Шёпот смерти

Февраль. Полгода назад. Монтемар, портовый городок на южном побережье, стал очередным домом для Майклсонов. Узкие улочки, пахнущие солью и свежим хлебом, шумный рынок, заполненный товарами со всех уголков света, вечное лето и бескрайний океан на горизонте были идеальным прикрытием. Первородные поселилась в большом доме у городской черты. Он возвышался над портом, окружённый высокой каменной стеной. Отсюда открывался вид на всю гавань, где неспешно покачивались корабли с яркими парусами. Дом, хоть и нуждался в ремонте, был достаточно просторным, чтобы разместить их всех. Элайджа, как всегда, взял на себя обязанности по поддержанию порядка. Он быстро наладил отношения с местными торговцами и чиновниками. Продолжал изучать здешний быт и культуру. Ребекка, уставшая от бегства и интриг, пыталась насладиться спокойствием. Она проводила время, прогуливаясь вдоль береговой линии или устраивая роскошные обеды в их доме, приглашая соседей, чтобы поддерживать видимость обычной семьи. Однако её улыбка часто скрывала скуку и тоску. Кол, как обычно, искал неприятности. Он подружился с местными мореплавателями и стал завсегдатаем таверн у пристани. Его смех раздавался громче всех и часто ночные споры заканчивались разбитой мебелью. Однако даже в таких ситуациях Кол оставался себе на уме, хоть в первое время ему пришлось и не сладко от Ника. Финн держался обособленно. Он редко покидал особняк и с головой погрузился в книги и алхимию. Иногда его можно было увидеть на балконе с видом на океан, задумчиво глядящего вдаль. Клаус, напротив, не любил терять время даром. Он исследовал город, заводил нужные знакомства, следил за маршрутом Майкла, тот уже который месяц застрял в северо-восточной части материка. Значит графство Веллингтон осталось лишь плодом мечтаний. Майклсон не был из тех, кто позволяет себе показывать слабость. Его гордость и скрывала всё то, что кипело внутри. В Монтемаре он держался уверенно и никто, кроме Ребекки и Элайджи, не знал, чем он занимался за закрытыми дверями своих покоев. Вечерами он закрывался в них, где единственными свидетелями его внутренних битв становились холсты, краски и кисти. В самых углах его сознания жили образы Селены и он старательно переносил их на полотно. Один из портретов изображал её в полутени, с легким румянцем на щеках и смущенной улыбкой, которую она дарила ему при каждой встречи, легкий румянец на щеках. Её лицо было освещено только лунным светом, а взгляд словно ловил и удерживал все внимание на себе. Другой портрет показывал её среди цветов сада Веллингтона в зимнем саду. Третий — в конюшне, рядом со своей белоснежной кобылой. Количество портеров юной ведьмы с горящими глазами переваливало за четвертый десяток. Но несмотря на это, Клаус оставался прежним. Он не говорил о ней, не делился своими чувствами даже с семьёй. Любая попытка Ребекки или Элайджи узнать о том, что творится у него на душе, наталкивалась на ледяную стену его привычного сарказма. Их переписка была единственным способом связать два мира, которые разделяло расстояние в сотни лиг. Письма от Селены доходили до Монтемара примерно за месяц и каждое из них приносило с собой дыхание северной прохлады, запах зимы и её голос, наполненный тоской и чем-то необъяснимо личным. Она писала, что и сама не ожидала, что может так скучать. Признавала, что отсутствие Майклсона стало для неё чем-то почти невыносимым, хотя она старалась заполнять пустоту беседами с братом. Лука, писала она, стал её настоящей гордостью: его магические способности развивались и он освоил заклинания, которые раньше казались невозможными. Но не всё было радостным в её письмах. Селена сообщала, что Тереза потеряла ребёнка и это оставило глубокий след на всей семье.

«Я не стала тётей, и это больно, как будто потеря была моей собственной. Но Тереза держится, она сильная. Я пытаюсь поддержать её, как могу. Мы с братьями кажется проводим с ней каждый день, стараясь отвлечь и немного развеселить.»

