Шёпот смерти

Комната, где готовили тело, была пропитана запахом воска и крови. Свет свечей дрожал, отражаясь в безжизненных глазах Кристофера, которые уже закрыли заботливые руки старого лекаря. Его тело облачили в чистую рубашку, тщательно скрыли раны, смыли кровь. Как будто это что-то изменит. Как будто он не был зарезан прямо здесь, в этом же доме. Селена стояла в тени, бесстрастно разглядывая его. Время словно застыло: она не слышала плачь окружающих, не чувствовала запаха, не обращала внимания на людей, что подходили к столу, склоняя головы. Всё это было словно картиной — далёкой, безжизненной, чужой. Рядом стояла Эйлин. Пальцы её дрожали, но хватка на запястье Селены была железной. Её ногти почти вонзились в кожу, словно девушка боялась, что ведьма выскользнет, растворится в темноте. Брюнетка молчала. Она продолжала смотреть на Кристофера, на его заострившиеся черты лица, на спокойствие, которого не было при жизни. Смерть смягчила его, убрала все тревоги, боль, вечное напряжение на лбу, ставшее за последние месяцы чем-то привычным. Теперь он был неподвижен, холоден, чужд всему, что когда-то его наполняло. Жизнь ушла, оставив после себя только тело — оболочку, белую, чистую, но пустую. — Госпожа, может, уйдём? Не хочется привлекать внимание, — голос Эйлин был напряжённым, почти умоляющим. — Ради него. Но Селена не двигалась, не отводила взгляда. Она смотрела на его руки, бледные, сцепившиеся прямо на сердце. Почему люди кладут так руки? Для удобства? Для приличия? Чтобы умершие выглядели хоть немного мирнее, чем в момент, когда их настигла смерть? Где-то внутри, в самых глубинах её разума, было пусто. Даже не темно, а именно пусто. Как после разрушенной деревни, где ещё пахнет гарью, но уже нет ни тел, ни звуков. Только обугленные стены и осыпавшаяся пыль. Но по её щеке всё ещё текла слеза. Одна, единственная. Она даже не почувствовала, как это произошло, не осознала её движения. Словно кто-то капнул ей на кожу каплю воды — чужую, холодную, случайную. Кристофер выглядел странно. Нет, не он. Его тело. Грубые черты лица, загорелая кожа, теперь ставшая почти пепельной, растрёпанные светлые волосы. Ему не шёл этот мёртвый покой, не шла неподвижность. Он должен был хмуриться, качать головой, говорить ведьме, что всё будет хорошо, даже если сам в это не верил. Он должен был быть живым. Но теперь был лишь тенью прошлого. — Я не хотела этого, Эйлин. Не хотела. — Наконец прошептала она, шевеля одними лишь губами. — Знаю, госпожа, знаю. — Блондинка осмотрелась по сторонам. Вокруг царила приглушённая суета, наполненная сдержанным горем. Люди, что были близки Кристоферу при жизни, стояли небольшими группами, говорили тихо, чтобы не нарушить странное, вязкое молчание, окутавшее это место. Воины, что когда-то тренировались под его началом, переминались с ноги на ногу, кто-то нервно теребил рукоять меча, кто-то сжимал в руках перчатки, не зная, куда их деть. Они не плакали — это было не принято, но их взгляды выдавали горечь. Женщина в тёмном платье, вдова одного из погибших солдат, что сражались бок о бок с Кристофером, всхлипнула, быстро закрыв рот рукой. Рядом с ней стоял её сын, лет десяти и растерянно смотрел на мёртвого мужчину, не понимая, почему он больше не встанет. Слуги, занимавшиеся подготовкой тела к переправке, осторожно расправляли складки ткани на его груди, поправляли перевязи, словно пытались сделать так, чтобы он выглядел достойно. Чтобы жена Кристофера, когда его увидит, узнала в нём того, кого провожала на службу. В углу несколько старших рыцарей что-то обсуждали, переговариваясь вполголоса. Возможно, делили его обязанности между собой. Возможно, говорили о его ошибках, теперь уже не имеющих значения. Воздух был тяжёлым, почти удушающим. — Уйдем? — Проговорила ведьма, всматриваясь на Эйлин. — Хочу на воздух. Эйлин кивнула, но не сразу. Сама заворожено осматривала тело почившего друга. Она знала его долгие годы — мастера над мечами, человека с твёрдой рукой и ещё более твёрдым нравом. Привыкла видеть его живым: с усталым лицом, с лёгким налётом седины в волосах, в простом, но добротном камзоле, со старым мечом на боку. Он всегда стоял рядом с Лукой на тренировках — чуть позади, с хмурым, внимательным взглядом, подмечая каждую ошибку. Эйлин