывая в кресло неподалёку. Деревянная дверь шкафа раскрылась, и Ким насупился, приподнимаясь на носочки, чтобы вытащить дополнительную подушку с верхней полки. Но мужчина, зажмурившись, пошатнулся, теряя зевок и неловко заваливаясь на висящие вещи, из-за чего в закопошился, тихо и витиевато ругаясь под нос. Стоило подушке вновь оказаться в руке, как Сокджин, осторожно поправив чужие вещи на вешалках, закрыл дверцу шкафа с тихим и глухим стуком.       — Святое дерьмо, — пробормотал он.       Спустя несколько приложенных усилий, чтобы перевернуть увесистое тело Чонгука на бок, вытаскивая из-под того часть пухового одеяла, Сокджин со вздохом облегчения уложил мягкую подушку между крепких и обнажённых ног, наконец-то укрывая тёплым одеялом киллера до самого подбородка. Спальня хранила в себе некоторую прохладу, которая всегда так нравилась Крёстному Отцу, позволяя утонуть в искусственном тепле. Не прошло и нескольких мгновений, как маленький комок оказался в долгожданных объятиях, крепко прижимаясь к телу родителя с тенью тоскливой и болезненной улыбки на губах Аугусто. Тот, потянувшись вперёд, положил забытого плюшевого медведя ближе к спящей девочке, невесомо огладив крохотный детский нос. Сердце пропустило удар, сжимаясь до острой боли за рёбрами. Пространство медленно, но верно размывалось перед усталым взглядом медовых глаз, теряя чёткость гнусной реальности. Аккуратно поправив одеяло Суа, Сокджин, погрязнув на секунду в нерешительности, всё же поддался вперёд, чтобы оставить на виске киллера крепкий и сухой поцелуй.       — Почему тебе так легко даётся всё, о чём только можно мечтать? — глухой и скрипучий голос, что исчезал в шёпоте, сорвался с пухлых губ Кима совершенно неосознанно. Тот горько хмыкнул, с невообразимой тоской оглаживая подушечками пальцев бледное лицо мужчины, коснувшись трепещущих и припухших век. Чонгук выглядел невыносимо безмятежным. — Чем ты заслужил такое благословение, а где оступился я? Сколько бы я ни задавался подобным вопросом, ответ никак не желает находиться, а у меня совершенно не осталось сил, Сариэль. Чем я могу быть хуже тебя, почему я не достоин того, что потерял?       Утерев тыльной стороной ладони несколько крупных капель у самого подбородка, Сокджин вдруг встрепенулся, отступая на шаг так стремительно, словно бы его коснулось пламя. Вскинув голову и вонзившись туманным взглядом в потолок, мужчина издал задушенный вздох перед тем, как бегло исчезнуть из маленького мира спальни, где нахождение становилось таким невыносимым с каждой секундой только больше. Как бы сильно ни был измотан разум, он так и не позволил Сокджину утонуть даже в ночном кошмаре, держа на липкой поверхности страхов и жгучих тревог, отнимая любую возможность осушить дорожки солёных слёз, от которых так сильно намокали уголок одеяла и белоснежная наволочка. Только когда лучи солнца настойчиво стали пробиваться сквозь плотно закрытые шторы, а матрас застонал под чужим весом, Ким позволил своим припухшим веками опуститься, а разуму погрязнуть в робкой тьме, утонув измученным телом в родных и крепких объятиях Консильери, так щедро приправленных любовью.       Левая сторона большой постели казалась тесной для двоих, как бы Аугусто ни ютился, стараясь не касаться нетронутой половины. Та всегда принадлежала исключительно одному человеку, который никогда больше не переступил бы порог спальни, на целую вечность оставаясь лишь в сердце, в трепетных воспоминаниях и в редких совместных фотографиях. Сиерра была нечто большим, чем близкой душой, та хранила свою тайну и особенную любовь, приправленную настоящим счастьем. Это не был тот самый брак, который ставят в пример молодым возлюбленным, он являлся вынужденной мерой, соединения двух совершенно разных людей, казалось бы, без единого шанса на успех.       