Она делилась своими мыслями о зиме, которая казалась бесконечной, снег перестал её радовать, а может просто была проведена параллель с прошлым годом и на фоне счастливых дней в компании первородного, эта пора казался скучной и однообразной. Селена никогда не упоминала отца, будто его существование было недостойным даже упоминания. Ей хватало его натиска в жизни, чтобы вспоминать ещё при писании очередного письма. Часто писала о планах на тот день, когда Никлаус вернётся:

«Иногда я представляю, как мы снова гуляем вдоль сада. Помните, как Вы смеялись надо мной, когда я пыталась объясните значение каждого цветка? Я так скучаю за этими мгновениями. Надеюсь увидимся совсем скоро, хотелось показать водопады у скал и безумно красивую реку с разнообразной флорой и фауной. Каждый раз, как мы бываем там с Лукой, к нам на встречу выходит одна и та же олениха с своим потомством. Вы бы видели эти замечательные ушки и огромные глазки…»

Письма Никлауса, которые Селена находила среди множества свитков на своём столе, всегда вызывали у неё трепетное чувство. Его слова всегда несли за собой скрытую волну эмоций, которые не лежали на поверхности, но заставляли её сердце биться чуть быстрее.

«Кажется, я начинаю понимать, почему люди тратят целые состояния на цветы и растения. Я искренне виню Вас в этом. Раньше я и не думал о таких вещей. А теперь не могу пройти мимо лавки с семенами, не вспоминая Ваши рассказы о символике цветов. Как можно вообще объяснить то, что я накупил десятки семян каких-то экзотических растений, названия которых даже не могу произнести, только чтоб привезти их Вам. Говорят, они хорошо растут на Юге, но конечно нужно дать им шанс и в летнюю пору на Севере. Знаете, здесь есть дерево, листья которого пахнут сладкими специями. Оно называется пимент, и местные добавляют его во всё, от еды до напитков. Кажется, даже Ребекка оценила, что удивительно.

Ещё я встретил торговца, который продал мне семена какого-то цветка — говорят, он расцветает только на рассвете, и его лепестки сияют как жемчуг. Оно прямо-таки кричало мне Ваше имя. Не удивляйтесь, но я почему-то всё чаще начинаю ассоциировать Вас с цветами, ванилью, белым цветом и жемчугом. Такое странное, но прекрасное сочетание, которое я нигде больше не встречал как в прекрасной Веллингтон и этом цветке. Когда я наконец заберу Вас из этого ледяного плена, то покажу место, где эти цветы смогут расцвести под тёплым южным солнцем. Клянусь, Вы обязаны увидеть Монтемар своими глазами: яркое солнце, которое почти никогда не скрывается за облаками, бескрайний океан и воздух, наполненный ароматом соли и цветов. Здесь всё иначе, не так, как в графстве Веллингтон. Я уверен, что Вам понравится.»

В одном из своих писем Никлаус осторожно упомянул Кола:

«Прошу Вас выслушать меня и позволить мне быть откровенным.

Когда мы покинули графство, моей злости на Кола не было предела. Я винил его во всем, эта злость была настолько сильна, что я не видел ничего дальше своего гнева.

Но время открывает глаза. И сейчас я понимаю, что виноват в той ситуации не только он. Я знал о его чувствах к Вам, но несмотря на это, позволил себе поставить свои желания выше его. Я упустил из виду его боль, его слабости, его борьбу с самим собой. Теперь же осознаю: моё пренебрежение его состоянием сыграло свою роль. Это, конечно, не оправдывает того, что он сделал, но, возможно, объясняет, почему он потерял контроль.

Я не пишу Вам это для того, чтобы защитить его или попросить Вас забыть. Его действия не заслуживают оправдания и я уверен, он сам это понимает. Этот год был для Кола не менее трудным. Он отстранился от всего, переживал и искал способы искупить вину.