вспоминала, как, прячась за колоннами, наблюдала за занятиями. Вглядывалась в каждое движение Луки, следила, как тот уверенно сжимает рукоять меча, как двигается, ловко уклоняясь от ударов. Иногда её взгляд пересекался с Кристофером — он знал, что она там, но никогда не прогонял, видел в глазах молодой девушки не просто влюбленность, а самую настоящую любовь. А потом… потом вечера, наполненные усталостью, алкоголем и чем-то ещё — тёплым, уютным, но безымянным. Они оба любили близнецов Веллингтон, но не могли их заполучить. Возможно, поэтому тянулись друг к другу. Иногда, под шум ночного графства, когда улицы затихали, он приходил к ней в комнату или она оказывалась в его. Они не говорили о чувствах, потому что их не было. Они говорили о жизни, о потерях, о глупых надеждах. Он касался её легко, без притяжения, но с привычной заботой. И когда их встречи перетекали во что-то большее, это было не про любовь — просто про то, чтобы не быть одному. А теперь он ушёл. И Эйлин смотрела на него, на его бледные руки, сложенные на груди, на усталое лицо, на всегда суровые губы, которые больше не изогнутся в ухмылке. Она чувствовала пустоту. Сейчас слова Селены доходили до неё, но звучали будто издалека. Всё её тело было натянуто, будто кто-то скрутил его в узел, а внутри всё ещё плескались вчерашние крики, кровь и стоны. Она видела. Она видела, как Селена убивала Кристофера. Видела, как её госпожа, та, кого она любила больше всего на свете, стояла над ним, обезумевшая, с пустыми глазами, и вонзала клинок снова и снова. Около сорока ударов точно в цель. Эйлин не считала — не могла, но кровь была повсюду. На полу. На стенах. На руках Селены, на лице. Десяток слуг всё утро отмывали застывшую кровь с полов. Кристофер пытался что-то сказать, его рот раскрывался, но звуков не было. Или Эйлин их не слышала за собственными рыданиями. Она кричала. Бросилась было вперёд, но запоздало — Селена уже выронила нож, её глаза прояснились, а губы задрожали. — Эйлин, — прошептала она, опускаясь на колени рядом с телом. — Эйлин, я… Комергерша не могла её слушать. Она рухнула рядом с Кристофером, схватила его за окровавленную руку, глухо всхлипывая. Это была не Селена. Это не могла быть она. Тёмная магия. Бешеная, необузданная, сорвавшаяся с цепи сила, которой Селена не смогла совладать. Это она забрала её друга. Но девушка не винила ведьму. Она ненавидела магию, судьбу, богов — всё, что привело к этому. Но не Селену. Никогда. Теперь, глядя на его безжизненное тело, она уже не плакала. Всё выплакала вчера, прильнув к груди госпожи, когда та держала её, так же дрожащую и шептала в её волосы, что ненавидит себя. Эйлин простила её в тот же миг. Потому что Селена — её семья. Единственная. — Хорошо, — наконец ответила фрейлина и, слегка потянув за руку, вывела её из зала.Она в последний раз посмотрела на Кристофера. Его лицо было спокойным, как будто он не страдал. Как будто он просто уснул после долгого дня. Стоило им оказаться за пределами комнаты, как шум голосов остался позади, растворившись в холодном, гулком пространстве коридоров. Здесь было тише. Спокойнее. Но легче ли? Селена шагала, не думая, просто следуя за фрейлиной. Шаг. Ещё шаг. Она чувствовала, как Эйлин идёт рядом, слышала её дыхание — прерывистое, всё ещё пропитанное рыданиями, даже если губы уже не дрожали. Селена знала этот звук. Она сама плакала так совсем недавно — когда слёзы закончились, но боль осталась, когда не осталось сил ни на крик, ни на гнев. В груди — пустота. Не раскалённая ярость, не страх, не ужас от содеянного. Просто… ничего. Её пальцы ещё помнили рукоять клинка. Помнили, как кожа разрезалась под лезвием, как кровь обагрила её руки. Она убила Кристофера. Человека, который не был её врагом, который не желал ей зла, который, уважал и любил её. Она чувствовала, как он боролся, как пытался что-то сказать, но голос захлебнулся в крови. И всё это сделала она. Её ноги подогнулись, но Селена заставила себя идти дальше. Она не могла сломаться. Не сейчас. Темнота внутри неё ещё не ушла. Она чувствовала её — жадную, затаившуюся где-то в глубине, дожидающуюся нового момента, чтобы вырваться наружу. Селена сжала пальцы в кулак. Нет. Она больше не позволит. На улице их встретило утро — серое, тяжёлое, затянутое тучами. Воздух был влажным