Но тернистое время показало Сокджину в этой женщине верного партнёра и друга с частичкой собственной души, как и для Сиерры, превращая пытку в нечто поистине прекрасное. Ким уважал эту сильную женщину, как никого иного, восхищаясь и благоговея перед той, а Сиерра сполна платила своему супругу тем же, каждую ночь оставляя на лбу того долгий и любовный поцелуй. Именно в этих мягких женских руках Сокджин, на удивление семье, становился не более, чем безобидным зверем, что прятал свои клыки и острые когти. Синьор Марио Пеларатти всегда сетовал на эту женщину с любовью, мягко упрёкая ту в том, как слишком легко и играюче та управлялась с дикими псами этого клана. Не существовало ни единой души, кто бы не уважал эту черноволосую женщину, как и не любил.       Тот проклятый день забрал у Аугусто не только дочь, но и супругу с её пылкой любовью и чистой душой.       — Ты — мой драгоценный лепесток, — хриплый шёпот Консильери вынудил медовые глаза распахнуться, а пухлые губы приоткрыться, выпуская сдавленный и надрывный звук. Распростёртый в белоснежном ворохе и в горячих слезах растрёпанный Сокджин ощущался обжигающим жаром и горем, тот цеплялся в мужчину перед собой до боли в суставах, не отпуская от себя ни на жалкое мгновение. — Моё сокровище.       — Пожалуйста, — высокий всхлип сменялся лепетом, срываясь на задушенные вдохи. — Прошу.       — Я так счастлив видеть тебя живым, Боги, как же я благодарен небесам.       В подобные моменты отчаяния, когда груз всего мира вынуждал обессилено прижиматься к холодной земле, Сокджин отпускал себя, погрязнув в страхах и воспоминаниях. Когда приступы становились слишком частыми, истерзанный разум сдавался. Громкий всхлип вонзился в тишину спальни, и Ким крепко обнял мужчину за шею, прижимая к себе невозможно близко. Долгожданный сухой поцелуй облегчения коснулся горячего местечка под ухом, расцветая ещё горстью ласки. Стоило эмоциям захлестнуть Отца с головой, как он нуждался в прикосновениях больше, чем обычно, полностью растворяясь в объекте своей самой первой и пылкой любви.       — Милый, — пролепетал он. — Ах, милый.       Можно было бы сокрушаться бесчисленное количество раз на несправедливую судьбу, что принесла столько боли после коротко пути счастья, но каждая мелочь продолжала с лёгкостью вспарывать сердце Сокджина снова и снова, вынуждая утонуть в собственных растерзанных чувствах. Ким никак не мог взять в толк, почему же всё происходило именно с ним, почему же он — главный герой этого чудовищного безумия. Возвращаясь мыслями к этим моментами, разум изнывал от невозможного груза, не в силах вернуться к прежней жизни. Почему же этот Ангел имел всё, забирая жизни других людей, ничего не отдавая взамен?       — Чем я хуже других, милый, скажи мне? — едва слышно пролепетал вздрогнувший Сокджин, стоило пухлым и горячим губам мазнуть в ласке по его собственным, забирая всхлип и едкие проклятия. — Почему я не заслуживаю быть счастливым?       — Мой лепесток.       — Скажи мне, что я делаю не так? — большие ладони Консильери с лёгкостью пробрались под лёгкий и измятый хлопок футболки, чтобы скользнуть выше по горячей коже, широко и жадно поглаживая сильное тело, содрогающееся от контраста ощущений. Когда мозолистые ладони легли на острые лопатки, вздрогнувший Сокджин оказался прижат к скрипнувшей постели, позволяя себе раствориться в тепле крепкого тела, спрятавшись от всего мира, исчезнув. Голос Кима едва возможно было расслышать, тот переливался шорохами и задушенными вздохами, пропадая в колючих спазмах слёз. — Что же со мной не так…       Сухие губы Намджуна прижались к холодному лбу, оставляя поцелуи-бабочки на измученном и румяном лице мужчины, что в объятиях пушистого одеяла смотрелся невообразимо хрупко и нереально, совсем не походя на прежнего себя и вынуждая сердце Консильери болезненно сжиматься лишь сильнее. Тихая и переливчатая мелодия колыбельной вплеталась в прохладный воздух хрипловатым звучанием низкого голоса, окутывая Сокджина собственным маленьким и безопасным миром.