Я готов дать ему ещё один шанс. Верить, что он сможет стать лучше. И, если позволите, я попрошу Вас дать ему шанс тоже. Не ради него, а ради нас всех, ради мира, который я всё ещё надеюсь построить.»

Клаус также упоминал о своих днях в Монтемаре, рассказывал ей о новых знакомствах и делах, но избегал подробностей, чтобы не обременять её своими проблемами. Старался делиться лишь хорошим, иногда посылая свои рисунки, сухоцветы и ещё множество других писем, написаных на берегу бескрайнего океана. А ведь вернуться тянуло не только гибрида, Ребекка устроилась возле окна поглядывая на свитки с письмами, что уже разносил пятнадцатилетий мальчишка, с только что прибывшего корабля. Она часто спрашивала о здравии Луки через письма Клауса Селене, узнавала как его дела, чем занимается. В ответ же получила лишь два письма от юноши, лишенные всяческого тепла. Они больше напоминали отчёты, скупые на эмоции. Лука за эти полтора года изменился до неузнаваемости. Озорной юноша, который раньше был полон энергии и шуток, стал сосредоточенным и серьёзным мужчиной. Он усердно изучал магию, готовился к роли графа, а также главы клана. Решал все семейные проблемы, обучал бою младших братьев, ходил в походы и конечно же все остальное время неизменно проводил с близняшкой. Клаус выйдя к мальчишке у двери, отсыпал ему горсть монет и развернул новое письмо от Селены прямо на улице. Бумага, которого носило следы слёз — выпуклые капли, которые смазали часть текста. Это письмо кажется изменило всё. Селена писала, что всё знает. Эйлин, её камергерша, рассказала ей правду — Клаус обратил девушку против её воли, заставил работать на него и был с ней через чур жесток. Майклсон перечитывал письмо вновь и вновь, словно надеялся, что смысл изменится. Но всё осталось прежним. Он быстро написал ей письмо в ответ, признавая свои ошибки и выражая сожаление. Тогда они действительно не были близки и он даже не задумывался, как его действия могли отразиться на её жизни. Это письмо прийдет через месяц, уже пройдет двадцать первый день рождения Селены. Он вложил второе письмо в свиток, где поздравил Селену с днём рождения, написал о том, что надеется вскоре увидеть её и спросил, как прошла церемония передачи власти Луке. Но ответа больше не последовало. Ни через месяц, ни через два… 1490 год. Графство Веллингтон. Семейное поместье на горизонте выглядело искажённой тенью своей прежней гордой красоты. Клаус, верхом на своём верном Рифе, напряжённо вглядывался в открывшуюся перед ним картину. Его спутник, сам граф, ехал рядом молча, словно наслаждаясь моментом. Молчание между ними было натянутым, а дорога, несмотря на её короткость, казалась вечностью. Когда они миновали южные ворота, глаза первородного сразу зацепились за остатки того, что некогда было садом близнецов. Чернота покрывала землю плотным ковром, из которого местами торчали обугленные останки кустарников и деревьев. Там, где когда-то цветы распускались разноцветными коврами, теперь царила смерть. Воздух был тяжёлым, насыщенным гарью, едким, словно ожог в лёгких. Неужели об этом пожаре и говорила Тереза? Южное крыло поместья, примыкавшее к саду, выглядело особенно печально. Стены покрылись чёрными полосами от дыма и были потрескавшимися от жара. Некогда изящные оконные рамы с витражами обратились в груду обломков; стекло расплавилось, застыв в неестественных формах. Виноградные лозы, которые обвивали фасад, стали чёрными, словно из железа, обгоревшие до самых корней. Когда-то они добавляли зданию очарования, цепляясь за балконы и стены, но теперь были лишь свидетельством разрушений. Каменные элементы декора — карнизы, арки, выступы — местами