и пахло сыростью, словно ночью прошёл дождь. Веллингтон остановилась на верхней ступени крыльца, задержавшись на секунду, пока Эйлин уже шагала вперёд, будто боялась, что та передумает. — Госпожа… — мягко позвала она, но Селена не ответила. Её взгляд блуждал по двору. По людям, которые шептались, перешёптывались, исподтишка косились на неё. Конечно, кто-то скажет, что она хладнокровная. Что даже не плачет. Но она плакала. По крайней мере, слеза, что застывшей дорожкой тянулась по её щеке, была доказательством. На большее уже и не была способна. — Лучше? — Эйлин остановилась рядом, склонив голову набок. Селена медленно вдохнула, глядя вдаль. — Я не знаю, — ответила наконец брюнетка. Голос её был хриплым, но всё же ровным. — Мы можем уехать. Прочь отсюда, хоть ненадолго. — Ты ведь знаешь, что я не уеду. Эйлин пристально посмотрела на неё, но промолчала. Селена сделала шаг вперёд, в мягкую грязь, которая чуть липла к подошве. — Я не хотела этого, Эйлин, — произнесла она едва слышно. — Знаю. — Правда? — Да. — А я не уверена, — её пальцы сжались в кулак. Стало холодно. И не от ветра — от неё самой. Слова застряли в горле, как рыбьи кости, острые, неудобные, но не смертельные. Она могла бы сказать больше. Могла бы спросить — правда ли Эйлин её простила? Правда ли не ненавидит? Но знала ответ. Эйлин всегда будет с ней. Даже когда не должна. Она убила человека, их близкого. Пусть даже одержимая. Пусть даже не до конца осознавая. Пусть даже не желая этого. Но ведь убила. Снова. Пальцы снова сжались в кулак, ногти впились в ладонь. — Иногда мне кажется, что это и был единственный верный путь. Моё настоящее лицо. Что делала только то, что действительно желала… Блондинка нахмурилась, но не стала спорить. Только слегка пожала её ладонь, будто напоминая — она рядом. — Нет смысла уже об этом говорить, миледи. — Предлагаешь вновь надеть маску радостной улыбки? — Да. Предлагаю жить дальше, как ужасно это бы не звучало. Все и впрямь скоро закончится. — Как будто ничего не было? Как будто я не… Она не договорила. — Как будто Вы сделали то, что должны были, — твёрдо закончила за неё Эйлин. — И теперь просто выбираете, куда идти дальше. Селена перевела на неё взгляд, но ничего не сказала. За их спинами раздались шаги. Тяжёлые, уверенные. — Дочь моя, — голос графа был на удивление мягким, почти заботливым. Селена медленно обернулась, вглядываясь в его лицо и граф сделал шаг ближе затем, как бы невзначай, коснулся её плеча. — Я знаю, что тебе тяжело, дитя моё. Я найду убийцу, — сказал он твёрдо, без тени сомнения. — Клянусь. Она не ответила. Стояла неподвижно, ощущая его прикосновение, словно гниющий нарыв на коже. Плечо горело там, где он дотронулся, но она не скинула его руку. Не отдёрнулась. Страх. Глухой, въевшийся в кости, ставший её тенью с самого детства. Селена знала, что бывает, когда перечишь ему. Знала, каково это — чувствовать плеть на спине, слышать его голос, полный холодного, безразличного гнева. Но внутри неё разгоралась буря. Её душу раздирало на части что-то дикое, бесконтрольное. Сердце колотилось так, что казалось, его стук эхом разносился по двору. «Почему ты говоришь со мной так?» Губы дрогнули, но слова не сорвались. Она сжала кулаки так сильно, что ногти впились в кожу и опустила взгляд, будто соглашаясь. Тьма внутри зашевелилась. Глухой голос, шёпот, что прокрадывался в сознание, маня, искушая. «Ты знаешь, что он сделал. Ты знаешь, кого он убил.» Перед глазами вспыхнуло лицо Луки. Бледное, осунувшееся, губы слабо шевелятся, едва слышный шёпот. «Селена…» Гнев ударил, как волна, сметая её изнутри. Ты убил его! Ты скрыл от него правду! Ты знал! Грудь сдавило. Ей хотелось кричать, хотелось броситься на него, вонзить ногти в его лицо, разодрать его кожу, заставить почувствовать хоть каплю той боли, что сжигала её. Но она молчала. Просто стояла, глядя в землю, позволяла ему говорить, позволяла лжи литься в её уши. И тьма внутри улыбалась. — Кристофер был тебе близким человеком, как и мне. И Луке тоже… Имя брата ударило в самое сердце. Селена не дрогнула. Не выдала себя ни движением, ни вздохом, ни взглядом. Но внутри… внутри что-то сжалось до боли, словно чьи-то невидимые пальцы сомкнулись вокруг её ребер, давя, не позволяя дышать. Лука. Сколько дней прошло с тех