обвалились, лишив фасад прежней симметрии. Пламя, похоже, пробралось глубоко внутрь. Клаус мог заметить обугленные балки крыши, сквозь которые просачивались солнечные лучи. Отражение света на обгорелой поверхности напоминало раскалённые угли, догорающие в камине. А ведь ещё не так давно сад был живым олицетворением гармонии и теперь здесь была только пустота. Но Клаус, сжимая поводья Рифа, не дал себе сойти с коня или взглянуть на это слишком долго. Графа казалось, мало заботило это зрелище, он лишь медленно проезжал вперёд. Его лицо оставалось спокойным, он ведь видел эту картину ежедневно, но почему-то не желал её менять. Не хотел отдать приказ убрать и восстановить хотя бы здание, ведь с землей бы того и при большом желании не вышло. Молчаливое осознание происходящего жгло его не хуже огня. Когда лошади остановились у конюшни, гибрид резко спешился, бросив поводья одному из слуг, который тут же поспешил отвести Рифа в стойло. Не дожидаясь приглашения, Клаус шагнул вперёд, но граф жестом позвал его следовать за собой. — Время терять не будем, Никлаус. Прошу, внутрь, — его голос был обманчиво мягким, в котором так и чувствовалось напряжение. Ник одно и ждал, когда тот заговорит о телах на площади, но того так и не произошло. Они пересекли просторный двор, где слуги сновали по кругу, занимаясь своими делами. Граф уверенно направлялся к центральным дверям, украшенным массивной резьбой по дереву, изображающей виноградные лозы и цветочные гирлянды — ироничный контраст с сожжённым садом. Внутри их встретил теплый свет множества свечей и аромат жареного мяса, свежего хлеба и сладких пряностей. Они прошли по длинному коридору с высокими потолками, где стены украшали гобелены с охотничьими сценами и битвами. Клаус шагал за графом, чувствуя под ногами тяжесть старого каменного пола, отполированного временем и ногами сотен поколений. Наконец, они вошли в просторную залу, которую с полным правом можно было назвать пиршественным чертогом. Комната была залита золотистым светом, льющимся от массивной люстры из сотен свечей. По центру тянулся длинный дубовый стол, заставленный яствами так, что казалось, будто он готов вот-вот прогнуться под их тяжестью. На серебряных и медных блюдах возвышались жареные утки, куропатки и поросёнок с хрустящей корочкой. Рядом стояли корзины с хрустящими булками и свежими фруктами: гранатами, инжиром и персиками. Многочисленные кувшины, украшенные гравировкой, были наполнены вином и медовухой. В зале было многолюдно. Гости, одетые в богатые ткани, оживлённо беседовали, смеясь и поднимая кубки. Звуки стука посуды, звон бокалов и смех создавали ощущение праздника. Граф, распахнув руки, как бы приветствуя своих гостей, бросил короткий взгляд на Клауса. — Чувствуйте себя как дома, Никлаус. Клаус ответил ему лишь сдержанным кивком и направился за ним, не показывая эмоций. Его глаза быстро скользнули по лицам присутствующих, фиксируя каждый взгляд, каждую улыбку, пытаясь найти хоть кого-то знакомого. Нужно было отделаться от Карла, он указал на свободное место недалеко: — Я присяду там. — Твердо произнес тот. — Как будет угодно. Свидимся. — Учтиво кивнул маг и двинулся дальше. Гибрид прошел чуть вперед и уселся за стол, оглядывая зал. Музыка, доносившаяся из углов, звучала мягко и ненавязчиво. Музыканты играли на струнных инструментах и флейтах, но их мелодии едва ли отвлекали от напряжения, витавшего в воздухе и в этот момент он наконец нашел ту, ради которой преодолел столько миль. Она сидела неподалёку, через пару человек от него, рядом со своим отцом. Её лицо было почти непроницаемым, но лёгкий свет в глазах выдавал заботу и нежность, с которыми она проводила пальцами по волосам пятилетнего Итана. Мальчик, который ещё недавно был тихим и пугливым, теперь демонстрировал характер: крикливый и настойчивый, он явно привлекал к себе внимание. Селена терпеливо успокаивала его, время от времени бросая что-то на тарелку. Граф, сидящий по левую руку от дочери, лишь молча наблюдал за ней. Что-то и в их отношениях изменилось. Раньше он и внимания на дочь не обращал. Клаус, желая на мгновение отвлечься, поднёс к губам бокал, пытаясь найти в вине ответ на свои мысли. Однако его внимание приковал тихий шёпот, доносящийся с противоположной стороны стола, там сидели две девушки. Их образы казались почти зеркальным отражением друг друга, но при этом несли в себе свою уникальность. Одна, та, что постарше, обладала ярко-голубыми глазами, которые сейчас смотрели настороженно и даже немного враждебно. Каштановые волосы были заплетены в тугую косу, выбившиеся пряди которой придавали образу лёгкой юной упрямости. В её движениях угадывалась осмотрительность, а в лице — уверенность, граничащая с дерзостью. Рядом с ней сидела младшая, с карими глазами и чуть светлее каштановыми волосами, которые спадали мягкими волнами на плечи. Её юное лицо лучилось оживлением, а глаза блестели искорками весёлости, совсем не скрытой. Лилиан, в отличие от старшей, выглядела беззаботной, почти игривой. Она непринуждённо касалась салфетки, то поворачивала в руках бокал с водой, то легонько постукивала пальцами по столу, явно не желая оставаться в тишине. Обе девушки, не стесняясь, разглядывали Клауса, их шёпот был таким же лёгким, как ветерок, проносящийся между зажжёнными свечами. — Не могу поверить, что он вернулся, — тихо произнесла старшая, склонившись к сестре. — А ведь он красив. Только вот рыжие волосы… — И что с ними не так? — Представь рыжих племянников, — с ухмылкой пробормотала Лилиан. — Внуки самого графа, рыжие! — Лил! — возмутилась старшая, слегка толкнув сестру локтем. — Какая же ты несуразная! — Ну, он же нас не слышит. Обе в этот момент взглянули на первородного, что в ответ рассматривал их. Щёки старшей покрылись лёгким румянцем и обе девушки поспешно отвели глаза, склонившись над своими тарелками. Клаус ухмыльнулся, наблюдая за их маленькой перепалкой. Конечно, он узнал их — Мария и Лилиан, младшие сёстры Селены. В последний раз, когда он их видел, одна была совсем ребёнком, а теперь первой исполнилось четырнадцать, а второй двенадцать. — Он нас услышал, — пробормотала тихо шатенка, но Мария лишь отмахнулась, заливаясь смехом. — Невозможно ведь, глупая. В этот момент к Майклсону подошла Тереза. Её лёгкий, чуть усталый взгляд остановился на свободном стуле рядом. — У Вас свободно? — её голос прозвучал так непринуждённо, будто весь зал не следил за каждым её шагом. — Следите за мной? — слегка усмехнулся Ник, но все же кивнул, приглашая брюнетку занять место рядом. Её усталый взгляд метнулся к сёстрам, которые тут же замерли, будто испуганные, но вскоре вновь принялись за разделывание утки на своих тарелках, избегая лишних слов и взглядов. — Уже успели наскучить? — с лёгкой улыбкой спросила Тереза. — Нет. Это ведь Ваши сёстры? — Да. Лилиан и Мария. — А где же их братья-близнецы? Аарон и Джулиан? — Женились, затем уехали на войну. — Она равнодушно пожала плечами, поднося бокал вина к губам. Клаус лишь нахмурился, зная, что граф вряд ли так легко решился бы на подобный риск. Они ведь тоже наследники клана. Но не стал углубляться в вопросы. Между ними воцарилась короткая тишина, пока Тереза не наклонилась ближе, её голос звучал так тихо, что слышал его только он: — Вам удалось поговорить с сестрой? — Да, но боюсь