пор, как она слышала, чтобы отец произнёс это имя? Он его ненавидел. Презирал. Считал ошибкой. А теперь говорит так, будто сын был для него кем-то значимым. Как будто он скорбит. Как будто у него вообще есть право скорбеть. — Я не стану говорить, что всё пройдёт. Не стану просить тебя забыть, — голос графа был ровным, неторопливым. Будто каждое слово тщательно взвешено. Она слышала его, но в голове шумело «нет, не смей». — Боль потери нельзя стереть, но её можно пережить. Что-то вязкое, тёмное, как смола, затопило её грудь. «Пережить?» Лука не пережил. Лука покончил с собой, потому что не знал правды. Потому что отец обрёк его, оставил в неведении. И теперь этот человек стоит перед ней, говорит слова утешения, протягивает руку, которой когда-то избивал её до крови. — Ты сильная, — сказал он, без тени сомнения. — Всегда была. Даже когда я сам это отрицал. Селена резко вдохнула. Она не знала, что именно заставило её сорваться. Может, его тон — спокойный, уверенный, как если бы он действительно верил в сказанное. Может, сам факт того, что он сейчас говорит с ней не как с ошибкой, не как с грязью под ногами, а как с… Дочерью? Он шагнул ближе. — Но я не хочу, чтобы ты справлялась с этим одна, — его взгляд был глубоким, изучающим. — Ты моя дочь. Простые слова. И в них — нечто почти… искреннее. Но слишком поздно. Селена почувствовала, как по щеке скользнула слеза и прежде чем успела себя остановить, она уже катилась вниз, оставляя на коже влажный след. Гнев захлестнул её. Она ненавидела себя за эту слезу. Ненавидела его за эти слова. Ненавидела всё. Он бросил взгляд на Эйлин, и та, без лишних вопросов, ушла. Селена осталась одна. Одна с человеком, которого ненавидела сильнее, чем кого-либо. И с тьмой, что пульсировала внутри неё, напоминая, что её ярость ещё жива. — Мне кажется тебе стоит отдохнуть, дать себе всё это пережить. Уехать. Он говорил спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась внутренняя борьба. Как будто каждое слово давалось ему с трудом. Селена по-прежнему молчала. Она смотрела на него с тем же выражением, что и всегда — настороженно, готовая услышать что-то жестокое, ядовитое. Но сегодня в его голосе не было ни приказа, ни ожидания покорности. — Я хотел поговорить с тобой ещё вчера, — продолжил он, сцепив руки за спиной. — Но сейчас, пожалуй, самое время. Он сделал небольшую паузу, словно собирался с мыслями, а потом произнёс то, чего она никак не могла ожидать: — Я хочу, чтобы ты вышла замуж. Селена резко моргнула, но не дрогнула. — Если бы ты пожелала, — добавил он. Эти слова повисли в воздухе. Не приказ. Не требование. Он оставлял ей выбор. Граф медленно выдохнул, пристально вглядываясь в её лицо, ловя мельчайшие изменения в выражении глаз. — Ты знаешь, что в нашем мире брак — это всегда сделка. Союзы заключаются ради власти, богатства, выгоды… — он чуть склонил голову, словно обдумывал что-то. — Но если бы я мог позволить тебе иной путь… Я бы хотел, чтобы ты вышла по любви. Эти слова ударили по ней сильнее, чем любой из прежних побоев. Она смотрела на него и её мир медленно рушился. Годы жестокости, безразличия, боли — и вдруг… это? — Если ты этого захочешь, — мягко повторил он, — я отдам тебя за Никлауса Майклсона. Сердце дёрнулось в груди. — Он… не самый достойный выбор, — губы графа дрогнули в почти незаметной улыбке. — Но разве нас когда-либо волновало мнение общества? Затем заговорил тише: — Единственное, чего я сейчас желаю — это счастья для своих детей. И ты одна из них, Селена. — Почему я слышу об этом только сейчас? — её голос был ровным, но в нем звучала горечь, едва скрытая за маской безразличия. Она встретилась с взглядом отца и что-то внутри неё, будто снова проснулось. Он хотел что-то сказать, но она не позволила. Гнев поднимался в ней, как тёмная волна, разбивающаяся о стены, которые она так долго возводила. Годы боли, страха, обид — всё это гнездилось в её душе, как ядовитая змея, готовая укусить. Она помнила. Всё. Как он оставлял их с Лукой в темноте, в холоде, в одиночестве. Как его руки оставляли на их коже следы, не только от ударов, но и от прикосновений, пропитанных равнодушием. Как он смотрел сквозь них, будто они не были его детьми, будто были чем-то меньшим. Но теперь… Теперь он говорил ей, что желает её счастья? Он не знает. Не знает, что она чувствует сейчас. Как с каждым словом, каждым его взглядом внутри неё нарастает нечто, что уже не поддаётся контролю. Как её дыхание становится тяжёлым, как хочется закрыть глаза и позволить тьме разорвать его на части. Но она не делает этого. Она смотрит. Смотрит в его глаза, такие же, как у Луки, голубые, бездонные. И с каждым мгновением ненависть к этому человеку становится только острее. Ей хочется кричать, хочется разбить этот глупый фарс, но голос застревает в горле. Она не ответила. Только молча смотрела. И тут неожиданно заметила, как Ребекка, будто незаметно для всех, присела на лавочку неподалеку. Блондинка сидела, почти не двигаясь, с мрачным выражением лица, наблюдая за их беседой. Селена почувствовала её взгляд, но не обратила на неё внимания. — Я не желаю выходить замуж, отец. Я желаю, чтобы ты оставил меня в покое, — сказала она, каждое слово было как удар, точный и прямой. Это было не требование, не просьба — просто факт. Он стоял перед ней, и несмотря на его слова о поддержке, она не могла не почувствовать, как холод между ними растет с каждым мгновением. Его желание управлять её жизнью, как и раньше, оставалось неизменным. Прошло время, когда она была дочерью, за которой нужно было ухаживать, как за маленьким цветком. Прошло время, когда она могла быть слабой и беззащитной. Это было давно. Селена стала другой. Её душа и сердце уже не принадлежали этому дому. Она научилась выживать. И теперь, когда он говорил ей об этом предложении — замужестве, она чувствовала лишь отвращение, не потому что не любила Клауса, а потому что не верила в его слова. Граф медленно выдохнул, будто ожидал подобного ответа, но всё равно надеялся на другое. — Селена… Он сделал шаг ближе, но она не отступила. Она стояла, прочно врастая в землю, точно корнями и смотрела на него снизу вверх с выражением, в котором не осталось ни страха, ни почтения — только холод. — Ты всё ещё злишься на меня, — он произнёс это не вопросом, а утверждением. Она усмехнулась. Низко, глухо, почти беззвучно. — Ты говоришь это так, будто мой гнев — нечто временное, нечто, что пройдёт со временем, как дождь. Но дождь не смывает шрамы, отец. Он сжал губы. — Я хочу, чтобы ты была счастлива, — повторил он. — Нет. Ты хочешь, чтобы я была удобна. Чтобы осталась в долгу, выполнила любую прихоть. Они смотрели друг на друга. Долго. Тишина висела между ними, как напряжённая струна, готовая лопнуть. Ведьма чувствовала, как внутри неё вновь просыпается то, что она с таким трудом сдерживала. Едкая, тёмная, извивающаяся сила, которая рвалась наружу, которая хотела захлестнуть всё вокруг. Но она её не выпускала. Пока что. Она шагнула назад, отдаляясь. — Я не выйду замуж, — сказала брюнетка, не сводя с него взгляда. — Ни за Клауса. Ни за кого-либо ещё. Граф пристально смотрел на неё, его челюсть чуть сжалась. — Тогда скажи мне, что ты хочешь, Селена. Она медленно выдохнула. — Сказала же — хочу, чтобы ты исчез из моей жизни! Она развернулась от него и сложила руки на груди. Глупо, демонстративно, по-детски, но так желала показать, что дальше слушать его не намерена. Ребекка, всё это время молча наблюдавшая за разговором, подняла взгляд и чуть приподняла брови, но ничего не сказала. Только посмотрела на девушку, а затем её губы тронула лёгкая, еле заметная усмешка. Карл, который явно ожидал другого ответа, медленно кивнул и его шаги исчезли в направлении поместья. Он знал, что спорить больше не имело смысла. Селена стояла на месте, взгляд её был затуманен мыслями и в этот момент она заметила Ребекку, все ещё сидящую на лавочке неподалеку. Ни теряя мгновения, подошла к вампирше, её шаги были быстрыми и уверенными. Она не успела скрыть странное, почти едва заметное раздражение, которое появилось от её присутствия. — Вы что, следите за мной? Ребекка подняла голову, её губы чуть приподнялись в усмешке, будто что-то понимала, но не спешила делиться этим. — Просто наблюдаю, — ответила она, её тон был мягким, спокойным, без лишнего напряжения. — Прогуляемся? Селена остановилась на мгновение, не ожидала, что Ребекка будет так спокойна и непринуждённа в ответ на её вопрос. Но какой-то внутренний импульс заставил её кивнуть. Она устала и не только от слов Карла. — Прогуляемся, — ответила