разговор не задался. — Тогда завоюйте её снова. Она ведь небезразлична Вам. — По-моему, её чувства ко мне угасли. Смысл мне мучать её? — А я думаю иначе. — Её улыбка была лёгкой, едва заметной, но уверенной. Она чуть подалась вперед к гибриду, позволяя своим тёмным волосам коснуться его руки, и кивнула в сторону Селены. Затем наклонилась ещё ближе, её рука едва ощутимо погладила его по запястью, а взгляд стал полон намёков и флирта. Селена сидела слегка наклонившись вперёд, с бокалом в руках, будто изучая его, но её взгляд был направлен в сторону Клауса и Терезы. Он был напряжённым, полным скрытого замешательства, а в его глубине проскользнула тень обиды — едва заметная, но достаточно явная, чтобы не остаться незамеченной. Она опустила глаза, хотела спрятать эти неуловимые эмоции от всех. Ревность? Или же это просто неприязнь, порождённая его присутствием? Возможно, эти чувства переплетались, скрываясь за её молчанием. Тереза, не сразу, но всё же заметив этот взгляд, выпрямилась и вернулась в свою прежнюю позу. Её взгляд скользнул по Селене, но в его тоне осталась лишь легкая победность. Она снова посмотрела на Клауса и её голос стал чуть тише, будто она разделяла с ним нечто сокровенное: — С пожара прошло почти полгода. Ей до сих пор тяжело и она никак не может прийти в себя. Отстраняется от всех, пропадает на долгие часы, погружаясь в магию, стала жестокой, подходящей на отца. Почти не ест и не спит… Но с Вами… Когда она увидела Вас в седле ещё на площади, она не могла оторвать взгляда, как будто не верила своим глазам. А потом… наблюдала за Вашим конём, так, как будто размышляла, как быстро Вы снова уедете, отстраненно, совсем печально. — И откуда у Вас такие подробности о чувствах сестры? — спросил Клаус, чуть прищурив глаза. — Это не так уж сложно заметить, — ответила Тереза с лёгкой улыбкой, проводя пальцами по воротнику рубашки Майклсона, как будто небрежно, но с намёком на близость, желая продемонстрировать правдивость своих слов через эмоции сестры. В этот момент Селена медленно встала, её движения были плавными, но полными внутренней напряжённости. Она не хотела привлекать к себе внимания, однако, даже в её стремлении к скрытности, было что-то обострённое. В её глазах промелькнула слабая искорка — ревность, едва уловимая, но отчётливо читаемая для тех, кто умел наблюдать. Её взгляд, коротко встретив взгляд Клауса, словно отдавая ему последнее, тяжёлое послание, но тут же отвернулась, а губы сжались в тонкую линию. Почувствовала, как горечь заполнила грудь и стиснула пальцы на бокале, но вовремя осознав это, резко отпустила его на стол, а затем быстро удалилась. — Ну и чего Вы ждете? Идите за ней! — чуть громче возразила Тереза. Клаус, слегка благодарно улыбнувшись краешком губ, поднялся из-за стола и, не сказав больше ни слова, направился к выходу. Тем временем Лилиан, не скрывая весёлого изумления, рассмеялась, скрестив руки на шее и игриво демонстрируя жест удушья. — Попал… — произнесла она, не скрывая своей весёлой насмешки, а Мария с грохотом рассмеялась в ответ. — Сестрица сейчас же задушит его своим характером. Тереза, явно не одобряя такого поведения, стукнула по столу, привлекая внимание обеих сестёр. — Тише! Как Вы себя ведете? Вы мешаете. Клаус замер на мгновение, стоя в холле. Тишина старого поместья была наполнена лишь тихими отголосками звуков: потрескивание свечей, где-то вдалеке шорох платья служанок. Но среди этого он уловил нечто иное — лёгкие, но уверенные шаги. Их ритм был ему знаком. Клаус двинулся в сторону звука, позволяя своему слуху вести. Шаги эхом отзывались в сознании, словно дразнили, зовя за собой. Они привели его к