Веллингтон, её голос стал чуть мягче, как бы очищаясь от злости. Она сделала шаг в сторону Ребекки, но на лице её всё равно оставалась тень холода. Вампирша, не делая лишних движений, встала с лавочки, и обе направились к выходу со двора. Улицы графства пробуждались вместе с первыми лучами солнца, но в них всё ещё оставалась тягучая, сонная тишина. Каменные мостовые были влажными от утренней росы, а в узких переулках вились клочья тумана. Из-за глухих деревянных ставней слышались голоса — кто-то ругался, кто-то зевал, кто-то уже спешил на рынок. Вдалеке скрипели колёса повозок, цокали копыта лошадей и редкие фигуры двигались по улице, закутанные в легкие накидки. Селена шагала быстро, будто пытаясь уйти от чего-то, что не давало ей покоя. Её пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, ногти впивались в ладони. Она всё ещё слышала голос отца. Его слова. Его снисходительный, отстранённый тон, который вдруг сменился. Будто её собственные чувства не имели никакого значения. Гнев, спрятанный где-то глубоко, тянулся к ней, как змеиные языки пламени, выжигая остатки самообладания. Она сжала зубы так, что заныла челюсть. Если бы только он знал, как далеко она могла зайти. Как легко её руки могли бы сомкнуться у него на горле. Как сладко было бы видеть его страх, если бы он понял, что именно он породил в ней. Но Селена не дала себе уйти в эти мысли. Её гнев был силой, но сейчас он был не нужен. Она глубоко вдохнула и замедлила шаг. — Вы хотели поговорить? — голос её звучал ровно, но в глубине холодных глаз таилось что-то опасное. Ведьма не замедляла шаг, позволяя Ребекке поспешно догонять её. Они обе были облачены в траур — длинные чёрные платья из плотной ткани тяжело спадали складками, подчёркивая их бледность. Девушки шли по центральной улице, вымощенной грубым камнем, минуя небольшие торговые ряды, где хозяева только начинали раскладывать товар. Запах свежего хлеба смешивался с терпким ароматом трав, которыми крестьянки наполняли корзины. Дальше дорога сузилась, сворачивая в переулки, где к стенам домов прислонялись корзины с углём, а окна были закрыты тяжёлыми деревянными ставнями. Где-то вдалеке мычала корова, слышался скрип колёс телеги. Селена шагала вперёд, словно ведомая только ей одной известной целью. Ветер гулял по улочкам, трепал концы её черных волос, укрывавших плечи. — Не хочу лгать, — вдруг проговорила Ребекка, остановившись на миг и вглядываясь в лицо ведьмы. — Ник попросил меня присмотреть за Вами вчера. Рассказал про магию, про брата, про отца. Мне жаль… Селена замерла, медленно повернула голову к первородной, пристально вглядываясь в её лицо. — Он думал, что я что-то сделаю с собой? — её голос прозвучал ровно, почти без эмоций. — Нет, просто переживал. Но Вы ведь сделали. Не с собой. — Майклсон отряхнула ладони, словно сбрасывая невидимую пыль, и чуть пожала плечами. — Я слышала вчера всё, миледи. Видела, как Вы шли по тёмному коридору вниз, а затем слышала Ваш разговор с господином Кристофером… За которым последовал глухой удар. А спустя некоторое время нашли его тело. Селена не отвела взгляда, но внутри неё что-то сжалось. Не от страха, нет. От осознания, что Никлаус непременно узнает. — И что же Вы обо мне думаете, как и все, что я сумасшедшая? Ребекка медленно покачала головой, её глаза на миг потемнели от какого-то далёкого воспоминания. — Нет. — Она прищурилась, словно разглядывая что-то за плечом ведьмы. — Я слышала Ваш разговор с отцом. Проблема зарыта куда глубже, чем просто один поступок. Селена напряглась, но Ребекка лишь усмехнулась уголком губ. — Вы похожи на маленького котёнка, которого с самого детства бросили в клетку к тигру. Вас вынудили бороться за каждый вздох, за каждое движение. Это понятно было еще прежде, взглянув лишь на то, как Лука защищал Вас той зимой. Словно привык, был единственным кто делал это для Вас. — В её голосе не было ни осуждения, ни жалости. Скорее понимание. Мгновение они шли молча, пока, наконец, Ребекка не продолжила, понизив голос: — Думаете, Вы единственная, кто вырос рядом с монстром? — Она едва заметно усмехнулась, но взгляд её оставался отстранённым, устремлённым в прошлое. — Наш отец… Охотник на вампиров. Так же называл нас ошибками. Я знаю, что значит бояться собственного отца. Знаю, каково это — расти в доме, где нет места любви собственных родителей. Селена смотрела на неё, ветер трепал её чёрные локоны, а где-то вдалеке громко прокричал петух. Она чувствовала, как злость продолжала извиваться внутри неё, но теперь она казалась менее хаотичной. — И что же Вы сделали? — наконец спросила она. Ребекка чуть склонила голову, уголки её губ дрогнули в едва заметной усмешке. — Осталась с теми, кто заслужил моей любви — с братьями. — Но и это отнял у меня отец. — Протянула Селена, сжимая пальцами свои руки. Блондинка не сразу ответила. Она внимательно посмотрела на Веллингтон, будто что-то взвешивая, а затем спокойно произнесла: — Да, но глупо отрицать, что помимо Луки в Вашей жизни есть люди, которые любят Вас ни меньше. К примеру, Никлаус. Он ведь души в Вас не чает. Селена сжала губы, взгляд её потемнел. — Вы должны пропустить это через себя, — продолжила первородная. — Ваша обида уже унесла одну жизнь этой ночью. Кто будет следующим? Ведьма резко повернулась к ней, глаза её вспыхнули гневом. — Вы думаете, это просто обида? — Голос её задрожал, но не от слабости, а от едва сдерживаемой ярости. — Я ненавижу его. Она сделала шаг вперёд, но не к Ребекке, а к своим воспоминаниям, что сейчас, казалось, окружили её, заслонив собой всё остальное. — Этот человек… Нет, это чудовище, не должно было стать чьим-то отцом. Мы с Лукой родились сифонами. И знаете, что это значило для нашего клана? Проклятие. Нас не должно было быть. Мы родились уже обречёнными. Ветер налетел сильнее, принося с собой запах сена и мокрой земли, но девушка уже не замечала ничего, кроме образов прошлого, которые вставали перед глазами. — Он избивал нас за каждое проявление слабости, за каждый вдох, который напоминал ему о том, что мы существуем. Однажды, когда нам было лет по пять, Лука заболел. Просто простуда. Но отец решил, что это очередная слабость. Он запер нас в конюшне на всю ночь, чтобы мы «закалились». Лука потом ещё неделю не мог встать с постели. Но это было не самое страшное, детские скзазки, по сравнению с тем, что творил этот человек с каждым годом нашего взросления. Отец говорил, что я не заслуживаю быть ведьмой, впервые кажется лет в одиннадцать, прямо за семейным застольем. Что я и женой-то нормальной не стану, ведь ко всему прочему бесплодна. Он сотни раз грозился продать меня в бордель, как ненужную вещь, от которой можно получить хоть какую-то выгоду, ведь Леди Марианна де Ларж делилась за своих «русалок» секретами, платила таким образом тем, кто озолотил её. Хуже всего наверное было когда ты привыкла к наказаниям, когда ему надоело искать новые и всё, что он придумал — наказывать Луку, когда провинилась я и меня, когда что-то сделал брат. Когда брат умер, я вдруг потеряла контроль, знаю, поступила ужасно, но знаете что сделал граф? Бросил меня в темницу, на семь дней, без еды и воды, разрешая пить только растопленную воду из снегов, ещё и приставил своих головорезов. А они…они со мной… они меня… В глазах Селены вспыхнул огонь и вместе с ним поднялась тьма — густая, липкая, как смола, она заклубилась вокруг неё, прорастая из земли и растворяясь в воздухе, заполняя всё пространство вокруг. Мир словно сжался, потеряв краски. Золотой свет утра меркнул, уступая место зловещим теням, что дрожали, извиваясь, как живые существа. Они цеплялись за её платье, тянулись к рукам, обнимали ноги, напоминая о той силе, что однажды поглотит её полностью. Грудь девушки поднималась в неровном дыхании, злоба била в виски, пульсировала в каждом движении. Казалось, если она закроет глаза, то вновь увидит тот пожар, вновь услышит, как трещат кости под языками пламени. Темнота стелилась всё гуще, её тени разрастались, ползли к Ребекке, отбрасывая на её лицо странные, ломаные узоры, хоть та и не видела их. И тогда холодная ладонь коснулась её руки. Касание было лёгким, но в нём чувствовалась твёрдость, уверенность. Как будто один этот жест мог вырвать её из этого вихря. Селена вздрогнула, реальность резко нахлынула, как волна, смывая клубящиеся тени. Она подняла взгляд. Ребекка стояла перед ней, не отводя глаз, её выражение было странно мягким, почти… тёплым. — Знаете что? Мы с радостью примем Вас в нашу семью, — произнесла она спокойно. Тьма застыла, словно колеблясь. — Я… — Голос Селены