одной из боковых дверей, ведущих на улицу. Он толкнул дверь и мир за ней оказался почти не тронутым временем. Комната была погружена в полумрак. Единственным источником света служило огромное окно, сквозь которое проникали последние отблески закатного солнца. Оранжево-золотистый свет заливал помещение, играя на старых деревянных панелях и мягко освещая фигуру у окна. Селена стояла спиной к нему, в спешке натягивая на руку длинную перчатку. Оранжевые блики отражались на её волосах, заставляя их сиять, словно тёмное золото. Лёгкие локоны, собранные в небрежный узел, всё равно спускались вдоль шеи и плеч, словно упорствовали в своей свободе. Её платье из тёмной ткани почти сливалось с тенями комнаты, но контуры фигуры выделялись благодаря золотым отсветам. Селена слегка повернула голову, позволяя оранжевому свету коснуться её профиля. Высокие скулы, строгий изгиб губ — в её облике было что-то одновременно благородное и недосягаемое. Она только сейчас уловила чужое присутствие в комнате и недоверчиво оглядела гибрида. — Что Вы тут делаете? Клаус, замеревший на пороге, наконец прошел внутрь. — Я хотел поговорить, — сказал он, делая несколько шагов вперёд. — О чём? — Брюнетка слегка приподняла бровь, в недоверии. — О том, что случилось. О Вас. О Луке. О нас… Её глаза были наполнены сдержанным раздражением, но губы оставались неподвижными, как будто она не хотела выдать ничего лишнего. — Или мне уйти? — Мне нет дела до Вашего присутствия, но скорее да, сейчас Вас видеть не желаю, — коротко бросила она. — Нет дела, значит? — Вы донимаете меня. Неужели непонятно? Я не хочу общаться. На мгновение в комнате повисла напряжённая тишина. Клаус выпрямился, его черты лица оставались бесстрастными, но взгляд стал пронзительным, почти изучающим. — Тогда я уеду, — наконец произнёс он, спокойно, словно просто констатировал факт. — Больше не увидимся. — Уедете? Ну конечно, у Вас это хорошо получается, — ведьма скрестила руки на груди, её голос звучал сдержанно, но язвительный тон не оставлял сомнений в том, что она метко целилась в его гордость. Клаус вскинул брови, его губы тронула легкая, почти насмешливая улыбка. — Это называется «не держите зла»? — бросил он, но тут же поднял ладонь, не давая ей ответить. Его голос обрел ту знакомую остроту, что всегда подавляла собеседников. — Знаете что? А я объяснюсь. Можете не слушать, мне тоже нет дела до того. Он сделал шаг вперёд, уверенно и неспешно, будто каждой своей нотой старался пробиться через её равнодушие. — Я обратил Эйлин. Да, это не оправдать, она была дорога Вам. Но она жива. Ничего толком не изменилось. Просил шпионить? Это была вынужденная мера, я хотел обезопасить обе наши семьи. Лука… — его голос чуть дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Мне жаль, что так произошло. Примите мои искренние соболезнования, но бросаться на меня не нужно. Мы не чужие люди, госпожа. К чему сейчас эти шипы? Селена медленно выпрямилась, её глаза встретили его взгляд и в них вспыхнул холодный огонь. — Я уже всё сказала, господин. До ситуации с Эйлин мне нет дела. Обратно ничего не вернуть, как и моего брата. Чего Вы ждёте? Что спустя полтора года я брошусь Вам на шею? Что стану говорить, как тосковала? Нет, Никлаус. Вы ведь тоже приехали сюда явно не за этим. Зачем? Его лицо на мгновение утратило привычную маску спокойствия, но затем он отступил на шаг, развёл руками, словно желая обнять эту холодную комнату. — Зачем? — повторил он с насмешливым спокойствием. — Наконец-то забрать Вас отсюда. Какие у меня ещё могут быть причины? Знаете ведь что… Селена фыркнула, её губы едва тронула улыбка, но эта улыбка была отнюдь не