сорвался, гнев ещё не отпустил её полностью. — Никлаус, Элайджа, Кол, Финн, я… — Ребекка чуть сжала её руку. — Мы станем Вашей семьёй, если Вы позволите. Тем более я была бы не против сестры. Тени вздрогнули, словно рассеиваясь и мир снова обрёл цвет. Селена выдохнула, пытаясь вернуть дыхание в норму, и мягко убрала руку Ребекки, но не резко, не грубо. Внутри ещё кипело что-то необузданное, но её слова были спокойны. — Пусть всё, что произошло сегодня, останется между нами, — тихо произнесла она, глядя в глаза вампирши, слегка проигнорировав её слова. Ребекка чуть склонила голову, изучая выражение лица собеседницы. Затем уголки её губ дрогнули в знакомой дружелюбной усмешке. — С радостью, если Вы обещаете провести этот день подальше от погребений и уныния в поместье. И вместо этого покажете мне, где здесь развлекаются. Селена вскинула бровь. — Развлекаются? — Ну уж точно не ходить по пятам за братьями хочется, — фыркнула Ребекка. Ведьма на секунду задумалась. В этом было что-то… странное. Она убила Кристофера, а теперь ей предлагали просто забыть, просто оставить этот день позади. Но разве она не это и хотела? Спокойствия. — Хорошо, — кивнула она наконец, — но не жалуйтесь потом. Развлечения Севера скудны. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в алые и золотые тона, когда они покинули главные улицы и оказались в более оживлённой части графства. На центральной площади, что ещё утром была местом для торговли, теперь разносились звуки музыки — кто-то играл на лютне, кто-то пел, а местные девушки хохотали, водя хороводы под призрачным светом первых зажжённых свечей. — А Вы уверены, что хотите именно сюда? — спросила Селена, наблюдая, как какая-то молодая женщина срывает с подруги платок и с весёлым визгом убегает в сторону. Ребекка хмыкнула. — Посмотрим. Веллингтон пожала плечами и шагнула вперёд. Они гуляли до позднего вечера. Зашли в небольшую лавку, где подавали сладкий сидр с пряностями, потом заглянули к портнихе, у которой Майклсон, разглядывая яркие ткани, уверяла, что траурная чёрная одежда им совершенно не к лицу. Приобрели там пару платьев, а затем направились к речному причалу, где молодые люди часто собирались по вечерам. Здесь было тише, чем в центре. Вода плескалась у деревянных свай, несколько женщин сидели у самой кромки, болтая ногами над водой и тихо делились новостями. Селена опустилась на траву у берега, Ребекка устроилась рядом. Так и провели вечер, поднимая голову к небу, где уже зажглись первые звёзды и все время болтая о чем-то простом… — Лучше, чем я ожидала, — призналась Ребекка. — Хоть я и уверена, что мы могли бы найти что-то повеселее. — У нас не так много развлечений. Я ведь говорила. Ребекка посмотрела на неё в полутьме. — Тогда стоит придумать свои. Например, скачки? Или охоту? Селена чуть повернула голову. — Скачки и охота? Я думала, Вы имеете в виду что-то более… женское. — О, неужели я кажусь Вам тем типом девушек, которые сидят в углу с вышивкой? — Ребекка рассмеялась. — Я выросла в семье, где мужчины считали, что только они имеют право развлекаться. Но угадайте что? Я забиралась на лошадь и неслась по лесу не хуже любого из них. Селена задумалась. — Здесь проводят скачки, но участвуют в них, конечно же, одни мужчины. — Ну так кто нам запретит? — Ребекка лукаво приподняла бровь. — Только вся знать графства, включая отца, — фыркнула Селена. — А ещё думаю Никлаусу эта идея не очень понравится. — Ник? — Ребекка махнула рукой. — Он скорее поспорит с нами на что-нибудь, чем запретит. Ведьма чуть склонила голову. — Допустим, а что насчёт охоты? — Ну, будем честны, охотиться на оленей — слишком просто. Но вот если бы у нас был достойный противник… Селена прищурилась. — Вы предлагаете пойти в лес и найти хищников? Ребекка рассмеялась, вскинув голову. — Почему бы и нет? Жизнь должна быть захватывающей. Селена вздохнула, покачав головой, но на губах её мелькнула тень улыбки. — Если Вы ищете приключений, мне стоит побеспокоиться за свою голову? — Не больше, чем тем, кто встретится нам в лесу, — усмехнулась первородная. — Ну же, Селена, скажите, что Вам это хотя бы немного интересно. Ведьма закатила глаза. — Возможно. — Прекрасно, — довольно кивнула Ребекка. — Тогда через пару дней готовьтесь. Мы покажем этому графству, на что способны.