тёплой. — Ну конечно. «Долгая и счастливая» жизнь смертной ведьмы и бессмертного гибрида. Кого Вы пытаетесь обмануть, Никлаус? Меня? Или быть может себя? Или это жалость? Жалеть меня не нужно. Я на своем месте. Скоро стану на место отца, стану главой графства, наконец обуздаю свои силы, буду жить. Боюсь, это намного больше, чем можете предложить мне Вы. Майклсон горько рассмеялся: — Править желаете? Сами то кого обманываете? Да что с Вами? Кто Вас так сломал? Отец? Или все дело в смерти Луки? Думаете он хотел бы видеть Вас в таком состоянии? Чтобы Вы вот так проживали свою жизнь? — он указал на её черное платье и Селена резко шагнула к нему, её глаза сверкали гневом. Пару шагов и теперь стояла так близко, что Клаус ощутил знакомый аромат — смесь чего-то пряного и свежего, словно поздние цветы, укрытые росой, с едва уловимыми сладкими нотами дорогих пряностей. Руки девушки медленно сжимались в кулаки, дыхание чуть ускорилось. Клаус наклонился ближе и его голос стал низким, почти шёпотом, но в нём звучала уверенность, которую ничем нельзя было поколебать: — Нравится это состояние? А что, если я не позволю Вам ломать себя? Что, если я не уйду? Она не отступила, её взгляд стал ещё острее, словно готовый пронзить насквозь. — Тогда сломаю Вас, Никлаус. Он слегка усмехнулся, наклонив голову, его голос, напротив, стал мягче, но это только подчёркивало его опасность: — Сопротивляться не буду, — выдохнул он, не отводя взгляда. Селена моргнула, её длинные ресницы дрогнули, будто она пыталась понять, правильно ли расслышала его последние слова. Вдруг непроизвольно опустила глаза на его руки, что сжимали ткань на рубашке по обеим сторонам, так же, как и она сама. Нервничал. Перед ней стоял Никлаус. Тот Клаус, к которому так стремилось сердце на протяжении практически двух лет. Сердце велело одно, а вот разум твердил другое. Бросит ведь снова, снова уедет, семья всегда будет на первом месте, а ей не стать ее членом. Думала и раньше зачем сдалась ему такая, смертная «неправильная» ведьма. Девушка медленно подняла лазурные глаза на гибрида и её взгляд встретился с его. В его глазах плескалась та же неуверенность, что она видела в своих. Он был так близко, что она могла бы дотронуться до него. Но вместо этого просто стояла и смотрела, словно пытаясь разгадать свое отражение в его глазах. — Без Вас не уйду. Клянусь. — Ещё тише добавил гибрид и Веллингтон кивнула, касаясь пальцами ожерелья на шее, что прикрывало собой неизвестные глубокие раны на белой коже, оставшиеся не во внимании рыжеволосого. — Вы и тогда мне клялись. Я Вам не верю. — Но я же сейчас здесь. Перед Вами, госпожа. Селена на мгновение замерла, её взгляд задержался на его лице. Хотелось коснуться, дотронуться, но силы упорно покидали её и она лишь стояла, растерянно глядя в его глаза. Вместо этого, медленно опустив руки, теперь обратила взгляд к окну. Закат уже окрасил горы в мягкие оттенки алого и золотистого, солнце медленно скользило за их вершины, оставляя лишь темноту на горизонте. — Я пойду отдыхать, — тихо сказала она, срываясь с места. — Дам распоряжение о Ваших покоях. Встретимся завтра. Не дождавшись ответа, Веллингтон быстро покинула комнату. Клаус остался на месте, его мысли путались в вихре, как шторм, не давая передышки. Вопросы, не получавшие ответов, яростно метались в его голове, один за другим, бесконечными тучами: что стало с его Селеной? Злость накрывала с головой, заполнила разум, не оставив места ни для чего иного. Кто-то ведь сломал её, растоптал, как беззащитный цветок. Лука — первым пришел на ум, смерть самого близкого человека в её жизни или быть может все-таки дело оставалось в графе?